Подборка старой новогодней рекламы на белорусском ТВ
Нет, мы не плачем, просто ностальгия в глаз попала...
(и простите, если «Модум» снова засел у вас в голове)
Нет, мы не плачем, просто ностальгия в глаз попала...
(и простите, если «Модум» снова засел у вас в голове)
По ОНТ ("Первый канал" в Беларуси) Лукашенко сегодня на совещании с министром образования высказался в том плане, что "Образование у нас государственное, школы государственные, учителя должны поддерживать Государство".( То есть лично Лукашенко Александра Григорьевича, он по другому этот вопрос не рассматривает). А если не поддерживают, то в школе им делать нечего.
Значит, те учителя, что открыто участвовали в протестах, что подали честные протоколы, будут уволены?
В школе, где учится мой сын, я была независимым наблюдателем. Как радовалась, что не сдрейфили ребята, посчитали, как было, а не как велел горисполком! Говорила сыну: "Гордись своей школой, своими учителями! Единственная школа в городе поступила по совести!"
Если их уволят, даже только председателей счётных комиссий, лично я буду готова "брать Рейхстаг". Это уже за гранью
Я думаю, протестантам надо закупать лопаты , видь они скоро отправятся копать белорусское море (c) @Jon84,
Вчера , просматривая семейные альбомы, мы нашли вот такую книжку 1993 года.
Приятно, что тогда чтили наш флаг и герб, который действующая власть называется фашистским ( хотя сам Лукашенко принимал под ним присягу). Особенно, когда сейчас люди выходят на мирные акции на улицу с этими флагами, борясь за свободу Беларуси.
Россиянка Олеся Стогова живет в Санкт-Петербурге вместе со своим молодым человеком Ильей Трифоновым. Он гражданин Беларуси, но давно работает в соседней стране. Этим летом парня отправили в командировку в Минск. Олеся отправилась с ним — сюда пара приехала 25 июля. Две недели все было прекрасно, а вечером 9 августа Олесю и Илью задержали в центре города. Россиянка настаивает: кроме как похищением это никак не назовешь. Она уже подала заявление в белорусскую Генпрокуратуру (текст документа есть в редакции) и намерена призвать виновных к ответу.
«После выборов гуляли по городу, как в принципе каждый летний вечер»
Олеся работает аналитиком, поэтому работать удаленно для нее не проблема: главное, чтобы был ноутбук. В Минск девушка ехала по своему желанию:
— Молодой человек спросил меня, хочу ли я поехать с ним. С радостью согласилась: я уже была несколько раз в Минске до этого, мне очень нравится страна и город, его я обожаю. Две недели мы работали, гуляли, наслаждались. 9-го числа Илья проголосовал на выборах, и мы решили просто пройтись по городу. В принципе так проходил наш каждый вечер: погода жаркая, хорошая, лето.
Девушка отмечает, что они шли по проспекту Независимости около цирка и специально не хотели сворачивать в сторону парка Янки Купалы к Немиге. Молодые люди предполагали, что в том районе будут собираться протестующие и не хотели попасть в их число. Там, где они гуляли, все было, как в обычный воскресный вечер: ездят машины, гуляют люди — ничего особенного. А вот то, что произошло потом, запомнится россиянке надолго.
Из заявления Олеси в Генпрокуратуру:
«Примерно в 21.00 мы пересекли улицу Янки Купалы по проспекту Независимости. Перед собой, на тротуаре, увидели шеренгу сотрудников милиции в тканевых масках (темно-синяя форма с красной оторочкой по швам, на груди надпись „мiлiцыя“). Мы подошли к ним, спросили: „Можем ли мы пройти дальше, вдоль проспекта Независимости?“. Кто-то из них ответил: „Нет“. Я спросила: „Почему?“. Ответа не было. Милиционеры расступились с приглашающим жестом руки. Мы обрадовались и прошли вперед уверенно и спокойно, не ожидая чего-либо плохого, потому что в РФ сотрудники силовых ведомств пропускают людей, если их безопасности ничего не угрожает. Через пару шагов несколько милиционеров схватили нас из-за спины за руки и стали толкать в сторону автобуса, который находился на тротуаре и не был виден из-за шеренги.
