На окраине аула,

Затихая, бой идёт,

А в случайном переулке

Вишня ранняя цветёт.

Зацвела не очень к месту -

Посреди снегов. А так...

Эх, чеченочка-невеста,

Лепестковая фата.

Ты, потупившись румянцем,

Ждёшь, побеги расплескав,

Чтоб тебя не выжгли "ранцем" -

Поцелуем жгли уста.

И славяне, стихнув в метре,

Аромат вдыхают твой...

Вдруг забыв в весеннем ветре,

Что за башнею на бэтре

Русский парень. Неживой.

Он, укрытый полушубком,

Затаил от всех печаль.

Не потешится над шуткой,

Не взругнёт земли бамутской.

И глаза - куда-то вдаль...

Только дырочка над бровью

Да под дырочкою кровь...

Вишня, вишня... в изголовье

Над беспечною любовью

Встала злобная свекровь...

На окраине аула

Ночь.

Дурманят мозг цветы.

Нам сегодня фартануло.

...Отделение уснуло.

Завтра будем брать Аршты.

В этой статье изложено воспоминание непосредственного участника штурма Бамута во время первой чеченской войны, рядового контрактника 324 мотострелкового полка 34 дивизии Сергея Ивановича Сивкова.

Не знаю, как для других, а для меня бой на Лысой горе был самым тяжелым из всех, что я видел в ту войну. Может, именно поэтому события тех дней запомнились до мельчайших подробностей, хотя целых четыре года и отделяют меня от них. Конечно, не в этом сражении решался исход войны, да и вообще бой у Бамута трудно назвать сражением. Тем не менее, рассказать о нем стоит: многие из участников тех событий так и не вернулись домой, а тех, кто выжил в Чечне, с каждым годом становится все меньше и меньше.

В ночь с 20 на 21 мая я сменился с караула, когда в расположение нашего 324-го полка пришла машина с боеприпасами. Весь личный состав отправился на разгрузку, и каждый из нас уже знал о сегодняшнем наступлении. Большой лагерь войск МВД под Бамутом, где мы появились еще 17 мая, постоянно обстреливался чеченцами из автоматов и АГС, но на этот раз все обошлось без потерь. Боекомплект разгрузили и поделили здесь же, брали столько, сколько могли (у меня было 16 магазинов, полтора цинка патронов насыпью, 10 или 11 гранат для подствольного гранатомета: общий вес боекомплекта у каждого составлял примерно 45-50 кг).
…Следует отметить, что в бой шли не полки и бригады, а так называемые выездные (или боевые) группы, собранные из всех боеспособных подразделений той или иной войсковой части. Их состав периодически менялся: кто-то из «боевиков» охранял расположение части, кого-то отправляли сопровождать различные грузы.

Обычно в группе было 120-160 человек, какое-то количество танков, САУ и БМП… В этот раз нам не повезло: накануне 2-я рота уехала с автоколонной и «потерялась» — вернулась она лишь 22 мая. В итоге на штурм двинулось 84 человека на восьми боевых машинах пехоты. Кроме того, наступавших поддерживала артиллерия (несколько САУ и минометов).
Нашим батальоном тогда командовал майор Васюков. Настоящий «отец солдатам», он болел за своих людей и делал для них все, что мог. По крайней мере, с едой у нас был порядок, а вот сигареты каждый доставал как мог: проблем с табаком комбат не понимал, потому что сам был некурящим.

Спали мы недолго и поднялись в четыре часа утра, а уже в пять часов все колонны построились — и наши, и соседние. В центре 324-й полк наступал на Лысую гору, а справа от нас 133-я и 166-я бригада штурмовали Анжелику (я не знаю, какие имена у этих гор на географической карте, но все называли их именно так). С левого фланга на Лысую гору должен был наступать спецназ внутренних войск МВД, однако утром его еще не было, и где он находился, мы не знали.
Первыми в атаку пошли вертолеты. Летели они красиво: одно звено быстро сменяло другое, уничтожая на своем пути все, что можно. Одновременно подключились танки, САУ, РСЗО «Град» — одним словом, заработала вся огневая мощь. Под весь этот шум наша группа проехала вправо от Бамута к блок-посту МВД. Выйдя из-за него на поле (шириной около полутора километров), мы спешились, построились и двинулись вперед.

Впереди пошли БМП: они полностью простреляли небольшую еловую рощицу, стоявшую перед нами. Дойдя до леса, мы перегруппировались, а затем вытянулись в одну цепь. Здесь нам и сообщили, что спецназ прикроет нас с левого фланга, а мы пойдем справа, вдоль поля. Приказ был простой: «Ни звука, ни писка, ни крика».

В лесу первыми шли разведчики и сапер, а мы потихоньку двигались вслед за ними и, как обычно, смотрели во все стороны (замыкание колонны — назад, а середина — вправо и влево). Все рассказы о том, что «федералы» шли на штурм Бамута в несколько эшелонов, что вперед посылали необстрелянных солдат срочной службы — полная чушь. Людей у нас было мало, и все шагали в одной цепи: офицеры и сержанты, прапорщики и солдаты, контрактники и срочники. Вместе курили, вместе и умирали: когда мы выходили на бой, то даже по внешнему виду нас трудно было отличить друг от друга.

Через пять или шесть километров вышли на какое-то маленькое распаханное поле (выглядело оно так, словно здесь взорвалась авиабомба в полтонны весом). Отсюда было хорошо слышно, как по нашим самолетам ведут огонь из леса, и тут какой-то идиот пустил ракету «оранжевый дым» (обозначение «я свой»). Ему, понятно, досталось за это дело, потому что дым этот был заметен очень далеко.

Вообще, чем дальше мы шагали, тем «веселее» было. Когда группа снова зашла в лес, отцы-командиры принялись выяснять, здесь Лысая гора или не здесь. Тут я и в самом деле чуть не упал: ведь мы прошли не так уж и много, с нормальной топографической картой таких вопросов вообще не должно возникать. Когда, наконец, выяснилось, где находится Лысая гора, мы снова двинулись вперед.

Идти было тяжело, перед подъемом пришлось задержаться для отдыха минут на пять, не больше. Очень скоро разведка доложила, что в середине горы вроде бы все спокойно, а вот наверху стоят какие-то укрепления. Комбат приказал, чтобы в укрепления пока не лезли, а дожидались остальных. Мы продолжили подъем по склону, который был буквально «распахан» огнем наших танков (укрепления чеченцев, однако, остались целы).
Склон высотой пятнадцать-двадцать метров был почти отвесный. Пот лился градом, стояла страшная жара, а воды у нас было очень мало — никому не хотелось тащить в гору дополнительный груз. В этот момент кто-то спросил время, и я хорошо запомнил ответ: «Половина одиннадцатого». Преодолев склон, мы очутились на своеобразном балконе, и здесь просто свалились в траву от усталости. Почти в это же самое время у наших соседей справа началась стрельба.

Кто-то сказал: «А может быть, чеченцы уже ушли?» Спустя несколько секунд все поняли, что никто никуда не ушел. Казалось, что огонь вели со всех сторон, АГС чеченцев работал прямо над нами, а половина наших людей не успела даже взобраться наверх (в том числе и все пулеметчики). Рассыпавшись, мы стреляли, кто куда мог. Оставлять БМП без охраны казалось опасным — экипаж каждой машины состоял всего лишь из двух человек, — поэтому всю бронетехнику через полчаса отправили назад.

Не знаю, правильное ли решение приняло тогда командование. Вполне возможно, что огонь БМП помог бы нам в трудную минуту, но кто бы смог угадать, что произойдет с нами за несколько последующих часов?
Я добежал до конца нашей роты (в ней было 14 или 15 человек, командовал ротой капитан Гасанов). Здесь начинался овраг, а за его краем выше по склону находился основной блиндаж (или командный пункт ). Какой-то чеченец постоянно кричал оттуда «аллах акбар». Когда в его направлении несколько раз выстрелили, нам ответили таким огнем, что больше стрелять не захотелось.

Благодаря своей радиостанции я мог представить себе все происходящее в радиусе четырех километров. Разведчики сообщили, что потеряли всех командиров и начинают отход. В первые минуты боя им досталось больше всех: укрыться от пуль и осколков среди редких деревьев было невозможно, а сверху по ним вели непрерывный огонь.

Комбат кричал, что если они откатятся, то и вся наша группа окажется в окружении, затем отдал приказ уничтожить АГС любой ценой. Нашим замполитом был выпускник военной кафедрой УПИ (лейтенант Елизаров, химик по специальности), и его все время тянуло на подвиги. Он решил вместе с двумя солдатами подобраться к АГС снизу, о чем я доложил по радио. Мы (замполит, пулеметчик и я) уже начинали спуск, когда комбат обозвал нас придурками и приказал «вычислить цель визуально».

Из-за густой листвы «вычислить» АГС удалось лишь через три часа, когда дело свое он уже сделал. Подавили его минометным огнем (минометчики вообще стреляли очень хорошо, а наводчики САУ работали просто отлично: разлет не превышал 10-15 метров). А тем временем атаку на Анжелике чеченцы отбили.

Два дня спустя, в лагере, мы узнали о том, что происходило на нашем правом фланге, где наступали ребята из 133-й и 166-й бригад (сотни две их было, не больше). Они встретили такой плотный огонь, что только убитыми потеряли 48 человек. Раненых было очень много. Дело дошло до рукопашной схватки, в которой было уничтожено 14 чеченцев, но прорвать их оборону все равно не удалось.

Боевые группы обеих бригад откатились назад, и чеченцы стали перебрасывать освободившиеся силы на свой правый фланг. Мы хорошо видели, как они переправляются через речку в полутора километрах от нас, но достать их ничем не могли. Не было снайперской винтовки, а у чеченцев появился еще один АГС.

Наши потери резко возросли: многие были ранены по два и даже по три раза, и обещанного спецназа все еще не было. Докладывая о ситуации, комбат мог сказать одно: «Хреново: я людей теряю». Сообщить по радио точные данные о потерях он, конечно, не мог: все знали, что эфир прослушивается чеченцами. Командир группы сказал ему тогда: «Да ты вообще хоть последний останься, но горы не сдавай: отходить запрещаю». Весь этот разговор я слышал лично.
3-й батальон пошел в атаку и вышиб чеченцев с первой линии обороны, но за ней сразу же начиналась вторая, о существовании которой никто не подозревал. Пока наши солдаты перезаряжали оружие, чеченцы перешли в контратаку и вернули свои позиции. Батальон просто физически не мог удержаться и отошел.

