Славянская мифология и сказки

Через некоторое время князь Павел умирает бездетным, а Пётр становится Муромским князем.
Ближний круг нового князя недоволен тем, что княгиней стала простолюдинка, и предлагают Февронию покинуть город, забрав с собой то, что она захочет. Феврония соглашается, прося их позволить ей выбрать только что-то одно (Дальше мы видим проявление одного из популярных сюжетов тех времён, причём он присущ не только русскому народу, а является универсальным). Феврония выбирает собственного мужа. После этого Пётр и Феврония покидают Муром.

В городе начинается смута, боярская борьба за власть, приведшая к хаосу. Петра и Февронию просят вернуться. Их правление отличается мудростью и справедливостью. Последние годы жизни они проводят в монастырях (мужском и женском, соответственно). Просят после смерти похоронить их в одной могиле.

Но на самом деле повесть значительно более сложная, чем просто житие.
Прежде всего она – гимн уму и сообразительности. Ведь с начала знакомства и до самой кончины Феврония блистает умом и как бы руководит Петром.
Женился-то Петр на простой крестьянке не по любви, а по острой необходимости; а подвернувшаяся возможность для Февронии стать княгиней в повести тоже никак не овеяна чувствами: Петр, мучившийся от язв, облепивших все его тело, обрадовался возможности вылечиться у молодой знахарки и даже легкомысленно готов был согласиться взять ее в жены (именно такое условие излечения поставила Феврония), надеясь, видимо, потом, после выздоровления, как-то уклониться, а попутно, в духе сказочных якобы невыполнимых заданий, предложил Февронии из «повесма» (пучка) льна напрясть ему, пока он в бане будет париться и лечиться, сорочку, порты и платок (Феврония послала ему в ответ кусок полена с предложением сделать для такой работы ткацкий станок); в общем, рядом хитроумных ходов Феврония заставила Петра взять себя в жены.

Руководила семейной жизнью Феврония и в дальнейшем, особенно проявив сообразительность и забрав с собой Петра, когда бояре и их жены, ненавидя крестьянскую «выскочку», выгнали ее из Мурома.
И лишь на пороге смерти Феврония пожертвовала собой и своими богоугодными делами: супруги договорились вместе уйти из жизни и вместе быть погребенными.
Петр умирал, а Феврония все никак не могла закончить вышивание ликов святых для местного собора. А когда Петр сообщил, что он уже отходит, Феврония воткнула иглу в воздух (очень тонкое полотно канвы), замотала вокруг нее нитку (осталось еще вышить ризу одного святого) и тоже, помолившись, отдала свою душу Богу.
Конечно, житийная гармония праведной жизни супругов присутствует в повести, но нужно учитывать и апофеоз ума и сноровки Февронии, пронизывающий весь рассказ:' это один из первых апофеозов подобного масштаба в русской письменности.

Отвращение к труду воспитывалось и в помещичьих кругах России.
И. А. Гончаров великолепно изобразил этот мир в романе «Обломов» (1859), где точно сформулировал: обломовцы представляли жизнь «идеалом покоя и бездействия ...  …Они сносили труд как наказание, наложенное еще на праотцов» (ч. 1, гл. IX. «Сон Обломова»).
А надежда на беззаботно полученные блага плавно перетекала при распространении христианской религии в народную мечту о божественной помощи, о «золотой рыбке». Отсюда и возникновение сказочных сюжетов о Емеле-дурачке и «щучьем велении», о чудесных помощниках и чудесном богатстве.
Показательно, что не темный крестьянин, а образованнейший литератор, человек европейской культуры, замечательный поэт Аполлон Григорьев по-детски молился Богу с просьбами о материальной помощи и мечтал, что Бог подкинет ему на дороге кошелек с деньгами.
В советском сатирическом кинофильме Я. Протазанова «Праздник Святого Йоргена» (1930), где блистали И. Ильинский и А. Кто́ров, ярко показана народная жажда «чуда». Если есть чудо, то предельно сокращалось время мечтательного приобретения его плодов, сокращалось чуть ли не до мгновения.

Надежды на чудо соседствуют с реальными действиями, далекими от упорного труда на пользу личную и общественную.

Имеются в виду обманы, создаваемые в первую очередь представителями достаточно угнетенных слоев населения, главным образом – крепостных крестьян. Формировалась многовековая ментальность человека, постоянно притесняемого людьми из высших сословий, способными агрессивно и бессовестно постоянно отнимать у работающих плоды их труда.

Впрочем, в бессовестном мире господа положения тоже широко использовали обманы для получения большей прибыли.

