Минер

В журнале «Советские архивы» № 4 за 1967 год помещен любопытный документ, который имеет отношение к прибору для подрыва зарядов на расстоянии.

В журнале приведен отчет Комитета по делам изобретений за 1920 год. Пункт 40 отчета гласит:

«Бекаури. Мина заграждения. За отчуждение в собственность республики — 10 миллионов рублей. За полное отчуждение изобретения в собственность РСФСР с обязательством изготовления образца в 6-месячный срок со дня выдачи этой суммы — 5 миллионов рублей дополнительно по испытании образца».

Этот отчет с мало что значившими в ту пору миллионами, по-видимому, первый документ, связанный с изобретением талантливого инженера Владимира Ивановича Бекаури. Именно из двух первых букв его фамилии и фамилии профессора Ленинградского политехнического института В. Миткевича составлено сочетание «Беми».

С 1921 года и до конца жизни Бекаури возглавлял организованное им по указанию Ленина Особое техническое бюро (сокращенно — Остехбюро). В 20-е годы оно было одной из самых крупных организаций по разработке военной техники для Красной Армии. Оценка всей деятельности Остехбюро не входит в мою задачу. Я хочу привести лишь несколько эпизодов, связанных с судьбой самого необычного изобретения Бекаури — радиомины.

Это кажется неправдоподобным, но первое испытание столь сложного и капризного прибора было назначено на один из дней июля 1925 года. Условия были такими. Пять фугасов уложили в отдаленном уголке Ленинградского гребного порта, там же зарыли в землю приемное устройство для их подрыва. В Балтийском море, в 25 километрах от этого места, находился тральщик «Микула». Его радиостанция должна была послать условные сигналы в определенное время, установленное комиссией.

На испытание приехал председатель Реввоенсовета СССР и нарком по военным и морским делам М. Фрунзе. Он сам определил время и последовательность взрыва фугасов, уложенных на берегу. Все они взорвались точно в назначенный срок и в той последовательности, которую указал нарком.

Повторное и снова успешное испытание прибора «Беми» прошло в ноябре 1925 года на комендантском аэродроме (Ленинград). Присутствовали новый председатель Реввоенсовета СССР и наркомвоенмор К. Ворошилов, член Реввоенсовета СССР Г. Орджоникидзе, комвойск округа Б. Шапошников и руководители Остехбюро вместе с его начальником.

Конструкторам рекомендовали увеличить дальность действия, создать более совершенную схему, способную работать в самых неблагоприятных условиях. На выполнение нового варианта прибора ушло полтора года. Удалось спроектировать и построить высокочувствительные батарейные приемники, надежные кодирующие и декодирующие устройства, взрыватели, малогабаритные источники питания. И все это было сделано в то время, когда только-только начинали работать радиовещательные станции, а ламповые приемники были величайшей редкостью!

В марте 1927 года в районе Малой Вишеры снова прошли испытания. На этот раз станция управления находилась в Ленинграде, в 170 километрах от места взрыва.

3 мая 1927 года на одном из подмосковных полигонов действие приборов «Беми» продемонстрировали руководителям партии и правительства. Присутствовали М. Калинин, А. Микоян, Я. Рудзутак. Команды на подрыв мин летели по радио из Ленинграда, с расстояния более 600 километров.

В 1929 году «Беми» были приняты на вооружение РККА, а весной 1930 года началось их серийное производство.

Чтобы проверить действие аппаратуры в боевых условиях, зимой 1930/31 года под Москвой были проведены войсковые учения, которыми руководил начальник оперативного управления штаба РККА В. Триандафилов. За четыре месяца учений ни одно устройство не сработало от ложных сигналов, которые посылали даже с мощных радиовещательных станций. Испытания в войсках продолжались и в последующие годы.

Весной 1932 года по распоряжению наркома К. Ворошилова на Дальний Восток выехала группа специалистов с приборами «Беми». Группа поступила в непосредственное подчинение командующего Особой Краснознаменной Дальневосточной армией В. Блюхера. Обстановка в этом районе была очень тревожной, военный конфликт мог вспыхнуть в любой момент.

