wolfness72

Утро в клинике встретило меня воплями Али, которая вышла работать админом.
— Совсем офонарели! — распалялась она, взмахивая руками, как крыльями. — То котята, то щенки, но чтоб хомяк! Хомяка, ну! Прики-и-инь!
— Ничего не поняла, — пожала плечами я, расстёгивая куртку. — Что за хомяк, Аля?

Она достала из кармана мятую бумажку с кусками налипшего скотча, развернула её, набрала полные лёгкие воздуха и выпалила одним большим предложением, читая написанное:
— Его зовут Гоша, ему полгода, он мальчик, корм положила, спасибо, всего вам доброго и хорошего дня, храни вас господь. — И посмотрела на меня.
— Гоша? — прыснула я.
— Хомяк Гоша! — потрясла Аля запиской. — Храни нас господь, ясно тебе?
— Так, погоди, — попутно надевая халат, я решила прояснить ситуацию: — Нам подбросили хомяка?
— Да! Хомяка! На крыльцо! Прихожу на смену, а на ступеньках клетка стоит, и записка скотчем примотана.

Только тут я заметила в углу ординаторской среди мешков корма, складированных нашим зоомагазином, маленькую голубую клетку, внутри которой беспечно копошился белый хомяк, зыркая на нас чёрными бусинками глаз. Сверху клетки лежала пачечка хомячьего корма, тоже крест-накрест примотанная скотчем.

Выдержав театральную паузу, в тишине, нарушаемой только копанием хомяка в опилках, я промолвила:
— Надо ему хоть воды налить.
— Да я уже-е-е! — страдальчески взвыла Аля.
— Весёлого мало, но что тебя так расстроило? Это ж хомяк, а не десяток котят-дристунов в коробке, как месяц назад... чтоб того, кто их подбросил, тоже так... пронесло...
Аля вытаращила покрасневшие глаза, хлюпнула носом и прояснила:
— У меня аллергия на хомяков, вот чего. — И полезла в аптечку, стоящую на шкафу.

Аптечки у нас было две. Одна, с жирно написанным на бочине "Для нервных владельцев", стояла в приёмной. Вторая находилась в ординаторской для, стало быть, нас. Корвалол в обеих аптечках кончался первым. Аля выудила из коробки смятую пустую пачку из-под супрастина, горько выругалась и пошла вниз, впендюрить его себе внутриягодично, за явным неимением оральной дозы. Хомяк Гоша ещё покопался в опилках и ушёл в домик, пребывая в благодушном неведении о наведённом кипише.

Вскоре стали подходить остальные наши из смены. Каждому Аля вещала про го́спода и зачитывала слезящимися глазами записку, умоляя кого-нибудь забрать хомяка домой. Желающих приютить Гошу не обнаружилось — каждый уже ютил у себя по паре подкидышей или отказников: только-только пролеченных котят раскидали. Через некоторое время Аля сдалась, написала красным маркером на листе: "Отдаём хомяка в добрые руки!" и повесила объявление при входе в зоомагазин.
— Жаль, продавать животных у нас разрешения нету, — посочувствовала ей продавщица.

Днём шли в основном повторники, и ко мне — по записи — почесушники. Хомяк Гоша в суете приёмов благополучно забылся. Але — хвала супрастину — полегчало, и она даже повеселела: только и успевала приглашать на капельнички да на укольчики. Прибежав из холла в очередной раз, она радостно прощебетала мне:
— Индолентная язва, кажись. У кошки.
— Ладно, хоть не сибирская. Ну, зови.

Ишь ты, закон парных случаев: буквально вчера в коллективе мы бурно обсуждали похожего кота с индолентной язвой. Вернее, говорили не про язву, а про одного доморощенного ветеринара — из тех барыг, что ездят по вызовам, берут кучу денег за пару укольчиков гомеопатии и творят откровенную дичь, — иначе не скажешь.

Выписки, которые они оставляют после себя, вызывают острое желание орать в голосину, ибо врачебными алгоритмами и доказательной базой там и не пахнет, а пахнет отчаянно шарлатанством. Что не мешает таким персонажам жиреть и процветать. А потому что люди не любят ходить в ветклинику. Им бы на дом врача. Вот на этот спрос подобные доктора и находятся, даром что без диплома.

Индолентная язва представляет собой довольно жуткое зрелище — на верхней губе у кота или кошки возникает эрозия, которая растёт, превращается в язву, приобретает характерную плоскую форму и некротизируется по центру. Всё это осложняется микрофлорой. Сами губы воспаляются, отекают и утолщаются. Короче, кошка или кот выглядят, как жертва эстетического хирурга, который неудачно накачал пациенту ботоксом губы, а затем приложил до кучи к верхним губам раскалённый утюг.

Утверждают, что началу развития язвы способствует усиленное разлизывание кошкой себя из-за сильного зуда, который, в большинстве своём, вызван "любимым" дерматологами блошиным дерматитом. Потому что язык у кошачьих довольно травматичный, если им орудовать по воспалённым губам. В любом случае, лечить животное нужно консервативно, от аллергии.

И что же сделал с подобным пациентом приехавший на вызов врач?
Всем коллективом мы, возмущаясь и воя, смотрели на фотографию, где язва была стянута поперёк и зашита узловатыми швами так, что обе щеки кота встали домиком, изуродовав его и без того несчастную морду. Фотка была прикреплена к посту, где доктор с гордостью писал, что вылечил сложного пациента.

Искренне надеюсь, что пациент благополучно поснимал себе все эти швы, а владелец довёз бедолагу, наконец, до дерматолога.

* * *
"Спасибо, господи, что моя пациентка пришла не полеченная и ничем не намазанная", — пробубнила я всемирную молитву всех докторов, после чего стандартно взяла у кошки цитологию (1) на анализ, соскобы с кожи и посмотрела под микроскопом шерсть, дабы исключить лишай и злокачественную неоплазию (2). Язвы во рту ещё бывают из-за калицивироза (3) и герпесвируса (4), но к счастью, кошка сия прививалась, и неоднократно. Ну или бывает ещё совершенно редкое заболевание, фотками которого дерматологи хвалятся на профессиональных форумах — Её Величество Листовидная Пузырчатка (5). То, что называется: "Топот копыт зебры, а не лошадей". Тут цитология и тонкоигольная биопсия (6) в помощь.
Кошке были назначены капли на холку, диета, таблетки для снятия аллергии и зуда, и неизменная обработка от блох помещения, где она проживала.
Наконец, пациентка была отпущена.

Аля сходила в холл, чтобы узнать, кто ещё подошёл, и вернулась оттуда с "утренним" — внезапно — лицом. Она встала посреди кабинета и осталась молча стоять.
— Да что, Аля, говори! — не выдержала я. — Что, снова хомяк?
— Ты не поверишь... — ровным голосом процедила она и затем добавила: — Мало того, что хомяк, да ещё и при смерти. Так ещё и с ребёнком его прислали.
— С ребёнком? — не зная, как реагировать на это "бинго", ответила я. — Зови, но вообще-то мы не имеем права принимать животное, если с ребёнком.
— Это я знаю, — Аля пожала плечами и отправилась в холл.

