Серия «Завхоз Петрович»

Петрович побрел на выход. Мы думали – домой. А он – к директору. Сообщить, что информационно-издательский отдел собирается вызывать Сатану и архидемонов, хотя у них нет пропуска…

В юности Ваня играл в ресторанах, и однажды за вечер восемь раз исполнил «Владимирский централ» и четыре раза «Таганку». На эти деньги он потом жил целый месяц, но теперь «заказать» ему песню невозможно. Черта между «поиграть для удовольствия» и «концертом по заявкам» была проведена раз и навсегда. Неумолимо. Я его в этом поддерживаю: устала объяснять бухгалтерии, почему, если я пою «Мельницу», я не буду петь Лободу. За несколько лет все, кому в нас что-то взаимно не нравилось, поняли: мы вообще не думаем о людях, которые нас окружают. Со всех сторон прямо окружают! Так что «заказчики хороших песен» перестали участвовать в этом фестивале. Осталось человек пять, разделяющих наши вкусы, и один упорный завхоз.

…Прошел где-то час. Петрович сидел с таким лицом, будто его укачало, но все равно ждал, пока мы закончим валять дурака и перейдем к искусству. И вдруг рядом образовался директор Сергей. Мы-то думали, он давно ушел домой. А он не ушел.

А Ваня начал новую песню: «Миллионы порожних бутылок заполняют чертоги чердачьи…» На словах «под подковами парнокопытных» Петрович очнулся, встал и громко объявил:

- Такой муры я давно не слышал! Бред! Ванька, хватит этой музыки для психов!

И тут я одернула его и тихонько подсказала:

- Вы что! Это любимая песня Сергея Михайловича!

У Петровича был вид человека, попавшего в капкан и раздумывающего, не откусить ли себе ногу. Под обличительные смешки он пригладил остатки приподнявшихся седых волос и сказал:

- Пойду проверю черный ход. Вдруг забыли запереть.

Директора завхоз уважает и обожает. Потому что тот не пьет, не курит, не матерится и не повышает голос. Потому что тот навел порядок и ни разу не лишал коллектив премии по надуманному поводу. Парковочное место директора в любое время года гостеприимно почищено от снега, льда, осенних листьев, летних листьев, пыли, болезнетворных микробов и бактерий. Даже когда сугробы за полдня вырастали в половину человеческого роста, место директора зияло асфальтовой чернотой, как разверстая могилка. Петрович вылезал оттуда со своей неизменной лопатой и шел, загребая снег голенищами высоких валенок, уставший, но довольный.

И теперь, как честный самурай, оскорбивший честь сюзерена, Петрович должен был совершить харакири стыда.

Когда он ушел, директор задумчиво сказал:

- А мне, кстати, песня, и правда, понравилась. А чья она?

Но убиваться было некогда, и мы в короткий срок нашли новое помещение, целое отдельное здание, отремонтировали, закупили мебель, завязали пожитки в узелки, уже занесли одну ногу за порог… и тут с изменившимся лицом прибежал арендодатель, раскинув руки: не пущу! Хотя прошло буквально четыре месяца, но ситуация сильно изменилась. Началась СВО, которая серьезно подкосила дела богатого арендатора, и тот, вместо расширения ареала обитания, решил, наоборот, отказаться от половины своих площадей. И арендодатель посмотрел на нас другими глазами: неплохие, в сущности, ребята мы оказались. Если сбоку смотреть, прикрыв один глаз, то даже солидные. И платили всегда вовремя.

На новом месте жили в состоянии ремонта еще долго. Как в одной песенке поется, «и телевизор с потолка свисает, и какие глубоко депрессивные чувства поселились во мне, никто не знает». Но только выдохнули, приколотили вывеску и поставили на входе машинку для чистки обуви, как к нам пришла делегация пенсионеров. Дело в том, что здание, где мы разместились, было построено между несколькими дворами. Если это важно, то дворами мы не ездим: там бетонные блоки. То есть местные могут заехать и выехать, а сквозного проезда нет, да нам и не надо.

