Серия «Истекающая вечность [сборник рассказов]»

— Ты нигде, и нет причин тебе быть где-то. Ты улетела, ты здесь, я забрал тебя, все хорошо.

Речь летела по этим лучам, наполняя Лисэль спокойствием. И теплота мысли вернулась к ней, она упала в лучи и те понесли её. Не было конца, не было начала, свет летел мимо плодородных холмов, минуя овраги и рощи, что стали блеклыми за пределами этого чудесного ручья.

— Куда я лечу…

— Ты не летишь. Здесь перемещаются только места. Но ты никуда не летишь. 

— Что дальше? — отозвались в голове Лисэль последние остатки эмоций.

— Ты отдохнешь здесь. Ты будешь отдыхать.

"Как вернуться? Лисэль не хочет сюда, Лисэль хочет обратно…"

— Твой мир умирает. Все умирает, — вещающий в поток глас стал обретать нотки властности, скрывающей самодовольство, — зло пришло в эти прекрасные поля, зло заполнило мир, зло отравило небо, зло пожрало всех людей.

Лисэль стала вспоминать, каких людей она знает. Сколько времени она гуляла по этим склонам, по этим лугам, как давно она любуется белыми лепестками горных цветов… И важно ли это… Но все время, которое она могла вспомнить, ей было хорошо. Здесь не было ничего, и это было прекрасно.  

— Ничего не случится? — вопрос сам собой вытек из уст Лисэль.

— Ты вернешься. Ты пробудешь здесь ещё какое-то время, но ты вернешься. Твоя жизнь угасает. Но ты всегда можешь вспомнить, что есть это место. Запомни его, запомни свои ощущения. Беги сюда, когда станет плохо, когда станет страшно. Беги сюда…

И реальность вернулась.

Подняв голову, Лисэль увидела, как черные тучи заволокли небо вдалеке. Тучи пульсировали алыми прожилками. Это чистое зло нависало над её привычным миром. Слишком великое, чтобы ему можно было противиться.

Для начала нужно было понять, что стало с её жизнью, пока она бродила по лугам или в другом месте, которое только пожелало предстать пред нею в виде сочных склонов.

И Лисэль побежала вниз.

В долине был только пепел и обуглившиеся осколки культуры в виде пепелищ домов, обгорелых каменных руин замка. Остатки колоннад, вытоптанные поля. Сохранилась лишь дорога, что вела в город.

Но и дальше не было ничего другого. Все поселения, все строения, что встречались, были снесены, все человеческое, все, что руками было создано, уничтожено и только напоминает о себе ошметками, обрывками.

Лисэль искала хоть кого-нибудь живого. Но никого здесь не было.

А потом пошел пепел.

"Вот и снег огня. Мне не нравится это. Нужно обратно. В горах есть жизнь," — бегло думала девушка, отыскивая свои ближайшие желания.  

В нескольких домах она попыталась разобрать небольшие кучи мусора и добраться до подпола. Это принесло плоды. Еду и немного одежды она завернула в мешок, с которым и отправилась вверх по долине, где река становилась более дикой, превращаясь в горный ручей.

Переживаний никаких Лисэль не испытывала. Осознание всего происходящего парило где-то далеко и ещё только стремилось за ней вслед, чтобы настигнуть однажды и заставить содрогнуться в ужасе. Но осознание случившегося могли Лисэль и не догнать, так быстро и упорно она шла вверх по склону.

"Мне нужен был страх? Быть может мне нужно было, чтобы все тут сгорело," — весело проговорила себе Лисэль.  

К ней стали приходиться мутные отрезки воспоминаний, обрамленные сиреневой дымкой.  

Страх.

Иглы страха.

Небо было таким синим…

Игольчатые волны хлестнули по сердцу Лисэль там где начали появляться в изобилии её любимые белые цветы.

Спрятавшись за ближайшим живописным валуном, девушка притаилась и стала вслушиваться в передвижение существа, которое заметила среди камней.

Оно медленно проползало где-то неподалеку, перебирая множеством человеческих рук и ног, существо состоящее из сплетения тел. Лисэль не выглядывала, только мельком заметила, но в память этот образ проник ожогом, словно клеймо.

Лисэль медленно обогнула булыжник и выглянула на миг, чтобы увидеть только, как часть туши скрылась среди серых скальных пород.

— Уходит… — ласково прошептала Лисэль.

Изменения, произошедшие с жизнью за время её отсутствия были омерзительны. Но теперь такова была жизнь, и лучше держаться от неё подальше. Девушка с нежностью посмотрела на примятую траву.

Выше по склону нашлось прибежище в охотничьей избушке на краю хвойной рощи. Крохотные окна и низкий потолок, печь. Можно провести здесь какое-то время, пока не кончатся припасы. О том, что будет дальше, Лисэль пока и не думала.

Воспоминания пресеклись.

Не было ни родителей, ни детей. Не было дома. Визуально Лисэль помнила, что какие-то обломки ей знакомы, что-то необычное она чувствовала к тем останкам, чтобы были внизу. Но там больше не было ничего по-настоящему родного.

Хмурясь, Лисэль проводила рукой по деревянной стене, собрав с неё пыль. Провиант она очень быстро съела, как ни старалась растягивать. Сыр, хлеб и вино. И больше ничего. Воды не было, поэтому несколько дней продолжалось пьянство. И одним утром пришлось идти к горному ручью, чтобы утолить жажду.