В кабинет зашла девочка и направилась прямо к столу. Одета она была в пальтишко; серая шапка надвинута на глаза, и по бокам из-под неё торчали два белых банта, один из которых распустился на ленточки.
В коробке, которую принесла девочка, в соломе, на боку лежал абсолютно мёртвый песочно-рыжий хомяк, который безразлично смотрел в пространство остекленевшим глазом.
— Его зовут Бемби, — тихо сказала девочка. — Полечите его, пожалуйста. Мы в соседнем доме живём.

Мы с Алей переглянулись. Я уж было хотела выпалить, что хомяк мёртв, но расстроенное, и вместе с тем наивное выражение лица девочки остановило меня на полуслове. И что мы будем делать здесь с истерикой у ребёнка, когда у самих корвалол закончился? Внезапно для Али и для самой себя, я принялась собирать анамнез.
— Сколько лет твоему хомячку? — спросила я.
— Три года. Мне его подарили на юбилей. На пять лет. А сейчас мне восемь уже, да. Вчера исполнилось.

Ну, Бемби, ты, удружил. День в день, брателло. На лице Али в это время читалось, что хомяки живут два, максимум три года, и этот источник аллергии помер явно от дряхлости, вызванной глубокой хомячьей старостью. Как саркастично сказала одна коллега: "Хомяки — животные одноразовые!"
Только как объяснить это девочке?

— А почему мама с тобой не пришла? — задала я очередной вопрос. Как можно было отпустить маленького ребёнка на подобное мероприятие, заведомо зная, что хомяк скончался?
— Мама сказала, что он отдыхает, — девочка хлюпнула носом, уставилась на содержимое коробки и погладила бездыханное тельце пальчиком. Так и вижу, как её матушка заглянула в клетку, осознала трагическую реальность и не нашла в себе сил сказать дочери очевидное. Да ещё в день рождения. — Мама сказала отнести его вам и оставить, — добавила девочка.
— Отнести его нам? — Аля подавила в себе стон, и я совершенно отчётливо увидела, как у неё задёргался глаз.

— А позвонить ей как-нибудь можно? — снова спросила я, не представляя, что стану сейчас говорить, если таки дозвонюсь. Может, просто дать трубку Але?
— У меня нет телефона, — девочка мотнула головой, и ленточки на косичке вздрогнули. И спросила с надеждой в голосе: — Вы же вылечите его?
Мы с Алей снова переглянулись. Цены бы нам не было, кабы так. Цены бы нам не было.
— Тебя как зовут? — невпопад ответила я.
— Лена, — сказала девочка.
— Значит так, Лена... Ты сейчас посиди в холле, посмотри мультики, а мы полечим твоего Бинго. То есть Динго.
— Бемби, — поправила Аля, кинув взгляд на последнюю ампулу супрастина.
— Ну да, Бемби, — поддакнула я.
— А вы его полечите? — снова спросила девочка.
— Да! — как можно убедительнее закивала я. — Мы его полечим чудесной синей лампой, и тебе отдадим здоровеньким. Но когда она светит, на неё людям смотреть нельзя.
— А хомячкам можно?
— Хомячкам можно, — убеждённо сказала я. — Лампа эта исцеляет не всех, и не всегда, но твоему Бемби должно помочь.

"Божечки, что я несу?" — пронеслось удивлённое в голове. Брови на лице у Али медленно поползли вверх: "Весёлый тамада, и конкурсы интересные". Девочка заулыбалась, снова заглянула в коробку и сказала Бемби:
— Не скучай, я скоро вернусь.

Вскоре мы остались в кабинете втроём: я, Аля, и окоченевший хомяк.
Аля молча пробуравила меня взглядом, а затем, не выдержав затянувшейся паузы, вымолвила:
— Можно я его запакую хотя бы, пока у меня опять глаза не опухли?
— Хомяка запакуй. А коробку оставь. Только сунь в неё кварц, на всякий. Коробка нам ещё пригодится.
— Я тебя иногда совершенно не понимаю, — хмыкнула Аля, заворачивая Бемби в бумажное полотенце и, констатируя: — Подсуну его к кадаверам в морозилку. — Там у нас хранятся те, кого усыпляют и на кремацию оставляют.
— Помнишь, вчера обсуждали индолентную язву? — принялась я за объяснение. — Мне попутно вспомнился случай про одну доморощенную врачевательницу, которая специализировалась на хомяках и "успешно лечила" их, облучая волшебной лампой.

Аля криво заулыбалась:
— И как она их лечила?
— Как-как... За большие деньги, вот как. Смывала больных в унитаз, а владельцам отдавала здоровых, купленных накануне. А то, что цвет шерсти менялся — так это от лампы побочный такой эффект.
— И чем закончилось?
— Ну, чем... Тем, что хомяк после чудо-лампы вернулся домой хомячихой и родил владельцам десяток хомячат. Тут-то всё и раскрылось. Ну, чего стоишь? Тащи кварц. И Гошу потом тащи. Надеюсь, он им никого потом не родит...

..........
(1) Цитологический анализ подразумевает исследование клеток, взятых из области предполагаемых патологических изменений.
(2) Неоплазия - опухоль, новообразование.
(3) Калицивироз — вирусная инфекция кошек, проявляющаяся повышением температуры, конъюнктивитом, изъязвлением слизистых ротовой и носовой полостей, хромотой.
(4) Герпесвирусная инфекция кошек (инфекционный ринотрахеит, герпесвирусный ринотрахеит) – вирусная инфекция кошек, характеризующаяся острым и хроническим течением с периодами обострения, лихорадкой, катаральным воспалением дыхательных путей и конъюнктивитами.
(5) Листовидная Пузырчатка (пемфигус) – аутоиммунное заболевание, возникает в результате нарушения межклеточных связей клеток кожи во время атаки их аутоантителами. Из-за этого клетки эпидермиса отслаиваются друг от друга.
(6) ТИБ (тонкоигольная биопсия) – забор клеток из различных органов/тканей при помощи тонкой иглы.
Книга: https://ridero.ru/books/budni_veterinarnogo_vracha/

#запискиветеринара #будниветврача #будниветеринара #индолентнаяязва #ветеринария #хомяк #будниветеринарноговрача

Сегодня мы в смену с Алей, из огня да в полымя - со дня и в ночную смену.
Очередь к вечеру неведомым образом рассосалась, - мы оформили кота с почками на капельницу инфузоматом в последний свободный пластиковый бокс, и на этом места в стационаре закончились.
Ничего серьёзного, впрочем. Кошки после кастрации занимают все клетки, приходят в себя после наркоза - сонных не отдаём. Все они приютские, переночуют, а утром поедут к себе, - обычная практика. Распихивать их по тесным переноскам сейчас совершенно не хочется.
Но факт остаётся фактом - стац забит под завязку.

