she90

Дверь одной из квартир приоткрылась, и в проёме показался мужчина средних лет с беспокойным взглядом. Он смотрел на Виктора и девушку хмуро и настороженно, как будто не был уверен, стоит ли вмешиваться.

— Что здесь происходит? — спросил мужчина с ноткой раздражения и недоверия. — Всё нормально?

Витя кивнул, сделав шаг вперёд, словно хотел доказать этому мужчине и самому себе, что может уверенно стоять на ногах.

— Спасибо, всё нормально, — ответил он, снова чувствуя головокружение, но стараясь не показывать это.

Дверь закрылась.

Девушка, поправляя очки, оглядела Витю с головы до ног, как будто не до конца веря его словам.

— Вы уверены? Вы просто лежали здесь, не двигались. Это явно не нормально, — сказала она всё ещё с тревогой в голосе.

Виктор снова кивнул, чувствуя удары в висках.

— Я просто переутомился. Наверное, слишком долго работал, — ответил он и, едва переведя дыхание, протянул девушке руку, представившись с лёгкой улыбкой: — Виктор. И спасибо, что вы не прошли мимо. Правда.

Девушка на мгновение поймала его взгляд, а потом улыбнулась в ответ, чуть смущённо пожав Витину руку.

— Ира, — сказала она. — Я просто не могла не помочь, увидев вас тут... лежащим у двери. Вообще-то я к подруге шла, — пояснила девушка, кивая на одну из дверей, — вот сюда. Но её, видимо, ещё нет дома, не успела вернуться с работы.

Витя машинально проследил за её взглядом и нахмурился. Это была та самая дверь, за которой когда-то жил его друг детства, Сергей. В голове мелькнуло удивление: а разве сейчас ходят люди в гости, не созваниваясь перед этим?

— Хотите, помогу вам дверь открыть? Или, может, всё-таки вызвать скорую? — спросила Ира.

— Нет, нет, — Витя покачал головой, желая как можно быстрее прекратить разговор о его состоянии: ему было неловко обсуждать это. — Скорую не нужно, спасибо. Я действительно в порядке.

Он вставил ключ в замок и повернул его, слегка приоткрыв дверь.

— Заходите, если не против. Может, чаю? — спросил Витя, надеясь на культурный отказ.

Ира несколько мгновений колебалась, как будто обдумывала предложение. Но, видимо, решив, что Витя стоит на ногах не сильно уверенно и выглядит так, словно сейчас снова потеряет сознание, кивнула и шагнула внутрь квартиры.

Виктор провёл девушку в кухню, стараясь не обращать внимания на лёгкое головокружение, щёлкнул чайник, деловито доставая чай и чашки из шкафа.

— Чёрный, зелёный? — спросил он, стараясь говорить непринуждённо, будто это была самая обыденная встреча.

— Обычный чёрный. В самый раз, — ответила Ира, осматривая кухню. — Уютно у вас здесь.

Витя усмехнулся, взглянув на неё.

— Ну да, конечно, обычная холостяцкая берлога. Уют ей придаёт разве что чайник.

Девушка рассмеялась, легко, по-домашнему, как будто они с Виктором были давними друзьями. Витя разлил чай по чашкам, небрежно отправив пакетики в помойное ведро, и молодые люди сели за стол. Витя чувствовал, как постепенно возвращается к нормальному состоянию — голова уже не кружилась, а нервное напряжение понемногу спадало.

— Так что же всё-таки произошло? — спросила Ира, пристально глядя на него. — Всё точно в порядке? Вы упомянули работу, но так обычно от усталости не бывает.

Витя, размешивая чай ложкой, задумался на мгновение, подбирая слова и чувствуя, как странная, тягучая волна мыслей накрывает его с головой. В памяти разом возникло всё то, что ему привиделось: прошлое, старик, страхи, ребята и даже... та загадочная ведьма-секретарша. Но ведь это же невозможно. Всё это слишком похоже на бред, на какой-то невероятный сон. Или?

— Ну... Был тяжёлый день. И вообще, — Виктор слегка смутился, — последняя неделя была напряжённой. Но со мной такое впервые. Слишком много стресса, может?

Ира кивнула, отпивая чай и внимательно наблюдая за ним.

— Я понимаю, — улыбнулась она. — Постоянный стресс — это, наверное, часть нашей жизни. Но иногда нужно выдохнуть.

Витя, усмехнувшись, посмотрел на девушку более открыто.

— Везёт, что умеете расслабляться. Это многого стоит, — сказал он.

Начался непринуждённый разговор, но внутри у Вити появлялось много вопросов: если это был всего лишь обморочный сон, то почему же всё было таким реальным, таким пугающе точным? Почему он может вспомнить все мельчайшие детали?

Раздался звонок телефона. Ира, вздрогнув, глянула на экран своего Honor в чёрном чехле, на котором белела будто подмигивающая надпись: «Ой, всё!». Она прикрыла рот рукой, будто извиняясь перед Виктором за прерванный разговор, и ответила на звонок.

— Да-да, скоро буду, — с улыбкой говорила девушка, обводя взглядом комнату, будто неохотно покидала это место. Её голос был словно летний ветерок, едва касающийся лица и приносящий с собой что-то нежное и тёплое. — Не переживай, уже бегу.

Ира убрала телефон и, смущённо улыбнувшись, повернулась к Вите.

— Спасибо тебе за чай и разговор, Витя, — сказала она, легко касаясь его руки, прощаясь. — Дай мне свой номер. Так, на всякий случай. Я тебе завтра позвоню узнать, не захотел ли ты снова потерять сознание.

Виктор улыбнулся в ответ, смущённо продиктовал номер, а девушка ввела его в телефон, стараясь не перепутать цифры, и несколько раз пробежала взглядом, будто проверяя. Дойдя с Витей до выхода, Ира остановилась у широкого зеркала на двери, поправила короткие тёмные волосы, плавным движением стряхнула невидимую пылинку со лба. Развернувшись, она махнула Вите рукой на прощание, и её мягкая улыбка на мгновение наполнила прихожую нежным теплом.

— Ну, пока, Витя. Держись там и не валяйся больше на полу, хорошо? — подмигнула Ира и, прежде чем Виктор успел ответить, выскользнула за дверь, оставив за собой лёгкий аромат чего-то неуловимо приятного.

Витя медленно повернулся и направился в зал. Он стал внимательно разглядывать комнату, словно вещи могли дать ему ответы на терзавшие его вопросы. Всё выглядело так, как всегда: любимая Витина полка с книгами у стены, мягкий плед, брошенный на кресло, и, конечно, рабочий стол, на котором лежал закрытый ноутбук. Что же на самом деле произошло? Всё было слишком детально, чтобы можно было считать это просто сном. В мыслях Виктора вспыхивали образы до невозможности чёткие, а в особенности Саша, её прикосновения, дыхание. Ведьма. Сейчас это казалось смешным. Витя закрыл глаза, вспоминая её, но теперь в памяти уже всплыл запах горячих блинчиков и мягкий жар от камина. Но никаких ответов разум не находил. Виктор задумался о том, кто из тех, кого он видел, мог ему помочь понять, что же с ним произошло. Паша, Таня, Ксюша — люди, с которыми его ничего не связывало в реальности. Найти их теперь было бы невозможно — по крайней мере, это было бы нелегко.

Но Сергей... Да, Сергей и Саша, с ними всё казалось чуть проще. Ранее Виктор уже пробовал найти Серёжу в соцсетях, но попытки не увенчались успехом. Дальше этого Витя не заходил, хотя мог бы поискать своего друга детства через общих знакомых. Самым очевидным решением было связаться с Сашей, но её номера у Виктора, к сожалению, не было. Он открыл список контактов в телефоне. Может, кто-то из айтишников знает Сашин номер. Возможно, но нет, вряд ли кто-то из них даже спрашивал у неё номер телефона.А вот сисадмин — это другое дело. Этот странный, неприметный человек, словно сошедший с мемов, кажется, знал номера всех сотрудников и был в курсе всего происходящего в компании.

Витя быстро нашёл в контактах «Коля Сис» и, нажав кнопку вызова, поднёс телефон к уху.

— Чего? — коротко бросил сисадмин, будто только что отвлёкся от какой-то игры.

— Привет, это Витя, — ответил Виктор, пытаясь придать голосу дружелюбный оттенок.

— Да не тупой, понял и так, — нагрубил Коля. — Чо хотел-то?

— Слушай, у тебя номер Саши есть? Секретарши.

Секундное молчание на другом конце провода, а потом раздражённый вздох Коли, словно он прервал какое-то важное занятие ради чего-то совершенно пустякового.

— Саши? А тебе зачем? — протянул сисадмин, не скрывая подозрительности. — Не, ну я просто спрашиваю, раз уж в нерабочее время трезвонишь.

— Да ничего такого, просто надо уточнить кое-что по работе, — постарался спокойно сказать Витя. — Ты можешь прислать?

— Ну-ну... — усмехнулся Коля. Пауза затянулась, и Витя услышал громкий звук клавиш, будто сисадмин с нескрываемым недовольством что-то искал в компьютере. — Ладно, скину в телеге, только я те-бе не да-вал, по-нял?

— Понял, спасибо, — ответил Витя и быстро сбросил вызов.

Сразу после звонка на экране Витиного телефона высветилось сообщение с номером. Дыхание Виктора сбилось, а сердце заколотилось как бешеное — перед глазами был не просто номер, а ключ к самой глубокой тайне. Слишком много случилось странного, непонятного, необъяснимого. И... Виктора по-прежнему терзало смутно-тревожное, но в тоже время горячее чувство от того, что произошло между ним и Сашей в ту ночь, когда он был то ли в какой-то отключке, то ли в опьянённом желанием состоянии. Его разум ещё пытался найти этому всему объяснение. Было ли то сумасшедшее прошлое лишь лихорадочным видением? Мозг утверждал, что это был всего лишь обморочный бред. А что если Сергей и правда Сашин муж? С чего же начать разговор? Что спросить? И самое главное — как рассказать про своё видение? И стоит ли вообще об этом заикаться? Так и не собравшись с мыслями, Витя всё же решил звонить.

Гудки раздавались медленно, словно проверяя Витину решимость, и вот, наконец, на том конце послышался женский голос — не тот, которого Виктор ожидал. Голос был хрипловатым, низким, усталым и звучал так, будто его обладательнице было около пятидесяти или шестидесяти лет.

— Алло, — ответила женщина.

— Саша? — недоумённо спросил Виктор, и удивление прозвучало в его голосе. Он ожидал услышать привычный, узнаваемый тембр, а не это тяжёлое, усталое «Алло».

— Не Саша, конечно, Александра Владимировна, — откликнулась женщина. Голос был спокойный, уверенный. — Ты чего-то хотел, Виктор?

Она его узнала. Но что-то не сходилось. Это был голос не Саши, той, которую Виктор знал. Пауза на линии затянулась, пока он искал, что сказать, а в голове проносились вопросы.

— Эм-м, Александра Владимировна, я о корпоративе на следующей неделе хотел узнал. В этом году что-то особенное планируется? — наконец спросил Виктор, вовремя вспомнив о намечающейся вечеринке.

Женщина вздохнула, но её голос был терпеливым, словно она уже привыкла к этим бесконечным вопросам.

— Ничего особенного, если честно, но в этот раз арендован целый ресторан и будет ведущий. А не как в прошлом году, когда забронировали только несколько столиков в «Мартине». Скука ж смертная была.

— Понял, — произнёс Витя, чувствуя, как этот разговор ещё больше затуманивает реальность. — Я в том году не был, спасибо за информацию. А можно только одному приходить? Или будет плюс один?

— Да, плюс один можно, — усмехнулась женщина, явно не ожидавшая этого вопроса.

Витя коротко поблагодарил её и поспешил закончить разговор, чувствуя, как холодный пот выступает на лбу. Когда связь оборвалась, он, прижимая телефон к уху, остался стоять в полном замешательстве, а затем направился на кухню. Виктора охватила непонятная тревога, несмотря на то, что он осознавал абсурдность происходящего. Парень включил чайник, задумавшись, а затем на автомате насыпал в кружку ложку растворимого кофе — того самого «Нескафе», что уже много лет пылился на полке. Виктор давно пил только натуральный кофе, но руки и мозг в данный момент жили отдельно друг от друга. Пока вода закипала, в голове роились вопросы. «Саша оказалась совершенно другой. Как это возможно?» — думал Витя, но чем больше он пытался собрать всё в логичную картину, тем отчётливее понимал, что его разум не в состоянии этого сделать.

Наконец чайник закипел, и Витя залил кофе кипятком. Сделав небольшой глоток обжигающей жижи, он решил позвонить маме. Гудки прозвучали несколько раз, прежде чем на том конце раздался её голос.

— Привет, сынок! Ты чего так поздно? Что-то случилось?

Витя пытался говорить спокойно:

— Да нет, всё нормально, мам. Просто вот Серёгу вспомнил… Ты, случайно, не знаешь номер его мамы? Вы же когда-то общались.

Мама на секунду замолчала.

— Странно, конечно, что ты вдруг о нём вспомнил, но, кажется, у меня где-то был её контакт. Я как найду — напишу тебе.

