- Курта знаешь?

- Кто ж кур то не знает...

На свой последний день рождения получил в подарок несколько книг, среди которых была и эта. До сего момента о Владимире Войновиче и Иване Чонкине, я ничего не знал. Ни в домашней библиотеке, ни на полках магазинов этих имён не встречал. Поэтому, не откладывая в долгий ящик, стал с интересом знакомиться.

Из рецензии на обороте с удивлением узнаю, что Чонкин, оказывается, один из самых любимых персонажей русскоязычной литературы и по невероятности приключений, выигрывает даже у «коллеги» Швейка. Романы про Чонкина начали издаваться с 1975 года, за границей. А автор был лишён советского гражданства в 1980 году. Но в 1989 с триумфом вернулся и занял законное место среди самых значимых российских писателей.  И трилогия об Иване Чонкине – бессмертный литературный памятник.

В мою голову начали закрадываться сомнения…

Кроме того, пару хвалебных слов о авторе произносит небезызвестный ранее писатель, а теперь иноагент и русофоб Дмитрий Быков.

Сомнения усиливаются….

Несмотря на неоднозначную рецензию, было принято смелое решение книгу прочитать.

Так вот, друзья, такой махровой анисоветчины я не читал никогда. Но давайте по порядку…

Сначала хотел написать много букв, разобрать каждую книгу в отдельности, и даже уже начал это делать. Но потом понял – это того не стоит. Перейду сразу к итогу.

После прочтения осталось ощущение, если не отвращения, то какой-то брезгливости. Как-будто тебе всучили шоколад в красивой обёртке, только вместо шоколада там другая субстанция, такого же цвета.

В книге нет ни одного положительного героя. Переживать некому. Все советское начальство, от председателя колхоза до генерала армии – трусливые недалёкие люди, готовые на любую гадость и подлость. Самый образованный в деревне человек, селекционер-любитель, выведший новый сорт сельхозкультуры, свои супер прикормки делает исключительно, на основе дерьма и очень гордится этим. Жирную аналогию на советские достижения можете провести сами. Ну и товарищ Сталин здесь, конечно же глупый, трусливый, безжалостный и злопамятный тиран-упырь, упивающийся собственной властью. Гитлер тут тоже не самый умный человек, но на настолько отмороженный.

Несмотря на название, самого Чонкина в трилогии не так уж много. Только в первой книге он присутствует в полном объёме сожительствуя с почтальоншей, пьянствуя и обороняя самолёт, сначала от взвода НКВД, а потом и от целого полка Красной армии, мужественно и самоотверженно строча из пулемёта по своим соотечественникам. В начале второго тома он попадает в тюрьму (где присутствует мерзкий эпизод с мужскими поцелуями), и всю книгу там сидит. А на фоне происходит абсурдная мышиная возня среди чиновников разного уровня. В третьей книге маразм побеждает окончательно. Чонкин последовательно попадает в партизанский отряд, Берлин, гаупвахту и Америку. Сталина заменяет актёр театра, а Иосиф Виссарионович становится актёром….

Вот такие дела. Несмотря на то, что основные события в книгах происходят во время ВОВ, Чонкина на войне мы не видим. Все его необычайные приключения происходят в тылу, тюрьме и на гаупвахте. Книга, вероятно, задумывалась как ироничная сатира на советский строй. Возможно, первый том так и воспринимался в своё время. Но сейчас всё это выглядит, как сюрреалистичная чернуха. После прочтения становится понятно, почему автора исключили из союза писателей и лишили гражданства.

Читать никому не рекомендую. Категорически.

Девушка приступила к чтению этого романа-анекдота В.Войновича. Просила изобразить. На ваш суд, товарищи.

Чонкин не заставил себя долго упрашивать,спрятал винтовку под сено, перелез через забор и, осторожно сту-

пая меж грядок, пошел за хозяином, который независимой

походкой шагал впреди. Взошли на крыльцо. Афродита

болезненно поморщилась и отвернулась.

-- Хочь бы клеенку под дите подстелила, проворчал на ходу Гладышев,-- а то ведь напрудит весь подол провоняет.

Афродита равнодушно подняла глаза, равнодушно сказала:

-- Ты лучше в избе понюхай. И дай гостю понюхать.

Сказала и отвернулась.

Гладышев открыл дверь, пропустил Чонкина в сени.