Аля на телефонах, за что я ей очень признательна. Не люблю говорить с людьми.
В холле хлопает дверь.
В кабинет без стука входит худая растрёпанная женщина с опухшим лицом и в грязных резиновых сапогах на босу ногу, от каблуков которых отваливаются кусками слепки спрессованной грязи. Она достаёт из-за пазухи засаленной синей куртки кошку - серую, обычную кошку, с тигровой раскраской, если бы тигры могли быть серыми, - и ставит её на стол.
- Вот, - резюмирует женщина. - Усыпить.
От неё несёт стойким густым перегаром.
- Усыпить? - переспрашиваю я, словно эхо. - А что с ней?
- Родила, - отвечает женщина.
Я жду продолжения, но его не происходит.
- И? - спрашиваю снова я, параллельно ощупывая кошке живот.
В матке пусто - это самое главное.
Кошка молодая, беспокойная, но не агрессивная. Судя по всему, ходит гулять на улицу. Ну и нагуляла.
На мой вопрос женщина не отвечает. В кармане её куртки звонит телефон, женщина достаёт его - кнопочный, старый - и, жамкнув на кнопку, надрывно орёт туда:
- В клинике я. Полторашку и пельмени, чё звонить-то? Деньги? Х@й там плавал!.. я скоро буду. Пять минут, - и она отключается.
Итак, у меня пять минут на сбор анамнеза и беседу.
Ненасильственное общение, наполненное сопереживанием и узнаванием потребностей клиента, если быть точной.
А не матом начать говорить - тут я точно продую, не та категория весовая.

Молча смотрю на женщину. Кошка в полном порядке, только живот набух - молочные железы переполнены ценным молозивом. Кошки, оставшиеся без котят, после такого страдают мастопатией, маститом и субинволюцией матки. Ибо застой и окситоцина вдобавок нет. А он образуется при стимуляции молочных желёз котятами.
- Родила она, говорю, - проговаривая слова, произносит женщина, как для тупых.
- Родила, и? Почему усыплять? Она молодая, здоровая кошка. Может, кастрировать лучше? Не думали?
- За@бала рожать. Мой сказал - в мешок её и утопит.
- А с котятами что? - замечаю, что дышу, "задувая свечи на торте". Это метод, который позволяет мне успокоиться: губы трубочкой, выдох. Вдох... Следующая свеча.
- Унёс их куда-то, - женщина неопределённо машет рукой по воздуху, будто рисуя иероглифы. - В пакет... И унёс.

В моей голове разворачивается сценарий, который здесь, в стенах клиники, происходит не в первый раз. С заведомой регулярностью. Я отказываю. Они уходят. Судьба кошки становится предрешена.
Аля стоит у стенки - на лице написано молчаливое возмущение. У неё звонит телефон.
- Ветклиника, здравствуйте, - отвечает она, давая мне драгоценное время для непростых раздумий. - Трое? А возраст? Ну... приносите, конечно, мы посмотрим. Только вход будет через заднюю дверь, с торца... Да-да, там звонок...

Она вешает трубку. Вместо того, чтобы спросить Алю, кто звонил, я ей показываю на кошку:
- Придержи.
И затем добываю из журнала бланк, заполняемый перед эвтаназией. Стандартный документ про то, что владелец не против и осведомлён. И там ещё про закапывание без целлофанового пакета, - чтоб анаэробы в почве не размножались. Протягиваю бумагу женщине вместе с ручкой:
- Вот здесь и здесь: фамилия и распишитесь. Что Вы не против усыпления.
Она безропотно берёт бумагу и изучает её, глядя почти в упор. В итоге ставит две закрючки.

Ловлю на себе Алин тяжёлый взгляд: она знает, что я здоровых кошек не усыпляю, и почему теперь? За её спиной находится холодильник, где стоит флакончик со смертельным коктейлем, неужели я сейчас скажу ей помочь и достать его, и начать набирать шприцы? На её лице читается удивление, брови чайками задраны вверх, вот-вот начнёт что-нибудь возмущённое говорить. Даже рот открыла.
Я делаю большие глаза "потом поговорим" и, перехватывая кошку, обрываю её на полуслове:
- Принеси мне коробку.
Фыркнув, Аля уходит в подсобку, гремит там. Даже, кажись, пинает что-то неистово.
Мы всегда после эвтаназии упаковываем трупы в эти коробки.

Я забираю у женщины подписанный листок, вкладываю обратно в журнал и говорю:
- С Вас за усыпление тысяча рублей ровно.
- Бл@дь, сколько? - женщина морщит лоб и резко отшатывается - как бы не упала тут.
- Тысяча. И это по дневному тарифу.
Она вполголоса матерится, тяжело вздыхает, щупает телефон. На лице - видно - написано: не нужно было приносить, уж лучше в мешок, и вообще зачем ей эти проблемы, муж бы всё сам порешал... а там пельмени уже на подходе и стопочка...
Она ныряет рукой в карман безразмерной куртки, добывает оттуда смятые сто рублей, кладёт их на стол. Ещё мелочь. Выворачивает карман. Оттуда выпадает на пол пустая пачка из-под сигарет, мятый коробок спичек и ручка, которой она только что подписывала бумаги. Ручка закатывается под стол.
- Да пошли вы, - вскрикивает женщина, протрезвев, и с небывалой прытью выскакивает из кабинета, где сталкивается в коридоре с Алей - я слышу вопль и звук падения коробки. И затем - грохот входной двери.
Ушла.

Аля обнаруживает в кабинете меня в обнимку с кошкой.
- Нам нужна большая коробка, Аль. Большая, - отвечаю я на её немой вопрос об эвтаназии. - И дырок по бокам побольше наделай, раз уж стационар забит. А я сейчас... Только вспомню, чем можно лактацию остановить... Лактостоп, что ли...
- И что мы скажем утренней смене? - Аля смотрит то на кошку, то на меня. - В приют её, что ли? Там и так давка, по трое в переносках приносят...
И давай моим внутренним голосом говорить! А ведь только что смотрела возмущёнными глазами, задрамши брови!
- Да знаю, - обрываю я её. - Хочешь усыпить?
Аля в ответ рычит.
- Вот и я не рвусь. Дай подумать, какая там доза у лактостопа, не помню...

На счастье, на втором этаже ветклиники есть зоомагазин. Ночью всегда можно зайти туда, оставить деньги, взять препарат и продавцу оставить об этом записку с большим "спасибо" и кучей восклицательных знаков. Утром на нас будут, конечно, орать, но что я сделаю? Я б сама сейчас покричала в подушку или ещё куда-нибудь в торт.
Стац переполнен. Никому не нужная кошка с приданным в сто пять рублей. Этих денег на расходники для кастрации не хватит точно.
На лактостоп может хватить зато.

Аля неистово дырявит коробку тупыми ножницами, но как ножом, успешно реализуя свой накопленный яростный потенциал, а затем с материнской нежностью кладёт туда байковое чистое одеялко, и сверху - голубую пелёнку. Я же, в обнимку с кошкой, иду закрывать входную центральную дверь, - время, ночная смена.
И почти одновременно раздаётся звонок с торца.
Мы сажаем кошку в коробку, коробку отодвигаем в угол. Лактостоп подождёт, вдруг там экстренное.

- Они звонили, - торопливо вещает Аля, сопрождая вошедшую женщину в кабинет. Та ёжится, одета как-то совсем не по осенней погоде: в футболочку и спортивные леггинсы.

Неонаталы.
Так по-научному называют новорождённых котят. Трое мелких, слепых, завёрнуты в свитер, свитер уложен на дно красного пластикового ведра.
- Мусор пошла выносить, - говорит сбивчиво женщина, добывая котят на свитере из ведра.
- Бутылку с тёплой водой сделай нам, - быстро тараторю я Але. - И в чистые полотенца её. Только в чистые!
Ещё не хватало какой заразы.
Им нужна грелка, как минимум. И глюкоза. И ещё еда. Гипогликемия, переохлаждение... Термины теснятся в моей голове беспокойной кучей.

