Серия «Капитализм-раскольник»

Ещё одним фанатом виртуала стал Баладжи Сринивасан. Он мечтает об «облачной стране» (cloud country), которая бы объединила миллионы единомышленников онлайн. В наше время часто менее важно, где ты живёшь, чем в каких онлайн-сообществах ты вращаешься. Идея сетянина, конечно, не нова, но Сринивасан сделал вывод о возможной материализации из облака на бренную землю. Для этого не нужно искать какой-то Эдем, а представить свою квартиру посольством Облачной страны, которая станет архипелагом, подобным Индонезии. Связывать острова между собой может цифровая инфраструктура: платёжные системы, банковские счета, удалённая регистрация бизнеса. Со временем граждане Облачной страны захотят жить вместе, образуя микронацию. Интернет-платформы продемонстрировали возможность быстрого масштабирования годной инициативы. Свою модель Сринавасан назвал «коллективным исходом». В отличие от типичных либертарианцев, он любит использовать язык демократии, выступая за «демократию ста процентов», то есть за полное единомыслие. Звучит привлекательно до тех пор, пока не поймёшь, что в его воображаемом мире каждый имеет не голос, но какое-то количество акций, и решения принимается не большинством голосов, но большинством акций. Ну а инфраструктура… Она частная. Фейсбук, например, частное предприятие, которому мы предоставляем свои личные данные в обмен на услуги.

Такую уверенность в независимости в виртуале Сринавасан получил из своего опыта в крипте. Он начал во время, когда биток стоил всего 258 долларов. Через шесть лет он стоил уже в 240 раз дороже. Адепты биткойна, по его словам, материализовали валюту через ролевую игру живого действия. А почему бы тогда не материализовать целую страну? Не так давно капиталистическая пресса материализовала современные нации на субстрате средневековых народностей, вбросив в него закваску из культурного контента. Современные онлайн-медиа обладают таким же потенциалом.

Пандемия ковида подстегнула надежды онлайн-активистов. Пошли разговоры о «цифровом исходе». Майами раскрыл обьятия для цифрового сектора. По сути, это было очередное привлечение инвесторов низкими налогами и слабым регулированием, но Сринавасан называл Майами «латиноамериканским Сингапуром». При всей болтовне о строительстве Облачной страны с нуля, её адепты чаще всего искали кого-то, кто предоставит им нужную инфраструктуру: охрану, энергию, сервера, помещения. И всё же ход пандемии показал, что надеждам Баладжи не суждено пока сбыться. Простой народ никуда не побежал, а остался на своём месте. Крипта не изменила мир финансов, став лишь ещё одним из его инструментов. Те же, кто хотели свалить в Метавселенную, не нашли чего-то похожего на неё, но всего лишь новую хомячью клетку в частном коливинге. В очередной раз визионеры забыли о том, что зависят от простого человека. Так и сингапурские власти парили на волне самодовольства, что побороли ковид, пока город не накрыла волна вируса, расплодившегося в мигрантских массах.

В начале 2022 года Патрик Шумахер представил свой проект экстраординального города. Там были впечатляющие галереи и аудитории, залы и рестораны. Архитектор сделал своё имя мегапроектами, разбросанными по планете, в числе которых были стадион и аэропорт в Пекине, завод БМВ в Лейпциге и научно-технический музей в Шеньжене. Но последний проект был наиболее близок к политическим принципам Патрика. Когда-то он был социалистом, но под влиянием кризиса 2008 года сдвинулся к идеям Ротбарда и фон Мизеса, которые пророчат неизбежный коллапс системы, основанной на фиатных деньгах. Новый кризис неизбежен, но после него нужно будет строить новый мир. На мировом конгрессе архитекторов Шумахер стал говорить, что правительствам нужно свернуть программы строительства социального жилья, отменить все стандарты и приватизировать улицы, площади, общественные площадки и парки. Нельзя идти против свободного рынка, нужно встраиваться в него.

Проблема у Шумахера в том, что его воображаемый город пока не существовал. Он собирался поместить его на территории, заявленной одним предприимчивым чехом на нейтральной полосе между Сербией и Хорватией в излучине Дуная. Либерленд должен был стать стартапом с системой голосования, завязанной на размер собственности гражданина. Как в ОЖК.

Либерленд

Конечно, у проекта нулевые шансы на успех. Хорватские пограничные катера не дадут никому ступить на эту землю. Зачем же было Шумахеру тратить время и деньги? Он объясняет свою мотивацию марксистским тезисом о том, что базис определяет надстройку. В автоматизированном мире с прогрессом искусственного интеллекта отпадёт нужда в демократии – артефактом древнего мира в истории капитализма. XXI век – век успешных анклавов, притягивающих финансы, бизнес и новую мировую элиту. Когда производственные отношения сдерживают развитие производительных сил, неизбежна революция. И вот сейчас этот момент настал. Наступила пора распустить Евросоюз и расколоть Испанию, Германию, Италию на части. Следующая волна кризиса может привести к откалыванию Шотландии, которая потерпит крах, как социалистический проект. И вот тогда на сцену выйдут правые либертарианцы.

Окончание Холодной войны привело к экспорту с Запада не только либеральной демократии, но и более эффективный недемократический капитализм, опробованный и отточенный в Азии. В рамках своей инициативы «Пояс и путь» Китай выстраивает цепь торговых путей, соединяющих анклавы, по типу концессий, навязанных ему же в девятнадцатом веке. Он видит будущее в торговых коридорах, связывающих узлы капитализма в разных странах. Другие страны тоже пытаются внедрить китайский опыт. Например, Саудовская Аравия собирается вложить до 500 миллиардов в свою зону Неом на иорданской границе.

Конечно, есть риски. Уже известная нам P&O, которую перекупила DP World, решила в 2022 году сэкономить на зарплатах, для чего взяла и выкинула все 800 тысяч своих работников на улицу без предупреждения. При этом им всем было предложено заключить новый контракт с 5,15 фунтов в час. Это где-то половина британской минималки. А что, ведь суда компании ходят чаще всего не под британским флагом. А Бермуды, Багамы и Кипр вряд ли имеют минималку вообще.

Недемократический капитализм побеждает. Всё больше людей восторгается азиатскими экономическими чудесами. Специальные зоны расплодились по всей планете. Они повсюду, но всё же они не кажутся островами свободы от государства. Скорее, сами государства используют их для своих целей. Это не конкуренция тысячи суверенных территорий, нет. Это усиление положения немногих сверхдержав государственного капитализма. Это захват существующего государства без необходимости основания нового.

