Снято на Xiaomi 13 Pro.

Слегка за Барнаулом

- Я звездочет, я иду по кончикам трав, мелкие зеленые травинки жадно и сочно растут прямо в открытый всем чудесам космос, лепестки превращаются в лучики – цветы раскрываются звездами. Большой колпак на моей голове. В нем перекаты воды по камням, мелькание золотых осинок, холод водопадных брызг, запах обструганной доски. Совсем рядом кукушкины слезки – из их срединной нежности вырастает круглый совсем фиолетовый запах. Ласка натурального шелка, хохлатый свиристель, горькая рябина во льду. Стихи и музыка – это все стихи и музыка.

Это присказка, однако, сказка будет впереди.

У славного бора, у древнего леса жила была… Или нет, лучше так: не в тридевятом царстве, не в тридесятом государстве, а все же в чудесных краях это было. Уходили жестокие льды с прекрасных гор, гигантскими ледяными языками сползали на равнину, тащили с собою песок и камни, но не только… Как в тайной шкатулке несли они семена. Растаял лед под новым солнцем, смочил семена и встал среди степей лес – чудный сосновый бор. Лучшими друзьями людей и солнца были сосны. Вершинами беседовали они с небом, корнями пили соки земли.

Пришли в эти земли странники и торговцы. Добрые люди приняли их радушно, но стало чужакам завидно. Не умели они говорить с лесом, привыкли бояться его. Стали они говорить, что только неразумные дети могут верить в живую душу деревьев и показали добрым людям игрушку: сундучок из которого каждый мог достать все по своему желанию. Дни и ночи просили люди у сундука безделушки. Но прошла неделя и ушли чужаки вместе со своим сундуком. А когда люди оторвались от подарков, то не захотели и не смогли больше говорить с соснами. Века пролетали и таяли в памяти людей их добрые сказки.

А бор цветет. Пьянящими волнами слетает ветер с крон. В низине осыпаются белым яблони. И наивные земляничные глазки уже показались из травы. Здесь рождается что-то чудное, тонко пахнущее кукушкиными слезками.

Шорохи, щебет, вскрики – быстрый радостный пульс леса, ощутившего способность рождать и творить. В эти дни перехода весны в лето я не могу не заходить в лес и тяжко его покидать. Все оттенки зеленого, золотого и синего в небе и на земле. И все блестит.

На земле… но лес – это не земля – это и воздух, и небо – это все. Небо из него совсем другое. Сколько раз я из последних сил бежала в него, как в чудный дом, где мне всегда рады. Бежала от грусти, бежала от радости, которой не уместиться в груди. Здесь можно петь и плакать, кричать и молчать.

Здесь все управляется невидимой заботливой рукой, всегда вовремя и аккуратно.

Здесь нередки сильные ветра – тогда лес становится толщей океана. Там наверху зеленые острые волны. А среди стволов почти тихо и можно смотреть на бурю со дна. Колючие лапы бьются, плещутся, изредка под ноги падают веточки с цветущими шишками – как сокровища сокрушенных штормом кораблей. Цветущие шишки – они ведь золотые.

А как в эту пору хлынет гроза! Как прилипнут к земле мокрые лепестки, задрожат от неожиданности травинки, ощетинятся довольные сосны. И снова солнце! За час от высохших луж остаются только желтые пыльцовые круги.

Вода быстро уходит в песок. Под тонким слоем перепревшей хвои песчаные струи. Смолистые великаны держат их корнями. Может, не будь этих стражей, хлынули бы пески времени на город.

Потом, позже лето в бору станет ленивым, солнце раскалит его, воздух станет густым, настоянным, эфирным – не дышишь – кусаешь. Дождь тогда облегчение. Его можно пить, сохранить в листьях, во мху, в укромных ложбинках, плодах. Из земли, из кустарников, из трав рождает лес.

Можно катить на велосипеде по крутым спинам тропинок, а потом лечь на пригретом бугорке и смотреть, как заливает все янтарем – и тонкую паутинку на иглах боярышника, и темную у земли кору, и блестящие, похожие на ладошки листики осинок в болотце, и младенческие сосенки, как трава наросшие над овражком.

Потом начинает пахнуть грибами.

В рытвинах, ямках, на склонах липкие и нежные семейки масляток. В самых неожиданных местах – разноцветные и разноформенные сыроежки. Под теплым хвойным одеялом сидят иссиня-белые грузди. Одни белые, благородные не прячутся – нужно только с нужно стороны подойти. Срежешь – и не нанюхаешься этим им.

В мягком мху на изгибающихся стебля наливается красная брусника. Наклоняешься и сдаиваешь крепкие бусинки в ладонь, весь склон блестит, как зеркальный от глянцевых темных листочков. До самого сенега можно собирать ее. Так неожиданно вспыхивает капельками крови на снегу вспыхивает этот низкорослый вечнозеленый кустарник! «Когда-то сосны были маленькими, как трава, а брусника высокой, как сосны», - говорил мне в детстве отец и я не знала, шутит ли он, и ела с его широкой ладони кисло-сладкие с горчинкой ягоды.

Под снегом лес застывает, прекращает ток вязкая смола, и не страшна хлещущая по нагим стволам метель. Белые сугробы урывают корни. И все стоит так пока на дорожках и просеках ямки не заполнятся чистой лазоревой водой с хрустальными иголочками льда. Тогда опушки станут ещё пушистее от вербы и все вдруг засинеет от песни синицы.