В преддверии новогоднего утренника в детсаде мне приснилось платье как у Снежной королевы в сказке Андерсона. Проснувшись, я его быстренько нарисовала, мама, увидев мой рисунок, спокойно разорвала его и сказала, что такого платья не существует, и что она сшила этой ночью для меня отличное платье из серой ткани, которое подойдёт к цвету моих глаз. Золотое правило нашей семьи: с родителями спорить нельзя. Короче, я забила на платье, хоть и расстроилась. А папа подобрал обрывки рисунка, склеил их, и, как я потом узнала, отнёс к себе на работу (на тот момент он возглавлял швейное ателье в нашем городе). В итоге, к утреннику меня нарядили в серую хламиду, но папа настоял, чтобы мама осталась дома, и он сам будет сопровождать меня на праздник и сделает фотографии. Мама отпустила с лёгким сердцем, а когда мы пришли в садик, папа развернул передо мной настоящую зимнюю красоту! Это было самое красивое платье в пол, пышное, блестящее, и с крылышками, как у феи! И волшебная палочка! И корона с фатой... Я была самой красивой на празднике, а папа снимал меня на фотоаппарат и видеокамеру, сидя в зрительном зале. А мама ничего не сказала.
И вот что я думаю: останься я в серой хламиде – была бы так счастлива? Конечно, нет. Но точно бы не стала плакать и истерить – чтобы не расстраивать маму… С тех пор я знаю: нет мнения правильного и неправильного. Есть вкусы, а они у всех разные.
Лежу на пляже. Прямо на кромке, там, где песок мокрый. Жарко и лень – настолько, что до воды не хочется идти. И выныривает прямо передо мной, отфыркивается – женщина, и прямо ко мне. Такая, гм… приятной полноты.
Заговаривает со мной. Я вежливо отвечаю, понимая, что она навеселе. Тут же рядом – вся их компания, какие-то матерящиеся мужики, хохочущие бабы (именно, мужики и бабы), и неожиданно – девушка.
Пока я разговариваю с женщиной, которая, судя по внешности, моя сверстница, понимаю, что девушка – её дочь.
И вот эта дочь смотрит на меня, каким-то не дочерним, оценивающим взглядом. А мама говорит:
- Мы тут на даче. Не хотите продолжить?
Я не большой поклонник компаний. Тем более незнакомых. Тем более мужиков в семейных трусах и женщин с заплетающимся языком.
Но вот эта дочь стоит рядом со мной и не отводит взгляда – стройная, и такая дерзкая. Насмешливая.
- Хорошо, - говорю я маме, глядя на дочку. – С удовольствием.
Иду с ними в поселок, и вдруг вспоминаю свое детство: когда-то здесь, в дачном обществе «Шлюзы», я шел к пляжу в прямом смысле под сенью абрикосовых деревьев, а дорога была устлана оранжевыми плодами.
- У вас вся дача в абрикосах, - говорю я. – Вот здорово.
- Да, - мама подмигивает. – И настойка есть. Вкусню-юющая!
Мы поднимаемся по лестнице на второй этаж (дом с верандой), где уже пир горой. Стол ломится от еды и напитков. Мужики в трусах начинают со мной брататься. Просят рассказать, как там в Москве.
Я под благовидным предлогом выхожу на веранду, где стоит дочка и, как я предполагаю, ждет меня.
- Абрикосы у вас…
- Как тебе мама, нравится?
Я поежился.
- Нет.
- А ты ей – да.
- Вообще-то я ради тебя сюда пришел.
- Да? Останешься?
- От тебя зависит.
- Я тебе не дам.
- Ну, тогда я пошел.
Она хватает меня за руку.
- Ты в самом деле из Москвы? - и, неожиданно: - 5 тысяч.
Я чешу затылок.
- Ты…
- Нет. Просто босоножки хочу купить новые.
Я снова смотрю на нее: откуда она тут взялась такая? Речь без мата. И прямой испытующий взгляд.
И далее между нами происходит такой диалог.
- Хорошо. Я тебе куплю босоножки. Какие хочешь.
- Нет. 5 тыщ. И мама.
