Все мои книги здесь. Мой Дзен.
Гип-гип-ура! Прибыли в Мурманск! Здесь наш «экватор» перед обратной дорогой в Новоросс. Мы порвали в клочья гипотетический «пояс верности», сковавший наши чресла бронёй оседлости! Уж не целки мы, но знатные проводники! Трое суток — и будем «free as a bird», по выражению старика Джимми Моррисона. На целую неделю. До следующего рейса будем греть в Новороссе бока на солнце, накачиваясь домашним кислым винищем и блядовать.
Сбываем остатки растительной продукции, специально отряженным для этой цели с местных рынков кавказцам, и идем гулять. Естественная цель — стоящий на берегу Баренцева моря полуобнажённый солдат высотой с 5-тиэтажный дом. «Микеланджело», что ваял его, по-фрейдистски постеснялся отсечь всё лишнее. Там, где у других людей ноги и срамные органы он оставил нелепую юбку из мрамора. Но в целом, каменный крепыш с ППШ и напряжённым лицом бодибилдера смотрится грозно. Назло вероятному противнику. Противник, несмотря на угрожающий вид, давным-давно навероятил по всей стране филиалов нефтяных компаний и подсадил нас на макдональдсы с «левайсами». Но всё равно, парень впечатлял.
Море скучное как тюремная баланда, с плавающими тут и сям, прожаренными до синевы сухарями барж. Порт изувечен «колодезными журавлями» из стали — подъёмные краны. Ветер задувает не по-летнему. Привокзальная стела выдала нам по прибытии цифирь в жалких +10 градусов Цельсия.
Согреваемся водкой из горла. Юные чудо-горнисты на рваном холодном ветру. Фотографии в пьяных позах у разбросанных по склонам сопок — как неопрятные козьи кругляхи — огромных каменных глыб. Глыбы исписаны хулиганскими и любовными граффити. Вроде «Петя + Маша 1967» и прочими «хуй-пизда-и-до-свиданья». Похоже, натаскало их доисторическим ледником (в смысле камни). Подробнее об их происхождении расспросить не у кого. Географии я учился так себе. А наши тёртые волчицы-проводницы на палеологов явно не тянут; им бы из нас только соки доить. В прямом и переносном.
Моя дворянка столбовая (напарница) встретила меня с прогулки кипящим титаном, подготовленным к чайной церемонии, и пиром горой: копчёная рыбина неведомой породы в пол человечьей ноги, уже распиленная на солнечные маслянистые ломтищи; сочная дынная голова; местный мурманский хлеб, покрытый мучной и тминной присыпкой. М-м-ммм! Вкуснотища! На краешке стола лежали мои законные четыре сотки. Не обделила таки, стерва старая. Проверяла меня на вшивость. И на том ей спасибо, шаболде! Своё я втихую срубил. Ещё столько же…
Дорога назад выпала из внутреннего кармана моей памяти. Всё слилось в пресловутую картину Малевича «Чёрный квадрат». (Так хотелось скорее поближе к морю и солнцу!). Уже в самом нашем лагере вагонников сразу же наметили глобальную пьянку. Пьянка удалась. Картина её иллюстрирующая — модернизированная a la Repin «Приплыли & Проблевались».
Из разговоров с народом, который ездил по другим направлениям понимаем, что наш вариант маршрута не самый стрёмный. Мы хоть и не шибко, но заработали. Те же, кто ездил на Архангельск, вообще ходят побираются и от недоеда обрывают с деревьев всё, что похоже на неядовитые плодоягоды. Совершают ночные налёты на огороды. Благо, что здесь, рядом с депо, раскинулся частный сектор. В качестве добычи: перьевой лук и картошка. Корову же мочить не будешь. И так с местными почти джихад.
Ходившим на Москву повезло больше — они там целый постельный бизнес закрутили. Дорога туда и обратно короткая, пассажиры меняются часто. Если бригадир поезда потворствует, — то крутись-вертись, не хочу. Хотя наш бугор по фамилии Гаршин тоже парень не из лохов чилийских. На наши чудачества глаза закрывал. Поговаривают, до поры до времени он числился самым крутым бугром на Северокавказской железке. Проводники у него вроде как партнёры были по контрабандным перевозкам. Возможно, при его гаршинском участии олигарх Ромка Абрамович и потерял на просторах нашей необъятной родины пару составов цистерн с мазутом, а после прикупил себе губернаторство на Чукотке.
