Серия «Лишний Этаж»

Нет, говорю, если честно — не очень.

Тут он глаза закатил, и опять говорит, только медленнее: меня не простили… но забыли… вспоминать меня нельзя, прощать тоже нельзя — так не бывает, нужно было что-то одно выбрать. Поэтому, говорит, я в таком состоянии тут, странном. С переписыванием истории вообще шутки плохи.

А этаж при чем, спрашиваю. Я не тупой, честное слово, просто сложно чего-то.

При том, говорит, что парадоксы штука хрупкая. После того, как меня забвению и поруганию предали — царя свергли я так понимаю, а потом сюда свергатели явились. То ли эсеры, то ли анархисты, то ли коммунисты — я запамятовал, их тогда много разных было, я так и не понял кто выиграл. Потыкались тут, тоже со мной пообщались, потом стали уходить и обнаружили, что они теперь про меня помнят, а помнить про меня нельзя. Так что один, видимо, храбро пулю в лоб пустил, чтобы парадокс дальше не расползался, а с остальными не знаю, что случилось, но видимо что-то придумали, раз в итоге одним этажом отделались.

Мы с ним ещё немного поговорили — он хотел, чтобы я зеркало разбил, освободил его, но мне что-то подсказывало, что всё-таки не зря его тут заперли. Он конечно недоволен был, шипел, глазами сверкал, страшно было, но я решил, что с меня хватит, и дал деру.

Ну вот, а когда я из чердака вылезал, то с вашими орлами столкнулся, товарищ лейтенант. Форма у вас интересная, конечно, не видел раньше таких «космонавтов». Небось сосед всё-таки из-за шутки про ЦРУ позвонил?

Лейтенант Анохин вздохнул. Сидевший перед ним мужик так и не понял, как близко был к тому, чтобы устроить катастрофу городских масштабов. Тем не менее, теперь понятно, что делать. Мужика устранить, как контактёра первого порядка; остальных жителей дома — расселить и на курс амнезиотерапии, отряд — так же, но на облегченный, достаточно сегодняшний день стереть, а себя… с одной стороны, он всё-таки не контактёр. С другой стороны,  слишком много подробностей узнал, заслушался этого балабола.

Похоже, пришла пора прощаться с профессией — оставить подробные инструкции по дальнейшим действиям с Объектом, но без лишних деталей про природу явления; амнезиотерапию придется взять глубокую, с полной очисткой лет службы.

Ну, хоть не пулю в лоб.

Через год отставной лейтенант полиции Анохин подыскал себе хорошую просторную квартиру — бывшую коммуналку. Особенно радовало, что двор был чуть просторнее, чем надо — как будто на лишний дом рассчитан.

Потом в школе вообще оказалось, что прошлое — оно не твердое, как гранит, а мягкое, как глина. В начальной школе наша классная точно знала, что пирамиды инопланетяне построили, в средней мы проходили бесконечных Иванов и опричнину, которая вообще была плохая, но вообще-то хорошая и на Грозного напраслину возвели, потом был Пётр, который молодец, прорубил окно в Европу и принёс прогресс, поэтому негодяй, оторвал нас от наших славянских корней; потом двадцатый век с постоянным скаканием взад-вперед между десятыми, двадцатыми и сороковыми, каждый раз минуя тридцатые — я помню что за два года официальное мнение про Сталина поменялось раза три. Ну про то, что после Хрущева история резко ускоряла бег, а на Горбачеве просто стыдливо заканчивалась я уже молчу.

В общем, скелет и скелет, фуражка, наган, черный дерматин. Может, из царской охранки. А может, чекист. Был чекист — и нет чекиста.

Наган я у него забрал — не то чтобы верил что он меня спасет, но ему он уже точно не пригодился бы, а мне мог. В конце концов, он уже застрелился, а я ещё нет, хы-хы.

Иду я дальше к двери, она всё приближается и приближается, и начинаю различать на ней красные полосы, а потом они уже складываются в кривые большие буквы, намалёванные краской: «ВРАГ НАРОДА».

