Я тогда был послом в маленьком, диком государстве, выросшем на окраинах цивилизованного мира. Сейчас я даже и не уверен, что мою тогдашнюю должность можно называть послом, а тот маленький островок государством. Но в те годы я гордился возложенными на мои плечи обязательствами, и просил обращаться ко мне только по чину и никак иначе. Поблажку я позволял лишь двум аборигенам острова и оба они были королевские особы. Царь Гчама, которого я иногда приятельски звал Гочей, и царь Мньйета, с которым я в приятельских отношениях не состоял. Тем не менее оба могли звать меня по имени отчеству, чем впрочем не всегда пользовались.
Это был странный остров, со своими странными порядками, со странными людьми, домами, едой, вообще всем странным, как и положено элементам культуры сформировавшейся в изоляции от просвещённого мира. Любой человек приехавший из цивилизации в эту страну первым делом удивлялся, и каждый новый человек удивлялся чему-то своему. Пожалуй лишь молодых девиц, посещающих эти края под руку с великовозрастными кавалерами, каждый раз удивляло одно и то же, атлетически сложенные полуголые юноши, что встречали всех гостей по моему личному приказу. Тогда мне казалось, что это непременно настроит на простой лад всех серьёзных, влиятельных людей, приезжающих отдохнуть в подведомственное мне государство. Но, как правило лица их оставались всё столь же серьёзными, губы сомкнуты, верхняя пуговка рубашки и та застёгнута до той поры, когда они со своей дамой наконец не уединятся.
Итак, этот остров был удивителен всем вновь прибывшим, и я, признаюсь, в своё время не стал исключением. Первостепенно я снёс и духоту острова, и странную архитектуру, и двоих равноценных монахов, даже смешная манера аборигенов падать в ноги любому высокому человеку, не удивила меня. Я подготовился ко всему этому, прочитав кучу статей, побеседовав с умнейшими лбами нашего института, посмотрев пару исследовательских докладов… Все эти вещи там упоминались, хорошо объяснялись и были мне не новы. Удивление моё вызвали Цари и их ужасные развлечения.
Когда я только познакомился с царём Гчамой, он поведал мне, чтобы я ни в коем случае, никогда не смел защищать его подданных, мол ему виднее, сам как-нибудь уследит за правосудием. Тоже самое я услышал и из уст Мньеты, который правил северной половиной острова. Оба были серьёзны и настоичивы.
Друг друга братья любили, хоть в глаза часто обзывались и истерили, мол видеть друг друга не хотят. Часто я замечал, как только расставшись друг с другом они уже начинали грустить и надолго поникали, пока дела государственные не заставляли их обратить на себя внимание. Впрочем встречались братья довольно редко. Южные дела были своими, царь Гчама занимался ими со всем усердием, северные совсем иного толка, их как мог разрешал Мньета.
Я тогда только начинал свою службу, разбирался с делами в своём кабинете и никак не мог и подумать сунутся на жаркий зной тропического полдня. Ко мне в кабинет со своей многочисленной свитой ввалился Гочя, тогда мы уже перешли на ты.
- Алексей Иваныч, пойдём на встречу, - улыбаясь попросил монарх. Он стоял свободно в центре комнаты, его люди жались к стенам, не имея право помешать государю.
- Позвольте, Гчама, но что же за встреча?
- О, это надо видеть! – интригующе отвечал молодой человек. Он сел на кресло перед моим столом и положил локти на бумаги, толстое щекастое личико он уложил на расставленные ладони. – Это нельзя упустить. Никак нельзя! – блестя глазками уверял меня царь.
- Я верю вам, великий государь, но дайте же понять что за встреча.
- Встреча моя и моего брата, конечно! Ты разве ничего не слышал, Алексей Иваныч? – удивлённо спросил он, но даже и не дал возможности ответить. – Весь остров только и ждёт этого. Честно говоря, я думал и ты тоже… - он надул щёчки и обиженным взглядом глянул на меня.
- Я, к своему сожалению, ничего не слышал об этом, - мне тогда и вправду стало интересно. На тот момент я ещё ни разу не встречался с Мньетой, слышал лишь, что он очень похож на брата, хотя бы даже в том, что очень мудрый правитель. – А скоро эта встреча?
- К солнцу в зените, - удовлетворённо отвечал Гчама.
- Но ведь это с минуты на минуту, - заволновался я.
- Так, идёмте же скорее!