Короче, бугор наш творил дела масштабов подпольного миллионера Корейко из знаменитого «Золотого телёнка». Пока следствие его не прижало. Теперь вот с нами вошкается. Ушёл, как говорится, на дно. Золотое…
Между ходками в рейсы решили подработать в порту грузчиками. Наведя справки среди селян, узнали, что тут, в поселковой зоне, обретается один из бригадиров докеров по кличке «Мороз». Договорились с ним встретиться в порту.
У административного здания порта сидел на кортах и лежал прямо на асфальте разночинный люд. Больше из маргиналов. Как стая ободранных морских котиков. В смысле, звери такие есть — в океанах плавают, а не американские десантники в пятнистых комбидрессах. Были и интеллигенты в очочках, вздумавшие подколымить на выходных для поддержки семейного бюджета.
Перемежались интеллигенты тёртыми зэками с наколками — «звёзды» и «погоны» — на плечах. Синюшные генералиссимусы hauet tatur, мать их перемать. Один был в причудливом ковбойском сомбреро и беспрестанно повторял (свою фирменную?) присказку «блядь-блядь-блядь». Может, бабы давно у него не было?
Я резко вспомнил про свою панковскую серьгу в ухе, которая и так не давала покоя всему жадному до всего оригинального и культурно-пидорского, населению Юга. Особенно братьям нашим меньшим с хребтов Кавказа и таким же колымским «откинувшимся» бакланам, которых случалось перевозить в поездах. Серьгу спрятал в карман. Мало ли что… Зачем травмировать их изнеженную психику взращённую на баланде, игре в секу и беспокойстве за своё очко, когда нагибаешься за мылом в тюремном душе? Пусть живут, юродивые…
Иногородними были мы одни. Из-за этого вход для нас в портовую зону осложнился. Впрочем, статус наш в глазах местных таможенников пошёл ракетой вверх после денежной компенсации, вложенной в наши паспорта Морозом. Затруднения исчезли, как и не было. Всё равно рабочих рук на разгрузку корабля водоизмещением 2000 тонн с контрабандным товаром в трюмах не хватало. Такие дела надо проворачивать быстро. Наша посильная помощь оказалась кстати.
Вползаем слепленной из полуголых человечьих тел рептилией за портовые ворота. В нос бьёт удивительным запахом парфюма и косметической химии. Взору открывается практически утопленная по борта в Сине-Море плавучая махина. Махина спелёнута от непогоды гигантским брезентом. Спрашиваю у дохлого парнишки, что идёт рядом, что это за запах. Потянув ноздрями кокаиниста южный воздух, он говорит, что это стиральный порошок «Тётя Ася» и турецкое мыло «Duru». Завидую его профессионализму. Здоровью не завидую: тельце ветром носит, руки изъедены соляными дорожками пота и пыли, глаза навыкате — наверняка пьёт. Возможно, ширяется маковой мулькой.
Под брезентом двухметровый слой 10-килограммовых мешков с макаронами. Вгрызаемся в его мучные недра, как муравьи в парное говно. Растянулись в цепочки: одним концом к громаде корабля, другим — к фурам, отбывающим во все занюханные закоулки России-Матушки. Всюду, где есть цивилизация и покупательская активность.
Кряхтим, пыхтим, попярдываем. Мешки в полёте от одного грузчика к другому (если неудачно пойманы) рвутся по швам. Через полчаса напряжённой работы внутри фуры уже стоишь по колено в макаронной окрошке. Многих мотает похмельными винтами. Типажи презанятные, но наблюдать некогда. Конца и края работе не видать. Лишь попав в этот Гулаг, узнали, что никого не выпустят, пока корабль не будет полностью опустошён. Египетские рабы на постройке мыльно-макаронно-сигаретных пирамид. Мечта фарцовщика из советских 70-тых.