Честное слово, у меня даже смешок не пробежал. Так-то я от политики далёк так же, как от истории, и все эти просьбы трудящихся с товарищами женщинами набили оскомину еще в анекдотах, но обстановка как-то смеху не особо способствовала. Наоборот, труп с наганом, мебель, которой лет больше, чем я могу свою родословную проследить… оно всё как-то приближало прошлое, заставляло подумать о нем как-то иначе. О том, что вот эти люди, которые тогда жили… этот вот на полу в том числе… они же эти все слова искренне говорили. То есть я к тому, что вот мне когда мастер говорит «дружище», или «братан» — я что-то чувствую, приятно на душе становится, он мужик суровый, просто так словами не бросается. И тут тоже, когда тот на полу кому-то говорил «товарищ», он же наверное тоже чувства какие-то испытывал, искренне имел в виду что тот другой ему товарищ. Или там что мировая революция это дело благое, и что пролетариев надо освобождать… они же правда в это верили, ну в начале по крайней мере, это же не пустые слова для них были.

Так вот, если они в слова тогда вкладывали настоящие чувства, то какие чувства должен вызывать кто-то, чтобы назвать его «ВРАГ НАРОДА»?..

А из-за двери тот самый бубнёж. И на меня опять такое чувство вины невероятное накатило, что я дальше не думал особо уже, распахнул дверь и вошёл.

Внутри было странно, так наверное правильнее всего сказать. На первый взгляд обычная как будто комната, но если стены считать, то их четыре, а если углы считать, то их пять. В центре стол стоит, на столе гроб, а в гробу покойник. Одет в мундир, красивый такой, с эполетами, шитый золотом, мне кажется при Советах такое не носили. Лицо я у него никак не мог разглядеть — точнее, оно как будто ускользало от меня, что ли. Вот вижу рот, нос, усы, глаза закрытые, выражение лица спокойное и строгое, но как будто вместе это всё в картинку не складывается.

В ногах у стола зеркало стоит, большое, как минимум в человеческий рост, потемневшее немного, окованное бронзой, а перед столом… граммофон. Ну серьёзно, граммофон же! И из него как раз бубнёж идёт. То едва различимый, то громкий, и слова из него трудно выхватываются: «в преступлениях против государя императора… виновен… в преступлениях против рода людского… виновен… в предательстве… в попустительстве… в лжи и обмане… в покупке душ… в растлении морали…», а раструб граммофона к покойнику повёрнут, ну видимо чтобы спалось лучше, так что слышно ещё хуже на самом деле чем я описал.

Так что я аккуратно, бочком, тихонько поближе пододвинулся — ну интересно же, что он такого насовершал, что ему лет через сто после смерти всё ещё приговор зачитывают, мельком взглянул в зеркало, и понял, что в зеркале-то у него глаза открыты. И следят за мной.

Финал

В стене напротив меня была дверь, только что-то с ней было не так. Я стоял и смотрел на неё, как баран на новые ворота, и чем дольше смотрел, тем больше у меня болела голова, а я всё не понимал и не понимал почему она болит, а потом понял, что дверь на самом деле была невозможная. Неевклидова. У меня в детстве советская книжка была то ли по математике, то ли по физике, в целом ничего такая, занимательная, ну и там была глава про оптические иллюзии. И там среди них были и лестницы Эшера, и какая-то фиговина где с одной стороны смотришь — что-то типа трезубца, начинаешь взглядом вести — в конце оказывается что зубцов только два, и вот я смотрю на эту дверь, веду по ней взглядом, а у меня голова все больше и больше болит, потому что ну не работает так, понимаете, ну не может она быть в стене которая ко мне под вот таким углом, а сама при этом быть под другим.

Ну я присел на диван посидеть, успокоиться. На дверь старался не смотреть, потому что она всем своим видом намекала либо на то, что у меня поехала крыша, либо на то, что мир устроен как-то не так, как я привык думать, а мне оба варианта не нравились, не знаю даже какой меньше. Подошёл к окну, выглянул в него – там всё тот же хмурый питерский двор под хмурым питерским серым небом. Подёргал ручку, и к моему удивлению окно с трудом и скрежетом, но открылось. Высунулся, посмотрел вверх, посмотрел вниз. Сверху окна чердака, снизу окна бабульки. Всё чинно-благородно, как и должно быть. Было бы быть, если бы этаж существовал. Отвернулся от окна проверить, как там дверь, но она, к сожалению, не сдавалась – была всё такой же невозможной и неевклидовой. Прошёл мимо, всем своим видом показывая, что в эти игры не играю, поднял лестницу с пола, приставил обратно к люку. Бросил ещё взгляд на дверь – ну вдруг она одумается, начнёт вести себя прилично… Ничего приличного в ней, конечно, не было, она продолжала от всей души насмехаться над моим здравым смыслом.