- Что мама?
- Трахнешь её.
- Ты в своем уме?
- А что? У нее давно мужика не было. А ты видный. К тому же москвич.
- Ок. Босоножки, ужин каждый день в течение недели. Где хочешь. И проводишь время со мной, каждый вечер.
- 5 тыщ, мама, и еще – у тебя машина есть? - свозишь нас в Палласовку, к тетке? Наша сломалась.
Ставки растут.
- Босоножки, поездка на море на неделю. Завтра. Без мамы.
- 5 тыщ сейчас, мама, завтра поехали, босоножки и все остальное там купим.
- Тебя как зовут?
- А какая разница? Я же не спрашиваю твоего имени.
- Вячеслав.
- Элен.
- Безухова?
- Что?
- Ничего. Если трахну маму, какие гарантии?
- Мне бумагу подписать?
- Ладно, последнее предложение. Босоножки, платье, серьги, поездка на море. С тебя – хорошее настроение и секс. Маму отвезу в Палласовку, так и быть.
- По рукам!
……………
- Понимаешь, - говорит мне Элен спустя неделю, на пляже в Лазаревском. - Понятное дело, что ты бы с ней не замутил. Она у меня хорошая. Только выпить любит. А у тетки юбилей. И 200 км. Тачка у тебя классная. То-то все офигели, как мы подкатили! И еще я тебя сразу раскусила: ты из тех, кто с книгой. Ты на пляже, там, был с книгой. Я вот тоже в одной книге прочитала: назначайте цену, требуйте больше - и получите желаемое.
Когда моя двоюродная сестра Верочка была беременна в первый раз, она очень хотела всё делать "правильно". То есть правильно питаться и много гулять, чтобы ребёночек родился здоровеньким, смотреть только на красивое, чтобы он был красивым, и обязательно читать умные книжки и слушать классическую музыку, чтобы был всесторонне развитым. Увы, Верочкин организм всячески этому сопротивлялся. От правильного питания её мутило, фактически есть она могла только рыбу, зато во всех её проявлениях - копчёная скумбрия, солёная селёдочка... Однажды, жадно обгладывая сушёную тараньку, Верочка предположила, что ребёнок родится Ихтиандром. Ну, или у него вырастут жабры. Умные книжки навевали на Верочку тоску, как и классическая музыка. Однажды, придя к ней в гости, я услышала развесёлый мотив группы "Комбинация"… на мой вопрос, как это поможет выработке музыкального вкуса дитяти, Верочка пожала плечами и сказала: "зато под этот ритм здорово гимнастикой заниматься!" Я с сомнением посмотрела на неё: Верочка и гимнастика, это было что-то несовместимое!
Верочка была уже практически на сносях, когда в небольшом кинотеатре недалеко от её дома начали показывать фильмы изысканного режиссёра Питера Гринуэя. Это был идеальный шанс – чтобы попасть в кинотеатр, нужно было пройти через сквер, а значит, Верочка получит полезную прогулку на свежем воздухе, фильм красивый, интеллектуальный, по произведению Шекспира, что может быть лучше? Верочкин супруг пропадал в командировках, зарабатывая деньги для расширяющейся семьи, и сопровождать её доверили мне.
Мы благополучно дошли до кинотеатра, расположились на своих местах, дождались, пока выключат свет и на экране побегут первые кадры... Фильм оказался неплохой, только немного мешало похрапывание из соседнего кресла. Да-да, Верочка сразу же уснула и проснулась только к финальным титрам. "Ну как кино, понравилось?" - иронично спросила я. «Я для ребёнка смотрела, он оценит!"
Через две недели родился мой племянник Илюша. А осенью я уехала в другой город учиться.
В следующий раз я пришла к Верочке в гости почти через год. Илюшка сидел в манежике и сосредоточенно мусолил ухо плюшевого мишки. Вокруг манежа бегал жизнерадостный пуделёк. Располневшая Вера развешивала бельё на балконе.
- Что-то ты не очень похудела после родов, - прямолинейно сказала я.