Стало плохо. Боль от голода высушила в Лисэль все силы. Целыми днями она лежала на сене, укрывшись плащом, как одеялом, позволяя остаткам жизни покидать её.

И вскоре избушка растаяла в сером тумане безразличия. Молочная пелена заволокла комнату, а затем развеялась. Вновь кругом были голубые холмы, укутанные иным воздухом. 

Для Лисэль здесь вновь явился ангел. Голос его стал обретать нотки жесткой нежности.

— Ты пришла сюда, ибо что ты есть вне этих мест…

Мысли у Лисэль также улетучивались, как и силы. Но ей было обидно за свою жизнь, за свою красоту, что осталась на краю рощи.

— Я забыта Создателем, — ответила девушка.

— Нет, Лисэль, нет, ты не забыта. Создатель помнит о тебе. Создатель помнил всегда об этом мире, где и ты родилась однажды.  

— Но я уже больше не живу, ведь так? — то, что в этом мире было голосом стало блеклым.

— То, что ты зовешь жизнью, находится в моих руках, смотри, для человека это похоже на нить, — и возник луч, который был натянут, а потом повис, словно спало напряжение, что-то поднимало его, демонстрируя иную власть, — и я сохраню твою красоту в этом уголке мира, пей воду из ручья и не чувствуй ни жажды, ни голода, я заберу их у тебя, оставлю только внешность. Люби создателя. Поклоняйся ему. Это все, что осталось у тебя теперь, когда человечество пресеклось. Я скрыл тебя от всех кар, что пали на эти земли. Будь зелёным ростком в бессмысленной вселенной.

— Я буду, — прошипела девушка, — только оставь мою красоту мне.

Камень в руке.

Взмах.

И кровь потекла по булыжнику.

Если пройти по почти заросшей и утерянной тропинке от избы охотника в глубь рощи, то можно было найти небольшую опушку, в центре которой лежал удобный плоский валун.

На нем девушка убивала мелких зверьков, которых ей удавалось поймать в незамысловатые ловушки. До этого она никогда не охотилась, и никогда не жила в лесу, но любовь к Создателю могла научить чему угодно. Разгорающийся огонек тоски медленно дистиллировался, оставляя все более чистую нежность к миру, которому Создатель повелел умереть.

Утром Лисэль ходила к ручью и пила из него воду, умывалась в нем. Потом она смотрела на лучи солнца, смотрела на небо, любовалась вершинами гор. Она не уставала наблюдать все эти элементы мира каждый день, ведь их природная прелесть была неисчерпаема. Этот горный пейзаж и небо над ним, ещё не затянутое серой пеленой, были тем осколком реальности, что Создатель обошел своим карающим взглядом.

Мысли о свежести воздуха и наслаждении от дыхания сменялись суждениями о красоте света. Лисэль трогала траву, кору деревьев, шерстку своих маленьких жертв, пробовала на вкус кровь убитых белочек и крольчат, которым расплющивала головы на своем алтаре.

Память о создателе распускалась внутри многими бутонами. В ночи приходили видения, затем стали приходить и днем. Звезды, множество звезд, столь огромных, мириады обитаемых лун, прекрасные дворцы. Она витала во всем этом, но всегда оставалась вдалеке.

Образы становились все более навязчивыми. Но среди них доминировал один, который позже затмил все. Это гигантское синее солнце, способное вместить в себя неисчислимое количество миров, необъятность и глубина которых становились ничтожными в сравнении с этим центром, испускающим жизнь и творческую мощь во все уголки вселенной. Но это не был сам Создатель, а лишь образ, отражающий его в самой грубой и примитивной форме, но доступной мыслящим существам. Понимая это, Лисэль рисовала себе подавляющий волю смысл происходящего. Все меньше и слабее она чувствовала себя.

И пусть Лисэль была девушкой и не совершала подвигов в той жизни, труп которой гнил в низинах, она все же не была рада тому, что над ней нависает нечто, размер которого ей не удавалось осознать, потому что это было нечто большее, чем обычное превосходство, о каком мог бы подумать человек. 

И сперва, сидя на берегу ручья, Лисэль думала, что здесь не было места для нежности. Ей казалось, что она не сможет испытывать теплые чувства к чему-то подобному. Только легкий страх и грусть о ничтожности собственной судьбы заставляли её приносить жертвы, наполняя пролетающие дни каплями смысла. Ей не требовалась еда или питьё, ничего из того, что было нужно в прошлой жизни. Новое существование целиком было соткано из блеклых эмоций и вязких дум.

Может эта оторванность от жажды и голода были только иллюзией, обманом того ангела… и скоро её физическое тело умрет, и она станет бродить по здешним лугам и думать о себе, как о ветерке, смотреть на цветы и думать, какие они красивые, как их качает ветерок, и какое это наслаждение. Так думала Лисэль иной раз наблюдая, как жук ползет по камню.

Все эти сомнения не были отринуты в один момент. Они утекали медленно, таяли как снег с приходом весны. Так оттаяло сердце Лисэль, бьющееся чтобы гонять бесконечную кровь. Они утекали, неслышно журчали в струйках крови, что испускались размозженными головами лесных зверьков.