Тут я немного подышал, убедился, что люк всё ещё на месте, что через него видно чердак, что лестницу я приставил, и пошёл к двери. Ну мало ли, всё ещё нельзя было исключать возможность неевклидовых армян, которые играли бы за ней в неевклидовые нарды.

Дверь открылась легко, как будто была самой что ни на есть обыкновенной благопристойной дверью. За ней оказался немного пошарпанный, обветшавший коридор с единственной дверью в конце. На первый взгляд ничего такого, так что я пошёл дальше.

Оказалось, что “что-то такое” всё-таки есть – с каждым шагом противоположная дверь как будто удалялась от меня, как будто коридор растягивался, становился длиннее. Знаете как в кино, когда камера как будто отъезжает от персонажа, но на самом деле остаётся на месте, и у него за спиной всё такое вввууум назад. Не помню, как называется. За спиной при этом всё оставалось как было, я проверил – ну в том плане, что дверь из которой я пришёл вообще от меня не удалялась, до неё всё ещё было рукой подать, в общем как тот же спецэффект, только наоборот. Я и пошёл дальше – терять вроде было нечего, если что выход прямо у меня за спиной. "Моя дверь всегда открыта", как говорила наша кадровичка, которую невозможно было застать в кабинете.

Не знаю, сколько я так шёл, но в какой-то момент ситуация резко поменялась – дверь за спиной стала стремительно удаляться, а передо мной – стремительно приближаться. На стенах стали появляться какие-то пятна и проноситься мимо меня, а потом я чуть не споткнулся об него.

Ну, о труп.

В общем, кнопку пятого -- или какого?! -- этажа я подрезал немного, почистил, нажал... и ничего.

В принципе, если представить, что... хм... аномалия существовала уже на моменте пристройки лифта, то в чём-то даже логично. Заказали панель на шесть кнопок, потому что этажей -- шесть, а потом не смогли одну из кнопок никуда подключить, потому что этажей -- пять. Представляю, как дальше всё выглядело. "Вы там считать не умеете", "да вы там допились до белой горячки", "да вы", "да я". Плавали -- знаем.

Побеждённый, но не сломленный, я вышел во двор покурить. Опять подсел к бабке на лавке -- ну где ей ещё время проводить. Пожурила меня, что за здоровьем не слежу -- пью, курю, баб не вожу. Сказала мол смотри, станешь как Алёшенька. На вопрос "ху из мистер Алёшенька" оказалось, что так моего соседа снизу зовут. Вот как у людей, эээ, в возрасте бывает -- один день "алкаш ентот", другой день "Алёшенька".

На справедливый вопрос про сфигали мне становиться как Алёшенька, со слов бабки получилось, что он когда в доме селился нормальный был мужик. Скорее даже парень. Помогал ей иногда чем мог, а запил потом уже. Начал про какое-то замаливание грехов говорить и прочую муть, ну и покатился по наклонной.

В общем по-дурацки как-то день прошёл, оставил меня с какими-то паршивыми ощущениями, что стану действительно как Алёшенька. Ночью почти не спал, и бубнёж ещё громче стал. И что-то в этом бубнеже такое стало чудиться мне... обвиняющее, что ли. В три часа ночи сидел, смотрел в пол, думал что надо как-то объяснить там, что я ни в чём не виноват. Если честно, мысли совсем странные полезли -- что надо в полу дыру просверлить, спуститься и всё объяснить.

Тут я опять себе про Алёшеньку и его печальную судьбу напомнил и никакую дыру сверлить не стал, а подумал, что пора бы озаботиться переездом. Но перед этим... Если у себя в полу дыру лучше не сверлить, то напротив меня-то чердак... Никто там не живёт... Одним глазком хоть посмотреть, что за чертовщина такая... В худшем случае просверлю маааленькую дырочку бабке в квартиру, она и не заметит -- со слухом у неё прямо скажем так себе.