Местные проинформировали, что нам официально не рады, а шлагбаум и забор, закрывающие нашу территорию, мешают парковать машины и выгуливать собак под нашими же окнами. Аргумент, что к придомовым территориям земля под новым зданием никогда не относилась, силы не возымел. Напихали нам в панамку приветственных слов и теплых напутствий.

Лето и осень мы как-то пережили, а зимой аборигены стали нас осаждать с требованием чистить их двор «раз уж мы теперь соседи». Вид Петровича, который ловко и оперативно в одну лопату расчищает парковку у организации, вызывал в них болезненные чувства. Они хотели себе такого же. Петрович сходил к ним, предложил дружить лопатами. Вернулся раздосадованный.

- Я думал, они мне хоть денег заплатят, а они говорят: «мы бедные, денег нет, вы нам должны просто так чистить, потому что мы вас терпим», - рассказал возмущенно. – Они сказали, что уволили дворника своего. А трактор им дорого. Думали, мы им теперь будем бесплатно заодно чистить. А я не лошадь.

Мы посмеялись, конечно, что местные поделили между собой нашего завхоза, но Петровичу оказалось не до смеха. Как только он выходил с лопатой (а нынешней зимой выходить без лопаты как-то даже глупо), у шлагбаума собирались хейтеры и гадили в комментариях. Типа, буржуи шикуют, имея собственного Петровича, а бедные пенсионеры вынуждены продираться сквозь сугробы.

Если хейтеры не успевали застукать завхоза на месте преступления, то потом приходили ругаться, что у них сугроб на клумбе стал выше на 32 сантиметра. Явно Петрович туда снег скидывает! Мы показывали свою кучу снега на территории. Показывали, как далеко наша куча от чужой клумбы и что перепутать их невозможно. Показывали, куда этим людям пойти. Фигу тоже показывали. Даже не смотрят. Продолжают орать. Главный аргумент: раз у нашей организации есть бюджетное финансирование, а разместились мы на том месте, куда испокон веков соседские собачки ходили комментировать, то мы теперь должны жителям.

Однажды лица хулителей Петровича просветлели: они увидели, как он, положив лопату на плечо, выходит из-за шлагбаума. «Совесть проснулась», - не до конца догадались хейтеры. «Угнала тебя, угнала, ну и что же тут криминальнавааа» зазвучало в их головах. Петрович шевельнул усом в сторону заваленного снегом дворового проезда и важно прошел мимо. Он договорился чистить дорожку у одного из соседних зданий. От души. Но за деньги.

Так Петрович стал для наших ревнивых соседей проституткой, которая всем дает, кроме них. И они второй год не понимают, почему.

Здесь встречаемся для обсуждения других историй - когда Петровича еще не было, а я уже жила, любила и страдала. Преимущественно фигней, но иногда и жизненно.

- Куда несут? – уточнил с тоской.

- На кладбище, - пояснила я осторожно.

- Кого?

И мы сидим оба в дичайшем неудобняке. Я – потому что объяснять шутки более чем глупо. Он – потому что понимает, что не понимает. И сердится за это.

В общем, Петрович надеялся на меня совершенно зря. Поначалу мы сильно не сработались с директором.

Когда, казалось, дивану уже ничем не помочь, случилась в наших стенах фотосессия. Задача: на диване Петровича снять девушку, закутавшуюся в плед. А задний план в виде стеллажей дизайнер потом поменял бы на более подходящий. Было очень мило: девушка такая печальная, слегка потрепанная жизнью, плед тоже не новьё, потертый и поблекший, а диван так вообще красавчик, будто на нем семеро умерло в страшных судорогах. Фотограф дает команды:

- А теперь босую ногу немного побольше выставьте из-под пледа! Не эту, другую!