Сепаратизм получает силы на волне паники и желания найти убежище. Сегодня, когда изменение климата стоит на повестке дня, многие пытаются создать места, где проблемы климата были бы решены. Недостатка в проектах нет. Это и вышеупомянутый аравийский Неом, и остров Эко Атлантик, который один миллиардер строит у берегов Нигерии, и искусственные острова Дубая, и проект Сердца Европы у берегов Германии.

Что бы не шептали нам фантазии, зона никогда не сможет сбежать с планеты. Да и планета заселена под завязку, так что свободного места, по сути, нет. Это положение вещей ясно демонстрируется современной историей Гонконга, который превратился из «острова Адама Смита» в новую версию Восточного Берлина, в котором международный капитал всё ещё пользуется свободой перемещения. Но ведущую роль в финансах и торговле у Гонконга уже отобрали. Центр тяжести азиатских финансов перемещается на Шанхайскую биржу, а гонконгский порт уже не третий в мире, как в 2012 году, а восьмой. Между ним и Сингапуром уже втиснулись четыре китайских порта и южнокорейский Пусан. Made in Hongkong уже в истории. Сегодня правит Made in China.

Но этот город отказывается умирать. Активисты, требующие демократии, подвергаются полицейским репрессиям. Что делать? Воспользоваться словами Брюса Ли: быть водой. Их заливают слезоточивым газом, но только будущее покажет, что будут означать эти слова для Гонконга.

Опустоши свой разум. Будь без формы. Как вода. Вода может течь, но может и разрушать. Будь водой, мой друг.

Будь водой

Все эти зоны на подхвате у крупного госкапитала – прямое следствие процесса глобализации и дробления суверенности. Зона не имеет смысла вне свободы торговли. Поэтому их будущее будет неразрывно связано с политическим будущим всей планеты. Сохранится глобализация – будут повсюду цвести зоны. Развалится планета на блоки – они будут цвести лишь на стыках между блоками. Также играет роль экономическая система. Сегодня кажется немыслимым демонтаж или даже реформирование капитализма в сторону придания ему «человеческого лица». Эти попытки обречены на неудачу, ведь в условиях свободы торговли твой товар станет дороже, чем у конкурента, который практикует дикий капитализм свободной зоны. Если тебя не купят, то рано или поздно банально завоюют.

А война в наши дни становится всё шире и злее. Быть может, наши потомки будут описывать наше время, как время Третьей мировой. Однако, помимо неизбежного пессимизма, современная ситуация даёт и повод для надежды. Любой кризис – это не только опасность, но и шанс, если верить толкованию китайского иероглифа Джоном Кеннеди. После войны многое придётся начинать с чистого листа. Нужны будут рабочие руки, нужен будет труд. А значит, на капиталистическую жадность можно будет одеть одеть намордник. Я надеюсь, что всем станет от этого легче.

Правых либертарианцев привлекают в Дубае не сверкающие гигантские небоскрёбы, а радикальный плюрализм и готовность идти навстречу инвестору. Это не государство-корпорация. Это – страна с множеством систем, тестовый полигон для фантазий того же Ярвина.

Начало своего взлёта Дубай частично проспонсировал контрабандой золота в Индию в обход торговых ограничений. Хоть они не были колонией, их отношения с Британией всегда были тёплыми. Оставление бывшей мировой державой своих военно-морских баз в 1968 году было встречено с явным неудовольствием. В 1971 году эмиры объединились в ОАЭ со столицей в Абу-Даби. Запасы нефти стали их счастливой звездой, принося Дубаю до 600 миллионов долларов ежегодно. И вот уже королева Елизавета торжественно перерезает ленточку у первого небоскрёба, пускает воду в сухой док для супертанкеров и открывает порт СЭЗ Джебель Али. Зоне дали экстерриториальный статус, 2000 гектаров земли, а также такие плюшки, как возможность стопроцентной иностранной собственности и освобождение от налогов для физических лиц. Ну и, конечно, гарантия покладистой рабочей силы, живущей под постоянной угрозой депортации. Всё – для блага инвестора.

Дубай – лоскутный ковёр различных юрисдикций, каждая со своими законами. После 2002 года уже повсюду в эмирате иностранцам разрешили приобретать землю в собственность. После этого мир стал свидетелем расцвета знакомого по Штатам формата ОЖК. Дубай стал образцом глобального города с его вертикальностью, новизной и эксклюзивностью. Богатенькие всего мира стремятся вложиться в тамошнюю недвигу. Вкладываться – вкладываются, но, по факту, не живут. Многие критики называют эти жилые кварталы «зомби-архитектурой XXI века». Прошедшие с начала дубайского эксперимента годы показали, что проект свободных зон стал не точкой сборки, но мобильным комплектом из капитала, труда и технологий для повсеместного распространения.

Это делается с помощью таких полугосударственных организаций, как DP World. Экспансия началась с порта Джидды, потом была Малайзия и африканские страны. Консалтинг в России, меморандум о взаимопонимании с Ливией, обмен опытом с Румынией, бизнес-парк в США, покупка знаменитой британской P&O и даже 20% лондонской биржи – вот далеко не полный список активности Дубая на международной арене. И не забыть про порты на побережье Африканского рога в Джибути и Сомалиленде. И всё бы было безоблачно в этой истории успеха, но случился финансовый кризис 2008 года, и DP World попросил отсрочки по займам. Дубаю не дал погибнуть другой эмират – Абу-Даби.

После всех разговоров, начавшихся после краха системы социализма, выяснилось, что лучше всех в плане инвестиций и туризма чувствуют себя не демократии, а такие места, как Дубай и Сингапур. Бизнесмены ценят единовластие и порядок автократии. Если попытаться расставить страны с помощью критериев, предназначенных для оценки бизнеса, то Дубай выиграет во всех категориях. Бизнесу не нужна свобода прессы и права граждан. Бизнесу нужна охрана собственности. Наблюдатели отмечают парадокс: Дубай создаёт монументальные объекты инфраструктуры… и прячет их за колючей проволокой. Все эти свободные порты и пляжи, отвоёванные у моря – ОЖК без доступа широкой публики.

Палм-Джумейра

Журналисты часто указывают на тёмные стороны Дубая, такие, как отсутствие демократии, секс-трафик и эксплуатация. Но реакционеры, такие как Ярвин, считают это излишним и предлагают пересадить опыт эмиратов в такие места, как Ирак. Разбиваем на провинции, отдаём их частникам, раздаём местному населению неголосующие акции, а голосующие – продаём с молотка. И да, наводим строгую дисциплину. И всё! Новый Дубай не заставит себя долго ждать. Хотя… в принципе и сегодня в Ираке ситуация уже сильно напоминают подобные планы, особенно если обратить внимание на нефтянку, где американские компании чувствуют себя, как дома.