Царь обошёл стол и взяв меня за локоть повёл на выход, там нас уже ждали его подданные в огромном количестве. Они были одеты в древние доспехи, с красной свежей краской, с блестящими клинками, с длинными копьями… со всей атрибутикой пышности отстающих государств традиционного строя. Войны поклонились Царю, он поблагодарил их кивнув каскадом подбородков. Мы двинулись пешком в авангарде, по великолепно сложенным каменным дорожкам. Идти было комфортно, сверху от палящего солнца прикрывали кроны тропических деревьев, снизу под камнями текли свежие источники, так что понизу шёл приятный холодок. Мы двигали довольно долго, час или два. На моё удивление за всё это время царь так и не запыхался, хоть не переставал разговаривать то со мной, то со своими вельможами. Его большое плотное, разбухшее не по годам тело уверено выстукивало твёрдый шаг по дороге, в то время как я, признаюсь, уже весьма устал от долгого, непредвиденного похода.
После того, как его величество попрёк меня незнанием о готовящейся встрече, мне было стыдно расспросить о ней подробнее. По всему было понятно, что это событие весьма важное и долгожданное. Сзади нас армия в пару сотен воинов, и я чувствовал их трепещущее ожидание. Они были сосредоточены и задумчивы. Все. Ничем другим, как трепетом в ожидании, я это описать не решусь. В общем-то все ждали данного события, и Гчама, кажется не был исключением. Он говорил не переставая о всяком разном, совершенно без сути, словно желая, как можно скорее скоротать долгий путь. Я поглядывал на него и на его приближённых и отмечал, что они собственно ничем не отличаются от наших правителей, хоть вместо брюк надевают лёгкие шаровары, а торс и вовсе оставляют голым. Вельможи, так же лебезили перед верховной властью, так же забывали о достоинстве, надеясь на царское покровительство.
Я, задумавшись об этом, улыбнулся и Гчама заметив это, ответил мне широкой радостной улыбкой.
- Ну и денёк, господин посол! Замечательнейший, - довольно сообщил он.
Я решил ему поверить и забыть рассуждения о таинственной встрече. Моментально, как это случается на южных островах, я отмел все дельные мысли и отдал себя природному наслаждению. Я всматривался в заросли трав и деревьев, оттуда за нами наблюдали мелкие зверки и пестрые попугаи. Все они свыклись давно с близостью человека и лишь заинтересованно следили за его жизнью. Большой, пучеглазый хамелеон, окрасившись в синий ждал у края дороги. Я обернулся, как мы его прошли и заметил, что он спокойно перебежал дорожку, как только она оказалась свободна.
Тогда я подумал, что на острове этом блюдётся какая-то странная, ненормальная гармония, которая естественна в мире животном, но совершенно не представима в человеческой цивилизации. Люди здесь живут радостно, животные им не мешают. То же справедливо и для зверушек. В тот момент я впервые по-настоящему насладился этим островом и его первозданной природной культурой, как бы оксюморонно не звучало это понятие.
Наконец мы прибыли на место. То было плато, образовавшееся на месте давно потухшего вулкана. Его площадка была ровной, в некоторых местах до блеска отполированной. Всё войско взобралось на плато и встало ровными рядами. По противоположную сторону, метрах в двухста расположились отряды окрашенные в синий.
- Мой отвратный братик, - пояснил Гчама и направился на встречу. Мы с вельможами последовали за ним.
Сойдясь братья пожали руки и начали ласково браниться.
- Как же я давно тебя не видел, мой маленький недоразвитый Мньета! – широко скалясь говорил царь.
- Мои глаза отдыхали, пока не появился ты, чёртов скоморох! – так же скалясь отвечал другой царь.
Мньета был абсолютной копией своего брата, разве что ещё пышнее, ещё толще. Но обоим монархам их жир шёл. Он блестел потом на солнце, отливая благородной бронзой. Их телеса были им под силу, совсем не отягощая ни при ходьбе, ни при громком смехе, ни в утехах.
Всё так же ругаясь, с каждой минутой всё жёстче братья двинулись к возвышению на краю плато. Там они и их прихвостни заняли наготовленные места под черепичной крышей. Все остались стоя, только мне Гчама велел подать кресло, что оказалось весьма кстати, за долгую дорогу в горы я успел запыхаться.
Братья всё так же улыбаясь поносили друг друга, а их армии сошедшись друг другу, кажется ждали их приказа. Войны повернулись к нам лицами, будто желая начать какой-то древний ритуал, толи танец, толи спортивную игру…
Мньета наконец устал перепираться и толкнул брата в плечо:
- Хватит тебе, уродец, солнце уже в самом верху.