Витя чувствовал, что напряжение слегка отпустило его, хотя мысли всё ещё путались. Он сидел с кружкой кофе в руках, глядя в темноту за окном. Его взгляд был направлен куда-то вдаль, не задерживаясь на чём-то конкретном, будто он смотрел сквозь всё вокруг. Странная мелодия покоя звучала в его грохоте мыслей. Через пару минут пришло сообщение с номером Серёжиной матери. Витя посмотрел на экран и тихо вздохнул.

Времени на долгие раздумья не было. Решился — надо звонить, несмотря на поздний час. Сердце заколотилось, когда Виктор набрал номер. Он попытался вспомнить имя и отчество матери Сергея, но в голове была лишь смутный образ женщины с добрыми, немного уставшими глазами.

— Алло? — раздался слегка удивлённый женский голос.

— Здравствуйте, это Виктор, я учился в школе с Сергеем, — начал Витя дрогнувшим голосом. — Извините за поздний звонок. Как ваши дела?

— О, Витя. Здравствуй, дорогой, да всё хорошо. — В голосе Серёжиной мамы прозвучало лёгкое удивление и тревога. — У тебя что-то случилось?

— Не-не, тётя Маша, всё хорошо, — вспомнил Витя её имя и быстро прокашлялся, пытаясь скрыть волнение. — Простите, что так поздно. У меня к вам небольшой вопрос. Как у Серёжи дела? Я пытался найти в интернете, но не получилось. Может, дадите его номер?

— О, как здорово, что ты Серёжу вспомнил, Витя! Он будет рад.

Виктор терпеливо ждал, пока тётя Маша, бормоча что-то себе под нос, искала номер сына в телефоне. Она включила громкую связь — видимо, так ей было удобнее.

— А вот и номер! Записывай, Витя, записывай, — наконец сказала тётя Маша. Её голос зазвучал бодрее, будто это общение принесло ей какую-то тихую радость.

Витя быстро записал номер, а затем поблагодарил:

— Спасибо вам большое, тёть Маш. Очень приятно было услышать вас. До свидания.

— Пока, пока, Витенька.

Виктор повесил трубку и ещё несколько секунд держал телефон в руке, словно обдумывая что-то. «Сейчас или никогда», — думал он, глядя на записанный номер Сергея.

— Да.

— Серёга? Привет. Это Витька, — начал Витя, стараясь не волноваться.

— Витька?! — Сергей на мгновение замолчал, а потом взорвался радостью. — Не может быть! Ты чо, серьёзно? Чёрт возьми, Витька, сколько лет! Как ты вообще меня нашёл?

— Да вот… решил, что неплохо бы связаться. Как ты? Где ты? По-моему, я тебя в метро сегодня видел! — Витя улыбнулся, чувствуя, как тёплая волна нахлынула на него от этого знакомого голоса.

— Возможно, я уже несколько лет, как вернулся сюда. Живу тут, неподалёку от центра. Ты чо, где? — ответил Сергей.

— Я-то всё там же, даже живу в той же квартире. Чем занимаешься по жизни? — спросил Витя, стараясь говорить как можно спокойнее.

— Фитнес-тренером работаю, — усмехнулся Сергей. — Представляешь? Я ж почти сразу в спорт ушёл. Мне нравится. Нашёл себя, так скажем. А ты?

— Да я в айти. Ничего серьёзного. Нормально так, коллеги приятные, — ответил Витя, всё ещё пытаясь скрыть волнение, но ощущая, как что-то не даёт ему расслабиться. — Женится то успел? Дети?

Повисло молчание, а потом Сергей, усмехнувшись, ответил:

— Не, Витёк, не женат. Пока что, наверное, не готов. — Он засмеялся, но в этом смехе было что-то сдержанное. — Как-то жизнь так сложилась, что всё мимо. А ты, кстати, как? Уже кого-то нашёл?

— Да тоже как-то… никак. — Витя улыбнулся, но ощутил странное волнение, думая о своём дурацком видении. Витя решил рискнуть и поделиться с Сергеем своей историей, какой бы невероятной она ему ни показалась. — Слушай… Серёг, это странно, конечно, но мне недавно сон такой приснился, будто мы с тобой… ну, как будто мы вместе вернулись в наше детство. Там, конечно, ещё и другие люди были, но город был словно вымерший. Звучит, наверное, безумно, да?

Сергей выслушал его молча, потом засмеялся.

— Сон как сон, Вить, — сказал он с лёгким хмыканьем. — Странно, конечно, но такие сны бывают. Видимо, давно не виделись, вот и скучаешь по прошлому.

Слова Сергея прозвучали обыденно, даже слишком. Витя кивнул, хотя знал, что его не видят, и почувствовал, как в груди похолодело. Наверное, он действительно один видел этот сон, один держал в памяти все те странные образы и воспоминания.

— Да, ты прав, — отозвался Витя.

— Эх, Витя, значит, судьба у нас всё-таки пересечься здесь, — добавил Сергей с лёгкой ностальгией в голосе. — Надо встретиться, поболтать, посмеяться, повспоминать былые дни. Ты за?

— Да, обязательно надо, — согласился Витя и невольно улыбнулся. Казалось, кусочек реальности возвращался на своё место.

— Ну, пиши-звони! — добавил Сергей напоследок, и, попрощавшись, оба друга повесили трубки.

Витя ещё некоторое время стоял в полном недоумении и растерянности.

25

Витя проснулся от мелодичного звука будильника и медленно открыл глаза. Мягкий свет, пробивающийся сквозь занавески, заставил его прищуриться. Он потянулся, чувствуя тепло одеяла, а затем тихонько поднялся с кровати, стараясь не потревожить спящую рядом Иру. Накинул халат, перевязав его пояс вокруг талии, и направился на кухню. Привычным движением включил кофемашину и присел на стул, ожидая, пока аромат свежемолотых зёрен наполнит пространство. Наблюдая за тем, как устройство, бормоча и шипя, начинает готовить напиток, Виктор подумал о том, как много всего изменилось в его жизни. Кофемашина издавала короткие приглушённые звуки, выпуская первые капли кофе в любимые кружки Вити и Иры. Её кружка была ярко-жёлтая, с мелкими вишенками на боку, а Витина — тёмно-зелёная, украшенная замысловатыми разводами, напоминающими сосновый лес.

Виктор вернулся в спальню, сел на кровать и, нежно касаясь плеча девушки, позвал её:

— Ира, пора вставать. Кофе уже на подходе, — сказал он тихо, целуя её в щёчку.

Ира медленно приоткрыла глаза, её губы растянулись в лёгкой, ещё сонной улыбке.

— М-м-м… ещё пять минут, — прошептала она, зарываясь глубже в одеяло, но всё-таки решила не противиться пробуждению.

Вдвоём они отправились на кухню, где их встретил запах свежего кофе. Витя протянул одну кружку Ире.

— Вот, держи, — сказал он, с нежностью глядя на девушку.

Она обхватила кружку руками, прижав её к себе, чтобы согреться.

— Как вкусно пахнет, — улыбнулась Ира, вдохнув аромат напитка. — Каждое утро думаю, что это лучшее кофе в мире.

Они стояли у кухонного окна, выходящего на спокойный двор, где у дорожек уже скапливались пожелтевшие листья. Витя подметил это с тихой радостью: осень была его любимым временем года.

— Сегодня не задерживайся на работе, — сказал он, встречаясь с Ирой взглядом, и напомнил: — В семь у нас театр.

— Конечно, — улыбнулась Ира, потягивая кофе. — Я ж сама на него и напросилась.

Они закончили пить утренний кофе, а затем разошлись по разным комнатам собираться на работу. Ира надела чёрную футболку и джинсы, накинув сверху длинный серый кардиган, в котором она выглядела уютно и немного по-домашнему. Витя подошёл к ней сзади и крепко обнял, прижимая к себе.

— Ира, знаешь, у меня всё-таки есть секретный план, — томно сказал он. — Я хочу, чтобы ты опоздала на работу. Пусть они знают, как тебе со мной хорошо.

Девушка засмеялась, чуть повернув голову, чтобы поймать Витин взгляд.

— Ого, у нас тут, оказывается, бунтарь! — усмехнулась Ира, притворяясь удивлённой. — Но ты же знаешь, что я всё равно успею.

Витя, не ослабляя объятий, притянул девушку ещё ближе. Он мягко поцеловал её в шею, ощущая тепло и слыша, как смех Иры постепенно затихает, превращаясь в нежное молчание. Она плавным движением скинула кардиган, и Витины руки оказались под её футболкой. Витя провёл руками по талии девушки, поднимаясь выше, его прикосновения были медленными, но настойчивыми. Он приласкал губами её шею, чувствуя быстрый пульс, который вторил его собственному сердцебиению. Витя прижал Иру к себе сильнее, чувствуя тепло её тела, замечая, как она чуть прикусила губу. Они медленно переместились к дивану: Ира скользнула на подушки, а Виктор, не отрывая от неё взгляда, наклонился, вдыхая ванильный аромат её духов. Он стянул с неё футболку и усыпал тело поцелуями. Ира, затаив дыхание, ответила на его прикосновения, обвивая его шею руками и закрывая глаза. Всё вокруг исчезло — осталось только это волшебное утро.

Внезапно раздался звонок в дверь, прервав любовные игры пары.

Ира и Витя спешно накинули на себя одежду и направились в коридор, недоумевая, кто мог потревожить их в этот ранний час. Витя потянулся к ручке и открыл дверь. На пороге стояла та самая Саша, с лёгким румянцем на бледном лице, с медными, волнистыми волосами, которые падали на её худые плечи и спускались по спине. Она смотрела прямо в Витины глаза, и этот мягкий, бархатный взгляд пронзал душу Виктора, словно игла.

Витя с трудом переключил внимание на фигурку рядом с Сашей — совсем маленькую девочку, которой на вид было чуть больше года. Она крепко держалась за мамину руку. Милое личико девочки обрамляли ярко-рыжие кудряшки, а её ясные глаза искрились необыкновенным голубоватым светом, как первый снег под солнцем, и этот знакомый блеск заставил сердце Виктора замереть.

Ира недоумевающе смотрела то на женщину с девочкой, то на Витю, а он просто стоял в растерянности, не говоря ни слова, не зная, что сказать. В воздухе повисло напряжение, почти осязаемое.

Саша откинула прядь волос и спокойно сказала:

— Это твоя дочь.

А затем девочка, крепче сжав мамину руку, взглянула на Витю и произнесла слово, которое пронзило его сердце:

— Папа.

— Я придумал её или вы? — спросил Сергей.

— Не совсем так, — ответил старик, поднимая палец. — Сие не было плодом твоего воображения.

Старец обвёл всех ребят взглядом. Каждый из них пытался осмыслить события прошедшего дня и ночи, переваривая всё, что случилось.

— Почему вы не рассказали нам всё сразу? — наконец спросила Ксюша. — Почему мы должны были пройти через этот ад?

Старик тяжело вздохнул, словно готовился ответить на вопрос, который задавали ему тысячи раз.

— Каждый из вас оказался здесь не случайно. Вам надлежало встретиться лицом к лицу с тем, что удерживало вас в прошлом. Страхи — не токмо чувства. Это узы тяжкие, что связывают нас и не позволяют идти вперёд. Вы не могли узреть истину, пока не освободились от оков. В детстве вы не ведали, что сей день стал отправной точкой для всех вас. Ваши жизни оказались во власти собственных страхов.

Глаза старика таили в себе тяжесть прожитых веков. Он вздохнул, словно раздумывая, стоит ли продолжать. Наконец, он продолжил медленно, и голос его звучал так, будто доносился из самых глубин времён, древний и исполненный тайной мудрости.

— Я не просто случайный старец, что повстречал вас здесь, — начал он. — Имя моё Чур. Моя стезя — оберегать род людской. Но порою вмешиваются силы, с коими мне не совладать. Ведьма, что вы знали как Сашу, на самом деле носит имя Лиса. Кто-то зовёт её Лисьей ведьмой, и занятие её — разрушать людскую породу, чинить преграды на их пути и мешать им продолжать род свой.

Витя, Паша, Таня и Ксюша переглянулись, не понимая до конца, о чём говорит старик. Сергей же стоял с мрачным лицом — он начал догадываться обо всём немного раньше остальных.

— Саша... — пробормотал он, пытаясь представить образ ведьмы.

Старик посмотрел прямо на Сергея, улыбнувшись уголком рта.

— Сейчас ты вспомнишь, Серёжа, не тревожься. Обязательно вспомнишь. Сия ночь нелегко тебе далась. Лиса не та, кем ты её зрел. Намеренно она вела себя так, чтобы держать тебя и близко, и вдали, не позволяя создать семью, завести детей, продолжить свой род. Ея стезя — разрушать всё, что может укреплять ваши жизни и жизни потомков ваших. Сотни лет она занимается этим делом. И вы не первые и не последние в списке ея.

— Но почему? — спросил Витя, в его голосе слышались нотки растерянности. — Почему именно мы? Почему она решила разрушить наши жизни?

Старик посмотрел на Виктора, вздохнул, и его голос стал ещё тише, словно тяжесть этого откровения давила и на него самого.

— Кровь ваша... семьи ваши... вы носители древней силы, даже если сами того не ведаете. Роды ваши связаны с великими событиями, кои ещё не свершились, но могут изменить мир. Лиса ведает об этом. Её работа в том, чтобы вы не смогли создать семьи.

Таня вскинула голову, её глаза блестели.

— Но почему мы никогда этого не знали? Почему никто нам не сказал? — спросила старца девушка.