Она насмешливо посмотрела на меня:
- Ничего, месяца через четыре похудею. Помнишь, наша бабушка говорила, что если грудью кормишь, то предохраняться не надо? Так вот, наврала! Будет у Илюшки сестричка скоро.
- Вот это новость! Это что же, опять пойдём Гринуэя смотреть?
- Да ну, - отмахнулась она, - мне сейчас не до Гринуэя. Только и успеваю постирать-убраться-приготовить, да вот, с коляской, да с собачкой погулять.
- А собачку-то зачем завела?
- Чтобы у ребёнка с рождения товарищ был для игр. Вообще-то, ребёнку пофиг, а мне лишняя забота. Но я не жалею, Джесси прикольная. А у меня вдруг столько сил и энергии образовалось, что кажется, любые горы сверну!
В положенный срок Вера родила дочку Дашу. Они такими и выросли: Илюша - меланхоличный добродушный увалень, пишет сценарии для местного театра, дополнительно даёт частные уроки игры на гитаре. А Дашка - весёлая энергичная тусовщица, объехавшая полстраны с маленьким рюкзачком за плечами, хороший ветеринарный врач и отличная хозяйка, жена и мать двоих чудесных близнецов.
И я думаю, что в развитии темперамента и характера моих племянников не последнюю роль сыграл образ жизни их мамы во время беременности.
Серёжа взял бутылку вина, я испекла пирог по своему фирменному рецепту, короче, приходим в это гостеприимное место, и через несколько минут общения с приглашенными, соображаем, что попали на частную вечеринку закрытого свингерского клуба. Сказать, что мы ох…ли - не сказать ничего. Полное нарушение личных границ и личного пространства у большого количества незнакомых людей одновременно. Вот как я это охарактеризовала. Хозяева этого коттеджа, гордо, как новичкам, нам заявили, что принимают в свой клан только официально зарегистрированные пары. Чтобы не было проблем. И вообще у них всё добровольно. Мол, проходите, угощайтесь, общайтесь. Вечер только начинается...
Через полчаса мы с Серёжей столкнулись в туалете, оба блевали от увиденного. "Валим, нахер!"- такова была общая мысль, стремительно превратившаяся в действие. Сережа открыл окно туалета, второй этаж, просто спрыгнул, сгруппировался в прыжке и уверенно встал на задние лапы, а потом раскинув руки, поймал меня. Помню, как перебежками добирались до ворот, а потом, как подростки лезли через забор, поймали попутку и умотали домой.
Дом был пуст, дети у родителей, а впереди целая ночь. Казалось, что могут делать взрослые люди, оставшись одни дома? Правильно, жрать всё самое вкусное из холодильника и ни с кем не делиться; забраться с ногами на диван и досматривать фильм, который год назад поставили на паузу в надежде досмотреть; голыми ходить по дому, наконец-то. Да, и заниматься сексом на полу в прихожей. Мы просто как-то неудачно расположились с Серёжей в коридоре, он тащил пиццу, а я пошла за новой колой, в итоге куски пиццы на нас обоих, бутылка лопнула и облила нас бурой гадостью. Сначала мы начали ржать над этой ситуацией, потом съедать остатки пиццы с тел друг друга, не пропадать же добру. И как-то незаметно для самих себя, - хобана, и уже в процессе соития. Хех.
Но мы сделали вывод из этой ситуации. Теперь, когда мы хотим побыть с мужем только вдвоем, то говорим родным, что нас пригласили в гости с ночёвкой. В итоге, дочки пристроены, а мы дома творим что хотим. Ну их нафиг этих гостей! Ещё неизвестно, куда пригласят.
Многие не знают, а каких-нибудь несколько десятилетий назад наша необъятная Родина жила коммунальной жизнью. Сообща. Без смартфонов и прочих гаджетов.
Для расширения кругозора и общего культурного потрясения хочу провести для вас небольшую экскурсию.
Итак, Ленинград, например, конец 80х гг.
Идём себе по улице, поворачиваем в арку и видим классический двор-колодец. Тут гуляют дети, коты и однажды — грузинский баянист, ищущий сестру.
Крикнешь “мама!”, и тебе отзовутся сразу три.