В замечательном фольклорном богатстве русского народа тема обмана занимает огромное место. Значительная часть сказок о животных посвящена этой теме, и хитрая обманщица Лиса оказывается в них главной героиней.
Многие бытовые сказки с персонажами – людьми тоже построены на обмане. А.С. Пушкин в сказке о попе и работнике его Балде хорошо отобразил эту черту народного характера. И авторы популярных околофольклорных повестей, широко распространившихся в XVII веке, часто с восхищением описывали похождения ловкого пройдохи, который без обмана никак не мог рассчитывать получить достойное место в обществе и потому пускался в бесстыдные авантюры.

Характерно, что в героических киевских былинах, где речь шла о защите отечества, обмана было мало, богатыри обычно, за небольшими исключениями, сражались честно.
А вот в новгородских былинах о Садко, рисующих в основном купеческий мир, обман является весомой частью сюжета: получив от водяного царя, в благодарность за хорошую игру на гуслях на берегу Ильмень-озера, сообщение о подарке ( Садко может на следующий день выловить в озере рыбку – золотые перья). Садко коварно заключает с новгородскими купцами грандиозное пари по поводу золотой рыбки (ведь купцы-то не знают об обещании водяного царя!) и, конечно, выигрывает, выловив целых три таких рыбки. Таким образом, Садко получил свое богатство не честной торговлей, а обманным способом.

Противоположная ментальность создавалась в относительно свободных группах людей: у северных поморов, у старообрядцев, уходивших в глухие леса, у сибиряков, у казаков на окраинах России. Суровые природные условия усиливали культ труда, а не отвращали от него: при отсутствии грабительских поборов со стороны властителей, отечественных или чужеземных, труд давал возможность выжить и более или менее сносно существовать. На этом базировалась трудовая мораль этих людей, отраженная в пословицах и поговорках: «Работать не покладая рук», «Одна забота – работа до пота», «Работа мастера боится», «Терпение и труд все перетрут».

Эта мораль имеет много общего с идеалами протестантизма. Ведь протестантство в Западной Европе возникло и получило распространение в северных и относительно северных районах, климат в которых далеко не самый благоприятный, требующий упорного и длительного труда, а не ожидания мгновенного небесного чуда.
Любопытно: в южных районах Европы и в Малой Азии, где благодатный климат давал человеку материальные блага при значительно меньшей затрате физических сил, часто почти даром, протестантская ментальность никогда не укоренялась.

По этому поводу у меня есть собственная теория о развитии человеческого общества. Суть её в том, что для человека одинаково вредно как проживание в райских условиях (как негру, который может лежать под пальмой, а её плоды сами падают ему в рот), так и в условиях пустыни или Крайнего Севера, где человеку приходится постоянно бороться за само выживание. Ожидать здесь какого-то развития общества не приходится.
А вот в Европе, с её умеренным климатом, когда человек должен трудиться, но не выживать, отдыхать, но после работы, создались условия, которые и способствовали прогрессу цивилизации. Кто-то может со мной не согласиться, но теория вполне логично объясняет, почему развитие народов мира происходило так неравномерно.

Рай и ад

В человеческом обществе очень рано начали создаваться утопические мечты о награде праведникам, о предоставлении им рая. Рай можно назвать одной из самых древних утопий во всей мировой культуре (так же, как, наоборот, ад – одной из древнейших антиутопий: предостережения, как не надо человеку поступать в его деяниях и что ему грозит в случае ослушания).

В каждой религиозной культуре рай имеет свои оттенки, а иногда и существенные отличия. Христианство, с учетом и Ветхого, и Нового Завета, создало даже два вида рая.
Первый по времени был сотворен ветхозаветным Богом в самом начале его деяний: «И насадил Господь Бог рай в Эде́ме, на востоке; и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи...» (Бытие, 2, 8, 9). А из Эдема вытекала река «для орошения рая» (Бытие, 2, 10), разделявшаяся потом на четыре реки: Фисон, Геон (Гихон), Тигр (Хиддекель) и Евфрат. Так что рай Ветхого Завета – это сад, созданный Богом для Человека.
Второй по времени Рай – новозаветный, описанный в «Откровении Святого Иоанна Богослова» (Апокалипсисе). Это «святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба» (Откр. 21:2), окруженный высокой стеной с двенадцатью воротами (земной Иерусалим тоже имел 12 ворот), – место поселения «спасенных народов», пребывающих в жизни вечной вне времени.
Любопытно это превращение ветхозаветного сельского сада в громадный город (длина и ширина по 12 000 стадий, а это более 2000 километров!): будущим поколениям предстояло жить в городе!
Большинство народных легенд опиралось именно на это представление о рае (правда, обычно без указания громадности города); ветхозаветный Сад был значительно менее популярен, хотя и возникал иногда в фольклоре и литературе.