— То древняя магия, — продолжил Чур, его голос был пропитан мудростью. — Силы, коими Лиса владеет, скрывают истину от тех, кого она преследует. Она проникала в жизни сквозь ваши страхи и боль. Творит она всё, дабы вы не смогли обрести счастие, что укрепило бы род ваш.

Ксюша, чувствуя волну гнева, поднимающуюся в ней, нахмурилась и сердито произнесла:

— Значит, всё это время она играла с нами? Разрушая наши жизни.

Старик кивнул, его взгляд устремился в пространство, как будто он сам вспоминал все те моменты, когда не мог вмешаться в её подлые игры.

— Так и есть. Ведьма появлялась в судьбах ваших разными способами. Обличий у неё множество. Ваша неуверенность, страхи ваши — всё это дело её рук. Она преграждала вам путь к тому, что должно было стать силой вашей. Она сеяла сомнения, дабы вы не обрели радости и гармонии в жизни своей.

Паша, который всё это время стоял молча, вдруг прошептал:

— С тех пор, как я потерял сестру… Это она?

Старик кивнул, и Паша покачнулся, словно всё, что он считал реальным, рухнуло перед ним.

— Но зачем? — спросила Таня, её голос дрожал. — Зачем ей это?

— Боль ваша её питает, — ответил старик с грустью в глазах. — Руша жизни ваши, ведьма вдобавок черпает силу из страхов ваших, из разбитых мечтаний. Чем больше вы страдаете, тем крепче становится она.

Повисло молчание. Всё, что ребята думали о своих жизнях, было разрушено. Они думали, что просто живут, что их проблемы были обычными.

— Что нам теперь делать? — наконец спросил Витя. — Мы должны остановить её?

— Это невозможно. Но вы узрели истину, и сила ваша к вам возвратилась. Теперь можете вы объединиться и не дать ведьме вновь управлять судьбами вашими. Она попытается вернуться, вновь встать на ваш путь, но ныне вам ведомо, что она лишь ведьма.

Старец опустил взгляд, словно нёс тяжесть веков на своих веках.

— Не могу и я истребить её, — говорил он медленно, словно каждое слово весило целую гору. — Нет у меня власти над ведьмами, подобными Лисе. Моё предназначение — оберегать род людской, но силы, коими она владеет, древнее и мощнее моих. Не могу я ни запрет наложить на неё, ни изгнать навеки. В лучшем случае могу лишь временно её удержать.

— То есть всё это время она играла с нашими жизнями, а ты просто... смотрел? Ты не мог ничего сделать? — нахмурился Сергей.

Старик не отвернулся от его взгляда, хотя в глазах блеснуло что-то похожее на горечь.

— Не взирал я. Пытался. Всяк раз, когда влияние Лисы становилось чрезмерно сильным, я изолировал её, но надолго изолировать невозможно — она вскоре вновь возвращалась к вам. Ведьмы питаются нашими немощами, страхами нашими. Пока не одолели вы своих внутренних демонов, я был бессилен.

— Мы победили свои страхи, но что дальше? — спросил Витя. В его глазах была решимость, но и тень сомнения. — Она вернётся, и всё повторится?

— Она вернётся, — грустно подтвердил старик. — Но ныне сила с вами. Знаете вы, с чем столкнулись, и более не куклы её. Власть ведьмы не бесконечна. Сильна она лишь тогда, когда вы слабы. Ныне же вы вооружены знанием и можете дать ей отпор.

Таня, внимая словам старика, заговорила:

— Если ты не можешь её уничтожить, то кто может? Ведь мы снова окажемся в опасности, когда ведьма вернётся. Мы же не можем жить в постоянном страхе.

Старик повернулся к ней, и его взгляд смягчился.

— Я не смогу истребить ведьму, но будут те, кто сможет, — сказал он. — Сила сия не одному человеку подвластна, но всему роду. Ваши роды, ваши потомки в будущем смогут разрушить её чары. Семья — вот сила ваша, оружие против таких, как Лиса. А таких, как она, великое множество.

— Но ведь она не отступит. Ведьма вмешивалась в нашу жизнь, чтобы мы не смогли построить будущее. Как нам теперь бороться с ней? — спросила Таня, теребя пальцы.

— Её магия теперь не будет столь сильной, коль вы понимаете, что она существует. Мощна она лишь в тени, — объяснял Чур. — Ныне, когда истина вам открылась, сила ведьмы станет потихоньку угасать. Но сего недостаточно. Придётся вам бороться за судьбу свою, за семьи свои, за жизнь вашу, оберегая род ваш. И борьба сия не будет лёгкой.

— А если мы не сможем? Если она умудрится снова вмешаться в нашу жизнь и манипулировать нами? — спросил Сергей, вздохнув, чувствуя всю тяжесть ситуации.

— Вы должны помнить одно: ведьма сможет манипулировать вами, обретая всё новые образы. Но отныне вы не одни в сей борьбе. Вы все здесь. Вы прошли через страхи свои и ныне ведаете, с чем имеете дело. Если будете вы вместе, если не дадите Лисе разобщить вас, не сможет она одолеть вас, — продолжал старик, слегка нахмурясь.

— Ясно, мы должны быть всегда начеку, — произнёс Паша, его голос был твёрдым. — Но как долго это будет продолжаться? Вечность?

Старец взглянул на него и кивнул:

— Задача ваша — не дать Лисе вновь посеять семена страха. Будьте внимательны к людям, что окружают вас. Присматривайтесь и делайте выводы. Если сумеете сие одолеть, не сможет ведьма более вас подчинить воле своей. Сей вопрос не времени, но силы.

Ребята переглянулись, осознавая всю сложность предстоящей борьбы.

— Значит, мы не можем её победить, — задумчиво сказала Ксюша, теребя засаленный локон. — Мы можем только не дать ей победить нас.

— Истинно так, — подтвердил старик. — Не дозволяйте ведьме вновь войти в жизни ваши. Вам надлежит объединиться и держаться вместе на жизненном пути. Так вам будет гораздо легче. Лиса всегда будет рядом, подобно таинственному обличию, мерцающему в сумеречной мгле, скрываясь за углом и взирая на ваши жизни. Но ныне, когда вы ведаете о ней, власть её ослабеет. Теперь всё зависит от вас.

Старик стоял, глядя прямо на Сергея, его глаза проникали глубже, чем любое воспоминание, словно он видел самую суть того, что происходило в душе парня. Голос старика был тихим, но в нём звучала невероятная сила, когда он начал говорить правду.

— Ты смог вспомнить, Серёжа, — сказал старик, и это утверждение звучало так, словно сам факт воспоминания уже был победой. — Тот день, когда Лиса впервые вмешалась в судьбу твою. Ты уже видел её тогда, в автобусе; она была малой девицей. Но ещё не ведал ты, что уже плела она сети свои вокруг тебя.

Сергей поморщился, его мысли вернулись к тому дню. Образ маленькой девочки, потерянной и запутанной, явно был в его памяти. Он уже осознал это ранее, что потерянная девочка из его детства и его жена — один и тот же человек.

— Эта девочка... И Саша, с которой я прожил столько лет. Теперь я понимаю, что она была ведьма. Раньше, конечно, я должен был это заметить, ох, раньше… — бормотал Сергей, ещё с трудом веря во всё, что услышал от старика и о чём догадался сам.

— Именно так, — кивнул старец. — Она тогда играла свою роль, чтобы проникнуть в твою жизнь. Ведала она, что отец твой собирается оставить вас, и в её замыслах было не допустить вашей с ним встречи в тот день. Сие событие и стало ключом в её замысле. Знала она, что это станет страхом твоим великим, и, вмешавшись в судьбу твою, приумножила боль твою до чрезмерной. Так и обрёл ты первый страх жизни своей.

Сергей молча опустил голову. Воспоминания об отце, который ушёл, были для него теперь снова свежи. Он всегда боялся повторить этот путь, боялся, что станет таким же человеком. Но поборол свой страх и свою боль.

— Я всю жизнь, вплоть до сегодняшней ночи, думал, что это была случайность, — тихо сказал Серёжа с тоской в глазах. — Я думал, что это просто совпадение.

— Она справилась тогда, — продолжил старик с нотками сострадания в голосе. — Лиса узрела уязвимость твою и воспользовалась ею. Но ты был силён, и одного лишь сего страха ей оказалось мало. Она знала, что, если не закрепить его, со временем ты сможешь его одолеть. Потому ведьма сделала следующий шаг — вошла в жизнь твою не лишь как образ, а стала твоею «женой». Она была твоим идеальным якорем, который удерживал тебя на месте, не давая тебе развиваться. Она не дозволяла тебе создать семью истинную.

Сергей стоял, немного ссутулившись, как будто под тяжестью невидимого груза, который накопился за все эти годы. Его взгляд был направлен в одну точку, но казался устремлённым куда-то сквозь время — в события, что миновали, но оставили глубокий след в жизни Серёжи. Каждый прожитый год словно возвращался к нему в этот миг, будто кто-то пытался собрать воедино осколки зеркала. Сергею ощущал, что он сейчас рухнет. Воспоминания о Саше нахлынули на него. Все те моменты, когда она уходила от разговоров о будущем, о семье, о детях. Её вечные предложения завести собаку или кошку, лишь бы увести общение в сторону. Теперь всё встало на свои места. Саша не позволяла Сергею сделать следующий шаг — потому что ей было важно, чтобы он никогда не решился на создание настоящей семьи. Остальные ребята молчали, осмысливая услышанное.

— Не хотела она, чтобы ты обрёл силу, — продолжал старик спокойно. — Все эти годы пребывала она рядом и питалась страхом твоим и болью твоей.

Старец положил Сергею руку на плечо.

— Ныне ты свободен, — сказал он твёрдо. — Ныне ты победил. Осознал, что она лишь пожиратель твоих страхов. Ведьма больше не может управлять тобой.

Старик медленно обвёл взглядом всех собравшихся. Его глаза, полные мудрости веков, пронизывали каждого, словно могли заглянуть в глубины душ ребят и увидеть то, чего они сами не замечали. Слова старца были спокойными, но наполненными тяжестью правды, которую молодым людям было нелегко принять.

— Лиса вмешивалась не только в жизнь Сергея, — продолжил он. — Она присутствовала в жизни каждого из вас.

Ребята молча слушали, в их глазах мелькали тени воспоминаний.

— Витя, — обратился к парню старик, — и ты не избежал её влияния. В тот день, когда решился признаться в чувствах своих... Она была рядом. Быть может, ты и не помнишь её лица, но ведьма была там, в твоём классе, и сделала всё, чтобы страх твой закрепился. Страх открыть душу, страх быть отвергнутым. Всё это сделало тебя неуверенным, заставляло сомневаться в себе многие годы. И чтобы продолжать питаться страхами твоими и держать тебя рядом, Лиса стала секретаршей на твоей работе.

Витя стоял, опустив глаза вниз, и в его груди росло странное ощущение. Они говорили о ведьме, обсуждали, как её вмешательство разрушало их жизни, но никто, кроме Вити, не знал, что он был с ней этой ночью, с этой самой ведьмой, поддавшись её молчаливому обольщению. Саша... Лиса... Ведьма. Витя почувствовал, как леденящая дрожь скользнула по его позвоночнику, и мысль от осознания её нечеловеческого начала смешалась с отвращением и тревогой, словно ведьма всё ещё прикасалась к его коже.

Старик повернулся к Паше и сказал:

— Паша, ты потерял сестру свою, и день тот стал началом страха твоего перед ответственностью. Лиса ведала, что сие станет твоим проклятием. Ныне ты понимаешь, что, кроме тебя и сестры, никого в квартире не было, но именно наша Лисья ведьма, в облике рыжей торговки, убедила маму твою купить тебе тамагочи на день рождения. И игрушка та похитила всё внимание твоё. С тех пор ты боялся заводить детей, боялся быть тем, кто может совершить ошибку. Она использовала страх сей, дабы не дать тебе возможности обрести счастье твоё.

Паша опустил взгляд.

Таня, широко открыв глаза, смотрела на старика, желая услышать, где же в её жизни могла затаиться ведьма.

— Таня, страх твой перед громкими звуками… — продолжил старец тихим голосом, заметив нетерпение девушки. — Это не совсем вина отца твоего. Вина его имела своё начало. В тот день на работе отца явилась новая сотрудница. Именно она напоила отца твоего до такого состояния. Прекрасно знала она, что алкоголь сделает его буйным, и сам отец твой ведал сие, а потому никогда не пил. Но в тот день не сумел он устоять перед чарами ведьмовыми.

Таня, сдерживая слёзы, кивнула. Все эти годы она боялась новых отношений, боялась того, что история её семьи повторится.

— Ксюша, ты боялась утраты близких своих, — продолжил старец, взглянув на Танину подругу. — День, когда не стало твоего любимого деда, стал ключевым моментом в жизни твоей. Ведьма не была рядом, но знала, что страх сей станет твоим путеводителем, и чтобы усилить его, она сделалась подругою матери твоей и смогла убедить её, что ты не страдаешь, а потому не получила ты должной поддержки. Со временем страх твой разрастался, ты боялась оставаться одна, но и сближаться с новыми людьми боялась, ибо страшилась утраты близких тебе.

Ксюша прикрыла рот рукой.