Девушка послушно сучит ногами, я стою в приоткрытой двери и наблюдаю за процессом (чтобы фотограф брал нужный ракурс, а не какой захочет), Петрович егозит поблизости – он очень любит наблюдать за съемками. И вдруг коридор оглашается воплем:

- Вот вы чем тут занимаетесь!

Оттолкнув меня, в кабинет завхоза вбежал какой-то мужик, довольно высокий, в спортивном костюме и с конкретным таким амбре перегара. Пока я пыталась удержать равновесие, по ушам резанул тройной вопль: девушка взвизгнула «Паша!» и кувыркнулась за диван, как на неудачном дубле фильмов с Джеки Чаном, фотограф крикнул «технику не трогать!», но все это перекрыл вопль Петровича «ААААА! Отверткой! Ударил! Держите! Сволочь! Убью!».

Конечно, из всех кабинетов, растянутых вдоль коридора, повыскакивали люди и бросились к нам, уверенные, что Петрович истекает кровью. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что неадекват схватил со стола Петровича отвертку и несколько раз всадил в спинку дивана, а Петрович, взвывший так, будто ему пронзили сердце, схватил за грудки нападавшего.

Оказавшись в плотном кольце миролюбивых, но физически развитых мужчин и воинственно настроенных женщин, незваный гость как-то стушевался. Он отталкивал Петровича и приговаривал: «Сначала ноги голые, а потом и титьки! Сначала ноги, потом титьки! Сука ты, Лена, шлюха и мразь! Да пусти ты меня, дед!» Лена из-за дивана пищала: «Уберите его, я его боюсь!» Сотрудники тоже добавляли хаосу перчика:

- Надо полицию вызывать!

- А кто это такой?

- Пусть полиция разбирается, у нас и так проходной двор какой-то!

Всю эту суету сейчас на быстрой перемотке пропустим. Полицию мы вызвали, и, хотя хулиган успел удрать, дали исчерпывающие объяснения и предъявили три дырки в диване и целую девушку. Оказалось, что она несколько недель назад рассталась с парнем, который никак не хотел ее отпускать. Преследовал. Буквально выслеживал. Как и все домашние наполеоны, он был убежден, что она его бросила не потому, что он мудила, а потому, что у нее куча мужиков, и она просто не может его втиснуть в свой плотный сексуальный график. Ее голые щиколотки на диване он воспринял как верх циничного разврата, а фотограф ему представился создателем домашнего порно.

Что нам оставалось? Скинулись понемножку и отвезли раненого в ремонт. Грузили осторожно, будто это вовсе не хлам, а неизвестная ученым античная статуя, случайно выгрызенная когда-то мышами на мебельном производстве.

Диван покинул нас день на двадцать восьмой или двадцать девятый от распоряжения директора. А спустя неделю в кабинет Петровича втащили новый диван. У нашего учредителя как раз шел ремонт, и старую мебель раздавали подшефным учреждениям. Белый диван «уголком», тоже с обивкой из кожзаменителя, отлично вписался в кабинет. Вот тогда я впервые увидела воочию, что такое «смешанные чувства»: завхоз был и рад - и не рад.  

И я пошла к директору. Села.

- Можно я начну с аллегории? – предложила не очень уверенно.

- Нет, - вот директор был твердо уверен.

- А как бы немного издалека?

- Нет!

- Тогда давайте найдем место для старого дивана Петровича.

- Что?

- Понимаете, Сергей Михайлович, диван нельзя увольнять. Он – часть душевного комфорта сотрудников. Он всем нравится. Мало кто из людей может похвастаться тем же. А теперь у него еще и героическое прошлое. В ремонте его приведут в надлежащее санитарное состояние, и он не будет представлять биологическую, химическую и психофизиологическую опасность для окружающих.

И директор сдался.

Когда ремонт был закончен, диван, как почетный пенсионер нашей организации, получил статус вахтера и переехал в коридор перед кабинетом Петровича. Теперь на нем гнездятся некоторые посетители, потому что в коридорах поставили вертушки и трафик неадекватов резко сократился.