Однажды Лисэль представился мир, как пустыня. Мир, в котором ничего не было разумного, что стояло бы выше.

В тот день небо было пасмурным, шел первый осенний дождь. В жертву своему Создателю в тот день она принесла целую лису. Та брыкалась, кусалась и царапалась, но тело Лисэль не знало боли и усталости, и потому с полным спокойствием противящейся лисе она свернула голову, а затем раздробила также, как и многим мелким существам, чтобы побывали в её утонченных руках.

После убийства лисы, девушка стала думать о том, что делает все зря, и ей явился образ, словно она призвала самого Создателя внушить ей видение, нарисовать картину, столь полную холодящего отчаяния.

Пустая вселенная, в которой летали лишь камни. Галактика, не подчиненная законам, только ветер в ней резвился, наслаждаясь черной свободой. Не было ни света, ни дыхания, ни тепла, ничего.

Очнувшись, Лисэль обнаружила себя в избушке. Она выбежала из неё и посмотрела на небо. Дождь прекратился, тучи разогнало и снова светило солнце.

Зазвучал хор. Тот самый, что пел, когда она гуляла по лугам и любовалась белыми лепестками. И тогда она испытала спокойствие, она поняла, как сильно наполнена вселенная, в которой живет. 

Горы снова растаяли, освободив взор для голубых холмов. Все произошло слишком быстро. Лисэль утонула в нежности. Она почувствовала любовь, не только к Создателю, но к себе в тот момент, когда сама растворялась во всем, в самом существовании, её душа истончалась, чтобы разлиться тонким слоем по светлым лучам, что вновь озарили её взгляд. Душа Лисэль наконец превратилась в любовь без объекта, нежность без привязки, все её существо стало любовной безмятежностью.

— Лисэль, — послышался голос ангела.

— Я почувствовала…

— Лисэль. Ты слышишь меня?

— Я слышу. Да. Я почувствовала. Я поняла. Я люблю.

— Кого же ты любишь, Лисэль?

— Никого. Просто люблю.

Свет заполнил все, в нем растаяли и голубые холмы, и голос ангела, и сама Лисэль растаяла, но остатки её существа пульсировали уже нечеловеческим удовольствием посреди небытия.

— Ты была, Лисэль, последней душой этого мира, что ещё не заслужила прощения. Я умолял Создателя, и он разрешил мне исправить тебя. Ты мое лучшее творение, Лисэль.

После этих слов ангел поднял то, что осталось от души и улетел к синему солнцу. 

11 февраля 2025 г.

— 76... 76... Омертвление... 76... — звучал человеческий голос где-то в голове, искажаясь слегка помехами.

Встроенный в мозг при рождении приемник улавливал сигналы, но вряд ли этот человек мог понять их. Этому конкретному человеку не довелось получить должного образования от других людей, но когда он появился на свет, автоматизированные системы начального воспитания все ещё функционировали, атомные станции подавали к ним питание, и заботливые роботы занимались кормлением и чисткой. Вывалившись однажды из капсулы искусственного выращивания, человек попал к ним в руки и находился при них, пока не кончилась энергия. Тогда ему пришлось выбраться в жилые модули, где уже не было никого, кроме скелетов других людей такой же модификации. 

— 76… 75… Тревога… 75… нехватка кислорода в центральном секторе… запуск криогенных систем… 75…

Вещание вели плутонцы. Это отдельный вид людей, которые сохранили большую человечность в отличии от генных мутантов, живших ближе к поверхности, и к которым принадлежал этот маленький человечек, что бродил от одного булыжника к другому и вглядывался в тьму кратеров, которая была очень контрастной из-за отсутствия атмосферы. Плутонцы были похожи на первозданных людей с земли, но имели белую кожу и более утонченные черты благодаря селекции. Но теперь это уже имело мало значения. Должно быть последние миллионы их представителей усыпляли себя, в надежде, что прочности криогенных капсул хватит, чтобы достичь заветной новой системы, где они встанут на новую орбиту и увидят пламя своего нового солнца.

Человек же на поверхности не надеялся ни на что. Он уже не ел ничего много месяцев и не пил неделю. И хотя плутонец бы умер от такого недоедания, обитали поверхности были гораздо более выносливы благодаря различным мутациям, а также кибернетическим имплантам, о которых этот человек уже даже не знал. Не знал он и о том, что эта маленькая планета, которая не была родной для его вида, уже давно умирает.

Для прежнего человечества Плутон был попыткой сбежать от собственной гибели, вызванной постепенным и неизбежным угасанием родной системы. 

Маленький камешек вдали скатился по пологому склону. Светящиеся глазки засекли движение. Человек подпрыгнул и перелетел несколько десятков метров, чтобы плавно опустится на растопыренные пальцы. Но вдруг ему начало становится хуже. Заканчивался кислород. Человек прыгнул к шахте, что вела в жилой модуль, в котором он обитал.

— 73… 73… 73… говорит пятьсот первый… 0045 — приглушенные команды продолжали проникать в мозг человека.

Быть может, он был последним представителем своего вида. Но возможно, что данная модификация сохранилась и реализовала свои лучшие качества на новых космических объектах в родной системе. Два таких же глаза могли всматриваться в звездное небо, мысленно отражая планету, летящую в пустоте уже многие тысячи лет.  