Следующие двое суток ползаем вокруг разнообразнейших товаров, которыми набит трюм корабля. Как защёчные пазухи хомяка или мешок деда Мороза Новогодним непотребством. Стиральный порошок пропитал поры кожи, увяз в волосах присыпкой для средневековых пуделястых париков, омывает кишки. Вода, которой нас потчуют из пластиковых канистр во время перекуров и на которой варганят в портовой столовке макаронное месиво — наш обед и ужин — тоже шмонит порошком.
Вторые сутки народ валится с ног от недосыпа и усталости. Отпаивают нас халявным кофе. Пинками в печень приводят в чувство. Адское пекло. У хлипкого Олега Цевелидзе из нашей проводницкой бригады глюки. Выглянув из фуры наружу, он принял тьму, скудно прорезанную лазером прожектора с копошащимися на корабле силуэтами, за полустанок. На полном серьёзе спросил, кто из нас пойдёт принимать билеты пассажиров.
Мне же не спится. Каждые полчаса я бегаю блевать за угол от тошнотворного вкуса и запаха стирального порошка. Вскоре блевать уже нечем. Зелёная желчь выплывает из моих раскалённых кишок мыльными шаровыми молниями. Бзик стеклодува. Срать тоже нечем, кроме субстанции близкой по цвету и запаху к шампуню с экстрактом жожоба и витамином «В5». Того и гляди сфинктер заколосится смоляными кудрями. Говорят, к ватерлинии пойдут консервы с томатами и зелёным горошком. Буду испражняться расплавленным цинком с лечо из овощей?!
После приключения в порту и гонорара в двести рублей дрыхнем ровно сутки. Нет, уж лучше пассажирам чаёк втюхивать и бельишком грязным приторговывать с палёной водочкой; перед выходом в рейс её разносят по вагонам подозрительного вида коробейники. Глухонемые. Набор аппликаций из разноцветных этикеток к бутылкам предложат за отдельную плату. Фантазируй себе, как долбаный Пикассо кубистической поры.
Живём на заработанное в рейсах. Зарплату не берём из принципа. По идиотской курортной моде все облачились в хлопающие по пяткам резиновые сланцы и шальвары турецкого пошива с аляповатыми рисунками и надписями. Я тоже закупился. Чай не хуже всех! Только придя с местного рынка домой, обнаружил, что на штанинах среди серо-зелёных разводов, тут и сям разбросаны, закамуфлированные свастики-коловраты и надпись готическим шрифтом «White Power». Как бы в таблетку не схлопотать за такие наряды от местных кавказцев.
Кто подурней, накупили себе нательных позолоченных крестов с фальшивыми брюликами и искусственных барсеток. На натуральные, всё ж таки, заработанных тяжким проводницким трудом денег жалко. Восставшие из никоновского ада протопопы Аввакумы. Закос под новых русских обходится им дорого. Через неделю позолота с крестов пооблезла. Ходят с красным раздражением на титьках, будто разом вступили в клуб садомазохистов и по ночам тайком лупцуются хлыстами из крапивы. Допонтовались бараны.
Четверых наших смачно измордовали на пляжной дискотеке пятнадцать гопарей. Каждому высадили по паре резцов. Да и так, ссадины по всему периметру. («Шоб сильно не плясали, суки московские»). Среди них и Денис Неунывалов. Но он ничего — не унывает.
Мы все наслышаны о легендах про «Бригаду №36» — карточных шулеров, которые промышляют на хлебушек с «икрой заморской кабачковой» на железной дороге. Подсаживаются к какому-нибудь лоху в купе и разводят его на деньги, предложив перекинуться в картишки. Сначала на копеечку, потом оставляют в одних трусах. У моряков есть байки о «Летучем Голландце», а у нас вот про этих. В вагон их проводник обязан пускать без билетов — негласная договорённость. Байки байками, а одна девка из нашенских было рыпнулась денег стребовать, так они чуть приоткрыли дверку в тамбуре, перегнули её как колосок весенний за борт, и пообещали скинуть на полном ходу. Научилась уму-разуму быстро…
Ещё немного из страшилок. Возле лагеря постоянно ошивалась стая бродячих собак. Как-то, выйдя ночью по нужде, я нос к носу столкнулся с этой стаей, творившей «собачью свадьбу». Не знаю с чего бы (решили, что я претендую на место в их очереди?), но псины кинулись на меня. Не меньше десятка. Инстинктивно я пригнулся к земле, волосы на затылке встали дыбом, и я исторгнул из глотки вопль из арсенала актёра Джонни Вайсмюллера в роли Тарзана из фильмов 30-х годов. От страха… Как не парадоксально, но вся стая бросилась врассыпную. Прав старина Дарвин: человек — царь природы!
