HektorSchulz

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.
Часть одиннадцатая.
Финал.

Много их было. Злых, обиженных, обманутых. Кто-то пытался развести на жалость разговорами о детях, кто-то показывал чеки из аптек, кто-то просто пускал тягучую слезу, надеясь, что она станет последней каплей, которая окончательно утопит меня. Многие врали, придумывая такие сказки, что даже я не мог удержаться от улыбки. То бабку какую-то якобы Зуб выебал, пока она опоенная валялась. То ханыгу одного могилу себе копать в лес повезли. Сказки были яркими. Люди понимали, что вернуть жилье не получится. Поэтому вовсю отыгрывались на мне, не стесняясь разбавлять свои показания шокирующими подробностями.
И если обиженных было много, то вот знакомых лиц почти не было. Только мои родители исправно ходили на каждое заседание и молча сидели на задних рядах с бледными лицами, выслушивая россказни обиженных ханыг.
Конечно, можно было бы словить нехилую панику, если бы не Рубин. Вопросы он задавал правильные, перебивал откровенную чушь и излучал спокойную уверенность, которая постепенно передавалась и мне. Все же Афанасий не соврал. Рубин и впрямь был знатоком своего дела. Вежливый, спокойный, как удав, делающий свою работу.

Тревожность возвращалась, когда меня этапировали обратно в СИЗО. Сперва появилась бессонница, потом пропал аппетит. Мне приходилось изводить себя отжиманиями перед сном, чтобы очистить голову и буквально убить ноющие мышцы. Еду же и вовсе приходилось в себя запихивать. Но и это не уберегло меня от потери веса. Остальные сидельцы все прекрасно понимали, о чем мне и сообщил Налим, позвав попить с ним чифирь.

- Первая ходка всегда запоминается, Потап. Ты ж молодой еще, по ту сторону не бывал, многого не знаешь. Это еще повезло, что в камеру нормальную кинули, да Герцог маляву прислал, где за тебя ручался.
- Бывает и хуже?
- А то, - усмехнулся Налим. Он поморщился, сделав глоток горького чая, и закурил сигарету. – Бывает, что в сучью камеру кинут. Если следакам надо побыстрее правду из тебя выбить. Крысу подселить могут. Будет тебе зубы заговаривать, лепшим корешем станет, а потом все куму сольет, что ты наболтаешь. Так, что, да. Повезло.
- А вы?
- А что я?
- Ну, это же не первая ваша ходка? – улыбнулся я.
- Третья.
- И первую тоже помните?
- Ага. Прописку мне, гондоны, устроить захотели, - вздохнул Налим. – Не учли одного. Что уже был обученный. Знал, чо говорить и чо делать. Но ты не бзди, Потап. И тут жить можно. Не борзей, по понятиям поступай, вот и все секреты. Ну а если косяка дашь, то спрос уже с тебя пойдет. Чем больше косяк, тем сложнее отмыться от него. Это так… на будущее тебе.
- Надеюсь, что в скором времени выйду.
- Ну, ты не зарекайся, - рассмеялся Налим. – Понятно, что надежда умирает последней, да фарт, он какой? Уклончивый, сука. Кого подмажет, кого на дно бросит. Поди разбери, чо у него на уме. А пока на ус мотай, чо приличные люди говорят. Всяк полезно будет.
- Ну, за науку спасибо, - поблагодарил его я. – И за чай. Хороший получился.
- Годы и годы практики. Ладно, хватит языком чесать. Чо, партеечку в шахматы? Вчера на пачку меня обобрал. Отыграться хочу.
- Чего бы и нет, - кивнул я, двигая к себе шахматную доску. Затем быстро сбегал к своему месту и вернулся с пачкой «Примы». – Играем.

Заседания продлились до середины августа. За решетчатым окном постепенно отцветало лето, а в моей жизни почти не было никаких изменений. Порой дверь в камеру открывалась, и конвоир забирал одного заключенного, место которого через пару дней занимал другой. К нему точно так же, как и ко мне, подскакивал Куцый и спрашивал за масть. Кого-то уважительно приветствовал Налим. Кого-то сразу же определяли в чушки, потому как умалчивать свой статус было нельзя. За такое могли серьезно наказать. Лица менялись, не менялись только блевотные, темно-зеленые стены, прокуренная камера и кислый запах пота, намертво въевшийся в одежду.
Перед последним заседанием я так и не смог уснуть. Пусть Рубин, как и Афанасий, навестившие меня в последний раз, всячески заверяли, что бояться нечего, страх все равно был. Отчаянно хотелось на волю. Вдоволь поотмокать в ванной, соскрести с себя мерзкий запах, спокойно выспаться и подышать чистым воздухом на прогулке. Так что не было ничего странного в том, что я так и не смог уснуть. Утром выпил кружку крепкого чая, перекусил печеньем и принялся бессмысленно пялиться на дверь камеры, гадая, когда же за мной явится конвоир.
Он явился после обеда и скомандовал привычное «с вещами на выход». Подхватив сумку, я послушно выбежал из камеры и вжался лбом в холодную стену, пока сопровождающий возился с замком. Как Налим и говорил, ты быстро привыкаешь к нехитрым тюремным ритуалам. И то, что еще вчера могло вызвать удивление, сегодня воспринимается максимально обыденно.

Но удивление все же было. Зал суда был полон. Свидетели, мои родители, пара журналистов… даже Калитин почтил своим присутствием заседание и, сидя в сторонке, загадочно улыбался, изредка посматривая на меня. Потом была речь обвинителя, затем выступил Рубин, в привычной спокойно манере выложивший судье аргументы в мою защиту. Но в голове моей гулял ветер. Я безразлично пялился в пустоту, покусывая губы. От этого увлекательного занятия меня отвлек стук деревянного молотка и пауза, обязательная перед вынесением приговора.
Много лет прошло с того момента, но я помню его в мельчайших деталях, словно все это случилось вчера. Помню звуки, помню запахи. Помню, как судья начал читать по бумажке. Помню его голос и слова…
- …признать Потапова Максима Валерьевича виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей… - голова закружилась, а побелевшие пальцы впились в колено. Я растерянно посмотрел на невозмутимого Рубина, потом перевел взгляд на улыбающегося Калитина, одобрительно качающего головой, - …и назначить ему наказание в виде десяти лет лишения свободы, с отбыванием наказания в исправительной колонии…

Похоронным звоном отозвались эти слова в моей голове, а дальнейшее было, как в тумане. Меня вывели из клетки, как телка на убой. Головы коснулись чьи-то руки. Наверное, мамка, умудрившаяся протиснуться вперед. Лязг холодного металла на запястьях. Тычок в спину от конвоира. Хлопки ладоней. Довольные крики. Ругань и громкий голос судьи, призывающий к порядку. Но страшнее всего была пустота, медленно расползающаяся по груди, обдающая морозом сердце.

Интервью.

Закончив, я откинулся на стуле и потянулся к пачке сигарет, лежащей на столе. Сидящий напротив мужчина, казалось, ничуть не удивился моему рассказу. В его взгляде не было брезгливости, к которой я привык. Была одна лишь задумчивость, о чем говорил слегка расфокусированный взгляд и верчение шариковой ручки в пальцах. Блокнот, лежащий перед ним, был исписан мелким, убористым почерком. На одной из страниц я даже заметил свой рисунок. Что ж, у этого журналиста талантов, судя по всему, было с избытком.

- Редко встретишь человека, который спокойно воспримет мою историю, - улыбнулся я, чиркая зажигалкой.
- Почему вы решили обратиться ко мне, Максим? – чуть подумав, спросил журналист. Он подался вперед и, улыбнувшись, посмотрел мне прямо в глаза, словно пытался именно там найти ответ. – Или это секрет?
- Нет никакого секрета, Вань, - хмыкнул я. – На репортаж твой наткнулся, когда на зоне срок мотал. У нас в красном уголке телевизор стоял, порой разрешали некоторым заключенным новости смотреть. Там я тебя и увидел.
- А что за репортаж был?
- А, про молодежные субкультуры вроде. Ну, про скинов, нефоров, и так далее, - ответил я. – Не ожидал я в этом репортаже свой город родной увидеть. А еще не ожидал увидеть честность. По ящику про такое точно не говорят. Редкость в наше время, а уж там, за решеткой, и вовсе что-то загадочное, и мистическое. Зацепили меня слова ваши в самом конце выпуска. Что человеком быть сложно, но важно и нужно. Как-то так, кажется, если не путаю.
- Нет, не путаете. Это я в одной книге прочитал, так и появилась своя, так сказать, фишка, которой я выпуски заканчиваю. Все же темы поднимаются сложные.
- Это еще одно причина, почему я вам написал. Конечно, контакты ваши найти сложно было, но знакомцы помогли. Все ж Иван Селиванов в нашем городе один.
- И вы решили рассказать свою историю мне?
- Ага. Были причины.
- Получается, после суда вы отправились на зону?
- Ага, - снова кивнул я. – Честно все десять лет отсидел. Говорил же, что шумиха поднялась знатная? Да и кто бы мне УДО дал, особенно после всего, что случилось. Ваш брат так-то и статьи по моему делу настрочил, и репортажи были. Не честные. Показательные.
- Когда вы на связь вышли, я их просмотрел. Однобоко, - честно признался Иван, вызвав у меня улыбку.
- Само собой. Там только одну сторону показали.
- Почему вы решили другую показать?
- Устал в себе это держать, - вздохнул я, выпуская дым в сторону открытого окна. На улице вовсю царила весна, напоминающая о приходе тепла звонкой капелью и сладостью в воздухе, но на душе у меня все еще царила стужа. – Тогда я еще молодой был, глупый. Все понятиями прикрывался. Мол, стыдно для ровного пацана жаловаться. Терпи, будь сильным. Когда тебе талдычат об этом двадцать четыре на семь, поневоле привыкаешь. Да и увидел я многое. Там, по другую сторону. Но о зоне рассказывать не буду. Там материала не на репортаж, а на целую книгу. Утомитесь еще.
- К долгим разговорам я привычный, - рассмеялся Селиванов.
- Верю. С утра сидим, как-никак, - согласился я.
- Не устали?
- Нет. Наоборот, полегче стало, как высказался. Если репортажа не получится, так считайте это исповедью. Исповедью человека, который искренне раскаялся в своих грехах. Но я не жду прощения или понимания. Не заслужил. А люди что? Люди грязь любят. Любят, когда вскрываются гнойные нарывы чужой жизни. Любят копаться в гное этом, исповедях чужих. Кому-то своя жизнь слаще становится, а кто-то, как я надеюсь, задумается. Задумается, как живет и как поступает. Но мы уже к финалу приближаемся.
- Ваша история по-своему интересна, - чуть подумав, ответил Иван. Он тоже закурил и постучал пальцами по столу. – Думаю, людям будет полезно ее услышать.
- Спасибо. Надеялся на это, - кивнул я. – Ладно, идем дальше. Как уже говорил, немного осталось. Этапом меня забросило на зону под Ростовом. Единственная радость, что не в мороз. Я так-то человек южный, мне тепло ближе. На деле же зона на многое мне открыла глаза. Когда ты двадцать четыре часа в сутки трешься с одними и теми же людьми на протяжении десяти лет, не прозреть попросту невозможно. Да и как иначе, если те, кому ты верил, сами тебе в этом помогают. В первый год я понял, что все эти понятия, по которым мы жили, на самом деле хуйня собачья. Их извращают и искажают себе в угоду. Лицемерие всегда идет рука об руку с понятиями. За добрыми словами и притворной вежливостью всегда скрываются звери, готовые вцепиться тебе в глотку, чтобы перевернуть ситуацию в нужную себе сторону. Я видел, как опускали людей за одно безобидное слово. Видел, как прощали ложь одним, и как за ту же ложь жестоко наказывали других. Видел, как гасли людские души, попав за решетку. За год человек чернел, превращался в тень, а потом попросту исчезал. Просто потому что так решили по понятиям.
- Можете пример привести? – поинтересовался Иван, заставив меня задуматься.
- Да, хули. Примеров там этих великое множество, на самом деле. За других говорить не буду. Скажу за себя. Например, за все десять лет отсидки меня навещали только родители, да еще один человек, которого я точно не ожидал увидеть. Для остальных я, судя по всему, умер. Как и множество других сидельцев.
- А друзья?
- Друзья? - усмехнулся я. – Как оказалось, друзей у меня никогда и не было. Разве что Афанасий немного помог, когда я только на зону заселился.
- Чем?
- Маляву прислал, где обрисовал, кто я по жизни. Признаюсь, это избавило от многих проблем, с которыми первоходки сталкиваются. Видел я, как их калечат и ломают. Понятно, что себя в обиду я бы не дал, чай не сопливый пацан, который тени собственной бздит. Так что благодаря маляве я получил статус приличного сидельца, а таких никто не прессует. Ну, дальше интереснее.
Я первых свиданок ждал похлеще свободы. Жаждал объяснений, как так получилось, что вместо условки схлопотал реальный срок. Ждал слов поддержки от тех, кого считал друзьями. Хули тут, мы через столько вместе прошли, что я на тот момент о пацанах своих плохо не думал. Пока родители меня проведать не приехали. Тогда-то и полезла правда. Тягучая, как говно после недельного запора. И такая же болючая. Пацаны мои, оказывается, следакам с радостью все слили. Может, Рубин им башку задурил, может сами испугались срока. Так или иначе, да соловьями они запели. Обо всем рассказали. Да в красках, блядь. Как Максимка Потапов их с пути истинного сбил, как угрозами заставлял стариков немощных обманывать. Краски яркими оказались. Десять лет ими легко нарисовать получилось. Дали бы больше, да судья, к счастью, адекватный попался. Я потом их показания прочитал, когда с делом ознакомился. По блату приобщиться получилось. Да только радости от этого испытать не удалось, сам понимаешь. Там и родаки пацанов подключились. Уболтали их все на меня валить, как Рубин советовал. Переборщили малость. Зато натуру свою крысиную сразу показали. Может, правильно сделали. Тут им бы тяжко пришлось. Сильные тут ломаются, хули о слабых говорить. А так кого условкой попугали, кого просто пожурили пальцем и отпустили.
- Вы их простили?
- Нет, - коротко ответил я, вызвав у Ивана улыбку.
- Ожидаемо.
- Простить можно многое. Я ж не зверь какой. Все понимаю. Но предательство… Тем более такое. Вряд ли когда-нибудь я смогу их простить. Ладно бы пришли, объяснили, как нормальные пацаны. А они попросту слились. Вычеркнули меня из своей жизни.
- Вы с ними встречались, Максим?
- Когда откинулся, я же домой сразу поехал. К родителям. Все имущество мое конфисковали. Не тронули только комнатушку, которую я когда-то на мамку записал, да забыл об этом. Хозяин бывший сторчался, а значит, некому было предъявы кидать. Ну да ладно. Ты спросил, встречался ли я с ними? Скажем так, пересекались на районе пару раз. Но меня родители быстро в курс дела ввели, что вообще изменилось за десять лет моего отсутствия. Можешь закурить. Слушать долго придется.
Итак. Зуб… Его я встретил день, наверное, на третий, как домой вернулся. Он все так же жил в своей однушке, которая осталась ему от бабки. Удивительнее было узнать, с кем он жил. С Ленкой Трофименко.
- Это та девушка, которую изнасиловали в промзоне?
- Ага. Мамка рассказала, что Зуб, как условку получил, за ум взялся. Открестился от всего незаконного, на работу в ЖЭК устроился электриком, а потом и с Ленкой сошелся. Любил же он ее. До безумия. Да понятия не давали ему шаг нужный сделать. Ленка… Ленке туго пришлось, когда от нее все отвернулись. В дурке успела полежать. Ну, в областной нашей. Кишке. Ты ж вроде там альтернативку проходил, да?
- И это раскопали? Было дело, - улыбнулся Иван. – Так, и что с Леной?
- Туго с ней все было. После дурки она на хмурого серьезно подсела. Это я еще застал, да решил не вмешиваться. Не по понятиям было с такими общаться. Их подчеркнуто не замечали, а жизнь их… ну, это их жизнь. Сами себе хозяева. Короче… Ленка головой тронулась малость, а хмурый ее окончательно добил и в вафлершу превратил, которая за дозняк у любого за щеку возьмет. Мамка говорила, что она вечно по двору бледной тенью шарахалась. Все искала, где бы денег на дозу взять. Такой вот ее Зуб и подобрал, а потом сделал то, на что мы так и не решились. Накормил, помыл и в реабилитационную клинику к Балалаеву Олегу засунул. Ну, он вроде помощник Шаманова, депутата.
- Да, я знаю его. Приятный человек, - кивнул Иван.
- Так вот. Ленка после клиники другой вернулась. Мамка говорила, что она и до того тощая была, а тут вообще пиздец. Да только все изменения заметили. Раньше она с глазами потухшими ходила. А тут… улыбается. В общем, удалось ей слезть. Долго я не решался с ней заговорить.
- Боялись?
- Стыдился скорее. За то, что повел себя, как идиот. И не помог, когда она нуждалась в помощи. Все, блядь, верил, что не понятиям таким зашкварным руку помощи подавать. Хорошо хоть Санек нашел в себе силы и ум. Хотя бы за это его можно похвалить. Но самое смешное знаешь в чем? Ленка – единственная, кто ко мне, не как к чумному отнеслась, когда я откинулся. Я на улице с ней пересекся, так она обниматься полезла. Еще и извинялась, что на зоне не посещала. Хотя должна была меня нахуй послать и забыть, как страшный сон.
- Возможно увидела в вас родственную душу, - задумчиво обронил Иван.
- Тоже так думаю. Она так-то тоже изгоем стала, как ее Пельмень с дружками изнасиловал. Еще и хмурый, и дурка, и со здоровьем проблемы. Изнасилование само по себе страшно, а хмурый ее вовсе добил. Чуть окончательно не угробил, да смогла вылезти, чему я только рад.
- А Зуб?
- А хули Зуб. Он, увидев меня, идущего навстречу, в кусты ломанулся, а потом за дом слинял, сука, - фыркнул я. – Так и не хватило смелости в глаза мне посмотреть. Я не стал его прессовать.
- Почему?
- А смысл? – пожал я плечами. – Ну, дал бы ему в морду, ну высказал бы все, что думаю, чо бы изменилось? Да ничего. Сам понимаешь. За десять лет неплохо меняешься. По-другому на жизнь смотреть начинаешь. Так что я просто посмеялся, смотря, как этот муфлон через кусты удирает. Даже злости не было. Только смех, а потом равнодушие. Малого я через неделю увидел. Вылезал из коллектора, где торчки местные кучковались, сколько себя помню. Оказалось, что, чуть не получив условку, он серьезно на хмурого подсел. Я его и не узнал поначалу. Тощий, плешивый какой-то. Раньше крепким, борзым был, а тут развалина шатающаяся. Видно, как хмурый его почти погасил. Он меня тоже не узнал. Мимо прошел, угашенный. Бормотал себе что-то под нос, улыбался странно. Одноклассника потом встретил. Он за Малого пояснил. Как оказалось, на наркоте он давно сидел. Шифровался хорошо, а мы не замечали. Потом условку получил за аферы и на дно начал скатываться. Хули, он же привык, что деньги к нему от кого-то текли, а свою идею придумать ума не было. Назанимал у всех знакомых, потом подворовывать начал. На работу его никто не брал, да и кому он нахуй нужен с условкой. Дворником и грузчиком идти не захотел, все ж в дурмане проще от жизни прятаться. Пока он в тебе человека не убьет окончательно. С Малым так и получилось. Если Зуб хотя бы в какое-то подобие нормальной жизни попал, то Малой даже пытаться не стал. Жмых… Жмых, конечно, отчудил.
- А с ним что? – поинтересовался Иван, когда я замолчал и снова потянулся к пачке сигарет.
- Отчима своего ебнул. Наглухо. Батя у него и так не сахар был, а тут совсем берега попутал, когда Жмых условку получил. Начал прессовать его, что, как чмо поступил. Меня подставил, чтобы самому вылезти. То, что он сам так поступал, батя Жмыха как-то умолчал. Ну, к логике понятий я еще вернусь. Не время пока. Жмых на синьку подсел, а в один момент не выдержал. Когда батя его, напившись, опять начал до матери доебываться, он в кладовку за молотком сходил…
- Ужас.
- Ага. Короче, сидит он сейчас. Где, я не знаю. Да и не хочу знать. Афанасий мне как-то сказал, что выбор мы сами делаем. Он свой выбор сделал. Может судьба его так наказала, или собственный идиотизм. Поди теперь разбери, где начало, а где конец. Так-то я его в узде держал, да и батя его не залупался, пока мы в силе были. А тут все, кончилось терпение. Вот и сорвался.
- Раз уж вы упомянули Афанасия, так же известного, как Герцог, как сложилось ваше общение, когда вы освободились? – шариковая ручка забегала по бумаге, готовясь записать все, что я расскажу.
- Общение не сложилось, - криво улыбнулся я, заставив Ивана удивиться. – Да и о каком общении может идти речь, когда Афанасий фактически предал того, кто ему верил? Я был очень удивлен, когда услышал приговор.
- Да, вы упоминали, что Афанасий обещал вам условный срок.
- Было дело, - кивнул я. – Собственно, поэтому я и согласился взять всю вину на себя, надеясь, что мне смягчат наказание. Не догадывался только, что этого Афанасий и добивался. Поскорее отвести от себя подозрения и использовать меня, как разменную монету. Знаешь, Вань, на зоне время течет иначе. И от мыслей, которые посещают твою голову, не убежать. Они приходят во время работы, приходят во время обеда и ужина, приходят ночью, прогоняя сон. У меня было достаточно времени, чтобы хорошенько подумать. И понять, почему Афанасий поступил так, как поступил. Тут-то мы и перейдем, пожалуй, к тому, почему все эти блатные понятия я теперь на дух не переношу. Потому что увидел настоящие лица тех, кто прикрывается понятиями. Казалось бы, зачем такому уважаемому человеку, как Афанасий, тереться с пиздюшней?
- Они податливы, - догадался Иван.
- Именно. Задурить голову блатной бравадой легко. Тем более простым пацанам с района, которые живут по примитивным законам, где прав тот, кто сильнее, и за кого впишутся, в случае чего, приличные люди. Взрослые люди на всю эту хуйню вряд ли купятся. И сто раз подумают, прежде чем вписываться в блудняк. То ли дело дети и подростки. Они в этой хуйне начинают вариться еще в школе. Где-то помогают старшие братья, уже успевшие побывать «по ту сторону закона». Где-то родители, отдавшие детей на воспитание улице. А где-то добрые соседи, как Афанасий, радостно делящиеся мудростью с молодежью, неплохо так засирая мозги. Кто знает, сколько у Афанасия было таких вот компашек, как наша. Мы занимались аферами, а кто-то мог гулять по квартирам, толкать того же хмурого, выбивать долги не умом, а кулаками. В кошельке таких, как Афанасий, все мы были разменной монетой. Такую и придержать неплохо, и спустить, если нужда приспичит. Вот нас и спустили. А конкретно, меня.
- Вы не боитесь об этом говорить? Я к тому, что такие, как Афанасий мелочны и мстительны.
- Нет, не боюсь. Наоборот, хочу об этом рассказать. Глядишь, наукой станет тем, кто решит повестить на красивые слова о воровской чести и блатном братстве, - усмехнулся я, стряхивая пепел в массивную пепельницу. – Первым, что знать надо, так это то, что нет никакой дружбы в блатном мире. Есть кенты, есть кореша, с которыми ты вписываешься в дела, делишься добычей, а как на горизонте появляются серьезные проблемы, расхлебывать их приходится самому. Можешь быть уверен, что даже покровители Афанасия слили бы его и не моргнули, впишись он во что-то гиблое. Но, пока он полезен, его будут опекать. Как он опекал нас. Года через два на зоне я догнал, почему Афанасий, так сказать, пропал с радаров. Он понял, что рано или поздно мои глаза откроются. Тем более, в таком месте. И я сам увижу, каким великим лжецом был мой сосед. Догнать-то я догнал, да хули толку? Легче не стало. Ну а когда я откинулся… он просто сделал вид, что ничего страшного не произошло.
- Серьезно?
- Абсолютно. Он перехватил меня у подъезда, когда я с рынка возвращался. Вышел из своей квартирки, пахнущий одеколоном, гладко выбритый, со все теми же добрыми и всепонимающими глазами. И поступил так, как я ожидал. Начал жаловаться. Жаловался, как его трясли менты. Как просело его здоровье. Как плохо идут дела в последнее время. Ну и как же не подсластить бочку говна? Пошла похвала… как я заматерел, какую важную школу жизни прошел, как научился один справляться с трудностями. Не то, что мои пацаны, скатившиеся на самое дно. Забавное в другом. Я так и не сказал ни слова. Просто стоял и молча его слушал. Без улыбок, без эмоций, без привычных киваний. Я видел перед собой трусливого старика, которого выгнала из дома не необходимость извиниться перед тем, кто ему верил, а обычный страх. Впрочем, зря он боялся. Пиздить его не было необходимости. Мысли об этом я отмел еще в первый год, поняв, что никакое избиение не принесет мне морального удовлетворения. Жизнь вообще штука непредсказуемая. Кто знает, каким будет ее следующий фортель. Афанасия она все же наказала. Наказала и его дочь, стершую меня из памяти сразу же, как я попал за решетку.
- Хм, - задумчиво протянул Иван. – И каким же было наказание?
- Афанасия сожрал рак. То ли его самокрутки виной, то ли бурное прошлое, то ли карма, сука, и впрямь существует, - усмехнулся я. – За год он высох и из дома почти не выбирался. Машка, его падчерица, залетела от какого-то мужика, который попользовал ее и бросил одну с ребенком на руках… Я как-то раз у родителей дома гостил, свидетелем их ругани стал. Ругались они знатно, впервые я слышал, чтобы Афанасий на Машку голос поднял. А орал он громко. Вафлершей ее называл, которая столько хуев перепробовала, что он дышать с ней одним воздухом не может. Ну, Машка в отместку его в дом престарелых оформила. Шаманов как раз в районе у нас парочку открыл. Вот и доживает он там свою удивительную жизнь. Одинокий, озлобленный и всеми покинутый. Разве, что теть Ирина забежит проведать его. Раз в три месяца. Ей внука хватает. И дочери, которая по хуям скачет, как умалишенная.
- Занятная история, - кивнул Иван, дождавшись, когда я закончу. – Но вы сказали, что в тюрьме вас навещали только родители. И еще один человек, которого вы не ожидали увидеть. Кто это был?
- А, да, - улыбнулся я и хлопнул себя по колену. – Запамятовал. Где-то через год ко мне Галка на свиданку приехала. Сначала с родителями моими, а потом уже сама.
- Та девушка из деревни?
- Да. Веришь-нет, Вань, да ждала она меня реально. А потом, устав ждать, у бабушки моей телефон родителей подрезала и им позвонила. Ну а те, само собой, всю правду ей и рассказали. Где я и что я.
- Ее это, судя по всему, не оттолкнуло.
- Нет, конечно. Галку такими вещами пронять сложно. Если уж втемяшила себе что-то в голову, так выбить это оттуда та еще задачка. Ей плевать было на все. И за что меня посадили, и на сколько посадили. Ездила, как жена декабриста. Родителям помогала, пока я на нарах куковал. За все десять лет я не услышал ни одного упрека. Разве что грустила сильно, когда заканчивалась свиданка. Хули тут, я тоже грустил. Отчаялся уже увидеть хоть одного человека, которому на меня не похуй.
- А где она сейчас? – улыбнулся Иван.
- В деревне, как обычно, - вздохнул я. – Аккурат, как я откинулся, бабушка умерла. Родители еще думали дом ее продать, да что-то закрутились, а тут еще я нарисовался. С узелком своим, как ежик в тумане. Первые полгода груши дома околачивал, пытался место свое найти, да хуй там плавал. Если у тебя клеймо в биографии в виде отсидки, то нахуй ты никому не нужен. Нормальную работу не найти. Как только узнают, что сидел, сразу же брови домиком и отказ. Я же на зоне не лентяйничал. Работал исправно. Пригодилась шарага и знания полученные. Вот только на воле не сложилось. Единственная маза была в ЖЭК устроиться, да и там не срослось. То ли Зуб поспособствовал, то ли решили еще одного зэка не брать, не знаю. Так или иначе, первые полгода я у родителей на шее сидел. Были, конечно, мелкие шабашки. То соседям проводку поправить, то щиток у кого-то закоротило, а жэковские электрики хуй забили. Тут я на помощь приходил, получал свою копейку и гадал, как жить дальше. Радостного мало было. Как откинулся, на меня все зверьем смотрели. И старые соседи, и новенькие, заселившиеся в наш дом, пока я срок мотал. Нет-нет, да слышал их шепотки. «Уголовник», «аферист», «бандит». Сам понимаешь, мало приятного. А тут мамка с собой в деревню позвала, дом бабушкин разобрать, да по хозяйству подсобить. Ну, я и поехал. Хотелось и Галку увидеть, и просто походить по улице, не боясь косых взглядов и шепотков. Там-то всем похуй, сидел ты или стоял. Своих обездоленных, да озлобленных хватает. А как приехал, так пропал.
- В каком смысле? – поинтересовался Иван.
- Я будто на свободе оказался, - улыбнулся я. – На настоящей такой, а не иллюзорной. Соседи со мной здоровались, смеялись, болтали о всяком, сочувственно кивали, когда я о сроке рассказал. И никакого осуждения. Днем с мамкой по хозяйству управлялся, вечером чаи гоняли, пока я к Галке не уходил. Хорошая она…
- Галя?
- Ага. Ни словом не обмолвилась про то, что не писал и не звонил. Что пропал и фактически забыл ее. Только улыбалась, идя рядом, и к плечу прижималась. Отвык я от таких простых человеческих радостей. Потому и надышаться этой свободой не мог. Все решил случай. Бабка одна, соседка наша, к мамке как-то в гости забежала. Пока чай пили, она рассказала, что дома у нее с электричеством беда. То отключается, то свет моргает. Ну, мамка меня и посоветовала. Вот, говорит, сын у меня. Электрик. Рукастый, головастый, враз починит. Я и починил. Там проводка вся старая была. Сгоняли с бабкой в райцентр, закупились хорошо так, а потом я за пару дней все поправил. Бабка на радостях не только деньгами отблагодарила, но и продуктами. Мяса дала, солений, картошки два мешка. А потом сельчанам обо мне растрепала. До отъезда я в работе с головой был. То этому с щитком помоги, то в доме культуре и быта электрик нужен, то искрит где-то что-то. Финансы я поправил неплохо за те пару недель. Еще и едой загрузили по полной. Ну а когда я Галку грустную увидел, которая нас провожать прибежала, в голове словно щелкнуло выключателем и свет зажегся. Яркий такой, теплый. Я увидел другую дорогу. Где не надо прятать свое прошлое, где ты нормальный человек, а не отброс общества, которому в спину плюют, когда ты мимо проходишь. Короче, перетер я с родителями, как домой вернулся. Сказал, что хочу в деревню переехать. В дом бабушкин. Мамка у меня хорошая, все поняла. А батя… батя все в картинах своих витал. Хули с него возьмешь. Как выпьет, так давай Малевича хуями крыть, уранистом обзывать и о высоком рассуждать. Так что я шмотки свои собрал, билет на автобус купил и через месяц окончательно в деревню перебрался. А еще через неделю ко мне Галка переехала.
- Счастливый финал, получается, - ответил Иван, переворачивая страницу блокнота. Я кивнул в ответ, достал из кармана паспорт и вытащил из подложки фотографию, которая всегда была со мной. Иван удивленно хмыкнул и, взяв фото в руки, присвистнул. – Это Галя?
- Ага. Галчонок мой, - снова улыбнулся я.
- Красивая девушка.