Найти ключи от чердака был тот ещё квест, но нет ничего невозможного для человека, который взял на работе отгул и твёрдо намерен использовать его на триста процентов.

На чердаке я раньше не бывал, повода как-то не было. Он оказался весь в каких-то обломанных бетонных плитах, арматуре -- в общем, строительном мусоре. И покрыт ровным слоем серой бетонной пыли. Ещё он оказался сильно побольше, чем моя квартирка. Вот где надо обустраиваться-то было.

Я по чердаку послонялся без особого плана, посмотрел на лестницу вверх, на крышу, успокоил себя тем что гештальт закрыт, никакую дырку я конечно не буду в полу сверлить, и собирался уже уходить, когда увидел в полу люк. Деревянная такая квадратная дверца, подгнившая, рама жестью обита. И большой такой амбарный замок, доброоотный такой. Проржавевший немного. Скважина чем-то красным залита, типа воска, в воске пятиконечная советская звезда выжата, и под воском старая пожелтевшая бумажка с надписью "Опечатано".

Ну, думаю, одним глазком. Может там армяне в нарды играют, а я съезжать собрался. Взял пару арматурин с пола, замок крякнул, хрустнул, дужка треснула, ура-победа, люк открыт.

Лучше бы там армяне в нарды играли.

Продолжение

Ну и вот, чудилу этого я перестал особо видеть, потому что он по какому-то своему часовому поясу живёт, а бабку часто вижу во дворе, сидит на лавочке кости греет. Вчера после смены раздавил пузырь, расчувствовался немного, подсел к ней потрындеть, про историю Петербурга там, про блокаду, про детство её тяжёлое, ну и мимоходом как-то сказал, что как мол нехорошо, что кнопка в лифте ровно у её этажа не работает, приходится поди через мой этаж ездить, а я её и не видел там ни разу.

Тут она странно очень на меня посмотрела -- да нет, говорит, милок, у меня с этажом всё в порядке, я думала это ты с шестого на пятый пешком спускаешься. Я-то, говорит, на четвёртом живу. Ну думаю ясно, бабушка старая, крыша потекла немного, в цифрах путается. Не, говорю ей, я на шестом этаже живу, бабуль, значит ты на пятом, я же к вам одно время по лестнице чаще чем на работу ходил.

Поспорили ещё немного, стали считать этажи. Я говорю ей -- давай по окнам считать, вот смотри, раз, два, три, четыре, пять, шесть. Вон мои окна, вон трещина, родимая, которую я зимой заклеивал. Она мне -- ну давай, раз, два, три, четыре -- вон моё окошко с фикусом, а вот с другой стороны кухня алкаша этого, соседа моего.

Тут я начал чувствовать, что крыша потекла уже у меня. Реально считаю до её окон -- четыре, до своих -- шесть. Но между нашими этажами-то окон нет. Потому что этажа между нами тоже нет. Я же буквально над алкашом живу. Она тоже заволновалась немного, у неё тоже каждый раз разные цифры стали получаться, она прям задумалась. Ну я её успокоил немного, пошёл домой отоспаться, но какая-то оторопь осталась немного.

Ночью опять бубнёж начался, в этот раз такой громкий, что даже осушитель не спасал. Я пошёл было опять по лестнице, потом вспомнил дневные упражнения в арифметике, и решил проверить -- нажал в лифте четвёртый этаж, двери открываются, а там... реально бабкин этаж. Ну и алкаша. Выхожу, ничего не понимаю, иду по лестнице -- следующий этаж сразу мой. Самое-то странное что лифт по времени как будто действительно два этажа едет, как с шестого на четвёртый, но нет же никакого этажа между нами, в общем чертовщина какая-то.

Алкашу я для проформы позвонил в дверь, он опять истерику устроил, бубнёж пропал, но тут я уже начал задумываться... А что, если правда он не виноват? Что, если бубнёж не из его квартиры идёт, а откуда-то ещё?.. Завтра попытаюсь кнопку в лифте починить.

Продолжение