В мае 1932 года сюда прибыла вторая, еще более многочисленная группа радиоминеров. В итоге появилась первая в Красной Армии отдельная рота, вооруженная чудо-минами. Подобные подразделения вскоре были сформированы и в других пограничных округах. Такие подразделения сокращенно называли ТОС, что означает «техника особой секретности».

К началу Великой Отечественной войны на вооружении наших инженерных войск состояли радиовзрыватели Ф-10, которые были значительно лучше своих предшественников «Беми». Ф-10 весил 16 килограммов, а комплект аккумуляторных батарей к нему — 18 килограммов. Прибор сохранял работоспособность в течение 60 суток.

Применение зарядов, взрываемых на расстоянии, явилось полной неожиданностью для немецкого командования. Попытки вражеских минеров отыскать эти заряды кончались неудачей — глубокая закладка не позволяла обнаружить их обычными средствами.

Конечно, фашисты догадывались о том, что на воздух взлетают объекты, заминированные еще до отхода советских войск. В штабе вермахта возникло предположение, что команды на взрывы мощных фугасов даются по радио. Пришлось доложить фюреру. Поскольку саперные части расписались в своем бессилии, Гитлер издал совершенно секретный приказ: «Русские войска применяют против немецкой армии «адские машины», принцип действия которых еще не определен. Наша разведка установила наличие в боевых частях Красной Армии саперов-радистов специальной подготовки. При выявлении таких саперов среди пленных доставлять их в Берлин самолетом и докладывать об этом лично мне».

Саперов-радистов среди пленных не оказалось, а взрывы продолжали греметь на всех фронтах.

Подобного оружия не было в немецкой армии ни перед войной, ни во время войны. Лишь осенью 1942 года немецким саперам удалось обнаружить одну такую мину. Ее отвезли в Германию и потратили больше года, чтобы скопировать советский образец. Несмотря на грозные приказы самого Гитлера, наладить производство радиофугасов фашистам не удалось.

При взятии Берлина нашим частям сдался в плен комендант города генерал Вейдлинг, Его допросили.

Советских саперов интересовало, где в Берлине установлены мины замедленного действия и есть ли среди них радиоуправляемые. Гитлеровский генерал только развел руками:

— Кроме обычных противотанковых и противопехотных мин, мы в городе ничего не устанавливали. Времени не было, да и соответствующей техники не имели. Что касается радиофугасов, то тут русские инженеры далеко опередили наших.

Е. ГОРБУНОВ, военный историк, «Тайны веков» (Антология таинственных случаев, Кн.-1), Журнал «Техника-Молодёжи», 1977г.

Всю ночь не стихал дождь, но людям надо было все же идти и идти или хотя бы двигаться ползком. Теперь у них был только один путь - вперед, к тому пригорку и селу за ним, где сходятся и скрещиваются все дороги. Мир, лежавший за гранью этой цели, как бы исчез и растворился во тьме. Все устремления туда - к двум пыльным большакам, которые батальон Сергея Ковалева должен был оседлать и тем самым закрыть врагам еще один выход.

С того вечера, когда на узкой полосе курской земли, истерзанной, израненной, но не отданной врагу, наступила необычайная тишина, и Ковалев не только понял, но и всем сердцем ощутил, что фашисты остановлены, а их железная сила уже надломилась, - с того вечера он находился в возбужденном состоянии. И не только он, коммунист, капитан Ковалев, но и его люди теперь до нерасторжимости близкие ему, потому что прошли с ним путь испытаний и жертв во имя того клочка земли, который все называли пригорком.

Люди не могли, а порой и не хотели отдыхать. Оказалось, что можно три ночи не спать, готовиться к атакам, а потом день за днем наступать, не ощущая усталости. Должно быть, сила нервного напряжения не знает пределов. Люди в эти дни обрели как бы второе сердце, или же их обычные человеческие сердца оказывались сильнее и выносливее, чем можно было предполагать, - высокий накал их жизни не утомлял, не порождал в них уныния, а возвеличивал их упрямый и крепкий дух.

Сергей Ковалев знал все, что таилось в душе людей, которые доверили ему свои жизни и свои судьбы. Он был убежден, что ночью ему удастся проползти - пусть под смертельным огнем - к пригорку, там закрепиться, а на рассвете - штурмом при поддержке танков, занять село и перекресток дорог, захлопнуть еще одну дверь перед отступающим врагом.