-- Слыхал, как она со мной разговаривает?-- сказал он Ивану.-- И вот так каждый день. Дура грязная. У меня-то вонища с научной целью, а у нее в виде неряшества.

За сенями было темно. Гладышев зажег спичку, осветив-

шую узкий коридор и дверь, обитую изодранной мешковиной.

Гладышев растворил эту дверь, и оттуда сразу шибануло таким запахом, что Чонкина зашатало от неожиданности, так что если бы он сразу не зажал нос двумя пальцами, то,

может быть, и упал бы. С зажатым носом он вошел в избу вслед за хозяином. Тот обернулся к нему и сказал

одобряюще:

-- Спервоначалу оно, конечно, малость шибает, а я вот уже привык, и мне ничего. Ты одну ноздрю приоткрой, а когда пообвыкнешь, принюхаешься, открой и вторую. Запах как будто противный, а на самом деле здоровый и для организма пользительный, имеет различные ценные свойства. К примеру, французская фирма "Коти" из дерьма изготовляет духи тончайшего аромата. Ну, ты тут пока погляди, как живу, а я мигом сварганю яишню, и мы с тобой подзакусим, а то я что-то тоже исть захотел.

И пока он в горнице накачивал и разжигал примус, гость его остался в передней и, привыкая к запаху, открывал по совету хозяина то одну ноздрю, то другую и разглядывал

комнату, в которой было на что поглядеть.

Первое- это сами горшочки. Их было великое множество, и стояли они не только на печке и подоконнике, но и на лавке возле окна и под лавкой, за спинкой железной кровати с неубранной постелью и разбросанными как попало подушками.

Над кроватью, как положено, висели стеклянные рамочки с цветочками и голубями по уголкам, в рамочки были вделаны фотографии хозяина дома с младенческих лет дофпоследнего времени, фотографии жены его, Афродиты, и многочисленных ближайших родственников с обеих сторон. Над этим иконостасом был укреплен общий портрет супругов Гладышевых, выполненный на заказ из разных карточек и так старательно раскрашенный неизвестным исполнителем, что лица, изображенные на портрете, не имели решительно никакого сходства с оригиналами.

Другая стена, против окна, была музейная. На ней в таких же стеклянных рамочках были помещены уже упоминавшиеся нами печатные отклики на научные изыскания Глыша, и в отдельной рамочке хранилось то самое письмо от извест-

ного сельхозакадемика, о котором мы также упоминали.

На стене между окнами висело одноствольное ружье шестнадцатого калибра, которое, как догадывается, конечно,

читатель, должно когда-нибудь выстрелить, впрочем, еще

неизвестно, выстрелит оно или даст осечку, это будет

видно по обстоятельствам.

Чонкин еще не успел как следует рассмотреть все, что было в этой комнате, как яичница была готова и Гладышев позвал его к столу.

Здесь было тоже не ахти как убрано, но все же почище, чем в передней. Здесь стояла горка с посудой, была

подвешена к потолку люлька- ложе Геракла, и стоял старый

сундук без крышки, заваленный растрепанными книгами,

преимущественно научного содержания (как, например, "Мифы

Древней Греции" или популярная брошюра "Муха -- активный разносчик заразы"), а также неполной подшивкой журнала "Нива" за 1912 год. Сундук этот был основным источником, из которого Гладышев черпал свою эрудицию.

На большом столе, покрытом клеенкой с коричневыми кругами от горячей посуды, шипела в сковородке яичница с

салом, и, как Чонкина ни мутило от запаха (хотя он к нему

и правда немного привык), а от голода мутило сильнее, он

не заставил повторять приглашение, а без лишних церемоний

уселся за стол.

Гладышев достал из ящика стола две вилки, вытер об майку; одну положил перед гостем, а другую, со сломанным зубом, взял себе. Чонкин хотел сразу ткнуть вилкой в

яичницу, но хозяин его остановил:

-- Погоди.

Достал с горки два пропыленных стакана, посмотрел на свет, поплевал в них, протер тоже майкой, поставил на стол. Сбегал в сени, принес неполную бутылку, заткнутую скрученной в жгут газетой, налил полстакана гостю и

полстакана себе.

-- Вот, Ваня,-- сказал он, придвинув к себе табуретку и продолжая начатый разговор,-- мы привыкли относиться к дерьму с этакой брезгливостью, как будто э то что-то

плохое. А ведь, если разобраться, так это, может быть,

самое ценное на земле вещество, потому что вся наша жизнь

происходит из дерьма и в дерьмо опять же уходит.