— Лиса была с вами все эти лета, — продолжал старец. — Быть может, не помните вы лица её, быть может, облик её менялся, но сие остаётся неизменным: она вмешивалась в жизни ваши, дабы не дать вам обрести силу, дабы не позволить создать семьи. Ибо именно семья могла разрушить власть её над вами.

Воцарилось молчание. Каждый из ребят переваривал услышанное. Теперь они осознавали, что события в их судьбах не были чередой случайностей. Лиса манипулировала ими, удерживала их в состоянии страха, чтобы они не смогли построить свою жизнь. Старик, чуть смягчившись, медленно переводил взгляд с одного на другого. Он видел, как напряжение и непонимание понемногу начинали растворяться в ребятах. Его голос стал тише, мягче, но при этом не потерял своей силы.

— Верно вы, вероятно, уже поняли, — вновь заговорил старик, — для чего здесь были малые образы вас самих, те дети, с коими вы вчера сидели у камина. То не просто проекция прошлого вашего. Я привёл их сюда, в дом сей, чтобы узрели вы самих себя в том возрасте.

Он замолчал, давая молодым людям время осмыслить его слова. Ребята молча переглянулись.

— Почему? — наконец спросил Витя, его голос был сдержанным, но в нём звучало удивление. — Почему нам было нужно увидеть самих себя?

Старец взглянул на него с мягкой улыбкой.

— Ибо до того дня, — продолжил он, — страхов ваших ещё не было. Вы были чисты и исполнены жизни, как малые семена, коим предначертано взрасти в могучие древа. Ещё не ведали вы, как страхи грядущие станут определять решения ваши, жизни ваши, судьбы ваши. Были вы молоды и свободны от тяжести, что с годами лишь возрастала и отягощала сердца ваши. Когда вы выросли, страхи ваши стали частью вас самих. Они укоренились в вас столь глубоко, что жить с ними стало вам уже почти удобно. В какой-то миг вы просто привыкли к ним, приняли их, как будто они — часть природы вашей. А я желал, чтобы узрели вы себя в те времена, когда страхов сих ещё не было, когда они не владели жизнью вашей. Хотел я, чтобы вы поняли, что страх — не сущность ваша, но нечто привнесённое, навязанное.

— А я никого не видел… Не видел себя в детстве… — сказал Сергей, нахмурившись.

Старик выпрямился, будто набираясь сил, погладил бороду и, посмотрев на Серёжу, ответил ему:

— С нами в доме была Лиса… Саша… Я изолировал её, сколько смог, но сие было на пределе сил моих. Она была рядом, как призрак. Силы в ней тогда не было, но ты знал лицо её, руки её, взор её. Она была как ключ от мира твоего и могла бы затворить его. Ты не смог бы взглянуть себе в очи, покуда была она рядом, — тебе надлежало самому разобраться со всем этим. И ты справился. Ты сумел обрести путь, что освободил тебя от неё.

Все находились в тихом размышлении. Каждый из ребят осознавал, что их путь только начинается. Они освободились от старых оков, но теперь им предстояло научиться жить по-новому. Старик стоял, слегка потягиваясь, словно после долгого разговора почувствовал усталость, но в его взгляде всё ещё было добро и сочувствие. Он оглядел всех присутствующих, будто взвешивая их внутренние силы, их готовность к тому, что предстояло сделать дальше.

Из глубины дома, в котором ребята провели ночь, раздался слабый стук. Едва различимый, он вибрацией прошёл по старым деревянным стенам, и каждый из друзей посмотрел в сторону закрытой двери. Ребята застыли, не в силах отвести взгляд от неё, словно сама дверь дышала и жила своей тёмной, потусторонней жизнью. Друзья переглянулись, осознавая, что не заметили, как старик исчез. Все вдруг почувствовали странное, тянущее ощущение, будто кто-то забрал у них часть их уверенности.

— Старика больше нет, — прошептал Сергей, в его голосе слышалась тревога.

— А там кто стучится? — спросила Таня, стараясь скрыть, что она испугана.

Паша посмотрел на Витю, ожидая от него какого-то решения. Ксюша и Таня переглянулись. И каждый из ребят подумал, что, наверное, ведьма оставалась в доме со вчерашнего дня и теперь издает эти странные звуки.

Стук усилился, как будто Лиса, находясь за дверью, поняла, что привлекла внимание друзей, и теперь требовала, чтобы её выпустили. Удары становились всё громче, тяжелей, словно кто-то бился в дверь изнутри дома.

Витя, выдохнув, пошёл к дому, словно в трансе. Его взгляд был устремлён только на дверь. Каждый новый стук бил прямо в Витино сердце, а ноги, будто подчиняясь этому ритму, несли его вперёд.

— Витя, не надо, — хрипло произнесла Ксюша, простирая к нему руку, но сама не могла двинуться с места.

— Кто-то должен проверить, — тихо ответил он, стараясь скрыть растущее в груди волнение. Ещё один шаг, и Виктор был уже перед дверью, его ладонь застыла над дверной ручкой.

Стук не утихал. Напротив, он становился громче, настойчивее, словно кто-то изо всех сил пытался выйти из-за этой двери. Доски стены чуть подрагивали, и где-то в углу заскрипела мебель, как будто даже дом дрожал от этого звука.

Остальные ребята молча переглядывались. Их сердца учащённо колотились в груди, они боялись сделать даже шаг. Каждый понимал, что ведьма кроется за дверью, и им не следовало её видеть. Но все молчали, замерев, как будто и сказать что-то громче шёпота было смертельно опасно.

— Витя, — прошептала Таня, — не надо. Не открывай.

Стук усилился, и на долю секунды показалось, что дверь даже прогнулась под чьим-то напором. Пальцы Вити наконец коснулись холодной ручки, и он, глубоко вдохнув, чтобы справиться с внутренним оцепенением, осторожно толкнул дверь.

Виктор подошёл к парте и осторожно взял листок в руки. Он помнил каждое слово, каждую строчку. В тот день он с трепетом вручил этот листок Кате перед уроком, надеясь, что она поймёт его чувства. Но то, что произошло дальше, навсегда изменило его отношение к девушкам и к любви.

Катя, не успев развернуть листок, начала смеяться, громко и звонко, как будто этот поступок Вити был самым глупым из всего, что она видела в своей жизни. Её смех прозвучал по всему классу как раскат грома, разрывая тишину, которая повисла в воздухе, когда Витя, дрожа от волнения, вручил девочке листок. Её взгляд был полон презрения, она словно смотрела на Витю сверху вниз, и эта насмешка в Катиных глазах больно ранила его. Мальчик стоял перед одноклассницей, надеясь на ответную улыбку, на что-то, что хотя бы чуть-чуть могло согреть его, но вместо этого получил лишь холодный удар в сердце.

— Ты что, серьёзно? — с издёвкой сказала Катя. — Ты написал мне стихи?

Витя замер в полном непонимании. Ему казалось, что время остановилось. Он ожидал другого, не этого. Катин смех, её насмешка — всё это не укладывалось в его голове. Виктор надеялся, что девочка оценит его смелость, что её глаза засветятся от удовольствия, что она хотя бы улыбнётся. Но сейчас Катя смотрела на него как на какого-то дурака.

Девочка развернула листок и, не потрудившись даже сначала просто пробежаться глазами по строкам, стала громко, коверкая слова, читать вслух. Каждое слово, которое она произносила, искажалось в её устах, звучало смешно и нелепо. Катя специально перекручивала строки, делая из Вити посмешище, и весь класс внимательно смотрел и слушал.

— «Мои чувства к тебе, как звёзды на небе...» — начала Катя, растягивая слова и повышая тембр, как будто нарочито театрально декламируя Витины стихи. Её тон был полон фальши и насмешки. — Что это за бред?

Смех раздался вокруг, как взрыв, от которого Витя всё глубже врастал в пол, не в силах сдвинуться с места. Он чувствовал, как что-то внутри него рушится. Каждый хохоток, каждая насмешка отдавались болью в сердце мальчика. Он не мог пошевелиться, не мог сказать ни слова, не мог даже отвести взгляд от Кати. Она тем временем продолжала читать, и с каждым её словом смех одноклассников становился громче, а Витина надежда на хоть какую-то поддержку — всё слабее.

— Ой, смотрите, у нас тут поэт! — сказала Катя громко, так, чтобы все услышали. Её голос разнёсся по комнате, а затем класс снова взорвался смехом. — Как мило!

Витя стоял посреди класса, и этот хохот острой болью пронизывал всё его сознание. Он чувствовал, как каждый взгляд впивается в него, как каждый смешок становится всё громче и оглушительнее. Это не был просто смех над стихами — это был смех над самим Витей. Над его чувствами, над его мечтами, над его искренностью. Всё, что он вложил в эти строки, вдруг стало предметом для насмешек. Весь его мир, такой светлый и полный надежд, рухнул в один момент.

Катя продолжала:

— Ты что, правда думал, что я на это клюну? — Её смех звучал оглушающе, она словно не могла поверить, что кто-то вроде Вити осмелился рассчитывать на её симпатию. — Ой, Витя, ты такой смешной.

Хохот Кати раскатистым эхом отдавался в голове мальчика. Он чувствовал, как его щёки пылают от стыда, но не мог двигаться, не мог найти слов, чтобы защититься. Он хотел убежать, но ноги были непослушны. Всё вокруг казалось ему нереальным. Этот смех, эти насмешки — они превратились в настоящий кошмар, от которого мальчик не мог проснуться. Витя ощущал, как внутри него закипает горечь от того, что он подвергся жестокому публичному позору. Он смотрел на листок в руках Кати, который стал символом его самого большого унижения. Эти стихи, в которые Витя вложил всю свою душу, теперь были разорваны на куски — не физически, а эмоционально. В каждом слове Кати звучало презрение, а каждый смешок одноклассников был как удар ножа в душу Вити.

— Ты серьёзно думал, что я буду встречаться с таким, как ты? — продолжала насмехаться Катя, даже не замечая, как больно её слова били по Вите. Её смех был оглушительным, но мальчик уже не мог его слышать. Всё вокруг стало как в тумане, а внутри Вити образовалась пустота. Он хотел исчезнуть, хотел стать невидимым, потому что чувствовал, что не заслуживает ничего другого.

Этот момент стал для Вити переломным. Все его мечты рухнули в один миг, а храбрость, с которой он собирался подойти к Кате, обернулась вечной нерешительностью, закрытостью. В тот день Виктор поклялся себе больше никогда не доверять свои чувства никому. Этот страх опозориться, быть униженным, преследовал его с тех пор.

Теперь, стоя в этой комнате, Витя снова почувствовал этот страх, это унижение. Его сердце билось так же быстро, как в тот день, а в ушах звенел смех одноклассников. Он ненавидел этот момент, ненавидел то чувство, которое заполнило его тогда.

— Ты всё ещё боишься, Витя, — раздался тихий голос. Это был её голос, голос Кати, но не тот милый и лёгкий, каким Виктор его запомнил, когда только влюбился в неё. Это был голос, полный насмешки, как тогда, когда она унизила его. — Ты боишься подойти к кому-то, боишься снова открыть своё сердце. Боишься, что над тобой опять будут смеяться.

Тёмная фигура, словно из воспоминаний, появилась в углу класса. Это была Катя, точнее, её искажённая версия, которая олицетворяла Витин страх. Она стояла там, смеясь, как в тот день, и Витя почувствовал, как тот самый страх сжимает его душу, парализуя его.

— Ты же знаешь, что ты всегда будешь один, — продолжала фигура, её голос становился всё громче и громче. — Никто никогда не полюбит тебя, потому что ты неудачник, поэт, который никому не нужен.

Эти слова резанули Виктора: именно их он боялся услышать всю свою жизнь. С тех пор, как Катя высмеяла его, он больше не пытался подойти к девушкам, больше не открывался. Он всегда боялся, что если попробует снова, то история повторится и над ним опять будут смеяться. Этот страх парализовал его каждый раз, когда Витя думал о том, чтобы подойти к кому-то, проявить свои чувства. Он был взрослым, но этот момент из детства всё ещё управлял им. Парень не мог избавиться от этих воспоминаний, от этого унижения, которое глубоко укоренилось в его сознании.

— Ты боишься любить, Витя, — снова заговорила фигура, её лицо было искажено жестокой усмешкой. — Ты боишься подойти к кому-то, потому что знаешь, что тебя снова отвергнут.

Но в этот момент, несмотря на страх, Витя вдруг почувствовал, как внутри него загорается гнев на самого себя, за то, что позволил этому событию из прошлого управлять своей жизнью столько лет. Виктор всегда избегал отношений, всегда боялся раскрыться, боялся показать, кто он есть на самом деле. Этот страх, словно яд, медленно отравлял его жизнь, делал его закрытым и одиноким.

— Это был один момент, — прошептал Виктор, сглотнув. — Один момент, который не должен определять мою жизнь.

Фигура на мгновение остановилась, как будто почувствовав, что Витя уже не трепещет и его страх сжимается, становясь всё меньше.

— Я был ребёнком, — продолжал Витя, и его голос становился твёрже. — И я не могу больше позволять этому моменту управлять моей жизнью.