Это убеждение складывалось у Ковалева не только потому, что он видел орудия и пушки, танки и автоматы, грузовики с минами и снарядами, в невиданном обилии сопровождавшие его батальон. Конечно, технический арсенал наступательной битвы велик, но над ним возвышался, господствовал человек, простой советский солдат.

Этой ночью, дождливой и ветреной, Ковалев должен был переползти со своим батальоном к пригорку, отсюда - рукой подать - один километр, на карте уже вычерчен их путь. Туда еще перед вечером ходили минеры. Ковалев упоминает об этом вскользь, как о деле обычном. Как же они шли? Капитан на мгновение задумывается, озадаченный тем, что кто-то еще не знает всех мелочей их быта.

Молодой минер Трофим Касаткин тоже не видит ничего особенного в том, что три воина проникли под ураганным артиллерийским и минометным обстрелом к минным полям, оставленным врагами, обнаружили и обезвредили сорок очагов смерти, проложили тропу к пригорку, путь для артиллерии, танков и обозов.

Вот и все, больше ничего не сделали, но им пришлось ползти по грязной промокшей земле - они уже не ощущали проливного дождя, потому что грязь толстым слоем прилипла к плащ-палатке, к пятнистому маскировочному комбинезону, к лицу, каске, ботинкам. Вот только руки - их минеры оберегали, они нащупывали тот мокрый клок земли, над которым задерживал их миноискатель, осторожно, вкладывая в эту критическую секунду все, что приобретено опытом, напрягая до пределов свое внимание, как бы отрешаясь от всего окружающего.

Рука ищет провод, взрыватель - он спрятан внизу или с боков, потом «мертвая мина» извлекается, и надо ползти дальше, измеряя путь уже не метрами, а сантиметрами, не задерживаясь, но и не торопясь, с величайшей осмотрительностью, не допустив ни одного непродуманного или нерассчитанного жеста, поворота тела, движения ноги, вязнущей в грязи.

Три человека - Трофим Касаткин, Александр Лычков и Петр Гончаренко - вернулись и доложили - можно идти. Да, больше ничего, и никто этому не удивился - то была их жизнь, война. Грязь сползала с их касок и лиц, широкие комбинезоны отяжелели от воды, и они двигались, как водолазы в скафандрах.

«Можно идти» - и к пригорку поползли семь разведчиков. Их вел сержант Николай Майборода, они пролежали весь вечер в наспех вырытом окопчике и определяли и наносили на карту гнезда врага. Майборода даже спустился с пригорка к селу. Взрывы снарядов, ракеты и осветительные бомбы прорезали завесу дождя и ночи, но Майборода полз, прижимаясь к грязи, вдавливая свое тело в холодную черную жижу.

В селе послышался шум мотора. Майборода затих, но вскоре он убедился, что это грузовик, а не танк. В душе Майбороды уже проснулась пытливость разведчика. Он пополз к селу, каким-то неосторожным шорохом он обнаружил себя - ведь фашисты с таким упорством вытесняли ночь со своих позиций, освещая их ракетами. Майборода возвращался уже под минометным обстрелом. Ни в окопчике, ни в пути к блиндажу Ковалева он не ощущал боли. Лишь передав капитану промокшую карту с нанесенными на ней крестиками и как бы освободившись от того, что было центром его напряжения, Майборода застонал.

В плече у него оказалось два осколка, кровь, смешанная с грязью, стекала по его телу. «Я думал все, что это дождь такой горячий», - сказал он. А разведчики ушли в траншею, где можно было постоять под плащ-палаткой и отдохнуть, - им предстояла еще трудная ночь. Пока же они не совершили ничего особенного, они просто делали свое дело на войне с присущим им умением, а это был их долг.

Так по крайней мере казалось им и капитану Ковалеву. Он был теперь поглощен только одной мыслью - надо двигаться. Его уже поторапливает подполковник по телефону: «Не тяни, Ковалев, не тяни». Но он и не собирается затягивать эту операцию.

В два ноль-ноль Ковалев поднял людей и повел их к пригорку. Они должны были ползти по грязи и тащить за собой орудия. Он хотел без шума подобраться туда, и поэтому людям пришлось заменить машины, тягачи и коней. Это не так-то просто - тащить на руках артиллерию и снаряды, но таков замысел Ковалева, и, не задумываясь, люди двигаются по разминированному проходу, продвигаясь метр за метром - всю ночь.