Но мечты Ярвина не реализованы до конца даже в Дубае, который имеет небольшое, но всё же гражданское население, а также эмира. Вот если бы сделать из эмирата настоящее акционерное общество! А почему бы не попытаться взять под управление какую-нибудь страну, которая на данный момент звёзд с неба не хватает?

Вы будете смеяться, но реализация подобных планов уже идёт. В 2009 году стэнфондский профессор экономики Пол Ромер задал вопрос: почему одни страны богатеют, а другие – беднеют? Всё дело в правильном наборе правил, то есть налоговой системы, трудового законодательства и охраны собственности. На более глубоком уровне они коренятся в культурных нормах, ценностях и верованиях. В ходе международной конкуренции побеждают страны с «правильными» правилами. Например, Гонконг. Поэтому было бы неплохо, если бы можно было уговорить бедные страны отдать куски своих малонаселённых территорий для управления богатым странам. Ничего не напоминает? Конечно, колониализм чистой воды!

Как частные школы Америки атакуют старомодные общественные учебные заведения, так и уставные города (charter cities) из плана Ромера нацелились на национальные государства. Первый опыт был получен на Мадагаскаре, где президент Равалуманана собирался отдать безвозмездно в аренду 1,2 миллиона гектаров сельхозугодий одному южнокорейскому конгломерату. А также он согласился организовать целых два уставных города по просьбе Ромера. Правда, эти планы не понравились местным элитам, которые устроили переворот и сбросили Равалуманану в 2009 году.

Но перевороты бывают разные. Ещё один случался в Гондурасе, где уже долгое время процветает практика специальных экспортных зон. В том же 2009 году к власти в стране пришёл Порфирио Лобо, который и решил поднять статус зон до уровня концессий девятнадцатого века, сделав их настоящими колониями по форме и содержанию, только что не по имени. Иностранцы в них заправляли бы судами, обучали полицию, организовывали школы, больницы и тюрьмы. Он добился сильного резонанса в прессе. Нью-Йорк Таймс вопрошала: «Кто хочет купить Гондурас?» Оставалось найти инвестора. Сам Лобо смотрел в сторону Канады, но та отказалась. Кому понравилась идея – это воротилам бизнеса из Кремниевой долины, особенно тем из них, кто придерживается либертарианских взглядов.

Публика вроде Патри Фридмана и Питера Тиля клюнула на предложение. Они организовались в группу инвесторов под названием Future Cities Development, которая объявила о планах привнести дух инноваций из Кремниевой долины в Гондурас. В 2011 году был подписан меморандум о взаимопонимании с правительством страны. Ещё один инвестор, Эрик Бримен, вложился в автономную зону Проспера у берегов Гондураса в 2021 году. По лучшим заветам Ромера, главным её сокровищем была юрисдикция с набором законов. Планировалось ведение бизнеса через интернет, не заезжая туда физически. Что-то подобное уже есть в Эстонии, где, начиная с 2014 года, можно стать «виртуальным резидентом» и зарегистрировать онлайн-бизнес. Как видно, правительство с правами и обязательствами и с народным суверенитетом, уходит в прошлое. Делается сознательный выбор в сторону корпоративного управления как основы сообщества.

Эти планы не укрылись от внимания населения страны. Разгорелись горячие дебаты о фрагментации национальной территории. У Бримена возникли ссоры с местными на фоне конфликта его службы безопасности с полицией. Город-стартап по лекалам Гонконга, Сингапура и Дубая пришёлся не по душе жителям бывшей банановой республики. Один местный рыбак назвал зоны «захватом государства». В 2021 году к власти пришло новое правительство, во главе которого встала Сиомара Кастро: жена свергнутого в 2009 году президента. Оно стало активно заниматься демонтажем законодательной основы зон. В апреле 2022 года её предшественник на посту был выдан в США по подозрениям в наркотрафике, и тогда же парламент единогласно признал закон о ZEDE неконституционным.

Откалывание от государства – не дорога в один конец. Конституцию, оставшуюся в наследство от Пиночета, пересматривают в Чили. Перу тоже надеется написать новую конституцию. Мечта народов о демократии вносит коррективы в планы анархо-капиталистов. Но лихорадка зон продолжается. Следующая станция – Сальвадор, где президент Букеле с 2019 года вознамерился сделать страну лидером мирового криптовалютного бизнеса. Появились планы строительства Биткойн-Сити с энергией, генерируемой вулканом и центральной площадью в форм лого биткойна. И вот уже прожектёры пытаются убедить Букеле сделать его «свободным частным городом», а также вентилируют ситуацию на этот счёт с бразильским президентом Болсонару.

Биткойн-Сити

Человечество не может без мечты. На горизонте появился ещё один фантастический остров.

Ох уж эти сказки. Ох уж эти сказочники. Правление Букеле длится уже пять лет, но что-то не наблюдается осязаемого роста инвестиционной активности. И в Примере дальше планов далеко не зашло. Видимо, демократические традиции всё-таки дают о себе знать. Да и хорошо помнит Латинская Америка, к чему приводят нововведения грингос.

А вот за успех Дубая можно только порадоваться. Потому что у них никогда не было демократии, в этом смысле они ничего не потеряли, но только приобрели материальное благополучие. Потому изложение автора трудно считать полноценной критикой: заборы, понимаешь ли, ему не нравятся. Да эти заборы построили в жаркой пустыне, куда никто по доброй воле не заходил до того, как их там возвели. Стенания об эксплуатации и авторитарности в отношении страны, которая за всю свою историю не имела опыта демократии, как минимум недальновидны, если не лицемерны. Мы видели, к чему приводят попытки насадить демократию извне: Ирак, Афганистан, Ливия, далее по списку. Под гнётом ненавистного Каддафи большинству ливийцев жило явно сытнее и безопаснее. Соседи это видят и потому не спешат к народовластию. Демократия – хрупкий цветок, который нужно растить столетиями.

Вторую мировую им удалось пережить без потерь. Договорились с Гитлером, но деталей не раскрыли. После войны Лихтенштейн укрепил свой имидж «рая для нервных капиталистов». Если швейцарские банкиры держат язык за зубами, то лихтенштейнские – не имеют языков вообще. Они прикрывали не только воров и олигархов, но и ЦРУ в их грязных делишках. Это был золотой век. По ВВП на душу населения Лихтенштейн обогнал даже Кувейт. И зарабатывали они не только финансами, а стали развитой индустриальной страной, производя и зубные протезы, и центральное отопление. Их модель была похожа на Сингапур: максимальная открытость для капитала и закрытые границы для новых граждан.