Сама не верю, что написала аж тетралогию – на каждую ножку дивана по посту. А все потому, что здесь есть @Limertinis, @IgnisFatuum, @WayIander, @SenatorI@, LaskovyZver, @NikonNLG, @Mavr79, @k0st0chka и еще таинственные пикабушники, благодаря которым хочется писать чаще.

И Петрович пришел ко мне посоветоваться, как ему быть. Везти диван некуда, и вообще мы все к дивану уже привыкли. Было в нем что-то… Родное. Даже я смотрела на это ложе с умилением, хотя две сотрудницы, которые меня сильно не полюбили с первого моего дня в организации, все время приходили туда умирать. Стоило сказать: «Арианда Рафаэльевна, вот это надо переделать в двух местах», как змея подколодная тут же превращалась лилию и с трагическим изломом бежала падать на диван в страшных конвульсиях. Типа, зовите скорую и нотариуса, она меня сейчас доведет. А вторая щупала ей пульс и причитала: «Это все нервы, нервы, ей надо домой, нельзя же так с людьми!»

В общем, полезная штука этот диван. Ну и уступать Кристине никто не хотел, очень уж барышня оказалась… специфическая.

Я посоветовала Петровичу, если Кристина не угомонится, создать видимость исполнения распоряжения директора – обмотать диван стрейчевой пленкой. Мол, готовится к транспортировке. Так, то обматывая его, то разматывая, Петрович протянул почти четыре месяца. То говорил, что пока нет денег на грузовую «газель», ждет зарплату. То – что машина уже поехала было к нему, но по пути сломалась. Потом – что племянник обещал забрать диван на дачу, когда вернется с вахты… Кристина бесилась, но Петрович всячески демонстрировал, что рад бы выполнить ее указание, но он одинок, беден, стар и немощен, поэтому надеется лишь на помощь добрых людей.

Она испробовала разные варианты. Даже предлагала дизайнеру Лариону организовать транспортировку дивана и обещала премию в размере затрат.

- Вы же все равно увольняетесь скоро и в Питер уезжаете, - сказала Кристина. – Вам же неважно, что завхоз будет про вас говорить? Он и так вас не очень любит, какая вам разница?

Коротко говоря, Ларион уехал, а диван остался.

А через некоторое время нас покинула и Кристина. Петровичу как мужчине неуместно было показывать свои чувства по этому поводу, но он дополнил диван двумя подушками под спину.

Страшное номер шесть подкралось незаметно. Перед сотрудниками предстал невысокий сухощавый мужчина в строгом костюме, который, казалось, никогда не улыбался. Новый директор Сергей Михайлович в первый же день работы прошелся по кабинетам и дал ряд указаний относительно царившего там, по его мнению, непорядка: тут жалюзи искривились, тут шкаф для документации не заперт, тут сотрудник в тапочках. Говорил тихо, но было в интонациях что-то такое, что аж кричало: с этим человеком спорить бесполезно, это не Кристина, которая кричала и махала руками, но ее распоряжения лопались, как воздушные шарики.

- Как такой человек называется, Салли Каэсовна? – тихо спросил меня Петрович.

- Педант.

- А это разве не матюжное слово? – уточнил завхоз удивленно.

- Кому как, - вздохнула я.

Когда Сергей Михайлович дошел до кабинета завхоза, сухо заметил:

- Зачем здесь эта неформатная мебель? - и холодными глазами прямо в Петровича зырк!

Диван еще, как назло, выглядел непристойно расслабляющим - в подушечках, в журналах, рядом на маленьком столике печенье с художественно рассыпанными крошками и аж три немытых чашки. Сразу видно, где рабочая обстановка, а где люди делом не заняты.

И пока Петрович пытался начать объяснения со слов «а», «э» и «дак», новый директор подытожил тем же непререкаемым тоном:

- Месяца вам хватит, чтобы его вывезти?

Окончание завтра.

