SallyKS

- Ты только представь, Салли, мы сможем сделать многотомник года за три! – сказала она с горящими восторгом от собственной крутости глазами. – Давай завтра соберёмся на совещание по этой теме!

- Настя, план свёрстан до конца года, бюджет тоже, - говорю я вяло, ещё не осознав, что меня начинают массировать и омолаживать. – Ты представь, сколько затрат нужно на подобный проект. Люди, деньги, время…

- Но ты даже не хочешь начать думать в этом направлении! – инквизиторски прищурилась она.

Подловила, зараза.

- Я составлю смету и пойду утверждать идею у руководства! – сообщила Настя победительно и удалилась так, будто пробирается через аплодирующую толпу – со скромным достоинством гения.

Если бы под руководством она имела в виду директора Сергея, можно было бы просто забыть как страшный сон всю эту Местнопедию, но Настя была нам дана свыше… Туда и направилась.

- Мы от неё отобьёмся? – спросила я Сергея.

Он уныло кивнул. Кому понравится, когда в организации есть прыгающий через головы сотрудник, которого отправили на наше улучшение.

В следующие три недели Сергей участвовал в восьми, а я в трех совещаниях, где мы объясняли важным людям в дорогих пиджаках, что посчитанные Настей финансовые затраты на производство одной книги в количестве семи тысяч восьмисот рублей, а временные – в количестве двух месяцев – это, мягко говоря, чудовищное заблуждение. Логика Насти была простая: всю информацию можно найти в интернете, а Салли ее бесплатно структурирует и обработает. Можно одновременно делать сразу несколько томов, чтобы зря не тратить казённый интернет. Всего-то и надо, чтобы девять женщин родили ребенка за месяц.

Настя была готова бороться за свои убеждения со всем миром, а мир в лице меня и Сергея делал всё возможное, чтобы на битву не приходить. Мы с ним даже переглядываться боялись, чтобы не зарыдать друг в друга. Потому что невозможно на серьезных щах объяснять, что для книги требуется гораздо больше, чем пачка бумаги и скачать инфу из интернета. Что надо платить авторам, консультантам, дизайнерам, редактору и фотографам, соблюдать авторские права, а фотограф за три месяца не снимет нам двести объектов даже за деньги. И это еще не начинался разговор о расценках типографии… Словом, мы нудили на два голоса и испортили Насте родину.

Важные дяди в пиджаках сказали, что идея нуждается в доработке, но откладывать ее в долгий ящик не надо. И поручили самую малость: сделать так, чтобы априори дорогостоящий и энергозатратный проект вписался в бюджет следующего года, не влияя на текущую работу и не отнимая слишком много времени от других обязательных проектов. Обещали подумать, как нам добавить денег на реализацию.

Мы с Сергеем выходили с совещания кислые, потому что казнь вроде как отложили, но пока не отменили вовсе. Настя была еще кислее, потому что она, конечно, догадывалась, что мы не хотим выходить из зоны комфорта, но не ожидала, как быстро стрессоустойчивые, коммуникабельные, многозадачные, целеустремленные и пунктуальные коллеги превратятся в упрямые нелюдимые говна.

Я знала, что раньше она работала на телевидении в другом регионе и нашла общих с ней знакомых. Позвонила, чтобы узнать, как ее бывшие коллеги трактуют словно на букву «Н» - Настя.

- Ой, бляяя… - сказал мой собеседник и по резкому свисту воздуха, будто он машет невидимой шпагой, я поняла, что человек с размаху крестится.

- А можно поподробнее?

- Ой, бляяяяяя… - повторил он. Но совладал с собой и дополнил отзыв.