От неожиданности и страха я схватилась за своего парня. Мы стали кричать: „Что происходит? Куда вы нас тащите?“. Нас стали толкать сильнее, подошло еще несколько милиционеров, и они начали избивать нас резиновыми дубинками и грубо заталкивать в автобус (автобус ничем не отличался от обычного городского транспорта, отсутствовал регистрационный номер)».
Олеся и ее молодой человек провели в этом автобусе около 3−4 часов, хотя милиционеры говорили, что они не задержаны. Все это время никому из находящихся в автобусе (таких людей было еще восемь) не позволяли пить воду, курить, звонить близким, чтобы сообщить о случившемся. А если кто-то пытался нарушить эти правила — били дубинками:
— В итоге нас не отпустили, хотя обещали. Просидели в автобусе мы примерно до трех часов ночи, пока не приехал автозак с омоновцами. Нас выстроили вплотную лицом к борту автозака. Потом затолкали в него, помещая по два и более человека в одну камеру, и повезли в ЦИП на Окрестина.
Что было в ЦИПе: «Мне п… й, кто ты. Я тебя и твою Россию в… у»
Олеся вспоминает: когда задержанные выходили из автозака, на улице уже были выстроенные в «коридор» омоновцы. В руках они держали щиты и дубинки. Девушка говорит, что мужчин били целенаправленно и заставляли бежать. Олеся замыкала цепочку.
— Уже внутри нас снова выстроили лицом к стене. Заставляли снимать украшения, шнурки, другие личные вещи. Тех, кто это делал, сразу уводили в кабинеты. Я стояла и повторяла: «Я — гражданка РФ, свяжитесь с посольством. Не трогайте меня, я ничего не сниму. Кто вы? За что я задержана?». Тогда ко мне подошел работник тюрьмы, схватил за шею, дважды ударил лицом в стену и сказал, что сейчас объяснит мне, как правильно стоять, если я, с… а, не поняла этого.
Дальше, по словам Олеси, этот же сотрудник еще сильнее прижал ее лицо к стене и начал бить палкой по внутренней поверхности бедер.
Из заявления Олеси в Генпрокуратуру:
«Я повторяла: „Я — гражданка РФ. Не трогай меня“. Он ответил: „Мне п… й кто ты. Я тебя и твою Россию в… у“. Я сказала, что он ответит за каждый мой синяк. Он спросил, из какого я города. Я ответила: „Из Питера“. Он тут же сказал: „Б…, это из Питера. Я ее трогать не буду“. Отошли в сторону и стали бить наотмашь дубинками по ногам парня справа от меня, пока тот не упал на колени. По коридору за нашими спинами ходила женщина в белом халате, спрашивала у задержанных фамилию, имя, отчество, дату рождения, город. О состоянии здоровья не спрашивала ничего. Я стояла в коридоре часа два (было уже приблизительно 6 часов утра). Меня не трогали. За это время я видела, как жестоко и зверски избивают прибывших позже людей.
Работники тюрьмы били дубинкой людей по ногам, по рукам, по животу, по голове и в область паха. Били с сильным замахом, не экономя сил, от ударов кровь разлеталась на расстояние до 3 метров. Тюремщики получали удовольствие, улыбались, смеялись. Людей заставляли раздеваться до трусов, милиционеры били их по голому телу дубинками».
Олесе запомнилось, как одной из сокамерниц стало плохо: началась рвота и диарея. Девушка попросила сотрудников изолятора вызвать скорую помощь. Вместо этого Олесю увели на допрос к трем мужчинам в штатском.