Большой долей своего успеха они обязаны предприимчивому принцу Хансу Адаму II. Ещё в шестидесятых его отцу пришлось продать полотно Леонардо да Винчи американцам, чтобы устроить принцу свадьбу. Но Ханс Адам был настойчив в продвижении имиджа своей страны и добился утроения активов к середине восьмидесятых, а также принятия Лихтенштейна в ООН. На вступительной речи он сделал удивительное заявление: все государства – явление временное, они должны быть готовы к своему неминуемому роспуску.

Он помнил судьбу империи Габсбургов и видел решением децентрализацию в рыхлый союз по примеру Священной Римской империи. Как тогда, государство могло бы полагаться во всём на частников, являясь само лишь «поставщиком услуг» для своих граждан-клиентов. Или акционеров? Да-да, это был знакомое нам либертарианство а ля Ротбард. Слова у князя не разошлись с делом. В 2000 году он предложил изменить конституцию с большими правами для себя, но с возможностью организовать референдум по отмене монархии в стране. И с правом выхода коммун из состава государства. Хорошо, что не отдельных граждан, но такое предложение тоже было! Нелегко было протащить это через парламент. В пылу дебатов Ханс Адам даже обещал продать страну Биллу Гейтсу и переименовать её в Майкрософт, хотя дёшево он бы не отдал: лихтенштейнский княжеский дом богаче даже виндзорской династии. Ему удалось продавить своё решение, после чего он передал бразды правления сыну в 2004 году.

Демонстрация 1992 года. «Мы хотим правительство, но не диктатора, которому не нужен народ».

Люксембургская модель побуждает некоторых романтизировать Средние века с их феодами и княжествами и конкуренцией между собой. Этот нарратив ставит идею евроинтеграции с ног на голову. Сторонникам Брекзита играл на руку факт свободы торговли и несвободы передвижения в случае Лихтенштейна. Одной из причин для либертарианцев защищать Лихтенштейн является то, что его модель в настоящее время находится под угрозой. Офшор занесён в чёрный список некооперативных государств, связанных с отмыванием денег. Утечка 2008 года продемонстрировала открытие счёта на имя собаки по кличке Гюнтер. Финансовым компаниям пришлось изменять уставы для ограничения анонимных счетов, а крупнейший банк Лихтенштейна потерял почти 10% активов по причине последовавшего за этим оттока клиентов. Ханс Адам возглавил линию защиты, выставившую Лихтенштейн жертвой «финансового империализма» и чуть ли не спасителем преследуемых налоговых уклонистов от «Четвёртого Рейха», то есть германского правительства.

Оригинальность Лихтенштейна в том, что ему удалось оседлать противоречивость между экономической интеграцией и политическим сепаратизмом. Появились даже те, кто понял буквально пропагандируемое Хансом Адамом право на отделение и провозгласил независимое государство Авалон со столицей в сельском швейцарском особняке. Основателя зовут Даниель Модель, он даже отчеканил свою монету и организовал конференцию по поиску мест на карте, куда можно сбежать от гнёта государства.

Модель у своей штаб-квартиры

Поиски анархистского Эдема идут уже много лет. Девяностые явили миру новый пример жизни в условиях анархии. После окончания гражданской войны 1991 года Сомали предоставили шанс анархо-капиталистам для реализации своих задумок. Одним из них был голландский юрист Михаэль ван Ноттен, который выступил с идеей безналоговой зоны с отсутствием регулирования. По его задумке, города и регионы в пределах этой зоны будут конкурировать между собой, предоставляя людям благоприятные условия для жизни. Идеалом для него являлся Гонконг. Но попытка создать подобное в Европе потерпела неудачу из-за запрета из Брюсселя. Из Европы ван Ноттен переместил фокус своей деятельности в карибскую Арубу, затем в Суринам, для которого он написал конституцию в лучших традициях либертарианства. В конце концов, он остановился на Сомали. Там он нашёл покровителя в лице лидера повстанцев, желавшего помощи в написании конституции на будущее. Там, под манговым деревом, он создал свой идеал устройства общества, который он называл критархией, то есть правлением судей. Это была анархия, но не беззаконие. Законы были.

Ознакомившись с сомалийскими клановыми реалиями, ван Ноттен написал свою конституцию для общества без государства. По его мнению, только оставив идею демократии и централизованного государства, Сомали сможет преодолеть наследие колониализма. Его идея была проста: нарушил закон – пусть клан твой заплатит за тебя, и иди гуляй. Но членов клана, как правило, связывают родственные связи. Один из сомалийских аксакалов предложил ему решение: собери своих дружков-бизнесменов и организуй свой собственный клан. Всего и делов-то. Ему даже придумали название: белое Сомали. Предложение хорошо сочеталось с другой идеей ван Ноттена: создание свободного порта на сомалийском берегу, где не взимали бы налогов и способствовали бы инвестициям. Директор этого порта (сам ван Ноттен) стал бы главой бизнес-клана, члены которого были бы связаны друг с другом договорными отношениями.

В конце девяностых он нашёл себе союзника в лице американского антрополога Спенсера МакКаллума. Жена ван Ноттена, по совместительству предводительница одного из местных племён, объяснила учёному, что её народ желал бы извлечь пользу из безгосударственности, которая представляет шанс для мирового бизнеса. Кланы предоставляют в аренду территорию для реализации новых планов. К тому времени МакКаллум уже давно занимался темой договоров и правосудия в племенном обществе, утверждая, что концепции собственности, свободы контракта и правосудия впервые были изобретены именно там. Ещё в семидесятых он пробовал строить прототипы нового мироустройства, сняв для этого мотель и назвав «Атлантида I». Потом была «Атлантида II» на борту судна, нашедшего себе последнюю пристань на Багамах. По его мысли, общество должно быть устроено по принципу торгового центра. Никто из арендаторов площади не ожидает общественного контроля над всем зданием. Так и в настоящей жизни нет никакого «народа». Ты подписываешь договор или уходишь на новое место.

Теперь перед ним открывались новые перспективы. Он написал:

Если появится «новое Сомали», это будет просто развитая версия традиционного доколониального Сомали. Оно предоставит путеводный свет в мире, разрушенном политической демократией, станет маяком человечества, которое утеряло свою опору.