Пищевая масса ещё не закончилась, в гигантских хранилищах её было очень много, изредка она поступала туда в контейнерах, воздух также все ещё поступал из глубин Плутона. Где-то видимо функционировали плантации и пищевые производства. Отопление также работало, но только в половине модулей этого сектора. За его пределами была пустота на многие десятки миль. Человек ходил далёко, но так никого и не нашел.

Примитивные мысли и эмоции все ещё роились в сознании. Он все ещё не был животным. С интересом человек исследовал все ближайшие модули и пытался найти применение вещам и секреты механизмов, но его уровня развития не хватило, чтобы привести их в действие. Модуль не ожил, и функционирование всех систем продолжилось в том же режиме длительного стремления к угасанию. 

Разум легко искоренить, но нелегко искоренить одиночество. Так и не найдя ничего нового в этом застывшем осколке мира, из которого человек не смог выбраться, он вышел в последний раз на поверхность, чтобы не вернуться обратно в модуль.

Он выключил свечение своих глаз и обратил их к небу, чтобы в них, в этих черных линзах, последний раз отразились звезды.

Несмотря на грядущую холодную смерть, он так и не перестал быть человеком. 

— Да. И нет таких звезд, которые затмили бы эту её.

Взгляды на мгновение пересеклись, волны разошлись во времени от того мгновения приятными переливами эмоций.

Родители оставили ей надежду на то, что будущий князь может избрать её. Но намечался союз с соседним княжеством, и нынешний князь, конечно же, определил своему отпрыску по-настоящему выгодную партию, дочь сильнейшего из соседей, державшего наибольшее количество золотых рудников, была красивой и обаятельной, бывала в столице, и, конечно, девочка из местного захолустья не могла даже притязать на какое-либо сравнение.

Но девочке было плевать.

Местность опустела с тех пор, как закончилось золото, бесконечные неурожаи и скупость океана опустошили здешние края. Люди постепенно стали уходить.

Однажды, хмурым утром девочка проснулась в пустом доме. Но ей не было страшно. Она поднялась и стала бродить меж бумажных стен. Но покои были пусты, свечи в них потушены, и было ощущение, словно здесь не было никого уже давно. Она осталась одна. Выйдя на улицу их деревни, в которой жили земледельцы, подчинённые её отцу, девочка также увидела лишь пустоту. Даже дворовые псы не лаяли. Рисовые поля опустели, это были теперь лишь огромные ровные лужи.

"Добро пожаловать на рисовые поля," — подумала девочка.[1]

В просторах и хвойных рощах вокруг их селения, где она раньше бегала и игралась, не было ни души, и сама душа этого места отмерла. Теперь девочку не сковывало ничего.

У девочки было лишь одно желание, сделать княжичу поцелуй в сердце. Быть может, это желание и было формой её жизни.

Небо стало таким огромным и нависающим. Ветер дул, но не было холодно, трава под ногами приятно ласкала босые ножки, шелковое платье трепетало от порывов мертвого воздуха.

— Звезды не красивее, чем луна, — беззаботно молвила девочка, стараясь, чтобы эта фраза как можно легче ложилась на потоки воздуха, что унесёт её, возможно, куда-то далеко, к тому, для кого она предназначалась.

Девочка пошла через пустое поле.

Где-то мимо неё промчалось несколько всадников в пластинчатых доспехах с развевающимися за спинами знамёнами, они не заметили девочку. Она хотела что-то им крикнуть, но почему-то знала, что это бесполезно, что её не услышат. Вдалеке виднелся дым. Сизое небо не меняло своего цвета, хотя казалось, что прошли уже многие часы. Долгожданный день никак не наступал.

В лесах также было пусто, словно даже деревья не присутствовали здесь. Хвойные колоссы стояли недвижно, ветер не трепал их верхушки. Птицы не пели, зверьки не прыгали по веткам; когда-то давно девочка увидела здесь маленькую белочку и даже смогла подержать её в руках, приманив чем-то вкусным.

Сколько дней? Сколько ночей? Девочка лишь шла по лесной тропе под бледно-голубым небом. По дороге ей попался олень. К её удивлению, он не испугался, а лишь посмотрел на неё. Но когда она подошла к нему и прикоснулась, он шарахнулся в сторону и упал, попытался встать, но вновь рухнул, уже мертвым. Длинный язык выпал, глаза стали пустыми, в них отражался лес. Девочка села подле него и заплакала. Туман застилал её дух, слезы лились сквозь душу.

Свет рассеивался, витая здесь как пыль. Теперь девочка видела, как мир медленно гнил в её взгляде. Она продолжила путь и вскоре дорога стала болотистой. Тусклый свет и тёмная вода все же дали ей увидеть свое отражение, и оно все ещё казалось ей прекрасным. Девочка редко думала об этом, но она считала себя красивой, так забавно было знать, что в мире, ставшим в миг пустым, её красота все ещё была при ней; ей захотелось обнять саму себя, потрогать свои длинные волосы, цветом темнее самой тьмы.

Спустя вечность она наконец-то вновь увидела теплый свет.