— Они вели видеозапись, допрашивали меня, записывали мои показания. На обратном пути сопровождающий меня милиционер отошел, подошла женщина в милицейской форме, толкнула меня в стену, приказала поднять руки над головой и стала поочередными ударами раздвигать мои ноги. Стала кричать, что я неправильно стою, бить меня лицом о стену. Болевым приемом заломала руку, ударила под ребра, потом с силой бросила меня на пол на колени, — вспоминает девушка. — Потом за шею прижала мое лицо к полу и стала кричать: «Поняла?».
Только после этого Олесю, как она говорит, затолкали обратно в камеру. И сказали: «В следующий раз не будешь звать скорую».
— Но зато потом принесли какие-то таблетки, — добавляет девушка. Это только один момент, не говоря уже о других. Например, по ночам сотрудники ЦИПа могли открыть камеру и вылить ведро холодной воды на девушек, чтобы не давать им спать.
Из заявления Олеси в Генпрокуратуру:
«На третьем этаже меня затолкали в камеру № 18, где находилось уже 16 девушек (со следующего дня до момента моего освобождения нас в камере было 37 человек). Камера 4 на 4 метра, параша (это невозможно назвать туалетом) занимала 1 на 1,5 метра. В камере находились две двухъярусные кровати, стол, две скамейки. Постоянно горел очень яркий свет.
На протяжении четырех суток (время моего заключения в тюрьму) было очень жарко, душно, женщины, находящиеся в камере регулярно теряли сознание. Скорая помощь, медики нас не посещали, доврачебная медпомощь не оказывалась, нас не кормили трое суток, на четвертые дали овсяную кашу, непригодную для употребления, был доступ только к воде из крана (вода холодная). Нам не предоставляли возможность сообщить о себе своим родственникам, отказывали в передачах, мы не получали ничего. Не было прогулок, не предоставляли возможность принять душ, не выдавали туалетную бумагу, не предоставляли абсолютно никаких гигиенических принадлежностей, даже гигиенические прокладки. Тюремщики запрещали днем лежать, возможности для сна не было. Любые просьбы игнорировались или за них было физическое наказание».
— Вообще, все время в ЦИПе мне максимально ясно давали понять: от того, что я из России, мне будет только хуже. Девочки в камере тоже наблюдали и говорили, что как только я выскакивала с криком «я гражданка Российской Федерации, позовите мне кого-нибудь из посольства», то милиция отвечала: «Ты сдохнешь в этой камере, мы тебе никого не позовем», — вспоминает девушка. — Наверное, если сравнивать с обращением с мужчинами, это было менее жестоко. Но я хочу напомнить, что мы были не задержаны, а схвачены, похищены, утащены. Никому из нас не говорилось, что мы что-то нарушили, никому не говорилось, по какой статье обвиняют, кто люди, которые нас тащат в автозаке.
Кстати, молодого человека Олеси на второй день в ЦИПе этапировали в Жодино. Илья до сих пор мучается с коленями, потому что постоянно заставляли на них стоять в неудобных позах.
— Если так можно сказать, ему повезло. Конечно, били палкой, унижали, издевались, но в самый ужас он не попал. Как мы поняли, он начался только 10−11 числа.
«Если я уже пережила эту жесть, обязана теперь не молчать»
О том, где находится Олеся, правозащитники и знакомые узнали только благодаря освободившимся ранее сокамерницам. Они сообщили о ситуации в посольство Российской Федерации.
— За эти четверо суток я не подписывала документы, не было суда, не было протокола. Мои просьбы сообщить в посольство о моем похищении игнорировались со стороны работников тюрьмы, но представители посольства не выходили со мной на связь даже после того, как им стало известно обо мне, — признается Олеся. — Не знаю, как судиться с ними, но у меня к посольству серьезные вопросы.
Девушке удалось выйти с вещами благодаря стечению обстоятельств: когда 14-го числа на Окрестина приехал замминистра внутренних дел Александр Барсуков, девушек перед освобождением вывели во двор. Олеся стала громко заявлять, что она гражданка России и ей нужны вещи прямо сейчас. Чиновник услышал это и велел вернуть ей их. Остальные (в том числе и ее молодой человек Илья) получили свои вещи лишь через 4−5 дней после освобождения.