Оказалось, что два года назад Настя была в телекомпании аж каким-то директором (телевизионщики, поправьте), то ли программным, то ли креативным, и затеяла грандиозный проект: съемки передачи «Давай поженимся» на местном материале. Сказала, что проект может называться «Узы судьбы» и скреплять ими будут одиноких тружеников и тружениц села, причем в соответствии со старинными русскими обрядами – всяческие песни и расплетание кос. Скрепно, модно, молодежно. Бюджет на одну программу она подсчитала в размере около десяти тысяч рублей – типа, это дневная оплата труда ведущего, режиссера, оператора и водителя. Студия своя, за нее платить не надо. В общем, все как у нас. Передача не вышла – среди тружеников села наблюдался неурожай сумасшедших, которые готовы были на всю область рассказывать о бывших и своих личных жизненных неудачах. Настя даже предлагала для начала нанять артистов – мол, а потом остальные подтянутся, на Первом канале всегда так делают, – но артисты затребовали серьезные гонорары за искусство преображения. Помучившись с этими бестолочами несколько месяцев и не найдя своего благодарного зрителя, Настя гордо ушла непонятой. И добралась до нас.

Как такие люди умеют втираться к власти в доверие, я примерно представляю. И вижу огромное количество примеров того, как разумные люди, которые разбираются в своей работе и умеют считать деньги, останавливают на подлёте всех этих инициативных и фонтанирующих. Да, и мне, и Сергею очень хочется уже сказать: Настя, отличная идея, давай реализовывать! А когда все провалится и выйдет за рамки бюджета Люксембурга, развести руками: мы делали всё, как ты сказала… Но спросят не с неё.

Короче, у нас по-прежнему никакого блеска и всплеска, а бурление, думаю, скоро уляжется.

С сотрясением мозга, переломом позвоночника и обеих ног он оказался в больнице, на все расспросы отвечал, что упал на улице, обстоятельств травмирования не помнит. Очень долго лечился, жил в это время впроголодь с помощью старушки-мамы, с трудом встал на ноги – и пошлёпал работать на то же производство! Мол, в других местах, может, обманут, может, хуже будет, а тут коллектив знакомый и платят вовремя. Но вот беда: поскольку кости болели и иногда он всё ещё с трудом передвигался, у него сильно упали показатели. Однажды упал и он сам. Коллеги и начальство склонились над ним в тревожном ожидании: вдруг сейчас товарищ Стаханов отдохнет и вновь пойдет в шахту? Но товарищ Стаханов не смог. Всё болело, и ноги отказывались слушаться. Выполз с работы, отдышался и пошел в редакцию.

Мы схватились за голову.

- Давайте попробуем хотя бы сейчас привлечь вашего работодателя к ответственности! Все-таки производственная травма, столько нарушений…
- Вы что, долбанутые? – испугался он. – Я думал, поможете договориться с начальством моим, чтобы меня перевели на легкий труд. Или чтоб план мне сделали меньше. Я же пострадал!
- Да зачем вам туда возвращаться?! Вас что, больше никуда не берут? Вы судимый?
- Нет, никогда.
- Пьёте много?
- Чего? Не, не запойный я, работу никогда не пропускал.
- Давайте мы вас отведем к юристу по трудовым спорам, он расскажет, можно ли вам как-то доказать факт трудовых отношений и получить компенсацию за травму!
- Не надо мне, что пристали! Мне надо легкий труд!
- Может, вам в другое место пойти работать тогда? Где полегче?

Поняв, что мы не хотим его правильно консультировать, мужичок ушел, чертыхаясь. Видимо, анекдот про то, что на работу сделали вход платный, а народ все равно лезет, вообще не анекдот.

Мне в жизни иногда встречались такие люди – которые настолько уверены, что ничего не смогут изменить, потому что все другие сильнее, выше и могущественнее, настолько боятся и не любят чужих людей, что будут голодать, холодать, болеть, но не пойдут заводить новые социальные связи и тем более за что-то бороться. Как этот товарищ до редакции дошел – вообще загадка. Видимо, желание бесплатной консультации пересилило социофобию.

И вот он узнал меня на улице. Удивительно, потому что я вроде без особых примет.