Эти воспоминания о Кате, о том унижении всё это время мешали Виктору, но события двадцатилетней давности были лишь одним из эпизодов в его жизни, одним из многих. И Виктор больше не мог позволить страху, родившемуся в тот злополучный день, диктовать ему, как жить. Он смотрел на тёмную фигуру в углу комнаты, похожую на Катю. Фигура не двигалась, но её презрительный смех разносился в голове Вити. Этот хохот словно впивался в него, напоминая о том, как когда-то его надежды и чувства были растоптаны.

— Ты ведь всегда будешь бояться, — раздался голос, похожий на Катин, но более резкий, наполненный презрением. — Ты никогда больше не сможешь подойти к кому-то. Ты будешь жить в страхе, потому что знаешь, что никто не захочет тебя таким, какой ты есть.

Страх снова начал завладевать Витей, сковывая разум. Он хотел убежать, спрятаться, исчезнуть, как и тогда, в тот день в школе, когда Катя безжалостно высмеивала его перед всеми. Виктору казалось, что он снова стоит в центре класса, а одноклассники хохочут над ним. Он не мог ни двинуться, ни сказать что-то в своё оправдание. Всё, что он мог тогда, — это принять эту боль, укрыться за маской безразличия и уйти в себя.

— Это был всего один день, — произнёс Витя тихо, сам не веря в свои слова. — Один момент.

Фигура не ответила, но её молчание было ещё более пугающим, чем слова. Витя чувствовал, как внутри него нарастает желание изменить этот исход, освободиться от того страха, который парализовал его с тех пор, когда ребёнком он подвергся публичному унижению. Ему больше не хотелось быть заложником одного момента из прошлого.

— Это была всего одна ошибка, — сказал Виктор громче, сжав зубы. — Она не определяет, кто я. Это не должно определять мою жизнь.

Фигура по-прежнему стояла неподвижно, но её силуэт стал немного размываться.

— Я позволял тебе управлять мной слишком долго, — продолжал Витя. — Я боялся снова открыть своё сердце, боялся подойти к кому-то, потому что думал, что это повторится. Я жил с этим страхом, потому что был слишком слаб, чтобы бороться.

Витя вспомнил, как каждый раз, когда у него появлялись чувства к какой-то девушке, его охватывала парализующая тревога. Он всегда отступал, даже не пытаясь проявить свою симпатию, потому что в его голове снова и снова звучали насмешки Кати. Он боялся вновь быть отвергнутым, боялся, что опять окажется в роли неудачника, посмешища, каким его тогда выставили перед всем классом.

Но сейчас этот страх уже не казался таким непреодолимым.

— Я не буду бояться, — твёрдо произнёс парень, смотря прямо на Катин силуэт. — Я не позволю одному унижению управлять моей жизнью. Ты меня не остановишь.

Фигура, казалось, задрожала.

— Ты больше не будешь мной управлять, — сказал Виктор, и в его голосе уже не было ни страха, ни сомнений. — Ты не заставишь меня и дальше чувствовать себя ничтожным. Я буду любить, буду открываться людям, и я не стану бояться, что меня отвергнут.

Как только Виктор произнёс эти слова, фигура исчезла, растворившись в воздухе, словно её никогда и не было. Витя стоял посреди пустой комнаты, чувствуя, как его дыхание постепенно выравнивается. Теперь он был полон решимости больше не прятаться за своими страхами. Витя осознал, что то унижение, которое он испытал в детстве, было не таким разрушительным, как он себе представлял все эти годы. Это был лишь момент, один эпизод, который не должен был определять всю его жизнь. Теперь Виктор знал, что может двигаться вперёд, что может любить и быть любимым и что ни один страх не сумеет снова остановить его.

Парень глубоко вздохнул и выпрямился в полный рост, чувствуя, как напряжение уходит из его тела.

Оковы дома рухнули с оглушительным грохотом, словно тяжёлые цепи, которые годами опутывали разум Виктора, наконец-то разлетелись на куски. Витя стоял посреди опустевшей комнаты, ощущая лёгкость, которую давно не испытывал. Страх, который так долго управлял его жизнью, больше не имел над ним власти.

Перед Виктором неожиданно открылась дверь, ведущая на улицу. Витя увидел яркий дневной свет, и в нём не было ничего угрожающего или пугающего. Это был свет надежды, свет нового начала, которого Витя так долго боялся. Но теперь он был готов. Он уже больше не был тем двенадцатилетним мальчиком, чьё сердце разрывалось от страха и боли. Он был взрослым, готовым встретить мир лицом к лицу. Не колеблясь ни на секунду, Витя направился к двери. Шаг за шагом, он выходил из этого мрачного дома, который теперь казался пустым и не таким страшным, как прежде. Парень больше не чувствовал того давления, которое испытывал все эти годы. С каждым шагом он всё больше понимал, что не только покидает стены этого дома, но и освобождается от оков собственного страха.

Виктор вышел на улицу, и его глаза адаптировались к яркому свету. Впереди стояли его друзья: Паша, Таня, Ксюша и Сергей. Все они ждали Витю и теперь смотрели на него с пониманием, словно тоже прошли через нечто подобное. Витя взглянул на них и почувствовал прилив спокойствия. Он был не один.

Сергей сделал шаг вперёд и, посмотрев Вите в глаза, слегка улыбнулся.

— Ну что, справился? — спросил он.

Витя кивнул, его губы растянулись в лёгкой улыбке.

— Да, — ответил он твёрдо. — Справился.

Паша, Таня и Ксюша подошли ближе, их лица выражали одновременно облегчение и понимание. Кажется, все они знали, через что прошёл Витя, потому что каждый испытал что-то подобное.

— Мы все справились, — тихо сказала Таня, её глаза светились уверенностью, которой раньше не было.

— Серёга, — начал Витя осторожно, подбирая слова, — мы должны тебе кое-что рассказать.

Сергей повернулся к нему, чуть нахмурившись, ожидая продолжения.

— Мы нашли Сашу, — произнёс Витя, стараясь не вспоминать о той ночи, что он провёл с девушкой. — Она была с нами в доме. Мы пытались понять, что происходит, но Саша всё время молчала, была какой-то странной.

Сергей нахмурился ещё сильнее, его взгляд стал недоумённым.

— Саша? Какая Саша? — спросил он, озадаченно посмотрев на Витю.

— Ну… твоя жена, Саша, — вмешалась Ксюша, взглянув на Витю, как будто подтверждая его слова. — Она была с нами, ты что, не помнишь?

Сергей непонимающе пожал плечами.

— Ребят, — он поднял руку, как бы останавливая их, — вы о чём? Какая жена? Я никогда не был женат. У меня нет и не было никакой Саши.

Таня и Ксюша удивлённо переглянулись, а Паша даже открыл рот, но не смог ничего сказать. В его голове не укладывалось, как Сергей мог забыть свою собственную жену.

— Ты серьёзно? — недоумённо переспросил Витя, чувствуя, как внутри него поднимается странная тревога. — Саша — твоя жена, вы были вместе. Ты что, действительно не помнишь?

Сергей помотал головой, его лицо было сосредоточенным, по глазам парня было заметно, что он и впрямь не понимает, о ком речь.

— Ребят, я не знаю, о чём вы говорите. У меня никогда не было жены. Кто такая Саша? Вы что-то путаете, — сказал Сергей.

Это не было просто забывчивостью или шуткой. Сергей говорил серьёзно. Он действительно не помнил Сашу, и это пугало Витю больше всего.

— Подожди, — вмешалась Таня. — Мы все были вместе. Ты что, просто забыл её? Так не бывает!

— Может, вы шутите? — Сергей попытался улыбнуться, но по его лицу было видно, что ему не до смеха. Он посмотрел на каждого из ребят, всё еще надеясь, что они над ним забавляются, но те лишь растерянно глядели на самого Сергея.

— Это не шутка, Серёга, — сказал Паша, его голос был глухим. — Вы с Сашей были вместе, мы видели вас, мы всё это помним.

— Это какая-то ошибка, — пробормотал Серёжа. — Я не знаю девушек по имени Саша. И не был никогда женат.

Все замолчали. Никто не мог найти слов, чтобы объяснить, что происходит. Ребята недоумённо смотрели на Сергея, а он — на них.

Десятое сентября 2002 года. Этот день стал для Тани точкой отсчёта, моментом, когда страх овладел ей, и с тех пор он уже не отпускал её. Таня помнила своего отца таким, каким он был большую часть её детства, — добрым, заботливым и весёлым. Для неё он был не просто отцом. Он был её защитой, её опорой и человеком, который всегда знал, как поднять ей настроение. В их семье отец был источником радости и смеха. Он приходил домой с работы, снимал пиджак и с широкой улыбкой на лице кричал: «Где моя принцесса?» Таня, смеясь, выбегала ему навстречу, и папа подхватывал её на руки, кружил по комнате, пока она хохотала от радости.

Эти моменты были самыми счастливыми в жизни Тани. Она любила, когда отец рассказывал ей истории, корчил смешные рожицы или пел глупые песни, пока они вместе с мамой готовили ужин. Папа был героем для Тани, сильным и добрым. В детстве Таня не раз представляла себя принцессой, а отца — её рыцарем, который всегда защищал от всех невзгод. Для Тани он был самым близким человеком. Отец и дочь проводили много времени вместе. Он всегда находил время для неё, несмотря на свою занятость на работе. Отец учил Таню кататься на велосипеде, показывал, как делать бумажные самолётики, и каждый вечер читал ей сказки перед сном. Он мог построить для дочки целый мир из маленьких деталей, и этот мир был безопасным и светлым. Таня помнила, как они вместе с отцом ходили на прогулки в парк, и папа всегда покупал ей её любимое мороженое. Он держал Таню за руку, и она чувствовала, что, когда рядом папа, ничего не может произойти плохого. Его доброта и любовь к дочери были безграничны. Он был для неё всем, и девочка не могла себе представить, что когда-либо может быть иначе. У них с папой были и свои маленькие секреты, которые они старательно скрывали от мамы. Например, отец незаметно позволял вывалить невкусную кашу в мусорное ведро, пока мама не видит, или разрешал лечь спать попозже. Иногда, когда мама уже спала, Таня и её папа заигрывались в приставку. Весёлый Марио прыгал через грибы, а танчики отчаянно пробивались к базе, пока стрелки на часах не уходили за полночь. Это были особенные моменты отца и дочери, полные тихого счастья, моменты, которые Таня бережно хранила в сердце.

— Папа, ты всегда будешь меня защищать? — однажды спросила она отца, когда они сидели вместе на диване, укрывшись пледом и смотря весёлый мультик.

— Конечно, принцесса, — ответил отец, обняв дочь покрепче. — Я всегда буду рядом.

Эти слова для маленькой Тани были не просто обещанием. Они были правдой, в которую она свято верила. Она знала, что её отец — её герой, её опора в жизни. Он был для неё тем человеком, на которого Таня могла положиться в любую минуту. Таня вспоминала, как папа мог подбрасывать её высоко в воздух, а она смеялась, зная, что он всегда поймает её, всегда будет рядом. Отец Тани был той фигурой, которая давала ей уверенность и чувство безопасности. Он был её лучшим другом, которому она могла рассказать обо всём — о своих мечтах, переживаниях, даже о школьных проблемах. Папа всегда слушал её внимательно, советовал и поддерживал. Однажды, когда Тане было шесть лет, вся семья поехала на выходные за город, и отец взял дочь на рыбалку. Это был для неё особенный момент. Папа учил Таню забрасывать удочку, рассказывал о том, как важно терпение и внимание. А потом они долго сидели вдвоём, глядя на водную гладь, и Таня думала о том, как ей повезло с таким отцом. Она чувствовала себя самой счастливой девочкой в мире.

Но в тот день всё изменилось. Тот день, десятого сентября, перевернул Танин мир. Она, как всегда, с нетерпением ждала возвращения отца с работы. Девочка сидела в гостиной, слушала звуки, доносящиеся из подъезда, поглядывая на часы. Время тянулось медленно, но Таня не переживала — отец всегда возвращался, и всегда с улыбкой. Он любил её, они всегда смеялись вместе, и девочка знала, что, когда папа придёт, их маленький мир снова наполнится светом и радостью. В тот вечер она уже представляла, как отец войдёт в дом с привычно улыбчивым лицом, обнимет её как обычно, и ей станет уютно и тепло.

Но, когда дверь, наконец, с громким хлопком закрылась за спиной отца, что-то изменилось. Вместо привычного чувства радости в сердце Тани зародился страх. Этот звук был слишком резким, слишком громким. Таня ощутила, как что-то холодное и неприятное закралось в её душу.

Отец стоял в дверях, но это был не тот отец, которого Таня знала. Его лицо было напряжённым, глаза потемнели, а дыхание было резким, почти рычащим. Он тяжело дышал, как будто только что с кем-то дрался, и его взгляд был чрезмерно пьяным и неестественным. Это был взгляд человека, которого Таня никогда раньше не видела. В этот момент сердце девочки замерло. Отец не узнал её, не улыбнулся, как обычно, не назвал её своей принцессой. Его взгляд был чужим, пугающим. Таня медленно поднялась с дивана, чувствуя, как её тело стало ватным от ужаса. Её отец, который всегда был для Тани символом защиты и тепла, теперь казался монстром. Его шаги раздавались гулко, когда он прошёл мимо, не глядя на дочь. Это был не тот человек, которого Таня знала и любила. Это был кто-то другой, незнакомый, пугающий. Он бросил свою куртку на пол с таким размахом, что та с глухим звуком упала на паркет. Затем послышался звук разбивающейся бутылки — это отец задел её локтем. Осколки стекла разлетелись по полу, и Таня инстинктивно отпрянула назад. Отец не обращал внимания на неё. Он шатался, его ноги тяжело топали по полу. Грубое дыхание отца наполняло комнату, смешиваясь с шумом его шагов. Таня понимала, что это не её отец. Её отец никогда не был таким.