Окончание истории в двух закрепленных комментариях под постом.

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.
Часть одиннадцатая.

В автобусе «маски-шоу» устроили мне форменный пиздец, отхуярив так, что я чуть на тот свет не отъехал. Били сильно и умело, как умеют бить только они. Долго я потом кровью ссался и стонал, выдавливая из себя эти злосчастные капли. Вопросов мне никто не задавал. Их черед еще не пришел. Сейчас меня хотели просто подготовить. Подать к столу мягким и готовым к сотрудничеству. Конечно, нас с пацанами не раз принимали за мелкие хулиганства, но так еще никого не пиздили.
Следователя я увидел только через два дня. И сразу понял, что мое дело швах. Нет, мне не угрожали, не шантажировали и не избивали всяким, чтобы я дал признательные показания. Мне попросту сообщили, что взяли почти всех, кто был причастен к мошенничеству с квартирами и они сейчас тоже дают показания. И казалось, что настроение, упавшее ниже плинтуса, уже не поднять, толику надежды я все-таки получил, когда увидел своего адвоката. Семена Марковича Рубина. Адвоката, которого мне подогнал Афанасий.

- Врать не буду, Максим, - вздохнув, сказал Рубин, кладя на стол передо мной пачку сигарет. Я тут же чиркнул зажигалкой и жадно затянулся. Впрочем, тут же об этом пожалел, закашлявшись, как припадочный. – Ваше положение откровенно сложное.
- Следак сказал, что остальных тоже повязали, - хрипло ответил я, утирая слюну. – Кого?
- Всех, кто был завязан в этом деле. За вами начали следить сразу же, как только вы переступили порог квартиры Калитина. Я уже переговорил с вашими ребятами. Многие дали признательные показания. Под давлением, конечно, но я буду с этим разбираться.
- Афанасий?
- Его не тронули, - тонко улыбнулся Рубин. – Афанасий Андреевич напрямую в этом не участвовал. С ним побеседовали и отпустили домой.
- Ну, хоть так, - вздохнул я, закуривая еще одну сигарету. – Ладно. Чо мне грозит?
- Пока об этом рано говорить, но ситуация серьезная. Видите ли, Максим, Калитин оказался не так-то прост, как вы думали.
- Чо, мент бывший, что ли?
- Нет, но вы недалеки от истины. К тому же вы не могли знать, что под личиной этого милого старичка скрывается уважаемый оперативный сотрудник, можно даже сказать герой, отдавший государству почти всю свою жизнь и боровшийся против множества криминальных элементов.
- А попроще? – поморщился я. Рубин, как и все адвокаты, любил выражаться витиевато. Такова уж его профессия. Хули тут поделать.
- Проще некуда, Максим. Профессиональную чуйку такого человека сложно обмануть. Раскусил он вас сразу же. И попались вы на сущей мелочи.
- Ха, скажите еще, что продукты, которые мы ему подогнали, виноваты.
- Отчасти. Он знает, как работает соцпомощь. Знает людей, которые вхожи в эту структуру. Знает, что подобных молодцов, как вы с Антоном, там быть попросту не может. Связи у него остались. Пробить ваши липовые ксивы удалось без проблем, а дальше был звоночек старым друзьям в органы. И вас взяли под наблюдение.
- Ладно, с этим худо-бедно понятно. Чо серьезного тогда? Ну, не получилось у деда хату отжать, делов-то. Приняли, будто я, блядь, ОПГ какая-то.
- Как уже говорил, когда вас взяли под наблюдение, то довольно быстро вышли на всех участников ваших афер с недвижимостью. Опросили соседей, которые рассказали много интересного. Нашли, хм… людей, которые оказались на улице, благодаря вашим действиям. Для дела многого не надо, Максим. К тому же кое-кто из ваших друзей почти чистосердечно во всем признался.
- Пиздец, - снова вздохнул я. Осознание накрыло меня неожиданно и мощно. Сперва затряслись руки, потом затошнило и под конец перед глазами поплыли черные круги, словно мне снова врезали сапогом по печени.
- Не хочу вас обнадеживать, но постараюсь приложить все усилия, чтобы минимизировать риски. Иначе Афанасий Андреевич не просил бы меня о помощи.
- Рад слышать. Что мне грозит в худшем случае?
- Пока об этом не будем, - улыбнулся Рубин, подняв руки. – Работы предстоит много, а потому разбираться с проблемами будем постепенно. Афанасий Андреевич просил передать, что вы получите всю необходимую поддержку. Пока же гните свою линию. Ничего не знали, в других аферах участия не принимали, искренне хотели помочь старику. Постепенно выстроим нужную картину и будем работать.
- Вы сказали, что мои пацаны признательные показания дали. Чо говорят? – спросил я. Рубин поджал тонкие губы и задумчиво посмотрел поверх моей головы.
- Не забивайте сейчас себе голову. Сегодня вас переведут в СИЗО. Отдохните, приведите себя в порядок. Чистые вещи и продукты передаст в скором времени моя помощница. Я сегодня же начну работу.
- Спасибо, Семен Маркович, - кивнул я, пожимая протянутую руку. – Тогда буду ждать от вас вестей.

Как Рубин и говорил, после встречи с ним меня перевезли в СИЗО. По ту сторону мне еще бывать не приходилось, но гнетущая атмосфера начала действовать на меня сразу же. Лязг замков, скрип тяжелых решеток, лай собак и резкие, обрывистые крики конвоиров медленно, но верно лишали уверенности любого, кто переступал порог изолятора. Со мной привезли и других. В их погасших глазах не было надежды. Там плескался один только страх. Тягучий и противный.
В камеру меня втолкнул крепкий мужик в форме, а скрежет ключа в замке вызвал шествие неприятных мурашек по спине. В камере было накурено и шумно, однако шум моментально стих и с десяток настороженных глаз уставился на новоприбывшего. За тяжелой дверью не просто клетка. Это коробка без будущего, забитая зловонным дыханием, потом и сыростью, как гнилой шкаф, где давно поселились звери. Одеяла — серые, как пепел, колючие, будто сотканы из старых мочалок. Подушки — просто мешки с комками. Когда кладёшь на неё голову, чувствуешь запах слюны десятков чужих ртов, пыли, табака и времени, которое здесь стоит, а не идёт. Прищурившись, я осмотрел место, где мне предстояло дожидаться суда и, вздохнув, сделал шаг вперед. Однако ко мне тут же подскочил юркий паренек, похожий на лису.
- Кажи масть, - оскалился он.
- Пройти дай, - устало ответил я.
- Масть кажи, - в голосе прорезалась угроза. Но я догадывался, что она показушная. Меня попросту проверяли. Я оттер паренька плечом и подошел к столу, стоящему в центре камеры.
- Кто смотрящий? – последовал логичный вопрос. Сидящий под окном, забранным мелкой сеткой, дюжий мужик усмехнулся и склонил голову.
- Остынь, Куцый, - пробасил он, внимательно смотря на меня. – Не видишь, парень бурый весь. Солидно разукрасили. Как кличут тебя?
- Потапов Максим Валерьевич. Потап, если коротко.
- Что шьют?
- Мошенничество.
- Сто пятьдесят девятую?
- Ага.
- Я – Налим. Ладно, - кивнул мужик в сторону свободной шконки. – Падай. Спросим за тебя завтра.

На следующий день в камеру пришла малява, поясняющая, кто я такой, а юркий Куцый, словно извиняясь, тут же подскочил ко мне с кружкой, где дымился чай. Словно по волшебству на моем матрасе оказалась и пачка «Примы», которой я порадовался сильнее всего, и старое, безвкусное печенье. Отношение сокамерников меня не удивило. Спрашивали тут за всех новеньких. К тому же наверняка не обошлось и без Афанасия, решившего замолвить за меня словечко.
После обеда мне передали чистые вещи, в которые я тут же переоделся. Продукты пошли в общак, как и следовало. Покурив и выпив чаю, я забрался на свое место и, опершись спиной о стену, принялся обдумывать свое положение.
Мысли, как и полагается, были невеселыми. То, что я попал, было и так понятно. Калитина, запустившего всю эту цепочку, я не винил. Не привык искать оправдания там, где был лично мой косяк. Ну и лишний раз убедился, что фортуна бывает капризной. Что ни говори, если идешь по скользкой дорожке, рано или поздно упадешь. А вот расшибешься или, отряхнувшись, поднимешься, зависит только от тебя. Куда сильнее меня волновали слова Рубина о том, что мои пацаны уже дали признательные показания, и что это за признания были. Понятно, что пацаны были в курсе моих делах и принимали участие в большинстве афер, которыми я занимался. Вопрос в том, что они успели рассказать до того, как их навестил знакомый Афанасия. Гадать долго не пришлось.
Меня начали так часто дергать к следакам на допросы, что я попросту одурел от бесконечных, однотипных вопросов. Пусть Рубин присутствовал на каждом из них, уверенности это не прибавляло. Тут и дурак бы понял, что машину правосудия раскачивают на полную. Нулевые начались с жестких чисток и теперь эти чистки достигли своего апогея. По районам носились бригады бывших скинов, громивших наркопритоны и жестоко карающих торговцев смертью. В Думу пролазили бывшие беспредельщики, обещавшие бой тому, в чем некогда сами были замешаны. Полиция трясла всех. И щипачей, и мошенников, и тех, кто промышлял разбоем на темных улицах. Особого внимания удостаивались организованные группировки, на мелочи не разменивавшиеся. Таких пасли долго, втирались в доверие, а потом скопом накрывали хорошо отлаженную сеть и отправляли на нары лидеров движения.
В моей камере тоже обитали такие люди. Еще вчера они гуляли своих баб в ресторанах, швыряли налик в обслугу, а теперь, как и все, пили горький чай и ждали суда, который определит им положенную меру наказания. Например, Каштан, организовавший на Окурке сеть лохотронов, разводивших обычных людей и отжимающих у них последние деньги. Или Фарш, построивший бизнес на выбивании долгов всех мастей. Стася – учитель географии, пятидесяти двух лет, у которого нашли фотки с малолетками и спиртным. По нему видно, спит вполглаза рядом с парашей, жрет тихо, трусит отчаянно и правильно делает. Вадик Лось, близкий хозяина Грязи. Всё, что дышало, плыло к нему: барыги, ларьки, проститутки, охрана на стройках. Говорил мало, бил быстро. Последние пару лет ослаб. Взяли на живце. Видеозаписи, как он давит какого-то комерса за долг. Слили, как и многих… Крест еще. Боец, прошедший девяностые. Когда молчит — гробовая тишина. Когда говорит — слушают даже стены. Но все знают: его эпоха закончилась. Осталась оболочка. Словно скелет в броне. Они храбрились и смеялись, когда их забирали на допрос. И возвращались поникшими, высосанными досуха, как и я. Лишь в редкие моменты я покидал камеру с улыбкой. Когда меня дергал на беседу Рубин, у которого можно было узнать новости, или меня посещали родители.

Для них мое заключение под стражу стало новостью, которая выбила их из привычной колеи. Увидев первый раз за три недели маму, я закусил губу и помотал головой. Она словно потеряла двадцать лет жизни. Потускнела, осунулась. Но все же нашла в себе силы улыбнуться, когда меня втолкнули в комнатушку для свиданок с родными. Бледный отец все наши встречи попросту молчал. Иногда виновато улыбался и дербал ногтем засохшую краску на ладони. Он давно жил в искусстве и реальность не замечал. Уверен, что и тогда он не до конца отдавал себе отчет, что его сын оказался преступником.

- Как ты тут, Максюш? – вымученно улыбнулась мама, теребя в руках носовой платок. Шмыгнув, она утерла слезы и с жалостью на меня посмотрела.
- Нормально, - вздохнул я. – Спасибо за передачи. Семен Маркович все передал. Как вы?
- Тоже хорошо. Ну, если так сказать можно, - ответила она.
- Какие новости? – спросил я. – Ко мне только вы, да Рубин ходите.
- Да какие новости, - тоже вздохнула мама. Вздохнула тяжело, обреченно. Врать она никогда не умела. К тому же было видно, как известия подкосили уверенность этой стальной женщины. – А что, Маша к тебе не приходила?
- Не-а. Я тут три недели уже маринуюсь, а гостей не густо. Ладно, ты мне расскажи, чо там на воле.
- Имущество твое все арестовали, - тихо ответила она. – Машину забрали, дома все верх дном перевернули, когда с обыском приходили.
- У ребят твоих тоже обыски были, - вставил отец и, покраснев от смущения, вновь уткнулся взглядом в засохшую на ладони краску.
- Маша к родителям пока вернулась. Я ее только раз видела, да она мимо прошмыгнула, как мышка. Словно не заметила.
- «Или не захотела заметить», - понял я.
- Полиция свидетелей ищет.
- Да, знаю. Рубин сказал. Ветерана подпрягли, - хмыкнул я. – Сука с радостью обо всем рассказал. В красках. Еще и припизднул неплохо. Ну, моя вина. Не надо было срать там, где живу. Молодой был, глупый. Не фартануло.
- Да и сейчас молодой и глупый, - улыбнулась мама, заставив улыбнуться и меня. – Как же так, Максюш?
- Вот так. Хули сейчас об этом тереть. Рубин работает. Буду надеяться, что сможет договориться со следствием и меня не сильно накажут. Условку там дадут, или вовсе отпустят.
- К нам этот приходил… как его… а, Калитин, - вспомнила мама. – Которого вы… ну…
- Понял, мам, понял. И чо деду надо было?
- О тебе спрашивал. О жизни твоей. О друзьях. С соседями разговаривал.
- Угу. Все в опера играется, еблан старый, - ругнулся я.
- Максюш!
- Нормально все, ма. Эмоций просто гора и маленькая тележка. А то, что Калитин по району шляется, это плохо. Надо Рубину сказать об этом. Пусть приструнит старого пердуна, пока ему башку не проломили в подъезде.
- Максим!
- Ага, ага. Так, пацанов моих тоже забрали, значит. А чо Афанасий?
- А что ему будет? – нахмурился папка. – Гоголем по двору ходит, с бабками беседы ведет. Ласковый и угодливый, как всегда.
- Значит, трясли его не сильно. Ну, оно понятно, - кивнул я. – Афанасий в наших делах не светился. Поди докажи, что он там долю имел. Ладно, черт с ним. Давайте о чем-нибудь хорошем, а? Говно я и так двадцать четыре на семь слушаю.

Через пару дней меня навестил Рубин с крайне неприятными известиями. Неугомонный Калитин каким-то образом вышел на другой наш заработок. Выбивание долгов от клиентов карточных клубов дяди Вени. Вчерашние должники с радостью слили деду, как наглая молодежь у них бизнес и недвижку отжимала, а старик отнес это все друзьям-следакам. Так в моем деле появился еще один пунктик и еще одна головная боль. Заскучавший на пенсии дед с радостью ворвался в привычную среду и работу свою выполнил на совесть, пришив мне еще с десяток обвинений, отмазаться от которых было очень сложно.

- Плохую цель вы нашли, Максим, - покачал головой Рубин, коротко обрисовав мне ситуацию, в которую я попал.
- Может, приструнить пенсионера? – выдвинул предположение я, на что Рубин нахмурился и поджал губы. – Понял, не вариант.
- За стариком очень важные люди, Максим. Такие никакого давления не допустят. Будем разбираться по закону.
- Закон не на моей стороне, Семен Маркович.
- Знаю. Поэтому делаю все, что в моих силах.
- И что удалось?
- Пока собираю положительные характеристики на вас и ваших друзей. Мало их, конечно, но они есть. Учителя, соседи… Сейчас важно любое доброе слово, способное изменить баланс на весах. Но на каждое доброе слово находится с десяток плохих. Уверен, вы сами это понимаете. Следователям, по сути, даже работать не надо. К ним всякие бегут. К примеру, гражданин Сметанин. Знаете такого?
- Ага. Пельмень погоняло. Статуса лишился, когда девчонку на районе изнасиловал, да делу ход решили не давать.
- Зато о вас он рассказал много интересного. И как вы избили его и его друзей в промышленной зоне, и как измывались над ними всю ночь. Но не спешите волноваться. Сейчас доказать это практически невозможно.
- Ну, хоть какая-то хорошая новость, - вздохнул я. – Хотя, хули еще от пидора ждать. Он, как крыса последняя, самым первым помчится, чтобы поднасрать. Ладно, хуй с ним. Какие еще новости, Семен Маркович? Вы уж простите за излишнюю эмоциональность. Стены эти неслабо на психику давят.
- Охотно верю и ничуть не осуждаю вас, Максим, - тонко улыбнулся Рубин. – В таком случае, вернемся к насущным проблемам. Что мы имеем? Ряд свидетелей по делу об аферах в сфере недвижимости. Ряд свидетелей по делу о шантаже и вымогательстве.
- А чо пацаны мои?
- С этим сложнее, - уклончиво ответил он. – Ваша лихая троица сейчас тоже находится в СИЗО и дает показания по делу.
- Троица? – удивлению моему не было предела. – А Блоха?
- Скажем так, ему удалось залечь на дно.
- Вот прощелыга, - усмехнулся я. – Хотя, такой, как он, запросто с любого блудняка соскочит.
- Согласен. Повезло ему заболеть, а потом вовремя сориентироваться, когда прокатилась волна задержаний. В его интересах, я пока умолчу о местонахождении вашего друга.
- Да оно мне и не надо, - отмахнулся я. – Пусть прячется. Так даже лучше, пока весь шум не утихнет. А Зуб, Жмых, Малой? С ними-то чо там?
- Господин Зубарев одним из первых дал признательные показания. Мне стоило трудов, чтобы обратить ситуацию на свою пользу, - в глазах Рубина блеснула хитреца, заставив меня напрячься. Что-то недоговаривал этот холеный мужчина в дорогом костюме. Или же пока придерживал правду, надеясь сыграть ей в нужный момент. – Тарасов и Лихолетов тоже сболтнули много лишнего. Но пока ситуация под контролем. Ах, да. Забыл сказать. Завтра вас навестит Афанасий Андреевич. Хочет самолично убедиться, что с вами все в порядке.

Эта новость вызвала у меня улыбку. Конечно, меня терзали сомнения, что Афанасий будет теперь держаться от меня подальше. И как же приятно было осознать, что сомнения оказались ложными. Мне отчаянно хотелось с ним увидеться и поговорить. Такой уважаемый человек наверняка подскажет, как быть дальше, а может и пару советов действенных даст. Как-никак, именно благодаря его маляве меня так хорошо приняли в камере, что помогло избежать пустых доебов и проверок. Поэтому ожидаемо, что следующего дня я ждал, как на иголках и сразу же подорвался, когда конвоир открыл дверь камеры и выкрикнул мою фамилию.

Афанасий уже ждал меня в комнате для свиданок. Один. Конечно, умом я понимал, что Машка вряд ли придет вместе с ним, но сердце все равно неприятно кольнуло. Она была в курсе моих дел, да и как-то не кривлялась, когда ехала затариваться шмотьем на грязные деньги. Впрочем, мысли о Машке отошли на второй план, когда я увидел улыбающегося Афанасия. Румяного, чистенького, с привычной теплой улыбкой.
- Здравствуйте, Максим, - степенно произнес он. Я кивнул и протянул ему руку, которую он крепко пожал.
- А я уж думал, вы обо мне забыли, - усмехнулся я.
- Как можно, - вздохнул Афанасий. – Вы мне, как сын, Максим. Виной всему и так известные вам обстоятельства.
- Понимаю. Но я рад вас видеть.
- Как вы тут? – поинтересовался он. – Как сокамерники?
- Нормально. На второй день малява пришла и от меня отвязались.
- Славно, славно. Рад, что хоть здесь смог вам помочь.
- И за передачи спасибо. Семен Маркович все оформил, как надо.
- Рубин лучший в своем деле. Поэтому я его и подключил. Но, думаю, вам и так известно, что ситуация донельзя сложная.
- В курсе. Но вы не волнуйтесь. О вас я не трепался.
- О, нисколько в этом не сомневался, - широко улыбнулся Афанасий. Только в глазах блеснул привычный настороженный холодок. – Об этом я бы сразу узнал, уж поверьте. К тому же перед законом я чист. Звери эти сначала пришли, корочками помахали, да ушли, несолоно хлебавши.
- Ну, вы человек уважаемый.
- Давайте без лести, Максим. Она мне чужда, ибо правда куда весомее.
- Так-то правда, - улыбнулся я. – Ладно. Как там Машка?
- В порядке, - уклончиво ответил Афанасий. – Эта новость ее, конечно, расстроила. Но, думаю, вы согласитесь, что ограничить общение было лучшим выбором?
- Наверное.
- Так или иначе, ей надо прийти в себя. Месяц этот тяжелым для всех был.
- Все дед этот сраный. Кто знал, что он опер в отставке?
- Ваше упущение, - поджал губы мой сосед. – К любому делу надо подходить тщательно. Поторопились вы, жажда денег разум затмила, вот и закономерный результат.
- Ну, это да. Херово мы Калитина прощупали, - согласился я. Афанасий промолчал и, вытащив из портсигара папироску, закурил. Закурил и я. Молчание продлилось недолго. Афанасий снова вздохнул и постучал костяшками по столу.