Начался затяжной огневой бой: нас обстреливали и сверху и снизу. Расстояние было небольшим, взаимная ругань и мат сыпались с обеих сторон. Каждый, кто знает русский язык, легко представит себе, о чем мы там говорили. Запомнился диалог с двумя чеченскими снайпершами (судя по всему, обе они были из России).

На риторическое предложение одного из наших солдат первая ответила в том смысле, что этого добра у нее и здесь хватает с избытком. Вторая на обещание найти ее после войны со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами сказала: «А может быть, мы с тобой соседи по площадке, да только ты этого все равно не узнаешь!» Одна из этих снайперш чуть позже была убита.

К чеченским АГС вскоре подключился миномет. По нашим боевым порядкам он успел выпустить четыре мины. Правда, одна из них уткнулась в землю и не взорвалась, но другая попала точно. На моих глазах двух солдат буквально разнесло на куски, взрывной волной меня швырнуло на несколько метров и ударило головой о дерево. Минут двадцать я приходил в себя от контузии (в это время огонь артиллерии наводил сам командир роты.). Дальнейшее я помню хуже.

Когда сели аккумуляторы, пришлось работать на другой, большой радиостанции, а меня одним из раненых послали к комату. Выбегая на склон, мы едва не угодили под пули снайпера. Нас он видел не очень хорошо и промахнулся. Мы спрятались за какой-то кусок дерева, передохнули и побежали вновь. Внизу как раз отправляли раненых. Дойдя до той ямы, где сидел комбат, я доложил обстановку. Сказал и о том, что не смогли достать тех чеченцев, которые переправлялись через речку.

Он приказал мне взять гранатомет «Шмель» (здоровенную трубу весом 12 кг), а у меня одних автоматов было четыре штуки (свой собственный, раненого и двух погибших). Тащить гранатомет после всего случившегося не очень-то хотелось, и я рискнул обратиться: «Товарищ майор, когда я уходил на войну, мама просила меня не нарываться на неприятности! Тяжело мне будет бежать по пустому склону».

Комбат ответил просто: «Слушай, сынок, если ты его сейчас не возьмешь, то считай, что первую неприятность ты уже нашел!» Пришлось взять. Обратный путь оказался нелегким. Как раз в поле зрения снайпера я споткнулся о какой-то корень и упал, притворившись мертвым. Однако снайпер принялся стрелять по ногам, оторвал пулей каблук, и тогда я решил не испытывать больше судьбу: рванулся так, как только мог — это и спасло.
Помощи все не было, лишь артиллерия поддерживала нас постоянным огнем. К вечеру (часов в пять или в шесть — точно не помню) мы полностью выдохлись. В это время с криками: «Ура, спецназ, вперед!» появились долгожданные «спецы». Но сами они ничего не смогли сделать, а помочь им было невозможно. После недолгой перестрелки спецназ откатился вниз, и мы опять остались одни.

Чечено-ингушская граница проходила недалеко, в нескольких километрах от Бамута. Днем она была незаметна, и никто об этом даже не думал. А когда стемнело и в домах на западе зажглись электрические огоньки, граница вдруг стала ощутимой.

Мирная жизнь, близкая и невозможная для нас, протекала рядом — там, где люди не боялись включать свет в темноте. Умирать все равно страшно: не один раз вспоминал я там и маму родную, и всех богов. Отступать нельзя, наступать невозможно — мы могли лишь висеть на склоне и ждать. С сигаретами было нормально, а воды у нас к тому времени не осталось.
Мертвые лежали неподалеку от меня, и я чувствовал запах разлагающихся тел, смешанный с пороховой гарью. Кто-то уже ничего не соображал от жажды, и все с трудом удерживались от желания добежать до речки. Утром комбат просил продержаться еще два часа и пообещал, что воду за это время должны подвезти, если же не подвезут, то он лично поведет нас к реке.
Лысую гору мы заняли только 22 мая. В этот день в девять часов утра 3-й батальон пошел в атаку, но встретил лишь одного чеченца. Он выпустил одну очередь веером в нашу сторону из автомата и затем убежал. Догнать его так и не смогли. Все остальные боевики исчезли незаметно. Кто-то из нас видел ночью автомашину, выезжавшую из деревни. Видимо, в темноте чеченцы подобрали тела убитых и раненых, а незадолго до рассвета отступили. Тем же утром несколько наших солдат отправились в деревню.

Они понимали, что мост заминирован, поэтому речку перешли вброд. Дело в том, что у нас не было ничего, кроме оружия, боеприпасов и сигарет; сколько мы будем сидеть на Лысой горе в ожидании атаки, не знал никто — ведь группу обещали сменить еще накануне вечером. Осмотрев брошенные дома на окраине, наши взяли несколько одеял, полиэтилен и уже собирались возвращаться. В это же самое время, какие-то войска начинали красочное «наступление» на Бамут (если не ошибаюсь, это были войска МВД).
С вершины Лысой горы мы хорошо видели, как под прикрытием дымовой завесы по деревне медленно продвигались танки, а вслед за ними шли пехотинцы. Не встречая сопротивления, они дошли до кладбища, остановились, и тут их увидели те самые солдаты, спустившиеся вниз. На вопрос, почему произошла остановка, «наступавшие» скромно ответили: «Так вы ведь дальше еще не прошли». Наши, естественно, вернулись назад, а те так и ночевали на кладбище. Нам оставалось лишь смеяться: на Лысой горе в тот момент было семь или восемь человек, не больше.

В тот день комбата спросили, нужны ли ему подкрепления. Он ответил, что если пойдем брать деревню, то нужны. К Бамуту на вертолете послали людей из комендантской роты полка и придали им всех, кто только мог идти. Прибыли эти подкрепления уже после того, как все закончилось.

23 мая мы вновь перешли через речку, но на этот раз идти было труднее: из-за сильного дождя вода поднялась, да и течение усилилось. Чеченцев нигде не было видно. Когда вышли на берег, первым делом осмотрели мост и сразу же нашли несколько противопехотных мин (не меньше пяти). Мне тогда показалось, что лежали они здесь с 1995 года — так безграмотно их поставили.
Уже после войны в журнале «Солдат удачи» я прочитал статью о Бамуте, написанную каким-то украинским наемником, воевавшим на стороне чеченцев. Оказалось, что этот «военспец» и поставил те самые мины (которые наш пулеметчик — солдат срочной службы — просто взял в руки и зашвырнул в ближайшее болотце). («Солдат удачи», #9/1996, стр.33-35. Богдан Коваленко, «Мы покидаем Бамут. Боевики УНСО в Чечне».

Статья представляет собой смесь откровенного вранья и сочинительства,да такого рода, что, при первом ознакомлении, вызывает сомнении в реальном участии автора в боевых действиях в Чечне, и в районе Бамута. В частности, резкое неприятие эта статья вызвала у офицеров отряда СпН «Витязь» ОДОНа им.Дзержинского, авторскими выдумками о участии в бамутских боях этого отряда.

О минировании моста Б.Коваленко пишет: «Мин чеченцы имели массу и всяких. Среди них много МОН. Обычно они сбрасывали на них гирю, чтобы проверить действие. Я заминировал единственный сохранившийся мостик через реку (до этого мины не ставили год). Некоторые выражали свое неудовольствие: теперь им приходилось преодолевать реку вброд. Положение изменилось, когда на мине подорвался какой-то «кацапчук». Сомнительно, что «кацапчук» «подорвался» во время боёв,известные обстоятельства боя не дают нам такого информации, а любые «подрывы» после того, как боевики ушли из Бамута, последние наблюдать никак не могли…)

Выяснилось, что всех своих убитых чеченцы забрать не успели. Дом, стоявший у моста, был просто залит кровью, здесь же валялось несколько окровавленных носилок. Тело одного из боевиков мы обнаружили в этом же доме, а останки другого были вшиты в тополь прямым попаданием снаряда из САУ. Возле реки трупов не было. В блиндаже нашли и групповую фотографию оборонявшегося здесь чеченского отряда из 18 человек (славян или прибалтов среди них не оказалось — одни кавказцы). Не найдя здесь для себя ничего интересного, мы обошли близлежащие дома, а затем двинулись обратно.

Днем все заметили, что внизу творится что-то странное. Под прикрытием дымовой завесы какие-то кричащие солдаты куда-то бежали, стреляя в разные стороны. Вслед за ними катились танки и БМП: дома превращались в развалины за несколько секунд. Мы решили, что чеченцы перешли в контратаку, и нам предстоит новый бой, теперь уже за деревню, но все оказалось гораздо проще. Это наше телевидение снимало «документальный» репортаж о «взятии Бамута». Тем же вечером мы услышали сообщение радио «Маяк» о том самом бое, где мы только что сражались. О чем говорилось в том сообщении,я точно не помню: журналисты, по обыкновению, несли какую-то чушь («сообщили», в частности, о потерях с нашей стороны — 21 человек убитыми).

Ощущение, конечно, было мерзкое, но худшее ожидало нас впереди. 23 мая начался проливной дождь, который продолжался десять суток. Все это время мы сидели под открытым небом и ждали дальнейших указаний. Промокли патроны и оружие, грязь и ржавчину пришлось обдирать чем попало. О себе уже не думали, не было сил — люди не засыпали, а просто падали. Обычно двадцати минут нам хватало на то, чтобы прийти в себя и держаться дальше. В конце войны кто-то из журналистов спросил нашего ротного о том, какое качество русского солдата следует считать самым главным. Ротный ответил кратко: «Выносливость». Может быть, он вспоминал то многодневное «сидение» на Лысой горе, которым завершилось для нас взятие Бамута…

До траншеи бросок удался. Но невозможно было понять, откуда бьют по площадке, которую можно было бы рассматривать как плацдарм для новых атак. Складывалось впечатление, что простреливался каждый метр. Свист пуль и, о, ужас! Я вижу, как встал и упал словно подкошенный, командир роты. Пуля попала ему в голову. Я подполз к телу убитого солдата, что лежал перед траншеей и быстро выглянул, чтобы получше рассмотреть, что же происходит впереди. А впереди на пятаке, радиусом сорок метров творилось что-то страшное. Месиво, смерть, отчаяние от неоправданных потерь. Слева сгрудились горящие БМПшки, а фланг прикрывает не то подбитый, не то затаившийся БТР. Фальшборт его только немного горел. -

- Мужики, давай за мной, к машине! Духи нас с высоты не достанут !!!...