Олеся считает, что в ее отношении (при похищении, доставлении и удержании в ЦИП) «неизвестные работники внутренних дел и внутренних войск совершили преступления, предусмотренные статьей 128 УК РБ». В своем заявлении девушка попросила провести проверку действий сотрудников органов, уведомить ее о результатах и привлечь виновных к уголовной ответственности.
— Нельзя такое замалчивать и оставлять как есть. Обязательно все фиксировать, отправлять заявления. Если мне повезет и это дойдет до суда, нужно, чтобы остались какие-то свидетельства: что я говорила, жаловалась. Это похищение, это «уголовка». Я надеюсь, что найду в России адвокатов, которые смогут добиться правосудия.
В Россию Олеся вернулась только 21 августа. Ее молодой человек вышел из заключения на день позже, потом девушка консультировалась с правозащитниками, фиксировала повреждения с врачами и подавала жалобу в прокуратуру. Олесю уже спрашивали знакомые, не боится ли она поднимать свою проблему в Беларуси. Девушка настроена решительно:
— Если я уже пережила эту жесть… И чуть не умерла в той камере. Теперь я обязана об этом рассказывать и не молчать. Девочки из моей камеры тоже оставлять все без разбирательства не намерены. Мы нашлись в интернете, общаемся, свидетельствуем друг другу — этого не скрыть.
Григорич все пытается удержаться у власти выгоняя на митинги в свою поддержку "бюджетных" и пожилых сторонников, прекрасно понимая, что как политик он уже труп. Его можно сравнить наверное лишь с "опущенным" авторитетом. Вроде все тот же Саша Борзый, а вот уважения и страха ноль. Такой человек уже не имеет права руководить чем то и уж тем более целой страной, а потому должен быть отстранён от власти.
Он бьётся в агонии пытаясь свалить вину на кого-то, или найти чей то след в митингах, но это уже не спасёт его...
P.S. На 50 бывших заключённых изолятора на Окрестина начертили контур камеры на 6 человек и встали туда все вместе.Именно так было и в реальности.
— Моя прежняя позиция — это заблуждение. Это было предательство себя. Это важно. На моей странице в «Фэйсбуке» — это мое заявление. Не думайте, что меня взломали, — сказал Девятовский в комментарии «Трибуне». — Все очевидно. Я написал это — и мне стало очень легко. Почему решил это написать? Потому что это правда. Я действительно так думаю. Поверьте, мне говорить сейчас это очень легко, мне стало гораздо легче. Простите, у меня все.
UPD: #comment_177873115
Его более подробный комментарий: "Я уже сформулировал свою позицию, я не смогу сейчас что-то объяснить… Я же поверил ему… Странно… Я ему, естественно, верил. Он же тоже человек. Скотина я, на самом деле… Он же верил мне, он всегда говорил — не предавай. Ужасно… Я же его не предавал до последнего… Но я не могу понять, почему я… Я ведь, действительно, ему поверил. Тогда почему я не мог вечером, как все, пойти, почему не мог спросить… Получается, я его предал, да? Получается, я предал свой принцип.
В этом и был тяжелый выбор. То, что я не хотел его предавать. И мне действительно ничего не надо было от него. Я видел, как он искренне переживал за страну. Но лучше позже… То, что было раньше, конечно… Я ведь, действительно, не мог беспорядки поддерживать… Я никогда не был за насилие, никогда! Для меня это тяжелый выбор. Прости меня, господи!"
https://www.pressball.by/news/summer/365068
Вечером 10 августа брестчанка Ольга Рыбакова стала свидетелем жесткого задержания людьми в черном молодого человека, на ее глазах ударили и девушку. За происходящим женщина наблюдала с балкона своей квартиры на четвертом этаже многоэтажки. В ответ на ее требование прекратить насилие в Ольгу выстрелили резиновой пулей. С тех пор она в больнице — и рассказала TUT.BY, что с ней произошло.