Но Петрович все равно смотрел недобро - и не без причины. Ларион был из тех людей, чей пример заразителен. Рядом с ним стыдливо женатые коллеги вдруг резко начинали хотеть стать холостяками, так же весело чудить в компании девиц и носить футболки с провокационными принтами.

Перед очередным днем рождения Лариона, не доверяя бесстыжему ловеласу, Петрович решил уберечь любимый диван самым радикальным способом – покрасив потертости. Собирался давно, а тут отличный повод. На листе формата А4 он распечатал объявление: «Диван окрашен, трогать запрещено» - и прикрепил к стулу рядом с диваном. А сам приоткрыл окно, чтобы сквознячок поскорее высушил получившееся произведение и, довольный своей житейской смекалкой, ушел домой. Но сквознячок оказался порывистым ветром, лист бумаги оторвался и улетел на пол. А народ, не подозревая, что ему подготовлена мина-ловушка, поспешил праздновать днюху Лариона.

Сначала все шло как обычно: «Здесь не спрашивали аусвайсы, здесь лилось вино и звучали вальсы, здесь теряли дамы головы, влюбляясь во всадников без головы»... Кто-то выходил покурить, а кто-то, как оказалось - тихонько пробраться в кабинет завхоза для других личных надобностей. Под конец веселого вечера измазанными краской цвета детской неприятности оказались трое, причем из тех, на кого никогда в жизни не подумаешь, - две женщины пенсионного и предпенсионного возраста и один молодой, но уже очень богобоязненный мужчина, женатый на дочери священника. Первая пара, слегка запачкавшись, быстренько свинтила из кабинета завхоза и никому ничего, естественно, не сказала, а вторая была настолько нетрезва, что даже не заметила подвоха, так что уделалась куда сильнее.

На другой день женщины кляли Петровича на чем свет стоит:

- Ты что, хотел нас подставить перед мужьями?!

- Теперь плати за химчистку!

- Так подавайте в суд на меня! – заорал Петрович. – Расскажете мировому, что я вам не дал сношаться на рабочем месте с чужими мужиками!

- Мне, может, плохо стало от текилы! – не сдавалась одна из женщин. – Я прилечь хотела!

- Да не свисти, Ариадна Рафаэльевна! Сначала ты прилечь захотела, а потом тебе плохо стало, что ты не туда прилегла!

Репутация Лариона как отпетого типа только укрепилась.

Диван Петрович покрасил заново.

Страшное номер пять пришло откуда ждали: предыдущий директор ушел на повышение, а нам назначили юную барышню. Кристина Ромуальдовна вплыла походкой от бедра, а с ней весело цокала лысая собака в красных ботинках. Тут Петрович осознал, что тайный секс посторонних людей - не самая плохая карта, вытащенная диваном у судьбы. Потому что Кристина Ромуальдовна оказалась женщиной с редким чувством прекрасного. И диван ей не понравился. А ее собаке редкой ссыкливости - напротив.

Даже не знаю, продолжение следует или окончание. Что-то я расписалась.

А потом случилось страшное номер два: в организации случился корпоратив. Тогда у нас еще работали славные, чуждые условностей люди, для которых слово «корпоратив» корнями восходило к древним римлянам, и которые после вина и умных бесед жаждали скинуть одежды и принять замысловатое положение тела в соотношении один к одному. Однажды эти потомки римлян уже сломали в женском туалете унитаз, которого жизнь не готовила к таким сатурналиям. А диван Петровича – это практически роскошное ложе с нулевой остаточной стоимостью. Взяв у вахтера ключ, граждане, неразборчиво расписавшиеся в журнале, осквернили собственность Петровича с таким пылом, что сдвинули диван с места.