Я, после молниеносного, резкого, словно единственно возможного способа вырваться из преисподней броска, с извилистыми перебежками, упал, и прислонившись к холодным, грязным и увязшим в снегу и крови колесам, тяжело дыша, окинул быстрым взглядом переднюю линию. На зубах заскрипела грязь, а от дыхания стал плавиться снег. А там, впереди, из под земли входила на свет преисподняя, смешиваясь с хаосом. Эту картину вижу уже не первый раз, но жутко все равно. К этому невозможно привыкнуть! Горели машины вместе с экипажами. Все почти как при штурме Грозного, самого кровавого и безумного штурма за всю историю современности, больше ни при одном штурме в современных войнах не погибали в таком количестве нигде и никто. Впрочем я могу и ошибаться.

Одна из машин, в горячке и агонии боя попыталась выскочить из-под пронизывающего перекрестного огня и все же вытащить раненых, в том числе командира подразделения. Те, как к деве Марии ползли к отчаянному БТРу, в полном смысле плескаясь в грязи и крови, но несколько залпов из чеховских гранатометов поставили на всем этом траурную точку. Люди, экипаж и те, кто успел как-то приблизиться и укрыться за броней сгорели заживо. Прямо на глазах... у меня.... Я как раз наблюдал за парнями, что бы скорректировать по возможности их. Это ужас... Такое никогда не забудешь... Да ну нахуй..

Эх, как все это было хорошо знакомо: не может БТР двигаться задом и быть активным в таком бою. Кто это всем устроил?? Где танки со своим мощным огнем?? Вижу командира из медицинского взвода, движимый скорее отчаянием, на Маталыге попытался пробиться к раненым, которых на первых позициях к площади было уже около тридцати человек. Но шквальный огонь остановил машину, заставляя десант перейти к пешим перебежкам. От меня до раненых пятнадцать метров, но встать невозможно. Наконец выхожу из анабиоза, словно перестав быть зрителем фильма про войну и вернулся на поле боя. Глаза быстро пробежали по огневым вражеским точкам, мозг оценил положение - раз сам и ребята все еще живы, значит есть пространство в огне духов. Есть и у них бреши. Можно двигаться, надо работать, вытаскивать братишек и валить чехов нахер! Я вырвал из себя, раздирая до боли глотку:

- Зур, с граником и Васюковым быстро влево, прикройте наших огнем из подствольников. Бейте вон по тем домам. Меняйте почаще позицию!!!

-- Есть, - ответил таким же диким голосом рядовой Зурабов и согнувшись, под свистящими пулями рванул на левый край к бетонному блоку. Только за это ему нужно мужика (орден Мужества)

Васюков не добежал, его тут же настигла чеченская пуля, и он упал, корчась от боли. Слишком медленно маневрировал. -

- Бляяяяять!!!!!! Сука!!!!.. Спину, что ль лень согнуть, салабоны херовы... Рядовой Васюков ранен!!! - заорал я всем остальным и увидел, как к тому уже кто-то кинулся из бойцов его подгруппы.

-- По-моему, я его снял нахуй - услышал внезапно я позади себя спокойный голос. Оглянулся.

-- Ты? Я думал...

В этом пекле и воплях, когда у всех в глазах застыл звериный страх и лютая злость, Студент выглядел спокойно, словно он собирался к доске сдавать свой долбанный экзамен по физике.

-- Не дождетесь... Снайпера засели на той высотке. Но, похоже, я их пощепал. Не скоро обнаглеют.

Он не кричал, но я его слышал, и это подействовало как-то успокаивающе. Тут я ударил Студента по плечу, чтобы тот согнулся и последовал за мной к разбитому блоку.

-- Смотри, что опять делают, гады! Они по конечностям стреляют, издеваются, суки!

Я указал рукой на раненого солдата, лежавшего в метрах двадцати от нас, которому только что прострелили две ноги. Парень был жив. Мне были видны его глаза - они молили о помощи, и в них было отчаяние. В следующее мгновение я успел увидеть, как Студент куда-то посмотрел и резко вскочив почти во весь рост, рванул на левый край. Перебежка и... он упал за кучу вывороченного из под снега асфальта. Я поймал себя на мысли, что волнуюсь - никак словил...? Нет, вон ствол показался. Выстрел - это видно, дернулся... Вот сучка крашена, щипает духов, молодчина! Это очень сейчас важно, духом не упасть, бойцов поддержать.

-- Дерюга, загляни в люки, там должны быть кошки, - я кинул эту фразу и вскинул автомат для выстрела из 'гпешки'. Оружие дернуло и из подствольника вылетела граната в сторону озверевшего от крови врага.

-- Чего, товарищ сержант? - Я оглянулся и увидел растерянное лицо рядового Дерюгина, который держал скрюченными, окровавленными руками ленту с ВОГами. Тут же я рывком забрал гранаты.

-- Ты чего падла, оглох!... Люки открой, в БэТРе должны быть кошки с веревками. Мужиков из-под огня будем вытаскивать.

Дерюга рванул с места, явно боясь теперь больше моего гнева, нежели свиста свинца над головой. Добежал. Удары приклада в боковой люк сделали свое дело. Он открылся. В машине сидело несколько "контрабасов". Они были то ли контужены, то ли обделались от страха, но боевого духа в их глазах явно не было.

-- Чего, в жаркое хотите превратиться? Кошки давай! - рявкнул Дерюга и резко за рукав бушлата вытащил одного наружу. -

- Во, любители погреться, - выпалил вернувшийся Самохин, толкая второго обезумевшего парня, которого только что тоже извлекли из внутренностей брони на грязный снег. Парень был полностью деморализован.

-- Баа, знакомое лицо, - я вспомнил этого сержанта, у меня был конфликт с ним на пищеблоке: - Берите связки и вытащите ребят из-под огня, сержант. Дерюга, помоги! Всех, кого сможете!

-- Один момент! - Жив.. промелькнула неуправляемая мысль. И сам удивился тому, что думаю о Студенте. Вот ведь удивишься...

-- Даа, попали мы в дерьмо собачье, - я ловко закурил сигарету, сделал несколько затяжек и передал ее дальше. Оценка положения, это так - мысли вслух, воздух.

Весь мой прищуренный взгляд сейчас был прикован к пресловутому переднему флангу, где среди горящего железа все еще копошились и сражались люди, выходя из-под шквального огня. Фигура Лобова то появлялась в проеме между БТРами, то пропадала. Но вот вверх взметнулся столб земли, снега и камней. Больше лейтенант не появился в моем поле зрения. Другая группа, вставая то и дело в атаку, падала на землю и каждый раз поднимались уже не все. Все это как в панораме разворачивалось прямо в метрах пятидесяти от меня. Вот и сейчас прямо на глазах убили замполита роты. Пуля разбила голову.

-- Почерк, в голову. Офицеров, твари, снимают, как вычисляют, ведь без знаков различия, - проговорил Самохин, плюхаясь рядом со мной. - Без танков туда соваться нехрена. Неужели не понимают командиры, что нужно выводить людей.

-- Пытаются, - с болью в сердце проскрипел я. И действительно. Чеченские снайпера в первую очередь убивали офицеров, что в принципе было всегда, и в Грозном и Аргуне, чтобы оставить подразделения без командования и посеять панику. Узнать то их было очень просто. Из-за больших размеров рации радиста, бегающего за командиром, офицера было видно издалека. Ну все, я делаю несколько глубоких вдохов и выдохов и решаюсь на очередную авантюру. Ну почему у меня такая натура блятская? Всегда должен сделать больше всех, лучше и быстрее всех, а на войне на самых опасных участках почему то оказываюсь. Судьба?

-- Чижики, давай за мной! Там наш взводный, прикрыли огнем!!! - заорал снова я, встал из укрытия и, согнувшись на полусогнутых, рванул вперед. Чуть сзади заработали два пулемета и автоматы. Ай мои братишки, ай родненькие, кройте меня, кройте, мне страшно, но идти надо. Два бойца и младший сержант из второго отделения кинулись за мной, ощущаю их чуть левее. Кто-то заорал слева, истошно матерясь. Я бегу и возле меня снова фонтаны снега, земли и много чего еще. Адреналин в организме просто переполняет все мое естество, кажется, что порвешь всех, столько энергии. Добегаю до коробочки и ныряю в небольшую ямку от снаряда.

-- "Кошки", мать вашу, давай сюда! Пройти бесполезно, пидары бьют насмерть!!!

-- Взводный мертв, я живой, помогите!!! - донеслось до моих ушей откуда то. Лучше не слышать, всем не поможешь.

Потери были уже очень большие. Незаменимые в таких вещах стрелки - снайпера противника, били с тридцати метров в практически обескураженных солдат. Полное бессилие и отчаяние. Нас очень мало для штурма этого селения, ведь по всем правилам штурмующих должно быть в три, минимум в три раза больше. Неужели повторение Грозного? Крики раненых, оставшихся там и запах горелого мяса из брошенной и подбитой брони создавали впечатление охватывающего мир ада, апокалипсиса. Грязь перемешалась со снегом, кровью, кусками рваной одежды. Всюду валялись бинты и кровавые марлевые повязки. Горело разлившееся топливо. Трудно себе представить, что все это могли устроить люди. Я лежу, смотрю в просвет между колесами, чувствую и слышу только свое дыхание. Услышал тяжелое дыхание позади, плюхание тела. Все нормально, на этот раз проскочили без потерь. Кого то цепануло, но нормально, не двухсотый. И снова вперед, снова падение. Застрекотал пулемет. Пули прошли в метре над головой. Следующая очередь вообще прошла еще ближе, зацепив рикошетом от брони БТРа укрывшегося бойца. Он вскрикнул и затих, но боковым зрением я видел, что живой. Полез за пакетом. Кидаюсь на животе к нему, помогаю перевязаться. Обернулся на своих, сзади уже никого, во всяком случае я уже не слышу характерного дыхания и отстреливающих очередей. Либо убиты, либо не смогли преодолеть себя и встать под огнем. Тут я всегда терялся в решении, судить нельзя, но это ведь война! Понимаю, что попали на нее не по собственному желанию, как некоторые, но все же, работать надо, иначе смерть. Жуткая, страшная.