Правда, для реализации своих анархистских фантазий панам атаманам не хватало золотого запасу. Они нашли партнёра в лице американского бизнесмена Джима Дэвидсона, с которым зарегистрировали компанию по дорожному строительству в офшоре Маврикия. Если строить государство, то надо начинать с дорог.

У себя на вебстраничке они поместили ссылку на посольство Княжества Фридонии. Это фиктивное государство существовало лишь в фантазии его создателей. Но оно, тем не менее, имело посольства в разных странах мира, выдавало паспорта и даже чеканило монету. Оно было детищем техасской молодёжной тусовки. Дэвидсон пообещал Принцу Джону кусок земли на территории Сомали. Но радость продлилась недолго. Через пару лет о Фридонии узнали сомалийские кланы, которые и выкинули ван Ноттена и Дэвидсона из страны.

Фридонийские монеты

Казалось бы, зачем рассказывать о пустых фантазиях чудаковатых неоколониалистов? Однако реальная история Сомали наводит на размышления. Хаос и анархия не привели к войне всех против всех, про которую писал Томас Гоббс. Лишившись государства, экономика Сомали не перестала существовать, а неуклонно росла. Рос ВВП, стабилизировалась даже оставшаяся после Центробанка валюта, росла даже средняя продолжительность жизни. Это было бальзамом на душу либертарианцев, превозносивших безгосударственное существование Сомали.

Автор объясняет этот успех готовностью местного населения к подобному существованию. Оно жило в условиях автаркии и было слабо интегрировано в структуры власти. Колонизаторы не отходили далеко от берегов, поскольку в глубине континента не находили ничего интересного для себя. Если взглянуть пристально на вещи, государство на территории Сомали не пропало, а просто произошла сепарация на множество микрогосударств на основе племенных связей. Одним из источников поступления финансов стали деньги, перечисляемые сомалийскими гастарбайтерами и беженцами своим родственникам обратно в Африку.

Также не стоит забывать, что самая успешная часть Сомали быстро восстановила свою государственность после развала власти. Исламская республика Сомалиленд на севере страны провозгласила о своей независимости, организовала правительства и министерства, так что обещания жены ван Ноттена были явно безосновательны. Члены её клана занимали вице-президентские должности. Да, с международным признанием у них проблемы. Но эффективность власти и возможности для бизнеса являются магнитом, притягивающим инвестиции.

Сомалиленд

Морские ворота страны – Бербера – имеет впечатляющую историю успеха. Уже после обретения Сомали независимости в пылу борьбы за влияние Советы построили один причал, а американцы – другой. Три четверти валютной выручки Сомали приходило через этот порт. В бурных девяностых оборот продолжал расти, а в июне 2021 года был открыт новый терминал для крупнотоннажных судов стоимостью в полмиллиарда долларов. Кто дал деньги? Дубай. Этот богатый эмират выстроил свой форпост на берегах Африки. Сомалиленд обязан своим успехом именно ему, а не своим кланам.

Порт Берберы

Навальный писал, что члены кооператива Озеро устраивали свои дела тоже через лихтенштейнскую компанию, регистрационные документы которой существуют лишь на бумаге и спрятаны в нужном месте. Так это или нет – не мне судить. Но выбор страны – красноречив. К сказанному автором могу прибавить, что Лихтенштейн не признал в своё время итоги Ялтинской конференции, чем воспользовались многие власовцы и прочая подобная публика, чтобы сбежать туда, а оттуда – куда подальше от Советов. Тем не менее, в стране – демократия. Она живёт по Конституции, притом ежегодно устраиваются референдумы по швейцарской модели. Короче – не всё так плохо на самом деле. Нам бы их проблемы, как говорится.

Глава про Сомали разочаровала своим отсутствием вывода. Хотелось бы узнать отношение автора к анархии вообще: хороша она или плоха? Я понимаю, что анархо-капитализм у него не в почёте, но как насчёт левой анархии а ля Дэвид Гребер? Так или иначе, существование без государства – действительно не катастрофа. Но, как показала история Сомалиленд, с государством успех приходит быстрее, и это – ключевой фактор.

Карта бантустанов на момент прекращения апартеида

Пожизненный правитель Сискея Леннокс Себе вознамерился построить у себя второй Гонконг и дал зелёный свет для либертарианских экспериментов на своей территории. Исконные земли были приватизированы, иностранные компании освободили от налогов. Они называли себя «африканской Швейцарией» и организовали так называемую экспортную производственную зону: офшор с законами, написанными в интересах инвесторов. К 1988 году там насчитывалось уже 80 маленьких тайваньских фабрик, делавших всевозможный ширпотреб. Типичная картина: низкие потолки с лампами дневного света, под которыми ряды плотно сидящих швей строчат на своих машинках. Этот «экономический бум», однако, базировался на господдержке, которая в одном лишь 1984 году составила свыше 20 миллионов долларов по нынешним ценам. Они могли себе это позволить на фоне удорожания золота в мире. Помимо того, инвесторов привлекало жестокое подавление любых актов сопротивления и запрет профсоюзов.

Несмотря на все проблемы, Сискей подавали моделью для всей страны. Леон Лув написал книгу, предлагая создать сеть кантонов по типу швейцарских. Каждый южноафриканец получил бы три гражданства: национальное, кантональное и местное. Таким образом планировалось создать нечто вроде рынка в политической среде. Люди могли бы работать в одном месте, но иметь гражданство другого. Так, в принципе, и было уже организовано для чёрных гастарбайтеров, работавших в преимущественно белых районах страны. На практике дошло до создания анклава «только для белых» под названием Орания, и это была инициатива снизу, а не сверху.

Флаг Орании

Как известно, рукава закасывают не только для работы, но и для борьбы. Орания стала популярным прецедентом и поводом для восхищения правых в остальном мире. Ещё одним прецедентом расовой сегрегации снизу послужило развитие Соединённых Штатов Америки после отмены дискриминационного законодательства. Несмотря на равноправие, чёрные гетто там никуда не делись и продолжают воспроизводить себя. Граждане-клиенты голосуют своими ногами, как говорится. А в обществе, состоящем из зон, не остаётся места для государственного перераспределения.

Апартеид ушёл в прошлое, как ушли в прошлое и Сискей, и прочие бантустаны. Но практики их живы, что можно увидеть на примере Лесото – настоящего государства, продолжающего служить резервуаром дешёвой рабочей силы для капиталистов ЮАР. Эта страна, имеющая формальный суверенитет, вынуждена мириться с тем, что большой сосед чувствует себя в гостях, как у себя дома. После окончания Холодной войны либертарианцы всего мира взяли курс на неограниченное право на отделение.

