25 мая 1922 года у Владимира Ильича Ленина в Горках случился первый парализовавший его приступ. Правая часть тела была частично парализована, нарушились мыслительные процессы и речь. С этого дня начался отсчет последних дней жизни вождя мирового пролетариата.

Приступы его болезни, выражавшиеся в бессоннице, раздражительности, головных болях и обмороках, начали появляться у Ленина еще до рокового 25 мая. Врачи называли это последствиями переутомления и рекомендовали отправиться в отпуск, что он и сделал, приехав в подмосковную усадьбу Горки 23 мая 1922 года. Спустя два дня с ним случился первый паралич. Врачи запретили ему покидать Горки. Для человека, который жил тем, что говорил, писал и постоянно работал, это событие было трагедией, с которой нужно было бороться.

И Ленин, имевший в 52 года отменно крепкий организм, начал очень быстро восстанавливаться. Во многом это происходило благодаря Надежде Константиновне, его верной спутнице. Уже спустя пару дней он вновь начал изъясняться на иностранных языках, забывая, правда, иногда некоторые слова. Правые рука и нога двигались все лучше и лучше. Заботливые окружающие следили за больным Лениным и старались окружать его вниманием. Например, ему даже прислали целый набор из настольных игр, но Владимир Ильич категорически отказался играть в них. Ему нужна была только работа, и он негодовал, когда его считали за больного или ослабевшего умом. Большим счастьем для лидера партии были встречи с соратниками, которые очень часто наведывались к вождю.

К октябрю состояние Ленина улучшилось и врачи разрешили ему вернуться в Москву к работе. Лечивший его доктор писал: "Я никогда не забуду, с какой благодарностью и счастьем в конце сентября 1922 г., когда его страдания значительно уменьшились, он принял мое заявление, что он, хотя и в сильно сокращенном объеме, к началу октября может снова приняться за свою работу". Он вновь начал вести заседания правительства, участвовать в собраниях и произносить речи. Ленин вновь приступил к написанию теоретических работ. А вот соратники, которые уже свыклись с мыслью о почти выжившем из ума вожде, были очень сильно удивлены его работоспособностью.

Однако приступы болезни периодически возвращались, и ему приходилось уезжать в Горки. А 22 декабря случился второй приступ паралича. Из-за этого он не смог присутствовать на историческом I-м Всесоюзном съезде Советов, который провозгласил создание СССР. Физическая невозможность выступить с речью на съезде так его расстроила, что он, "несмотря на свою исключительную выдержку, не мог сдержать горьких рыданий". Врачи же вновь резко ограничили его работу, разрешив только по несколько минут в день диктовать свои мысли и категорически запретив встречаться с кем-либо и читать газеты и книги. Эта опека казалась Ленину тюрьмой и насилием.

В годы своей болезни лидер большевиков несколько раз просил дать ему яду. Так, с подобной просьбой он обращался даже к Сталину, который, однако, не стал этого делать.
Во многом, конечно, это попечение было принудительным. Например, строго проверялась вся информация, которая поступала к Ленину. Это, кстати, стало причиной ссоры Крупской со Сталиным, который грубо накричал на нее по телефону. Узнавший об этом скандале, Ленин в марте 1923 года написал письмо обидчику, после чего с ним случился новый, самый страшный приступ, от которого он уже не оправился.

Его жизнь превратилась в ад. Правая сторона почти полностью отнялась. Бессонницы из-за мигреней стали постоянными, из-за чего Ленин был нервозным. Он почти перестал контролировать свои эмоции. Время от времени вождь революции не мог сдержать слезы при людях. Случалось, что он сильно махал руками, кричал, пел, выл. Близким он казался сумасшедшим, одержимым, идиотом, а он просто по-иному не мог выражать тех физических и душевных страданий, которые переносил. У Ленина стали случаться кошмары и галлюцинации. Иногда Владимир Ильич терял сознание. Он стал хуже видеть и слышать.

Речь почти пропала. Один из врачей писал: "Не мог выразить самой простой примитивной мысли, касающейся самых насущных физиологических потребностей. Не мог сказать, но в состоянии был все понять. Это ужасно. На лице его было написано страдание и какой-то стыд, а глаза сияли радостью и благодарностью за каждую мысль, понятую без слов". Теми немногими словами, которыми он пользовался, были "революция", "вот-вот" и "что-что". Правда, у него была настолько хорошая мимика, что многим удавалось понимать Владимира Ильича без слов.

Окружавшие его люди старались поддерживать вождя и читали ему любимые книги, показывали фильмы. Он делал вид, что внимательно их смотрит, но уходил мыслями в себя и часто начинал плакать. Но его очень раздражало, когда он понимал, что его воспринимают как слабоумного. Например, особо старательные люди, зная любовь Ленина к собиранию грибов, расставляли по обочинам дорожки, по которой его возили на прогулку в коляске, уже срезанные грибы, что очень обижало больного.