Не то, чтобы девочка видела в молодом наследнике князя лишь прекрасные черты и отточенные манеры, но больше всего в нем её привлекало то, что он видел привлекательной её; это было признаком глубокого внутреннего одиночества, девочка думала об этом иногда, и ей хотелось поскорее забыть будущего правителя. Но желтый свет человеческого мира вернул ей все те сладковатые переживания, которым она радовалась в те дни, сразу после отъезда княжеской делегации.

Среди множества огней стоянки и заграждений из тканей, на которых был символ правящего дома, сидел на ковре княжич в окружении своих воинов, на всех были доспехи, но шлемы сняты, видны их здоровые лица под теплым огненным освещением. Они пили чай и о чем-то разговаривали. Едва заметно суетились немногие слуги, они заметили девочку раньше, но не подали вида, лишь слегка встревожившись, один из них шепнул что-то княжичу, и тот увидел. Взгляд его замер на девочке, медленно согревая её изнутри.

Тогда все воины смолкли и повернулись. Все застыло в тишине.

— Приветствую вас, господин, — промолвила девочка тихо, но её услышали все.

— Приветствую… но как вы оказались здесь? — он быстро кивнул кому-то.

— Я просто шла по лесу, — она попыталась непринужденно улыбнуться.  

— Просто… по лесу? — княжич был бледен.  

Удар. Девочка увидела клинок, торчащий из её живота. Она аккуратно провела рукой по лезвию, оно было немного холодным. Боли не было, но было неудобно. Клинок ушел назад, и девочка упала. Теперь она видела ночное небо.

— Зачем… вы убили меня? — спросила девочка, в её голосе оставалось все меньше сожаления, все меньше эмоций, — луна сегодня такая красивая…

— Я не хочу умирать, — спокойно ответил княжич, — звезды красивее.

"Сколько звезд… и не видно луны… где же луна?" — подумала девочка, и её душа растворилась в вечности.

[1] Отсылка к мему Welcome to the rice fields | Filthy Frank.

"Где-то там должна быть земля, где я когда-то родился, там поля, полные цветов, лучи солнца, которое когда-то было милым для меня," — говорил он для пустоты, но злая пустота лишь усмехалась его сентиментальным высказываниям. 

На седьмой день пути мертвец увидел, как всадники идут по полю. И те заметив его, обнажили свои мечи. На что воин лишь остановился, лениво ухмыльнувшись. Подойдя ближе, и наведя на него клинок, один из них заносчиво произнес:

— Что ты такое? Нищий, ты мертв или жив?

— Я и сам не знаю, — развел воин руками, а над ним вдруг возникли тёмные крылья, состоящие из тени, искажавшей солнечные лучи, от чего лошади шарахнулись, едва не сбросив всадников.

— Демон!

— Я не демон, и не человек, никто теперь не скажет, кто я… — грустно высказался воин.

— Стойте, — крикнул тот всадник, что был постарше, когда другой уже замахнулся, — мы лорды севера, отправились в это паломничество без охраны и слуг, чтобы доказать богам, что нам действительно нужна помощь. Быть может, они и послали тебя. Светлые ли, тёмные ли, но у богов всегда были странные отношения с людьми. Таинственное снисхождение мы обязаны принять. Поможешь ли ты нам, демон?

— Чего же ты хочешь от меня? — спросил воин, ибо его душа не знала сама, чего желает, и нужен был любой путь сейчас, чтобы понять, чего он хочет в этом новом подобии жизни.

— Наше королевство истязаемо ордами ужасных тварей. Орки, пришедшие с юга, терзают наши земли, убивают людей и топчут урожай. Истреби их племя в наших пределах!

— И что же мне будет за это? — спросил мертвец, но немного погодя, вскинул руку предупреждающе, — нет, постой, не говори ничего, лорд. Я сам возьму своё! — и тогда, инфернально хохоча, он растворился в тёмных искажениях и взмыл в небо, устремившись вдаль, оставив всадников в чистом поле.

Исчезнув в этом мире, мертвый воин теперь брел в мире бесконечной тьмы, покрывая время, но не пространство, он притягивал туманные пространства к своей сущности, пока не воплотился из дыма и ветра вблизи королевской столицы. Огромные белые стены высились на сотни шагов, массивные полуразрушенные башни когда-то грозно доминировали над изумрудными равнинами. Но теперь там были красные знамёна орков, их серые тучные тела патрулировали улицы и защитные сооружения, а огромный их лагерь стоял тысячью шатров пред южными вратами, от которых почти ничего не осталось после славного и ужасного штурма. Город был покорён орками.

"Когда-то я бежал отсюда с королём и принцессой. И что же я сделал? Убил их, как крыса, как те крысы, что испещрили горы трупов после завершения осады, я упивался кровью этих трусливых свиней, короля и его свиты… плох ли я был в тот момент? Я был ничтожеством, да! Но с каким же удовольствием я перерубил всех этих мерзких рыцарей и их хозяина… Теперь хозяином здесь буду я. И уже никто не посмеет потревожить мой покой. Покой, это всё, чего я хотел когда-либо…" — говорил воин пустоте, но та лишь молча вслушивалась и обнимала его своими гигантскими крыльями, сотканными из теней.

Закончив свой печальный монолог, мертвый воин вскинул руки.