Я осматриваю котят, продолжая выслушивать женщину. Она говорит, что никогда не сталкивалась с таким, с малышами, ещё и слепыми, и что теперь делать - ровным счётом не знает.
Кто выкармливал новорождённых котят, тот сказал бы, что в первые недели это будет бессонный ад. Но есть и хорошая новость: на счастье, в продаже есть молочная смесь - заменитель кошачьего молока, - про которую я и рассказываю женщине, добывая параллельно глюкозу. Несколько капель на язык каждому - важно перед согревом.
- Молочная смесь для котят? - переспрашивает женщина.
Аля поясняет:
- Она должна быть у нас наверху. Зоомагазин закрыт уже, но я могу за наличку принести его Вам, если чек потерпит до завтра.
На нас, конечно, с утра будут орать, но...
- Да потерпит, потерпит, конечно, - суетится женщина, хлопая себя по карманам, которых нет. И сама же себе бубнит: - Кому он вообще нужен-то этот чек... - и затем обречённо: - А я кошелёк забыла.
- Погодите-ка, - говорю я и умолкаю в раздумьях.

В тишине кабинета раздаётся слабое мяуканье трёх котят. Вокализация - уже хорошо. Значит, всё не так плохо, как могло было быть. Жмутся к тёплой бутылке, завёрнутой в полотенце.
"Что ж ты тупишь-то, а?" - вещает мне внутренний голос о чём-то весьма очевидном.
Серые котята, с полосками. Странное дежавю.

Мелким котятам сразу после рождения нужно молозиво - это защитит их организм от инфекции, даст необходимые антитела. Искусственное кошачье молоко - это чудесно, конечно, но в нём нет этих, крайне важных для котят антител, причём проницаемость кишечника - для них конкретно - существует только в первые сутки. Им нужна мать. Настоящая кошка-кормилица.

- Мяу! - раздаётся требовательное из коробки. Изнутри её начинают неистово драть когтями.
- Как на счёт кошки-кормилицы? - выпадают из меня сами собой слова. - Это лучше, чем искусственное кормление. В молозиве... Там находятся эти... Антитела...
На слове "антитела" из коробки, словно чёрт из табакерки, выпрыгивает почти вертикально вверх наша серая кошка. Серая, в полоску, как если бы это был серый маленький тигр.
- Лови! - запоздало кричу я Але, но мои волнения оказываются абсолютно беспочвенны: кошка ловко вскакивает на стол, обнюхивает чужой свитер, находит в его складках котят и принимается их вылизывать.
- Ой...а я пошла мусор выносить, - повторяется женщина, оторопело глядя на эту "картину маслом", - смотрю, пакет возле бака шевелится, а там в пакете они... Конечно, мне очень-очень нужна ваша кошка-кормилица. Это и есть она?
- Да, это она... - киваю я.
- ...их мама, - завершает нужную фразу Аля.

https://ridero.ru/books/budni_veterinarnogo_vracha/

…Следующий на приём многострадальный кот Сеня, повторно.
В первый раз они пришли ко мне потому, что Сеня отказался есть - оказалось, ему был назначен от зуда гормональный препарат, который, как известно, резко отменять нельзя.
А хозяева отменили, чем спровоцировали "синдром отмены".
Я пробно поскребла кота и обнаружила помимо зуда и отсутствия аппетита огромное количество демодекозного клеща Demodex cati, который с радостью расплодился на назначенном препарате. Помимо морды, клещ размножился у кота внутри ушей, и всё это, как вишенка на торте, дополнилось невыносимым зудом.
Вечер перестал быть томным, а диагноз - простым, ибо генерализованный демодекоз просто так не размножается на котах - всегда есть причина.

Вчера я слёзно умоляла коллег специально для Сени оставить в холодильнике последний тест на вирусняк, и потому уговариваю хозяев сдать коту кровь повторно. Они смиренно соглашаются.
Берём кровь.

Вся голова у Сени покрыта корочками, в глубине бордовых ушей — всё та же чернота. И появился ещё более печальный признак — при весе три с половиной килограмма он похудел на сто граммов. Три процента от веса!
Шерсть тусклая, сухая. Аппетит плохой.

Вот уже месяц как Сеня пьёт препарат от клещей Demodex, и я скребу его красную голову на предмет наличия паразитов. Я вижу их под микроскопом и с отчаянием понимаю, что назначенный препарат никакого действия не оказал: клещей много, и они активно шевелятся. Назначаю новый препарат — более сильный и умеренно безопасный.

Ну, не должно быть зуда на этого клеща! И не должно быть живого клеща после такого курса! Ненавижу лечить уже полеченных кем-то животных из-за непредсказуемости: никогда не знаешь, чем это может обернуться! Куда теперь двигаться? Копать в направлении убитых надпочечников? Функции их гормонов в организме столь разнообразны, что я оказываюсь на настоящей развилке. И, самое печальное, нет никакого ответа на вопрос: «Что делать?», кроме как продолжать лечить симптоматически.

«Перекрёсток семи дорог, вот и я», — заводит внутренний голос традиционную отвлекающую шарманку. Да чтоб тебя…

От дурного предчувствия гипоадренокортицизма можно избавиться только одним путём — с помощью теста с АКТГ, который делается внутривенно; и ещё надо дважды взять кровь, чтобы определить уровень кортизола в крови до и после вливания. Мне никогда не доводилось этого делать, что увеличивает риск в накосячивании с интерпретацией результатов. Даже если мне удастся распознать гипоадренокортицизм, то, чёрт возьми, что я буду делать с этими данными? Надо помучить эндокринологов, вот что!

Отпускаю Сеню с новыми, в очередной раз откорректированными назначениями. Хозяева продолжают в меня верить и даже подбадривают, а коту всё хуже и хуже.

Иду наверх с пробиркой Сениной крови, чтобы сделать анализ на вирусняк и повторно исключить его, или же подтвердить. Если что-то подтвердится, то это избавит меня от необходимости ломать голову на тему, что же так подкосило Сенин иммунитет.
Останется атопия (1) - диагноз, который часто ставят посредством исключения всего остального.
Ставлю пробирку в центрифугу — мне нужна сыворотка. Включаю прибор. Шумно, постепенно ускоряясь, центрифуга начинает работать.
В задумчивости открываю холодильник, достаю коробку с тестами, открываю её и… обнаруживаю, что последний тест исчез.
Коробка пуста. Что? Ну, как так-то? Я же просила оставить!

Влезаю в холодильник чуть ли не целиком: вдруг там завалялась новая упаковка, или кто-то выложил этот тест… Нет. Бли-и-ин… И что мне теперь делать? Кровь взята, деньги за анализ тоже. Я обещала отзвониться по его результатам хозяевам, и что теперь? Что я им скажу? Да что ж такое-то!
Злая, как тысяча чертей, медленно закрываю холодильник. Цензурных слов нет. Центрифуга завершает работу, останавливается, — щёлкает, открываясь, крышка. Как же быть-то? И тут мою опустевшую от отчаяния голову посещает прекрасная мысль.

— Света-а-а! — ору админа так, что слышно во всех концах клиники.
— А? — испуганно отвечает она, внезапно нарисовавшись.
— Дай-ка мне телефон…
Набираю номер соседнего филиала:
— Алло, Серёжа? Привет. Слушай, глянь, у вас там есть тест на лейкоз и иммунодефицит? Перезвонишь? Ладно.