-- Это в каком же смысле? -- вежливо спросил Чонкин, поглядывая голодными глазами на остывающую яичницу, но не решаясь приступить к ней раньше хозяина.

-- А в каком хошь, развивал свою мысль Гладышев, не замечая нетерпения гостя.-- Посуди сам. Для хорошего урожая

надо удобрить землю дерьмом. Из дерьма произрастают травы,

злаки и овощи, которые едим мы и животные. Животные дают

нам молоко, мясо, шерсть и все прочее. Мы все это

потребляем и переводим опять на дерьмо. Вот и происходит,

как бы это сказать, круговорот дерьма в природе. И,

скажем, зачем же нам потреблять это дерьмо в виде мяса,

молока или хотя бы вот хлеба, то есть в переработанном

виде? Встает законный вопрос: не лучше ли, отбросив

предубеждение и ложную брезгливость, потреблять его в

чистом виде, как замечательный витамин? Для начала,

конечно, поправился он, заметив, что Чонкина передернуло,

можно удалить естественный запах, а потом, когда человек

привыкнет, оставить все, как есть. Но это, Ваня, дело

далекого будущего и успешных дерзаний науки. И я

предлагаю, Ваня, выпить за успехи нашей науки, за нашу

Советскую власть и лично за гения в мировом масштабе товарища Сталина.

-- Со встречей,-- поспешно поддержал его Чонкин. Ударилось стекло о стекло. Иван опрокинул содержимое

своего стакана и чуть не свалился со стула. У него сразу отшибло дыхание, словно кто-то двинул под ложечку кулаком . Ничего не видя перед собой, он ткнувиой наугад в сковородку, оторвал кусок яичницы и, помогая другой ру-

кой, запихал ее в рот, проглотил, обжигаясь, и только после этого выдохнул распиравший легкие воздух.

Гладышев, опорожнивший свой стакан без труда, смотрел на Ивана с лукавой усмешкой.

-- Ну как, Ваня, самогоночка?

-- Первачок что надо,-- похвалил Чонкин, вытирая ладонью проступившие слезы.-- Аж дух зашибает.

Гладышев все с той же усмешкой придвинул к себе плоскую консервную банку, бывшую у него вместо пепельницы, плеснул в нее самогон и зажег спичку. Самогон вспыхнул синим неярким пламенем.

-- Видал?

-- Из хлеба или из свеклы?-- поинтересовался Чонкин.

-- Из дерьма, Ваня, со сдержанной гордостью сказал Гладышев.

Иван поперхнулся.

-- Это как же? спросил он, отодвигаясь от стола.

-- Рецепт, Ваня, очень простой,-- охотно пояснил Гладышев.-- Берешь на кило дерьма кило сахару...

Опрокинув табуретку, Чонкин бросил квыходу. На крыльце он едва не сшиб Афродиту с ребенком и в двух ша-

гах от крыльца уперся лбом в бревенчатую стену избы. Его

квало и выворачивало наизнанку.

Следом за ним выбежал растерянный хозяин. Громко топая сапогами, сбежал он с крыльца.

-- Ваня, ты что? участливо спросил он, трогая Чонкина за плечо.-- Это ж чистый самогон, Ваня. Ты же сам видел, как он горит.

Иван что-то хотел ответить, но при упоминании о самогоне новые спазмы схватили желудок, и он едва успел расставить ноги пошире, чтобы не забрызгать ботинки.

-- О господи! с беспросветной тоской высказалась вдруг Афродита.-- Еще одного дерьмом напоил, ирод проклятый, погибели на тебя нету. Тьфу на тебя! она смачно плюнула в сторону мужа.

Он не обиделся.

-- Ты, чем плеваться, яблочка моченого из погреба принесла бы. Плохо, вишь, человеку.

-- Да какие там яблочки! застонала Афродита.-- Те яблочки тоже насквозь пропахли дерьмом. По всей избе одно сплошное идиот несчастный. Уйду я от тебя, идола, побираться буду с дитем, чем в дерьме погибать.

И, не откладывая дела в долгий ящик, она подхватилась с Гераклом и кинулась вон за калитку.

В. Войнович "Жизнь и необычайные приключения Ивана Чонкина"