Над городом медленно возникал светящийся шар, испускавший изредка искры. Шар этот рос медленно и будто впитывал в себя свет и воздух. Вскоре в городе зазвенели колокола, орки стали махать красными знамёнами, подавая друг другу сигналы. Начался переполох и паника. И огромные толпы, не зная, что происходит, ломанулись прочь из столицы. Но было поздно. Кто-то уже начал молиться своим богам, в надежде, что они, если и не уберегут их сейчас, то позаботятся об их душах.

"Но души ваши тоже не спасутся!" — злорадно закричал мертвый воин и вновь захохотал.

Шар расширился в одно мгновение, поглотив город и многие равнины, окружавшие его. На многие мили в один миг воцарилась безжизненная пустота, пожирающая всякую материю. Люди, орки и прочая живность растворились в пустоте магического взрыва сразу, распавшись на ставшее жидким гнилое мясо, оставив открытыми белоснежные кости. Башни же стали рассыпаться на камни и песок. Но вот пустота развеялась, но солнце впустить сюда мертвый воин отказался и навел над столицей тёмные облака, которые не пропускали ни одного луча. Стена мрака выросла посреди этого мира, очертив новую вотчину мёртвого воина.

"Теперь я мёртвый король, — произнес властно воин, и добавил, — но не король мёртвых…"

Спустя многие недели лорды пришли к границе возникшей тёмной области, в которой темнота стояла сплошной стеной до самых черных облаков. Из темноты явился мертвый король, завернутый в белоснежную мантию и с короной из костей на своей бледной голове. Пред ним за спинами лордов стояло воинство, над которым развевались на ветру тысячи синих, белых и зелёных знамен.

— Мы просили тебя изгнать орков из нашего королевства. Теперь они действительно ушли. Но ты занял жемчужину нашей страны.

— Я предупреждал тебя, что сам возьму, что хочу. Теперь столичная область моя. Вы все уйдете отсюда, не прикасайтесь к моим покоям, или я заберу ваши души.

— Нет… ты пожрал души орков, что были здесь? — ужасался старший лорд, — ты действительно омерзителен, демон. На что тебе души орков?

— Я приятно полакомился ими. Кроме себя, мне нужно кормить тьму, частью которой я стал. Однажды мы выплюнем эти души в великий Поток вечности, который близиться к этому миру. Но ты можешь не бояться, внуки твоих внуков не увидят этого дня, лорд. И лучше людям вымереть на этой земле до того, как поток придет сюда, ибо вы все будете жалеть о том, что обрели плоть в этом мире. 

— Наши боги не допустят этого. Они создали этот мир и хранят его. И нам неведомо ничто из того, о чем ты говоришь, — отвечал старший лорд, — но мы уйдем отсюда. Я обещаю, что мои люди не нарушат твоего покоя, и на несколько миль никто не приблизиться к тебе. Мы разнесем страшную весть о тебе, демон.

— Славно, лорд. Благодарю тебя.

Тогда они ушли. А когда знамёна скрылись на горизонте, здесь неожиданно появилась альвийка и подошла к королю.

— Что ж, мы вновь встретились? — произнес мертвый король, — не ты ли завела меня в ледяную пустошь. Смотри же, теперь я стал таким. Скажи, всех альвийских девушек тянет к чему-то столь мрачному?

— Я никогда не питала ненависти к тебе, но я должна была тебя убить, человек.

— Больше не человек.

— Нет, — она слабо улыбнулась, — для меня ты всегда будешь человеком.

Тогда мертвый король взмахнул своими костяными крыльями, явившимися из искажений вокруг него, и альвийка лишь посмотрела вниз, увидев, как распалась её плоть на множество тончайших слоёв, но теперь она предстала пред ним свободной душой, и мертвый король взял её в объятия.

Лишь теперь эта беспокойная сущность нашла удовольствие, заглушившее печаль, лившуюся широкой томной рекой.

Черные облака над столичной областью озарились красным внутренним огнем, то зажглось знамение неотвратимости прихода Потока. 

Пусть орки сильно ослабли, им удалось положить конец существованию некогда могущественного государства. Но рыцарь отказывался в это верить. Слабые люди цеплялись своими цепкими руками за прошлое и собственное. Их старые замки ощетинивались, в их уюте люди кутались в воспоминания о детстве, проведённом в местах, завещанных им от отцов, а тем от их отцов. Мир сужался до жалких клочков грунта. Рыцарь решительно отказался от этого. Лишь однажды посетив столицу, он увидел силу человеческого единства, он понял, как сильны люди, которые сумели преодолеть границы и построить единство. Город не принимал провинциальных мелочей, у него была своя великая культура. Двор был её стержнем. И пусть рыцарь не мог назвать эту культуру воинственной, в ней был масштаб и величие, которых не хватало прочим мелким городам и владениям.

Глядя на обширные зелёные равнины и огромный белый город в их центре, рыцарь проникался столь глубоко образом вселенной, собирающейся вокруг одного центра, что уже не мог смириться с тем, что все это исчезло. Идея королевства смешалась с его кровью, стремительность текла по его венам.

Взяв свой меч, одинокий рыцарь отправился на северо-восток. В запредельное царство, где ещё существовала сила. Внутри себя он не мог найти решения, и единственное, что он мог сделать теперь, это найти место силы, за границей человеческого мира. Таким местом ему и казалась страна альвов.