Важнейшей фигурой в тёплой компании раскольников был Мюррей Ротбард. В течение своей карьеры он разработал особенно радикальную версию либертарианства, известную, как анархо-капитализм. Он не терпел никаких правительств, называя государство «организованным бандитизмом», а налоги – «воровством в гигантском и безудержном масштабе». Всё, что даёт государство – безопасность, инфраструктуру, здравоохранение – можно получить у частника. Конституция не нужна, пусть будут контракты, а вместо граждан – клиенты. В течение всей своей жизни он не упускал случая находить признаки возможного раскола, будь то протесты левых против войны во Вьетнаме или сепаратизм Шотландии и Хорватии. Он очень уважал Людвига фон Мизеса, на чьи семинары он ходил в пятидесятых и основал институт под его именем в Алабаме. Этот институт и стал нести идеи анархо-капитализма в массы: благотворность раскола государств, необходимость возвращения золотого стандарта и оппозиция расовой интеграции.

Директором он поставил своего тесного соратника Лью Роквелла. Последний издавал новостную рассылку Рон Пола, популярную среди выживальщиков. Цитата:

Будьте готовы, если живёте недалеко от большого города с существенным чёрным населением, что как мужу, так и жене понадобится огнестрел и навыки пользования им.

Демонтаж системы апартеида в Южной Африке послужил уроком для этих деятелей, которые стали задумываться о ковчеге для белых уже в Соединённых Штатах. Палео-либертарианцы, как они себя называли, видели будущее людей, организованных снизу вверх на базе гетеросексуальной семьи. Развал Советского Союза они встретили с восторгом и начали примерять подобную ситуацию уже к США. Роквелл фантазировал о шоковой терапии, приватизации воздуха, земли и воды, распродаже автострад и аэропортов, отмене социальных пособий и возврату к золотому стандарту.

Всё же они поняли, что каким-то образом нужно будет строить новый порядок на развалинах старого. И здесь они нашли смычку с крайне правыми, с которыми разделяли идеологию переселенческого колониализма. По ней поселенцы согнали с земель индейцев, которые потеряли своё право на неё, не имея частной собственности, то есть, оказавшись прото-коммунистами. Их клуб Джона Рэндольфа выступал за автономию белых южан. Неоконфедераты, как их называют, вдохновлялись примерами из европейского сепаратизма.

Ротбард объяснял, что видение палео-альянса базируется на социальном консерватизме и выходе из состава государства. В программе – дезинтеграция и сегрегация, в политике – однородность. Попросту говоря – разогнать государство по мелким клубам по интересам. Для них это имело и экономический смысл в свете ожидаемого ими финансового коллапса. Маленькое государство легче встанет на ноги после кризиса. Ему же легче будет ввести золотой стандарт. Измельчение государств в результате сепаратизма должно было отвратить их от социал-демократии в сторону более жёсткого капитализма. Одним из ярчайших правых, двигавших эту идею, был ученик Ротбарда Ханс-Херман Хоппе. Он отмечал также, что чем меньше страна, тем менее она самодостаточна, и тем нужнее ей свобода торговли.

Хоппе организовал Общество собственности и свободы, вобравшее в себя клуб Джона Рэндольфа. В 2010 году на ежегодной конференции слово взял Ричард Спенсер, который запустил незадолго до того онлайн-журнал The Alternative Right. В своей речи он обрисовал будущее с общинами латиносов, чёрных и христиан-протестантов. Всё идёт к развалу, надо просто его ускорить и приготовиться к его приходу. Пройдёт немного времени – и Спенсер провозгласит в Вашингтоне лозунги, с корнями из мрачного прошлого:

Hail Trump! Hail our people! Hail victory!

Со временем Хоппе превратился в икону крайне правых. В своих книгах он обличает всеобщее равноправие из-за того, что оно лишило власти «натуральные элиты», которые организовывали общества в монархии. Система соцподдержки воспроизводит тупые толпы и подавляет таланты. Не хотите регресса – раскалывайтесь на мелкие коммуны. Но больше всего его поклонники восхищались призывами избавиться от неугодных:

При либертариальном социальном порядке не должны терпеть демократов и коммунистов... Их нужно будет физически отделить и изгнать из общества.

Они мечтали о новом Старом Юге, но их мечтам пока не суждено было сбыться. Однако движение в этом направление есть. Юг стал излюбленным местом для организации зон с налоговыми льготами и слабым трудовым законодательством. На Юге же получила особенно широкое распространение новейшая практика сегрегации: охраняемые жилые комплексы (ОЖК).

Подобного рода ковчеги с жёсткими правилами и отфильтрованным населением растут сегодня, как грибы, на просторах Штатов и за их пределами. Пионером в этой системе глобального апартеида является The Sea Ranch, где строительство началось уже в шестидесятых и где в девяностых 97% проживающих было из белого населения. Чем-то это похоже на Средневековье с его замками и натуральным хозяйством.

Средневековую систему воспевает сын Милтона Фридмана Дэвид. Он мечтает о строе, при котором всё приватизировано, а товары и услуги создаются исключительно частниками. Законы перестанут существовать, а вместе с ними – и демократия. В то время, как его отец восторгался Гонконгом, он сам смотрел в сторону Исландии. Под стать ему был экономист Брюс Бенсон, который считал любые государственные сборы, будь то налоги, штрафы или конфискации, неприкрытым воровством. По его мнению, полицию и тюрьмы нужно приватизировать, чтобы сделать их услуги дешевле, а улицы передать в собственность жителям, которые бы позаботились об их содержании в надлежащем виде и порядке. Совсем, как в ОЖК, где вместо принципа «один человек – один голос» часто царит «один квадратный метр – один голос».

ОЖК уже сравнивали с местным самоуправлением в КНР, с миллетами Османской империи, восхваляли свободу входа и выхода. Эта свобода автоматически, без всякого насилия, приведёт к формированию чистых в этническом отношении районов. По мысли Дэвида Фридмана, каждое сообщество вольно писать свои правила и законы. Проблема – не во власти, и не в законах. Проблема – в недостаточном количестве выбора между властями и законами. Излишне говорить, что в настоящем Средневековье всё было несколько не так. Это скорее косплей, чем оригинал.

Быть может, не случайно сын Дэвида и внук Милтона Пэтри Фридман – в прошлом реконструктор и фанат фестиваля Burning Man. Пэтри занимается построением плавучих ковчегов, то есть ОЖК с самообеспечением, на продажу. Сегодня – живёшь под одним флагом, завтра – под другим. Свобода!