От площадки отделяют каких-то пять метров, но не прорваться в наглую - подстрелят суки. Хоть и вот он, лейтенант, лежит - не шелохнется. Мертв? Пытаюсь высмотреть, жив ли взводник. Рядом с ним трупы в развороченных солдатских ватниках. Вата и кровь, грязь и ужас. Но Лобов вроде бы жив - шевелиться. Теперь вижу. Перебиты только конечности, но это визуально, а что там на самом деле???... Но и то есть хорошо. Сейчас главное что жив.

Оценил ситуацию - только рывок и по косой, как заяц. Стало смешно. Я и заяц? Встал и вперед, но боковое зрение уловило справа странное движение, движение явно вражеское, мой мозг оценил это мгновенно. Да я и сам чуял их нутром. "Духи", - промелькнуло в голове. - "За мясом пришли, аспеты". Заметил - рука кровоточит. Этой окровавленной рукой вырвал из "разгрузки" гранату, чека осталась в кармашке, щелчок и бросок. Упал на снег, укрыв голову и уши, ведь недалеко враг, а РГДшка хоть и не Ф-1, но ударит - мало не покажется. И вдруг, уголком глаза, сквозь локоть увидел, а точнее почуял, что лежу среди трупов на хорошо простреливаемой территории, и, никто не тревожит. Секунды - вечность. Взрыв. Я поднялся на колено, делаю рывок, нутро протестует, уж слишком сильны нагрузки- стараясь как можно быстрее убраться отсюда - ведь везение не может быть вечным - и обрушил весь свинец своего калаша на уцелевших контуженных от взрыва "чехов". Не было времени их считать. Аллах посчитает за меня. Двигаться. Нужно двигаться. Все время, стараясь быть быстрым, в каком то, только мне знакомом такте, темпе, чтобы не быть легкой мишенью для стрелков, которые ожили в пустых глазницах близлежащей "хрущебы", 'нырял' и добивал с нескольких метров, в упор высунувшихся наружу и засевших у окошек, так и не дав духам опомнится. Три или четыре чеха так и упали с удивленными лицами: "Откуда пришла смерть, о аллах?". Ведь вроде так просто было подобрать раненого русского командира и притащить его в свое логово. Получилось, что старшие братья послали их на смерть. Злость и ненависть сейчас нажимали на мой спусковой крючок - не я, не Ермолин Александр Юрьевич безудержно херачил короткими, но без остановки очередями - пока полностью не опустел магазин, а 'калаш', обезумевший от боя застыл в неожиданной передышке, раскалившись почти до красна.

Тяжело дыша я побежал к белеющему впереди с вывороченной ватой рваному бушлату. Это ориентир, в агонии боя трудно ориентироваться - только быстрым взглядом. Там где-то лежал раненый лейтенант Лобов. Боже, как тяжело и долго даются эти чертовы метры. Проверенным движением отсоединил "корзину" и выбросил; на место вставил перевязанные изолентой рожки, которые одеревенелой рукой сорвал с бедра. Чувствую, рука немеет и пульсировать начинает. Заговорил ПКМ, но это били наши. Кто-то из бойцов, видя мой дерзкий прорыв, бросился все же прикрыть меня, и вовремя. Духи тоже хотели выскочить, но не получилось. Боковым зрением я видел, как 'калибр' взрыл грязный снег с комьями камней и песка у прохода к каким-то сараям. Что-то ухнуло в ответ. Пулемет замолчал.

Спасительная змейка и передых. Длинная очередь по противнику, который, кажется, движется следом. Неужели меня выпасли и вышли за мной из укрытия? Перекат и снова огонь. Не понял, как быстро снова опустел магазин. Правое ухо не слышит, провожу рукой - кровь. Пули нещадно дырявят землю и тела, которым уже все равно, они только трясутся не по живому. Страх идет где-то следом. Но ему не догнать меня: нельзя! Снова бросок вперед и затворная рама уводит вперед новый патрон из уже нового рожка. Автоматика, мать ее, только не подведи! Короткие очереди по окнам частных домов. Духи, если они были в этих бойницах, затаились. Что это, везение? Нет, я профессионал - эти твари ошибок не прощают. Пока просто пули меня не берут, потому что это моя война. Главное - без эмоций, ненавидь, но будь спокоен. А вот и лейтенант. Со всего размаху плюхаюсь на колени и таким образом проезжаю по снежной грязи пару метров до взводного. Я обязан его вытащить, ОБЯЗАН, как в Грозном он ломился так же под огнем за мной, когда меня со взводом закрыли в мешок на улице Лермонтова. Ну, братец, будем квиты.

- Жив, товарищ лейтенант?

Я схватил офицера за ремень и падая от изнеможения и огромного потока адреналина, захлестнувшего мой организм, сдвинул тело раненого за собой. Рядом прошла очередь, видимо уже из чеченского "Дегтярева", и на то место (так мне показалось), где только что лежал лейтенант Лобов, упала мина..... Нас жутко подбросило, во рту сразу почувствовал привкус крови. Потемнело в глазах, куда-то все понеслось, звук в ушах стал как будто бы в далеком и счастливом детстве, когда мы с двоюродным братом ныряли в металлическую бочку и ждали, кто же все-таки дольше продержится под водой. Руки не чувствовал, плечо и рука как будто чужие... Сознание потихоньку возвращалось, в голове появилась ясность, но забил озноб, и стало жутко от вида кишок на снегу, вспоротых осколками животов у уже убитых и у еще пока живых. Этот запах смерти... Его не забыть...

К вечеру подразделения все же закрепились на своих рубежах, тех, которые отбили днем. Раненые и убитые оставались все еще лежать на поле боя под прицелами чеченских снайперов. Кто-то пытался выползать сам. Кому-то везло, кому-то нет. Минометная батарея и артиллерия из соседнего квадрата без перерыва продолжали стрелять осветительными минами. Было светло как днем несколько часов. Тут я открыл глаза и в очередную вспышку увидел неподалеку от себя мелькнувшую тень. О нет, только не это, пронеслось у меня в голове. Сколько раз видел одичавших собак, грызших трупы. Правая рука сжала автомат и подтянула к себе. -

- Давайте, суки, подходите, - тихо проговорил я, чувствуя сейчас только злость за свою беспомощность, и уложив раскаленный ствол на колено, вытащил из нагрудного кармана бушлата гранату - последнюю гранату! Мои силы резко меня покинули. Тут зашевелися взводный.

-- Лейтенант, я все контролирую, не волнуйтесь...

Свой голос прозвучал, словно из-под земли, словно чужой. Его явно сейчас я не узнал, но стон Лобова показал, что командир меня слышит. Мы понимали друг друга, как и всегда - главное не попасть в плен.

-- Духи тут рядом, я слышу их, - прохрипел я зачем то, нащупывая оставшейся рукой тело гранаты, словно хотел убедиться в ее мощи.

Очередная вспышка осветила площадку перед подбитым БТРом, и я увидел страшную картину. Это были совсем не чехи, а как я и предположил- несколько бездомных псов рвали труп, жадно заглатывая куски человеческого мяса.

- Ах вы, шакалы, - шепчу и нажимаю на спусковой крючок. Но выстрела не последовало. Рожок был пуст. Бляяя..... Перезарядить одной рукой автомат - дело сложное, а сейчас невозможное в подобном состоянии. Подтягиваюсь на локте, чувствую, как из него выходят силы, и облокотившись на Лобова дотягиваюсь до его кобуры. В глазах пошли круги. Пальцы судорожно сжали холодную рукоять "Стечкина". Когда пес подошел и попробовал на зуб мой ботинок, я выстрелил. Бродячий пес опрокинулся назад и упал на спину, даже не взвизгнув. Пуля пробила ему череп на вылет. Я часто вспоминаю этот случай, прости, пёс, но не я заварил эту не перевариваему кашу, прости.

-- Пока погодите, мрази, я еще живой, - прошептал я, и опять как то неосознано. Меня тут же удивило спокойствие, с которым я лежу, понимая, что то ли ранен, но не понимаю куда, либо получил травму, аж хреново мне.

В глазах то темнело, то наоборот становилось светло как днем, плыли круги, и страшно хотелось спать. Это наверно от потери крови. Понимаю, как то отдаленно, что надо что то предпринимать, мой старший товарищ не может лежать вечно, а по моим понятиям времени, как я нашел взводного прошло не мало. Превозмогая боль нашел в себе силы и, разорвав медицинский пакет, прислонил ватно-марлевую повязку под мокрым от крови, а скорее от пота бушлатом к выходной ране под рукой. Или не рано то была вовсе. Как выяснится немногое время спустя, моя рана была совсем не на плече, а имела вид совсем маленькой, но глубокой царапины чуть ниже левой груди. Перебил чем то капилляры. Странно, но особо боли и нет, только трясет сильно.

Смертельным вышибанием жизни прошлись по телам несколько выстрелов, видимо чеченских, совсем рядом от меня и лейтенанта - били с той стороны. И тут же, моментально несколько пуль шмякнулись в плоть дерущихся за мясо бездомных псов, оставляя их на том же поле брани, что и их предполагаемую пищу. Это уже наши снайперы приговорили четвероногих мародеров. Мне искренне их жаль, но ничего не поделаешь. Вдруг где-то вдалеке послышался голос. Знакомый голос. Это было так сюрреалистично! Я из последних сил прислушался. Показалось? Или... Как последняя надежда, как что-то божественное прозвучало:

-- Ермолин, Ермолиииин! Ермоооол! Сааааня, отзовись, жив ли? Ермоооооолин!!!

У меня перехватило дух. Конечно, я узнал этот голос. Даже сейчас, когда голова гудела от волновой контузии и страшно тошнило, я в состоянии был понять, что это был мой "нелюбимчик" Студент. Аж слезу пробило, я конечно еще не попрощался с жизнью и во что бы то ни стало попытался бы выползти и товарища вытащить, но так получилось, не расчитал возможно свои силы, а возможно последствия травмы или ранения, так и не понял еще. Собираю все силы.