Гчама посмотрел на небо и убедившись кивнул:
- Начнём?
И действие началось. Цари подошли к своим скромным армиям и, пошушукавшись с войнами, достали по одному самому здоровому юноше. Боец Мньеты был настолько велик и силён, что на него даже не нашлось формы и сейчас он стоял совсем голый, прикрыв лишь срамные места, да держа крохотный острый клинок в руке. Гчама был хмур, у него такого силача не нашлось, он вытащил худого, но высокого широкоплечего война, во всей экипировке с длинной пикой, блестящего наконечника. Армии расступились, оставив широкую полосу для борьбы двух своих представителей.
Я наблюдал за этим из под тени, сидя в мягком кресле и попивая принесённый молодой, обаятельной девушкой цитрусовый сок. Мне было комфортно и интересно. Бойцы мне понравились, и показалось тогда, что между ними выйдет интересный бой. Зрение у меня тогда было не важное, а очки я забыл в кабинете, поэтому издали видел лишь силуэты фигур и то, как блестит бутафорское оружие.
Два война сошлись на расстояние нескольких метров и цари дали команду:
- Дерись за царя, - крикнул Мньета.
- Убей этого подонка, - потребовал Гчама.
Я услышал слово убей, но все ещё не тревожился о происходящем. Я надеялся посмотреть первоклассную аборигенскую борьбу, и ничего не могло испортить моего наслаждения.
По началу оба юноши ходили по кругу, делая слабые выпады, но вроде примеряясь к противнику. Воин Гчамы пытался достать длинной пикой тело врага, но даже если это и получалось, тому это не доставляло вреда. Силача однако раздражали комариные укусы и он старался ухватить пику, но из-за громоздкости своей это никак у него не выходило. Так они кружили минуты две и я уже успел заскучать, как внезапно Мньетский громила всё же схватил пику и дёрнул её на себя. Его противник однако не струсил и не отпуская пики приблизился вплотную к мышечной громадине. Он ударил ему в живот, по коленке и нырнул перекатом назад, так что силач и не успел опомнится. Лёгкие удары ещё больше его разозлили и он одним рывком прыгнул на обидчика, схватив его за плечи. Оба война повалились на плоский камень плато и принялись бороться за право победителя.
Мне бой нравился. Он был живой и не обычный. Хоть сначала мне и показалось, что у стройного юноши нет шансов, сейчас я увлечённо следил за ходом сражения, ожидая исхода, который в любом случае удивил бы меня.
Они барахтались очень долго, то один брал верх, то другой, но никто не сдавал победу просто так и в итоге находил в себе силы побороть противника. Цари внимательно наблюдали за происходящим с подлинным интересном и даже азартом. Их подданные поцарапавшись о камень и отбив себе лица и тела ударами, покрылись размазанными подтёками алой крови. Издалека при моём слепом зрении это выглядело красиво и завораживающе. Царям тоже нравилось.
Но вот, прошло ещё какое-то время, и цари притомившись, дали какую-то команду своим войскам и те подошли к борющимся ближе. Вперёд вышли по три человека от каждой армии, я подумал, для того чтобы разнять, ведь поединок очевидно равный. Но резким движением сверкнуло что-то над спинами бойцов и они перестали бороться, медленно поникая к земле всем своим измученным в бою телом.
Они пали и к ним вышли их цари. Каждый перед своим войском завёл речь.
- Он храбро сражался, - провозглашал Мньета.
- Боролся до конца, - говорил Гчама.
- …до последней капли крови…
- … и не отдал победу сопернику…
- … он жил ради царя…
- … и умер за него…
Мне становилось не по себе, только сейчас я осознал наконец смерть этих прекрасных юношей, что славно боролись за свою жизнь ещё минуту назад. Ко мне приходило ко всему прочему и понимание того, что умерщвлены они были как надоевший скот. Убиты были собственными же товарищами. Меня начало подташнивать, но я не мог оторваться от двух бездыханных тел, валявшихся у ног своих повелителей.
А они что-то говорили. И толпы их жадно слушая, наливаясь гордостью. А у меня звенело в ушах.
Цари закончили свои речи, и я лишь мутно наблюдал, как они возвращаются под навес, колыша своими многочисленными складками сала и во весь рот скалясь, улыбаясь, чуть не облизываясь, удовлетворённые произошедшим и своими словами. Гчама подошёл ко мне и потрепал по плечу, поняв мою разбитость как восхищение.
