Сообщество депрессии

А во сне уже будут снежинки,

будет иней и будут кишки,

и салазки, и с мехом ботинки,

и стишки, и стежки, и снежки.

Будет ёлка под семьдесят метров,

будет добрый прокуренный дед,

и совать себе шило в уретру

будет он, поразив педсовет.

Будут страшные-мрачные ночи,

будут чёрные-белые дни.

За стеной в один миг загрохочет,

дом напротив погасит огни.

Будем щуриться-кутаться дальше,

сидя в горке тряпья под столом.

А на улице радость запляшет,

разнося колотун-костолом.

А на улице будут сугробы,

где когда-то исчез папин ВАЗ,

а точнее, они вместе оба:

папа вслед за машиной увяз.

А на улице будет погано,

будет ночь на всей улице в пять,

сильно вгонит в уныние маму —

примет горстью лекарства и спать.

Дед и бабка почти что синхронно,

только дед — от разрыва путей,

лишь бумажкой в шкафу монохромной

станут родственники для детей.

И зимы разродившийся призрак

усмехнётся, когда мы одни

в этом мире останемся быстро,

без всего: без семьи, без родни.

Будем мы по квартире лишь шастать,

и назад, и вперёд, вверх и вниз.

А потом что-то тенью глазастой

подлетит и прошепчет: проснись.

Мы проснёмся. И снова октябрь.

Мы проснёмся... не мы то есть — я.

Первый снег — он растает хотя бы.

Выпадал он почти что зазря.

Саша Мёртвый

и скверно от того, что не был

всегда правдив с тобою, небо,

всегда печален был, увы,

стремясь к созвучью синевы.

я знал, я — градиент рассвета,

осточертевший дождь холодным летом,

я стыд, я страх, неотвратимость,

я божья кара, божья милость.

я — все на свете вещи. но вообще

я понимаю, что на свете нет вещей.

кому я мог принадлежать —

склоненье дательного падежа?

я очень рад, что я не вечен.

а жизнь — не радость, а увечье

которое наносит сам себе

усталый боженька во сне.

бессмысленный и вечный спор

рисует на окне смешной узор

из инея под ребрами, из слез,

из выделяющих любовь желез.

я — на картинке лишний цвет,

закрашенный, как будто нет

и не было меня в помине.

я ночь. я отблеск от костра. я иней.

your soul .

Андрей Костромской

не убил бы,

не издевался,

просто рядом бы с ними

жил,

через них ото зла

спасался.

Андрей Рассказов

Такая уж ныне пора

Видишь мама

Яма метр на два

В ней лежат те

Кого ты воспитала

Кровать, запах дерева

Скрипы, тряпкой заглушены всхлипы

Конвой, людской рой, огонь

Вонь, взгляд

С головы до пят

Руки в сторону будто распят

Во́роны жирные жрут

Свет, тьма, ложь

Хруст, ребро, нож

Парадигма сатанизма

Рейхстаг, флаг

Белые буквы на чёрном фоне

Молоко, сухарь, однорукий разбойник

Первая рыбалка с отцом

Я ведь был молодцом

На налима ходили

Дофига наловили

Кость с холодцом

Холод

Салют, радость

Добрый дедушка с подъезда напротив

Дискотека, Танька, а Танька не против

Первый раз, первый градус, эйфория

Пророк, мессия, вода, кровь, выделения, рвота

Ожидание на грани отчаяния

Звон стекла, крики радости, но не точно

Точечно нанесенные удары, пьяный угар, запах гари

Тишь...

В тиши едва колышется камыш

Они вооружены, будь тих, как мышь

Гашиш, два грамма

Что скажет мама?

Прерывистый фон, граммофон

Кинжалы заточены, языки отточены

Прижмитесь к обочине

Нос, ранки, с утра, спозаранку

Лето, тепло, утренняя зарядка

Просыпаетесь ребятки

Ряд боевых задач

Тягость боевых заслуг

Какова совесть на вкус?

Какова цена душ, какой курс?

То ли Курская, то ли еще какая-то

Мы не в курсе, где были

Тайны всплыли

Ванны, чугун

Удар, мешок, анафилактический шок

Сапогом в е*альник

Злой дядя и добрый, горячий паяльник

Дружок-утюжок

Погладит по спинке, не больно почти

Присядь, отдохни, расскажи, чего ты достиг

Домой не спеши, заплачу за такси

Да и был если б дом

Ну представь, что он есть

Какого бы цвета были в зале обои?

Потом снимем побои

Здесь научать втирать в десны яд

Витаминки от боли

Оттирая паласы от крови

Прости

Мы с тобой тут уже не в сети

Куда вперёд батьки в пекло

Да в выгребную яму

Шатая лихой ожидания тихий шматок

Поливают без шмоток напалмом

Навалом в тиски, тут не видно ни зги

В эпицентре напалмо-пожара

Сквернословят, да оскверняют

Тают

Снежинки на губах, ваше последнее солнце

Заходит, красиво, не страшно

Утро, холодный омлет

И этот противный уже холодец

Не помню вагон, билет

В один конец

Кромешный п*здец

Под ногами не чувствуется твердь

Это явная смерть

Прогнили места пассажирные

Это точно конец, прощай удалец

Нас жрут во́роны...

жирные-жирные

Влад Фурса