В большинстве религиозных представлений рай – посмертная награда достойному человеку. Но, человеку очень не хотелось дожидаться своей кончины, жаждалось увидеть райские кущи ещё на своем земном веку. Поэтому с византийских времен в христианской религии появляются легенды, конечно, апокрифические, то есть не узаконенные официальной церковью, что если вести в полном смысле праведную жизнь, можно найти райское место и на земных просторах.

Владимир Мономах (годы его княжества в Киеве 1113—1125) в известном Поучении упоминает земной рай, называемый «и́рий»: «И сему ся подивуемы, како птица небесныя из ирья идут» – и поселяются по всем землям.
Д. С. Лихачев так комментирует это место: «По некоторым славянским преданиям, птицы на зиму улетают в рай (край, вырий) – в сказочную страну, где не бывает зимы и куда скрывается зимою вся природа».

Большой популярностью пользовалось апокрифическое «Сказание отца нашего Агапия». Греческий подлинник этого сказания был впервые переведен на русский язык в XII веке (по крайней мере, известен список именно этого столетия), а потом неоднократно переписывался.
Сюжет апокрифа таков. Шестнадцатилетним отроком Агапий пришел в монастырь и прожил там тоже шестнадцать лет, стал игуменом. И в своих постоянных молитвах он спрашивал Бога: для чего люди оставляют свои дома и семьи и следуют Божеским путем? И вот Господь решил провести Агапия сложными и трудными путями до райских кущ.

Поразительно бытовым является представление о рае: вход в него загорожен «высокими стенами», к которым ведет «стежица мала», то есть узкая тропинка; в стене находится «оконце мало», которое «толкнув взовеши» (т. е. «толкнув, постучав, позовя»), что Агапий и сделал.
Его встретил Илья-пророк и провел к месту, где расположены «одр» (скамья) и «трапеза» (стол), которая «украшена от камения драгого. И лежаще хлеб на ней белей снега», а у «одра» протекал от райских деревьев источник («кладязь») «белей млека и слажьи меду». Рядом располагались различные невиданные плоды и ягоды.
Далее следует опять метафорическое иносказательное объяснение райских предметов как нематериальных складов: плоды – это человеческие души, хлеб – небесный знак праведных душ и т. д.
Однако на прощанье Илья дает Агапию «укрух» (ломоть, кусок) райского хлеба, который оказывается вполне существенным, плотским, хотя и сказочно «бесконечным»: Агапий, вернувшись на землю, кормит частями этого хлеба голодных людей, а хлеб опять увеличивается до прежнего объема.

Широко известно было у средневековых русских людей греческое «Сказание об индийском царстве» (XII век), переведенное в XIII или XIV веках и потом неоднократно переписываемое (Н. А. Римский-Корсаков в арии Индийского гостя из оперы «Садко» широко использовал образы этого сказания). Здесь изображается почти «райская» жизнь во вполне светском, хотя и православном обличье. В Индии властвует крещеный царь Иоанн, страна населена диковинными людьми (великаны, трехногие и четырехрукие, наполовину псы или птицы и т. д.) и еще более диковинными животными, обильна золотом, драгоценными камнями и жемчугом. Грандиозны обеды у царя Иоанна, в которых принимают участие 12 патриархов, 12 митрополитов, 300 попов и 300 князей, а стольничают и чаши подают 14 царей да 40 королей. Но главное – в этом царстве осуществлена в народе социальная и психологическая гармония: там нет воров и разбойников, нет завистливых людей...

Значительно больше чудесных земель увидел при своих походах с войском Александр Македонский, популярный герой якобы исторических, а на самом деле мифических сказаний со вкраплением исторических реалий; они были широко распространены еще с первых веков христианской эры по тогдашнему цивилизованному миру (известны варианты греческие, латинские, армянские, сирийские, арабские). На Руси в XV веке появилась сербская версия; наиболее известное название этого сказания – «Александрия».
Александр Македонский «чуть-чуть» не дошел до рая: на островах, расположенных на большой реке «Акиян» (т. е. океан), живут блаженные люди, Александр вопросил их царя Иованта: «Могу ли, дошед, рая видети?». А Иовант разочаровал его: плотская душа не может, так как рай окружен великой медной горой, а «во вратех же его шестокрилатии херувими с пламенными оружии стоят». Так что, поворачивай, дескать, откуда пришел.