- Я не просто так решил вас навестить, Максим. Как уже говорил, ситуация сложная. Ваша неудавшаяся афера с Калитиным подняла на уши весь город. Тут и там начали возникать другие обманутые. Причем даже левые, к которым вы никакого отношения не имели. Шумиха поднялась серьезная. Газеты, новостные каналы… все об этом судачат. Требуют правосудия. Требуют наказания.
- Ну, хули тут сказать. Людям надо найти виноватого, - криво усмехнулся я. Под ложечкой неприятно засосало, чего со мной давно уже не было. В груди медленно разрастался ком страха, грозя смести и без того хлипкую уверенность.
- Видите ли, сложность и в том, что в ваших ребятах я не уверен, - серьезно ответил Афанасий, смотря мне прямо в глаза. – В первые дни после задержания они много чего наговорили. И могут наговорить еще. На срок тем, кому этот срок даром не нужен.
- Да, ну. Быть не может. Пацаны же ровные, я их давно знаю.
- Как оказалось, возможно все. Один из ваших, как его… а, Жмых. Жмых ваш проговорился насчет клуба моего товарища Вени. Веню из-за этого долго трясли и продолжают трясти до сих пор. А он – человек пожилой. Сердце ни к черту. Я, конечно, попросил Рубина, чтобы он до ребят ваших мое предупреждение языком не чесать донес, да неспокойно мне. В общем, все идет к тому, что один из вас всю вину на себя взять должен.
- Что? – побледнев, удивился я.
- Понимаю, новость не слишком радостная, но ситуацию обдумали со всех сторон. Причем, уважаемые люди. Менты не остановятся, пока до ясной сути не докопаются. А они упрямо идут вперед, все благодаря шумихе, которую поднял Калитин и ваше дело. Хотел бы я дать вам выбор, Максим, но друзья ваши все решили сами.
- В смысле? Меня крайним сделать? А не охуели они часом? – вспылил я. Афанасий мягко коснулся моей руки и покачал седой головой.
- Не шумите. Дайте договорить, - улыбнулся он. – По сути это всего лишь фикция. Нам надо фокус дела на одного сместить, а там Рубин подсуетится. Сами посудите, кому я могу довериться? Жмыху вашему? Или Саше Зубареву? Да, сосед он мой тоже, да нет ему веры.
- Что вы предлагаете? – коротко спросил я, закуривая сигарету. Афанасий одобрительно кивнул и подался вперед.
- Довериться я могу только вам. Единственному, кто за все время заключения так ничего и не рассказал толком. Поймите, Максим. Нам надо все внимание следаков на одного переключить, чтобы других трясти перестали.
- Ага. Типа «признаю вину», хуе-мое?
- Да. Менты понимают, что растрясти всю цепочку легче с самых слабых. Понимаю и я. Потому-то мне и нужен самый сильный. Тот, кому я верить могу. Вы, Максим.
- Ладно, допустим, я признаю вину. Скажу, что сам за всеми этими аферами стою. Мне, чо, пятнарик впаяют? Или на строгача кинут?
- Не кинут, - улыбнулся Афанасий. – Рубин свой хлеб не зря ест. Максимум, что получите, условку. У друзей ваших были приводы уже. К ним снисхождение проявлять не будут. Вы – другое дело. Хорошие характеристики, которые Семен Маркович собрал, это подтвердят. Надо будет, судью подмажем. Так что, максимум, что вам грозит, это условка.
- А пацаны?
- Ребята ваши сообщат следствию то, что мы им скажем. Мол, так и так, были не в курсе, всем один занимался, мы по мелочи: документы оформляли, в гости ходили и все. Если условку получат, то Рубина премии лишу. Такое дело испортить, еще постараться надо.
- Значит, меня за паровоза, - хмыкнул я. В душе ворочались сомнения. С одной стороны я хотел верить Афанасию, с другой – отчаянно этому сопротивлялся. Интуиция кричала о том, что надо заткнуться и уйти в несознанку. Но и перед пацанами было неудобно. Все ж это я их втянул в блудняк. Значит, и отвечать мне. Себя обмануть не получится.
- Я бы выразился помягче, - вновь улыбнулся Афанасий. Постепенно его уверенность и спокойствие передавалось и мне. Правда, будь я повнимательнее, давно бы заметил, как настороженно блестят глаза моего соседа. Как он напряжен, и как прячет свои тревоги очень глубоко. – Со своей стороны обещаю всяческую поддержку. Родителям вашим мы деньгами помогаем, пока вы тут кукуете. А если вас попрессовать решат и в другую камеру кинут, малява в тот же час придет, что трогать вас крайне нежелательно.
- Пустое, Афанасий Андреевич. Я могу за себя постоять.
- Знаю. Но хоть так вам признательностью свою выкажу, - пробормотал он. – Давить на вас не буду, Максим. Однако, не затягивайте с решением. Время сейчас работает не на вас. Подумайте хорошенько и Рубину потом скажете, что решили.
- Хорошо.
- А, да. Грев вам тоже подкинем на днях.
- Не стоило, Афанасий Андреевич.
- Стоило, стоило, - мотнул он головой и задумчиво на меня посмотрел. – Ладно, идти пора. Время в этих стенах тянется неспешно. А дела, как всегда, не ждут. Подумайте над моим предложением, Максим. И хорошенько. Все ж мы не чужие друг другу люди.

В камеру я возвращался с дурной головой и тяжелым сердцем. С одной стороны, предложение Афанасия было разумным и понятным. С другой, на душе скребли сомнения. Как надоедливые кошки, рвали когтями все здравые мысли, да так, что те вонять начинали. Опять же я понимал, что вопрос времени, когда на Афанасия, теть Ирину и других участников наших афер выйдут менты. Может, Малой не выдержит пресса и сольет всех. Или Жмых, оказавшийся в одной камере с суками, лижущими хозяйскую руку. Уверен я был только в себе и понимал, почему Афанасий пришел с этим предложением ко мне, а не к кому-то другому. Осталось сделать выбор. Каким бы тяжелым он ни был.

Глава девятая. Выбор.

Рубин быстро ввел меня в курс дела. Как себя вести, что говорить, что подписывать. Вел он себя донельзя уверенно, словно не раз подобное проделывал. Я же надеялся, что выбор окажется правильным и ситуация разрешится в мою пользу, как обещал Афанасий.
Теперь следствие пошло по другому пути. Начались первые судебные заседания со мной в качестве обвиняемого. Странно, но ни Малого, ни Зуба, ни Жмыха я так и не увидел. Зато прочел их признания, где пацаны валили все на меня. Сердце неприятно кольнуло, потому что на слова они не скупились, вываливая даже то, о чем запросто могли бы умолчать. Но я верил Рубину, верил Афанасию и покорно исполнял свою роль раскаявшегося человека, признавшего свою вину.

Заседаний было много. Много было и людей, присутствовавших на них. Позвали Ветерана, который пришел в своем убогом кителе, обвешанный всевозможными наградами, как клоун. Его голосок дрожал, когда он рассказывал о том, как его кинули близкие друзья и отжали у него квартиру. Странно, но Ветеран ни словом не обмолвился о Блохе, который принимал в разводе прямое участие. Зато обильно поливал говном меня. Тот звоночек, самый первый, я как-то пропустил. А последующие больше походили на похоронный звон тяжелых колоколов.
Следователи нашли много свидетелей. Тех, кого мы развели. Старики, ебанутые, ханыги… все, как один твердили одинаковое. Вот сидящий гражданин Потапов и есть тот самый бандит. Рубин порой их осаживал, задавал провокационные вопросы, самодовольно улыбался, если на них не могли ответить и продолжал излучать уверенность, что дело полностью под его контролем.
Порой задавали вопросы и мне. Где был, что делал, зачем делал. Отвечал я исключительно по шпаргалке Рубина, ни на миллиметр не отклоняясь от текста. Ответы мои были сухими и равнодушными, как и полагалось. Но делалось это максимально тяжело. Свидетели порой срывались на крик, кто-то мог разрыдаться, размазывая слезы по грязным щекам, кто-то проклинал меня и тех, кто надоумил на подобное занятие. Сохранять оптимистичный настрой становилось все тяжелее и тяжелее. В камеру я возвращался вымотанным донельзя и даже злым. Игнорировал вопросы других заключенных и сразу падал на свою шконку, предпочитая в одиночестве вариться в не слишком-то уж радостных мыслях.

- Меня! Ветерана чеченской кампании! – лютовал Ветеран, тыча в меня пальцем. – Ободрал, как липку. Опоил, обманул, лишил квартиры, на которую мать тридцать лет на заводе горбатилась.
- Насколько известно, вы не проходили службу в Чечне и не принимали участие в мероприятиях чеченской кампании, - мягко возвращал его на землю грешную Рубин. Но я знал, что Ветерана подобным было не пронять. Он звенел своими купленными медальками, скакал с одной истории на другую, пока ему не велели наконец-то заткнуться.
- С дружками своими ходил, - причитала старуха, которая барыжила паленой водкой на районе и которую мы с Зубом лишили дома в Блевотне. Что сказать, следаки свою работу делали на совесть. Нашли всех, кто еще был жив, и не сгинул в алкогольном или наркоугаре. Нашли и подтянули к обвинению.
- Насколько известно, вам помогали продуктами, деньгами, - улыбался Рубин. Мне вот только не до улыбок было. Каждый такой свидетель проходился словами, словно бритвой по оголенным венам.
- Таскали гнилье свое. Из магазинов, - фыркала бабка. – А потом опоили, увезли куда-то и на помойку, как блядь дурную выбросили…
- Свидетель! – рявкал судья. Бабка смущалась, бормотала извинения и вновь погружалась в воспоминания о том времени, когда мы с Зубом ее обрабатывали.
- Этот вот там был главный. Сладенько так говорил, заслушаешься. Второй только сумки его таскал, да глазками по сторонам лыстал. Все в сервант мой забраться хотел…
- «Пиздец», - мысленно стонал я, сжимая побелевшими пальцами колено. – «Пиздец».
- Избили еще. Метлу мою об мою спину сломали, - жаловался косой татарин, носивший погоняло Абдул и живший некогда в соседнем дворе и работавший дворником. Его изгаженную комнатушку мы отжали одной из первых. Даже ремонт не стали делать. Толкнули таким же маргиналам, как и Абдул, после чего забыли, как о страшном сне. – Этот вот всем руководил. Сидел в кресле и приказы отдавал…

Купить мои книги можно на Литрес.
И в сообществе ВК.

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.

- За неделю я уже заплатил, - поспешил оправдаться невесть за что он, заставив Блоху рассмеяться.
- Будет вам, Роман Игнатьевич, - хохотнул тот. – Мы к администрации рынка отношения не имеем.
- А кто такие тогда? – насупившись, спросил Лукин.
- Поверенные, - ответил я.
- Чьи поверенные.
- Вениамина Витальевича. Который клубом «Джокер» владеет. Вы же там частый гость, нет?
- А, да… - язык Лукина явно не слушался.
- Поистратились вы в картах, Роман Игнатьевич, - снова улыбнулся Блоха. Сколько я его знал, он всегда предпочитал брать харизмой, а не силой. Даже гордился этим. – Сумма так-то серьезная вышла.
- Я все верну. Честное слово, - батистовый платок снова промокнул потную лысину.
- Отсрочек вы получили достаточно, - вздохнул я, доставая из кармана блокнот. – Сознательно согласились на проценты.
- Ск… сколько накапало? – заикаясь, спросил Лукин. Он побледнел, услышав цифру и обессиленно упал на пластиковый стульчик. – Я все верну. Честное слово.
- Конечно, вернете, - кивнул Блоха, подходя ближе. – Тем более у Вениамина Витальевича к вам хорошее предложение есть. Глупо будет им не воспользоваться, потому как Вениамин Витальевич, хоть человек и понимающий, но за дело свое радеет всей душой.
- И… и что за предложение?
- Сущий пустяк, - улыбка Блохи стала еще шире. – Три ваших палатки, каналы поставки, контакты, товар. Как уже говорил, Вениамин Витальевич человек понимающий. Денег, чтобы погасить долг, у вас нет, и вряд ли появятся в ближайшее время. А так, все в выигрыше. И долг закрыт, и с пустыми карманами вы не останетесь.
- Это ж мое детище. Я в девяностых челноком мотался, - всхлипнул Лукин. – Знали бы вы, сколько нервов потрачено… А сколько сожжено.
- Такой умный человек, как вы, наверняка на плаву останется. Вениамин Витальевич великодушно закрыл глаза на ваши места на рыбном рынке. Его интересуют конкретно эти три точки. А еще каналы поставки, контакты и весь товар.
- За мной стоят серьезные люди… Они, они против будут.
- Ну, с этим мы сами разберемся, - кивнул я. – Ваше дело малое. Документы подготовить и все передать Вениамину Витальевичу.
- Понимаем, что с нахрапа такие дела не делаются, потому даем вам три дня на подумать, - добавил Блоха. – Мы заедем в четверг. И очень надеемся застать вас в добром здравии и с согласием в сердце.

Лукин не соврал. В четверг, когда мы приехали на рынок, нас уже ждал пяток набыченных братков, меряющих шаги рядом с точкой, где обычно сидел Лукин. Мы с Блохой прекрасно понимали, что так и будет, потому захватили с собой своих пацанов. Помимо Репы и Гуся, к нам присоединились еще четверо.
- Эт ты тут предъяву кидал? – сплюнув на землю, поинтересовался низкорослый парнишка в черном поло и черных, спортивных штанах. – Короче, пацаны. Это наш человек и обижать его мы вам не позволим.
- Ну, ты погоди пока словами-то разбрасываться, - мотнул я головой. – Перетрем для начала, а потом решите, как поступить. По делу или по беспределу.
- Вы под кем такие румяные ходите? – усмехнулся низкорослый. Пары зубов у него определенно не хватало. – Пиздите складно, да мы вас что-то в приличных кругах не встречали.
- Ну, все бывает в первый раз. Приличные круги у каждого свои так-то, - улыбнулся Блоха. – Чо, пошли в тихое место, пацаны? Негоже покупателям мешать.
- Ну, пошли.

За вещевым рынком — дырка в сетке-рабице, прорванная лет десять назад, когда кто-то гнался за цыганами с краденым магнитофоном. Пролазишь — и попадаешь в другую реальность. Не город, а остатки города. Пустырь. Ни домов, ни света, ни людей, которые живут — только те, кто приходит сюда чтобы решить вопросы. Земля здесь твёрдая, отполированная от ног и шин. Сплошная глина, пыль, щебень и мёртвая трава, чёрная от сапог, крови и отработанного масла. В центре — покосившийся столб, на нём когда-то висело объявление про стройку, но всё давно оторвали, а гвозди остались. Кучи мусора по углам: битый шифер, матрас с пятнами, вросший в землю, труба, из которой воняет тухлым мясом. Валяются крышки, капот от «копейки», чей-то ботинок без шнурков. Ветер шуршит по полиэтилену. Тоскливо, тихо, стараясь не мешать разговорам. Тут частенько забивали стрелки и торгаши, и должники, и те, кому кровь из носу нужно было что-то поделить. Пустырь был удобно огорожен бетонным забором и весь порос колючими кустами, закрывающими беседующих от любопытных глаз. Много здесь было пролито крови, выбито зубов и проведено сделок. Настолько много, что даже бомжи сюда не совались, потому как в любой момент кто-нибудь мог приехать, чтобы решить разногласия. Так случилось и в этот раз.
Сначала низкорослый, представившийся Снегирем, озвучил свои предъявы. А потом сник, когда мы с Блохой озвучили свои. Обильно потеющий Лукин как-то умолчал своей крыше и о карточном долге, и о процентах, и о предложении, которое ему поступило.
- Короче, пацаны. Мы понимаем, что вы за своего вписываетесь. Да только всей картины пока не видите. Задолжал ваш Лукин приличным людям, а теперь и вовсе считай, что нахуй их шлет. А это не дело.
- Кому он должен? – хрипло спросил Снегирь. – И сколько.
- Должен он Вене Крапленому. Слыхал за такого? – усмехнулся я. – А сколько… Ну, сумма хорошая нарисовалась, пацаны. Так что предложенный нами вариант наименьшее из зол.
- Я слыхал, что «Джокером» не только Веня владеет, - прищурился Снегирь.
- Тебя не обманули. Есть там и второй владелец. Да вот бросаться его именем не пристало, - кивнул Блоха.
- В общем, со старшим посоветоваться надо, - сдался в итоге Снегирь. – С Лукина мы сами спросим, почто в блудняк нас втравил и всей картины не обрисовал.
- Ага. Спросите, пацаны, - улыбнулся я. – До воскресенья срок. Больше ждать не будем. Времени у Лукина достаточно было, сами понимаете.

Я не знал, что в итоге озвучили Лукину, но в воскресенье, когда мы с Блохой и пацанами подъехали на рынок, нас уже ждал и трясущийся бизнесмен, и мрачный Снегирь, и толстая папка со всеми документами. Тем же вечером Блоха передал мне честно заработанные деньги, которые я поделил между своими, включая Малого и Жмыха, хоть они и не участвовали в этом деле. Только Зуб поворчал, хули я дал деньги тем, кто ничего не делал, но заткнулся, когда Блоха напомнил ему, что тот вообще ни слова не проронил. Только рожей торговал за нашими спинами.
- Чо, пацаны, - чуть подумав, хмыкнул Блоха. – Может в ресторан метнемся? Отметим успех?
- А погнали, - согласился я. Деньги осели в кармане приятным грузом. Так почему бы не погусарствовать малость.
- Тогда в «Мечтатель» погнали, - кивнул Блоха. На том и порешили.

Через несколько дней Афанасий подогнал еще одного должника. Директора строительной конторы средней руки, проигравшего в карты солидные деньги. Бизнес или жилье у него отжимать не стали. Афанасий четко дал понять, что ему нужно. А нужен был ему свой человек, вхожий во власть правой ногой и способный выбить необходимое разрешение на строительство. Через пару месяцев на Окурке появились три платных парковки, которыми по бумагам владела родная сестра теть Иры, Машкиной матери и сожительницы Афанасия. Я же не уставал восхищаться гением моего соседа, который ковал деньги буквально из воздуха. Самый сок был в том, что эти парковки были белыми и имели все необходимые бумаги и разрешения, а финансовый ручеек, который они приносили, обильно струился в карманы Герцога и Вени Крапленого.
Конечно, не всегда все проходило гладко. Порой стрелки принимали другой оборот. Случались и махачи с теми, кто вписывался за должников. Бывало и сами должники лезли в залупу, а нам приходилось линять от поджидавшего нас на месте стрелки наряда ментов. С такими разговор потом был коротким. Обычно, Зуб или Малой подряжали для акции устрашения местных скинов, которые за приемлемые деньги наносили визит должникам, разнося не только квартиры, но и бизнес. Очень скоро подобных ситуаций стало мало. Слухи разносились по городу быстро. Многие приличные люди знали, под кем мы ходим, и кто за нас впряжется в случае чего. Пару раз на стрелки приезжал сам Веня Крапленый, перед которым лебезили все. От должников, до тех, кто за них вписался. Меня и моих близких начали узнавать и относились в разы уважительнее, чем раньше. Да и пацаны мои за прошедший год заматерели. Из вчерашней шпаны они медленно, но, верно, превращались в уважаемых на районе людей. К таким уже бежали на поклон, просили помочь по мелочи, и хвастались знакомством, если выпадал случай.

Денег тоже стало много, но даже несмотря на их количество, никому так и не пришло в голову слинять с Окурка. Тут теперь был наш дом, где мы могли спокойно жить, не боясь никого. Я разжился тремя хатами, причем одна находилась в центре и приносила хорошие деньги, сдаваемая посуточно всем желающим. За ней, по моей просьбе, следил Жмых. Мне, как старшому в нашей компашке, не пристало заниматься мелочевкой. Пацаны все прекрасно понимали. Была у меня еще одна квартира, которую я купил у семьи армян, решивших перебраться в Краснодар. Хата эта находилась в нашем дворе и могла похвастаться приличным ремонтом, поэтому я, не раздумывая ее купил на то, что удалось отложить, и спустя месяц переехал туда вместе с Машкой. На Машку я тоже денег не жалел. Она, пожалуй, была самой стилевой девчонкой в мединституте. И пусть она постоянно ловила на себе заинтересованные взгляды, никто так и не рискнул к ней подкатить. Все знали, чья она. Потому и не лезли.
У Афанасия я тоже был на хорошем счету. Любую просьбу, которую он озвучивал, я выполнял качественно и быстро, что не могло не радовать моего соседа. И казалось вот оно. Та жизнь, о которой я мечтал. Меня уважали, мое имя имело вес, был достаток, была и любовь. Но судьба любит выкидывать фортели, которых от нее точно не ожидаешь. Фарт – вещь капризная. Вот он есть, а вот поворачивается к тебе жопой, заставляя гадать, где же ты свернул не туда. Для меня таким событием стала обычная, на первый взгляд, просьба Афанасия. Тогда я еще не знал, что квартирка, которую мне необходимо было отжать, принесет такой головняк, что я еще долго от него буду отмываться.

Началось все за игрой в шахматы на новогодних каникулах, единственном времени в году, когда я мог позволить себе отдохнуть и не заморачиваться с работой, которую мне подкидывал Афанасий и его друзья. Игра не складывалась и две партии я уже благополучно слил под ехидный смешок моего соседа.
- Затуманился ваш разум, Максим, - довольно улыбнулся Афанасий, расставляя фигуры на доске перед началом новой партии. – Должно быть наступление нового года отпраздновали знатно.
- Это да, - согласился я. – Машка кучу гостей пригласила. С института, наших, с района. Погудели неплохо.
- Ну, в любом случае, делу время, потехе час.
- Так, так. Есть чо на примете? – нахмурился я, услышав в голосе Афанасия интерес.
- Как и всегда. Хочешь жить хорошо, умей вертеться. Пока пролетарии отдыхают, мы работаем. Суть в чем. Шестерка Блохи…  Пух, чи, его зовут… в клювике информацию занятную принес. Есть в центре дом один. На улице Мира, по соседству с областной Думой.
- Неплохо, - хмыкнул я. – Хаты там хорошие. Сталинки, потолки высокие, хуе-мое. Тоже присматривался, да не продают там ничего. А стоит кому выставить, тут же сметают.
- Оно неудивительно. Старики там обитают, да почти все при наследниках, которые эти квартиры придерживают. В былое время квартиры там за особые заслуги выдавали. Так вот Пух этот подруге своей помогал, соцопросы она проводила. Там с одним старичком и познакомились. Живет он один, судя по всему. Наследников нет. А квартира просторная. Четыре комнаты. Капсула времени. Все родное, представьте. Даже паркет старый, дубовый сохранился.
- Такая на рынке враз улетит за хорошие деньги, - согласился я. – Чо, деда этого окучить надо, получается?
- Верно. Прощупайте для начала, что за старик. Подружитесь с ним… Ну, не мне вас учить. Вы-то калач тертый, как и ребятки ваши. Знаете, что делать надо. Особо не торопитесь. Спешка только при ловле вшей потребна.
- Сделаем, - вздохнул я, двигая пешку. – Так, собраться надо. Третий раз сливать – это совсем уж позорно будет.
- Все в ваших руках, - рассмеялся Афанасий. – Чайку?
- Охотно, - согласился я, наблюдая, как из подкопченного чайника в мою чашку струится тягучая, коричневая струйка ароматного напитка.

С Блохой мы встретились в центре через неделю. Когда я подъехал по нужному адресу, Блоха о чем-то болтал с двумя симпатичными девчонками. До меня доносился их заразительный смех, который тут же смолк, стоило Блохе увидеть меня.
- Ну, найдемся, девчат. Телефончики ваши есть, - обворожительно улыбнулся он и, подойдя ко мне, крепко пожал протянутую руку. – Привет, Макс.
- Здарова, - зевнул я. – Давно тут?
- Не. Минут двадцать жду. Телок вон склеил. Ничо так, студенточки из педагогического.
- Все тебе бабы залетные, Антоха. Когда уже за ум возьмешься? – ехидно спросил я, снова заставив Блоху рассмеяться.
- Когда хер на полшестого смотреть будет, тогда и возьмусь, - осклабился он. – Ладно, давай о делах.
- Чо узнать удалось?
- Не особо много. Дед, судя по всему, фраер обычный. То ли сын какого-то служаки, который эту хату еще во времена царя Гороха получил, то ли дальний родственник. Седьмая вода на киселе, короче. Живет один, из гостей только соцпомощь раз в месяц. Соседи о нем нихуя ничего не знают. Дед, как дед. В каждом доме такой есть.
- А наследники?
- Тишина вроде как. Ни детей, ни внуков, ни дальних родственников. Хата на него одного записана.
- Бля, ну если так, то нам повезло. Окучить деда, как два пальца.
- Тоже так думаю. Короче, пойдем, познакомимся, - Блоха повозился в кармане и вытащил оттуда коричневый прямоугольник. – Держи ксиву.
- Платов Илья Семенович? – усмехнулся я, прочитав свое «новое имя».
- Не еби мозги, - поморщился Блоха. – Какая была, такую и достал. Подгон взял?
- Ага. В багажнике два пакета.
- Тогда погнали, - хмыкнул он, расстегивая куртку и убирая во внутренний карман свое удостоверение.

Когда мы вошли в подъезд, я удивленно осмотрелся, не найдя привычных взгляду художеств, вплавленных в побелку спичек и пакетов с засохшим клеем на подоконниках. Вместо этого нас встретили цветы в глиняных горшках и чистота. Даже все лампочки были на месте, что совсем уж диковинка даже для центрального района.
Пятьдесят восьмая, нужная нам квартира, нашлась на третьем этаже. На площадке было всего лишь две двери, тогда как в привычных мне хрущовках и брежневках было по четыре. Дверь с цифрой «58» странным образом выделялась своей стариной и совсем не подходила соседской – тяжелой, отделанной кожей и явно дорогой. Хули говорить, на старой двери даже хуево покрашенный почтовый ящик висел. Блоха снова усмехнулся, наслаждаясь моей реакцией, после чего приготовил ксиву и нажал пальцем на кнопку дверного звонка. Из глубин квартиры послышались шоркающие шаги, а затем скрежет ключа в замочной скважине.
- Здравствуйте, - широко улыбнулся Блоха, раскрывая ксиву. – Феликс Пирогов. Соцпомощь.
- Илья Платов, - представился я, показывая хозяину квартиры, улыбчивому старичку, согнутому в дугу, свое удостоверение. – Вот, продуктов вам привезли.
- А вы новенькие? – спросил старик. Голос у него был скрипучим, но мягким.
- Да. Направление в ваш район получили, - кивнул Блоха, протягивая старику пакеты.
- Заходите, молодежь, - вздохнул хозяин и, смешно ойкнув, представился. – Где мои манеры, а? Калитин. Алексей Михайлович.
- Очень приятно, Алексей Михайлович, - кивнул я, входя за Блохой в квартиру старика. Тогда я еще, блядь, не догадывался, что навсегда запомню и этого деда, и его фамилию. Да и вряд ли получится забыть. Пока мы с Блохой видели обычного пенсионера. Ни капли не отличавшегося от тех, чьи квартиры мы давно уже отжали и пустили с молотка. Кто ж знал, что дед не так прост, как кажется.

Глава восьмая. Гнилье.

Афанасий сказал правду. Квартира Калитина и впрямь походила на капсулу времени, запечатанную и нетронутую. Открываешь дверь — и будто шагнул в прошлое, которое никто не трогал. Запах стоит густой: старый лак, бумага, теплая пыль. Воздух не застоялся — он как будто с характером, с историей. Не тухлый, а насыщенный, как в библиотеке, где книги дышат сами по себе. Потолки — высокие. С лепниной. Не из пенопласта, а с настоящей, тяжёлой, гипсовой. Цветочек к цветочку, узоры, как будто кто-то сидел неделю с мастерком и кисточкой, чтобы потом никто не придрался к работе. Люстра — хрустальная, немного перекошена, одна подвеска висит на нитке, другой не хватает. Свет от неё ломкий, тёплый, как из лампы в фойе кинотеатра. Книжный шкаф — целая стена. От пола до потолка. Коричневый, лаковый, с остеклением, за которым стоят ряды: Толстой, Пушкин, Бодлер, словарь иностранных слов, тома «Большой советской энциклопедии», тома «Жизни замечательных людей», с именами, которые уже никто не вспомнит. Я видел, как заинтересованно блеснули глаза Блохи, когда он увидел старый югославский сервант, где за стеклом стоял старинный фарфор, статуэтки и резные шкатулки. Когда дед покинет квартиру, его барахло тоже уйдет за хорошие деньги. В этом мы не сомневались.