- Может, хоть сейчас поможете? – спрашивает.
- А в чем именно?
- Вы говорили, что работодателя можно привлечь к ответственности. Так мы готовы. Нас двенадцать человек обманутых!
- А что случилось?
- Владелец производство закрыл, а с нами не рассчитался!
- А когда закрыл? Недавно?
- Нееет, перед ковидом!
- Так уже и сроки давности все вышли!
- А разве не десять лет?
- Это если бы он лично вас попытался убить. По трудовым спорам сроки небольшие, да вам еще и доказать надо было, что есть трудовые отношения…  
- То есть нам сейчас никак с него деньги не стрясти?
- Через пять лет – вряд ли.
- А хоть в трудовую книжку занести, что мы у него работали? Скоро на пенсию выходить, стажа не хватает...
- Это только через суд и то не факт.

Он помялся.

- Тогда… это… дайте сто рублей, а?

3. Если в редакцию пришел сумасшедший с сенсацией, и его послушали хотя бы тридцать секунд – он будет ходить вечно. Пока редакция не закроется, не рухнут стены здания и развалины не порастут мхом. И все равно там будет бродить какой-нибудь гражданин: «А где тут кабинет главного редактора?»

4. Все профессиональные заболевания журналистов связаны со стрессом. Многие ходят к психологу или психотерапевту. Мы видим с избытком и горя, и несправедливости, много такого, о чем нельзя написать, потому что нет доказательств. Тебе рассказывают о чем-то очень важном и интересном, но – «только об этом не пишите!»… Потому что поделиться наболевшим хотят почти все. А увидеть это потом в газете – никто. Ведь будут проблемы. Впрочем, есть другой вариант: «Напишите об этом обязательно, только на меня не ссылайтесь!» - «Хорошо, но если на нас подадут в суд, вы пойдете свидетелем?» - «Да вы что! Нет!» - «Тогда мы не можем об этом написать». -  «Вы трусы и ничтожества!»

5. Цинизм – реальная побочка нашей работы. Но вот какая штука: он проявляется не у всех. Редакторы, замредакторы – те, кто работает с готовыми текстами, дает задания – ему подвержены больше. Потому что крупное ЧП всегда украшает газету, а статьи «как хорошо на свете жить» - губят. А вот те, кто работает с живыми пострадавшими людьми, могут притворяться, что у них броня, но нет. Особенно тяжело, если журналисту поручают из номера в номер писать на одну и ту же больную тему. Это эмоционально выматывает. А если на такую тему послать циника, статья получится говнище. Вот и ищи компромисс.

6. Закон о СМИ не работает. Особенно его статьи о запрете учредителю вмешиваться в деятельность редакции и о недопустимости цензуры. Учредители всегда диктовали и будут диктовать политику издания. Лучше бы уж убрали эту статью из закона, чтобы не позориться, честное слово. Ни один дурак не будет учреждать СМИ, которое не защитит его интересы, дураков нет. Цензура – тоже везде. Журналисты постоянно слышат: «Вы не подумайте, что это цензура, но писать про это сейчас не надо» или «Перед публикацией я просто хочу почитать вашу статью». Некоторые «простые почитатели» до того «просто читают», что начинают переписывать прямую речь даже не свою, а своих оппонентов. Я всегда запрещала журналистам давать на вычитку спикерам что-либо из статьи, кроме их собственных слов. Но у некоторых коллег без ошейника шея мерзнет.

7. Предоставление информации – отдельная песня. Можно составить запрос на три страницы и получить отписку в два абзаца. С четырехкратным нарушением сроков. Да, можно пожаловаться в прокуратуру, написать новый запрос – и получить такой же точно ответ. И ничего с этим сделать невозможно. Никого не накажут, ибо исполнитель запроса действует по распоряжению начальства.

8. Пресс-службы, которые сейчас есть у каждого столба, - не помощь журналисту, а преграда в работе. Они созданы не для предоставления, а для сокрытия любой неудобной информации. Поэтому мы видим совершенно одинаковые новости, написанные по одним и тем же пресс-релизам. Никаких подробностей прессе не полагается. Исключение – если ты представляешь не местный, а крупный федеральный ресурс. К примеру, когда я была собственным корреспондентом известного в России СМИ, у меня был доступ к телу даже очень больших начальников, потому что для них попасть в федеральную ленту новостей – плюсик к рейтингу.