Стенки облезлые, как судьба инженера-алкоголика. Трубы наружу, провода — поверху.
Открываем невзрачную деревянную дверь и попадаем в мрачное барокко с налётом коммунального фэнтези: пол выложен винтажной плиткой, по которой ходили люди и тараканы времён Брежнева, а то и Ленина. Лестничные пролёты длинные, как очередь за пивом, и местами статуи и мраморные ступеньки, чтобы навернуться с шиком.
Лифта нет.
Квартира — целое крыло. Комнат 15, но ощущения на 38. Двери бурого цвета, как будто их обжаривали на сковородке, увешаны бусами дверных звонков — электрических, механических, непонятных. Дверная цепочка, чтобы житель смог посмотреть на визитёра во всю его ширь.
Коридор — “взлётка”. По обе стороны — великое собрание утилитарного хлама: трёхколёсный велосипед без седла, чемодан с чем-то подозрительно мягким, табуретка, на которой когда-то сидел дед. Почему-то мысли о бронхиальной астме от вековой пыли.
Слева на стене табличка: “Здесь ругались за выключатель. И продолжают”.
Выключателей много. Особенно в туалете. Один включает лампочку, другой вентилятор, третий — электрокофемолку в соседней комнате. Какой из них делает звук “пф-ф-ф” — до сих пор загадка. Здесь, висят обрывки стихов, газет и записка “Петрова, смой за собой!”. Петрова умерла в 1979-м, но записку снимать боятся.
Ванна — за занавесочкой. Прямо в кухне. Не шучу. Моешь голову — мимо тебя проходит дядя Лёша с чем-то шипящим на сковороде.
Посмотрите налево: здесь в 1974 году впервые сгорела манная каша и пошёл скандал длиной в два поколения. Говорят, с тех пор старшее поколение на кухню заходит с молитвой и ложкой. Кухня — эпицентр жизни. Здесь ругаются, мирятся, пьют чай и водку из одного стакана, стирают бельё в кастрюле, варят суп и обсуждают чужой характер, особенно если хозяйка только вышла в туалет.
Горячая вода есть, если колонка “Нева” в настроении. Обычно она заводится с четвёртого раза, а иногда нужно всего лишь пропеть ей куплет “Подмосковные вечера” чтобы не отморозить руки под ледяной водой.
Комнаты… Эх, комнаты. Всё разгорожено шкафами, занавесками и старыми пледами. Если детей много — двухъярусные кровати, а если нет — просто один большой матрас с географией всей семьи. На шкафу стоят коробки и чемодан. Под шкафом — рассыпаны дозревать зелёные помидоры. За шкафом — кульман отца и половина картофелины.
Над столом табличка: “Здесь родился Коля и умер утюг”.
Стены — в обоях, обои — в пятнах, пятна — в слоях эпох. На стенах — ковры. Красно-жёлто-коричневые. От них пахнет либо СССР, либо котом. Иногда — одновременно.
Телевизор стоит, пучеглазый. Без пульта, зато с характером. Крутилка громкости давно заменена на вилку. Изображение есть. Иногда. Каналов — два и бонусом шипение, которое все уважают.
Потолки — под 4 метра. Лепнина и штукатурка падают по понедельникам. Люстра висит хрустальная, пластиковая. Налёт на ней образует собственный климат.
Пол — паркет, уложенный ёлочкой, скрипит только ночью. Причём только под тобой во время походов к холодильнику. Как будто он в сговоре с совестью.
Идеальная атмосфера, чтобы: Любить. Злиться. Делить плиту. Занимать ванну “на минутку” и выходить через час. Кормить котов. Делать детей. Забывать ключи. Греть руки над чайником. И всё это —дружно, с размахом русской души.
Эк, как я… «у нас»… а вот написать «у меня» не поднимается рука, потом поймёте, почему.
В общем, была одна поездка, относительно которой я не помню, занимались ли мы любовью или нет.
При том, что на память я не жалуюсь.
Помню всё: и то, что это был Переславль-Залесский, и то, что там церкви и музеи, и что мы сосредоточились на музеях, помню даже глубину Плещеева озера, и где там водится корюшка.