Вешаю трубку. Проходит несколько молчаливых минут, в течение которых я созерцаю, как Света хлопает длинными ресницами и накручивает прядку светлых волос на указательный палец. Счастливый, блин, человек — ваще ни о чём не парится!
Сергей перезванивает, говорит спокойно:
— Да, есть один.
— Серёжа! — ору я. — Ты же сюда в ночь приедешь работать, да?
— Ага, — отвечает он в своей манере: размеренно, неторопливо.
— Захвати его с собой, а? У нас закончился, а мне надо срочно сделать! Уже кровь взяла! Вот прям кровь из носу, срочняк, как надо! Выручи меня, а?
— Ладно, возьму, — отвечает Сергей, — если не забуду.
Мы прощаемся. Уф-ф-ф… Я спасена! Слава Богу.

Вечером, притаптывая от нетерпения, встречаю Сергея на пороге клиники. Увидев меня в дверях, он ойкает, хмурится и морщит лоб, припоминая, что обещал что-то привезти.
— Я забыл, — наконец сознаётся он.
Из меня вырывается дикий вопль, полный отчаяния.
— Я обещала позвони-и-ить хозя-я-яевам, — выдавливаю из себя, тоскливо привалившись к стене.
— Да что-то я… — Сергей выглядит смущённым.
— Что мне делать-то теперь? — спрашиваю у него. У меня даже машины нет, чтобы доехать в то отделение. Теперь я злая, как тысяча и один чёрт, потому что деньги за тест взяты, и немаленькие.
— Пусть завтра кто-нибудь сделает. Вон Таня в смену стоит.
— Света-а-а! — ору опять так же громко, но уже басом.
— А? — Света вновь появляется как из ниоткуда.

Молча отбираю у неё телефон. Звоню Тане и умоляю её заехать завтра сюда, забрать Сенину кровь и сделать тест в другом отделении. Таня соглашается.
— Только позвони мне сразу по результатам, хорошо? Это срочно!
— Ладно, — говорит Таня. И, ворчливо: — Что за кипиш-то… — и затем добавляет коронную фразу: — Если не забуду.
Звоню хозяевам, извиняюсь за задержку. Обещаю отзвониться завтра. Они согласны. Наконец-то иду переодеваться.
Надо купить таблетки для памяти. Мне так точно.

…По дороге домой захожу в аптеку и не могу вспомнить, зачем пришла. Тупо простояв посреди зала, ухожу.
Однажды я ехала в поезде, где одна бабуленька, откопав упаковку таких же таблеток, сидела и задумчиво спрашивала:
— Третий месяц их ем и не помню: принимала сегодня? Нет?
* * *
Втесалась в чат эндокринологов, подробнейше рассказав про Сеню, приложила фотки. Мудрые коллеги написали, что иммуносупрессивное (2) действие гормона заканчивается сразу после его отмены, то есть такое длительное снижение иммунитета не должно быть связано с предыдущим лечением. Так, хорошо, значит это либо аллергия, которая вытворяет с иммунитетом невиданную фигню, либо всё-таки вирусняк, либо они вместе.

Ещё мне дали ссылку на то, что Demodex cati у кошек может быть связан с сахарным диабетом, плоскоклеточным раком, системной красной волчанкой, хрен его выговоришь гиперкортизолизмом или «иным серьёзным системным заболеванием», так что на моём перекрёстке появляется ещё несколько ответвлений. В умной иностранной книге больше всех других меня впечатляет фраза: «В некоторых случаях основная причина может быть не найдена», и это дорожка, которая называется тупѝк.
«Ну или тýпик, — язвительно парирует противный внутренний голос. — Есть птичка такая».

Красными, горящими буквами перед глазами, не менее красными, горят иммунодефицит и лейкоз, ведь Сеня из питомника, и он молодой. Так что подожду до результатов теста, вдруг что прояснится.
В чате попутно знакомлюсь с более опытным дерматологом, спрашиваю: могу ли я передать ей своего пациента? Она говорит: конечно, пускай приезжают.
Очевидно, что этот уровень пациента для меня слишком сложен, и я не хочу рисковать ни его здоровьем, ни деньгами его владельцев.
.....
(1) Атопия - состояние организма, вызванное чрезмерной реакцией его иммунной системы на воздушные аллергены.
(2) Иммуносупрессия - угнетение иммунитета.
Продолжение следует...
Читать книгу целиком: https://ridero.ru/books/budni_veterinarnogo_vracha/

Поскольку сегодня суббота, холл полон народу, и мои дерматологические пациенты, пришедшие по записи, щедро разбавляются терапевтическими приёмами. Нас в смене трое, и девчонки ушли на серию операций, тоже по записи, так что мне приходится разгребать холл и бесконечно извиняться перед людьми за долгое ожидание. Толпа течёт бесконечной лавиной.

— Много там ещё? — спрашиваю у Али, которая за админа, приматывая катетер очередному коту.
— Шестеро, — отвечает она тоскливо, как будто в этом её вина.
Моё состояние усугубляется болью в шее, и к обеду от злости и беспомощности я уже готова разбить стопку тарелок об пол.

Каждый человек заходит с наездом.

Я, что ли, виновата? Я беру вас, проявите благодарность, чёрт! Хватит на меня орать, я извиняюсь за всю клинику ещё до начала приёма!
Нет, я не умею ставить диагноз за пять минут и не буду колоть какую-то хрень, лишь бы взять деньги, лишь бы пациенту временно полегчало, а вам не приходилось ждать. Нет, я не умею и не буду принимать быстро, отстаньте уже!
…Я копаюсь в каждой истории, как крот, перечисляю тонкости, чтобы они вылечились уже, наконец, а не ходили сюда с рецидивами бесконечно.

Аля сопит и топчется рядом, желая хоть как-то помочь. Ну, как ты можешь помочь с почесушниками? Ну, почеши их…
Моё терпение медленно и верно заканчивается. Когда женщина, вместо того, чтобы поменять коту с уролитиазом (1) корм и воду, начинает обвинять во всём генетику, я медленно встаю со стула и ухожу в рентгеновский кабинет, едва не толкнув плечом Алю, стоящую на пути.
— Скоро приду, — кидаю ей на ходу, стиснув зубы.
— Присядьте пока, — услужливо переводит она для женщины.

В рентгене я просто стою и смотрю на занавеску, тупо выключив мозг. Совсем. Проходит минуты три. Возвращаюсь в кабинет.
Итак, кот.
— У вас шесть молодых котов, и у всех обнаружены кристаллы в моче, да или нет? И они ни разу не братья, — аккуратно говорю женщине. — То есть генетика здесь ни при чём. Пожалуйста, поменяйте им корм на другой, суперпремиум класса.
— Ой, как же я их буду кормить-то? У меня их шестеро!
Вот интересно, чем ты думала, когда брала их всех? Пусть лучше от острой задержки мочи помрут? И сколько бы сама протянула, питаясь исключительно дешёвой лапшой?
«Это ты сейчас так питаешься», — констатирует внутренний голос.