- Я здесь, Студент, я здесь... - сколь было сил, прокричал я. Больше уже добавить не смог, силы кончились.

Но скорее это не было криком, скорее это был шепот.

Голос стих, как будто бы прошли мимо. В нутро полезло отчаяние. Какое, наверное, испытывает тонущий в океане, зовя на помощь, когда спасительное судно молчаливо удаляется от него к горизонту. Тело стало стынуть от холода и я

начал думать о смерти. Вот именно так она наверное, и приходит. Окровавленной, трясущейся рукой я достал алюминиевый крестик, висевший на шее на бечевке из-под "пш" и приложил его к губам. И что удивительно - стало легче. Стало не так страшно умирать. Я даже удивился этому, что никаких дополнительных эмоций перед смертью не приходит - просто ты угасаешь. Словно у тебя кончается батарея и ты выключаешься. Просто холод... жуткий холод. Нет, я так не дамся, я может и погибну, но только в бою, борясь, вытаскивая соратника, друга. Такие мне пришли мысли.

-- Рановато ты, брат, к праотцам собрался! Мы столько ползли за тобой.

Голос был совсем рядом, прямо над ухом и теплый. Словно от печки обдало по лицу.

-- Ты... - я попытался улыбнуться. - Летеху ... худо ему....

-- Уже перевязываем. Жив Лобов, похоже легкое пробито, почки, ноги, но живой.

-- Осторожно, дух-х-хи стр-р-ре....

Несколько пуль ударили в тела мертвых бойцов, лежащих неподалеку. Все замерли.

Еще несколько ударов и все стихло. Тела странно подергивались, словно мешки с песком и от этого становилось не по себе. Лучше на это не смотреть. Теперь уже умирать мне не хотелось. Я стал бороться с охватывающим холодом. Я стал мысленно помогать ребятам выходить из-под огня.

Вижу, как Самохин подтащил к себе конец какой-то веревки. Она была обрублена пулей.

-- Метко, гады! Никулин, оттаскивай лейтенанта подальше, туда... там для них

обстрел менее удобный. Обвязывай веревкой и сопровождай. Дойдете, кинете "кошку". Я останусь здесь. Доставь лейтенанта.

-- Понял, - ответил солдат и обхватив безжизненное тело офицера за ремень пополз с ним в сторону подбитой техники. Через какое-то время он замер. Вспышка осветила площадь и погасла. На следующей вспышке, на том самом месте ребят уже я не увидел. Это было хорошим знаком.

-- Вышли, спасен летеха, - проговорил Самохин.

Я снова попытался улыбнуться, меня переполняло чувство выполненного долга перед другом. Этот долг незримо ложится на каждого из нас, кто вступил на тропу войны. Друг за друга во все времена, во всех условиях! Спецназ своих НЕ БРОСАЕТ!!!

-- Да, брат, что-то ты плохо выглядишь...

Вернул меня на землю от мыслей Студент. Стало худо.

Чехи продолжали работать и по раненым, и по мертвым. Каждый раз проверяя тела на присутствие в них души.

-- Как ты, брат? - спросил Самохин перевязывая меня где то в районе плеча, стараясь растормошить и не дать отключиться.

-- Куда меня? - еле ворочая губами и языком прошептал я.

-- Рука похоже, кость не задета, плечо, нет. Вырвало кусочек мяса, тебе повезло, просто артерию задело, вот ты резко и ослаб, похоже. Ты молодец, укол себе сделал сам, молодец... все будет хорошо.

-- Я...?

-- Ну да.

-- Не... помню.....

-- Еще бы... Я тебе еще один сделал, больше нет ампул, но до своих доберемся, все сделаем. Удивительно, как ты еще в сознании.

-- Что... делаем?

-- Сейчас пойдем.

Буквально через минуты две-три меня потащили.

-- Ты что... делаешь? - тихо спросил я, в какой то момент не понимая, почему меня так трясут и дергают. Стало немного легче от укола, чувствую, как разливается по телу приятная слабость.

-- Я обвязал тебя веревкой, в ватнике у тебя крюк воткнут для верности, не бойся, не заденет. Сейчас минометчики успокоятся и тебя потащат сильно. Потерпи.

Раз, и ты уже в медсанбате. На курорте, брат.

Небо осветилось, вспышки медленно угасали и на секунду Ботлих погрузился в темноту.

Вскоре я почувствовал, как какая-то неведомая сила потащила мое тело вперед. Получалось ударяться о трупы головой, о камни плечом. Слышал стоны и мольбы забрать раненых отсюда. Я лишь бессильно сжимал до боли зубы. Мне было больно, безумно больно от того, что я не могу забрать ребят с собой, вытащить их, спасти. Клянусь, как доставят меня до медсанбата и мне чуть полегчает я соберу максимально возможные силы и вернусь за братишками. Их тут оставлять нельзя. Клянусь, мужики, потерпите, я скоро буду..... Тут мне показалось, что я слышу выстрелы и голос Студента где-то позади: "Если что, выпей за меня...". Я попытался повернуться, ответить, но жесткая веревка тянула тело и тянула, не давая до конца осознать, что происходит и уже не оставляя никакого выбора в движении.

-- Студент, студент..., - хрипел почему то я, выкидывая в морозный воздух последние свои силы. - Где Студент...?

Лица своих почему-то показались какими-то злыми и уставшими. Я видел их недолго. Минуту, а может и того меньше. На мой вопрос никто и не думал давать ответ. Только кто-то из медсанбата, сделав небрежно укол, промямлил на ухо:

-- Там мясорубка, приятель, ад. Я был при обоих штурмах Грозного, это очень похоже. И, тебе повезло больше... Жив... А ведь я видел тебя и в 99-м в Грозном при штурме. Ты в бригаде с Комаровым был и с Разумовским. О вас многие знают, как вы там работали. По внешнему виду и не скажешь.

И тут только выкрик какого-то офицера, "в тыл его", последнее, что восприняло мое сознание. Дальше была пустота...

Тут я вернулся в действительность. Я сидел на своем месте со стаканом в руке и невольно испытал неловкость за предложение снять верхнюю куртку моему попутчику, так как в поезде было жутко жарко, до дурноты.

Паренек отвел суровый взгляд и, как-то ловко скинув куртку, встал, чтобы повесить ее на крючок на боковой стенке. Мой взгляд скользнул по плечу: по рукаву рубахи я понял, что у парня, начиная от предплечья нет руки.

Он освободился от размещения своих вещей и сел на свое место. И тут я наконец услышал его голос.

-- Ты, брат, тост хотел какой-то сказать, чтобы не так вроде пить. Можно, я скажу?

Я кивнул головой.

-- Давай выпьем за моего друга, - Он помолчал и добавил: - Просто за друга.

Я снова кивнул головой и мы выпили.

И тут я поймал себя на мысли, что ужасно хочу задать вопрос. Потом уж он мне самому показался глупым. Но в свете воспоминаний, что были только что, меня очень интересовал этот вопрос.

-- А кто этот друг? Друг? Где учились? Где сейчас?

-- Друган. Брат мой, за которого я теперь и живу. Учились мы, - он сделал

паузу, -...в Грозном, на площади Минутка сдавали экзамен. Он и сейчас там...

Он помолчал и добавил:

-И еще там, где я....

Уже расцветало. Стучали колеса, проносились столбы и деревья, полустанки и

станции побольше. А я не знал, что мне сказать этому молодому герою, чем

успокоить его душу, постаревшую за несколько месяцев войны. Или лет. Сказать, как и о чем я только что думал, вспоминал? Наверняка он тоже терял друзей, если его друг остался на Минутке, как он говорит. Ведь это так тяжело выйти из-под огня одному и навсегда оставить

там друзей, быть может самых дорогих, которых тебе послал Бог.

И только много лет спустя я вспомнил эту историю и решил написать о

солдате... таком же как я и многие подобные нам братишки солдаты, решил, потому что прочел однажды слова, сказанные много столетий

назад другим человеком, человеком который вынес муки адовы ... и умер, чтобы жить вечно...

"...Вы же друзья мои... и ты друг мне. А что может быть прекрасней на земле,

как умереть за друга..."

Все фотки с моего аккаунта Одноклассники, за ошибки строго не судите.

Минутные воспоминания ...

Заранее прошу прощения за длинопост.

"Мы бросили кошки, мы врылись в землю...

Зубами удерживаем редут.

Ведь тут убивают не понарошку,

И не для съемок в атаку идут..."

Поезд "Москва - Новороссийск" уже был готов к отправлению, делая меня немного счастливее, чем обычно - ведь я поеду как пассажир первого класса, практически в "СВ" - один. Авантюра мелкого масштаба конечно, но приятно, когда удается что то такое вот мелкоприятное. Конечно же, проще было купить комфортабельное место, деньги то были, но такие вагоны напрочь отсутствовали в этом поезде, отсюда и спрос на работу мозга. У нас в стране все так- недостаток здравого смысла в общественной жизни мы компенсируем собственным здравым рассуждением и так вроде живем. Не зря у касс, когда я покупал билет, мне в голову и пришла эта мысль о "приобретении" всего купе - меньше народу больше кислороду. И относительно дешево и сердито. Все равно "Паровоз" шел не нагруженным, в это время года мало пассажиров к Черному морю, и в вагоне, как я понял позже, имелись вовсе пустые "квартирки".

Сильно продулись тормоза, вагонные двери закрылись, устало от столичной жизни, словно недобрый гонор Москвы им изрядно надоел и хотелось скорее бежать, спрятав за своими потрепанными телами маленький мирок вагончика с серыми и понурыми слабыми человеками. Перрон Казанского вокзала дергано пошатнулся, практически одновременно со стаканом, в который упали первые капли пятизвездочного армянского коньяка. Теперь я в пути, и долгожданное одиночество, наконец, настало. Действительно хотелось побыть одному, осмыслить последние события своей жизни, порадоваться отрезанностью от мира хоть на короткое время дороги. Я был практически уверен, что вечно моему наслаждению элитным перемещением не продлиться, но, по крайней мере, все же предполагал, что имею реальный шанс уснуть никем не потревоженный.