- Всё только начинается, вы ещё успеете удивится, мой дорогой посол.
И он снова заулыбался. А я смотрел, чуть дрожа на его приблизившееся лицо, на искры в его глазах. Он отходил медленно и я никак не мог отвести от него взгляда, боясь увидеть действо, которое развернулось за ним.
Но он отошёл ещё дальше. Фон переставал быть мутным. Отчётливо прорисовывалось действие за его спиной. Всё так же улыбаясь Гчама обернулся туда, куда уже завороженно смотрел и я. Я видел его в пол оборота. Он скалился ещё шире, получая настоящее наслаждение. Его брат отражением стоял с другой стороны. Они теперь не ругались, не обращали даже капли внимания друг на друга. Оба были заняты одним. И я теперь не мог ни думать, ни говорить, ни кричать, ни двинутся с места… мог только беспомощно глядеть вперёд.
За братьями на древнем отполированном плато умирали люди. Один за другим. Красные и синие одежды рвались на сильных телах, вымокая в свежей, горячей крови. Она текла ручейками по неглубоким расщелинам. Люди умирали.
Они не дрались, не сражались, не боролись... Всего этого я теперь не видел. Я только наблюдал как они умирают. Я смотрел перед собой. На моих глазах рвался, метался юный, полный жизни, силы юноша. Он умер через секунду. Просто умер, упав, сражённый клинком. Его смерть не была трагична. В следующую секунду, его мертвое тело терялось среди крови и напряжённых ног оставшихся воинов. Они топтали его и умирали рядом.
Улыбаясь в пылу сражения, падали на колени и тут же пропадали навсегда из моей жизни. Только улыбка оставалась в памяти. Сотни улыбок. И две царских ухмылки наслаждения, божественного возвышения.
А молодые люди всё продолжали умирать, не уставая делать это. Они умирали всё так же смело, ожесточённо, будто вырывая смерть из лап врага. Всё их движение, множественное и сумбурное, кажется, было надобно только, чтобы умереть… скорее и с большей силой… будто уходили последние секунды, когда они могут забрать свою смерть. И они торопились все умереть в эти секунды. Изжить себя. Нехотя, но по долгу сердца забрав с собой и врага.
И они умирали. Сотня за сотней. Десяток за десятком. И наконец последние единицы, всё с тем же рвением, но уже без сил, без оружия, все в крови, уничтожали друг друга.
Остался один. Хлюпкий, разодранный остаток человека. Он весь был измазан в своей и чужой крови. Одежды на нём не было. Он остался без глаза. Одна кисть его была отрублена. Он упал на колени, смотря прямо на меня, коль я оказался меж двух правителей. Он упал и заплакал. Тихо, неразборчиво, почти без слёз. Но даже мне, слепому, ошарашенному было понятно, что он плачет. И он рыдал всё больше. Ползал по кровавому плато, вглядываясь в трупы товарищей и врагов и над каждым рыдая, о каждом страдая. Плача, пытался он вытереть и слёзы и кровь с лица, да только больше измазывал себя. Он встал наконец, и медленно поплёлся к нам, к своим Царям. На нём не было улыбки. Лицо было скривлено в жестоких муках. Цари тоже не улыбались теперь, внимательно за ним наблюдая и ожидая, пока он подойдёт ближе.
Он подошёл спустя долгую тихую минуту. Мньята, узнав в нём своего война, принял его на грудь, по отцовски обняв. Он легко похлопал по его спине своей большой рукой и обнял ещё крепче. Гчама с благоговением смотрел на них. Он дождался пока брат отпустит война и пожал ему руку, признавая победителем. Он снял со своей руки перстень и отдал ему, а юноша, лишь странно попытавшись улыбнутся, передал кольцо Мньяте. Мньята принял его и надел на свой опухший пальчик. Он ещё раз обнял своего победоносца и, взяв у слуги венок из пальмовых листьев, хитро, красиво переплетённых, водрузил его на разбитый лоб юноши. Тот благодарно поклонился и отошёл к краю плато, дожидаясь своего царя и его свиты.
Мы ушли через несколько минут на юг. Мньята со своим воином отправился на север. Всю дорогу мы молчали. Только в конце, когда монарх проводил меня до посольства, он спросил серьёзно, без улыбки, желая услышать от меня искрений ответ:
- Скажите, господин посол, понравилась вам наша встреча?
Я ничего не ответил.