Что за амнезия такая выборочная?
Было или не было?
В очередной раз напрягаю память («Мнемозина, говори!»), и она выдает мне мини-гостиницу, где нас кормили, как на убой, кота Пончика, который в качестве ответной любезности за корм приносил на кухню свежепойманных лягушек и мышей, нашу прогулку на велосипедах (где у меня отлетела педаль), Катины утренние «планки», Музей Смекалки и Музей Денег, где я, к своему удивлению, обнаружил магнитофон «Романтик» 1985 года выпуска, о котором мечтал в детстве.
Кате, что ли, позвонить?
Хотя, думаю, что и она не помнит.
То ощущение, которое овладело мной там, в этом городе звенящей тишины, овладело и ей тоже. Оно было нами, и мы были им. И в отличие от других мест, где мы были, мне не хотелось распасться на элементарные частицы и остаться среди этой весенней капели, старинных улиц, полей и сосен. Мне хотелось быть с нею.
И поэтому я ей не позвоню, конечно – достаточно и того, что это «мы» сохранилось и есть.
«Мы» - говорил я, намечая план прогулки. «Мы» - говорил я, перенося её через лужи. «Мы» - говорил я, принося ей утренний кофе, «мы» - говорил вечером, обнимая ее и выключая лампу.
Это единение и есть главное, а не соединение тел – вот это самое «мы»…
Больше о гитарах, чем о девушках, хотя, как вы понимаете, и те, и другие связаны друг с другом – и визуально, и художественно.
Посетил меня как-то, в бытность мою студентом, важный человек – чеченец по имени Ахмат, серьезный парень с бородой.
Постучался, неторопливо вошел, сел на табуретку и сделал всем нам внушение – не мешать арабским ребятам встречаться с девушками, которые жили на нашем этаже. Мы мешали – конфликтовали с ними, так как они мешали нам – готовиться к экзаменам.
После этого Ахмат увидел в углу гитару – дешёвую, расстроенную и неизвестно кому принадлежащую. И сказал:
- Возьму.
И через несколько недель, когда, случайно встретив его в холле общежития, я спросил, когда он собирается её вернуть, ответил:
- Она у брата, брат. Записывай адрес.
Я ничего не записал – может, потому что гитара эта не очень была мне нужна, а может, из-за того, что вспомнил еще одну историю, тоже с гитарой, где я оказался в совсем другой роли…
Я тогда был абитуриентом, и к моему соседу напротив ходили красивые девушки. В самом этом факте не было ничего удивительного – в общежитии красавиц было хоть отбавляй – но дело было в том, что это были африканские девушки. И мы всей комнатой гадали: кто же там живет?
Оказалось, тоже африканец, высокий парень с царственной осанкой.
И у этого парня была прекрасная двенадцатиструнная гитара – как раз с ней я его и встретил – палисандровая, баснословно дорогая (я в этом, к своим 18 годам, уже разбирался).
И… мне вдруг жутко захотелось поиграть на этой гитаре. Ну, хотя бы прикоснуться к ней.
Будь что будет, подумал я, а что я теряю? Может, я и не поступлю вовсе? И, может, он по-русски не говорит.
И я постучался к нему.
Он открыл мне, одетый в национальные одежды (как я потом узнал, это был какой-то африканский принц).
Я сказал: я видел у тебя гитару, не дашь поиграть?
Он широко улыбнулся, пожал плечами и – как сейчас помню эту минуту и свою дрожь в ногах – ушел куда-то в глубь комнаты, вернулся и протянул мне её.
Я благоговейно взял инструмент и, и не чуя под собой ног, отправился – нет, не к себе. А в «целовальник», небольшой отсек с окном посреди коридора, чтобы там её попробовать. И, знаете, я тогда превзошел сам себя!
Он сам вышел послушать. И опять ни слова не сказал. Просто улыбался.
И да, в коридор вывалили все кому не лень (там очень хорошая акустика), и я познакомился с кучей девушек.
Телеграм-канал о сексе и отношениях "Графиня и Сантехник":