Дело было в пятницу, а Петрович узнал о ЧП в понедельник, поскольку на корпоративе не присутствовал. Он несколько минут с трагическим лицом осматривал диван на предмет повреждений, измерял его тормозной путь, нюхал, не пахнет ли знакомыми духами, и бормотал недоброе. А потом сфотографировал на телефон роспись в журнале и пошел сличать ее с почерками сотрудников. Юрист Федор Михайлович, исключенный из списка подозреваемых по причине слишком высоких требований к женщинам, с профессиональным любопытством интересовался, какие от Петровича будут кары злоумышленникам. Петрович сформулировать не мог, просто воинственно водил усами, видя в бывших коллегах исключительно проституток и наркоманов. Воспаленное воображение рисовало ему десяток водителей с грубыми мощными кулаками, овладевающих бухгалтершами на светло-коричневой почти настоящей коже, а бухгалтерши еще при этом упирались тонкими каблуками прямо в обивку и царапали ее длинными хищными ногтями. Диван жалобно скрипел и пытался уползти из-под развратников в сторону Петровича. И хотя у нас в списочной численности не было столько водителей, бухгалтерш, каблуков и ногтей, Петровича это не успокаивало. Иная мебель глаголет, диван же вопиет.

А потом случилось страшное номер три. Директор сообщил, что нам, наконец, согласовали бюджет на новую мебель и ремонт помещений в едином корпоративном стиле, поэтому все, что не вписывается в концепцию, должно исчезнуть. Вот, к примеру, диван, который совершенно не вписывается. Петрович вспомнил своего кота и загрустил. Идти им с диваном было некуда.

Продолжение следует.  

Подготовлено специально для @Novichok51.

В общем, Петрович его описал исчерпывающе. Клиент (пусть будет Иван Сергеевич) создавал с диваном гармоничное целое, с той разницей, что диван раз в неделю протирает тряпочкой уборщица, а клиента не пылесосили с девяносто четвертого года.

Конечно, Иван Сергеевич никогда не мог бы стать моим клиентом на основной работе. Но лет десять назад я еще не знала, что не все деньги одинаково полезны, поэтому в свободное время консультировала в качестве литредактора самодеятельных авторов. Читала их произведения, делала разбор, давала советы по улучшению и так далее. А потом поняла, что всех денег не заработать. Во-первых, у авторов их нет. Во-вторых, те немногочисленные мятые купюры не возместят два ведра моих нервов. В-третьих, графоманов всегда больше, чем сколько-нибудь талантливых авторов. Есть, конечно, исключения, но мне попадались, в самом лучшем случае, не поцелованные Музой, а просто немного пунькнутые ею по носу.

Так вот, рядом с Иваном Сергеевичем Муза не бывала даже проездом, и как бы он ни тянул к ней свой нос, она его не пунькнула. Но он был уверен, что они даже целовались взасос.

Мне приходилось общаться и с настоящими писателями, и с теми, кто себя за них выдает. При этом настоящий писатель может не издать ни одной книжки, а примазавшийся готовить уже двадцать седьмую (реальная цифра, друзья). Нюанс в том, что когда ты говоришь серьезному автору «мне кажется, в этой сцене более эффектным приемом было бы смещение ракурса» или «аллюзии к античности лучше усилить, они неочевидны», то писатель принимает твою версию как повод для размышления. Может, и отвергнет, но для него ты имеешь право голоса.

А авторы прочие тут же бросаются защищаться. Они предупреждены заранее, что я не буду их зря хвалить даже за деньги, но не могут смириться с этим. Им кажется, что я недопоняла масштаб их величия в силу узкого кругозора. И Ивану Сергеевичу не нужно было, чтобы я помогла ему что-то поменять в повести «Золотой бумеранг отчаяния» (она так никогда и не увидела свет: Иван Сергеевич хотел, чтобы ее издали со скидкой, а издатель хотел отложить еще немного на похороны, если Иван Сергеевич придет вновь). Ему нужно, чтобы я воздела руки и воскликнула: «Бог услышал мои молитвы!», а потом схватила телефон и начала кричать в трубку знакомому редактору литературного журнала:

- Освобождайте лучшие полосы! Новый Гоголь родился!