Она попыталась что-то сказать, тихо, неуверенно:

— Папа?

Но голос словно застрял в горле девочки. Отец не слышал её или не хотел слышать. В его глазах было что-то безумное, неконтролируемое, и этот взгляд пронзал Таню до глубины души. В этом взгляде не было любви, не было той нежности, которую она всегда чувствовала от отца. В этом взгляде пылала ярость, скрытая где-то глубоко, но теперь вырвавшаяся наружу. Глаза отца блестели в полумраке комнаты, и Таня не могла не смотреть в них, даже если бы захотела. Движения мужчины были резкими и бессмысленными. Отец пошёл на кухню, но на полпути обернулся к дочери, и его лицо исказилось от злости.

— Ты почему ещё не спишь? — зарычал он, его голос был грубым и полным ненависти, как будто присутствие девочки разозлило его.

Таня не успела ответить. Она замерла, её губы дрожали, и она не могла выдавить ни слова. Девочка всегда верила, что отец никогда не сможет её напугать, но сейчас она видела перед собой человека, который был полон ярости. Комната словно сузилась вокруг неё, воздух стал тяжёлым, и Таня почувствовала, как страх овладевает ей.

— Ты меня не слышишь? — снова крикнул отец, и его голос разлетелся по квартире, заполнив всё пространство. Это был не тот мягкий голос, который звал Таню принцессой, и не тот, что читал ей сказки на ночь. Это был грубый, низкий и резкий рёв. Таня отшатнулась назад, инстинктивно пытаясь отстраниться, спрятаться от этого звука.

Потом последовал удар. Он был настолько неожиданным, что Таня не сразу поняла, что произошло. Рука мужчины резко обрушилась на лицо девочки, и она почувствовала жгучую боль, а затем — холодный пол, на который Таня упала. Это был не просто физический удар, это был удар по её душе. Тот самый человек, который всегда был защитником Тани, теперь причинил ей боль. Она не могла этого осознать, не могла принять. Всё было как в кошмарном сне, от которого Таня не могла проснуться.

— Па… — пробормотала она, но не успела договорить.

Отец наклонился над ней, его лицо было искажено гневом. Он кричал на дочь, его слова были невнятными, размытыми, пропитанными алкоголем. Но за этими словами была невероятная ярость, направленная на девочку. Отец обвинял её в чём-то, но Таня не понимала, что она сделала не так. Она не могла понять, почему её любимый папа вдруг стал таким. Каждый его крик, каждый удар обжигающей болью отдавался в Таниной душе. Звуки того вечера до сих пор преследовали девушку. Это были не просто крики и удары отца — это был гулкий, тяжёлый стук по хрупкой оболочке Таниного мира, который стремительно рушился на её глазах. Разбитые стеклянные бутылки, громкие шаги, резкие хлопки дверей — все эти звуки были как удары по её детской вере в безопасность и защиту.

Таня пыталась подняться, но отец продолжал её избивать. В тот момент девочка поняла, что мир, в котором она жила, больше не такой, каким она его знала. Дом больше не был её убежищем, он стал тюрьмой. Каждый звук, каждый крик, каждый громкий шаг Таниного отца впечатывался в её сознание, как раскалённое железо оставляет глубокие кровоточащие следы на коже.

Таня плакала, кричала, пыталась звать на помощь, но никто не пришёл. Соседи, возможно, слышали её, но не посмели вмешаться. А мама, как нарочно, была у подруги. В тот вечер Таня осознала, что мир может быть жестоким, даже если ты маленькая девочка, даже если ты думаешь, что твой отец — твоя защита.

— Почему ты боишься? — раздался голос. Таня замерла, её взгляд метнулся по комнате, но никого не было видно.

— Ты боишься звуков, Таня, потому что они напоминают тебе о том, что произошло. Ты боишься, что это случится снова, что это повторится.

Голос был резким, он как будто доносился из темноты, из той части Таниной души, которую она старательно прятала. Этот голос напоминал девушке о тех вечерах, когда она боялась вернуться домой, боялась услышать, как снова громко захлопнется дверь, боялась, что в любой момент её мир может снова рухнуть.

Таня попыталась дышать глубже, но кислород словно с трудом поступал в лёгкие. Её губы задрожали, и она закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на этот голос. Но он не прекращал говорить:

— Твой страх захватил тебя. Ты прячешься от него, но не можешь убежать. Каждый раз, когда ты слышишь громкий звук, ты возвращаешься в тот день. Каждый раз, когда что-то хлопает, ты думаешь, что тот день вернётся.

— Нет... — прошептала Таня, её голос дрожал. Она обхватила себя руками, словно пытаясь защититься. — Это неправда. Это было давно…

Но голос не унимался:

— Твой страх управляет тобой. Ты прячешься от звуков, трясёшься от громких шагов, потому что боишься, что подобное снова повторится.

Таня пыталась убежать от этого страха всю свою жизнь. Она старалась не посещать шумные места, она ненавидела, когда что-то внезапно захлопывалось. Ей было трудно даже смотреть фильмы с громкими сценами, потому что каждый резкий звук возвращал её туда, в самый кошмарный день.

Таня снова услышала тот страшный хлопок двери — это был звук, который наполнял её ужасом с детства. Звук, который означал, что отец снова вернулся домой пьяным, снова превратился из любящего папочки в монстра.

— Ты должна понять, — сказал голос. — Этот страх всегда будет с тобой, пока ты не примешь его. Ты боишься звуков, потому что они напоминают тебе о твоей слабости, о твоём бессилии. Но ты больше не ребёнок.

Таня открыла глаза. Тишина снова наполнила комнату, но девушка опять погрузилась в воспоминания. Тёмная фигура её отца словно нависала над ней в углу комнаты, будто её страхи воплотились в реальность. Это был Танин страх, который она не могла забыть или преодолеть, как бы ни старалась. Силуэт отца казался угрожающим, словно он снова готовился обрушиться на Таню, как в тот злополучный вечер.

Девушка чувствовала, как её голову сжимает в тиски. Разум Тани был переполнен воспоминаниями о том дне, когда мир рухнул, когда отец, её герой, стал её худшим кошмаром. Таня пыталась бороться с этим страхом все эти годы, старалась забыть, похоронить его в глубине души. Но он всегда находил способ вырваться наружу — через громкие звуки, через внезапные вспышки гнева других людей. И сейчас он стоял перед ней, словно ожидая, что девушка снова поддастся ему.

— Нет... — прошептала Таня, её голос был тихим и слабым, как если бы она сама не верила в то, что говорила.

Тёмная фигура, казалось, приближалась к девушке, как будто чувствуя её страх. Таня не понимала, куда бежать, где прятаться, теперь и эта комната стала её тюрьмой. Она слышала отголоски того вечера — громкий хлопок двери, крик, звук разбитого стекла. Фигура продолжала приближаться, её силуэт становился всё чётче. Таня знала, что это не её настоящий отец, но это не уменьшало её страха. Разум девушки снова и снова возвращался к той ужасной ночи.

— Ты всё ещё боишься, — раздался голос, глубокий и грозный, в нём слышалось что-то неестественное. Это был голос Таниного отца, но искажённый, пропитанный неимоверной яростью, которую она почувствовала в тот вечер. — Боишься, что это всё повторится.

Таня оцепенела от ужаса. Она не могла отвести глаз от фигуры. Она чувствовала, как стены комнаты сжимаются вокруг неё, отрезая все пути к спасению.

— Я не могу... — прошептала девушка, её голос дрожал. — Я не смогу это пережить снова.

Слова Тани разлетелись по комнате и испарились, фигура её отца только приближалась. Таня видела его лицо — это было лицо человека, которого девушка любила, но оно исказилось в гримасе злобы и ненависти. Глаза отца были холодными, пустыми, и этот взгляд обжигал даже сильнее звуков.

— Ты всегда будешь бояться. Каждый громкий звук будет возвращать тебя ко мне. Ты не можешь этого избежать, — голос набирал обороты, и Таня снова закрыла уши, как когда-то давно. Громкие звуки — это было её проклятие. Она ненавидела их, боялась их. Это было её тёмное прошлое, которое продолжало преследовать её.

Но что-то внутри девушки начало меняться. Вместо того чтобы поддаться страху, Таня почувствовала, как в ней рождается гнев. Этот гнев был направлен не на отца, не на тёмную фигуру перед ней, а на сам страх, который управлял жизнью девушки все эти годы. Он был как яд, который проник в каждую часть её существа.

Таня собралась с духом и двинулась навстречу своему страху. Фигура перед ней замерла, как будто не ожидала этого. Гнев девушки становился всё сильнее, заполняя её сознание. Гнев подпитывался жгучей обидой за то, что столько лет она потеряла, живя в страхе. За то, что Таня позволила этому страху контролировать её жизнь.

— Ты не можешь управлять мной больше, — сказала Таня, её голос был твёрже, чем раньше. — Это был один момент, один ужасный день, но он не определяет всю мою жизнь.

Фигура почувствовала её решимость. Тёмный силуэт начал терять свою плотность, становился более размытым. Таня продолжала идти навстречу к нему. Страх всё ещё был с ней, но теперь он был управляем. Девушка осознала, что этот страх — всего лишь тень прошлого, которую она сама держала в качестве основы своей жизни.

— Ты не мой отец, — сказала Таня громко, глядя прямо на фигуру. — Ты — мой страх, и я больше не позволю тебе управлять мной.

Фигура дрогнула. Тёмные очертания стали ещё быстрее растворяться в воздухе, словно слова девушки разрушали эту иллюзию. Таня чувствовала, как её страхи начинают уходить вместе с тенью. Это было не просто видение, это была борьба с тем, что Таня носила в себе долгие годы. Её отец был живым человеком, который ошибся, который был слаб, но тёмная фигура оказалась лишь внутренним страхом Тани, который теперь терял власть над ней.

С каждым словом девушки, с каждым её шагом фигура становилась всё призрачнее.

— Я больше не боюсь тебя. Да, это было ужасно, это изменило меня, но я больше не позволю этому разрушить моё будущее, — Таня произнесла эти слова твёрдо, с уверенностью.

Тёмная фигура исчезла, растворилась в воздухе, словно её никогда и не было. Тишина снова окутала комнату, но теперь она была другой — она была спокойной, умиротворённой. Таня глубоко вздохнула, её руки всё ещё дрожали, но это было уже не от страха, а от того напряжения, которое она испытала.

Паша учился во вторую смену. Мама ушла на подработку, попросив его присмотреть за младшей сестрёнкой. Отец уехал в командировку, и Паше предстояло выполнять простую, на первый взгляд, задачу — следить за своей сестрой, которой не было ещё и годика. В её улыбке, в её хрупких движениях он видел что-то невероятное, хотя и не понимал до конца всей важности присутствия этой малышки в его жизни. Для Паши она была просто сестрой — маленьким существом, которое ещё не умеет толком ходить и говорить, но уже наполняет дом радостью и светом.

Паша помнил этот день с пугающей ясностью. Утром мама, целуя его в лоб, строго предупредила: «Смотри за сестрой, не оставляй её одну, приду в обед». Мальчик кивнул, заверив маму, что всё будет в порядке. Сестра в тот момент сладко спала в своей кроватке, и Паше показалось, что присматривать за ней — это самая простая задача в мире.

Он возился в своей комнате, погружённый в мир игрушек. Время летело незаметно. Сестра, как думал Паша, продолжала спать, и он не придавал этому особого значения. В квартире было тихо, слишком тихо. Лишь редкие звуки доносились из кухни — капли воды медленно стекали из плохо закрученного крана, глухо ударяя по металлической раковине. Где-то в коридоре скрипнула старая дверь, открытая наполовину. Звук был едва слышен, но этот мелодичный скрип разлетелся по пустым комнатам. Паша сидел на полу в своей комнате, перебирая коллекцию машинок. Рядом лежал голубенький тамагочи, которого Паше недавно подарили на день рождения. Игрушка издала тихий писк — пришло время покормить электронного цыплёнка. Весь мир Паши сосредоточился на игрушке, пока неподалёку, в другой комнате, спала его маленькая сестрёнка. Паша играл, не задумываясь о времени и ничего вокруг не замечая. Ветер с улицы проникал через щели старых оконных рам и холодным сквозняком гулял по комнате, чуть шевеля занавески, отчего слышался мягкий, призрачный шелест. Но в какой-то момент что-то пошло не так...

В голове Паши до сих пор звучал тот странный, глухой звук, который донёсся из другой комнаты. Сначала мальчик не придал ему значения, решив, что что-то упало. Однако внутреннее беспокойство начало нарастать. Это был момент, когда Паша понял, что не помнит, как долго сестра оставалась без его внимания. Мгновение, которое перевернуло всё.

Паша бросил свои игрушки и побежал в комнату, где находилась сестра. Он открыл дверь, не зная, чего ожидать, но надеясь, что всё в порядке, что малышка просто проснулась и ждёт его. Но то, что Паша увидел, стало для него кошмаром на всю жизнь.