— Ну, они же едят этот корм. Им же нравится, — выдаёт женщина очередной мегавесомый аргумент. Коты, мол, не ошибаются.
Что ж ты здесь тогда делаешь с очередным таким смертником, а?
— Что ж. Приходите ещё, — пожимаю плечами я.
Перечисляю названия кормов в назначении, отдаю его.
— Зови следующих, — говорю Але, не поворачивая голову: больно.

…Следующая женщина со шпицом устраивает скандал. Я её понимаю: просидеть целый час в очереди, чтобы потом сидеть ещё час на капельнице — это любого может вывести из терпения. Она начинает скандалить ещё в холле, наезжает на Алю, продолжает по пути в кабинет, воодушевлённо выкрикивая негодования в воздух, и в итоге окончательно переключается на меня.
— Я не должна ждать целый час! — кричит она.
— Вы не должны, — устало соглашаюсь с ней, исследуя назначение.
— Это вы виноваты! — пышет возмущением она, требуя справедливости, особого отношения, компенсации и, возможно, горячий кофе с пироженкой и ягодкой сверху.
— Да, я виновата, — соглашаюсь опять. Что мне остаётся?
— Да не Вы виноваты, а вы все виноваты! — продолжает она выискивать возможность прокричаться.
— Да, мы все виноваты, — киваю я. У меня нет ни кофе, ни ягодки.
— Это не снимает вину и с Вас! — и она тычет мне в лицо наманикюренным пальцем.
— Да, это не снимает вину и с нас, — я удаляюсь набирать препараты. Пироженки тоже нет.
— Да не с вас, а с Вас! — какой же он сложный, русский язык-то!
— Да, и с нас не снимает, и с меня не снимает, — отвечаю из-за стенки, орудуя со шприцами и флаконами. Да поняла, поняла. Все вокруг виноватые, а я больше всех. Что-то ещё?
Подключаю собачке капельницу. Придвигаю женщине стул.
— Я уже насиделась! — обиженно отказывается она, но тут же передумывает: — Впрочем…
Садится. Больше не находится, что сказать.
— Зови дальше, — говорю Але.

…Щенок с букетом: бордетеллёз, глисты, лямблии, вши, кровавый понос, кашель с гнойными соплями. Брали как… хаски? Я не ослышалась?
— Хаски. С родословной! — с гордостью говорит владелица, распахивая норковую шубку, поскольку жарко.
— С определённой уверенностью могу сказать, что хаски… здесь не стояло.
— Хаски, хаски, — отвечает женщина, помахивая файликом, в который упакована пачка листков с отпечатанной родословной.

Да знаю я эту кухню. По большому счёту мне всё равно, кого лечить — породистого щенка или дворняжку. И у дворняг больше шансов выжить просто потому, что на них отменно поработал безжалостный природный отбор, поэтому беспородность пациента меня даже радует.
Капаю щенка. Делаю тесты. Объясняю, как делать капельницы дома, потому что женщина больше приходить не собирается:
— Дорого у вас, — сетует она, благоухая дорогим парфюмом и теребя многочисленные колечки на пальцах.
Эта расстановка приоритетов меня когда-нибудь доконает.

Вскоре капельница у шпица заканчивается, отключаю. Женщина больше не скандалит — видимо, выдохлась. Отпускаю её. Капельница у щенка тоже заканчивается, пишу подробное назначение, отпускаю.

…Дальше приходит лабрадор, тоже на капельницу, очередную. Сегодня у нас день внутривенных вливаний, да? Собаку хозяин обычно оставляет на три часа, а сам традиционно уходит по своим делам.
— Подключишь? — спрашиваю Алю, желая сэкономить время.
Она кивает и забирает лабра. Кричит из кабинета:
— Возьми пока пуделя — давно сидят.

«Давно сидят». Вот, типа, удивила. Выглядываю в холл: там заплаканная женщина с переноской на коленях, большой среднеазиат с перевязанной лапой и двумя мужиками, ещё какие-то люди, кошки, собаки… Кто-то стоит на крыльце, кое-кто наверняка ждёт в машине. Зову владельца с пуделем:
— Заходите.
Голова уже плохо соображает совсем.

Так, пудель. Рвота, рвота, рвота, понос.
— Что ест? — традиционно спрашиваю его.
— Да сала шматок дав вчора, — с сильным украинским акцентом выговаривает мужчина. — Зъив за милу душу! Я йому тоді ще один дав. И цей теж зъив.
Два куска сала на пуделя. Панкреатит?
— Анализ крови, — выдаю я, опуская нравоучения о вреде сала для поджелудочной железы.
Мужчина согласно кивает.
— Давай вену пережму, — вызывается Аля.
Она держит собаке лапу, я оттягиваю поршень шприца, набирая кровь, и в этот момент в соседнем кабинете, где капается лабрадор, раздаётся грохот и звон разбитого стекла.
— Блин! — Аля вскрикивает, отпускает пуделя и бежит туда — благо, я успеваю набрать в шприц достаточно крови.

Меланхолично переливаю её в пробирки и иду взглянуть, что же случилось. Картина представляет из себя упавшую стойку для капельницы, разбитый флакон и слегка удивлённого лабрадора, который, видимо, устал сидеть, встал и пошёл. Я взрываюсь.
— Аля! — мой ор, кажется, слышен даже в параллельной Вселенной. В этот вопль втиснута очевидность, что собака — не человек, которому объяснили, что все эти три часа нужно лежать! Собака будет ходить! И что при этом система отрывается от бутылочки или выскакивает из катетера, а собака идёт по коридору, волоча трубку от капельницы за собой по грязному полу и капая кровью!
— Бл@дь! — ору я ещё более информативно, и люди в холле меня тоже, конечно, слышат. А, пох@й мне уже, думайте, что хотите. Я не зелёная бумажка, чтобы всем нравиться!
— Да я… — растерянно произносит Аля. Не «бл@дь» ты, ладно.
— Привяжи собаку, — перебиваю, — примотай всё, что можно пластырями — к стойке, к лапе — это же элементарно!
— Это вообще не мои обязанности, — выдавливает она сквозь подступившие слёзы и подтаскивает лабрадора за ошейник обратно, в угол — тот послушно возвращается на место.
— Когда ты в лабораторию уходишь, я за тебя на телефон отвечаю, и я тоже этого не должна! — ору, умудряясь одновременно установить на стойку новый флакон и систему, что похоже на вынужденное раздвоение личности. — Ну не помогай мне больше, не надо! Я сама справлюсь! Пускай все эти люди в очереди ждут! Пусть они орут на тебя! Объясняй им, почему так долго, и извиняйся тоже сама!

«С х@ра ли ты орёшь на админа?» — одёргивает меня кто-то внутри.