В греческих текстах, особенно в Хронике Георгия Амартола, данный эпизод подан более развернуто, блаженные люди именуются «рахманами» (исследователи предполагают, что название происходит от индийских брахманов, т. е. браминов, а также библейских рехавитов, проповедников равенства и аскетизма). А кирилло-белозерский монах XV века Ефросин, переписчик сказаний об Александре, создал свой собственный вариант легенды – «Слово о рахманах и о предивном их житии», где представил их нагими, аскетичными (довольствуются плодами-фруктами и дождевой водой; мужья живут вместе с женами всего сорок дней в году), нравственными, свободными: «В них же несть ни четвероногих, ни земледелания, ни железа, ни храмов, ни риз, ни огня, ни злата, ни сребра, ни вина, ни мясоядения, ни соли, ни царя, ни купли, ни продажи, ни свару, ни боя, ни зависти, ни велмож, ни татьбы, ни разбоя, ни игр».
Таким образом, Ефросин создал интереснейшую «райскую» утопию на основе негативов, то есть отталкивания от отрицательных, с его точки зрения, атрибутов реальной для него жизни, в том числе от храмов и царя (не говорю уже о попадании в мир негативов животноводства и земледелия, то есть отрицается трудовая деятельность человека).

Мечты о рае небесном трансформировались в еще более, так сказать, реалистические представления о земном рае, о местах, где счастливо живут не боги и святые и не фантастические «индийцы» или «рахманы», а обычные люди, но, разумеется, близкие по своей нравственной чистоте к небожителям.

Наверное, самая древняя такая легенда – легенда о невидимом граде Китеже. Так как в ней упоминаются реальные лица и события XIII века, то, видимо, первоначально она создавалась в те же годы, хотя в письменном виде дошла до нас в старообрядческих рукописях XVIII века.
Исторические реалии таковы. Великий князь Владимирский Георгий Всеволодович (1187—1238) владел двумя городами: Малым Китежем на берегу Волги и Большим Китежем в нескольких десятках верст на восток вглубь Керженских лесов, у озера Светлояр. Легенда приписывает князю Георгию постройку обоих городов.
Хан Батый со своей ордою разгромил небольшое войско великого князя, сжег оба города, а в последней битве за Большой Китеж пал смертью храбрых и великий князь Георгий.
Тут и создалась легенда о невидимом граде Китеже, превратившемся в монастырь: первоначально сокровенность города-монастыря трактовалась произошедшей по Божьему повелению после разгрома его Батыем, а потом уже разгром исчез в народном сознании и легенда стала повествовать об опускании города-монастыря на дно озера Светлояр как раз перед нашествием Батыя, который его искал, но так и не нашел.

Характерно, что в письменном варианте легенды подчеркивается обилие на земле подобных потаенных святынь: «...сокровенныя обители не едина, но много монастырей, и в тех монастырях много множество бысть святых отец, яко звезд небесных просияв житием своим». Потому создавались легенды и о невидимых монастырях уже на земле, а не под водой.
П. И. Мельников-Печерский приводит интересный текст из рукописного сборника второй половины XVIII века: «Послание к отцу от сына из оного сокровенного монастыря, дабы о нем сокрушения не имели и в мертвых не вменяли скрывавшегося из мира. В лето 7209 [1701], июня в 20 день». В письме содержится краткое описание этого монастыря, расположенного, видимо, где-то на юге (в сравнениях используется флора совсем не российских районов): «Аз живу в земном царствии, с отцы святыми, в месте покойне. Поистине, родные, царство земное. И покой, и тишина, и веселье, и радость духовная, а не телесная. Сии бо святии отцы, с ними же аз живу, процветоша, яко крини [лилии] сельные, и яко финики, и яко кипарисы, и яко камение драгое и многоценный бисер, и яко древа не стареющияся, и яко звезды небесныя».
Начало XVIII века, когда появилось это письмо, – это уже эпоха массового старообрядческого ухода в тайные скиты и монастыри, эпоха распространения подобных легенд, в том числе и возрождения легенды о невидимом граде Китеже.

В противовес легендам о рае в Древней Руси создавались сказания об аде, о мучениях грешников. Это были уже как бы антиутопии: красочные изображения того, что желательно людям избежать в будущем.
Наиболее известная повесть этого рода – популярное «Хождение Богородицы по мукам», древнейший список его относится к XII веку, как и легенда об Агапии.
Богородица решила лично увидеть, как мучаются в аду грешники, и архангел Михаил, сопровождаемый 400 ангелами, провел Святую через разные области ада (только это не Дантовы семь кругов, а четыре стороны света – Богородица побывала на всех). Большинство душ, несмотря на самые различные грехи, мучались приблизительно одинаково: горели в огненных реках, а их одновременно ели черви.
Богородица в слезах просила о прощении грешников, и Христос после неусыпных просьб Богоматери дал грешникам «покой» от Великого четверга до Троицына дня, то есть всего 53 дня ежегодно.

А вообще описания ада и мучениях там грешников у разных народов мира представлены гораздо более детально и правдоподобно, чем описания рая, что небесного, что земного. Это говорит, прежде всего, о том, что с адскими терзаниями человечество, уже на Земле, было знакомо гораздо лучше, чем с идеализированными радостями рая.