Плавучий город

Если оглянуться по сторонам, то можно констатировать, что мечты анархо-капиталистов потихоньку претворяются в жизнь. К 2000 году почти половина всех новостроек на юге и западе США представляли собой ОЖК, а за стенами и заборами жило семь миллионов домохозяйств. Ещё одна горячая тема – школа на дому, которая ещё полвека назад охватывала всего 20 тысяч детей, а сегодня – уже 1,8 миллиона. Правда, глядя на правила, которые пишутся для жителей ОЖК, видно, что до свободы выбора там далеко – слишком однотипны. Ни тебе политической пропаганды, ни распространения прессы. Можно получить штраф просто за то, что поставил деревянные качели вместо металлических. Короче, приватизация закона и порядка необязательно улучшит личную свободу, что признаёт и Дэвид Фридман.

Что это так, можно увидеть в недалёком прошлом самих Соединённых Штатов, когда в частных корпоративных городках Запада дома строила компания, а босс предписывал их внешний вид. Работники отоваривались в корпоративных магазинах, платя корпоративными же талонами. Расы и нации жили отдельно друг от друга, практиковался сухой закон, профсоюзы были строго запрещены, а за забастовки бесцеремонно выкидывали прочь. Кое-где члена профсоюза нельзя было даже пригласить к себе в гости. Один угольный босс любил говорить:

Хорошее королевство лучше плохой демократии.

Правда, он ничего не говорил о плохих королевствах. Впрочем, в мечтах анархо-капиталистов, у людей будет выбор между разными мини-княжествами. Но, увы, лишь в их мечтах. Уже сегодня видно, что будут они все на одно лицо.

Знаете что? Если будущее Соединённых Штатов будет именно таким – меня это не удивит. Правда, трудно будет рассчитывать на то, что подобное устройство окажется высокопроизводительным, то есть сможет прокормить большое число людей. А значит, кому-то придётся расстаться с жизнью. А значит, переход к такому государству может состояться только через кровь и насилие. Об этом анархо-капиталисты не говорят, а зря.

Канэри-Уорф вечером

Успех колонии заставил задуматься о его рецепте метрополию. Уже бурно росли прибрежные зоны Китая, как британские политики загорелись идеей создания «королевских колоний» в пределах городов, которые бы не имели регулирования движения людей, товаров и капитала. Первый бюджет правительства Тэтчер включил в себя одиннадцать зон предпринимательства. Результаты, однако, не обнадёживали. В 1985 году началась стройка небоскрёбов на Собачьем острове. Застройщики клюнули на дешёвую землю (одна шестая рыночной цены), инфраструктуру и возможность обойти земельное законодательство. Через год первый самолёт приземлился в новом аэропорту рядом с новым банковским кварталом.

Это строительство стало поворотным моментом. Если в начале века Британия импортировала практически всю еду, то после мировых войн она занялась продовольственной безопасностью. Королевские доки с их зерновыми терминалами перестали быть нужны. На их территории и построили аэропорт. А Лондон снова стал торговать не товарами, а деньгами. В процессе организации зоны было преодолено сопротивление местного самоуправления в лице Совета Большого Лондона, у которого был свой Народный план для развития бывших лондонских доков. Тэтчер очень постаралась, чтобы уничтожить этот Совет. «Красный Лондон» поставили на колени. К середине девяностых Канэри-Уорф стоял монументом новой столицы, поглотив около 1,3 миллиарда государственных средств в форме налоговых льгот и инфраструктуры.

Началась эпоха торговли не только деньгами, но и недвижимостью, приобрести которую стало незазорно и олигарху с континента. Не даром к 2005 году британская столица приобрела неофициальное прозвище «Лондонград». К 2012 году 85% элитной недвижимости Лондона (и 50% Нью-Йорка) было в руках иностранцев. Четверть богатейших граждан Британии имели главным источником богатства собственность. Лондон всасывал в себя богатых, выплёвывая бедных взамен.

На подобном процессе обогатился один известный застройщик – Дональд Трамп, который строил только там, где давали серьёзные налоговые льготы. Прорывным проектом стал отель Hyatt в Нью-Йорке в 1980 году, который обошёлся городу в 360 миллионов. Потом уже, когда стал президентом, он не забыл своих коллег-застройщиков, предоставив им специальные льготы в виде зон возможностей. Конечно, он не был единственным выгодополучателем сложившегося положения дел. В качестве ещё одного примера автор приводит историю строительства штаб-квартиры Amazon в Нью-Йорке (3 миллиарда помощи от государства) или Hudson Yards (6 миллиардов). Чтобы получить господдержку, в состав этого элитного района включили кусочек депрессивного Гарлема.

Hudson Yards в 2021 году

Вернёмся в Лондон, где в прошлом десятилетии появились охраняемые жилые комплексы в небоскрёбах. К 2012 году Канэри-Уорф приютил уже больше банкиров, чем сам Сити, в то время, как общее число владельцев недвижимости стало падать с 2003 года. Сказка о демократии мелкого собственника превратилась в грубую реальность частного захвата общественного богатства.

Но всё имеет свои пределы. В недавние годы так называемые «герои-налогоплательщики», которых Борис Джонсон в 2013 году предлагал автоматически наделять рыцарским титулом, потянулись на выход. Абрамович продал Челси. Очередной перспективный район Королевских доков стал напоминать город-призрак. Знаковый проект Spire London высотой в 235 метров, удалось довести лишь до стадии котлована. А должны были сдать уже в 2020 году. Город небоскрёбов стал превращаться в город котлованов на фоне бегства капиталов. В настоящее время стали задумываться о возрождении городского самоуправления, вспоминая разваленный Тэтчер Совет Большого Лондона.

Где речь идёт о Гонконге и Лондоне, нельзя умолчать о Сингапуре. В отличие от Гонконга, там главные решения принимало правительство. Оно пожертвовало идеей самодостаточности в пользу открытости рынку. Из остального мира можно взять всё: и товары, и услуги, и рабочую силу. Да, при этом ты теряешь определённую долю безопасности, но можешь выиграть материально, держа нос по ветру и реагируя на запросы глобального рынка. К 2017 году иностранные работники составляли порядка 40% от населения страны. Случится кризис – и их выпрут, не предоставив положенной обычным гражданам господдержки. Сингапур трудно отнести к светочам мировой демократии. Страна проводит многопартийные выборы, но их трудно назвать свободными. Правит всегда одна партия, Ли Куан Ю возглавлял правительство с 1959 по 1991 годы. Жёсткий госконтроль оправдывается ссылками на «прагматизм» и конфуцианские традиции. Фукуяма, после того, как написал о конце истории, специально оговорился о потенциальном конкуренте западных либеральных демократий: «мягком авторитаризме» Юго-Восточной Азии. Ярчайшим представителем которого и является Сингапур.