Он вошел в мое купе часа через два после отхода из Москвы, на какой-то станции, уже не помню даже какой. Зашел не заметно, даже можно сказать тихо. До этого нагло заглянула проводница, резво хлопнула купейной дверью и исчезла. И вот результат - я не один. Не очень-то и приятно, но что поделаешь. Наш ненавязчивый сервис даже за кровное бабло не несет перед вами никакой ответственности. В полумраке и в дремоте (я практически заснул, лежа на полке) я обратил внимание только на то, что зашел... он быстро и тут же словно упал, провалился куда-то, выставив, в конце концов, на проход только свои ноги, обутые в армейские с блеском начищенные ботинки, в которые были заправленные камуфляжные армейские штаны. Я, перешагнув их, вышел в коридор и прошел мимо купе проводницы, теребя в пальцах сигарету. Уже какой год я бросал курить, но позитивнее трех сигарет в день дело не шло, пагубная привычка все время одерживала надо мной одну победу за другой. Долго раздумывал ругаться или нет и все же не выдержал.

- Ну, ты что же, мадам, обещала покой, - проговорил я, заглянув в купе и застав белобрысую толстую и неопрятную бабенку с подругой. Та что то нервно дернулась и видимо по привычке спрятала начатую бутылку водки под нависающий столик.

- Ой, касатик, да я ж подумала, шо тебе скучно будет. Даю слово, шо больше не подсажу до самой границы, а уж там посля нее может и вообще один поедешь.

- У вас же целый купе пустой.

- Это мое дело, дорогой. Ты у себя на работе командуй... без обиды. Что ж я его на целое купе должна разменять, что ли? Ишь ... прыткач.

- Клава, эй, - осекла мою собеседницу подруга. - У него ж это,... два места выкуплены официально, а за два он заплатил. Образовалась пауза.

- Ох, как не ловко то. Ну, лады, сейчас я этого паренька-то определю. Там дед с бабкой и внуком едуть, вот к ним. Я молча проследовал за проводницей.

-Эй, касатик, вставай, ошиблась я, пойдем в другое...- пробубнила тетка, засунув свою конопатую физию вовнутрь моего купе. В полумраке моего временного дома, в котором мне предстояло провести ближайшие сутки, царствовала тишина, какая только может быть в поезде при движении.

- Слушай, он уснул, похоже. Сидит, а глаза закрыты, во как.... - проговорила проводница, как-то растеряно обернувшись ко мне, напомнив закесоненную ныряльщицу, вынырнувшую с глубины соответственно без промежуточного всплытия. От нее несло не то селедкой, не то недосушенной таранкой, к тому же дама была подвыпившая и у меня пропало всяческое желание дальнейшего с ней общения. -

Не буди ... Раз уснул, пусть спит. Проводница вдруг оживленно воспряла духом и 'кесонка' с ее лица моментально прошла.

- Ой, да. А к утру я распределю. Чаю принести? Учту, бесплатно.

- Валяй.

Я протиснулся в свое купе и закрыл дверь. Стук колес успокаивал, и мой взгляд снова упал на начатую бутылку коньяка. Еще несколько капель перед сном не помешает. В конце концов я в отпуске и еду к друзьям. Пусть все проблемы подождут целых пятнадцать суток. Это срок, который меня отделял от возвращения на службу, в часть. Как за административное правонарушение. Приняв все это во внимание, достав фрукты и шоколад, я принялся чистить апельсин, наполнив купе приятным ароматом цитрусовых. Чай так и не был принесен, да я особо и не рассчитывал на него. Поэтому не расстроился особо. Зато коньячок согрел изнутри и приятно легко одурманил голову. Нега быстро распространилась на уставшие конечности, и я откинулся назад на обитую дерматином стенку. И тут, словно напоминая, что я не один, моему взору снова предстали идеально чистые ботинки моего нового неподвижного постояльца (я уже считал себя полноправным и единоличным владельцем помещения), и странный мешок внизу под полкой рядом с ними. Да мешок, отдельная тема. Не какой-нибудь современный рюкзачок, спортивный кейс или еще что-то - довольно странный мешок. "Ну что ж, - подумал я, - попутчик мой тихий и уже к тому же спит сидя. Не помешает совершенно. А то и веселее будет. Выпьем вместе... когда очухается". Рядом валялась книжка, купленная на вокзале. "Почитать, что ли?" - подумал я и окинул взглядом тускло освещенную комнатку купе. Я потянулся было включить свет наверху, но остановился, посмотрев на постояльца. Он весь мне виден не был. Верхняя его часть таинственно исчезала в темноте навеса верхней полки. В скудном освещении купе мой пришелец превращался все больше в ребус или загадку. Только ноги, ботинки и мешок. И я решил не будить соседа светом, быть вежливым, в конце концов, все же был уже одиннадцатый час, и налив себе еще пол стакана огненной жидкости, принялся расстилать постель. Это удалось довольно- таки быстро и я подумал о погружении в сон, как снова на глаза попался этот странный мешок. Он лежал на полу обособленно, важно, в тусклом освещении купе подставляя обзору один бок. Хозяин не убрал его под полку в специальный бункер и от этого баул, словно живой персонаж, был особенно важен и значим.

Вещи всегда помогают нам узнать что то о человеке, использующие эти вещи. Это факт. Нарисовать для себя картину о попутчике решил и я. Уж если у меня появился сосед, то не мешало бы о нем что-то узнать. Дорога такое дело. Тем паче, что спать не хотелось. Конфигурация мешка была знакома да и в его цвете не было ни каких сомнений, да, да в цвете - цвете хаки. Обнаруженный предмет оказался простым солдатским вещь-мешком. Старым и надежным солдатским спутником 20 века. Не 'РДшка', не еще какая нибудь спецурская знакомая по матобеспехе вещь, и не тем более американский рюкзак спецназовца, показанный нам подполковником Куриковым, который он привез в свою очередь из Ирака, где был уже после 'Бури в пустыне', нет - просто настоящий армейский вещмешок, сделанный еще при советской военной промышленности, носимый еще нашими дедами в тяжелых походах второй мировой. Он лежал сейчас перед моими глазами. Редкостное явление в повседневной гражданской жизни, увидеть такое ретро, не смотря на моду на стиль милитари. На Кавказском направлении может этого добра и хватает, там никто этому не удивляется, обычное дело, даже для гражданских. Но в поезде это выглядит куда как более странно.

Я присел на свою постель и, не долго думая, протянул руку к этому удивительному предмету. От затянутой горловины на бечевке свисали две гирьки, металлические и довольно увесистые, которые случайно оказались у меня в руке. Я взвесил их, сжимая кулак. Это или подобное приспособление при умелом обращении с ним служит для активного наступления в рукопашной схватке. Это я знал точно. Причем атака может носить летальный исход, потому что попадание такого шара в голову и тем более в висок ничего хорошего не сулит. Поезд колыхнуло, за дверью купе кто-то пробежал, за стеклом промчался товарняк, издавая характерное гудение, и мой взгляд в проблесках короткого света упал на лицо соседа. Сквозь полумрак сжатого пространства я заметил, что он на самом деле не спит. Черные (какими мне они показались) и какие-то резкие глаза, смотрели на меня исподлобья так, словно врезались в мои внутренности с безаппеляционностью рентгена, неподвижно и странно, словно и не были живыми. Он даже смотрел не на меня, а куда то сквозь: будто бы увидел что-то в теле вагона или на улице, там за бортом; и это что-то перемещалось там точно с такой же скоростью, как и сам поезд. Мне даже показалось, что он меня, моего присутствия здесь и сейчас, не заметил.

- Эй, приятель, привет! - пробубнил я, пытаясь все же заявить о себе и сгладить конфуз, - Коньячку выпьешь?

Все же не удобно когда тебя застают при осмотре чужих вещей. В ответ я ничего не услышал. Приняв это как установку к действию и понимая, что пути к отступлению нет, я откупорил бутылку и налил жидкость в два стакана.

- Не подумай, дружище, что по сумкам прохаживаюсь. Просто чудной у тебя скарб, непривычный. Сам вроде в комке, а ... вот и заинтересовался. Я вроде тоже служивый...

Рука с набитыми костяшками двух первых фаланг пальцев вынырнула из темноты и ухватила стакан практически на лету. Я успел все же увидеть его..., моего соседа по купе, в свете периодичных фонарей за окном: парень лет двадцати трех-двадцати пяти, коротко стриженный, над правым глазом - от брови и через лоб - шрам. Парень как парень....

Но мы вновь встретились глазами. И я разглядел его получше. Света за окном стало побольше, потому что поезд приближался к очередной станции. Лицо сначала мелькало словно на экране: то вынырнув из темноты, то опять уходя в небытие. И вот оно предстало в мгновенных вспышках освещения полустанка так, что я смог его немного изучить: вроде бы молодое, но какое-то уставшее, одетое на твердую плоть хозяина насильно чужой рукой, словно маска. Волевой подбородок молодого человека, но как-то уж по взрослому бросается в глаза, и отточен он какой-то сверхволей и грустной решимостью.

Я задумался и продолжал изучать. Пространство, расположение и время мне это позволяли. Кто передо мной? Почему мне не все равно? Меня поразил жесткий облик человека, облик который в то же время не делал его супергероем. Просто обычный пацан, каких много ... и в то же время нет. Длинная шея, на которой висели, блестя своей металлической белизной два солдатских медальона (такие часто продают в подземных переходах); плечи, уходящие в худощавый затененный торс тоже как-то по-особенному; и все... Остальная часть тела снова не читалась. Кроме его глаз. Они ударяли по мне из глазниц словно РПО-1 - эти глаза. Они пронизывали и кромсали все вокруг безжалостно и насквозь. Я ненароком заглянул в них еще раз, будто бы они находились в этом поезде абсолютно самостоятельно и тут меня само собой потянуло на воспоминания...

...Кто придумал этот дурацкий спор о том, кто такой "воин"? Какой он? И что такое честь? Это у них-то честь? У этих зверей?.. Вот тот журналюга на той неделе, когда вышли из под обстрела, привел пример того, что видел якобы по телеку такую хрень, что чехи - это герои, и что там он слышал примерно следующее: "Разница культур, ценностей. Чеченцу смерть как победа, она только подбадривает дух. А у нас, у русских, кто мертв - тот и проиграл". Что за чушь?! Кто может вообще дать оценку чувствам и ощущениям, которые переживаем мы здесь? Только тот, кто сам это пережил. И то, пока не забыл или не свихнулся от этого. На дворе 2002 год, а они все средневековыми мерками манипулируют.