Да, в эту ночь люди ощущали, что даже банка с консервами или лишние сухари давят необычайной тяжестью. А дождь, оказывается, может через шинель, плащ-палатку и гимнастерку проникнуть во все поры тела настолько, что уже не чувствуешь ни холода, ни воды. Но все это привычное, все это надо…

Где-то позади застряла противотанковая пушка, и шепот по цепи вернул ушедших вперед. И опять надо было повторять путь, уже раз пройденный. Лишь к рассвету на холмике собрался и приготовился к атаке батальон Ковалева. Люди лежали на траве усталые и молчаливые. Дождь уже стих, будто он лил только для того, чтобы дать возможность Ковалеву с большей скрытностью выдвинуться к бугорку, по полю, которое называлось ничейным. А теперь оно было нашим, оставшимся позади.

На рассвете был осуществлен этот штурм. Он продолжался не больше получаса, но Ковалев помнил только две секунды - в них сконцентрировалось все, что он называл русской силой третьего года войны. Одна секунда - начальная. По замыслу в эту предрассветную секунду наши танки, самолеты, артиллерия и пехотинцы, то есть батальон Ковалева должны были одновременно обрушиться на врага.

Теперь вся стремительность и умение людей, их силы души и особенности характеров, вся их отвага и воинский дух должны были обрести математическую точность. В этом было то, что называют ударной мощью. Не успел умолкнуть оглушительный залп наших орудий, как Ковалев поднял свой батальон, и в ту секунду он увидел движущиеся по лощине к селу танки, а над головами пехотинцев, бежавших с пригорка, пронеслись наши бомбардировщики, штурмовики и истребители.

Будто невидимая рука сжимала в кулак всю эту силу и била по тому клочку земли, который назывался перекрестком двух дорог. В этой секунде была не только четкость грандиозной военной машины, но и чья-то властная воля. Лишь потом Ковалев узнал, что эта невидимая воля таилась здесь же на поле боя, в блиндаже, где сидел генерал и тот подполковник, который еще ночью поторапливал его.

Это они были теми людьми, которые сумели в грохоте битвы уложить в секундный расчет все мастерство и мужество тысяч людей - на земле, в танках, в воздухе, у орудий. Это они подбадривали штурмовиков по радио: «Задайте им еще, еще один заход, правее, по дороге», - направляли танки призывом: «Прорывайтесь, они хотят отрезать пехоту, но им не удастся».

Фашисты пытались отсечь артиллерийским огнем батальон Ковалева. И здесь наступила та, вторая, секунда боя. Враг поджег наш тяжелый танк - он был головным, - и наступила томительная и критическая заминка. Но тут выбежал начальник штаба батальона, старший лейтенант Андрей Седых. Он поднял окровавленную, простреленную руку и повел людей впереди танков.

«Разные годы», Оскар Иеремеевич Курганов, 1981г.

ПОСВЯЩАЕТСЯ Балтийскому минеру Ю. М. Сухорукову, уничтожившему 488 мин.

- Закончили поворот на новый галс, - опустив бинокль, сказал лейтенант Бутов, - сейчас нам снова работы прибавится. К минной линии подходят.
- Денек выдался жаркий, - согласился боцман Георгий Стародубцев, - может, дадим ход?

Но командир катера лейтенант Бутов медлит. Уж очень хорошо кругом! Убаюкивают легкое покачивание и мерный плеск воды под привальным брусом. Солнце больше не печет, а только ласкает кожу: чувствуется приближение вечера. Матросы вышли на палубу. Загорелые лица у всех, довольные. Еще бы! До конца рабочего дня остается два-три часа, а уже уничтожено двадцать три мины.

У боцмана Стародубцева тоже хорошее настроение. Ведь это он подорвал сегодня мины. Правда, обычно условия работы не идут ни в какое сравнение с этими сутками: не было ни дождя, ни ветра, видимость отличная, поэтому не чувствовалось обычной усталости.