- Ох, соколы ваши-то постарались, - удивленно протянул Калитин, вытаскивая из пакетов так называемый «подгон» - продукты, закупленные в ближайшем магазине. Я мелочиться не стал и вместо дешевой хуйни по акции купил старику действительно хорошие продукты. Копченую колбасу, дорогой кофе, нарезанный тонкими ломтиками пахучий сыр.
- Ну, мы тут и сами вложились, - поспешил объясниться Блоха, бросив в мою сторону недоуменный взгляд. – Видим же, что в пакеты старикам кладется. Вот волонтеров подключили, деньги собрали, купили нормальную еду.
- Это правильно, - вздохнул дед. – В прошлом месяце майонез просроченный принесли и хлеб с плесенью. Будто я сам не могу себе этого купить.
- Теперь мы над вами шефство берем, Алексей Михайлович, - кивнул я. – Можете забыть и о плесени, и просрочке.
- Ох, радостно это слышать, - улыбнулся Калитин. – Хоть в кои-то веки государство за ум взялось. Всегда говорил, что будущее за молодыми. А не за старыми, что жопы в кабинетах протирают, просрочку пенсионерам выписывая…

У Калитина мы просидели почти два часа. Выпили чай, поболтали о жизни старика и, откланявшись, ушли, пообещав забежать еще на неделе. Выйдя на улицу, я вытащил из кармана сигареты и, не мешкая, закурил. Блоха тоже не стал себе отказывать в этом удовольствии. Выпустив тонкую струйку дыма, он мотнул головой и укоризненно на меня посмотрел.
- Ну ты выдал, Потап. Чисто Рокфеллер.
- Ты о чем вообще?
- Ума, говорю, хватило старику такой жратвы накупить. Им же говно одно и носят. Самое дешевое. А ты только колбасы, как на всю его пенсию купил.
- Да похуй, Антох, - отмахнулся я. – Выкрутились же. Вроде повелся на волонтеров.
- Вроде повелся, - согласился Блоха.
- Задружиться же с ним надо, - попытался объясниться я. – Да и нет желания возиться долго с этой хатой. Быстрее отстреляемся, быстрее свое бабло получим.
- Пока ты с дедом лясы точил, я по его хате прогулялся, - задумчиво ответил Блоха. – Непростой какой-то пенсионер.
- В смысле?
- В прямом. Вещички у него занятные. В серванте фарфор стоит. Дореволюционный еще.
- Ты-то откуда знаешь? – рассмеялся я.
- Знаю, - коротко ответил Блоха. – Такие вещи сразу подмечать надо. Видак в комнате еще.
- Ну, видаком ща никого не удивишь. Дивидишки на коне давно уже.
- Я не про то. Видак старый, японский. В начале девяностых за такой хату можно было выменять. А у деда просто так стоит. И что-то мне подсказывает, он его не на барахолке купил. Книжки…
- А с книжками что?
- Старые. Очень. То ли библиофил, то ли коллекционер. Короче, сдается мне, мы на его вещичках хорошо поднимем, когда деда из хаты выпнем. Сто пудов там и рыжье где-нибудь в шкафах лежит, и камушки найдутся. От бабки его покойной. Или еще что, более ценное.
- Надо будет в следующий раз записать, что там у деда есть. И на рынке у знающих спросить, чо стоит, - кивнул я. – На будущее.
- Здравая мысль. Так и сделаем, - кивнул Блоха. – Ладно, погнал я. Встретиться кое с кем надо.
- Давай, брат, - улыбнулся я, пожимая его руку. – Тебя подкинуть?
- Не, я сам. На такси. Не парься, - отмахнулся он. – К деду во вторник, на следующей неделе едем. Не забудь.

Так началось окучивание Калитина. Мы с Блохой медленно, но, верно, вползали в сердце старика и с каждым днем все больше и больше сближались. Тут оказалось, что Калитин в целом отличный старик. Умный, начитанный, веселый. В какой-то момент сердце даже кольнуло сожалением, что придется деда оставить без крыши над головой. Но сомнения изгнало ожидание больших денег. Деньги всегда убирают страх и жалость. Этот раз не стал исключением. Каким бы хорошим ни был Калитин, его хата стоила приличных денег, чтобы от этого так просто отказываться.

- Алексей Михалыч, а вы кем работали? – спросил я, делая глоток кофе, когда старик принес с кухни дымящийся кофейник и разлил ароматный кофе по чашкам. – Ну, до выхода на пенсию.
- Да, везде помаленьку, - туманно улыбнулся Калитин и подслеповато прищурился. – Проще сказать, где не работал. Ну а вы, молодежь. Чего со стариками возитесь?
- Да времена нынче непростые, - вздохнул Блоха и, посмотрев на меня, хитро подмигнул.
- У нас во дворе как-то двух стариков обидели. Бабушку с моего подъезда, да дедушку одного. Ветерана, - включился я в игру.
- О, как, - удивился Калитин.
- Ага. На районе у нас компания объявилась. Стариков обманывала, пенсии забирала, а этих… квартир лишили. Мы с ребятами подсуетились, старикам временное жилье нашли, теперь вот боремся, чтобы квартиры их вернуть.
- И по пенсионерам ходим. Если есть где звоночки, помогаем. К вам никто не приходил, Алексей Михайлович? – спросил Блоха, внимательно смотря на старика.
- Кто ко мне придет? – вздохнул тот. – Соцпомощь только и ходит. Соседи мои… те, кто жил тут раньше, давно уже преставились. Один я остался. Вот и доживаю свой век. Хорошо, что вы вот появились. Скрасили старику существование.
- Да, бросьте, - улыбнулся я. – Нос не время опускать. Вы ж как огурчик.
- Ага, - рассмеялся Калитин. – Подвявший, но огурчик.
- Вы смотрите, Алексей Михайлович, - добавил Блоха. – Если кто подозрительный придет, вы нам сообщите. Уж вас-то мы в обиду не дадим.
- Спасибо, ребятки, - прослезился старик. Блоха довольно улыбнулся. Влезать в душу он умел лучше, чем кто ни было бы другой.

Спустя месяц Блоха предложил закругляться, сказав, что теплее старик уже не будет, а значит, надо его дожимать. Тут я был с ним согласен. Чем больше времени мы проводили с Калитиным, тем сильнее я к нему привязывался. Он не был похож на привычных ханыг и бичей, чьи хаты мы отжимали ранее. Порой старика становилось действительно жалко, но я настойчиво гнал слезливые мысли прочь. Моя работа и сожаление – вещи нихуя несовместимые.
Для начала Калитину прогнали стандартную тему о мошенниках, которые лишают стариков жилья. Старик удивленно слушал и кивал. Когда Блоха выдыхался, подключался я, с удовлетворением замечая, каким растерянным становится Калитин. Были рассказаны пара историй о пенсионерах, у которых мы ранее отжали квартиры, что должно было бы окончательно добить старика. Но будь я повнимательнее в тот момент, заметил бы, что несмотря на растерянность, глаза Калитина холодны, серьезны и внимательно за нами наблюдают.

- Страсти-то какие, - пробормотал Калитин, когда Блоха закончил рассказ и, откинувшись на спинку стула, глотнул остывший кофе. – Что, прямо так пришли и забрали?
- Бывает и хуже. Тут женщину просто запутали, потом отвезли дарственную подписывать. Другим не так повезло, - кивнул я.
- В странное время живем, - задумчиво хмыкнул старик. – Люди и звери сплелись воедино. Поди разбери, кто есть кто. И как же уберечься-то, ребятки?
- У нас в отделе свою схему придумали, как стариков от таких ушлых ублюдков защитить, - ответил Блоха. – Фактически, надо просто квартиру на кого-нибудь из сотрудников соцпомощи переписать и все. Если человека начнут прессовать, мы подключимся и без нашего участия забрать квартиру не получится.
- Феликс вот недавно одну такую жилплощадь хозяйке вернул. Удалось родственников старушки найти, объяснили им ситуацию и быстро документы подписали.
- Ага. Теперь хоть спокойны за нее будем, - не моргнув глазом, соврал я. На самом деле ту квартиру мы отжали меньше, чем за неделю, так задурив голову бабке, что та вприпрыжку помчалась оформлять на Блоху документы.
- Хорошая идея, - кивнул Калитин. – Ловко вы это придумали.
- Конечно, - с жаром добавил Блоха. – Сколько уже уберегли. Да вот проблемка, что не все соглашаются. А когда соглашаются, обычно поздно бывает. Мы ж за всеми уследить не можем. Помимо вас у нас еще много подопечных, а за неделю всякое произойти может. Ну, главное, что мы вас предупредили. Если решите свое жилье обезопасить, скажите. Все сделаем быстро. А так хоть спать спокойно будете, Алексей Михайлович. Ни одна сволочь к вам подобраться не сможет.

Через две недели Калитин наконец-то сдался. Он позвонил Блохе и сообщил ему, что все обдумал и готов принять наше предложение. Естественно, мы тут же все рассказали Афанасию, который нас похвалил и велел заканчивать со стариком. Тем более там и другие дела были, которые требовали нашего с Блохой присутствия.
Мы договорились оформить сделку с Калитиным шестого марта у нашего знакомого нотариуса, который частенько нам помогал в нашей «работе». И если Блохе было в целом похуй на разрешение этой ситуации, я только порадовался, что все движется к логическому финалу. Даже мысленно распределил деньги, которые удастся получить с квартиры. Но шестого марта все пошло наперекосяк.

Сначала со сделки слился Блоха, умудрившийся заболеть, и мне пришлось самому всем заниматься.
- Все нормально, Макс, - простужено прогудел в трубку Блоха. – Ты сто раз это делал. Без меня справишься.
- Да, справлюсь. Дед так-то спрашивать о тебе будет.
- Да, хули там. Скажешь правду. Что заболел. Сейчас вон иммунитет у всех после зимы хуевый. Машка твоя тоже гриппует. Ты только хуй пойми как скачешь еще. Короче, оформляй хату на себя и все. Потом подсадного найдем.
- Хули делать, - хмыкнул я. – Придется.
- Ну, ты там звякни потом, как все сделаете. А через недельку я к Калитину пацанов отправлю. Пусть выселяют.
- Не вопрос, сообщу. Ладно, поправляйся.
- Ага. Перцовки въебу ща и спать лягу. Надеюсь, убьет заразу эту.

Всю дорогу до нотариальной конторы Калитин молчал и загадочно улыбался, смотря в окно. По случаю, дед надел приличный костюм, нацепил ордена и даже побрызгался одеколоном, отчего у меня щипало глаза и хотелось кашлять. Но ради денег и не такое вытерпишь. Вот я и терпел, предпочитая следить за дорогой и не думать об удушливой вони, которая теперь хуй выветрится из моей «восьмерки».
В конторе, на первый взгляд, все шло, как надо. Антонина Дмитриевна, нотариус, озвучила деду процесс и дала документы на подпись. Осталось поставить закорючку, отвезти Калитина обратно домой, отзвониться Блохе и можно отдыхать. Но хуй там плавал. Интуиция, молчащая до сего момента, вдруг решила взбрыкнуть и наградила меня панической атакой. Затряслись руки, сердце неровно забилось в груди и на лбу выступила испарина. А потом мне как-то похуй стало и на панику, и на сделку, и на деда.
Дверь в контору снесло от мощного удара и в кабинет нотариуса влетели «маски-шоу» - рослые ребята в сером камуфляже и с оружием наизготовку. Один из них прикладом ударил меня по лицу. Да так сильно, что перед глазами заструились черные кляксы, словно кто-то плеснул в лицо чернил из банки. В спину уперлось сначала чье-то костлявое колено, а потом затылка коснулся холодный ствол автомата.
- Лежать, блядь! Где второй?! – рыкнул, судя по всему, старший группы.
- Нету никого больше, - жалобно проблеяла нотариус, которую тоже впечатали лицом в пол. Я видел только ее подрагивающую белую ногу, пшеничные волоски на ней, почти зажившие царапинки. Наверное от особо игривой кошки.
- Один он был, - усмехнувшись, ответил Калитин. Его голос раздавался позади меня, и я был уверен, что деда на пол никто не укладывал. – Второй заболел, как этот сказал.
- Ничего. Наряд за ним отправим. Никуда не денется, - заверил старший. Я ойкнул, когда мне кто-то резко врезал носком сапога по печени. Тело тут же скрутила адская боль.
- Тише, ребята, тише, - миролюбиво произнес Калитин. – Никуда ужо он не денется.
- Нам бы ваше спокойствие, Алексей Михайлович. Да откуда ему взяться, когда нам только такое говно и встречается. Ладно, пакуйте его. Контору опечатать, все под опись и мне на стол.
- Поработаете с мое, молодежь, спокойнее на жизнь смотреть будете, - улыбнулся Калитин.
- «Ебаный дед», - мелькнула в моей голове мысль и тут же пропала, потому что меня рывком подняли на ноги и потащили из кабинета в позе оскорбленной чайки. Все, что я мог видеть, это пол нотариальной конторы, испачканный в подсохшей весенней грязи. Странно, тут, что, полы не мыли?

Купить мои книги можно на Литрес.
И в сообществе ВК.

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.

- Ну, может тогда вечерком прогуляемся? Тут, по двору? – предложил я. Ленка закусила губу и мотнула головой.
- Я с включенным светом уснуть не могу, - хрипло ответила она. – А на улицу выйти после заката и вовсе страшно. Потому и гуляю днем. Пока солнце светит и людей на улице нет.
- Ну, можем по телефону потрещать, если хочешь.
- Не надо, Макс. Я знаю, что ты пытаешься сделать вид, что ничего не было, - Ленка подернула плечами. – Но это было. И ты прекрасно это понимаешь.
- Чо я могу сделать?
- Ничего. Жить, как жил. Рано или поздно тебе скажут то, что я тебе уже сказала. Нет больше той Лены Трофименко. Умерла она, Макс. Там, в грязном подвале… - Ленка сглотнула слезы и нехотя улыбнулась подошедшей матери. – Ой, «Колокольчик». Холодный какой.
- Все хорошо? – настороженно спросила тетя Марина. Ленка кивнула и поднялась с лавочки.
- Пойдем еще погуляем, мам, - тихо ответила она. – Пока, Макс.
- Пока, - протянул я. На душе было откровенно погано. Вновь заныли сбитые костяшки и сердце кольнуло от тщательно спрятанной боли. Тогда я не понимал или не хотел принять тот факт, что так, как раньше, уже не будет. Ленка поняла это первой и попыталась донести это до меня, как умела. Она всегда была умной. Куда умнее всех девчонок, что я знал.
Первыми от нее отвернулись близкие подруги. Потом дворовые пацаны. Но Ленка не держала на них зла. Она называла себя «чумной». Чумной она была в их глазах. Девчонкой, которую пустили по кругу три наркомана. Над которой измывались, как над последней сиповкой.

- То, что ублюдков наказали, хвалю, - кивнул Афанасий, когда я вечером зашел к нему в гости, чтобы сыграть привычные три партии в шахматы. – Опустившиеся до подобного недостойны называться людьми.
- Мало им вломили, - мрачно ответил я, двигая ладью вперед и ставя шах королю Афанасия.
- Вы немного увлеклись и мрази этим воспользовались.
- О чем вы? – нахмурился я.
- Заявление на вас написали. Мол, так и так, избили и причинили тяжкий вред здоровью трем гражданам… Кто из вас Гвоздю в задницу арматуру засунул? – с улыбкой спросил Афанасий.
- Малой ебу дал немного.
- Понимаю. Когда эмоции берут верх, сложно сохранять ум холодным. По делу поступить нужно было иначе, Максим. Я думал, вы умнее будете, а вы, как быки… ворвались, избили, следы оставили.
- Эмоции, хули там, - пожал я плечами.
- Не передергивайте, - с укоризной мотнул головой Афанасий. – По уму поступать надо было. Не самим руки об мразей этих марать, а людей подходящих найти. Разве это проблема? Нет. Зато избавило бы вас от головняка. Хорошо, что Михайлов мне позвонил.
- Участковый? – удивился я.
- Конечно. Гражданин Сметанин очень красочное заявление составил, как карандаш держать смог. Обо всем рассказал. Требовал привлечь к ответственности гражданина Потапова, гражданина Зубарева, гражданина Тарасова и гражданина Лихолетова. Повезло, что Михайлов перед тем, как делу ход дать, мне позвонил. Пришлось гражданину Сметанину в больницу визит нанести и доходчиво объяснить, что заявление – это лишнее.
- Я не знал, - честно признался я.
- Угу. И думали, что мрази так просто вашу разборку забудут? Они, Максим, похуже животных будут. Таким нигде уважения нет. А у них нет ни чести, ни совести. Ишь, удумали чего? Заявление писать после того, как сами же и вписали себя в блудняк. Да в какой еще блудняк.
- Ну, Ленке от этого ни горячо, ни холодно.
- Лену без сомнений жаль. Бедная девочка оказалась не в том месте не в то время, - согласно кивнул Афанасий.
- Я видел ее сегодня. Говорил с ней, - скупо обронил я, раздумывая над ходом. Густые брови Афанасия удивленно сошлись на переносице. – От нее все отвернулись. Даже Машка…
- Максим, вы мне глубоко симпатичны, но мыслите поверхностно, - перебил меня сосед. – Разве ж ее заставлял кто с Пельменем и его дружками идти?
- Ее обманули!
- Без сомнений, обманули. И обманули цинично. Но она сама позволила этому случиться, - я удивленно посмотрел на Афанасия, гадая, шутит он или говорит серьезно.
- А если б это Машка была? – с вызовом спросил я. – Что тогда? Вы бы ублюдков похоронили, не?
- Маша в подобную ситуацию бы никогда не попала. Воспитана не так, - поправил меня Афанасий. В его голосе прорезалась сталь. Я еле удержался, чтобы не высказать соседу все, что думаю. В частности, о том, как его дражайшая падчерица оформила мне минет на выпускном, как последняя вафлерша.
- Все равно неправильно это, - упрямо мотнул я головой, вызвав у Афанасия улыбку.
- Ох уж эта молодая наивность. Прощаем ей мы все ошибки. В рамках разумного, конечно же, - ответил он. – Никто не запрещает вам общаться с Леной. Это сугубо ваш выбор и ваше право. Однако рано или поздно приличные люди зададутся вопросами, и вопросами правильными, что такая особа делает в вашей компании и почему к ней относятся, как к равной. Пасть на дно легко, Максим, а вот выбраться с этого дна попросту невозможно. Поразмыслите хорошенько над моими словами и найдите в них ту истину, которую я хотел вложить.

И если поначалу я сомневался, то последние слова Афанасия подтвердили, что мне выдвигался ультиматум. Приличные люди действительно не поймут, что в моей компашке делает та, кого когда-то пустили по кругу. Их законы просты и понятны каждому, кто по ним живет, и Афанасий попросту предупреждал меня, к чему приведет сделанный мной выбор. Пойти против этих законов или же окончательно смириться с тем, что прежняя Лена Трофименко и правда умерла в том грязном подвале, а по району теперь ходит ее призрачная тень.

Глава седьмая. Приближенный.

Сложно было поначалу со всем этим смириться. О Ленке напоминало многое. Порой я видел, как она выходила из подъезда вместе с матерью и неспешно прогуливалась по двору, не обращая внимания на слишком уж пристальные взгляды соседей. Или же ненавистная рожа Пельменя могла мелькнуть где-то в толпе на рынке. Пельмень, после того как получил пизды вместе со своими дружками, на улице практически не показывался, но и заточить себя на веки в четырех стенах он тоже не мог. На него тоже смотрели косо, но что-то мне подсказывало, что его это волновало не так сильно, как Ленку. Злость во мне все еще бурлила. Сложно было смириться со всей этой ситуацией. Порой я выплескивал злобу на пацанов, а однажды выплеснул на сиповку.

Зуб тогда получил хату в наследство от бабки в нашем дворе. Старушка преставилась, а мамка Зуба с очередным ебарем знатно охуела, когда в завещании не оказалось ее имени. Зато было имя внука, который был рад тому, что больше не придется терпеть гнусный характер матери и видеть по девять рыл ее ебарей семь дней в неделю.
Новую хату Зуба, расположенную на первом этаже, мы вычистили за пару дней, а нанятые гастролеры привели ее в божеский вид, избавив от советских обоев и убогого совкового туалета, выкрашенного в блевотный зеленый цвет. Так Зуб обзавелся собственным жильем, а мы с пацанами хатой, где можно было спокойно зависать. Все ж не дело приличным людям в промке ошиваться, где всякий сброд обитал. В один из таких вечеров, когда мы бухали с пацанами на хате, к нам забежали две сиповки. Ермолка и Моль.
Моль прибилась к нашей компашке недавно и погоняло получила за слишком уж белый цвет своей кожи, бледно-белые волосы и пшеничные тонкие брови. Но пацанам на ее внешность было похуй, потому что у Моли случилось бешенство пизды, отчего она постоянно хотела ебаться и была не против перепихнуться с любым желающим, чем все без стеснения пользовались.

В тот вечер я изрядно нагрузился водки и, высунувшись в окно, курил, стряхивая пепел в палисадник. Мимо окон прошла Ленка с матерью, которые, увидев меня, синхронно покраснели и ускорили шаг. Не знаю почему, но меня это разозлило. Разозлило настолько, что я совсем берега попутал. Выбросив сигарету, я захлопнул окно и, развернувшись, увидел сидящую за столом Моль, которая поглощала кислую капусту из трехлитровой банки. Остальное было, как в тумане.
Я подскочил к сиповке и схватил ее за руку, после чего перегнул раком через стол. Затем резко стянул с нее джинсовую юбку и розовые трусы с пошлой надписью «Babe» на всю жопу.
- Ай, Потап! – скрипуче вскрикнула она, когда я пристроился сзади. – Больно!
- Заткнись! – прошипел я, наращивая темп. Моль была сухая, как труба с песком, но этому я даже был рад. Очень скоро Моль затихла и начала постанывать, тоже получая удовольствие. Кончить удалось быстро. Мне было плевать и на отсутствие презерватива, и на то, что я кончил в Моль, а не на ее бледную жопу. Хотелось просто выплеснуть злобу хоть куда-нибудь. Если уж не дать пизды, так слить в пизду. Однохуйственно.
- Хуя, Потап тут развлекается, - пьяно заржал Малой, заходя на кухню. Он шлепнул ладонью растекшуюся на столе Моль по заднице и колко усмехнулся. – Чо, брат, заебись? А то все брезговал, рожи кривил. Говорил тебе, бабы зачетные. Ебутся так, что ажно шишка горит.
- Не то слово, - мрачно ответил я, падая на стул и закуривая сигарету. Рядом все еще извивалась Моль, каким-то образом тоже умудрившаяся кончить, а Малой слишком уж заинтересованно посматривал на ее жопу. От этого стало тошно. Злость прошла так же быстро, как и появилась. Теперь ее место заняло отвращение.

Но по молодости забывается вся хуйня. Ее место занимает новая, куда более страшная или отвратительная. С большими деньгами и уважением приходит и наглость. Ты знаешь себе цену, и если ее кто-то пытается сбить, отвечаешь по всей строгости. А пацаны, с которыми ты трешься, становится твоей настоящей семьей. И эту семью не принято давать в обиду. Так однажды получилось и со Жмыхом.
Он заявился к Зубу донельзя мрачным и даже злым, а левую сторону лица украшал солидный синяк, словно его не кулаком ебнули, а ногой. Жмых проигнорировал наши удивленные взгляды и, упав на диван, взял со столика бутылку пива.
- И чо это? – поинтересовался я.
- Чо? – включил дурачка Жмых.
- Ты тупореза-то не изображай, - фыркнул Малой, чиркая зажигалкой. – Кто тебе в ебыч прописал, брат?
- Да, не важно, - отмахнулся тот, но мы так просто слезать с него не собирались.
- По делу или беспределу? – спросил я. Жмых замялся и неожиданно покраснел.
- Да, за мамку заступился.
- Понятно, батя опять, - вздохнул Зуб, протягивая Жмыху бутылку пива, которую зацепил из холодильника. – Чо он ебнутый у тебя такой, а?
- Хуй его знает, - почесал щеку Жмых. - Он, как откинулся, вообще дурной стал. Бесы его часто берут по всякой хуйне.
- Не бесы, блядь, а вседозволенность, - буркнул я, вставая с кресла. – Так, погнали, прогуляемся.
- Куда?
- К бате твоему. Заебал он тебя хуярить.
- Не надо, Потап. Сам я…
- Сам ты бабу ебать будешь, а тут мы впишемся. Посмотрим, дохуя ли он дерзкий, когда кто-то по силам против него стоит. Где он ща?
- В гараж ушел, - буркнул Жмых. – Опять нажрется и вечером концерт устроит.
- Ну, мы ему инструмент поправим. Чтоб ноты фальшивыми не были, - кивнул Малой, переглянувшись со мной. – Чо, погнали?
- Погнали, - подтвердил я, хлопнув Жмыха по колену. – Покажешь, где его гараж. А там мы сами уже.
Жмых только вздохнул, понимая, что отговорить нас не удастся. Но на миг в его вечно холодных и злых глазах мелькнуло что-то похожее на благодарность.

По пути в гаражный кооператив пацаны запаслись кольями, которых всегда валялось в изобилии возле промки, и ржавыми трубами. Никто не знал, в чьей компании бухает батя Жмыха, поэтому предосторожность не помешает. Окурок быстро учит, что полагаться только на кулаки нельзя. Должны быть и другие аргументы. Более весомые.
- Какой гараж? – спросил я, когда мы прошли через ржавые ворота с покосившейся будкой охраны, вечно запертой на замок.
- Семнадцатый, - ответил Жмых. – Вторая секция.
- Тут подожди. Мы быстренько…
- Не, я с вами, - перебил меня он.
- Лады, - улыбнулся я. – Тогда пошли.