В последний рейс на Архангельск отходим с гитарными песнями и плясками. Народу в вагонах битком. Сезон закончен, и отдохнувший, загоревший до состояния чёрных головешек, народ едет по хатам. Готовится впрячься со свежими силами в годичную рабочую лямку. Перрон заполнен отблядовавшими своё тёлками, клянчущими у летних хахалей финальное объятье; рвущими прощальный поцелуй взасос. Их прекрасные в расставании глаза блестят как лампадки церквей. Мужики достали из пиджаков обручальные кольца и надели на безымянные пальцы. Тренируются перед зеркалом в туалетах напускать на себя вид заядлых семьянинов. С жаром репетируют речи и смехуёчки с отмашкой для жён…
По пути, от пассажира с бородой и слизнястой внешностью КВН-щика Юлия Гусмана, узнаём нелепую новость: «Доллар, ребята, в цене подскочит — закупайтесь баксами!». Поверили. Чел похож на отставного майора ФСБ. Решили зайти в обменник, как приедем на вокзал в Архангельске.
В ночь перед заходом в Архангельск сваливаюсь с копыт от жестокой простуды. Мой напарник Серёга мечется, как ссаный веник, меж звереющими от нехватки сервиса («когда же чаёк будет готов?», «а скоро туалеты откроете, товарищ?»). Достали в конец.
Я же, обложенный 8-мью шерстяными одеялами, выстукиваю зубами аргентинское танго с подвывертом. Вся бригада облепила меня, как заботливые негры своего умирающего в тропической лихорадке бвану. Девушка с бездонными голубыми глазами и инопланетным именем Аида (полурусская-полугрузинка) усиленно растирает мне водкой грудь и брюхо. Приятно в её руках почувствовать себя с температурой под 40˚. Остальные, сев в кружок, принимают из алюминиевых кружек иные градусы. Перепадает и мне: жидкий пожар с толчёным перцем и аспирином.
По прибытии, утром, все умотали в город — сканировать достопримечательности. Я же лежу, потею. Сил ещё мало, но зараза пошла на попятную. Страдаю от смрадного одиночества под колючей одеяльной кольчугой. Исхожу жидким салом, как борец сумо затянутый в водолазный костюм.
Придя с прогулки рассказали, что город унылый; съездили посмотрели на хвалёное Белое море — тоже не ахти. Недаром, русский учёный Михайло Ломоносов сбежал из этих краёв с рыбным обозом в златоверхую Москву. Чтоб совсем не спиться от скуки. Говорят, до самой смерти у него и оставалась неуёмная тяга к огненной воде. А насчёт баксов мужик набрехал: 6 с полтиной обменники дают. Закупаться не стали.
На обратном пути из газеты, забытой кем-то из пассажиров, в липких пятнах от курёнка-гриль и ореховой шелухе, узнаём, что бакс таки скакнул. Резануло по ушам странным словом «дефолт». Грянул «чёрный вторник», а мы его безбожно просрали.
За два месяца нервов, физического истощения и недосыпания получаю в кассе депо зарплату. Два с половиной миллиона «старыми» деньгами. Их хватает на то, чтоб затариться в Москве на ВДНХ только вошедшим в моду крутобоким бумбоксом «Phillips» и парой шмоток на Черкизовском рынке. Посетив осенью родной филфаковский деканат, узнаю, что меня опять отчислили за «хвосты». Карма, ёбт…
Через пару лет я буду смотреть вечерний блок новостей, в котором скажут, что в Новороссийске была схвачена организованная преступная группа, которая под прикрытием начальника порта возила контрабанду. На экране промелькнут знакомые, измождённые хлебальники докеров.