Многие умники-журналюги пускаются в дискуссии о философии воинства русско- византийского, иудо-протестанского и магометанно-арабского и пытаются выстроить формулы закономерностей побед и поражений... Идиоты!

...Каждый час слышался выстрел из автомата, как какое-то напоминание, что идет война. Среди устоявшейся тишины он звучал, как стремительный удар сердца после электрошока, как доминант природы войны, разгоняя застоявшуюся кровь и отгоняя сон. Сколько постовых, столько и выстрелов. Я, будучи на момент описываемых событий сержантом роты разведки, за три командировки на родину этой войны хорошо изучил всю эту атрибутику. Это для того, чтобы не спали постовые. Командир, пересчитав выстрелы, сразу понимает, где может таиться опасность: какой из постов оголен. Знал также я и то, что через час вообще начнут палить из всех видов оружия. Пройдутся даже танки из бригады, коих насчитывали всего пока два. Отменные вояки в них сидят. И вот если эти самые вояки поднатужатся, то через день в строй должен встать еще один Т-72, у которого раньше были перебиты траки. А наступление не за горами. Танки то нужны как воздух. А нас опять бросают в общей массе на штурм села, да и не село это по своей сути, поселок городского типа, с девятиэтажками и так далее.

В школе я очень любил читать рассказы про разведчиков, которые ходили за линию фронта. Оттуда-то, из этих книжек, я впервые и узнал, что такое плановый прострел местности. Правда, там, в книжках, это делали фрицы, чтобы сократить возможное время прохода через линию фронта наших разведгрупп. Эта самая линия обрабатывалась из минометов и артиллерии качественно и со смыслом, чтобы мышь не проскользнула. Здесь теперь я в очередной раз видел все это воочию. И делали это уже не фрицы из далекой войны 41 года, а они, российские солдаты, в первом десятилетии 21 века. Эта процедура имела даже свое кодовое название: "Смерть врагам". Страшно подумать, что останется от того, кто попадет под эту мясорубку, пусть это будет чужой или свой - не важно. В эти часы никто разбираться не будет.

- Ермолин, к командиру! - послышался выкрик, и несколько парней рядом оглянулись в мою сторону, на дорогу.

Проехали несколько бардаков (БРДМ), восьмидесятка, а затем и маталыги (МТЛБ) с людьми на броне и я узнал прапорщика Кавшина, старшину, которого зацепило недавно в перекрестном бою, но, слава Аллаху! - удачно. Он, видимо, уже выдвинулся в сторону штаба. Я встал с бетонной плиты, на которую была постелена чеховская кошма, а поверх нее спальник, и, брякнув котелком и автоматом, зашагал в сторону этого самого полкового штаба, базировавшегося в дальнем разбитом доме, до которого уже почти доехала "маталыга".

-- Ну, привет! Никак сам Сантей? - услышал я приятный голос взводного. - Давай к нам сюда. -

- Здравия желаю, товарищ капитан! - выпалил я, здороваясь сначала с ротным, а уже потом пожав руку лейтенанта под скользкими взглядами офицеров.

-- Лобов, твой боец, ты и посвяти.

-- Есть, Андрей Николаевич. Слушай сюда, Ермол. - Лейтенант взял меня за плечо и склонил тяжелой жилистой рукой над столом голову: - Утром пришла разведка, все удачно. Будем штурмовать. Нашему батальону маршрут по главной улице села. Твое отделение пойдет в прикрытие БТР-ов.

Я окинул взглядом офицеров.

-- Товарищ лейтенант, в город БэТРы? Это же проходили уже. Как же первый и второй штурмы Грозного? Неужто мало?

-- Ладно, не умничай. Мне тоже все это не нравиться. Понятно, что с кулаками (танками) и Бэхами (БМП) туда соваться нельзя. Но там, этого ..., похеру все, короче... - Лейтенант покрутил пальцем у виска.

-- Они же, как тараканы, маневра нет. Пожгут. Встрянем в частном секторе.

-- Вот твоя задача, Саня- не дать им этого сделать. Будьте осторожны: палить будут сверху. Местность не защищенная - раздолье для снайперов. Там не как в Грозном, расстояния между домами и другими коммуникациями куда больше. С машинами должны быть как одно целое, особенно когда и выйдем к твоему сектору. Вы их прикрываете, они вас. Справа от тебя пойдут контрабасы из Армавирской бригады, но ты особо на них не рассчитывай, держись меня, первых машин, если что. Короче следи за своими и держись. Не "падайте" на ровном месте. У тебя, наверное, все знакомы с этим? Да, и еще: этот парень из новеньких, с которым у тебя конфликт был, с тобой пойдет.

-- Интеллигент этот?

-- Ну, это, Сань, уже давно не ругательное слово. Лично я уважаю этого парня. Подам на награду после Ботлиха. Хотя ему, наверное, за одно то, что на войну попал добровольцем после медицинского института уже награду дать нужно. И это тогда, когда кругом одни косари. Тут я с ним согласен и сразу уставился в пол.

-Чего надулся? Он парень толковый. Сам в твое отделение перед наступлением попросился.

Я понимал, что спорить с командиром бесполезно, не он же все это придумал, но и мнение свое менять тоже не хотел. Вообще с этим парнем из института вышло как-то странно, не так, как привык я. Пришел, наговорил всяких умностей и вдруг стал душой коллектива. А самое главное: попытался учить и меня, Александра Ермолина, который спирт жарил на то время с командирами. Салабон хренов. За что и получил кличку "Студент". Но главное, что очень по-мальчишечьи стебало меня больше всего, это поражение в спарринге, в рукопашной схватке, от Димы Лунина. Сдала меня уличная удаль и излишняя самоуверенность, разбилась о технику и мастерство хорошего рукопашника. Да это и не относится к делу. Тут еще этому Самохину подвезло: должность прапорщика освободилась. Начштаба берет его под свое крыло, и он прямиком в медроту. Тут уж и вовсе я рассерчал. А что сделать? Только злиться. Много вопросов не задают, уж стреляные все. Задачу свою я понял хорошо, а мнение свое высказал так, для проформы: знал, что все понимают все, но делаться будет, как решили чины в верхах. Вернулся на позицию и задумался. Только тревожно как-то на душе, неспокойно.

-У меня спирт есть и сало, - услышал я, кутаясь в спальник. Я поднял глаза и увидел этого пресловутого прапорщика "Студента".

--Ну, тащи! Все равно бить начнут утром. Рано не пойдем. А чуть не помешает. Выпили.

-- Все хотел понять, Ермол, почему ты меня не любишь? Что такое между нами пролегло, что чужим меня считаешь? - Самохин аккуратно нарезал сало для бутербродов.

-- Тебе честно или как? -

- Завтра в бой вместе пойдем, чего врать-то. -

- С детства таких педантов не любил. Все это у вас как по полочкам. Небось, в отличниках ходил? - Ну, неплохо учился, да. А что, это плохо?

-- Учителям, наверное, жопу лизал. Любимчиком был?

-- Ну, насчет жопы - это ... махнул. А вот физику я любил и уважением у Юрия Яновича пользовался. Это наш физик был, толковый мужик. Только что из этого-то? Мы же вот здесь вместе, в этих окопах. Я же ведь не чистоплюй какой, каких ты себе напредставлял. -

Наверное, только сейчас я вдумался в слова, сказанные Студентом, и понял истину: да я просто завидую ему, этому парню. Вот в чем дело. Этот человек взял и сломал все мои стереотипы, все мои представления о типах в белых сорочках. Я привык себя отождествлять с суровым 'легионером' улиц, грозой всех этих мажоров, а тут вся моя артиллерия дала холостой выстрел. Конечно, это была зависть - зависть поступку, зависть прожитой жизни - институт, столица, девочки. Но зависть белая, добрая. А что у меня? Железнодорожное училище, как называла ПТУ моя мать, и о котором я грезил все свое сознательное детство, попытка вписаться в русло большого спорта и вот результат - я на войне и буду через шесть часов штурмовать чеченский населенный пункт, в котором куча вооруженных бандюков. Но самое главное, что для меня это, этот исход и концовка, понятны. Что еще я мог выкинуть в жизни, чего добиться? Военкомат взял меня за шиворот вместе с такими же, как я и кинул в жернова войны, куда я на счастье отменно вписался. И это гармонировало теперь с моим нутром. Мне было легко от мысли: "Да, я такой, я крутой парень и моя дорога -это трудности и испытания и война. Я не чистоплюй, как эти маменькины сынки. За меня, как однажды сказал Слава Комаров, можно дать таких ублюдков пятерых".

Но вот этот персонаж? Он то другой. Что ему не хватало в его столичной жизни? Без пяти минут врач, мать его! Все нормально и перспективы опять же. Какого хрена он в это дерьмо окунулся, да еще по собственной инициативе? Зачем сломал мое представление, о месте под солнцем, о том, что таких здесь не бывает? Этого я никак не понимал. А чего я не понимал - я опасался. Главное - не сознаваться себе... Зависть тут ни при чем. Прочь эти мысли! Хотя я то такой же- Москва, отличные перспективы в спорте и т.д., а я где? Так что не ной...

-- Ладно, чего базарить, наливай, давай. У меня условие будет одно. Я уже кликуху поменять не смогу. Кем был, тем и будешь. Хоть ты и кусок теперь, а для меня все равно Студент. Посмотрим на тебя в деле. Обосрешься, сам пристрелю... Ты, там говорят, снайпер неплохой, сзади пойдешь. Давить точки умеешь?

-- Разберемся, я думаю. А на кликуху мне плевать. Главное - с тобой. Интересный ты человек, Саша, неординарный очень. Думаю, мы с тобой сдружимся. -

- С вами....

-- Чего?

-- Под моим командованием идешь... "С вами".

-- А, ну да.

Утро. Время начала атаки бесповоротно приближалось. Оглушающим и мощным ударом заработали артиллерия и минометные батареи. Ударили "двухсотки". Их долго ждали, но они как внезапно включились в хор войны, так же по не понятным причинам и вышли, отодвинув только время пехотной атаки.