Ну а возле семнадцатого гаража вовсю гудела группка мужиков в грязных шмотках. Мутно звенели стаканы, слышался довольный смех, на импровизированном столике из старой покрышки лежала закусь. Правда смех стих, когда мужики увидели нашу компашку, направляющуюся к ним.
- Эй, Вано. Не твой пацан там вышагивает? – громко спросил рябой, начавший лысеть грузин. К нам повернулся другой мужик. Тучный, с шерстью на плечах и с залитыми кровью поросячьими глазками.
- Ты хули тут забыл, а? – грозно спросил он. Жмых вздрогнул, побледнел и сжал зубы.
- А ты чо борзый такой? – спросил я, выходя вперед. Мужик запнулся и исподлобья посмотрел на меня. Должно быть водки было выпито не так уж и много, потому что в глазах его сверкнуло понимание. – Знаешь, кто я?
- Знаю, - процедил он, вставая с пенька, на котором сидел.
- Это хорошо, что знаешь, - кивнул я. – Значит, сделаем так, чтобы ты запомнил…

Не договорив, я подскочил к мужику и коротко врезал тому по «солнышку». Удар получился на славу. Из горла мужика донеслось бульканье и он, скривившись, выблевал то, что сожрал и выпил. Жмых брезгливо на него посмотрел и сжал кулаки, когда со своих мест повскакивали другие мужики.
- Охуели, блядь, малые? Вы что творите, а? – рявкнул грузин и тут же заскулил, когда Зуб уебал того трубой по ноге. – Ай, сука!
- Заткнись, нахуй. Тебе слова не давали, - осклабился Зуб, тыча концом трубы в живот грузина.
- Ничо не попутали, пацаны? Вы хули делаете? – подал голос батя Жмыха.
- Справедливость восстанавливаем, - ответил я и, улыбнувшись, врезал ногой мужику по роже. –Чо, мычишь, блядина?
- Чо делается, мужики? Борзеют, малолетки!
- Ща им жопы-то нарумяним…

Драка получилась короткой. Что могли сделать бухие ханыги против четырех озлобленных пацанов, которые без устали лупцевали их кольями и трубами. Били по ногам, по спинам, по рукам. Не обращая внимания на жалобные крики, просьбы остановиться. Били показательно. Учили, так сказать, на будущее. Ну а когда все закончилось, я подошел к бате Жмыха и опустился рядом с ним на корточки. Затем похлопал по жирной щеке и ехидно улыбнулся.
- Короче, слушай, боров. Еще раз пацана нашего или мать его тронешь, я тебя лично, сука, похороню с трубой в очке. Захочешь предъявить чо, знаешь, где меня найти. Только помни, что в другой раз щадить тебя никто не будет…

Что мог сделать такой гондон, как батя Жмыха? Пожаловаться, конечно. И пожаловался он Афанасию, надеясь, что уважаемый человек приструнит дерзкого пиздюка. Не учел только одного. За мной была правда, о чем я Афанасию и сказал, когда он потребовал от меня объяснений.

- Дури в вас много, Максим, - строго сказал Афанасий, выслушав мои объяснения. – Понимаю, дело молодое, кровь бурлит, но все-таки. Ладно бы одного избили. Так, нет. Еще троих до кучи оприходовали.
- Они впряглись, мы ответили, - пожал я плечами и потянулся за сигаретами. Афанасий поджал губы и задумчиво кивнул.
- Снова ошибки совершаете, - с укоризной ответил он. – Это дураки учатся на своих ошибках. А вы же умный. А умные должны учиться на ошибках дураков.
- Понимаю, - вздохнул я. – Просто переклинило, когда Жмых с фингалом под глазом опять пришел.
- То, что за своего вступились, это правильно. Уверен, ребята ваши это оценят. Но думать о последствиях наперед надо. Человек этот мог и к Михайлову пойти, и заявление на вас написать. Отбрехивались бы потом, как собаки. Я, не я, и хата не моя. Оно вам надо? То-то же.
- Да мы так… припугнуть хотели.
- Напугать и словами можно. Да так, что напрочь охоту совершать подобное отобьет, - перебил меня Афанасий. В его голосе все еще сквозило недовольство, но я понимал, что оно напускное. Так, пожурит малость и забудет. Какое ему дело до левого мужика и его проблем. – Засиделись вы, смотрю. Энергию девать некуда, вот и вписываетесь в блудняк, как босота последняя.
- Да мы вот только с хатой одной разгреблись, - хмыкнул я. Все ж слова Афанасия задели нужные струны.
- Выше залезать надо, Максим. С вашей-то головой.
- А есть чо на примете? – заинтересованно поинтересовался я.
- Есть. Да только с горячей головой там делать нечего.
- Встану на путь исправления.
- Все вам шутки, - рассмеялся Афанасий. – Ладно, я тоже хорош. Разворчался. Сам же ребятенком был, куролесил знатно… В общем, к делу. Предприятие у меня тут одно с Вениамином нарисовалось. Решили мы сеть клубов открыть. Карточных. Подмазали кого надо, разрешение получили, помещения. Но вам это неинтересно, а вот для энергии вашей буйной тут раздолье будет. Посетители в клубах этих самые разные. Зависит от статуса самого клуба, если понимаете, о чем я.
- Понимаю. В приличное место всякому отрепью дороги нет, - кивнул я. Афанасий тонко улыбнулся.
- Верно. Пара наших клубов работает с весьма солидной публикой. Те, у кого денег куры не клюют, обычно фарту в картах не имеют, а нам оно и надо. В общем, образовался тут небольшой список должников. Суммы не сказать, что приличные, но карману лишними явно не будут. Только вот деньги нас не особо интересуют.
- И в чем интерес?
- Не тяните поводья, Максим. Всему свое время, - усмехнулся Афанасий. – Если коротко, то те, кто нам должны, владеют весьма ценными объектами. Квартиры, дома, бизнес. Вот они-то нам и нужны. А еще нужны сметливые ребятки, которые смогут убедить, без кулаков, смею заметить, пойти нам навстречу в этом вопросе.
- Иными словами, надо стрясти долг в том виде, который вам нужен? – уточнил я.
- Именно. Давить на них придется аккуратно, чтобы не соскочили и не побежали, куда не надо. Игроки – народ плутоватый. Хитрить и юлить они умеют, потому и нужен кто-то, кто их на место поставит. Объяснит и расскажет о единственно верном решении.
- Чо по оплате?
- Не обидим. С каждого долга ваши тридцать процентов, - ответил Афанасий, беря карандаш и листок бумаги. Закончив, он подвинул бумагу мне. – Это первый долг. Можете подсчитать, сколько с этой суммы будет ваша доля.
- Нехило! – присвистнул я. Деньги выходили хорошие. Даже очень. Отжимать квартиры сразу же показалось делом настолько мизерным, что аж голова закружилась.
- Однако, есть и сложности. Как я уже говорил, возврат денег нас не особо интересует. Обращаться к нему надо лишь в крайних случаях, когда должника убедить расстаться с кровно нажитым не получится. Но это может стать вашим козырем, когда начнете додавливать. С деньгами расставаться сложнее, чем, к примеру, с недвижимостью.
- И что вам от этого… Лукина надо? – спросил я, убирая листок с фамилией должника, его адресом, телефоном и суммой долга в карман.
- Сущую мелочь, - благодушно улыбнулся Афанасий. – Есть у него на центральном рынке две точки. Шмотки турецкие там продаются. Вот они-то нас и интересуют. Вместе с каналами поставки, документами и всеми контактами, само собой.
- Ага. Понял, - кивнул я. – Так, ну, тут время надо, чтобы человечка этого прощупать. Найти его больные точки, хуе-мое и все такое.
- Правильно мыслите, Максим. Хорошо себя покажете в этом деле, будут вам и другие поручения. Более привлекательные в плане финансов. А чтобы попроще было, Блоху с собой зацепите. Он юноша умный, быстро втянется. Да и работали вы уже вместе… - Афанасий не договорил, когда на кухню зашла Машка, одетая в облегающее голубое платье и при полном параде. – Так, так… А куда это вы юная леди собрались? Да еще в таком виде.
- А, мы с Максом в ресторан идем, - широко улыбнулась Машка. Афанасий удивленно на меня посмотрел и рассмеялся, увидев, как я покраснел.
- Вот оно что, - хмыкнул он. – Хорошо, молодежь, хорошо. Стоит ли мне волноваться?
- Ни в коем разе, - заверил его я, внимательно следя за реакцией соседа. И на первый взгляд казалось, что ничего страшного не произошло. Но я один хуй волновался, как сопливый пацан, держащий ответ перед строгим родителем. – Покушаем, потанцуем и верну вашу дочь аккурат к полуночи.
- Очень на это надеюсь, - в голосе Афанасия зазвучала сталь. – Если уж дали слово, так держите. Но вам я эту юную особу согласен доверить без проблем.
- Не усложняй, пап. Ты ж Макса знаешь.
- Знаю, знаю, - притворно вздохнул он, внимательно на меня смотря. – Ладно, оставь нас на минутку. Отпущу скоро твоего кавалера. Договорить нам надо.

Я сознательно до последнего оттягивал момент с Машкой, опасаясь реакции Афанасия. Все ж за свою падчерицу он порвал бы любого. А сама Машка давно уже делала мне слишком уж очевидные намеки, да и я подустал от компании сиповок, вечно трущихся у Зуба на хате. Хотелось простых, человеческих отношений, к тому же Машка была не самым плохим вариантом на районе. Можно даже сказать, что вполне себе козырным. Пару раз мы уже обжимались в подъезде после дискотек, когда Машка настойчиво лезла ко мне в трусы и мне стоило усилий, чтобы переключить ее внимание на другое. Однако я прекрасно понимал, что так дальше продолжаться не может и предложил ей испросить разрешение Афанасия. Только вот это вылетело у меня из головы во время разговора о новом поручении. К счастью, Афанасий был умным человеком и все понял. Понял, что дочь давно уже взрослая и долго опекать он ее не сможет. Будь на моем месте условный Зуб или Малой, Афанасий не преминул бы обрубить эти отношения еще в зачатке. Но ко мне отношение было другим, что он и подтвердил, когда Машка убежала в свою комнату.

- Извините, что не сказал вам, - виновато обронил я, вертя в пальцах зажигалку.
- Следовало бы, - коротко ответил Афанасий. На его губах витала загадочная улыбка, но вот поди разбери, что она значит. – Ладно, ругать я вас не буду. Не маленький так-то. Отдаете себе отчет, что и почему. Вы знаете, что Маша для меня, как родная дочь. Девочка выросла, трудно это отрицать, понимаю. Но и просто так пустить это на самотек не могу. Поэтому я надеюсь, что вы будете благоразумны, Максим. И не доставите ей никаких неприятностей.
- Само собой, - вздохнул я.
- Уверен, вы понимаете, о каких неприятностях идет речь. Я – человек старой школы и к приличным женщинам всегда относился, как джентльмен. Жду того же и от вас. Я не потерплю ни отказа, ни обсуждений. Если я доверяю вам свою дочь, я хочу быть уверен, что ее честь, духовная само собой, не пострадает.
- Это я могу обещать, - кивнул я. Меня снова бросило в жар, что без сомнений повеселило Афанасия.
- Ладно, хватит мне изображать строгого отца. Мы друг друга поняли.
- Поняли.
- В таком случае, хорошего вам вечера. Жду к полуночи, как вы и обещали.

Естественно, мы с Машкой чуть не опоздали. А виной всему слишком уж жаркий секс после ресторана в моей машине. Как только я припарковал машину рядом с кустами сирени, Машка, ничуть не смущаясь, запрыгнула на меня. Еле гондон успел надеть. Поэтому домой она влетела взъерошенная и довольная, не обращая внимания на улыбающихся родителей.
- Как погуляли? – спросила Машкина мамка, теть Ирина.
- Хорошо. Там в центре ресторан открылся новый. «Мечтатель» называется. Сегодня там кавер-группа выступала. Наплясалась ваша дочь всласть. Чую завтра ноги у меня отвалятся, - ответил я. Теть Ирина рассмеялась в ответ и взяла Афанасия под руку. – Ладно, доброй ночи.
- Вас ждать завтра на шахматы? – с ехидцей спросил Афанасий.
- Конечно. Вечерком забегу, - кивнул я и, смущенно улыбнувшись, откланялся.

В машине все еще пахло сексом, отчего зудело в паху и хотелось продолжения, но я вспомнил о поручении Афанасия и, закрыв машину, отправился к Зубу. На кухне горел свет, а значит он еще не спал. Либо ебал какую-нибудь сиповку. Но когда меня это останавливало. Войдя в подъезд, я поднялся по ступеням и бухнул кулаком в металлическую дверь, которую Зуб поставил вместо старой, обитой дерматином и поеденной жуками.
- Хули тебе не спится? – мрачно спросил Зуб, открыв дверь. От него пахло перегаром, сигаретами и злобой. Зевнув, он посторонился, пропуская меня в коридор.
- Маза есть, - ответил я. – Потрещать забежал, пока из памяти не выветрилось.
- Лады, - буркнул он. – Водку будешь?
- Не. Пиво есть?
- Есть. Иди на кухню.

На кухне я увидел Моль, завернутую то ли в занавеску, то ли в наволочку, настолько пожелтевшую от времени и бесконечных стирок, что невольно вставал вопрос, а не из бабкиной ли заначки Зуб вытащил это тряпье. Она, увидев меня, робко улыбнулась, подхватила тлеющую в пепельнице сигарету и слиняла в гостиную.
В квартире слишком уж сильно воняло еблей и почему-то говном. Шматок говна обнаружился и на полу. Не иначе Зуб перед моим приходом драл Моль в жопу, да так неистово, что выебал из нее не только бесов, но и говно. Впрочем, меня это не смутило. Я достал из холодильника пиво и оперся на подоконник, пока Зуб, кряхтя, пристраивался на стуле.
- Ты чо такой смурной? – спросил я с улыбкой, однако Зуб улыбку не поддержал. Кисло скривился и плеснул в стакан водки из бутылки.
- Да, неважно.
- Ага. Моль за залупу укусила? – усмехнулся я.
- Ага, - передразнил меня он. – Ладно, чо за маза? Скажу сразу, я вписываюсь. Деньги нужны.
- Ну, их еще заработать надо…

Я коротко пересказал Зубу наш с Афанасием разговор. Он, к счастью, не перебивал. Только внимательно слушал и кивал головой. Пару раз в его глазах мелькали заинтересованные искорки, а забытая бутылка водки говорила о том, что в голове вовсю вертятся мысли насчет предстоящих дел.
- Кто с нами? – спросил Зуб, когда я закончил и шумно глотнул пива, смачивая сухое горло.
- Я, ты, Блоха. Может еще пару пацанов он приведет.
- А чо Малого со Жмыхом не берем?
- Статью не вышли. Там люди тертые, не ханыги, которые на сказку поведутся и хату тебе самолично отдадут. Потому и нам пацаны серьезные нужны. Когда в область ездили, с нами двое были. Репа и Гусь. Может их подпишем. Ебала у них такие, что сам Сатана пересрется, если они к нему на порог Ада заявятся.
- Понял, - кивнул Зуб. – Обосраться нельзя.
- Нельзя, - подтвердил я. – Деньги приличные получаем, так что отработать на совесть надо. Я завтра на рынок прогуляться поеду. А в понедельник в гости к нашему человечку наведаемся, как с Блохой перетру.
- Ладно, - снова кивнул Зуб. Я заинтересованно склонил голову и внимательно на него посмотрел.
- Чо с тобой, Сань? Лица нет, белее кефира и жопы сиповки.
- Да Ленка отчудила опять, - вздохнул он, заставив меня напрячься.
- В смысле?
- В прямом. Психкарета к ней сегодня приезжала. Вскрыться она пыталась, вены себе разрисовала ножом. Хорошо хоть мамка ее кошелек забыла и домой вернулась.
- Ну, пиздец.
- Ага. В общем, увезли ее. В областную.
- В Кишку?
- Ага. Хуй знает, чо ее так накрыло, - пожал плечами Зуб. – Ладно. Еще чо надо перетереть? Тогда я спать пойду. Башка дурная уже.
- Иди. В понедельник за тобой зайду тогда, - кивнул я, выбрасывая пустую бутылку из-под пива в мусорку под раковиной.

В какой-то момент перед глазами снова появилось лицо Лены Трофименко. Бледное, измученное, с черными мешками под глазами. В глазах страх, боль и обреченность. Как тогда, когда ее выносили из подъезда на носилках. Я догадывался о причинах, заставивших Ленку вскрыть себе вены. Гадал, стоит ли зайти и к ним. И, мотнув головой, засунул эти мысли куда подальше.

В понедельник мы с Зубом и Блохой сели в машину и поехали на центральный рынок, чтобы лично познакомиться с Лукиным Романом Игнатьевичем. Хозяином трех торговых точек и предметом нашего интереса.

Рынок — это далеко не торговля. Это как гнойник на теле города: пульсирует, воняет и живёт своей жизнью. Утром — пар от тел, шум из палаток, крики баб с сигаретами в уголках губ: «Подходи, дешевле не найдёшь!», «Турция, мальчик, Турция!». Но всё здесь — пиздеж. Турция — это далеко не Турция. Чаще всего Китай или еще чего похуже, «фирма» — это склад на бывшей промке, «по скидке» — это втридорога, чтобы отбить деньги на поездку за товаром.
Асфальта нет. Только грязь, щебень и поскрипывающие паллеты, по которым люди идут, как по доскам на болоте. Иногда кто-то оступается и долго еще кроет отборным матом администрацию рынка, которой похуй на комфорт покупателей. Лужи тут не высыхают — в них течёт сама душа этого рынка, жирная и кислая, как борщ с протухшей капустой.
Торговые ряды, это палатки из брезента, склеенные скотчем, натянутые на железные дуги, будто тенты в полевом морге. Внутри — одежда: свитера с оленями, майки «Armani Jens» и «Abidas», джинсы «Lives», которые рвутся при первом чихе. Куча паленных кроссовок, бери, не выебывайся. Шмотки меряешь между ящиками, за занавеской, натянутой на верёвке, на затертой до сальных пятен картонке. И в жару, и в лютый мороз. Штаны давят, носки воняют, рядом мужик в трусах спорит с продавщицей:
- Они ж сели!
- Это не они сели, это жопа твоя раздалась, кабан.
Пахнет кожзамом, потом, бензином и чебуреками из палатки на углу. Повезет, обосрешься. Не повезет, сдохнешь. Масло для жарки не менялось с прошлой жизни, тесто липнет к небу, мясо скрипит на зубах — то ли песок, то ли резина, то ли кость. Но люди едят, потому что дешевле и лучше все равно нет. Рынок — это город в городе. Только здесь всё честнее: если тебе врут, то прямо в лицо. Если шлют нахуй, то прямо, без намеков. Тут обитали разные люди. Приличные и не очень. Такие, как Лукин.

Лукиным оказался невзрачный коротышка, одетый в спортивный костюм и хорошие кроссовки, вот только выглядевший в этом прикиде, как клоун. Он настороженно на нас посмотрел, когда мы подошли к его палатке и достал из кармана синий, батистовый платок, которым тут же утер вспотевшую лысину. Несмотря на раннее утро, солнце уже шпарило вовсю, и температура воздуха подбиралась к сорока градусам в тени.

Купить мои книги можно на Литрес.
И в сообществе ВК.

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.

- Я в курсе, что ты мошенничеством с квартирами занимаешься. С Афанасием и другими ребятами.
- Кто сказал? – резко спросил я, повернувшись к ней. Та виновато улыбнулась и бросила косой взгляд на Зуба, идущего рядом с Машкой. – Дебил. Язык так и не научился держать за зубами.
- Не, мне Машка рассказала, - рассмеялась Ленка. – Подслушала, как вы с Афанасием обсуждали за шахматами. Да и так у нас во дворе все знают.
- Ну, каждый себе работу по возможностям находит, - буркнул я, чиркая зажигалкой.
- Это неправильно, Макс. Сам же понимаешь.
- Ты-то откуда знаешь, что правильно, а что неправильно? – вопрос получился резковатым. Ленка вжала голову в плечи, словно оплеуху получила. – Вот только мораль мне тут читать не надо.
- Я и не собиралась. Просто говорю, что это неправильно.
- А что правильно? Жопу на заводе рвать? Пузыри после дискача, как Гузно, собирать? Или в притоне хмурого ебашить, как Бера? Есть приличные люди, Лен, а есть говно, которое даже упоминания не стоит.
- У Ветерана квартиру тоже ты отжал? – тихо спросила она и тут же мотнула головой. – Чего спрашиваю. Ты, конечно.
- Ну, я. И чо? Не я, так другие бы отжали. Мы еще по совести поступили. Гараж ему оставили.
- Благодетели, - улыбнулась Ленка. Сарказма в ее голосе хватало. – Другие пацаны тоже с вас пример берут. Сашка вон, сосед мой из восьмой квартиры, свою компашку сколотил.
- Молодец, хули. Держит нос по ветру, - кивнул я. – Или ты скажешь, что это я на них плохо влияю.
- Ты и сам знаешь, что это так. Жмых, Зуб… они же раньше другими были.
- Наивными и глупыми?
- Другими.
- Хули ты знаешь, Лен, - вздохнул я, закуривая новую сигарету. – Жмыха отчим каждый вечер до синевы пиздит. Просто так. Как откинулся, так на пацане всю злобу свою вымещает, а тот пикнуть не смеет. За мать боится. Он деньги копит, чтобы просто свалить хоть куда-нибудь. Лох какой-нибудь типа Мурзика давно бы вскрылся и сгнил бы в ближайшей подворотне. На сборе бутылок, как Гузно, тоже много не заработаешь. Да и зашкварно это для нормального пацана. Вот Жмых и крутится. Не от хорошей жизни. Санька вон возьми. Эт он щас идет с Машкой лясы точит, а на кармане котлета есть. И на погулять хватит, и на поесть. А года два назад в шестерках у Беры бегал, крошки с его стола подбирал. На районе, Лен, все просто. Либо ты чмо ебаное, по мусоркам побирающееся, либо приличный человек, живущий по понятиям. Зуба два года назад ебари его мамки из дома выгоняли, когда им ебаться приспичит. Мороз, дождь, похуй. Он по подъездам кучковался. Ждал, пока не наебутся. А сейчас в приличном обществе вертится. Комнату себе купил. Отдельно живет и в ус не дует. Еще примеров тебе? Легко, родная. Малой вон. В тени брата вчера ходил, об уважении только мечтал. А сейчас на машине ездит, с приличными людьми ручкается, деньги хорошие поднимает. Молчишь? Потому что правду говорю, вот и молчишь. Есть чмо позорное, а есть мы. Иного не дано, Ленка. Либо ты по ту сторону, либо по эту. Либо ты ебешь, либо ебут тебя.
- Выбор всегда есть.
- Ну. Я свой сделал. Меня моя жизнь устраивает. Родаки твои только губы дуют. Не догоняют, что мир меняется. Да так, что им и их принципам средневековым скоро места не будет. Для них я хуевый, да? Да. Они тебя лучше Мурзику условному сплавят, который говно из унитазов выгребать учится, чем разрешат со мной гулять.
- Их тоже понять можно, - вздохнула Ленка. – Они всегда по правде жили.
- Правда у каждого своя, родная, - перебил ее я. – Ладно. Замнем тему. Пусть каждый при своем мнении останется.
- Ты изменился, - вновь повторила Ленка. Я промолчал. И молчал всю дорогу до дома, предпочитая наблюдать, как хохочут идущие впереди Машка и Зуб.

В начале лета Афанасий отправил меня и Блоху в область. В одном селе, в сорока километрах от города, хороших людей заинтересовал один живописный участок. Проблема, как и всегда, была в хозяевах, полезших в залупу и отказавшихся этот участок продавать. На старый, покосившийся дом всем, ясен хуй, было плевать. Ценность представляла земля и природа, эту землю окружавшая. С одной стороны начинался лес, а с другой находилось озеро. Идеальное место для отдыха. Тихое, красивое.
- От такого бы и я не отказался, - хмыкнул Блоха, когда мы выбрались из раскаленного нутра моей «восьмерки». В воздухе пахло цветами, молоком и далеким дождем, который скоро накроет изнывающую от зноя землю. Об этом говорили свинцовые тучи на горизонте, приближавшиеся к нам с небывалой быстротой.
- Халупу снести и новый дом поставить. Вообще заебись будет, - согласился я. На миг мелькнула мысль, что неплохо было бы осесть в таком месте когда-нибудь. Сытым, довольным… с Галкой и тремя детишками. Мысль ударила в голову холодным хлыстом, заставив меня вздрогнуть. Хмыкнув, я потянулся за сигаретами и чуть погодя отдал пачку Блохе. – Чо, пойдем?
- Ща пацанов дождемся. Емеля двух своих прислать обещался. Если хозяева снова в залупу полезут.
- Понял. Миндальничать не будем?
- Не, Макс. Некогда. Там уже техника на низком старте, материалы все закуплены. Ждать никто не собирается, - выпустив струйку дыма, ответил Блоха. – Быстрее разъебемся, быстрее домой свалим.
- Не поспоришь, - согласился я и, прищурившись, посмотрел в сторону дороги. К дому неслась черная «бэха», явно диковинная в таких краях. – Этих ждем?
- Походу, - кивнул Блоха, стреляя окурком в кусты.

Из «бэхи» выбрались два крепких пацана с одинаковыми квадратными лицами, и одинаковыми короткими стрижками. Репа и Гусь, представил их мне Блоха. Я молча кивнул, пожимая пацанам руки. Блоха же, не теряя времени, быстро ввел их в курс дела.
- Короче, пацаны, - вздохнул он, утирая пот со лба. – Заходим вчетвером. Сначала мы с Потапом беседу ведем. Если хозяева говниться начнут, ваш выход. Все понятно?
- Более чем, - коротко кивнул Гусь.

Хозяева, в лице двух крайне неприятных ханыг с красными, испитыми лицами, ожидаемо полезли в залупу, когда Блоха выдвинул им щедрое предложение о покупке участка уважаемым человеком. Дюжий мужик плюнул на пол, услышав цену, но Блоха на его финт никак не отреагировал. Только кротко улыбнулся и кивнул нашим сопровождающим.
Мы ждали их во дворе. Я молчал, рассеянно смотря на зеркальную гладь озера. Блоха загадочно улыбался, прислушиваясь к глухим крикам, доносящимся из дома. Репа и Гусь свое присутствие отрабатывали по полной и очень скоро им удалось убедить хозяев, что это не тот случай, когда стоит говниться.
Ханыг отвезли в центр села, где нотариус быстренько, за определенную мзду, зарегистрировала сделку. Деньги вообще позволяли обойтись без лишних проволочек. Все решало их количество и твое мастерство убеждения. Нотариус быстро поняла, что спорить с улыбающимся Блохой явно не стоит, о чем красноречиво говорили и избитые ханыги, и мрачные Репа с Гусем, стоящие в дверях. Правда задержаться в селе нам все-таки пришлось. С неба хлынул небывалый ливень, разом превративший все дороги в глиняное месиво. Блоха, конечно, поворчал, но в итоге сменил гнев на милость, когда нам удалось найти не только гостиницу, но и магазинчик рядом с ней, где продавали вполне приличное бухло. Один хуй ждать до завтра, когда приедет новый хозяин участка. Так чего бы не провести время весело. Репа и Гусь быстро осоловели от съеденного и выпитого, после чего удалились в свой номер, а мы с Блохой, привычные к бухлу, продолжили гудеть.