Взгляд Стародубцева остановился на матросе Митюшкине, недавно пришедшем из учебного отряда. Вспомнилось, как новичок жаловался: «Механик, тот за мотор отвечает, Леша Муравлев не снимает на тралении наушники по двадцать часов. А у меня только и обязанностей… принимать буксирный конец со шлюпки, крепить его и наблюдать, чтобы не попал на винт».
И не стыдно было такую ерунду в инструкцию записывать!

Хотя Стародубцев на два года старше, он хорошо понимает переживания товарища. Митюшкин - человек с головой, инициативный. Но никак ему не втолкуешь, что в морском деле нет мелочей, а его инициатива обычно не приносила ничего хорошего. Например, три дня назад боцман вдруг заметил, что с катера в воду уходит трос. Оказалось, Митюшкин привязал к нему свое грязное рабочее платье, чтобы море само выстирало его.

Крепко тогда досталось «изобретателю». Кажется, он все-таки понял: попади трос на винт одномоторного катера-подрывника - катер вышел бы из строя.
Улыбнувшись, Стародубцев подошел к молодому матросу.

- Про нас, как про героев, в газетах пишут, а мы тут загораем не хуже, чем на курорте. Так ведь думаешь?

Ответить матрос не успел. Под водой что-то звонко шлепнуло катер по корпусу. Потом Стародубцев и Митюшкин увидели, как среди маленьких катеров дивизиона, закрывая их, поднялся огромный водяной холм. Громовой раскат пронесся над морем.
- Штука, - удовлетворенно сказал кто-то на палубе.

В это время фыркнул и заработал мотор. Развернувшись, катер направился к дивизиону.
Когда они подошли к месту недавнего взрыва, на которое, подбирая оглушенную рыбу, пикировали крикливые чайки, радист доложил, что тралами подсечены еще три мины.
Две из них, мокрые, почти не обросшие ракушками, плавали близко одна от другой.

- Будем подрывать сразу обе, - спустившись с мостика, сказал Стародубцев. - Вякишев, - обратился он к своему помощнику, - готовить два подрывных патрона!
Митюшкин с кормы разглядывал мины. Как подрывают сразу две - ему еще не приходилось видеть.
- Что стоишь? - налетел на него Вякишев. Он выхватил из рук матроса конец и одной рукой (в другой были подрывные патроны) стал подтягивать шлюпку к борту.
- Отставить! - приказал Стародубцев. - Митюшкин, это ваша обязанность.
Минеры ловко спрыгнули в подтянутую шлюпку. Митюшкин с обиженным видом снял с кнехта конец, свернув, бросил гребцу.
- Обязанности, - проворчал он, - строят из себя…

Описывая дугу, катер медленно отходил от мин, чтобы через три-четыре минуты подойти и взять шлюпку на буксир. Митюшкин с интересом наблюдал за товарищами. Они подошли к первой мине. Стародубцев папиросой поджег шнур, перегнувшись, ловко надел удавку на рог мины. Теперь шлюпка движется ко второй. Они подходят кормой, движения гребца медленные, точные. Снова секундная задержка у мины, и Вякишев налегает на весла. Теперь катер и шлюпка идут навстречу друг другу.

На корме Митюшкин опасливо отдувается. Даже смотреть на такое дело, и то становится жарко. Потом взгляд его приковывает первая мина. В прозрачном воздухе ясно виден стелющийся по воде белый дымок бикфордова шнура. Вдруг что-нибудь случится, и мина взорвется раньше времени, пока они не успели отойти на безопасное расстояние?

Митюшкин покосился на Бутова. Но тот с невозмутимым видом держит рукоятку машинного телеграфа. Вот командир перевел ее назад. Катер замедлил ход. Снова звякнул телеграф.
Со шлюпки бросили конец. Митюшкин торопливо ловит его. Оба минера мгновенно оказываются на борту.

- Готово? - спрашивает с мостика командир и, услышав ответ, снова берется за телеграф.
Поглядывая на часы, Стародубцев на мостике докладывает:

- До взрыва первой мины более минуты. Успеем далеко уйти.

Митюшкин с интересом разглядывает лица минеров. В самом деле не волнуются или только делают вид? Пожалуй, притворяются. А у самих небось колени трясутся.
Катер увеличивает ход, чтобы отойти на безопасное расстояние. Митюшкин поспешно хватается за леер - металлический трос. Вывалиться за борт и остаться по соседству с минами - такая возможность его не устраивает.