9. Журналисты – не очень хорошие спутники жизни. Измен и разводов у них примерно как у артистов. Впрочем, судя по статистике разводов в целом, сейчас трудно найти «скрепную» профессию. Многие журналисты ни разу в жизни не вступали в брак.

10. Выражение «гоняться за сенсациями» журналисты слышат каждый раз, когда пишут о какой-то проблеме. Приезжаешь на коммунальную аварию, когда два двора залило говном, и тебя встречают злые ремонтники: «За сенсацией приехали?» Ну да, мы же говна в своей жизни не видели. О большинстве событий мы пишем потому, что это наша работа, а не потому, что это прямо до невозможности интересно. А если кто-то называет упоминание о его личном служебном проколе «жареными фактами», то это значит лишь то, что его, возможно, теперь будут жарить.

11. Как других, не знаю, а лично меня обвиняли в том, что я написала вранье, лишь когда я цитировала какой-то источник. Журналист всегда кого-то цитирует и на кого-то ссылается. Но объяснять это бесполезно. Допустим, звонят мне и кричат: «Вы написали, что кровлю ремонтировали в сентябре, а ее не ремонтировали!» Я отвечаю: «Я не от себя это пишу, я ссылаюсь на официальный ответ администрации. Я указала также, что жители с ним не согласны, но я обязана спросить вторую сторону». «Да вам лишь бы наврать!»… Если журналист упоминает в статье точку зрения, с которой кто-то не согласен, читатели не будут разбираться, личное это мнение или цитата. Просто «наврал» и все.

12. Считается, что журналистов прямо хлебом не корми, дай только доступ к какой-то знаменитости. Возможно, в 90-х так и было. Но обычный региональный корреспондент или обозреватель знаменитостей видал в гробу и в жизни с ними не хотел бы общаться. Во-первых, тебя допустят к телу минут на двадцать, когда спросить хоть что-то значимое невозможно – не та обстановка (а «та обстановка» - это за деньги или за сулящее плюс к популярности появление в крупном СМИ, а откуда у нас в провинциальных редакциях деньги или всенародная слава?), во-вторых, даже согласившаяся ответить на пару вопросов знаменитость нередко может вести себя, мягко говоря, некорректно. Историй с розовыми кофточками у нас хоть отбавляй. К примеру, один известный артист, снявшийся в низкопробном, но очень популярном сериале, страшно кричал на журналистов, которые спросили его про эту роль: «Как вы смеете меня про это спрашивать! Спрашивайте про мои большие работы!»

Как очень приятных людей вспоминаю Евгения Стеблова, Виктора Сухорукова, Армена Григоряна, Сергея Чигракова, Сергея Безрукова, Валерия Баринова… Отдельно офигела от того, насколько мягкий интеллигентный человек был Алексей Полуян (маньяк из «Груза 200»). Не хотелось бы больше встречаться с Николаем Фоменко, Ромой Зверем, Олесей Судзиловской. Могу назвать еще немало имен из обеих категорий, просто эти вспомнились первыми.

13. Журналисты, как правило, лучше, чем среднестатистические граждане, решают какие-то проблемы – юридического, коммунального характера. Во-первых, за годы работы они обрастают связями, во-вторых, просто хорошо усваивают алгоритмы действий при возникновении разного рода ЧП. Они знают, куда позвонить и что сказать, чтобы их услышали.

14. Профессиональное выгорание есть у 99,9% журналистов. Большинство, уходя в другие сферы (иногда смежные, иногда совсем другие), чувствует себя счастливее.

15. Отечественные фильмы про журналистов – бред сивой кобылы. Нет ни одного, более-менее достоверно передающего специфику работы.

Как опытный пользователь людей, которые слов не понимают, я просто заблокировала собеседницу.