- Слушай, Антох, вопрос у меня есть к тебе, - вспомнил я, мусоля во рту подвявшую дольку лимона.
- Ну, валяй, - благодушно разрешил Блоха.
- А ты как с Афанасием познакомился? Я-то понятно, мы соседи как-никак. А ты вообще с Речки.
- Долгая история.
- Ну, мы тут один хуй до завтра. Скрась вечер рассказом. Один хуй делать нечего, кроме как бухать.
- Ну, можно блядей пойти поискать, - хитро улыбнулся Блоха, но я так просто слезать с него не собирался.
- Не спрыгивай. Чо мы, чужие друг другу, что ли?
- Ладно. Ты ж не отстанешь, - кивнул он, наливая в стакан коньяк на два пальца. Коньяк был дрянным, но на безрыбье и рак – щука. К тому же после пары порций пошел, как надо, принося хмель и расслабленность. – Короче, в девяносто втором я на малолетку залетел. По глупости. Мужичка одного стопорнул в подъезде, шапку норковую снял и налик подрезал. Шапку я знакомому скинул за полцены, ну и как полагается, решил это дело отметить. Когда в себя приходил на хате у подруги, меня там повязали. Мужичок-то непростой оказался. Замдиректора мясокомбината областного. Шапку его барыга менту знакомому толкнул, а там и хозяин объявился. Ну, суть да дело, вышли на меня быстро. Так, попрессовали малость, да путевку оформили в места не столь отдаленные. Мамка помочь попыталась, деньги следакам давала, да хуй там плавал. Ну, она к Герцогу обратиться решилась. Он тогда в силе был. С ним все считались. И барыги, и менты. Короче, удалось малой кровью отделаться. Три года дали. Вообще пустяк, сам понимаешь.
- Ага, - задумчиво обронил я, закуривая сигарету. Блоха тоже потянулся к пачке и, закурив, продолжил.
- Я одним вопросом долго задавался. С чего бы Герцогу за меня впрягаться? И откуда мамка его знает. Оказалось все, как в кино индийском. Батя мой настоящий Герцогу братом приходится. 
- Пиздишь, - рассмеялся я, но Блоха смех не поддержал и упрямо мотнул головой. – Серьезно? Афанасий – твой дядька?
- Ага. Двоюродный. Мамка с батей моим гуляла как-то, ну и залетела по молодости. А батя так-то уважаемым человеком был. Такому детей иметь не полагалось. Потому он в отказ пошел. Но за мной присматривал. Деньгами мамке помогал, пока от тубика на нарах не загнулся. Ладно, их мутки – это их мутки. Мне похуй. Те три года на малолетке тем еще Адом оказались. Беспредельщиков там, Макс, много. Выжить – это полдела. Куда важнее человеком остаться. Ты знаешь, запах мокрых носков, кислятиной воняющих, я до сих пор чую, когда батарея перегревается. Такой сырой, мерзкий — как в карцере. Хуже, наверное, ночь на малолетке. Это не темнота, это звук. Скрип железа, всхлипы, визг металла о плитку, шорох пакетов. Кто-то дрочит, кто-то во сне дурным кричит. Я год спиной к стене спал. Чтобы никто на очко мое не покусился. Охрана меня раз двое суток в толчке держали. Когда я быканул на одного из них. До сих пор от запаха хлорки блевать тянет. Потом привык. Драки, доебы, изнасилования — это не страшно. Страшно — когда смотрят на тебя, как на пустое место. Ну, да ладно… Когда откинулся, Герцог меня под крыло свое взял. Работу дал, по закону жить научил. Родная кровь, как-никак. С той поры под ним и хожу.
- В натуре, кино индийское, - улыбнулся я. Блоха хохотнул и снова плеснул в стакан коньяку.
- Одно скажу точно. Если Герцог на тебя внимание обратил, то ты, блядь, особенный. А потому держись за это и доверие его не подрывай. Уважением таких людей не принято разбрасываться. Утолил твое любопытство?
- Более чем, - кивнул я.
- Ну, будем тогда, - поднял стакан Блоха. – А теперь пошли блядей искать. Любви мне хочется. От мыслей о малолетке нутро холодом сводит.
- Ну, погнали.

Найти блядей в селе не сложнее, чем найти бутылку самогона. На школьном дворе мы обнаружили пьющих пиво девчонок, которые с радостью приняли приглашение Блохи переместиться в номер и бухнуть коньячка. На двух мрачных пацанов позади нас никто не обратил внимания. Кроме, конечно же, местных пиздюков, сразу же утративших желание доебаться до городских. Невыспавшиеся Репа и Гусь, которых Блоха вытащил из постелей, поначалу хотели дать тому пизды, но услышав про блядей, сразу передумали. Ну а еще через час старая гостиница ходила ходуном от стонов. Бухло стирает стеснения и лишает людей приличия, оголяя в них самые гнусные качества. И Блоха воспользовался этим по полной. Я же довольствовался слюнявым минетом, который мне оформился рыхлая девчонка с отвисшими сиськами. Кончив, я развалился на диване и с улыбкой смотрел, как тощая жопа Блохи подпрыгивает на очередной счастливице, которой перепала толика любви. Утомился Блоха только к утру и, выгнав зевающих девчонок, увалился спать с чистой совестью.

В город мы вернулись только ближе к вечеру следующего дня, когда дороги подсохли достаточно, чтобы машины смогли выехать на трассу. Домой возвращались с улыбками. Улыбался Блоха, без стеснений дрыхнувший на заднем сиденье моей «восьмерки». Улыбался и я, радуясь тому, что очередное дело прошло успешно и без лишнего геморроя. Однако улыбка пропала с моего лица, когда я въехал во двор и увидел карету «скорой помощи», стоящую возле первого подъезда. Там, помимо соседей, терлись и наши пацаны. Я увидел Зуба, который растерянно мерил шагами площадку перед подъездом, Жмыха, сидящего на бордюре на корточках, как нахохлившийся воробей, и заплаканную Машку.

- О, Потап, здорово! – подлетел ко мне Зуб, когда я вышел из машины и подошел к стоящим людям.
- Чо тут? – коротко спросил я, вытаскивая пачку сигарет. – Бабка какая преставилась?
- А, ты ж не в курсах, - покраснел тот, переглянувшись со Жмыхом.
- Нет, не в курсах. По работе с Блохой в область мотался, - нетерпеливо перебил его я. – Ну, не тяни кота за мудя. Чо тут случилось?
- Так, Ленка…
- Ленка? – побледнев, нахмурился я. Зуб снова покраснел и замолчал. – Чо с ней?
- Рядом с промкой утром нашли, - ответил за него Жмых. – В кровище вся, платье порвано, между ног… тоже порвано. Говорят, что изнасиловали ее, Макс. Жестко вроде. Скорая уже час тут стоит.
- Кто? – буркнул я. – Известно?
- Пока нет, - вздохнул Зуб. – Следаки тоже там.
- Маш! – позвал я соседку. – Поди сюда… Да, не реви. Успокойся. Чо случилось, расскажи?
- Мы с Леной вчера к Верке ходили, - всхлипнула та. Глаза красные, опухшие. Губы дрожат, как и руки. – На день рождения. Вечером прогуляться пошли, да Ленка домой заторопилась. Пацаны ее проводить предложили, а она… отказа-а-алась.
- Так, тихо. Чо дальше, - перебил я очередной всхлип Машки.
- А утром ее дворник у промки нашел. В крови всю. Изодра-а-анную.
- Наши не могли, - мрачно ответил Зуб. – Ленку все тут знали.
- Не факт. На промке и залетных дохуя, - мотнул головой Жмых.
- Короче, пацаны, - тихо осадил их я. – Походите сегодня-завтра по району. Не спрашивайте. Слушайте. О таком молчать не будут. Найдется блядь, которая лишнего спизданет. Малого тоже зацепите и в курс дела введите. Сами не лезьте. Слушайте, а потом мне расскажете, чо узнали.
- Сделаем, Макс, - кивнул Зуб. – Ленка… она ж своя. Как тут иначе.

Когда из подъезда санитары вынесли носилки с лежащей на них Ленкой, сердце против воли замерло. Я видел ее лицо, которое покрывала мертвенная бледность. Видел бессмысленный взгляд, смотрящий в затянутое облаками небо. Видел руки, все в синяках и кровоподтеках. За санитарами из подъезда вышли Ленкины родители, постаревшие, кажется, лет на десять. С черными лицами, бесцветными, выплаканными глазами. Заткнулись даже бабки у подъезда, со страхом смотря на растерзанную девчонку, лежащую на носилках. Девчонку, которая еще вчера улыбалась, а сейчас от нее осталась лишь оболочка, в которой каким-то чудом удерживалась жизнь.
- Не положено! – рявкнул стоящий возле машины «скорой» пузатый мент, когда я протиснулся вперед.
- Нахуй иди, - процедил я.
- А, ну это… не чуди, малой, - стушевался мент, отступая в сторону. Сжав зубы, я коснулся холодной руки Ленки и вздохнул, когда она вздрогнула. В зеленых глазах полыхнула боль и ужас.
- Кто ж с тобой это сделал, родная? – тихо спросил я, так и не получив ответа. Неподалеку снова заплакала Машка, уткнувшись в грудь мрачному Зубу. Жмых смолил одну сигарету за другой и растерянно смотрел вперед, витая в одному ему понятных мыслях. Наконец он выбросил окурок, хлопнул Зуба по плечу, и пацаны отправились выполнять мою просьбу. Через пару дней я узнал, кто изнасиловал Ленку. И радостным это открытие определенно не было.

Малой, Зуб и Жмых заявились ко мне домой следующим же вечером. Уставшие и злые. Я захватил сигареты и вышел к ним в подъезд, после чего мы поднялись на пару этажей выше, подальше от лишних глаз и ушей.
- Ну, надыбали чо? – нетерпеливо спросил я, чиркая зажигалкой.
- Пельмень, - хрипло ответил за всех Малой.
- Чо? – вытаращил я глаза. Новость и впрямь была неожиданной. – Уверены?
- На все, блядь, сто, - кивнул Зуб. – Пацанов своих знакомых подпрягли. Один из них, Шуба… ты его не знаешь, спизданул, что Пельмень похвалялся, как позавчера на промке бабу одну по кругу пустили.
- Пидор, - коротко добавил Жмых, почесав нос. – Хмурым вмазался и в притоне блевотнинском все всем выложил. Трое их было, Макс. Пельмень, Гвоздь и Баран. В край ебнулись, раз на своих полезли…
- Чо еще узнали?
- Пельмень похвалялся, что Ленку качественно развел. Предложил до дома проводить с пацанами. Она ж его знала, в одном дворе живем, как-никак, - продолжил Жмых. – Ну, а когда мимо промки проходили, они ей по голове дали и к себе утащили. А там… ну, сам уже знаешь.
- Короче, они ее мало того, что по кругу пустили, - вздохнул Малой, - так еще и… ну, в жопу, короче, когда она сознание потеряла. Порвали там все… ужас.
- Где эта сука сейчас? – спросил я.
- У Клопихи на хате.
- Понял. Вы со мной?
- Обижаешь, - вздохнул Зуб. – Ленка… она ж своя.

О притоне Клопихи не знал только ленивый. Адреса у таких мест нет. Только имя. Подъезды открытые, в них входишь, как в открытый гроб. Держала притон вечно угашенная тетка, потрепанная жизнью. При ней постоянно крутился пацаненок, которого она продавала любому желающему за дозу. В этом притоне можно было без проблем вмазаться, чем угодно. Лишь бы деньги были. Ну а сколько оттуда вывезли вперед ногами, со счета собьешься. Так что не было ничего удивительного, что Пельмень с дружками обитает в подобном месте. Если уж садишься на хмурого, то перестаешь быть человеком. В твоей жизни остается одна страсть. До самой твоей смерти.
К притону мы подъехали на моей машине, причем пацаны без моих напоминаний надыбали себе пару арматур и, судя по мрачным лицам, были готовы пустить их в ход в любой момент. Конечно, пусть злость и гасила здравомыслие в моей голове, я все же отдавал себе отчет в том, что делаю. Убивать Пельменя никто не собирался. Его надо было наказать. И наказать так, как на районе умеют делать лучше всего.
Обшарпанную дверь на втором этаже Малой выбил с ноги и, не церемонясь, стеганул арматуриной по спине плешивого типа, сидевшего рядом с дверью. Тот заскулил, как побитая собака, но на него никто не обратил внимания. Я прошел коридор и заглянул на грязную кухню. Убогая комнатушка, обои серые, в разводах, как лёгкие на рентгене. Потолок в копоти и потеках разной дряни. Окна заклеены картоном, сквозь щели сочится свет — не дневной, а какой-то мучительно-больничный, как будто лампа догорает где-то в чужой палате. Пол липкий. Не от сахара — от бухла, мочи и пролитого ацетона. Повсюду говно, какие-то стремные пакеты, воняет травой и мочой. Под столом с улыбкой спал чумазый мальчонка, обнимая дородную бабищу, которая пускала тягучую слюну себе на руку. Бера рассказывал, раньше тут кошка жила. Измученная, вечно голодная. Говорят, её сожгли просто так, потому что «плакала и жрать просила». Сейчас животные не заходят. Остались только твари. Разбитые голоса, как радиопомехи: «ещё пятку… ща погодь… у тебя вена ушла… не дышит он…». Это не просто притон. Это место, где человек распадается на молекулы, и каждый грамм этого воздуха — как тень чьей-то души, сожженной в грязной ложке. Здесь не говорят, не плачут, не просят. Здесь ждут дозы, а потом становятся частью этого уродливого места. Без имени. Без последнего вдоха. Просто — щёлк. И всё.

- Животные ебаные, - процедил Жмых, ныряя в гостиную. – Макс, он тут. С Бараном.
- О, Потап, здаро… - Пельмень не договорил, потому что я, подскочив к нему, саданул кулаком по скуле. Малой ударил ногой в грудь Барана, когда тот попытался вскочить.
- Лежи, сука, - приказал Малой, наставив на Барана конец арматуры. – А то я тебе башку проломлю.
- Потап, ты попутал нах… - и снова Пельмень не договорил, получив по рыхлой роже кулаком. Коричневые мешки под глазами и болезненно желтушная кожа явно говорили, что на хмуром он сидит уже давно.
- Чо, бабу огуляли, значит? – неприятно улыбнулся я. В глазах Пельменя блеснул страх. – Ага, догоняешь, о чем речь. По кругу пустили, сука?
- Бля, Пота… - еще один удар. Хлесткий, презрительный. Сердце радостно забилось, когда нос Пельменя чавкнул и на грязный пол упали капли крови. – Су-у-ука…
- Заткнись, - велел я, влепив Пельменю пощечину. – Чо, припоминаешь, а?
- Бля, ну попутали, Потап…
- Не, вы не попутали. Вы охуели в край, пидоры, - перебил его Зуб. – Это ж Ленка, блядво ты ебаное. Я с ней с первого класса вместе. Портфель ей носил, а ты…

Я не стал останавливать Зуба, который вымещал на Пельмене всю свою злобу. Остальные обитатели притона испуганно помалкивали. Для них такое точно было не в новинку. Они не удивлялись ни скинам, ратующим за здоровый образ жизни, ни тем, кому нарколыги торчали денег. И дня не было, чтобы кому-нибудь в притоне не дали пизды. Грязные стены помнили разное говно и равнодушно молчали, когда на изгаженный дерьмом и мочой пол проливалась кровь.
- Все, хорош, пока, - встрял я, отпихивая Зуба в сторону. – Тащите этих пидорасов вниз. Покатаемся немного.

Пельмень и Баран порядком струхнули, когда поняли, что везут их в промку, где они еще недавно измывались над бедной Ленкой. Отпизженного Барана связали и сунули в багажник, а Пельмень оказался зажат между Малым и Зубом и всю дорогу тихонько поскуливал, щупая разбитое лицо. В подвал, где все и случилось, Пельмень шел с лицом приговоренного и испуганно вздрагивал, когда в спину прилетал чей-нибудь кулак.
- Чо, тут, значит, развлекались? – мрачно спросил я и, закусив губу, посмотрел на пятна крови рядом с продавленным диваном. – Ну, ничо. Мы тоже ща развлечемся. Да, пацаны?
- Еще как, блядь, - хмыкнул Малой, со зловещей улыбкой смотрящий на диван, на котором мирно спал Гвоздь. Он чуть подумал и, замахнувшись, обрушил арматуру на спину спящего, перепугав того до одури.
- Ай! – скрипуче взвыл Гвоздь, закрывая голову руками.
- Ничо, родной, ничо, - гадко улыбнулся Малой, поддавая тому ногой под жопу. – Я только начал.

Пиздили Пельменя, Гвоздя и Барана жестоко. Когда кто-то из моих пацанов уставал, его место занимал другой. Били кулаками, били арматурами, били ногами, не обращая внимания на крики. Но в промке на крики похуй. Ленка, наверняка, тоже кричала. Молила ублюдков остановиться. И видела лишь их голодные улыбки, чувствовала их грязные пальцы, рвущие платье на части. Мои пацаны это понимали, что лишь увеличивало их злобу и уставшие мышцы снова наливались силой.
- Как ты мог, а? – прошептал Зуб, скривив лицо. Он ударил скулящего Пельменя под дых и неожиданно заплакал. – Она ж своя была… С первого класса вместе. Я ж любил ее… Су-у-у-ка!
- Покури, Сань, - встрял я, отодвигая его в сторону. Никому в голову не пришло предъявить Зубу за слезы. Все, что случится в эту ночь, останется только между нами. Слишком уж много злобы бурлило в нас. И ее надо было выпустить.  

Утром мы покинули промку, оставив в подвале троих отпизженных до неузнаваемости уебков. Молча доехали до двора и так же молча расселись на лавочке под укрытием кустов сирени. Пиво, которое откуда-то притаранил Жмых, не приносило облегчения, и я принес из машины бутылку водки, забытую там Блохой.
- Мало мы их отпиздили, - скрежетнул зубами Малой. Зуб согласно кивнул и задумчиво посмотрел на свои сбитые костяшки.
- Блудняк нам тоже не нужен, - мотнул я головой. – Или ты убить их собрался?
- А если и так? – с вызовом спросил Малой и неожиданно поник. – Не, ты прав, Макс. Сдохнуть для них – это слишком легко.
- Жить они должны, - кивнул Жмых. – Если смогут. Слухи быстро до людей дойдут.
- Только Ленке от этого радости мало, - тихо добавил Зуб. – Ее ж по кругу пустили…
- Так, хорош, Саня, - жестко перебил его я. – Лучше выпей, пока лишнего не сказал.
- Ты сам все прекрасно понимаешь, Макс, - криво улыбнулся Зуб. Я вздохнул и молча кивнул, соглашаясь с тем, что он так и не озвучил. Прежней жизни больше не будет. Как не будет и прежней Ленки. Гордой, недоступной, своей…

Ленка вернулась из больнички через две недели. На улице вовсю жарило июльское солнце, гудели одуревшие от зноя насекомые и обмахивались самодельными веерами на лавочках бабки-соседки. Ну а когда Ленка впервые вышла из подъезда в сопровождении своей мамки, жизнь двора сразу же остановилась. Прекратились разговоры и крики пиздюков, гонявших мяч в коробке. Оторвались от домино и шашек деды на столиках в тени лениво шелестящих берез. Все смотрели на худую, бледную девчонку, которая бесплотной тенью прогуливалась по дорожке, смотря себе под ноги. Я тогда возился во дворе с машиной и, увидев Ленку, закусил губу. Не такой я ее помнил. Сейчас передо мной был настоящий скелетик, обтянутый желтой кожей.
- Здрасьте, теть Марин, - вздохнув, поздоровался я, когда Ленка и ее мама поравнялись со мной.
- Здравствуй, Максим, - тихо ответила теть Марина. Черными кругами под глазами она могла посоревноваться с любым нариком, вот только жизнь из нее выпил далеко не «хмурый», а те, кто его потреблял.
- Привет, Лен. Как ты?
- Привет, - чуть заторможенно ответила она. – Голова болит немного.
- Неудивительно, - буркнул я. – Вы ж в самую жару вышли погулять. Воды хотите? Только-только из крана набрал. Еще не успела нагреться.
- Ох, это можно, - криво улыбнулась Ленкина мама. Я скосил глаза и, увидев, что она держит дочь за руку побелевшими пальцами, вздохнул.
- Садитесь, теть Марин. Успеете еще нагуляться. Хотите, музыку включу?
Ленка неожиданно вздрогнула и в глазах ее блеснула боль.
- Понял. Обойдемся, - поспешил извиниться я. – Погода сегодня шик, а? Самое то сейчас на речку.
- А ты чего тут? – тихо спросила Ленка. Она избегала смотреть мне в глаза, отчего становилось еще больнее.
- Да движок стучит. Перебираю вот, - указал я грязным пальцем на внутренности своей «восьмерки».
- Лен, может лимонада купим? – спросила тетя Марина, заметив, как Ленка нахмурила брови.
- Да, можно, - чуть подумав, кивнула она. – Ты купи, а я тут посижу.
- Не бойтесь, теть Марин. Все хорошо, - кивнул я, заметив, как та напряглась. – Вы ж меня знаете.
- Все хорошо, мам, - подтвердила Ленка. – Это Максим. Просто Максим. Купи «Колокольчик», хорошо? Холодный только.
- Конечно, родная, - вздохнула теть Марина и бросила в мою сторону настороженный взгляд. Я не винил ее. Пельменя она тоже «знала», а рана, нанесенная обдолбанным ублюдком, была еще сильна. – Я быстро.
- Теть Марин, можете мне сигарет взять? – улыбнулся я, протягивая ей наличку. Она кивнула и, взяв деньги, сунула их в карман сарафана. – Синий «Винстон».

- Я думала, что ты тоже сделаешь вид, что меня нет, - тихо произнесла Ленка, когда ее мамка скрылась за углом дома.
- И зачем мне так делать? – нахмурился я. – Ты чо, прокаженная, что ли?
- Типа того, - робкая улыбка вновь тронула тонкие бескровные губы Ленки. – Чумная теперь.
- Хуйню не неси, Трофименко, - фыркнул я. Теперь в улыбке Ленки прибавилось тепла.
- Ко мне никто не приходил, - чуть подумав, добавила она. – Когда я в больнице была. И потом.
- Да понимали все, что тебе нелегко сейчас, вот и не тревожили, - ответил я, но Ленка мой ответ проигнорировала, мотнув головой.
- Раньше Маша каждый день забегала. Верка звонила постоянно, - ее голос надломился и в нем снова зазвучала боль. – А теперь нет. Сашка раньше улыбался, а тут увидел, глаза опустил и в другую сторону пошел. Ты тоже скоро таким станешь. А то, что люди подумают? С чумной водишься.
- Похуй мне, кто там и что подумает.
- Неправда, - вновь улыбнулась Ленка, поправив выбившуюся прядь за ухо. Она на миг замялась и поджала губы. – А это… это ты их так?
- Я.
- Могла бы и не спрашивать. Ко мне следователь в больницу приходил. Фотографии показывал. Говорил, что избили их. Сильно. А одному… одному арматуру в… - она замолчала и ее резко передернуло от отвращения. – Папа сказал, что заявление подавать не будем.
- Чего, блядь? – возмущенно спросил я, заставив Ленку вздрогнуть.
- Смысла нет, - пожала она плечами. – Все равно отмажут. А деньги… Что с них возьмешь? Да и не нужны они мне, их деньги.
- Неправильно это, - хмыкнул я, вытирая руки об тряпку. Затем, закурив, присел рядом с ней на лавочку.
- Осторожно, а то запачкаешься, - криво улыбнулась она.
- Треснуть бы тебя, да сломаешься же, - вздохнул я.
- Уже сломанное не сломаешь повторно, - снова улыбнулась Ленка. – Оно же и так сломанное, глупенький. Ладно, вон мама идет. Ей и так досталось. Давай сменим тему.

Купить мои книги можно на Литрес.
И в сообществе ВК.

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.

- Что о Блохе думаете? Юноша он сметливый и умный, по понятиям живет и в нем я уверен. В качестве подсадного сгодится.
- Можно, в целом. На кредитах он себя хорошо показал. Получается, хату на него переписывать будем в случае успеха?
- Не совсем. Человека нужного он вам предоставит, - улыбнулся Афанасий. – С Блохи взятки гладки. В случае чего он в тень уйдет и в ней растворится. Ищи тогда концы, покуда не осатанеешь. Свой человечек в органах у меня тоже есть. Проследит, чтобы бумаги все были надлежащим образом оформлены.
- Хорошо, - кивнул я. – Тогда, как с Ветераном потрещим, я к вам забегу. Расскажу, что и как.
- Обязательно, Максим. Держите меня в курсе всего. Все ж дело это хлопотное и в чем-то рискованное. Мне наперед все ходы знать надо. Чай не шахматы, где время на подумать есть.
- Договорились. Еще партеечку?
- Как иначе. Ваши белые, - согласился Афанасий, поворачивая доску белыми фигурами ко мне.

Вписать в предстоящее дело я решил двоих. Зуба и Жмыха. Кандидатура Малого тоже рассматривалась, но Афанасий мягко дал понять, что пока брать его не стоит. Своему соседу я верил, поэтому ближайшим вечером закупился пивом и обрисовал пацанам в промке свою задумку. Жмых, как и Зуб, согласились без раздумий. Все ж взрослая жизнь денег требовала, а пацаны давно сухари сушили, промышляя мелочевкой, щипая залетных. Им я, в случае успеха, решил дать по пять процентов. Себе оставлял двадцать пять на правах старшего. Пацаны ерепениться не стали и с предложением согласились. Ну а на выходных мы наведались к Ветерану, предварительно купив пять бутылок паленой водки в ларьке и одну бутылку, нормальную, взяли для себя. Поить Ветерана хорошим бухлом никто не собирался. Его роль маленькая. Напиться, отдать нам хату и отъехать куда подальше.

О Ветеране на районе не слышал только ленивый. Но за звучным погонялом скрывался серый и ничем непримечательный Ленчик Пальчиков. Конечно, он отслужил в начале девяностых в армейке, откуда вернулся отбитым наглухо пиздаболом, любившим рассказывать сказки о том, где он служил, и в каких конфликтах принимал участие. Поначалу ему верили и даже жалели, покуда не вылезла неприглядная правда. Ленчика спалили настоящие ветераны-афганцы, которым он задвигал любимую им сказку о штурме дворца Амина. Вывели на чистую воду пиздабола легко, а потом с наслаждением отхуярили до бурого цвета. Новость о том, что ветеран-то оказался фальшивым, быстро расползлась по району, но самого Ленчика это не смутило. Он искренне верил в свои сказки, демонстрировал желающим фотографии, купленные по случаю на блошином рынке и выдаваемые за его личный архив. Порой пиздабольство Ленчика заходило слишком уж далеко, и он вновь получал пизды от тех, кто действительно стоптал не одну пару кирзачей в Афгане или принимал участие в новогоднем штурме Грозного. Устав получать пизды, Ленчик начал травить байки, что служил на флоте, но и это не прокатило. Все уже знали, что он обычный брехун и, посмеиваясь, слушали сказки лже-ветерана. Впрочем, это не мешало Ленчику на девятое мая выходить на улицу в застиранной форме, увешанной разнообразными наградами, опять же, купленными на блошином рынке у тех, кому были нужны деньги. От дома, правда, Ленчик старался не отходить, потому как могли предъявить за ордена и медали, а там и вероятность снова огрести пиздюлей была довольно некислая.