Тяжелым победным грохотом над притихшей Балтикой разнесся взрыв. Высоко в небо поднялся черно-коричневый столб огня и дыма с седыми водяными краями. Не успел он еще осесть, как рядом сверкнул, упруго ударив по ушам, второй взрыв.

А катер снова разворачивался, направляясь к третьей мине.
- Двадцать шестая сегодня, - удовлетворенно говорит Вякишев.
- Точно, - соглашается Стародубцев, - и, надо думать, последняя. Солнце скоро зайдет. Теперь подрывать будешь ты, а я на весла сяду.

У минеров на дивизионе была хорошая традиция. Каждый готовил себе заместителя. Дивизионный минер помог Стародубцеву освоить технику подрыва мин. Теперь боцман обучал этому своего помощника, гребца Вякишева, а тот, как смеялись товарищи, уже присматривал себе в помощь молодого рулевого.

Митюшкин, прислушиваясь к их словам, тяжело вздыхает. Мины подрывать - это не концы принимать. Впрочем, теперь шлюпку он подтягивает без напоминания.
Снова в двадцать шестой раз за этот день минеры быстро занимают места в маленькой двойке. Только на этот раз Вякишев проходит в корму.

- Последний раз сегодня, - говорит боцман, усаживаясь за весла и кивая в сторону дивизиона. На границе района траления четкий строй катеров нарушился. Видимо, они выбирали тралы.
Митюшкин снова снял с кнехта конец и, свернув, бросил его Стародубцеву. Только теперь боцман обратил внимание, что вместо пенькового на шлюпке был стальной трофейный трос с немецкой тральной вехи. С неодобрением он подумал: «Опять инициатива Митюшкина», - и налег на весла.

Солнце опускается к горизонту. Потянуло прохладой. Кругом тихо, лишь приглушенно гудит мотор катера. Видимо, под влиянием вечерней тишины и Стародубцев гребет медленно, беззвучно погружая весла в зеленоватую воду. Лейтенанту Бутову не хочется делать обычного круга, поэтому катер не отошел. При такой погоде почти никакого риска нет.
- Зажигать? - спрашивает Вякишев.

- Погоди, - Стародубцев осматривает море, любуясь багровой водой на западе, - до чего красиво! Пятый год плаваю, а такой вечор на Финском заливе вижу впервые.
Вякишев нетерпеливо ерзает на байке. Лирика ему чужда. Он прозаик и не находит ничего особого в этом море. Масса воды - и все. В лесу лучше.

- Смотри, боцман, - указывает он товарищу, - пока мы тут загораем, катер сюда подходит.
Действительно, развернувшийся подрывник дал ход, потом вновь застопорил и приближался к ним по инерции.
- Командир нас жалеет. Хочет поближе подойти, чтобы грести пришлось поменьше.
- Зажигай! - командует Стародубцев.

Вякишев уверенно делает все необходимое: вставил спичку в срез шнура, коробком чиркнул по ней. Пыхнув, заискрил, задымился шнур. Перевязав подрывной патрон, на растопыренных пальцах минер быстро делает удавку, переворачивается, вытягивая руки за корму. Вот рог мины. Он сжал пальцы, выдернул руку. Соскользнувший патрон, затянув своим весом удавку, надежно закреплен.

- Вперед! - командует ученик своему учителю.
- Есть вперед, - откликается Стародубцев и несколькими сильными гребками разгоняет шлюпку. Дальше он заносит весла равномерно, неторопливо. Расстояние до катера меньше, чем обычно.

До взрыва пять минут, спешить некуда.
Оба минера поднялись на мостик к командиру. На корме вновь остался один Митюшкин. Закрепив за кнехт конец со шлюпки, он смотрит на мину, потом на командира. Чего тот медлит? Минуты три, пожалуй, уже прошло. Лейтенант почему-то не торопится давать ход и смотрит на него.

Тем временем шлюпка подошла вплотную к борту и теперь слегка постукивает о привальный брус. Буксирный конец - тяжелый трос - в воде провис и подтянул ее к катеру.
- Митюшкин, доклада не слышу, - наконец произносит командир.
Ах да, доклад! Он и забыл совсем о такой мелочи.
- Все готово, товарищ лейтенант, - бодро сообщает Митюшкин, вспомнив, наконец, о своих несложных обязанностях.