Преодолевая жуткий холод, изнывая от голода и жажды, рыцарь преодолел огромную равнину, что пустела на глазах от упадка человеческой цивилизации, и достиг ледяного озера. В этот момент солнце село, и рыцарь знал, что ещё долго его не увидит. Он разжег последний костер и грелся у него, добивая скудные запасы вяленного мяса и вина, предвкушая жесточайший рывок до горной гряды, что была на другом берегу озера. И пока он думал о том, как дойдет до перевала и на голодный желудок устремит своё тело к наивысшим испытаниям, где-то вдалеке среди предполярной тьмы засветились тусклые белые огоньки.

"Альвы!" — подумал рыцарь. Доспехи он оставил от тяжести, последняя лошадь сдохла многие дни пути тому назад, и лишь верный меч был при нем, холодная как сама полярная ночь, сталь была его лучшей подругой, уж получше многих людей, слабых и беспомощных.

— Идите сюда и возьмите меня! — закричал рыцарь в ледяное ничто. Но ответа не было.

На мгновение его охладил ужас сгинуть в морозной тишине, казавшейся черной вечностью. Ужас многократно усилился яркой вспышкой, когда мысли о собственных силах достигли рыцаря. Но растерянность была не в его стиле, и он тут же железной волей подавил в себе всякие сомнения. Он мог быть безответственным, но как опытный воин он ведал и обратное, что победа в сражении достается тем, кто в момент всеобщего отчаяния стоит до конца, и не бежит, ибо бегство и страх, в отличие от смелого боя, всегда означали смерть от натиска кавалерии. И пусть сейчас не сражение, но ему предстояла его личная битва. Огни не приближались. Держа меч в руках, рыцарь двинулся вперёд, оставив костёр где-то позади и пережёвывая последний промёрзлый кусок.

"В никуда, куда ещё можно идти, будто где-то есть что-то?" — сказал себе рыцарь и тихо рассмеялся, хотя лицо исказила тяжелеющая грусть.

Завыли волки.

"Нет… они не должны были сюда забрести? Хотя, мой ли страх им указ? Примем бой… лишь бы обошли меня, серые, огня больше нет при мне…" — мысли судорожно блуждали по сознанию рыцаря.  

Что было дальше, он так и не вспомнил.

Очнувшись, рыцарь увидел вокруг массивные белые колоны, уходящие в своды древнего строения. Рядом с большой кроватью был стол, заставленный цветами. Цветы здесь были кругом, в клумбах у подножий колонн, они пестрели самыми разными оттенками синего, но лишь только синего. Решив расслабиться, рыцарь закрыл глаза. Сил не было, даже приподняться не получалось. И раз уж его нашли, положили в постель, не дали ему умереть, то можно и отдохнуть.  

"Не важно, где я теперь… Важно, что кто-то хочет, что я был жив, по крайней мере сейчас," — болезнь рождала внутри множество странных образов, рыцарь то видел, как он поднимается песчинкой по вихрям гигантского серого вихря в небо, свинцовыми скалами нависающее над миром, то видел тающие лица близких из прошлого, что стремительно неслось в помойку разума. 

— Приветствую тебя, человек, — раздался спокойный, но столь громкий в этой тиши голос.

— И я тебя, — ответил рыцарь, не поднимая век, — где же я? И с кем имею честь говорить?

— С тобой говорит король.

Рыцарь раскрыл широко глаза и попытался пошевелиться, но предательское тело... Тогда говоривший подошел и положил руку на лоб человека. Силы вернулись, рыцарь встал и ощутил упругую бодрость в мускулах. Он приклонил колено пред хозяином, на земли которого посмел ступить.

— Ваше величество, я нищий рыцарь без короля. Прошу вас, мой мир умирает… Не знаю даже, что могу сказать вам, но я готов сделать всё, чтобы спасти то, что мне действительно дорого, и потому пришел сюда, ваше величество.

— Так ты хочешь, чтобы я спас твой мир? — подняв глаза, рыцарь увидел почти такого же человека, как он сам, с той лишь разницей, что уши его были заострёнными, а глаза неестественно синими, будто источающими холод, но удивительно приятный, — что ж, человек, здесь нет сил, какие ты мог бы пробудить и призвать к спасению своего мира.

— Ваше величество, неужели альвы не хотят сражаться за мир, в котором они живут, неужели они не знают о том, что серые орды пришли с юга и грозятся разрушить все свободные королевства!?

— Нет, человек. Серокожие не придут сюда. Их убьют голод и холод. И лучше бы им умереть так, чем встретиться с нами, альвами, ибо чужаков мы не жалуем. Но твоя самоотверженность вдохновляет. Моя дочь просила сохранить тебе жизнь. Скажи рыцарь, ты не хотел бы остаться в моём дворце?

И рыцарь посмотрел в сторону, где у одной из колонн стояла в ярком синем платье красивая альвийская девушка, такая же красивая как те простые девушки, каких он встречал на дорогах войны.

— Скажи, отец, а наш город большой?

— Город? Ха-ха… запомни. В этом королевстве есть лишь один город.

И пусть разговор был коротким, купец в свое время смог вытащить из него философию для себя на всю жизнь. Он всегда знал, что есть лишь один город, как есть лишь один путь для него. И лишь одно понимание того, что в его жизни считается серьёзной вещь. Все остальное, кроме серьёзных вещей не важно. Серьёзными были деньги.