На полу, рядом с детской кроваткой валялся плюшевый мишка.

Сестра лежала в кроватке, её маленькое тельце было закутано в одеяло, которое странно намоталось вокруг шеи. Паша замер на месте, его ноги подкосились. Он не сразу осознал, что произошло. Лицо сестрёнки было бледным, маленькие ручки безжизненно покоились на одеяле. Она не двигалась.

В голове мальчика пронёсся ураган мыслей, но ни одна из них не могла помочь. Паша бросился к кроватке, он тряс маленькое тело сестрички, зовя её по имени, крича и плача. Паша пытался развернуть одеяло, развязать узел, в котором запуталась малышка, но его руки дрожали, и он никак не мог высвободить сестру. Её тело было холодным, и крики Паши, наполненные отчаянием и болью, разлетались по пустой квартире.

Он помнил, как его охватила паника. Паша метался по комнате, не зная, что делать. Он кричал, звал маму, пытался вызвать помощь, но когда позвонил в скорую, на том конце ему сказали не баловаться. Всё казалось мальчику каким-то жутким кошмаром, из которого он не мог выбраться. Время словно остановилось, а вокруг царила безмолвная пустота.

Минуты тянулись как часы, и в этой тишине Паша понимал, что всё произошло по его вине. Он не досмотрел, он был увлечён своими играми. Он ведь мог предотвратить это, если бы просто проверил, как там сестра, чуть раньше. Но он не сделал этого. Он был виноват.

Когда мама вернулась домой, крики Паши привели её в ужас. Она бросилась к кроватке, но было уже слишком поздно. Паша помнил мамин плач, её голос, полный горечи и боли. Он помнил, как она держала свою маленькую девочку, уже бездыханную, и как смотрела на Пашу сквозь слёзы. Он не смог уберечь свою сестру от беды. С того дня этот груз вины стал мрачным преследователем Паши, не дающим ему покоя. Мгновение беспечности обернулось для него роковой ошибкой. Он потерял не только сестру, но и веру в себя.

Паша поднял голову и посмотрел на кресло-качалку, которое начало медленно двигаться, будто кто-то невидимый сел в него. Сердце парня замерло. Он чувствовал, что в этой комнате что-то было. Что-то, что возвращало его к тому ужасному дню. Паша понимал, что ему предстоит снова ощутить ту невыносимую боль, тот страх и вину, которые преследовали его с самого детства.

Вдруг в кресле что-то начало проявляться — маленькая фигурка, едва видимая в полумраке. Паша невольно сделал шаг назад, его дыхание стало прерывистым, а руки вспотели.

— Нет, нет… — прошептал он, зная, что сейчас увидит.

И вот перед Пашей в кресле появилась его сестрёнка. Она была точно такой, какой и тогда, в Пашином детстве. Маленькая, в своей байковой пижамке с рисунками в виде медвежат. Сестрёнка качалась, словно кто-то её нежно убаюкивал, а в её руках был тот самый мишка, которого Паша только что увидел на полу.

— Почему ты не присматривал за мной, Паша? — раздался тихий, но отчётливый голос.

Паша замер. Это не могло быть реальностью. Сестра не могла говорить — она была слишком маленькой. Но слова прозвучали настолько явственно, что у Паши всё похолодело внутри. Глаза малышки — те самые, выразительные глаза ребёнка — смотрели прямо на него, пронизывая до глубины души.

— Это… это не моя вина… — пробормотал Паша, отступая назад, его голос дрожал.

На самом деле все эти годы он никак не мог избавиться от мысли, что виноват в случившейся трагедии. Он недоглядел. Он не был внимателен. Всего несколько минут — и маленькая девочка лишилась жизни, а жизнь самого Паши превратилась в настоящий кошмар.

— Ты мог бы меня спасти, — снова прозвучал детский голос, на этот раз мягче, но каждое слово словно впивалось в сердце Паши острой иглой.

Парень опустил взгляд и почувствовал, как нахлынули все те эмоции, которые он пытался скрывать с того самого дня. Страх, вина, невыносимая боль утраты. Паша никогда не говорил об этом никому. Даже своим родителям. Потому что не мог. Потому что внутри него жила уверенность, что это он виноват в смерти сестры.

— Я был ребёнком… я… не знал, как… — Паша пытался что-то сказать, но его голос звучал жалко и неубедительно. Его грудь разрывалась от чувства вины, которое он ощущал долгие годы.

Маленькая фигурка всё ещё качалась в кресле, не отрывая взгляда от Паши.

— Ты всегда боялся… всегда винил себя… — голос становился всё тише, но каждое слово было как пощёчина для Паши. — Ты боишься снова сделать ошибку…

И тут Паша понял, что этот страх и управляет всей его жизнью. Страх перед детьми. Страх завести собственных детей, потому что Паша был уверен: он не сможет стать для них тем, кем должен. Он не мог доверять себе. В нём жил страх того, что, если что-то пойдёт не так, он снова потеряет кого-то очень дорогого.

Паша вспомнил все свои разговоры с друзьями, когда они обсуждали будущее. Паша всегда избегал этой темы, отшучивался или переводил беседу в другое русло. В глубине души он боялся, что никогда не сможет стать отцом. Этот страх не давал ему покоя, он прятался в его подсознании, как змея, готовая укусить в любой момент.

Маленькая фигурка Пашиной сестры вдруг замерла и тихо произнесла:

— Ты боишься любить. Боишься ответственности. Боишься снова потерять.

Эти слова ударили Пашу, как сильный порыв ледяного ветра, обжигающего лицо. Он остолбенел. Весь тот страх, который парень годами старался загнать поглубже в себя, вырвался наружу в виде образа сестры.

— Это не так... — выдавил Паша, пытаясь отогнать мысль. — Я просто...

Он не смог закончить фразу. Слова повисли в воздухе, а маленькая фигурка сестры, которая теперь выглядела ещё более призрачной, продолжала смотреть на парня безжизненными глазами. Тишина вокруг стала невыносимой, давящей с огромной силой. Паша понимал, что это не настоящая сестра. Это дом, этот проклятый дом, играл с ним. Но эта игра была слишком правдоподобной, слишком болезненной. Вина, которая преследовала Пашу все эти годы, снова захватывала его душу. Он опять чувствовал себя тем мальчиком, который не смог уберечь свою сестру, который подвёл всех.

— Ты не сможешь любить, потому что боишься потерять, — тихо прозвучал голос сестры. — Ты никогда не позволишь себе быть счастливым, потому что боишься сделать ту же ошибку.

Паша чувствовал, как его тело ослабевает. Внутри него развернулась борьба, старая, но неизменно болезненная. Вина, страх, боль — всё смешалось, и теперь это стало слишком тяжёлым грузом, который он больше не мог нести. Паша всегда думал, что сумел спрятать этот страх, закрыть его глубоко внутри, но сейчас, перед этой фигуркой, страх снова выполз на поверхность, ожил.

— Я не боюсь… — прошептал Паша, но сам не поверил своим словам.

Парень вспомнил все моменты, когда в его жизни появлялся шанс обрести наконец личные отношения, любовь, собственную семью, но он отступал, как трус. Он всегда находил оправдания, скрываясь за маской безразличия, потому что не мог допустить даже мысли, что однажды всё это может быть у него отнято. Он не хотел снова пережить ту боль.

Маленькая фигурка начала медленно исчезать, словно растворяясь в воздухе, но её голос всё ещё звучал в голове Паши:

— Ты продолжаешь бежать. Но ты больше не сможешь убежать от самого себя.

Паша в отчаянии опустил голову, он понимал, что правду нельзя игнорировать, сколько бы он ни прятался от неё. Но как же он мог научиться снова доверять жизни, если однажды она подставила его? Как мог снова позволить себе надеяться на что-то, если этот страх навсегда укоренился в его душе?

Но тут внутри него что-то щёлкнуло. Паша вспомнил все те годы, когда продолжал жить с этим грузом. Вина и страх заполнили его жизнь, они лишали его всего. Они отравляли его отношения, отталкивали тех, кто пытался приблизиться к нему. Он стал заложником этих горьких чувств.

Паша выпрямился, ощущая, как внутри него начинает закипать не страх, а гнев. Гнев на самого себя и злость за то, что позволил страху управлять своей жизнью, за то, что дал вине взять верх. Он вспомнил, как избегал серьёзных отношений лишь потому, что боялся повторить свою ошибку. Но ведь тогда, когда случилась трагедия с сестрой, он был ребёнком!

— Хватит, — сказал Паша себе, его голос дрожал, но становился всё увереннее. — Хватит прятаться за своим страхом!

Паша сделал шаг вперёд, в сторону кресла, которое уже пустовало. Взгляд парня горел решимостью. Он должен был столкнуться с этим страхом лицом к лицу, как бы больно это ни было.

— Я был ребёнком! — крикнул он, и его голос эхом отдался в пустой комнате. — Я сделал ошибку, да, но я не могу всю жизнь жить с этим. Это не должно меня сломать!

Паша понимал, что не может изменить прошлое. Да, он был там, в том страшном дне, когда погибла его сестра, но это была трагедия, которую никто не мог предвидеть. Это был несчастный случай, но не приговор его будущему. Паша осознавал, что позволил этой боли завладеть его жизнью, но теперь всё должно измениться.

— Я не боюсь любить, — сказал Паша твёрдо. — Я не боюсь ответственности. Да, я потерял тебя, — он посмотрел на кресло, где недавно сидела фигурка его сестры, — но я не потеряю себя.

В этот момент комната наполнилась тишиной. Паша почувствовал, как напряжение начинает спадать, как внутри него что-то будто сдвинулось. Он сделал ещё один шаг вперёд, подошёл к креслу и опустился на колени. Его глаза были полны слёз, но это были слёзы не страха, а освобождения.

Где-то далеко от Вити, в другом крыле дома, проснулась Таня. Она лежала на полу, и первое, что почувствовала, это холодный настил под собой. Девушка с трудом поднялась, ощутив, как спина и плечи затекли от неудобного положения, и с удивлением осмотрелась: всё вокруг выглядело заброшенным. На потолке виднелись влажные пятна, стены были покрыты плесенью.

Таня вышла в коридор, который тоже выглядел жутко и чуждо. Стены были потрескавшимися, местами из них торчала арматура. Коридор казался бесконечным, он уходил куда-то в темноту, откуда доносились какие-то странные звуки — как будто что-то или кто-то шевелился там, вдали.

Паша, тем временем, проснулся в комнате, которую он вчера точно запомнил как гостиную. Но теперь всё изменилось. Мебель была разбросана, паркет на полу растрескался. Комоды, на которых вчера стояли старинные часы и книги, были пусты и покрыты толстым слоем пыли. В воздухе витал запах старой, заброшенной комнаты, в которой давно никто не жил.

— Это невозможно… — пробормотал Паша, всматриваясь в пустые стены, на которых ещё вчера висели картины. Он вышел в коридор, пытаясь найти друзей, но перед ним открылся бесконечно длинный проход, который тянулся куда-то очень далеко.

Ксюша проснулась в кромешной тьме. Окна её комнаты были заколочены наглухо, и свет не проникал даже через щели ставней. Девушка на ощупь пробралась к двери, и её пальцы наткнулись на гнилую ручку. Открыв дверь, она шагнула в коридор, где было ненамного светлее.

Когда все ребята начали бродить по дому, они осознали, что их что-то разделило. Каждого из них дом вёл своим путём, превращая обычные коридоры в лабиринты. Казалось, дом сам двигался и жил, заставляя ребят теряться в своих стенах. Они звали друг друга, но их голоса безответно затухали, словно дом поглощал любые звуки. Стены дома как будто сами что-то шептали, создавая ощущение, что кто-то следит за друзьями. Иногда ребятам казалось, что они слышат шорохи — как будто кто-то крадётся за углом, но за поворотом никого не было. Ощущение жуткого присутствия чего-то или кого-то инородного заполняло всё пространство. Каждый из ребят блуждал в лабиринте, чувствуя нарастающую тревогу. Дом стал для друзей настоящей ловушкой, живой, меняющейся, захватившей их в плен своего забытого времени.

«Где все?» — эта мысль не покидала Ксюшу. С каждым её шагом коридор растягивался перед ней всё больше и больше, словно у него не было конца. Не слышно было ни одного звука, только гулкое эхо шагов самой девушки, да странные шорохи за её спиной. Она остановилась, вглядываясь в темноту. Впереди что-то мелькнуло. Было страшно, но сворачивать было некуда, и Ксюша, преодолевая собственный ужас, направилась в ту сторону. В тишине дома её собственное дыхание казалось слишком громким.

Ксюша шагала медленно, осторожно. «Ребята не могли просто исчезнуть, — думала она, пытаясь убедить в этом саму себя. — Витя, Паша, Таня где-то здесь. Это просто игра разума. Этот дом ведёт себя странно».

Девушка вдруг увидела дверь, которая манила её чем-то скрытым в подсознании. Дрожа, Ксюша потянулась к дверной ручке. Как только её пальцы коснулись холодного металла, она почувствовала дикий страх. Дверь поддалась, но за ней была только тьма, густая и непроницаемая. Казалось, что за порогом ничего нет, кроме бесконечной пустоты.

Ксюша остановилась, ощущая, как ком подступает к горлу. «Нет, туда я не пойду», — подумала она, поспешно захлопнув дверь. Страх и паника стали овладевать её разумом.