Мы завалились к нему в гости в субботу. Я, Зуб, Жмых и Блоха. Ленчик, одетый по случаю в камуфляжные шорты и растянутую тельняшку, обрадованно схватил пакет с водкой и умчался на кухню, чтобы сунуть теплые бутылки в морозилку. В кастрюле уже побулькивали пельмени, а на столе стояло ведерко с кислой капустой, которую Ветеран предпочитал засаливать самостоятельно. Ну, тут спору не было. Что-что, но капустка у него была отменной. В меру соленой, в меру сладкой и до одури хрустящей, самопроизвольно наполнявшей рот тягучей слюной.
- А ты кто? – поинтересовался он у Блохи и потер начавший желтеть синяк под глазом.
- Блоха, - улыбнулся тот, склонив голову. – Свой я. С района.
- Служил?
- Не. В других местах жизни учился, - усмехнулся тот.
- Только армия делает из пацана мужчину, - со знанием дела пробормотал Ветеран, явно обрадованный тем, что уличить его в пиздабольстве будет некому. – Ну, айда на кухню, пацаны. Ща пельмени сварятся, выпьем и поговорим за жизнь. За водочку отдельное спасибо. Это мы уважаем.
- Конечно, - улыбнулся я. – Приличного человека как не угостить-то.

Ветеран быстро перебрал с водкой и завел свой длинный монолог о том, где якобы воевал, украшая рассказ красочными подробностями. По лицу Блохи становилось понятно, что эти рассказы он ни в хуй не ставит. И более того, презрение, которым сочился его взгляд, могло бы заткнуть любого. Но не пьяного Ветерана, оседлавшего любимого конька. Впрочем, хозяина хаты никто не перебивал. Только вежливо угукали, когда Ветеран прерывался, чтобы влить в себя очередные сто грамм паленки. Ну а когда градус повысился настолько, что вместо боевых приключений рассказ сместился в сторону одиночества Ветерана, в дело вступили мы с Блохой. Зуб, пользуясь моментом, слинял в туалет, устав от сказок. Я его не винил. Запиздеть Ветеран мог любого. Но только не Блоху.
Мне всегда было интересно, сколько ему лет, но сам Блоха загадочно отмалчивался, стоило хоть кому-то поднять этот вопрос. Он запросто мог быть и нашим ровесником, и тридцатилетним мужиком с лицом младенца. Выдавали его только глаза. Холодные, сосредоточенные, отчасти злые. Явно говорившие о том, что жизнь Блоха повидал во всей своей красе. Но очень скоро я мысленно поблагодарил Афанасия, который подписал его на это дело. Язык у Блохи был подвешен, как надо. Кроил он так, что не поверить ему было невозможно. Через полчаса Ветеран воспылал к Блохе братской любовью и, открыв рот, слушал лившуюся ручейком речь, порой утирая ладонью слезящиеся глаза.

- Дурогон, - резюмировал Блоха, когда Ветеран отправился в туалет, чтобы облегчить раздутый мочевой пузырь. – Надуть такого – плевое дело.
- Чо думаешь? – поинтересовался я, закуривая сигарету.
- На уши присесть удалось. Сам видишь, - улыбнулся Блоха, став похожим на маленького, хитрого хорька. – Еще пару раз наведаемся и обработаем, как надо. Клиент нам сам ключи от своей хаты отдаст, бля буду. Даже не верится, что такого лоха никто в оборот не взял. Он, блин, не тепленький, а горячий. Хоть ща в духовку со всеми потрохами.
- Торопиться не надо, - встрял Зуб. – Если смекнет, что дело нечисто, сразу сольется.
- Не ссы, малой, - вновь улыбнулся Блоха. – Соскочить не получится. Крючок он уже заглотил, как рыжая Сара елдак. Так, ша! Воду вон спустил. Ща вернется. Так что слушаем, пацаны, и поддакиваем.
- Накрывает его болтовня похлеще дурмана, - вздохнул я, стряхивая пепел в пустую банку из-под сметаны.
- Чо есть, то есть, - согласился Блоха. – Но хули делать, Потап?

К Ветерану мы наведывались еще не раз, но чаще всего у него бывал именно Блоха, в котором наш сосед нашел то, чего не находил у других. Благодарного слушателя и брата по разуму. Блоха терпеливо слушал армейские мудрости, крыл без стеснения хуями тех, кто Ветерану не верил, и видел в нем человека, а не пиздабола, как остальные. Пусть Зуба поначалу такое немного нервировало, но очень скоро он сдался, понимая, что Блоха вряд ли нас кинет. Все же он был человеком Афанасия, а Афанасию я верил, как себе.
Со временем мы с Блохой перешли к агрессивной тактике. Блоха, как бы невзначай, начинал рассказывать страшилки о бандитах, которые отжимали хаты у несчастных ветеранов. Сетовал на то, что Ветеран живет один и за ним никого нет. Предлагал свою помощь, если кто надумает к нему лезть. И медленно проникал в разум юродивого пиздабола. В один из субботних дней Блоха так упоил Ветерана, что тот ничего не соображал. Только пьяно кивал, слушая медовый голосок своего нового друга. Такого заботливого и понимающего.
- Сам секи, Лень, - притворно вздохнул Блоха, наливая Ветерану водки. – Ты ж один живешь. Мамка твоя, Царствие ей Небесное, ушла давно. А времена нынче неспокойные. Вон у братана моего с Речки хату взяли и отжали. По беспределу. А он так-то тоже служивый. В Чечне был. Летехой. Может знаешь его? Витя Смирнов.
- Знаю, - важно соврал Ветеран, даже глазом не моргнув. – Неужель его обобрали?
- Нет в людях совести, - кивнул я. – Хорошо, что пацаны способ нашли, как беспредельщиков остановить.
- Способ? – осоловело переспросил Ветеран. Язык ворочался в его рту тяжело и медленно. А глаза не могли толком сфокусироваться на наших лицах.
- Ага, - продолжил Блоха. – Мы чо придумали-то? Те, кто у нас одиночки, они ж уязвимые самые. А ну как придет к ним кто, наедет и обманет, а? Вот мы с братанами решили, что надо квартиры таких пацанов на своих переписать.
- Типа кто захочет отжать хату у хозяина, сделать это не сможет, сечешь? – спросил я Ветерана. Тот снова кивнул, пытаясь поймать ускользающую мысль. То, что его здравомыслие давно уже сладко спит на дне, он явно не понимал, иначе бежал бы от сладких речей Блохи, как от огня. – Свои своих не кидают. Да и бандосам этим ничо сделать не удастся.
- Уйдут не солоно хлебавши, - подтвердил Блоха. – Я чо думаю, Лень. Давай мы твою хату на Макса перепишем. Сосед твой, как никак, свой пацан, ровный.
- Не, - мотнул головой Ветеран, заставив Блоху напрячься. – Не на Макса.
- А чо, у тебя свой кто есть на примете? – играно удивился я. – А чо мы не знаем его?
- Не, нет никаво, - снова мотнул головой тот. – Я чо думаю… думаю, чо. Тебе, Антоша, надо это.
- О, брат, - вздохнул тут же Блоха. – Чем же я такое доверие-то заслужил?
- Хороший ты, человек, Антоша, - зевнул Ветеран. – Был у меня друг в армии. Как ты прям…
- Лень, вернись. Мы тут дело важное обсуждаем, - перебил его я.
- А! Да?
- Ага. Так чо, ты хочешь, чтоб Антоха поверенным твоим был?
- Поверенным, - улыбнулся Ветеран. Слово ему явно понравилось. – Аха. Хачу… Антоша, брат мой. Хороший.
- Ладно, как своему-то не помочь, - чуть подумав, ответил Блоха. В его глазах искрилась радостная хитреца. Не сдержавшись, я улыбнулся и показал ему большой палец. – Тогда погнали, Лень?
- Куда? – вздрогнул тот. – За водкой?
- Не, брат. Сначала к нотариусу. Разгребемся с этим делом, а потом водочкой шлифанем. Или на радостях коньячку купим?
- Коньяк мы любим, - пробасил Ветеран, вызвав у Блохи улыбку.
- Ща Макс такси нам вызовет и сразу поедем. Чо откладывать на потом, да?
- Да. Поихали…
- Момент, господа. Машинку подадим скоро, - хмыкнул я, идя в гостиную, где находился телефон. До меня донеслось бормотание Ветерана, который вновь принялся за свои сказки. Блоха поддакивал ему и делано удивлялся, продолжая отыгрывать роль простоватого друга.

Дарственную удалось оформить без проблем. Нотариус у Афанасия был свой, который закрыл глаза и на пьяного собственника, и на слишком уж подозрительных наследничков. Блоха, зудевший Ветерану на уши всю дорогу, продолжил это делать и дома, подливая радушному хозяину купленный по такому делу коньяк.
Представление мы закончили только тогда, когда получили подтверждение, что квартира теперь официально оформлена на Блоху. Ветерана настолько залили бухлом и сладкими речами, что он нихуя не помнил ни поездку к нотариусу, ни как собственноручно отдал квартиру не Блохе, а Зиятдиновой Алине Равильевне. Поэтому он неслабо удивился, когда через месяц увидел на пороге своей уже бывшей квартиры трех крепких пацанов в одинаковых кожанках и с паскудными ухмылками на лицах. Один из них сунул под нос бумажку, говорящую о том, что Ветерану предстоит освободить занимаемую жилплощадь, которая теперь принадлежит уже некой Ларисе Ивановне Оленевой. И Алина, и Лариса были подругами Блохи, готовыми на все ради своего любовничка. Так он и себя от предъяв будущих отмазал, и меня до кучи. Хуй его знает, кому пьяный Ленчик мог хату отписать. Тем же вечером плачущий Ветеран переехал в гараж во дворе со всеми своими нехитрыми пожитками. Его хату толкнули быстро, сделав все без лишних проволочек, и очень скоро в квартире Ветерана жили другие люди, даже не догадывающиеся о той многоходовочке, которую провернули мы с Блохой. Ну а я порадовался первым крупным деньгам в своей жизни, честно отдав десять процентов Зубу и Жмыху, хоть те практически ничего и не делали.

Порой я проходил мимо гаража, в котором теперь жил Ветеран. Видел и его, сидевшего на пороге, на косенькой табуретке с почерневшим лицом. Он, как и всегда, был в жопу пьян, не узнавал никого и предпочитал молча сверлить взглядом пустоту. Только иногда, перебрав с бухлом, он бегал пьяным по двору, ломился в свою бывшую квартиру и рыдал, когда его забирал наряд, вызванный недовольными жильцами. Было ли мне его жалко? Отчасти. Я отдавал себе отчет, что рано или поздно его квартиру все равно бы отжали. Мы же поступили по совести и не стали забирать у него гараж. Так у Ветерана хотя какая-никакая крыша над головой оставалась. В остальном я очень быстро о нем забыл, сосредоточившись на других возможностях, которых открывалось превеликое множество.
За осень нам удалось провернуть еще два дела. На одно наводку дал Блоха, живший на Речке, второе нашел Зуб, бухавший с однокурсником из шараги на вписке. В обоих случаях жилья лишились конченные ханыги, которых совсем не было жалко. Дом в Блевотне, найденный Зубом, много денег не принес, а вот трешка на Речке, которую надыбал Блоха, солидно пополнила наши кошельки, пусть и пришлось повозиться с жильцами, прочухавшими, что их собираются кинуть. Однако Блоха подорвал знакомых пацанов из окружения Гарри и жильцам ясно дали понять, что залупаться не стоит. На том и порешили. Притон, в котором вмазывались всяким, быстро разогнали, нанятые гастролеры навели бюджетную красоту, и хату пустили на продажу. Но я еще долго с содроганием вспоминал то время, которое пришлось провести среди отбросов, вони и говна, убалтывая угашенного собственника оформить дарственную на квартиру. Однако деньги, как говорится, не пахнут. Заработанное я, по совету Афанасия, частично вложил в недвижку, купив себе небольшую комнату в коммуналке. Остаток потратил на машину, из-за чего постоянно ловил восторженные взгляды местных пиздюков, с завистью смотрящих на мою вишневую «восьмерку». Родителям пришлось соврать, что я устроился на подработку, и о комнате, и о машине они, естественно, ничего не знали. Зато, как мне показалось, крайне порадовались, что дома появились деньги. Шарага, хоть и отошла на второй план, но окончательно заброшена, как Зубом, не была. Большую часть занятий я исправно посещал и успешно сдавал нехитрые контрольные, чтобы меня не выперли на мороз из-за косяков.

Однако первые солидные деньги принесли и первые проблемы. Количество этих самых денег начало стремительно таять и их стало не хватать. Да и как иначе, если большую часть я потратил на машину и комнату, а остальное с чистой совестью пустил на шмотки и хорошую еду. Так или иначе, но мне пришлось отказаться от отдыха и снова пуститься в поиск подходящих вариантов для быстрого и солидного заработка. Один из таких успешно нашелся, когда я играл с Афанасием в шахматы одним осенним, холодным вечером.
- Есть одно дело, Максим, - задумчиво протянул мой сосед, думая над следующим ходом. – Хочу поручить его вам.
- Чо за дело? – коротко спросил я. – Я так-то поистратился малость. Деньги лишними не будут.
- Они никогда лишними не бывают. Чем больше потребность, тем больше нужда, - улыбнулся Афанасий. - В центре есть квартира одна. Двушка в хрущевке на Ленина три. Хозяином там старый маразматик, над которым живет сын одного моего хорошего знакомого. Задумалось мальчику расширить жилплощадь, да вот беда, соседи против. И если на площадке вариантов нет, то есть маза объединить квартиру с квартирой снизу. Лестницу там сделать, ремонт, если вы понимаете, о чем я.
- Понимаю, - коротко кивнул я. – Работаю с Блохой?
- В этот раз один. Дело деликатное и я хотел бы его доверить только вам. Суть его не в привычном разводе.
- Интересно, - улыбнулся я. – И в чем же?
- Фактически, эту квартиру хотят купить, но старик ломит за нее какую-то несусветную цену. Нужно его мягко убедить, что желание обогатиться – это грех.
- Сложно так-то.
- Никто не говорил, что будет легко, - согласился Афанасий. – Но чем сложнее задача, тем ценнее награда, Максим. Помимо того, что я буду вам благодарен, так еще вы познакомитесь с очень приличными людьми. А это в наш век лишним явно не будет.
- Не, я согласен. Не думайте, что сливаюсь. Просто придется хорошенько подумать, как все это провернуть.
- Уверен, вы справитесь, - мягко улыбнулся мой сосед и довольно хмыкнул. – Шах и мат.

Просьба Афанасия, конечно, заставила меня серьезно напрячься. Для начала я, под видом соцработника заглянул к деду в гости с заранее припасенными продуктами: дешевым чаем, печеньем и консервами. Первая разведка подтвердила опасения. Старик был донельзя нудным и развести такого будет ой как нелегко. То чаепитие я запомнил надолго, а когда вышел из квартиры деда, первым делом потянулся за сигаретой, чтобы хоть немного прочистить мозги от обилия ненужной информации. Повторный визит был практически повторением первого, но радостный звоночек все же случился. Дед, как оказалось, верит во всякую чертовщину, пачками выписывает те же газеты, что читал незабвенный Философ, и до ночи смотрел передачи про колдунов, порчу и сглазы. Пока он рассказывал, как маялся от геморроя, который на него навели бабки из подъезда, я размышлял, как бы обратить эту ситуацию себе на пользу. И решение нашлось. Помог мне с этим Жмых, давно сидевший без денег и с радостью вписавшийся в авантюру.
Так в почтовом ящике деда появилась его же фотография, вся истыканная булавками. На коврике возле входной двери Жмых оставил криво слепленный из пластилина гроб и кучку влажной земли, взятой из палисадника у подъезда. Сам подъезд потом провонял валерьянкой, потому что деда проделки Жмыха неслабо испугали. Когда я зашел к нему на выходных с пакетом дешевых продуктов, старик вывалил на меня кучу информации и мне пришлось сдерживать улыбку, слушая о черной порче, которую некто навел на деда. На этом Жмых не остановился и продолжил мучить старика, то подкидывая под дверь тухлые яйца, то спутанный клубок черных ниток, то мелко порубленное куриное сердце. Старик хватался за сердце, литрами поглощал корвалол и развесил по всей квартире иконы. Лишь после этого в игру включился я.
Пара рассказанных историй, вычитанных в мамкином экземпляре «Заговоров сибирской целительницы 7» не на шутку испугали деда. Он понял, что его выживают из квартиры и обратился ко мне за советом, как к единственному человеку, которому худо-бедно доверял. Прогревать его я начал постепенно, то подкидывая вариант с домом в Блевотне, то рассказывал, как соседскую бабку одолели бесы, да так, что та из окна выпрыгнула. Ближе к новогодним каникулам мне удалось убедить его продать свою квартиру соседу сверху, мотивировав тем, что порча перейдет на надоедливого пацана, не дававшего старику нормально жить. Дед согласился без раздумий на предложенную сумму и с радостью принял мою помощь в поиске альтернативного жилья. Мне и Жмыху удалось найти подходящий домик в Блевотне, куда старик переехал аккурат в конце января. Афанасий, как и обещал, познакомил меня с тем самым сынком своего хорошего знакомого. Причем я не смог скрыть удивления, когда понял, что познакомился с отпрыском Бори Сникерса, приближенного к Гарри Козырному. Пацан в целом оказался нормальным, правильным. Он понял, кто оказал ему посильную помощь в улучшении жилищных условий и не поскупился на награду. Пусть сумма была в разы меньше, чем я до этого получал с отжатых квартир, знакомство с приличным человеком было в разы важнее. Все же возможность козырнуть знакомством с сыном Сникерса на районе никому не повредит. Афанасий тоже отблагодарил, введя меня в круг своих близких.

Когда я впервые увидел трех мужичков, сидевших на кухне моего соседа, ни за что бы не поверил, что передо мной находятся авторитетные люди. Они не походили ни на бандитов, ни на воров. Обычные пенсионеры с хорошим достатком и чувством стиля. С милыми улыбками и глазами ветхозаветных святых с образов. Тем не менее я понимал, что эти четверо не так просты, как хотят казаться на первый взгляд. За добрыми улыбками скрывались настоящие хищники, которым палец в рот не клади. Всю свою жизнь они жили по понятиям и эти понятия никогда не предавали. Причины, по которым Афанасий решил меня познакомить с друзьями, тоже были понятны. Сметливых и верных пацанов всегда старались привечать и держать рядом. Быков, как и мяса, хватало с избытком, а такие, как я или Блоха, были на вес золота. Тогда я еще многого не догонял. Гордился тем, что знаю таких уважаемых людей и даже разделил с ними не одну кружку чая. Что уж говорить, молодняк обрабатывать они умели. Дергали за нужные ниточки, играли на честолюбии, прикрывались понятиями. Устоять перед этим было невозможно. Слишком уж красочную школу жизни проходили эти старшаки, чтобы молодые могли так просто взять и слиться. Мне говорили то, что я хотел услышать, а потом посмеивались, наблюдая, как разгораются от радости мои глаза.

- Первое впечатление обманчиво, - усмехнулся Блоха, когда мы вышли покурить на улицу. – Ты не смотри, что они такие улыбчивые и заботливые.
- Я знаю, что это серьезные люди, Антох, - кивнул я. Блоха как-то незаметно влился в мою компашку, но я этому был даже рад. И на Речке, и на Окурке он был на хорошем счету. С ним считались, его уважали, несмотря на хлипкую комплекцию и недостаток силы. Сила у Блохи была не в мускулах, а в голове. За это его и ценил Афанасий.
- Ну, знать мало, Макс. Ты вот знаешь, что дядя Толя был известным на весь союз домушником?
- Не, откуда. Я пока на птичьих правах, - вздохнул я. Блоха одобряюще хлопнул меня по плечу.
- Ну, тогда просвещу тебя по-братски. Ежели интересно будет, ты спроси потом у приличных людей за Ключа. Тебе про дядю Толю столько расскажут, на книгу хватит. Говорят, он хату одного депутата выставил в Москве, пока депутат на первом этаже в ресторане бабу свою гулял. Вот где дерзость и удаль, а?
- Нехило, - согласился я.
- Это еще что. Сейфов одних расколотых на сто лет отсидки набралось, да поди докажи, что это Ключ все осуществил. С дядь Веней в карты играть не садись. Жулик он первостатейный. Моргнуть не успеешь, как проиграешь ему не только весь налик, но и душу свою. Про таких говорят, что из пизды с колодой вылезли. Курорты Союза стонали, когда Веня Крапленый на заработки выезжал. Дядя Андрей еще с Герцогом чалился, там их дружба и окрепла. Талантливый художник и ворюга первостатейный. Он с хатами мутить начинал, когда мы с тобой еще мутными капельками были. В начале девяностых неплохо так поднял на этом, когда общество по пизде пошло…

Пока Блоха делился мудростью, я молча кивал, слушая его. Еще год назад я и подумать не смел, что буду тереться в компании таких уважаемых людей и более того, обзаведусь деньгами. Деньги эти хоть и были грязными, но достались мне сравнительно легко, поэтому я ни капли не переживал. Ни об обманутых собственниках, ни о том, куда эти деньги сливаются. Просто жил моментом и наслаждался тем, что имею сейчас.  
Ближе к весне наше предприятие серьезно так разрослось. Я редко лично занимался окучиванием лохов, возложив это на плечи Жмыха и Зуба. Пацаны неплохо в этом поднаторели, поэтому я не волновался. Правда, если Афанасий кидал какую-нибудь особую наводку, то делом приходилось заниматься уже лично. Чаще всего в компании Блохи, ставшем моей персональной и очень полезной тенью.
Я перестал скрывать свой достаток, наврав родителям, что устроился на подработку в офис, где платили хорошо. Понятно, что мне нихуя не поверили. В каком, блядь, офисе ты за год заработаешь не только на квартиру, но и на машину. Еще и жратву будешь покупать в лучших магазинах, пока остальной люд старательно отсчитывает копейки, затариваясь синими курицами на рынке. В узде меня, как ни странно, держал Афанасий. Пока родной папка малевал картины, не задаваясь вопросами, откуда берутся деньги на дорогие холсты и краски, Афанасий, как настоящий отец, наставлял меня куда и сколько вкладывать, следя, чтобы я не бросился в омут с головой. Много квартир прошло передо мной. Какие-то забывались быстро, оседая в виде денег в карманах. Какие-то витали в памяти. В первую очередь, благодаря своим странным хозяевам. Сколько их было…

Инна Борисовна Ветрова, к примеру. Всю жизнь ишачила экономисткой, в начале девяностых влезла в финансовую пирамиду, а после того, как хозяин пирамиды свалил в Грецию со всеми деньгами, получила волчий билет и сестру-инвалида в нагрузку. Жила она в хорошей квартирке на Речке, которую отжать удалось очень легко. Мне с Блохой даже пиздеть особо не пришлось. Измученная жизнью женщина с радостью вцепилась в предложение «помощи» от двух предприимчивых пацанов, обещавших устроить инвалида в спецлечебницу. Надо всего-то было обменять квартиру на домик в Блевотне.

Или Вяземский. Андрей Григорьевич. Бывший инженер, торгующий пластинками и книгами на Блохе, которого нашел Зуб. Человек-тряпка. Ему изменила жена и, забрав дочь, свалила к любовнику. Вяземский же нашел успокоение в бухле, накидываясь так, что его пару раз забирали в дурку. Он несколько раз пытался наладить отношения с дочкой, да та отца своего попросту презирала, напрочь вычеркнув его из своей жизни. Так у Вяземского появился особый друг. Кактус Кирюша. Единственный, с кем бывший инженер мог разговаривать на равных. Я, наверное, никогда не смогу забыть, как впервые увидел Кирюшу. Кому еще, блядь, в здравом уме придет в голову сшить для кактуса костюмчик и относиться к нему, как к живому человеку? Так или иначе, но хату у Вяземского отжали, и инженер долгое время побирался на промке, воюя с бомжами, тоже собирающими цветмет. Весной менты нашли его труп. Почерневший, вздутый. В кармане пиджака Вяземского лежала фотография его дочки и вырезанная из картона фигурка человечка с надписью Кирюша.

Осипова Таня. Ее нам подогнал Жмых, а Блоха обработал так быстро, что никто даже подивиться не успел. Родители прочили Осиповой великое научное будущее, а та, вместо того чтобы корпеть над книгами, поебалась с одноклассником. Результатом стала беременность, а потом и рождение сына. Пацан родился хворым. Дауненком, если так сказать. Осипову отговаривали всем двором, чтобы сделала аборт, а та талдычила одного и то же: «Гена придет и заживем. Он, я и Петя». Только вот Гена нихуя не пришел. Обычный ПТУшник, спустивший в левую бабу и забывший о ней сразу же после ебли. Так-то Осипова красивой была. Даже несмотря на все трудности. Крепкая, подтянутая. Блоха ее быстро в оборот взял. Такие серенады заводил, что аж Зуб, открыв рот, его слушал. Охмурил, как надо, поебал пару раз, а потом уболтал хату на своего знакомого переписать. Влюбленная Осипова конечно же согласилась… И через полгода переехала с сыном на дачу. Единственное, что осталось у нее от родителей. Так и живет там. Ждет, когда за ней Гена или Антоша приедут и увезут в лучшую жизнь.

Матвей Ильич Харитонов еще. Угасший старик с бесцветными глазами и лежачей женой-маразматичкой. Тоже инженером был: институт, схемы, стройки, награды. Потом авария, после которой жена слегла. Пеленки, лекарства, головняк, где денег найти. Шкафы забиты книгами, да читать их времени нет. Жена называет его Сашенькой, а он улыбается и кормит ее жидким гороховым супом. Пенсии хватает только на него и лекарства. Сколько их было… Кто упомнит?

Соседи по двору, конечно же, догадывались, что я занимаюсь незаконными делами. Догадывались, но молчали, предпочитая обсуждать все за моей спиной. Но мне на них было плевать. Новая жизнь нравилась мне куда больше старой. Порой казалось, что весь мир лежит у моих ног. Деньги легко приходили, легко уходили. Но внутри все равно теплилась странная мысль, что так будет не всегда. Судьба – капризная дама. Может фарту с горкой отсыпать, а может вписать в такой блудняк, что выбраться оттуда ты не сможешь.

Глава шестая. Отверженная.

Весной город начал оттаивать. Проснулись ебанашки, чье помутнение обострилось, как только почки на деревьях набухли и в воздухе появилось тепло. Наполнились людьми скверы и парки. Возле дома культуры прошла первая весенняя дискотека, которую мы с пацанами и девчонками, конечно же, посетили.
Прошел всего лишь год, а уже становилось понятно, как многие повзрослели. Зуб и Малой больше не дергались под заводную музыку, а чинно и благородно потягивали пиво на лавочке, пока Ленка с Машкой лихо отплясывали под очередной попсовый хит. Местная босота предпочитала нас обходить стороной, а если и подходили, то только ради того, чтобы раболепно попросить сигаретку. Слухи разносились быстро, тем более на Окурке, где все друг друга знали. Поэтому приличных людей предпочитали не трогать без лишней нужды, чему каждый из нас был только рад.