В связи с этим вспомнилась одна история из журналистского прошлого. Было лет пятнадцать назад. Один рекламодатель очень сильно загорелся газетной рубрикой «Журналист меняет профессию» и захотел, чтобы журналист поработал у него денек и написал об этом: типа, здесь милые коллеги, многомудрое начальство, комфортные условия, и среди посетителей почти нет ебанутых. Ему как раз нужны были новые сотрудники.

Обычно журналист приходит, часик-другой наблюдает (больше – если работа какая-то очень интересная и полная событий, типа дежурство в полиции или в интим-отделе аптеки), расспрашивает временных коллег, как работается, фотографирует и уходит писать статью. Но этот рекламодатель заявил, что «поработать денёк» - это работать весь день и выполнять различные задания в рамках временно взятых на себя обязанностей. А у него были магазины бытовой химии. Поскольку журналисту доверить кассу или материальные ценности нельзя, он должен был целый день прибираться, мыть пол, расставлять товар, докапываться до покупателей «что вам подсказать» и следить, чтобы материальные ценности не воровали.  

- Нет, - сказала я рекламному менеджеру. – Работать двенадцатичасовую смену в магазине я не пойду.
- Я тебе процент от рекламы увеличу, - пообещала она.
- Нет, - снова сказала я.
- Но у нас из-за тебя сорвется рекламный контракт!
- Так иди сама. Поработай денек, потом расскажешь мне, как это было, я запишу с твоих слов и сделаю красивую статью для рекламодателя.
- Но это не моя обязанность – мыть полы в магазине!
- И не моя, прикинь.
- Но ты ж журналист, ты должна пробовать разные виды деятельности!
- Не должна. Так и в законе написано: журналист имеет право отказаться от подготовки публикации, если это не соответствует его убеждениям. Ишачить смену даже без «спасибо» - вообще не соответствует.

Неугомонный рекламный отдел все-таки нашел на эту неблагодарную работу кого не жалко - безответного стажера. Но и стажер продержалась два часа. Помыла пол, расставила товар, а потом пришел владелец магазина и покрыл ее матом за то, что неправильно расставила и помыла. Причем он точно знал, что это журналист, который пишет статью, как прекрасно здесь работать. Но ничто его не смутило. Видимо, решил, что раз он платит за рекламу, то можно и так.

Кто-то ему тогда все-таки написал статью, а деньги за нее газета выбивала через суд. Потому что он считал, что пока после статьи не набегут новые кадры, платить не за что.

…А та девушка через некоторое время пишет мне уже в соцсети: «Я долго думала и решила вам сделать последнее предложение: сейчас вы пишете тексты со скидкой 50%, а когда пойдет реклама, я буду вам отдавать 30% поступлений». Чисто для интереса, насколько далеко бизнес-леди может завести ее четкий план, уточняю: «А когда пойдет реклама, я буду писать уже за полную стоимость?» «Нет, - отвечает. – Я думала, тогда вы согласитесь писать бесплатно. Ведь будут рекламные поступления». Я перестала успевать за ее живой мыслью и уточнила еще раз: «А как я смогу проверить, каков размер ваших рекламных поступлений и справедливо ли они распределяются вами?» «Вы что, мне не верите?» - обиделась она.

Я всем верю. Но работаю по предоплате.

В общем, только сильно беременные женщины могут захотеть в туалет в неподходящее время или свежего хлеба с хрустящей корочкой. Что бы та знакомая сказала, если бы узнала, что SallyKS захотела купить духи? Что у меня будет восьмирня как минимум? Я бы даже поверила, если честно…

Заказала себе немножко пробников. Получила посылку, но до дома ведь не дотерпеть! Вышла на работе в коридорчик к окну, достала один пробник и пшикнула на специально приготовленную плотную бумажную ленточку, чтобы «слушать» духи по всей науке…

…Где-то на загадочном и непостижимом Востоке тысячу лет назад был гарем на пятьсот рыл, и вот их всех натерли мускусом из половых желез самца оленя, потом полили амброй, которую добывают из желудка кашалота, ванили насовали им по карманам, цветов побольше, самых ядовитых, бобровой струей залакировали, бросили сверху автомобильный ароматизатор «Ёлочка», утрамбовали в маленький флакончик и оставили «дозревать»…

Так получился один пшик заказанных мной духов. Я распахнула окно и сбежала, воровато озираясь. Пробник запаковала в шесть слоев пакетов и закопала в самый дальний ящик своего стола.