Кроме денег ничего. 

Где-то там, среди молчаливых домов, людей в плащах поймают, их не убьют сперва, а приколотят к крестам и поставят те кресты прямо на улице, и те будут умирать, а орки будут следить, чтобы никто не облегчил их муки.

Орки жестоки.

Но они не препятствуют торговле, ценят искусно сделанные товары. На удивление, у них крайне деловой характер, практичность в каждом действии. Обнаружив это, купец был очень рад.

Его дело было простым. Он закупал на севере меха, воск и вез на юг-восток, где обменивал на шёлк и специи. И что его радовало больше всего, это то, что орки снесли к чертям все землевладельческие границы, и таможен внутри королевства больше не было. Торговля расцветала быстро, как никогда. Сперва купец возил все сам, но теперь нанял корабль, который плыл на реке, а затем вдоль морского берега посещал южные портовые полисы.

Он вел дело хорошо. И ему теперь нужно было обзавестись семьёй, нужен был наследник, чтобы передать кому-то своё дело, свою растущую торговую флотилию.

Купец отошел от окна и подошел к столу, на котором горела свечка, ровно и спокойно.

Где-то далеко послышались крики распинаемых сопротивленцев, купец отошел к окну, чтобы закрыть его и вернулся к столу, сел за него и стал рассматривать небольшой портрет дочки одного из его более старых товарищей по гильдии. Неспешно купец набил в небольшую трубочку сушенных листьев, новое баловство, вывезенное из земель орков, до того закрытых для торговли с людьми.

Закурил.

С портрета смотрела, слегка повернув голову, молодая девушка с каштановыми волосами, тонкими чертами лица, под стать высокому сословию, и глазами, в которых горела нехорошая искра. Эта последняя черта в образе девушки купцу нравилась больше всего. Себя он считал тоже не совсем правильным человеком, который может мыслить лихо и действовать смело. В короткие прогулки по саду во время пиршеств, ему казалось, что в общении с ней он нашел нечто похожее.

Пуская дым, купец уже считал написанное опытной рукой художника тем, что принадлежит ему. Мысли об этом доставляли ему особенное удовольствие. В голове он рисовал себе будущую счастливую жизнь.

Со временем интерес в сближении с купеческой дочкой стал более явным и глубоким, ведь в её взгляде можно было разглядеть отражение своих чаяний, которые будто вырисовывались там. Взаимопроникающие взгляды, угадывающие слова, отражения желаний. Общение стало уютным. И главное, её отец благоволил.

Купец уже решил, что семья его создана. Однажды он прогуливался без охраны по городу, и вдруг увидел столпотворение на перекрестке, которое, однако же, быстро разбрелось, будто в спешке. Но людей ещё было много, и они, расходясь, оглядывались.

— Что там? — невольно вслух спросил купец, предчувствуя что-то очень плохое.

И вот, когда подошел, то увидел, как на перекрестке в весенней грязи небрежно лежало аккуратное девичье тело, полностью покрытое грязью вперемешку с кровью, и уже не живое. Над телом возвышались серокожие орки и пинали его так, что оно отлетало, передавая друг другу. И один из них держал за волосы стоявшего на коленях человека, содрогающегося в ужасе и отчаянии, купец узнал в нем своего старшего товарища.

Всё сжалось внутри.

"Она…"

Купца слегка затрясло. Он развернулся и побежал прочь. Добежав до дома, он обнаружил письмо, в котором один из командиров орков вызывает его к себе.

Повинуясь приказу, купец явился на следующий день, ожидая собственную кончину, подобную той, какую увидел на перекрестке.

Но в просторном шатре за городом его встретили радушно. Орк налил ему вина, дал выпить, и вручил свиток с красной печатью, на которой была изображена волчья морда. С грубым акцентом серокожий командир сказал:  

— Держи, человек. Мы заметили, как ловко ты приумножил свои корабли. Тем, кто умеет вести дела, мы доверяем. Эта грамота, разрешение на торговлю в наших землях.

"Боги! Они не убьют меня!" — с радостью подумал купец, в груди стало щекотно от счастья.

— Это великая честь для меня!

— Не стоит. Эх… человек, нам нравится править вами. Народ вы трудолюбивый и смекалистый. Однако и гордый вместе с тем. Сегодня только поймали сопротивленца. Девочка совсем юная, дочка старого торговца. Его конечно тоже казнят.

Купец сглотнул и заговорил, чтобы хоть как-то скрыть страх:  

— Рано или поздно порядок восторжествует. Люди любят достаток и не любят бесплодных метаний. Они успокоятся и начнут работать.

— Вот за это мы и ценим людей.

Возвращаясь домой, купец был счастлив, он думал о тех перспективах, что открылись пред ним. Он был теперь в числе тех торговцев, которым открыт доступ к неведанным ранее диковинным товарам, новым торговым путям, портам, рынкам… 

Стало так легко, так светло и чудесно. Словно небеса спустились к нему, он был уже не здесь, а на приятном южном берегу, где яркий свет заполняет все и греет приятно кожу. Все плохое осталось где-то там, далеко, позади, это было не важно…

Золотое солнце поднялось в его сердце, золотой стала страна в его глазах.