Чёрт! Почему, и правда? Аля, действительно, ничего из этого делать не должна! Светка вон, неделю косячила напропалую, тупила почём зря, вывела из себя вообще всех, включая бессловесных пациентов, и в итоге во всеуслышанье голосом легкомысленной профурсетки выдала окончательный ультиматум:
— Каждый должен заниматься своим делом, так что не просите меня больше о помощи.
После кучи испорченных шприцов, разбитых склянок и порезанных рук — причём это были даже не её руки — даже спорить никто не стал. Столько вопросов задаст, бывалоча, чтобы антиб развести, что семь потов сойдёт, объясняя. И, в итоге, возьмёт самый огромный шприц с не менее огромной иглой, наберёт в него плюс-минус-примерную дозу и, радостная, спросит:
— Так, да?
Ещё и уронит пару раз на пол для пущей стерильности!
Объяснишь терпеливо ещё раз, разведёшь, наберёшь сама, — так она в следующий раз опять всё по-своему сделает. Уникальный, совершенно необучаемый человек!
Аля — другое дело. Она намерена остаться в ветеринарии, потому её все и натаскивают, и погоняют. Но орать-то зачем…

Выдохшись и проникнувшись чувством стойкого отвращения к себе, возвращаюсь к мужчине с пуделем. Вид у того крайне смущённый.
— Извините, — говорю я глухо. Включаюсь снова в диагноз. — Давайте взвесимся.
Сажаю пуделя на капельницу. К счастью, его хозяин сидит рядом и держит собаку. Приношу в кувшине тёплую воду и опускаю туда часть трубки от капельницы. Тёплая переносится легче. Это мои извинения за нецензурные вопли.

Как сказала Ирка: «В каком бы состоянии ты не была, а всё равно пытаешься все сделать на „отлично“. В этом твоя проблема». Долбаный перфекционизм.

Вот у Али звонит телефон. Она добывает папку с анализами вчерашних пациентов, какое-то время копается там и затем поднимает на меня заплаканные глаза:
— Анализы… прокомментируешь?..
На моём лице написано: «Не подходи ко мне с этим сейчас! А лучше вообще не подходи!», и она смиренно отвечает в трубку:
— Анализы готовы, но все врачи сейчас заняты. Перезвоните позже.
Чувствую себя глубоко виноватой, но извиняться буду тоже попозже. Я обязательно это сделаю, но не сейчас, не сейчас.
— Кто там ещё? — вместо этого спрашиваю её.
— Собака, на осмотр. Вчера зашивали рану. И кошка на усыпление.
Да что ж такое! Закрываю глаза. Аля поспешно отвечает:
— Там ХПН (2), креатинин зашкаливает. Вот их анализ, — словно фокусник, она добывает из кармана листок с назначениями и бланк анализа. Там всё действительно очень грустно, и грустно уже давно.
— Зови кошку.
— Собака по очереди, — отвечает Аля растерянно.
Ну, давайте ещё подерёмся! Как бы мне ускорить приёмы-то?..

— Можно мы с вами в УЗИ переедем? — обращаюсь к мужчине с пуделем. Он согласно кивает. Провожаю его вместе с собакой в уютный уголок кабинета УЗИ, транспортируя стойку с капельницей и этим освобождая второй стол для осмотра. Протираю его.
— Зови обоих, короче, — говорю Але.
Она так и делает.

Кошку на усыпление я приглашаю на центральный стол, — там удобнее подобраться к вене. Женщина ставит переноску, достаёт оттуда неподвижную кошку, тихо плачет. Ей уже всё неоднократно объяснили, — от меня требуется лишь процедура. Кошка лежит на боку — худая, со впалыми глазами и блёклой шерстью. Изо рта разит мочевиной. Под хвостом — следы от кровавого поноса.
— Наберу, — смиренно говорит Аля, забирая у меня коробку с ампулами. И добавляет: — Лабрадор привязан, всё примотано пластырем.
Картина зафиксированной до полной неподвижности собаки живо предстаёт перед глазами.

Мужчины заводят среднеазиата. Собака большая, весит, пожалуй, больше, чем я, — ну да, в назначении вес указан.
— Рану осмотреть? — спрашиваю их.
— Да, — отвечает хмуро один из мужчин.
— Кладите на пол, — говорю им. Там делов-то на две минуты.
— А что, на столе не посмотреть? — начинает возмущаться один из мужиков, поглядывая на кошку и поведением демонстрируя свой приоритетный статус. Хочет особого отношения. Ща, минутчку, красную дорожку раскатаю! Я теперь раскланиваться должна и шляпой махать? Могу только свой шейный воротник к потолку подкинуть, невысоко. Устроит?
— Хорошо, — соглашаюсь я и показываю на тот стол, что находится рядом с ними. Так даже лучше. — Кладите сюда собаку.
— Мы стояли по очереди раньше, — и он указывает на стол с умирающей кошкой. — Поэтому Вы должны осмотреть его раньше. На том столе.

Должна. Вот именно на том столе. И они не хотят вникать в положение женщины, которая плачет от горя. Они-то важнее, первее, лучше.
«Тихо, Оля, тихо. Никого никуда не шлём. Тихо», — звучит в голове.
Внутри просыпается глухая ярость.
— Простите, — говорю я сипло, — а чем вам не нравится этот стол? — и для пущего эффекта повторно опрыскиваю его антисептиком; протираю бумажными полотенцами. Получается крайне зловеще. Аля вжимает голову в плечи. Переносить умирающую кошку туда-сюда я не собираюсь. Медленно подбирая слова, произношу: — Эти столы абсолютно идентичны.
— Его надо отодвигать от стены, — аргументирует мужчина.

О, спасибо. Теперь я знаю, куда девать свою ярость. Сохраняя хладнокровие, хватаю стол руками и с грохотом, от которого вся клиника ходит ходуном, а собака забивается, в истерике, отодвигаю его достаточно далеко от стены.
— Кладите. Собаку. На стол, — говорю я таким ледяным голосом, что сводит скулы.
Молча мужики укладывают пса. Быстро разбинтовываю лапу, осматриваю. Обрабатываю. Заматываю обратно. Объясняю, что всё заживает прекрасно, и этим обнаруживаю в себе ещё одну невероятную способность: независимо от отношения к человеку, всё равно выдавать полноценную информацию о состоянии животного. Да, даже если человек меня изрядно выбешивает.
— Спасибо, — произносит мужчина растерянно.
Отмалчиваюсь. Уходят.

…Помогаю хозяйке кошки принять окончательное решение. «Качество жизни», — вот те слова, которые звучат в моём приговоре. Я за жизнь, но не за такую.
Быстро нахожу вену, избавляю кошку от мучений…
* * *
— Травма лапы, — предвосхищает вопрос Аля, приглашая в кабинет следующих. Заходят двое — мужчина и женщина.
Женщина открывает коробку и достаёт оттуда трёхцветную пушистую кошку.
— Прыгнула неудачно, — объясняет мужчина.
На счастье, кошка спокойно даёт завалить себя на бок, открыв взору внутреннюю поверхность лапы. То, что я вижу, достойно иллюстрировать анатомический атлас: отскальпированная кожа - от паха до скакательного сустава - обнажает всю группу поверхностных мышц.
— Ну что… — не знаю, с чего и начать устранять эту «прелесть». — Нужно давать наркоз и ушивать рану.
— А само не заживёт? — на полном серьёзе спрашивает мужчина.

Умоляюще смотрю на Алю. Под конец смены у меня закончилось всё: аргументы, слова, восприятие, юмор, — всё.
— Нет, само однозначно не заживёт, — уверенно говорит им Аля. — Там как раз хирурги освободились, они смогут помочь.
— Ну… — неохотно соглашается мужчина. — Ладно.
— Иди уже, — отсылает меня Аля, нежно выталкивая из кабинета. — Остальных отдам ночной смене.
Тронутая до глубины души, шмыгаю носом и, наконец, извиняюсь:
— Короче… это… прости, что наорала сегодня.
— Да ничо, — отвечает она с юмором, — я тебе в следующий раз оба телефона оставлю, когда в лабу пойду…
Выдавливаю из себя улыбку. Золотой ты мой человек…
.....
(1) Уролитиаз - прежнее название - мочекаменная болезнь.
(2) ХПН - хроническая почечная недостаточность.