Враг сумел передислоцироваться и занять позиции после бомбежки, вылезая из укрытий. И нужно отметить, что приготовились "чехи" к отражению атаки не плохо. Опыт первых штурмов в первую войну в Грозном и Бамуте они запомнили. Машины и десант они встретили шквальным перекрестным огнем на прямых подступах. К северу шел третий батальон, но я уже понял по плотности огня, что шкварки все будут именно здесь. Вскоре противостоять огню на переднем рубеже атаки стало тяжело. Поступил приказ разбиться на группы и этими самыми группами по три, четыре, а то и два человека прорываться. Так и вышло, двойками и тройками десант вошел на окраины и улочки, ведущие к центру села. БэТРы шли, урча моторами и поначалу мощно и практически адекватно противнику поддерживали пехоту огнем крупнокалиберных пулеметов. Я чувствовал, идя за броней, уверенность, и мое сердце в такт скорострельным пушкам кидало в организм кровь, словно боеприпасы. Я весь сосредоточился на бое, как и все, кто шел сейчас со мной рядом. Никогда никому не понять ощущение и чувство, что охватывает все твое существо перед боем. Описать это невозможно. Хорошо, что меня моя мать никогда не увидит таким: злые и острые глаза, весь в оружие и страшен. Я так думаю по крайней мере. Движения четкие, все на ином уровне, на порядок лучше, быстрее, умнее.

КПВТ били по близлежащим домам и по укрепрайонам с ходу и крепко. На первых баррикадах это помогло, отбросили врага, смяли, закрепились. Но вскоре духи освоили забытую почему то тактику- битье триплексов и приборы наведения. Снайпера выводили их из строя один за одним. Этого никто не ожидал. К тому же из двух высотных домов били прицельно гранатометчики. В районе частного сектора, ближе к нам, как я и предполагал, завязалась кровавая драка. Атака захлебнулась. Машины воткнулись в узкие проходы и лишенные необходимого маневра, стали легкой мишенью. Вот загорелись первые машины.

-- Студент, справа смотри! За забором выступ, там чех сидит, по прорывному отряду хуярит, сука! Видишь!? - мне показалось, что сейчас от крика я сорву голос. Кругом стоял страшный грохот. Броня, которая укрывала нас от противника, звенела как бубен на трясучей дороге. Студент быстро отделился и куда-то пропал. Бойцы моей группы медленно продвигались вперед вместе с машиной.

--Не лежать, Зурабов! Встать за броню и вперед!!! - орал я, хотя и не слышал своего голоса.

Мне нравилось командовать. Нравился этот момент воли, который проводил по всей моей жизни линию значимости именно для самого себя. Нравилось, потому что здесь я был свой, и от меня многое зависело. В огневой настоящей атаке, где летает реальная смерть, не каждый сохранит хладнокровие и возможность быть лидером. Я это смог, значит, война - это мой конек. Ну, или опять же- мне так кажется. Я горжусь этим.

Что-то ухнуло впереди, и пламя поднялось вверх. Взгляд упал на воткнувшийся носом в забор БТР и на людей, корчившихся вокруг в агонии. Некоторые уже даже не шевелились, просто были мертвы. "Пропавшая броня" тут же образовала бреши в наступательной линии, и на землю от прямого встречного огня из укрытий, из цепи атакующей линии, посыпались на перемешанный с грязью снег раненые и убитые.

Слева, почти над ухом сработала СВДшка несколько раз. Студент грамотно снял гранатометчика в проеме пятиэтажки. Я оглянулся и увидел, как ловко Самохин тут же, после выстрела, перекинул винтовку за плечо и принялся "коротить" из АК по боковым огневым точкам, которые зажглись справа от них, давая возможность небольшой группе подняться с земли и не стать легкой добычей чеченских снайперов, которые облепили полуразрушенные пятиэтажки, словно мухи. Сам я непрерывно работал короткими по амбразурам, то бишь окнам. Видел, как в одном окне словно арбуз разбился- полетели красные фонтанчики. Ровно в голову, отличный выстрел! Так, идём дальше, работаем, работаем. Нет страху!

Несколько перебежек и Студент, заняв выгодную позицию у какого-то сарая, вступил в прямой огневой контакт со стрелком врага, который засел на первом этаже расстрелянного минутой назад танком дома. Задавил его огнем, не давая шанса высунуться. "Неплохо", - подумал про себя я, одновременно размочив в щепы очередное окно, и ткнул рукой в сторону студента. Тут же для поддержки ринулся боец, а я перекинул взгляд на фланг, где тоже атака увязла. Там контрабасы потеряли "семидесятку" и в ужасе залегли на площадке, старясь слабыми усилиями подавить огневые точки прямого противника, но тем самым сами оказались в ловушке. Духи их просто расстреливали. Особым шоком было, когда со стороны частного сектора полетели БТС-ы. Этого вообще никто не ожидал. Огрехи разведки выписывались алой кровью на грязном снегу.

Да, для нас действительно это не прикрытие, фланги считай оголены! - подумал я и тут же ударился плечом и каской в зад БТРа. В пылу бега и боя не заметил, что машина остановилась и, перегазовывая, стала сдавать назад. "Повнимательнее, Санька, повнимательнее, а то свои переедут с перепугу", - проговорил я про себя, едва шевеля пересохшими губами. Впереди проезда не было, еще один БТР пытался вытащить впереди стоявшую подбитую машину тросом и нервно месил колесами грязный снег. Пехота залегла. Заработала минометная батарея, которую корректировали из первого взвода. Несколько огневых точек противника удалось погасить.

-- За мной к той траншее! - крикнул я уже сипшим голосом, понимая, что стоять нельзя, и оставшиеся в строю семеро бойцов устремились за мной. Четверых я уже потерял, в том числе я не видел сейчас и Самохина. Бегу, по мне херачат с трех сторон, бегу змейкой и рваным бегом, так надежнее, попасть очень сложно, но и выматывает такой бег еще как. Тут же ныряю рыбкой в сторону, вижу, как подо мной пролетает очередь, бьется об кирпичи дома и осыпает меня шрапнелью. Уф, повезло, нах.

нужно поднять в топ, потому как СМИ все скрывают!

ПОДТВЕРЖДЕНИЕ
Источники КЦ настаивают на факте боя в 10 км. юго-восточнее Бамута рано утром 21 июня 2013г. . Ни одно СМИ не сообщило об этом боевом столкновении.

Напомним, что по данным источников КЦ в результате засадной операции было уничтожено 38 контрактников-наемников из банды «внутренние войска», еще более 100 получили ранения.
Показать полностью..

Позже пришло сообщение, что одна из групп моджахедов, участвовавшая в операции, попала в окружение в Ачхой-Мартановском районе. Однако в ночь на 22 июня этой группе удалось выйти из зоны блокирования без боевого столкновения.

Источники КЦ сообщают, что маршрут движения моджахедов сдали охотники, которые находились в лесу. Именно они доложили русским кафирам, что видели вооруженную группу и указали в каком направлении они ушли.

К утру субботы, когда стало известно, что моджахеды вышли из окружения, русские кафиры задержали охотников-стукачей для допроса.

По мнению источников КЦ сокрытие информации о бое близ Бамута связано с тем, что действует жесткий приказ не пропускать в СМИ негатив из-за приближающейся олимпиады в Сочи. Дана команда поставить блок на любую информацию о боевой активности на Северном Кавказе.

Кроме того, хорошо известно, что русское командование никогда не включает в сводку потерь убитых наемников-контрактников. В Чечне известны много случаев, как русские сбрасывали с вертолетов тела наемников в горные ущелья и эти трупы нигде не учитывались.
По данным источников, которые ссылаются на марионеточных полицейских Ачхой-Мартана, в район боя русские кафиры не пустили даже личных доверенных боевиков Кадырова.
Тем временем в адрес редакции КЦ поздно вечером в субботу пришло письмо из Воронежа. Автор письма утверждает, что большинство убитых под Бамутом наемников были из этого города.
Редакция КЦ не знает правда или нет изложенная в письме информация, однако считает оправданным публикацию полученного сообщения.

Автор письма представился как прапорщик ВДВ в отставке Сергей М.
КЦ публикует письмо с некоторыми сокращениями, сохранив стилистик и орфографию:

— «Господи ты боже мой, какая потеря. Лучших ребят наших укокошили. А ведь я ему говорил своему чуваку: Колян не езжай туда. Чудо, что ты вернулся тогда с Чечни, целехоньким.
Он не послушался меня. Ответил, что ему семью надо кормить. Что Николай –чудотворец позаботиться обо нём.
И что в итоге? СУКИ-ЖУРНАЛИСТЫ!!! СУКИ-ВСЕ МЕСТНЫЕ И ЦЕНТРАЛЬНЫЕ СМИ!!! Не одного словечка о гибели ребят. И только ваш сайт сказал об этом.
Гнать надо, таких СМИ и кремлядь с сними. Душу и кровь русскую выпили уже. Большинства ребят погибших в Бамуте из Воронежа. Уже позвонили, дали список. Зашел сегодня в контору для выяснения личностей. Блин-сука, большинства все наши.
Кавказцентр, хочу сказать, что погибших ребят намного больше, а не 38 как вы говорите. По списку уже 24 человек, и все из Воронежа. А это только часть от общего количества. В штабе цифры скрывают, но счет идет за 50. Духи внезапно появились из ниоткуда и атаковали колонну.
100% они знали маршрут. 100% кто-то из наших продался духам за деньги. Кавказцентр, хотя я не испытываю к вам не каких уважений, кроме ненависти, но выполните одну просьбу. Распространите это, скажите всем что нас убивают, продают, втаптывают в грязь, и все это они кремлядь – сионистские бл…и.
Наши СМИ до сих пор молчат об этой трагедии, и будут молчать, потому что бояться за свои задницы…
Моя ненависть к вам только из-за того что вы нас ненавидите. Но с одним с вами соглашусь, вы также, как и мы ненавидим эту мразь в кремле, и хотим её смерти. Ваша кровь и кровь русских на их совести.
Еще одно, на ваш сайт и так трудно зайти, а после вашей публикации о трагедии в Бамуте вообще невозможно стало, только после несколько попыток. Твари, не дают правду узнать. И не пишите мне ответ. Я не хочу. Да и ящик свой не могу вам дать, поймите правильно».

Прапорщик ВДВ в отставке Сергей М. Л.

пруф линк:
http://www.kavkazcenter.com/russ/content/2013/06/23/98727.shtml