Один из его соратников вспоминал о приезде к Ленину летом 1923 года: "Я пошел, не зная точно, как себя держать и кого я, в сущности, увижу. Решил все время держаться с веселым, радостным лицом. Подошел. Он крепко мне жал руку, я инстинктивно поцеловал его в голову. Но лицо! Мне стоило огромных усилий, чтоб сохранить взятую мину и не заплакать, как ребенку. В нем столько страдания, но не столько страдания в данный момент. На его лице как бы сфотографировались и застыли все перенесенные им страдания за последнее время"

Но Владимир Ильич усиленно боролся с болезнью, особенно в периоды улучшения состояния здоровья. Например, к лету 1923 года он вновь стал понимать речь окружающих, слушать читаемые книги и читать газеты "про себя". Больше всех в этом ему помогала Крупская, которая учила мужа считать, повторяла с ним слова и буквы. И к осени 1923 года состояние Владимира Ильича вновь улучшилось. В октябре он даже предпринял краткую поездку в Москву, где в своем кабинете отобрал для себя некоторые книги и записи. Казалось, что вождь революции и в этот раз сможет выкарабкаться.

Однако 21 января 1924 года вновь наступило ухудшение. Вечером утратилось сознание и появились судороги. "Правые конечности были напряжены до того, что нельзя было согнуть ногу в колене. ... Этот припадок сопровождался резким учащением дыхания и сердечной деятельности. ... Мы намерили температуру - термометр показал 42,3 градуса. ... Ровно в 6 час. 50 мин. вдруг наступил резкий прилив крови к лицу, лицо покраснело до багрового цвета, затем последовал глубокий вздох и моментальная смерть". Вождь мирового пролетариата и лидер большевиков Владимир Ленин умер.

... Понятой смущенно сидел на краешке стула и недоуменно осматривался, а вахмистр над ним издевался. Показывал на банку с клеем и уверял, что это бомба. Затем сказал, что на Владимира Ильича имеется донос и он должен был бы его арестовать, но лучше пусть лучше Владимир Ильич придет завтра сам к утреннему шестичасовому поезду. ...

Ясно было – грозит арест, а в военное время, в первые дни войны, легко могли мимоходом укокошить.

... потом было часовое свидание с Владимиром Ильичем. Ильич рассказывал о своих тюремных сожителях. Сидело много местных крестьян – кто за то, что паспорт просрочен, кто за то, что налог не внес, кто за препирательство с местной властью; ...Ильич вспомнил свою шушенскую юридическую практику среди крестьян, которых вызволял из всяких затруднительных положений, и устроил в тюрьме своеобразную юридическую консультацию, писал заявления и т. п. Его сожители по тюрьме называли Ильича «бычий хлоп», что значит «крепкий мужик». «Бычий хлоп» постепенно акклиматизировался в тюрьме Нового Тарга и приходил на свидание более спокойным и оживленным. В этой уголовной тюрьме по ночам, когда засыпало ее население, он обдумывал, что сейчас должна делать партия, какие шаги надо предпринять для того, чтобы превратить разразившуюся мировую войну в мировую схватку пролетариата с буржуазией.

Я передавала Ильичу те новости о войне, которые удавалось добыть.
Не передала следующего. Как-то, возвращаясь с вокзала, я слышала, как шедшие из костела крестьянки громко – очевидно, мне на поучение – толковали о том, что они сами сумеют расправиться со шпионами. Если начальство даже выпустит ненароком шпиона, они выколют ему глаза, вырежут язык и т. д.

... Наконец нажим со стороны венского депутата Виктора Адлера и львовского депутата Диаманда, которые поручились за Владимира Ильича, подействовал, и 19 августа Владимира Ильича выпустили из тюрьмы.

В Кракове удалось довольно быстро получить право выехать за границу – в нейтральную страну – Швейцарию. Надо было устроить кое-какие дела. Незадолго перед тем моя мать стала «капиталисткой». У ней умерла сестра в Новочеркасске, классная дама, и завещала ей свое имущество – серебряные ложки, иконы, оставшиеся платья да 4 тысячи рублей, скопленных за 30 лет ее педагогической деятельности. Деньги эти были положены в краковский банк. Чтобы вызволить их, надо было пойти на сделку с каким-то маклером в Вене, который раздобыл их, взяв за услуги ровно половину этих денег. На оставшиеся деньги мы и жили главным образом во время войны, так экономя, что в 1917 г., когда мы возвращались в Россию, сохранилась от них некоторая сумма, удостоверение в наличности которой было взято в июльские дни 1917 г. в Петербурге во время обыска в качестве доказательства того, что Владимир Ильич получал деньги за шпионаж от немецкого правительства.

Ехали мы из Кракова до швейцарской границы целую неделю. Долго стояли на станциях, пропуская военные поезда. Наблюдали шовинистскую агитацию, которую вели монахини и группировавшийся около них женский актив. На вокзалах они раздавали солдатам какие-то образки, молитвы и т. п. Ходила по вокзалам вылощенная военщина. Вагоны были испещрены разными надписями – директивами, что делать с французами, англичанами, русскими: «Jedem Russ ein Sсhuss!» (каждого русского пристрели!). На одном запасном пути стояло несколько вагонов с порошком от блох; вагоны эти отправлялись куда-то на фронт.

Крупская Н. К. Мой муж – Владимир Ленин. ISBN 5040661096