Звякнул телеграф. Привычно качнулась под ногами палуба, и вдруг случилось что-то необычное. Рванувшись, катер прошел несколько метров и снова закачался на легкой зыби.
Наступила тишина, лишь было слышно, как ласково плескала вода о борт.
Из рубки выскочил механик.
- Вал не поворачивается!
Стародубцев бросился на корму. Так и есть!
- На винте буксирный конец!
- Рубить конец! - разносится команда Бутова.

Мысль в минуты опасности работает удивительно четко. До взрыва осталось около минуты. За это время стальной конец в воде вряд ли перерубишь. А если это и удастся сделать, - все равно до взрыва винт не освободить. Мина метрах в сорока-шестидесяти, остается только одно - добраться вплавь.

Сброшена рубаха-голландка и тяжелые сапоги. Брюки надо оставить, в кармане нож.
Встретившись глазами с одобрительным взглядом командира, Стародубцев шагнул к борту и прыгнул в воду… Вода холодная, ветра нет. Лишь небольшая зыбь идет навстречу пловцу.
И, поднимаясь на новый гребень, каждый раз перед собой Стародубцев видел медленно приближающийся покрытый водорослями темный шар. Успеет ли он? Вдох, гребок, гребок, выдох.

Раз, два, три, четыре… Дыхание не перехватывает, это уже хорошо. Пузырится вода, принимая воздух из легких. И опять все то же, в том же ритме. Бешеный темп. Таким кролем вряд ли кто-нибудь плавал даже двадцать пять метров. А тут не до расчета сил. Нужно успеть! Только сердце колотится, как никогда не билось даже на самых ответственных соревнованиях, да тяжелеют руки и ноги от большого напряжения.

Эх, сейчас бы оказаться где-нибудь на горячем песке. Раскинуть руки и слушать, как шуршит, набегая, вода, и не думать, что в нескольких десятках метров, отсчитывая секунды, неумолимо ползет по бикфордову шнуру огонь. Скоро он достигнет подвешенного подрывного патрона. Тогда гул, подобный громовому раскату, разнесется над притихшей морской поверхностью и сверкающий на солнце столб воды взлетит высоко в небо. С воем навстречу катеру понесутся осколки. Ударит горячая волна, разрушая легкий корпус, калеча людей. А потом наступит мрак.

Как трудно в этот солнечный день считать секунды, может быть, последние секунды твоей жизни!

И все-таки он плыл, плыл к мине. Вдох, гребок, гребок, выдох. Поднял голову - мина рядом. Теперь вокруг нее - патрон с другой стороны. Перехватывает дыхание. Только бы успеть!
Казалось, с каждой секундой вода становилась все более вязкой, а руки и ноги наливались свинцом…

Вот мина совсем близко. Серая ракушка как раз над патроном приросла к ее корпусу. Под ней в прозрачной воде шевелятся зеленые языки водорослей.

Снять патрон не удастся. Штерт, на котором он подвешен, намок, и удавка затянулась. Самое лучшее - обрезать его как можно скорее. Шнур уже потемнел почти до самого запала. Рука не попадает в карман, он перекрутился, а взрыв ждать не будет. Сколько секунд осталось до него?
- Спокойно, - командует себе Стародубцев, - нож есть, теперь его нужно открыть, перерезать стропку и отбросить патрон подальше.

Но силы покидают его. Булькнул, уходя под ним на дно, подрывной патрон, оставляя за собой пузыри воздуха. Теперь мина не взорвется, но патрон… Надо отплыть подальше от этого места.
- Двадцать один, двадцать два, - считает он секунды, и вдруг снизу сильный удар, поднявшаяся волна опрокинулась, захлестнула, и все погрузилось во мрак…

Очнулся Стародубцев на палубе катера. Товарищи ему рассказывали, что после взрыва он еще плыл, но вряд ли бы добрался до катера, если б двое из них не пришли к нему на помощь.
А двадцать шестую мину в тот день совершенно самостоятельно подорвал Вякишев, впервые взяв с собой в качестве помощника молодого рулевого.
Юрий Чернов, «Двадцать шестая мина»