Полная версия книги живёт здесь:
https://ridero.ru/books/budni_veterinarnogo_vracha/

Бумажную с автографом можно заказать у меня https://vk.com/ovchinnikova72

Марья Петровна мыла посуду, когда это произошло.
Под рёбрами слева что-то так укололо - и ещё раз, и снова, - что она уронила намыленную тарелку и согнулась напополам.
Прислушалась, что там внутри. Боль разлилась по руке, ударила в зубы, скомкалась в жгучую тугую субстанцию в глубине.
По телу пошла мелкая дрожь.
О, нет.
Нет-нет-нет...

Из-за спины раздался деловитый трескучий голос:
- Собирайся, пошли.
Она обернулась.
На табуретке сидело оно. С человеческим телом, с которого сняли кожу. В балахоне белого цвета, из-под капюшона которого не было видно глаз.
Усилием воли Марья Петровна постаралась не испугаться.
- Нет, - сказала она. - Что ты... Мне рано. Мне лет двадцать ещё положено.
Смерть за столом фыркнула и ехидно заметила:
- С чего это ты взяла?
- У меня линия на руке, - и та вытянула навстречу свой "аргумент": - Вот! Я у хироманта была. Он мне всё рассказал.
- Ах это... - Смерть зевнула и постучала костлявыми пальцами по клеёнке на кухонном столе. - Ничего не значит. Херувимы все, хироманты эти - полные шарлатаны.

Клеёнку давно пора было поменять - старая, местами в пятнах, прожжённая кое-где, - непрезентабельный вид. Стыдно с такой и помирать.
- Я не могу пока. Правда, - сказала Марья Петровна и отметила про себя: стадия торга, ну-ну.
Она с трудом повернула вентиль на кране - закрыла воду.
В грудной клетке затаился кто-то чужой и болезненный. Холодный пот проступил на лбу мелким бисером.
- Каждый умирает. Или ты не знала об этом? - поучительно спросила Смерть, слегка выпрямившись.
Вид у неё был шокирующий - прям экспонат из анатомички: труп без кожи, который при этом двигался и говорил.

О том, что умрёт каждый, Марье Петровне было известно, конечно. Непреложная истина, за непоколебимость которой можно было держаться, как за определённый даже фундамент.
Всё, что угодно, в жизни могло случиться. Любое событие. Любая комбинация из невозможного. Но то, что отсюда ещё никто не вышел живым... сомнений в этом и так не было никогда, а к её почтенному возрасту и подавно.
Прасковья, подруга, с которой они раз в неделю выходили гулять, регулярно рассказывала такие страшилки. Последняя была про то, как Яков Палыч из ихнего "клуба одиноких стариков" упал и не смог подняться, да так и умер спустя несколько дней, пролежав на холодном полу. Далеко от батареи упал, а так бы хоть постучал, что ли, соседям.
Марья Петровна пощупала пустой карман халата - сотовый лежал где-то в комнате, будучи вдобавок разряженным. Халатная халатность какая-то, господи, боже.

За окном была глубокая осень, зарядили дожди, и Прасковья уже не звала Машу гулять, а раз в неделю исправно звонила. По субботам. А сейчас был вечер среды.

Медленно выпрямившись, Марья Петровна вытерла руки о край кипенно-белого полотенчика, висящего на крючке. Очень осторожно, держась за стену, подошла к шкафу, взяла оттуда пачку с кошачьим кормом и насыпала в миску неподалёку.
Потом так же медленно, без резких движений, долила в другую миску чистой воды. До краёв.
Расставила по местам.
Сердце колотилось как бешеное, невпопад, внутри вен кололо и щекотало. Гул шумел и плескался в ушах, как прибой.
Эх, эх, на море скататься так и не довелось.

Смерть, скрипнув суставами, повернулась вполоборота и посмотрела на миски:
- Кошке?
- Да. Будет неловко, если ей придётся питаться какое-то время мной. Неэстетично это, - ответила Марья Петровна, скривившись, и видимо не только от боли.
- А сколько ей? - заинтересованно спросила Смерть, выразив интонацией крайнюю степень неосведомлённости в этом вопросе своей же области компетентности.
- Молодая ещё. Тебе точно за ней не время, - ответила Марья Петровна и осеклась. Негоже поучать кого-то более всемогущего, чем ты сам - ничтожный, маленький человечек, который ничего не успел ни сделать, ни запланировать даже.
Жалкие мечтания о дачном участке, о семье и детях; зависть к тем, у кого получилось; быстрый бег времени, седина, - вот и всё. И ничего не останется после.
Муж погиб - несчастный случай на производстве. Детей бог не дал.
Да в принципе было и так понятно, что она опоздает примерно на всё и сразу. Зачем было гнать, вообще...

На кухню деловито вошла маленькая белая кошка, ещё подросток.
- Мя? - вопросительно мякнула, уставившись на странную гостью.
- Ешь иди, жопа, - сказала ей Марья Петровна.
Кошка покрутилась у ног, нагуливая аппетит, да так и ушла обратно в комнату.
Смерть выглядела озадаченной.
- И правда молодая ещё, - констатировала она. - Жопа?
- На улице подобрала, - пояснила Марья Петровна. - Кличку пока не придумала ей.

В тот день дали первые заморозки. Они с Прасковьей вышли гулять, а сосед как раз собирался ехать на рынок.
Стоянка машин возле дома была импровизированной - каждый ставил своё авто, приткнув его к предыдущему. Кошке, можно сказать, повезло, что старушки заговорили с соседом.
- Ты куда, Игорёша? - спросила его Прасковья.
- Капусту поручили купить, на закваску, - ответил тот и хлопнул рукой по капоту машины - да так, что аж грохнуло. Кошка оттуда и выскочила - видать, греться залезла с вечера. А так бы завёл мотор и не дай бог, как говорится.
Кошка ринулась прямиком к приоткрытой двери подъезда и юркнула внутрь. И когда Марья Петровна вернулась - та сидела ровно у её двери, на коврике, будто приклеенная.
- Не смогла прогнать, - пожала плечами старушка. - Живое существо. Надо бы её в подъезд, что ли, вынести, прежде чем ты...
И она опять осеклась.

Смерть посидела немного молча, вздохнула как-то многозначительно и сказала сама себе:
- Ну, в принципе... В принципе... Двадцать лет можно и подождать, - она встала, заглянула в кошачью миску и добавила: - А то и все двадцать пять.
С тем и исчезла.

Марья Петровна тяжело осела на стул. Сильно потёрла меж рёбер пальцами. Боль за грудиной испарилась, как не бывало.
Кошка снова пришла на кухню, муркнула, покрутилась, съела пару катышков корма, полакала воды.
- Как же тебя назвать-то, - озадаченно произнесла Марья Петровна, трогая её по спине и за упругий хвост. - Надо будет с Прасковьей посовещаться.
И посуду ещё домыть.
А то как-то некрасиво получится, если вдруг что опять.
.......
на фото - кошка Мила из частного кошачьего приюта "Бастет" https://vk.com/bastetcats