Любимый риторический прием Ивана Сергеевича (и он не одинок в попытке примазаться к вечности) – шах и мат в виде отсылок к крупным именам. И если ты скажешь, что упоминание о религиозности проститутки у него выглядит неуместным, он обязательно с торжеством в голосе напомнит про Достоевского. Так неужели вы, Салли Каэсовна, так невежественны, что не узнаете отсылок к Мастеру, или, может, вам и Достоевский чем-то не угодил? «Гомер, Мильтон и Паниковский», - хочу я сказать. Но вместо этого говорю:

- Давайте впишем вашу повесть в современный литературный контекст, чтобы понять, почему в наше время читателю сложно будет без юмора воспринимать то, что у Достоевского читалось со слезами.

Наше последнее общение на тему его литературных трудов происходило лет восемь назад, после чего я сообщила Ивану Сергеевичу, что в моей смерти прошу никого не винить недостойна его редактировать, но Иван Сергеевич не теряет надежды на мой личностный рост и примерно раз в два-три года приходит с очередной стопкой листов. Он категорически не желает помнить, что без предварительного звонка приходить ко мне на работу смысла нет. Зато помнит, каким должен быть междустрочный интервал в тексте для удобства редактирования (я с экрана читать не люблю).

И вот при виде меня он радостно поднялся с дивана и объявил:

- Салли Каэсовна, я принес новую повесть! Три года писал!

Я развела руками:

- Иван Сергеевич, я больше не консультирую.

- Зачем вы обманываете! – укорил он. – А как же Свешников? Вы на него большую рецензию написали для литературного конкурса!

Сравнил, блин. Свешников – молодой парень из глубины глубинок нашего региона, какой-то нереальный самородок. Пишет прозу, очерки, путевые заметки. По профессии то ли агроном, то ли охотовед. Но его Муза не то что целовала, а практически забеременела от него. Школы Свешникову не хватает, а таланта хоть лопатой греби. Когда я первый раз прочитала один его очерк, сказала, что он зоркий и необычный публицист. «Спасибо большое, - зарделся он. – А что такое публицист?»

- Не консультирую, - повторила я Ивану Сергеевичу. – Вам лучше вступить в какое-нибудь ЛИТО, там ваши тексты будут разбирать бесплатно.

- Свешников сказал, что вы его бесплатно рецензировали! Меня тоже возьмите почитать ради искусства!

- Иван Сергеевич, вам придется поискать другого литредактора, - и припустила по коридору с позорной для приличной женщины скоростью.

Спустя два часа увидела, что завхоз Петрович в очках на том самом диване читает стопку листов, шевеля усами.

- Этот… писатель мне диван значком поцарапал, - пробурчал он, подчеркивая, кто тут материально ответственный. – И бумажки свои оставил. Сказал – вдруг захотите почитать.

- И как вам?

- Да ерунда! – возмутился Петрович и стукнул ладонью по странице. - Тут три бабы – проститутка, доярка и учительница - и два друга. Один успешный, богатый, спортом занимается, второй противный,  вылитый визитер ваш. И все три бабы его любят, а его друга терпеть не могут, говорят «он дурак и Родину хочет предать». Позорник, хоть бы спросил по знакомым, за что бабы мужиков любят. Сколько бумаги зря перевел.

По-моему, нормальная устная рецензия.

Друзья, с горячим все по-прежнему странно, поэтому мы с товарищами продолжаем действовать по типу голубиной почты – стучимся к вам с рекомендациями. Нас покинул историк-просветитель @LKamrad, но теперь с нами @MamaLada. Нам всем тут человек с медицинским образованием не помешает, а то @DoktorLobanov в одиночку может не справиться. Версиями происходящего в стране делится кандидат экономических наук @AlexRadio. Нас четверо, пока еще мы вместе.

@WayIander и @Nnn16, сердечно благодарю. Принимаю от вас заказы на истории.