Уже в начале девятнадцатого века англичане сделали Сингапур свободным беспошлинным портом. После открытия Суэцкого канала работы прибавилось, а затем порт стал одним из звеньев цепи угольных станций британского флота, на котором базировалось господство империи. Как и у Гонконга, экономика Сингапура была построена на трафике опиума, доля которого до 1900 года доходила до половины оборота. Потом пришли другие продукты: каучук, олово, нефть. Все эти товары нужны и для военной экономики, что не укрылось от взгляда японских милитаристов. Поэтому вместе с Перл-Харбором, 7 декабря 1941 года японские бомбы полетели и на Манилу, и на Гонконг, и на Сингапур. После войны Штаты заставили Британию уйти, уйдя и сами с Филиппин.

Ли Куан Ю сделал из страны «ядовитую устрицу», которую трудно проглотить. Для этого он создал внушительную армию. Второй целью стало держаться возле крупной рыбы, то есть при старом и новом хозяинах – Великобритании и США. От коммунистов избавились без малейших терзаний, а статую колонизатора Раффлза оставили в покое (не то, что индонезийцы). Эта статуя послужила путеводным маяком для западных компаний, которые сделали из Сингапура второй порт планеты. Помогло этому быстрое переоборудование на контейнеры (Лондон не справился, после чего пришлось строить на месте обанкротившихся доков небоскрёбы).

Статуя Стэмфорда Раффлза в Сингапуре

Начали с эксплуатации дешёвого труда по примеру Пуэрто-Рико, но к восьмидесятым стали двигаться вверх по цепи стоимости в сторону электроники и полупроводников и выстроили финансовый сектор. Сингапур стал одним из крупнейших офшоров мира. Начиная с 1968 года, банки стали выдавать займы в долларах, а десятилетием спустя были отменены ограничения на продажу иностранных валют. К 1994 году Сингапур догнал бывшую метрополию по ВВП на душу населения. Секретом успеха исследователи называли конфуцианские культурные традиции и коллективные ценности. Они служили компонентой сингапурской модели, которая была чем-то большим, нежели страной-корпорацией. Упор на культуру помогает оправдывать подавление гражданских свобод в Сингапуре. Как и в Гонконге, там сочетали экономическую открытость с политическим контролем.

Глобализация принесла призывы к свободе, но Ли сказал в 1974 году, что перед тем, как делить, надо вырасти. Его слова стали примером и для китайских коммунистов, столкнувшихся с необходимостью пересмотра традиционной риторики после подавления студенческих демонстраций в 1989 году. Обе страны допустили неравенство в среднесрочной перспективе, чтобы добиться долгосрочного роста. Сотни китайских делегаций посетили Сингапур в одном лишь 1992 году. На территории КНР появилось множество мини-Сингапуров со своими собственными законами и системами соцобеспечения, списанных с оригинала. Насаждение конфуцианского капитализма замаскировало оставление Китаем социалистической модели, сделав новую модель более самобытной на вид.

В то время, как остальные страны мира объединялись в торговые блоки, Сингапур стал талисманом для евроскептиков и ультраправых вообще, которые вопили о том, что международные договора являются троянскими конями для левых, вставляющих в эти договора свои хотелки. Там с раннего детства внушали, что никто тебе ничего не должен. У них нет общественной медицины, но есть обязательные счета в банке, куда должны откладывать на лечение, пенсию и жильё. Под разговоры о конфуцианской заботе о родителях расходы по обеспечению ухода переложили на плечи семей. Эти идеи легли в основу видения будущего Великобритании после выхода её из состава Евросоюза: оппозиция общественному здравоохранению, низкие налоги, дерегулирование, размягчение трудового законодательства, комбинация офшоров и эксплуатации.

Но оказалось, что этот «цветок» не так уж легко приживается на новой почве, а требует долгого ухода. Сформировав сеть свободных портов на своём побережье, англичане обнаружили, что законы ВТО ненамного лучше правил Евросоюза. Сингапур не пускал всё на самотёк, а целенаправленно занимался проектами вроде «Жильё для народа» (начатого в 1963 году). К 1977 году 60% сингапурцев жили в общественных домах, а четвертью века спустя таких было уже 80%. При этом земля оставалась собственностью государства, которое всегда могло вмешаться в случае необходимости.

Что принесёт будущее? Продолжится ли стремление к снижению налогов и зарплат или станут больше инвестировать в уровень жизни? Если обратить внимание на проблему изменения климата и с привозной рабочей силой, то это становится похоже на проблемы той же Британии, которая вышла из Евросоюза не от хорошей жизни. Этот город научил нас тому, что если наладить дисциплину и запастись терпением – то всё станет возможно. Но он же показал всему миру свои противоречия: безудержный рост, социальная безопасность для некоторых за счёт растущего числа бесправных и всё больше несогласных в процессе усиления неравенства. Автор завершает главу удачными словами:

В конце концов, Сингапур не остров – он повсюду.

И опять легковесная критика: они добились успеха, но у них нет демократии, да ещё неравенство. Но покажите мне, где лучше! Самый бедный сингапурский гастарбайтер не стремится к себе на родину, но продолжает зашибать деньгу у буржуина и высылать семье. Если пойти на то, что неявно предлагает автор, и обеспечить всех приезжающих социалкой, то мы получим Британию десятилетней давности, которая проголосовала против такой жизни. Правда в том, что наша планета безнадёжно перенаселена, и если приоткрыть двери там, где хорошо – её снесут с петель и сделают так же плохо, как и повсюду. Хотят ли этого сами сингапурцы? Не думаю.

Успех же лондонского Сити дался ценой похорон остальной промышленности Британии (кроме нефтянки, но та и сама загибается по мере исчерпания запасов), поскольку законодательство, заточенное для финансов, мешает её развиваться. Свобода торговли хороша лишь тогда, когда ты делаешь дешевле всех. В девятнадцатом веке так и было. Но сегодня Британии нужны торговые барьеры, чтобы снова вырастить свою промышленность. В нынешних условиях - нереально. Ситуацию ухудшает то, что доверие инвесторов к Сити падает на фоне конфискаций финансовых активов неугодных стран, а геополитическая ситуация в мире ухудшается. Правительства у них так часто меняются не от хорошей жизни. Я не берусь предсказать будущее Сити и Британии в целом.