Шорохи стали громче. Они доносились откуда-то сзади, но всякий раз, когда Ксюша оборачивалась, она никого не видела. И всё же девушку не покидало ощущение, что серые стены дома словно наблюдали за каждым её движением.

Внезапно Ксюшу охватил ужас, но боялась она уже не странного дома. Это был страх перед одиночеством, страх перед тем, что она может потерять всех и остаться одна. Боязнь лишиться близких всегда преследовала девушку в обычной жизни. Но здесь, в этом проклятом месте, страх приобрёл новую форму, более реальную и осязаемую. Ксюша вспомнила свою семью и то, как она всегда боялась, что что-то случится с её родными. Девушка слишком сильно привязывалась к людям, и эта привязанность всегда делала её уязвимой. Ксюша замедлила шаги, и её мысли вернулись к тому моменту, когда они все оказались здесь, когда ещё была надежда выбраться. «Я осталась одна?» — эта мысль кольнула девушку, как игла. Ксюша понимала, что не сможет справиться с одиночеством.

Ксюша остановилась возле окна, забитого досками. В её голове всплыли образы из детства, когда родители уезжали в командировки и она, оставаясь одна, постоянно думала о худшем. Ксюша боялась, что однажды мама и папа не вернутся. А сейчас, в этом гнилом доме, девушке казалось, что этот страх стал её реальностью.

Вдруг за одной из дверей раздался какой-то звук. Это был не просто шорох. Это был чей-то приглушённый голос, причём слишком знакомый. Девушка прислушалась, но голос был еле различим, словно он доносился издалека, из глубины дома. Ксюша не могла разобрать слова, но сердце подсказывало, что их говорит кто-то, кого она знает. Ксюша приблизилась к двери, в страхе и надежде одновременно. На какое-то время она замерла, вновь прислушиваясь к голосу. Ксюша подумала, что, возможно, это кто-то из её нынешних друзей. Но тут же девушку охватил страх. Что если это снова дом играет с ней? Ведь он уже показывал Ксюше странные вещи, создавая ощущение, что за ней кто-то следит. Но… голос. Он был таким знакомым. Он звал её. Ксюша не могла разобрать слов, но чувствовала, что должна открыть эту дверь. Страх немного ослаб. Девушка взялась за холодную ручку. Слова продолжали звучать, тихо и настойчиво.

— Кто это? — спросила Ксюша в пустоту, но ответом ей был всё тот же неразборчивый шёпот.

Ксюша, чувствуя, как страх уступает место любопытству, медленно отворила дверь. За ней открылся узкий коридор, тускло освещённый сквозь забитые досками окна. Он выглядел так же, как и остальные комнаты, которые видела Ксюша: был таким же старым, заброшенным, покрытым плесенью и пылью. Но вдали было что-то необычное — из-за угла коридора светил странный свет, слабый, почти призрачный, манящий.

Ксюша шагнула через порог двери и медленно двинулась вперёд. Пол скрипел под её ногами, словно не выдерживал веса девушки. Она затаила дыхание и старалась идти осторожнее, боясь, что любой резкий звук может разрушить иллюзию, в которую Ксюша в данный момент верила — что кто-то из её друзей ещё здесь, рядом. Чей-то голос стал слышен отчётливее, но всё ещё оставался неразборчивым, словно звучал сквозь густую вату. Девушка дошла до угла коридора и замерла перед поворотом. В голову снова пришла мысль о том, что всё это может быть ловушкой.

— Пожалуйста, пусть это будет кто-то из них… — прошептала Ксюша, на мгновение прикрыв глаза и пытаясь справиться с нарастающим страхом.

Она наконец решилась и быстро шагнула за угол. Перед ней открылась маленькая комната. Это была самая светлая часть дома из тех, что Ксюша видела с тех пор, как проснулась. В комнате горела старинная лампа на низком столике, отбрасывая мягкий, тёплый свет на стены, покрытые чёрными пятнами плесени. В центре комнаты, на полу, лежал старый деревянный стул, перевёрнутый набок. Но больше всего девушку поразило то, что на другой стороне комнаты сидела её мать. Ксюша замерла. Мама, такая, какой Ксюша её помнила в своём детстве, сидела, сложив руки на коленях, и спокойно смотрела в сторону девушки.

— Мам? — голос Ксюши дрогнул. Её ноги ослабли, и она сделала шаг назад, не веря своим глазам. Это было невозможно.

Женщина медленно подняла голову, её взгляд был спокойным, но лицо не выражало никаких эмоций. Ксюша ощутила, как по её телу пробежала дрожь, а сердце сковало невыносимой болью и чувством утраты.

— Мам? — снова позвала девушка, надеясь на ответ, но мать оставалась молчаливой.

Ксюша хотела подойти к маме, но её ноги словно налились свинцом. Сердце девушки колотилось так сильно, что она слышала его стук в ушах. Она помнила эти моменты из своего детства, когда мать часто уезжала, оставляя её одну, и как каждый раз Ксюша ждала её возвращения, боясь, что этого может не случиться. Этот страх тенью преследовал её всю жизнь. И теперь, стоя в этой холодной комнате перед женщиной, которую она так боялась потерять, Ксюша почувствовала, как её собственное одиночество овладевает ей. Страх того, что она потеряет всех, кого любит, внезапно стал настолько реальным, что в груди что-то защемило.

— Мама… — снова прошептала Ксюша, подходя ближе. Она чувствовала, как этот дом вскрывает её самый глубокий страх.

Вдруг мать встала. Её движения были плавными, почти скользящими, но лицо оставалось пустым, без эмоций. Ксюша отшатнулась. Она понимала, что это не настоящая мать, это дом играет с её страхами. Но осознание этого не помогало справиться с чувством, которое поглощало девушку.

«Нет, — подумала Ксюша, её глаза наполнились слезами, — это не она…»

Мать шагнула к дочери, и в этот момент Ксюша ощутила, что её разум на грани срыва.

Ксюша застыла, не в силах двинуться ни вперёд, ни назад. Её мать, или то, что выглядело как её мать, шагала к ней, движения были плавными, но в этом было что-то пугающе неестественное. Лицо оставалось безжизненным, похожим на маску.

— Это не реально… — прошептала Ксюша, но она не могла заставить себя оторвать взгляд от приближающейся фигуры.

Страх всё сильнее сжимал девушку. Все годы, когда она боялась остаться одна, когда её терзали мысли о том, что кто-то из её близких исчезнет навсегда, словно разом навалились своей тяжестью на Ксюшу, а сама её фобия воплотилась в этой фигуре, которая приближалась к девушке в полутьме.

«Это не она. Это не мама», — напомнила себе Ксюша, чувствуя, как ноги отказываются её слушаться. Но видение матери было таким реальным, таким пугающе знакомым, что девушка смотрела на неё как заворожённая.

Мать сделала ещё один шаг, и вдруг её лицо изменилось. Глаза потемнели, губы искривились в жуткой полуулыбке, которая выглядела больше как гримаса. Ксюша едва сдержала крик, отшатнувшись назад. Теперь перед ней стояла не просто женщина, но нечто чуждое, будто само воплощение Ксюшиных страхов, которое играло её сознанием.

— Почему ты…? — начала Ксюша и осеклась.

Мать вдруг заговорила, её голос был холодным, лишённым эмоций:

— Ты всегда боялась этого, Ксюша. Всегда жила в страхе потерять тех, кого любишь. И вот ты одна. Всё, чего ты боялась, становится реальностью. Теперь твой страх материален. Ты будешь одна в этом мире.

Эти слова резанули Ксюшу, глубоко задели, в её сердце будто вонзили нож. Тело девушки дрожало, ей было страшно, хотя она понимала, что это всё не по-настоящему. Ксюша знала, что дом играет с ней, но этот страх, это лицо матери — всё казалось настолько реальным, что девушке было тяжело отличить правду от иллюзии.

— Ты уже потеряла их, — продолжала фигура, делая ещё один шаг вперёд. — И потеряешь всех. Никто не вернётся.

— Нет! — воскликнула Ксюша, отступая назад. Слёзы блестели в её глазах. — Это не так! Они здесь, они где-то рядом! — говорила девушка, но её голос звучал слабо, как будто она убеждала не только эту фигуру, но и саму себя.

Мать остановилась, её тёмные глаза пронизывали Ксюшу, как будто видели её насквозь.

— Ты всегда боялась одиночества, Ксюша. Но ты уже одна, ты всегда была одна, — продолжала мать холодно. — Ты можешь бежать, но ты не сбежишь от своего страха.

Ксюша дрожала, всё внутри неё сопротивлялось, но страх буквально парализовал её. Слёзы стекали по её щекам.

Мать сделала ещё один шаг, её рука протянулась к Ксюше. Девушка почувствовала холодное дуновение от этого движения и сделала резкий шаг назад, но зацепилась за что-то и упала на пол. Страх захлестнул её с новой силой. Она прижалась к стене, чувствуя, что ноги больше не слушаются её.

— Это не может быть правдой… — пробормотала Ксюша, зажмурившись.

Фигура приблизилась и склонилась над ней, обдав холодом. Её лицо было в нескольких сантиметрах от лица Ксюши.

— Это не иллюзия, Ксюша, — прошептала мать. — Ты потеряешь всех.

Ксюша закрыла лицо руками, пытаясь отгородиться от этого ужаса, но в её голове снова и снова звучали слова: «Ты потеряешь всех… Ты одна».

Внезапно всё замерло. Девушка открыла глаза и увидела, что фигура словно застыла в воздухе. На секунду в комнате воцарилась полная тишина. Ксюша поняла, что если не остановит этот кошмар, то дом поглотит её навсегда.

— Это не настоящая ты, — сказала Ксюша дрожащим голосом, глядя прямо в глаза фигуре. — Ты не моя мать. Ты просто страх. Ты не сможешь меня победить!

В тот момент, когда Ксюша сказала это, фигура вдруг начала растворяться. Лицо её исказилось, тело растаяло в воздухе, словно дым, и комната снова погрузилась в тишину, а Ксюша упала на пол, абсолютно обессиленная.

Девушка лежала, тяжело дыша, её тело дрожало от напряжения. Фигура, что только что стояла перед ней, теперь исчезла, растворилась в воздухе, словно её никогда не было. Но её слова всё ещё эхом отдавались в голове Ксюши: «Ты потеряешь всех… Ты одна». Эти слова всколыхнули нечто более глубокое внутри неё, то, что она старательно прятала на протяжении многих лет.

Ксюша очень хорошо помнила этот день — десятое сентября 2002 года. День, когда она потеряла самого дорогого человека в своей жизни — дедушку. Он был для неё не просто близким родственником, он был её поддержкой, тем, кто всегда находился рядом, кто умел подбодрить в трудные моменты. Когда Ксюша была маленькой девочкой, дедушка всегда говорил ей, что она должна быть сильной, даже когда становится страшно. Но как стать сильной, когда ты теряешь единственного человека, который был для тебя целым миром?

Ксюша вспомнила, как проснулась тем утром, десятого сентября, в непривычной тишине, которая казалась ненормальной. Она подошла к двери дедушкиной комнаты, но за ней не слышался его голос или шорох газет, которые обычно в это время читал дед. Он ушёл из этого мира ночью, и с того дня в жизни Ксюши появилась пустота, которую она пыталась заполнить, но безуспешно. Этот страх — потерять тех, кого она любит, — поселился в сердце девушки тогда, когда она поняла, что дедушка никогда не вернётся. Ксюша была ребёнком, и впервые столкнулась с настоящей потерей.

Этот день перевернул мир девушки, и с тех пор она всегда жила с тревожной мыслью: «Кто следующий?» Смерть дедушки стала для неё самым тяжёлым ударом, и страх остаться одной поселился в её душе, стал преследовать девушку, как неизбежная тень.

— Десятое сентября… — прошептала она себе под нос, прикрывая лицо руками. — Это был день, когда я действительно осталась одна.

Тогда, в 2002 году, Ксюше казалось, что никто и никогда не сможет заменить ей дедушку. И страх потерять родного человека буквально завладел Ксюшей. Она панически боялась лишиться тех, кого любила. Каждый раз, когда кто-то из её близких покидал её хотя бы на короткое время, этот страх поднимался из глубины души, словно чёрное облако, закрывающее солнце. Каждый раз, когда родные Ксюши выходили за дверь, она боялась, что они не вернутся.

Теперь, здесь, в этом странном, заброшенном доме, страхи девушки ожили в виде её матери, но Ксюша знала, что это лишь продолжение того давнего ужаса. В глубине души она всегда боялась, что если потеряет ещё кого-то, то уже не сможет пережить это.

Ксюша глубоко вздохнула, обхватив себя руками, пытаясь согреться и вернуть себе контроль над эмоциями. Она осознала, что дом играет с её страхами, показывает ей самые тёмные углы её души. Этот страх всегда жил с ней, но он не должен управлять её жизнью. С этими мыслями Ксюша почувствовала, как напряжение постепенно отпускает её. Дыхание девушки стало ровнее, и она смогла встать на ноги. Фигура матери исчезла. Страх был ещё здесь, но он больше не казался таким всепоглощающим. Ксюша понимала, что это её испытание — не дать страху разрушить её.

Девушка решительно развернулась и пошла назад по коридору. Ей нужно найти своих друзей, убедиться, что они в порядке. Она не позволила дому одержать верх.