А всё началось как в старом анекдоте. Помните: из ресторана
вываливается пьяный, и увидев человека в золотой фуражке и в брюках с
лампасами кричит: - Швейцар! Такси! Тот ему отвечает:
- Я не швейцар. Я адмирал.
– Адмирал!? Тогда катер к подъезду!
Фаина
Раневская в 1947 году была в Тбилиси. Пошла с компанией в ресторан
поужинать, но недожаренная сёмга ей не понравилась, и она ушла. Когда
выходила, ей галантно придержал дверь человек в золотой фуражке и в
брюках с лампасами.
– Ах, благодарю! Здесь такие двери, что без помощи швейцара я всегда боюсь быть зажатой между створками.
– Но я, извините, не швейцар, – прозвучал слегка обиженный голос.
Раневская подняла глаза. Перед ней стоял высокий, почти огромный военный.
– Боже мой! Товарищ генерал, простите великодушно!
– Я не генерал, – опять обиженным детским тоном ответил военный .– Я – маршал.
Раневская
внимательно взглянула на него. Она уже давным-давно не видела вот таких
больших, сильных, уверенных в себе мужчин, которые могли бы так вот
обижаться. Почти как дети.
– Так это сам маршал открывал мне двери? В жизни не забуду! – без всякого притворства воскликнула удивленная Раневская.
Должно быть, Толбухин был тронут искренностью актрисы, потому что немедленно предложил:
– Меня ждет машина. Я могу вас подвезти. Куда вам нужно?
–
Ой, что вы, премного благодарна. Но после всех ароматов ресторана мне
просто обязательно нужно проветриться на вечернем воздухе Тбилиси. Или в
моих волосах навсегда останется запах жареной рыбы.
Сумерки уже сгустились, в свете неяркого фонаря Толбухин как-то пристально взглянул на Раневскую и с некоторой робостью сказал:
– Простите, вы очень похожи на актрису, которая играла в фильме…
–
И на какую же? – спросила Раневская, стараясь скрыть разочарование.
Наверняка понравившийся ей военный вспомнит фильм «Подкидыш» и уже
порядком опостылевшую ей фразу «Муля, не нервируй меня». Такая
известность уже порядком достала великую актрису. Нормально не могла
пройти по улице. Взрослые улыбались ей вслед, дети бегали за ней,
выкрикивая: «Муля, не нервируй меня». Однажды она повернулась к ним и не
выдержав проникновенно произнесла: «Дети! Идите в жопу». Неужели и этот
огромный военный сейчас брякнет про Мулю. Но тот неожиданно смутился,
совсем как мальчишка. Раневская не могла не увидеть его виноватую
улыбку. Словно признаваясь в чем-то нехорошем, неприличном для мужчины
его ранга и звания, он смущенно ответил:
– Я совсем случайно увидел сказку. Там была такая актриса… героиня. Мачеха. Мне было её жаль. Вы похожи на неё.
– Как? – Фаина Раневская остановилась. – Вам понравилась моя мачеха?
– Так вы – Раневская?
– Вы запомнили мою фамилию?
– Профессиональное.
Они
стояли друг против друга. Этот короткий диалог был для них сродни
самому искреннему признанию. Сказка вдруг невероятным образом сблизила
людей, сразу оголила их чувства до той самой степени, когда всякие
вопросы в отношении друг друга почти исчезают.
– Разрешите мне погулять вместе с вами? – робко проговорил Толбухин.
– С удовольствием! – весело ответила Раневская. – С таким маршалом, который любит сказки, я готова гулять всю ночь.
Весь
вечер до глубокой ночи они бродили по старому Тбилиси. Гуляли,
разговаривали, смеялись. Для Фаины Раневской эта встреча буквально
перевернула мир. Перед ней был мужчина, воин, под командованием которого
находились сотни тысяч солдат. Он приказывал им, посылал их в бой,
вершил сотни тысяч судеб. При всем этом неожиданно мягкий, почти робкий
мужчина. Она чувствовала, что маленький романтичный ребенок сидит
глубоко-глубоко внутри грозного маршала. Фаина Георгиевна была просто
счастлива, что смогла увидеть его, что именно ей он, ребенок, открылся.
Они
стали встречаться. «Он дивный! Он необыкновенно чудный человек», –
делилась однажды Раневская со своей подругой впечатлением о Толбухине.
Их встречи не были ослеплены какой-то необыкновенной страстью. Это было
больше похоже на романтические встречи двух совсем юных, неопытных
студентов, где каждый дорожил внутренним миром другого, хранил его,
защищал от суровой реальности окружения. Старались оставаться вдвоём.
Избегали людных мест, где оба были бы на виду. И не потому, что боялись
каких-то слухов и сплетен. Им хорошо было вдвоем. Нельзя сказать, что
Толбухин стал для Раневской идеалом мужчины. Но он был, пожалуй,
единственным её знакомым, о котором она никогда не говорила в игривом,
шутливом, ироничном тоне. О любом человеке она могла пошутить, найти в
его характере некую черту для своей незлобивой или очень острой иронии.
Но о Толбухине Фаина Георгиевна всегда отзывалась с величайшим уважением
и с какой-то невероятной материнской нежностью. Кто знает, может быть,
для неё Толбухин был одновременно и мужчиной, и сыном.
В августе у
Раневской был день рождения. Шёл 1947 год. Много позже, когда пройдёт
почти два десятка лет после этого дня, Фаина Раневская в разговоре со
своей подругой признается:
– Милая! У меня в жизни был такой день
рождения, который я могу назвать необыкновенно счастливым. Давно… в
сорок седьмом году. Но я помню его каждую минуту.
Больше ничего про
этот день Фаина Раневская не рассказывала. Говорила только, что ей было
ещё весело. И говорила про подарок, который ей сделал Фёдор Толбухин.
Маршал, прошедший всю войну, покоривший и освободивший шесть государств
(больше чем кто-то из других советских полководцев), мог осыпать
возлюбленную золотом,мехами,драгоценностями, трофейными шмотками...
Маршал Толбухин подарил Раневской игрушечную заводную машинку. Двое
зрелых, пятидесятилетних людей, сидели на полу и играли с машинкой. Для
Раневской это был самый лучший подарок – дороже алмазов и палантинов из
соболей.
Прошло ещё два года. Все это время они очень часто
встречались. Толбухин, как командующий Закавказским военным округом
,часто посещал Москву по делам, и тогда это были вечера, наполненные
нежностью и искренним уважением друг друга. Несколько раз Фаина
Раневская приезжала в Тбилиси. Они долго не могли быть в разлуке.
А в
1949 году маршал Советского Союза Фёдор Иванович Толбухин умер.
Жестокий удар судьбы Раневская приняла молча. Ей помогли с пропуском на
похороны. Мало кто узнал в тихой, скорбной женщине под вуалью великую
Фаину Раневскую. Она умерла в 1984 году. Единственным существом,
скрасившим в старости её одиночество, был пёс по кличке Мальчик —
подобранная ею на улице дворняжка.