В описании аромата говорилось: «сложная интеллектуальная композиция, наполненная философским смыслом». Завхоз Петрович, который знает о моей непереносимости духов, специально зашел, чтобы сказать:

- Салли Каэсовна, вы той лестницей пока не ходите. Там какой-то пионер горазд распылил химическое оружие. Невозможно терпеть.

- Что вы говорите! – фальшиво удивилась я. Но его описание подошло аромату куда больше, если честно.

Эта сложная интеллектуальная композиция не выветривалась весь день при распахнутом окне. Один пшик! Маленький! У коллег делались судороги, очевидно, от посещавших голову философских смыслов, я сидела в кабинете как мышка и в беседы о некоторых сумасшедших, которые ставят эксперименты на живых людях, не вступала. Словом, простите меня все. Кто ж знал, что капля этой заразы убивает лошадь и разносит к хренам конюшню?

И последний вопрос: мне с парфюмами дальше пробовать или завязывать уже?

Петрович побрел на выход. Мы думали – домой. А он – к директору. Сообщить, что информационно-издательский отдел собирается вызывать Сатану и архидемонов, хотя у них нет пропуска…

В юности Ваня играл в ресторанах, и однажды за вечер восемь раз исполнил «Владимирский централ» и четыре раза «Таганку». На эти деньги он потом жил целый месяц, но теперь «заказать» ему песню невозможно. Черта между «поиграть для удовольствия» и «концертом по заявкам» была проведена раз и навсегда. Неумолимо. Я его в этом поддерживаю: устала объяснять бухгалтерии, почему, если я пою «Мельницу», я не буду петь Лободу. За несколько лет все, кому в нас что-то взаимно не нравилось, поняли: мы вообще не думаем о людях, которые нас окружают. Со всех сторон прямо окружают! Так что «заказчики хороших песен» перестали участвовать в этом фестивале. Осталось человек пять, разделяющих наши вкусы, и один упорный завхоз.

…Прошел где-то час. Петрович сидел с таким лицом, будто его укачало, но все равно ждал, пока мы закончим валять дурака и перейдем к искусству. И вдруг рядом образовался директор Сергей. Мы-то думали, он давно ушел домой. А он не ушел.

А Ваня начал новую песню: «Миллионы порожних бутылок заполняют чертоги чердачьи…» На словах «под подковами парнокопытных» Петрович очнулся, встал и громко объявил:

- Такой муры я давно не слышал! Бред! Ванька, хватит этой музыки для психов!

И тут я одернула его и тихонько подсказала:

- Вы что! Это любимая песня Сергея Михайловича!

У Петровича был вид человека, попавшего в капкан и раздумывающего, не откусить ли себе ногу. Под обличительные смешки он пригладил остатки приподнявшихся седых волос и сказал:

- Пойду проверю черный ход. Вдруг забыли запереть.

Директора завхоз уважает и обожает. Потому что тот не пьет, не курит, не матерится и не повышает голос. Потому что тот навел порядок и ни разу не лишал коллектив премии по надуманному поводу. Парковочное место директора в любое время года гостеприимно почищено от снега, льда, осенних листьев, летних листьев, пыли, болезнетворных микробов и бактерий. Даже когда сугробы за полдня вырастали в половину человеческого роста, место директора зияло асфальтовой чернотой, как разверстая могилка. Петрович вылезал оттуда со своей неизменной лопатой и шел, загребая снег голенищами высоких валенок, уставший, но довольный.

И теперь, как честный самурай, оскорбивший честь сюзерена, Петрович должен был совершить харакири стыда.

Когда он ушел, директор задумчиво сказал:

- А мне, кстати, песня, и правда, понравилась. А чья она?