Ольга работает стоматологом в одной из клиник Бреста. Вечером 10 августа она была дома с 21-летним сыном. Окна ее квартиры выходят на парковую зону Набережной Франциска Скорины.
Около 23.30 Ольга с сыном услышали крики с улицы:
— У нас на окнах были закрыты ролеты, и поэтому мы приоткрыли балконную дверь, чтобы посмотреть, что происходит. Я увидела, как люди в черной форме и шлемах со щитками били и волокли парня в микроавтобус. Их было не менее шести человек. Для меня это шок. Я не приемлю насилие ни в какой форме. Категорически. Две девочки, которые были с парнем, присели на корточки на траве газона, неподалеку. К ним подошли двое и один из них ударил девочку ногой. Я закричала: «Что вы делаете! Перестаньте». На это один из сотрудников в грубой форме приказал всем спрятаться. Никто не ожидал, что могут стрелять, но он в меня выстрелил. Все это произошло за считанные секунды.
Резиновая пуля попала Ольге в нижнюю часть живота, разорвав мягкие ткани.
— Сделав в комнату пару шагов, я опустилась на колени. Боль была жуткая. Представляя себе, что от резиновых пуль бывают только синяки, подумала: «Ну, гематома будет, раз так болит». Но почувствовала, что теряю сознание. Сын от стресса кричал: «Мама, мама, только не уходи!» Увидев кровь, я поняла, что сознание терять никак нельзя. Если задело сосуд, то просто истеку кровью у сына на руках, ведь скорая может задержаться из-за перекрытых улиц. Я зажала рану кулаком, чтобы не кровило. Сын вызвал скорую и побежал к бабушке за нашатырем — они живут рядышком, в соседней квартире. Я была счастлива, что не попали ни в сына, ни в моих родителей.
Приехавшие медики осмотрели Ольгу, наложили ей повязку, поставили капельницу и забрали в больницу.
— Меня привезли в железнодорожную больницу. Врачи очень хорошие, все время ко мне приходили, просили потерпеть немножко — операционная была занята. Там оперировали кого-то, кто поступил раньше меня тоже с раной от резиновой пули. Меня прооперировали в ту же ночь, убрали разорванные и разбитые пулей ткани вокруг раны. Наложили стерильную повязку и отвезли в хирургическое отделение. Врачи сказали, что я везунчик — внутренние органы не задеты. Сейчас у меня открытая рана. Ее подлечивают, чтобы потом можно было сделать операцию с пластикой. Мне каждый день делают перевязки, всю прошлую неделю были капельницы и уколы. В этом отделении все — врачи, сестрички, санитарочки — просто удивительные люди. Необыкновенно душевные и очень профессиональные.
По словам Ольги, эту неделю она проведет в больнице.
— Проблема в том, что эта резиновая пуля разбивает ткань и вырывает куски мяса. Поэтому начинается некроз тканей. И, если ее сразу зашить, то ткани отмирают под швами и гноятся. Такие раны оставляют открытыми, чтобы отмерло все, что должно отмереть — пока не зашито. После будет операция. Врачи говорят, что с такими ранами им не приходилось работать, ведь война давно закончилась. Но они пригласят специалиста. Возможно, из ожогового отделения.
Брестчанка подала заявления в Следственный комитет с требованием провести проверку и привлечь виновных к ответственности:
— Мы решили, что про это нельзя молчать. Хочется, чтобы люди понимали, что так не должно быть. Это бесчеловечно. Нельзя допустить, чтобы это когда-нибудь повторилось. Если в Следственном комитете будет кипа заявлений от пострадавших — это уже будет показательно. И тут речь не о политике, а о гуманности и человечности. Всем нам я от всей души желаю стойкости, добра и мира.