- Ты изменился, - обронила Ленка, когда мы медленно шли домой по парку после дискотеки.
- Ну а хули. Люди меняются, - усмехнулся я, выуживая из кармана пачку сигарет.
- И тебя устраивают твои изменения?
- Более чем. А что не так?

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.

- До конца августа. Родаки послали бабке помочь. Хворая она стала. Тяжело одной в огороде спину гнуть.
- Ну, эт правильно. Тогда порядки ты знаешь, - хитро улыбнулся он.
- Знаю, - вздохнул я. – Проставляюсь. Есть где мутного достать?
- К бабе Сане сгоняем, «слезинки» возьмем.
- Слезинки?
- Ага. Сэм у нее не чета остальным. Чистейший, вкусный, - ответил третий пацан, носивший погоняло Щука. Я кивнул и вытащил из кармана налик, который передал ему. – О, эт по-нашему. Гульнем. Чих еще к Кайгусю метнется, травы возьмет.
- Проверь только. А то с Кайгуся станется дички намешать, - поморщился Пеца.
- Чо, на огородах гудим? – спросил я, вызвав у деревенских смешки.
- Не, Макс, ты чо? Мы ж не малолетки, чтобы по кущерям шарахаться.
- В конце улицы синий дом есть. Двадцать девятый, - улыбнулась Галка. Она села рядом со мной на лавочку и, не стесняясь, прижалась ко мне загорелым бедром. – Соседка там моя жила, баба Лида, да преставилась уже полгода как.
- И вы, типа, в ее хате тусите? – удивился я.
- Ну а хули нет, Макс? Родни у бабки не было, дом пустой стоит и нахуй никому не нужон, - кивнул Чих. – Вот мы под себя и забрали. Да так многие делают. Тут хули, старики живут. Безродных много. Вот хаты после них и пустуют. Те, кто умные, на себя участки оформляют, дом сносят, а землю под огороды. Но мы тут подсуетились быстрее. Андрюха с Кайгусем хотели лапу наложить, да мы первыми были. Участковому на лапу дали, чтобы он не зверел. Вот и отдыхаем там, помаленьку.
- Удобно устроились, - рассмеялся я. – Ну, лады. Чо, во сколько подваливать?
- Давай к восьми, - чуть подумав, ответил Пеца. На этом и порешили. Я попрощался с пацанами, чмокнул Галку в щечку, отметив, как она порозовела, и отправился гулять дальше. После автобуса хотелось размяться и подышать свежим воздухом. Прогулка по деревне для этого подходила лучше всего.

Вечером я помог бабушке управиться по хозяйству, переоделся в чистое, сунул в карман две пачки сигарет, после чего сказал, что буду поздно. Бабушка сама понимала, что внук давно вырос, поэтому особо не ворчала. А потом, махнув рукой, дала мне ключ от дома и отправилась смотреть бразильский сериал по ящику.
До нужного дома пришлось идти почти полчаса, так как он находился почти в самом конце улицы. Но лишней прогулке я только порадовался, медленно идя по разбитой глиняной дороге и наслаждаясь прохладным ветерком. Порой меня обгоняли машины, которые обязательно притормаживали, увидев новое лицо. Впрочем, до доеба дело не дошло. То ли деревенские торопились по своим делам, то ли до одинокого пацана им не было дела. Ну а подойдя к двадцать девятому дому я мысленно присвистнул, увидев рядом с ним побитые жизнью «шестерки», мотоциклы и целую кучу пацанов и девчонок. Дом стоял в самом конце деревни, будто забытый — дальше уже только поле, а потом лес. Крыша покосилась, словно надорвалась от грома. В окнах — красные занавески, как кровь на бинтах, но в них горел свет, и во дворе кипела жизнь. Из окон дома грохотала музыка, слышались смешки и в воздухе витал особый дух летней свободы. Я кивнул знакомым и, обойдя, курящую компашку, потянул на себя калитку.

- От он, явился, - обрадованно воскликнул Пеца, сидящий на ступеньках крыльца и смолящий самокрутку. Я пожал протянутую руку и пристроился рядом. – На, дерни. Кайгусь отменную подогнал.
- Не, попозже, - помотал я головой. Пеца пожал плечами, мол, мне больше достанется и, затянувшись, тут же закашлялся. – Держи тягу.
- Не покашляешь, не покайфуешь, - хрипло ответил он, поднимаясь со ступенек. – Ладно, погнали в дом. Познакомлю тебя с нашими.
- Чо, много новых? – уточнил я, гадая, как скоро знакомство перейдет в доеб.
- Не особо. Большинство ты и так знаешь, а на счет остальных не бзди. Своих в обиду не даем.
- Ну, пусть рискнут, - паскудно усмехнулся я. Пеца одобрительно заворчал и, хлопнув меня по плечу, махнул рукой, приглашая следовать за собой.

В доме было шумно, накурено и пахло не только травой, но и перегаром. На загаженном столе стояли бутылки с самогоном и водкой, тарелки с нехитрой закусью в виде колбасы, дешевого сыра и обязательных овощей. Из старого магнитофона орала попса, а в центре гостиной ритмично двигались деревенские девчонки, одетые по случаю, довольно откровенно. Вписка, удивительно похожая на те вписки, которые я уже посещал. Даже на продавленном диване в единственной комнатке, под молчаливым и укоряющим взором портрета Ленина, изгаженного мухами, кто-то ебался. На стенах — выцветшие фотографии, где лица у всех одинаково строгие, как будто улыбка была вымученной. Тикают старые часы с медными шишками, стрелка отстаёт или бежит вперёд, хуй проссышь. Сколько времени они уже отсчитали? А сколько еще осталось? Запахи бьются между собой — перегар, сырость, капуста, мыло "Детское", и ещё что-то металлическое, будто ржавая кровь. Здесь давно никто не живет. Здесь медленно тонут. Каждый день, каждую ночь. Все глубже и глубже. Но никто не кричит. Все уже привыкли.
Я задумчиво обвел взглядом веселящихся людей и улыбнулся, увидев Галку. Она была одета в черное, облегающее платье, демонстрирующее все достоинства точеной фигурки. Порой деревня давала миру настоящих красавиц. А порой давала самых отъявленных блядей с ликами ангелов. Это я тоже знал.

- Макс! – Галка заметила меня и помахала рукой, подзывая к себе.
- Привет, - буркнул я, подходя ближе и беря из ее рук граненный стакан с самогоном. – Нормальное хоть пойло?
- Чистое, как слеза, - хохотнула она. Я невольно ей залюбовался. Было что-то в Галке особенное. Как и в Ленке Трофименко. Какая-то неприступность и особая, бурлящая нежность, когда твой взгляд пересекался с ее взглядом.
- Ну, будем, Галчонок.
- Только ты меня так называешь. Будем, - тепло улыбнулась Галка, чокаясь со мной. Мы выпили и мое горло тут же опалил жидкий огонь. Пеца не соврал. Самогон был хорошим. Лучшим, что я когда-либо пил. Не было в нем сивушности, горечи и желчи. Только огонь.
- А ты чо за парнишка? – спросила подошедшая к нам девчонка в светлом сарафане, прозрачном настолько, что я видел ареолы ее сосков. – Твой, Гал?
- Может и мой, - усмехнулась Галка, хитро на меня посмотрев. – Знакомьтесь.
- Макс, - представился я.
- А, бабы Раи унук? – просияла девчонка. Я так и не привык к тому, как деревенские проглатывали некоторые буквы и коверкали слова. Но была в этом своя, особенная прелесть. – Ксюша.
- Ну, будем знакомы, - кивнул я, пожимая протянутую ладошку. От девчонки приятно пахло свежестью, сеном и молоком. Она кокетливо мне подмигнула и многозначительно переглянулась с Галкой, которую весь этот короткий диалог явно веселил. Правда от разговора нас отвлек незнакомый мне пацан, который, пьяно шатаясь, подошел к нам и уставился на меня мутным, злым взглядом.
- А не много те двух баб-то? – с вызовом спросил он. Улыбка пропала с лица Галки. Вместо нее щеки залила бледность.
- А тебе какое дело до этого? – огрызнулся я. Подобные доебы начинали нервировать. Ну, ожидаемо. Многих я пока не знал, а вот для деревенских городской всегда был и будет красной тряпкой. Тут даже пить не надо, чтобы злоба полезла, как гнойные чирьи. – Не учили, что в чужой разговор лезть с предъявами не стоит, а?
- Отъебись, Комар, - рявкнул Пеца, подлетая к нам. Он пихнул пацана в плечо и тот неожиданно сник. Вот только злоба в мутных глазах никуда не делась.
- Чо, знакомец твой?
- Свой это. Бабки Райки унук, - пояснил пацану Пеца, но того объяснения явно не устроили. К тому же короткая потасовка привлекла внимание и других гостей. К нам подошли еще два стриженных пацана. Крепких, загорелых, пьяных и злых. Их городской в компании двух симпатичных девчонок тоже нихуя не радовал.
- А он чо сам ответить не может? – мрачно пробасил один из них. Лупоглазый, с перебитым носом.
- Могу, родной. Ты не втыкаешь, что Пеца вас от греха уберечь пытается, - паскудно улыбнулся я и мотнул головой. – Короче, чо доебались-то? Суть предъявите или свалите нахуй отсюда.
- Хочешь, бою дам? – осклабился тот, кого звали Комаром. Этот вопрос заставил меня улыбнуться. Все ж умели деревенские образно выражаться. Куда им до пацанов с Окурка. – Баб наших ебать удумал? А ну как бою дам, так рассыплешься.
- Все нормально, братка, - хлопнул я по плечу напрягшегося Пецу. – Разберусь.
- Да я и не сомневаюсь, - хмыкнул тот. – Дураков жалко.
- Дураков учить надо. Иначе кто их еще научит, - ответил я и повернулся к пацанам. – Ну, чо. Пошли на улицу, родные? Обоснуете за слова свои, да за то, что девчат оскорбили, ответите.
- Пошли, пошли, - согласился третий, куда шире в плечах остальных, с длинными, жилистыми руками, привыкшими к лопате и тяжелому труду.
- Максим, - попыталась вмешаться Галка, но я мотнул головой и улыбнулся ей.
- Все нормально, Галчонок. Вернусь сейчас и продолжим беседу.

Далеко идти не пришлось. Стоило выйти во двор, как пацаны, словно по команде, кинулись на меня, заходя сразу с трех сторон. Но меня это не смутило. Они были пьяны, я только-только выпил первый стакан, поэтому был кристально трезв и готов к любой хуйне.
Лупоглазый, подлетевший ко мне первым, глухо ойкнул, схватившись за бок, куда пришелся короткий, но хлесткий удар. Его жилистый дружок словил двоечку в бороду, но против моего ожидания, устоял. Только пошатнулся слегка. Комар попытался достать меня ногой, ударив в спину, но тут же рухнул на землю, когда я врезал ему под дых и добавил коленом по носу. На траву брызнула кровь, вызвав у наблюдавших за махачем ехидные смешки. Мелькнуло бледное лицо Галки, которая стояла на крыльце. Мелькнуло и пропало, когда я вновь вернулся к драке.
Пару раз меня все-таки достали. Но не сильно. Сначала жилистый, махнув наотмашь рукой, попал в бровь. Потом очухавшийся Комар добавил кулаком по скуле. Впрочем, переломить ход драки им это не помогло. Я перестал миндальничать с пацанами и начал бить в полную силу.
Они и сами поняли, что попали, когда первый же удар отправил в нокаут лупоглазого. Тот раскорячился на траве, смешно вытянув руки и ноги, словно судороги словил. Жилистому я сначала сбил дыхалку, а потом коротким кроссом отправил на землю к другу. Остался Комар, кому предстояло стать живым доказательством того, что к некоторым городским лучше не лезть. Когда я закончил, оба глаза Комара заплыли и больше походили на опухшие залупы. Перебитый коленом нос смотрел налево, а белая майка стала красной и липкой.
- Все! Хорош! – вклинился Пеца. – По делу ответил. Все видали?
- Видали, видали, - загалдели пацаны, посматривая на меня с уважением.
- Пошли, братка. Выпьем лучше, - схватил меня за руку Пеца и потащил в сторону дома. На скулящих избитых очень быстро все забили хуй. Деревенские слабину не любят. Но я знал, что так просто мне это не оставят. Рано или поздно найдутся еще желающие проверить удачу и наказать городского за унижение своих. Но сейчас можно было выдохнуть и вернуться к девчатам, которых махач определенно удивил.

- Ты где так руками махать научился? – спросила она, когда я вернулся в дом и, осушив стакан самогона, уселся на свободное кресло. Адреналин постепенно отпускал и в голове царила приятная легкость вкупе с усталостью.
- Да, в секции, - отмахнулся я. – На бокс ходил в детстве.
- Видать хорошие учителя были.
- Были, - согласился я. – Да и практики поле непаханое.
- Комар тебе этого так просто не оставит, - усмехнулась Ксюша. – Дурной он, а как выпьет, так вообще. Еще и на Галку слюни пускает.
- Оно и видно, - усмехнулся я, увидев, как Галка покраснела от смущения. – Ну, недельку точно отдохнуть сможешь.
- Радость-то какая, - съязвила она и, не сдержавшись, рассмеялась. Спиной я чувствовал колючие взгляды деревенских, исподтишка наблюдавших за нашей беседой, но желающих доебаться больше не было. Слишком уж красочным получилось представление во дворе.

Через пару часов, когда запасы алкоголя серьезно уменьшились, повысился градус веселья. Люди пили не ради того, чтобы напиться. А просто хотели залить глаза, убрать стыд и страх подальше. За последние полчаса кто-то поставил кассету на новый круг — опять заебавшие меня «Руки Вверх», плёнка шипела, голос был как будто из трубы. Деревенские танцевали, но это не были танцы. Просто телодвижения — тупые, медленные, как у людей, которые разучились чувствовать музыку, но помнят, что под неё надо как-то шевелиться.
У печки сидел красномордый пацан — кажется, Пеца назвал его Буркой. Смеялся громко, через кашель, с хрипом, как будто внутри у него сидит собака. Мне стало холодно. Не физически, скорее внутри. Было ощущение, что дом начинает тонуть. Не в воде, а в себе. В вонючем самогоне, в дыме, в этой тишине между песнями, где становится слышно, как гниёт пол под ногами. Пацаны разбирали визжащих девчонок и тащили, кто куда. Галка с Ксюшей отправились по девчачьим делам, оставив меня одного ненадолго. Но насладиться одиночеством мне не дал пьяный Пеца, бухнувшийся рядом на диван. Он заговорщицки мне подмигнул и вытащил из кармана мятую стопку дешевых гондонов.
- Чо это? – криво улыбнулся я. – Пец, ты пацан так-то ровный, но ты не попутал нахуй?
- Глохни, а, - рассмеялся тот. – Чо, нашел себе бабу уже?
- Не.
- Не дело, братка. Возьми пару гондонов, пригодятся.
- А чо, бабы ваши с собой не таскают?
- Таскают, да с сюрпризом, - усмехнулся Пеца. – Таким, который ты в натуре не забудешь.
- А, понял. Дырявые, типа?
- Сечешь. Им-то хули? Ща найдут невнимательного, пизду ему попробовать дадут, а утром предъявой обрадуют. В том году Лариска… Ну, из Андреевой свиты, ты ее не знаешь. Так вот, Лариска пацана залетного выебала, в себя гондон вылила, а потом калым с него стрясла хороший. А ты пацан видный. Городской. Такого наебать само просится.
- Ладно, уболтал, - зевнул я. – Давай пару резинок. «Гусарские»?
- Нормальные, не бзди. Который год использую, - заверил меня Пеца. Правда он отвлекся от разговора, приметив вошедшую в дом румяную девчонку в короткой юбочке. Настолько короткой, что становилась видна не только жопа, но и пизда, когда девчонка шла к столу с бухлом и закусью. – О, а вот моя королева на вечер.
- Давай, братка. Не опозорься только, - усмехнулся я, провожая Пецу взглядом.

Галка вернулась одна через десять минут и молча уселась рядом, прижавшись ко мне загорелым бедром. От нее тоже сладко пахло духами и потом, но был еще один запах, слаще которого нет на свете для любого пацана. Желание. Галка буквально сочилась им и скрыть это было невозможно.
Вздохнув, она положила мне голову на плечо, а потом принялась рассеяно поглаживать колено. Прикосновения сработали и в паху сладко заныло. Галка это, конечно же, заметила и тонко улыбнулась.
- Последний раз мы так сидели, когда нам двенадцать было, - тихо сказала она. Я положил ей ладонь на бедро и улыбнулся, почувствовав, как по ноге Галки побежали мурашки.
- Ага, - кивнул я. – На огороде твоей бабки. Картошку пекли в золе, на звезды смотрели. Тогда Пеца перепил и с голой жопой в крапиву полез.
- Точно, - рассмеялась Галка и неожиданно грустно хмыкнула. – А потом ты уехал. Надолго.
- Не без причины, Галчонок, - вздохнул я. – С баблом у родаков напряг тогда вышел. Хлеба купить не на что было, хули тут о поездках говорить.
- Понимаю, - задумчиво ответила она. – Деревенским в этом плане попроще было. Но тогда я даже обиделась на тебя.
- За что? – удивился я.
- За то, что пропал с концами. Ни писем не писал, ни звонил.
- Были причины, Галчонок.
- Да, знаю. Просто говорю, как есть, - кивнула Галка. Она мотнула головой и взяла меня за руку. – Пойдем, прогуляемся? Душно тут. Воздуха нет.
- Погнали, - согласился я, помогая ей встать с дивана. Как раз вовремя, потому что в гостиную ввалилась пьяная парочка, которая на этот самый диван тут же грохнулась, казалось, нас совсем не заметив.

Гуляли мы недолго. Галке просто нужен был предлог, чтобы выйти. Она взяла меня под руку и вышла на дорогу. Темень стояла такая, что хоть глаз коли, но Галка знала куда идти. К тому же, как оказалось, темнота позволила ей поднять одну непростую тему. Темнота скрывала и неловкость, и стыд. Оставляя только голос и эмоции.
- Знаешь, я хотела, чтобы моим первым был ты, - глухо сказала она, выплюнув слова так, словно они мозолили ей язык уже очень давно.
- Ну, жизнь порой решает иначе, - криво улыбнулся я, поблагодарив темноту, скрывшую мое смущение. Но Галка моих слов словно не заметила. В ее голосе прорезалась давняя боль.
- Кто знал, что первым будет мой дядя.
- Чего, блядь? – переспросил я, надеясь, что ослышался.
- Родители тогда в поле были. Работали допоздна, картошку убирали. А к нам дядька зашел. Мамкин брат. Пьяный. Бабушка тоже в огороде возилась, а я книжку читала. На улице жарко, а в хате прохладно. Мухи только жужжат, да вареньем пахнет, которое на плите томится. Не знаю, как так получилось… Вот вроде сидит он рядом, с улыбкой про приключения Гулливера слушает, а потом темнота. И боль. Ну, внизу, понимаешь. Навалился он, лапать начал. А потом случилось то, что случилось. Баба, когда с огорода вернулась, меня зареванную увидела. Увидела и простыню в крови.
- Гал, не надо может? – вздохнул я, сжимая легонько ее ладонь. В голосе снова послышалась улыбка. Грустная улыбка.
- Надо. Смирилась я уже как-то. Мне тогда четырнадцать было. Самый сок, как Пеца говорил. Тоже подкатывать пытался, а я тебя ждала. Не дождалась… Дядьку потом всей улицей лупили. И в лес увезли. Может выбрался он, а может так там и остался. С лешим и кикиморами жить. Он даже внятно сказать, зачем это сделал, не смог. Мычал только и плакал. Да слезам никто не верил, пока его кольями дуплили. Крепко так. Только вот мне легче не стало.
- Пидор, - коротко бросил я, заставив Галку улыбнуться.
- Говорят, что первый раз запоминается. Неловкостью, болью… А я вот забыть его хочу. Да проще смириться, чем забыть, - ответила она, потянув на себя калитку, ведущую в ее дворик. – Пошли. Мне родители летнюю кухонку отдали. Я там живу.
- Я не знал, - попытался объясниться я. Галка в ответ притянула меня к себе и нежно поцеловала.
- Если уж первым быть не довелось, будешь вторым. И единственным, - вздохнула она. – Пошли.

Домой я возвращался под утро. Уставшим от бессонной жаркой ночи и злым на пидораса, сломавшего Галке жизнь. Она любила меня жарко и как-то яростно. Словно и правда пыталась таким образом стереть дурные воспоминания, заменив их более счастливыми. Я оставил ее спящей и улыбающейся. Понимал, что родаки вряд ли будут рады какому-то мутному типу, переночевавшему у их дочки. Объясняться мне ни с кем не хотелось. В голове все еще прокручивался короткий монолог близкой мне девчонки, которую предал и изнасиловал родной человек. Вот только ничего с этим поделать я не мог. Не было врага, которому так легко дать пизды, восстановив справедливость. Нет наказания, которое было бы ему под стать. Была только Галка и ее боль, которая никуда не денется, как бы она ни пыталась об этом забыть.

Глава пятая. Есть маза.

Лето пролетело быстро. Да и как иначе, когда тебе всегда есть чем заняться. Днем я помогал бабушке по хозяйству, вечера проводил в компании деревенских пацанов и девчонок, а ночь почти всегда проходила у Галки. Та, словно понимая, что времени не так много, буквально выпивала из меня все оставшиеся силы, раз за разом набрасываясь на меня, как голодная. Уходил я от нее с пустыми яйцами и хмелем в голове. И чем ближе была дата отъезда, тем жарче становились наши ночи.
- Хотелось бы, конечно, чтобы ты остался, - задумчиво обронила она, когда мы, утомившись, лежали в кровати.
- Какой из меня колхозник, Галчонок? – улыбнулся я, поглаживая пальцами ее крепкую грудь и начавший твердеть сосок. – Правильные пацаны в говне не возятся.
- Знаю, поэтому и говорю, что хотелось бы, - грустно улыбнулась она в ответ. – Так бы домик купили. Или подождали, пока бы кто-то из соседей на погост не отъедет. Один черт их халупы никому кроме молодежи не нужны. Стоят копейки, да и то, поди продай их еще… Девчата наши мне всякое советовали.
- Резинку проткнуть? – усмехнулся я. Галка рассмеялась и кивнула.
- Не только. Приворожить можно… но я и так вижу, что тебя ко мне тянет. Иначе бы слился после первой же ночи. Катька Ермакова вон себе городского таким образом захапала, живет и радуется. Веревки из него вьет.
- Приворожила? – удивился я и, хмыкнув, закурил сигарету.
- Не, - мотнула головой Галка. – Кончить в себя дала и залетела быстренько. Там калым хороший предлагали, да она на свадьбе настояла. Сейчас в Ставрополе живет. Троих уже родила. Толстая, что бабушкина кошка. Ладно. Нехай живет. Кто я такая, чтоб судить ее. Ты-то другой, Максим. Сильный. Тебя такими шутками к себе не привяжешь, да и не хочется. Если свободного зверя в клетку посадить, он зачахнет быстро. Если не умрет, так в тень бесплотную превратится.
- А ты чо в город не переберешься? – спросил я в лоб. – Ты ж умная девчонка. Хваткая. Такая в жизни не пропадет.
- Город ломает, - чуть подумав, ответила она. – Всех ломает. Шумно там, грязно, подло.
- А тут?
- Иначе. Тише, спокойнее. Многие наши в город перебирались, да там же и ломались. Калеками возвращались. Кто с душой поломанной, кто с телом.
- И меня сломает? – криво усмехнулся я.
- Уже сломал, - кивнула Галка. – Просто ты пока не замечаешь. Потом поймешь. Потому знаю, что не останешься. Но может быть когда-нибудь вернешься. Я буду ждать. Как до этого ждала.
- Глупости не говори, - хмыкнул я. – Ты вот сказала, что люди ломаются. А еще люди меняются. Ты меня через пару лет вовсе забудешь. Влюбленность кончится, придет новая. Так всегда и бывает.
- Время покажет, - снова улыбнулась она и нежно меня поцеловала. – Ладно, не будем о плохом. Не так много ночей нам осталось.
Я не ответил. Только притянул ее к себе и ответил на поцелуй.

Тогда я не признался Галке, но зерна сомнений она во мне посеяла. Причем совершенно не те, которые хотела. Появилась другая маза, которая, побродив в моей голове, вызрела в неожиданную мысль. А виной всему слова Галки про бесхозные дома умерших стариков, не имевших наследников.
Понятно, что деревенские дома – это хуйня, никому не нужная. Стоили они и впрямь недорого, но для этого надо было изрядно поебаться с переоформлением, сунуть на лапу каждому власть имущему, а потом потратить хуеву тучу времени, чтобы этот дом продать. Идея была в другом, и я ее озвучил Афанасию сразу же, как только вернулся с каникул в деревне.

- Окрепли вы, Максим. На молочке-то и чистом питании, - усмехнулся Афанасий, когда увидел меня на пороге своей квартиры. – Судя по глазам, каникулы прошли хорошо?
- Маза есть, - коротко ответил я и теперь уже интерес загорелся в глазах моего соседа.
- Отрадно это слышать, - кивнул он и, посторонившись, пропустил меня в квартиру. – Чайку и пару партеек в шахматы?
- Само собой, - согласился я и, ойкнув, протянул Афанасию пакет. – Это вам. От души, так сказать. Там куры деревенские, закруток немного. Все свое, чистое.
- Пустое, - кивнул Афанасий, но пакет все-таки взял. – Но от грева только дураки отказываются. Ну, заходите, заходите. Нечего на пороге стоять. Я же вижу, что вам не терпится поговорить.

Первая партия прошла под праздные разговоры ни о чем и отметилась только тем, что из комнаты выбежала Машка в трусах и легкой маечке, после чего охнула и умчалась обратно, заставив Афанасия рассмеяться.
- Совсем стыд потеряла, - притворно пожаловался он. – Гуляет по квартире в чем мать родила. В голове ветер, в жопе дым. Но ничего, скоро институт начнется, глядишь посвободнее дома станет. Ну а вы, Максим, куда? Школа-то кончилась.
- В шарагу поступил. На электрика, - ответил я, расставляя фигуры на доске перед новой партией. – Чисто чтоб в армейку не забрили. Ну и родаки мозги не клинили доебами.
- Хорошее решение, - кивнул Афанасий, доливая в чашки кипяток. В лицо мне пахнуло ароматным паром. Что-что, но чай у соседа был отменным. – Ладно, теперь можно о делах. Мария, после своего дефиле, нам точно не помешает. Что за маза у вас?
- Прибыльная. Позволит поднять нормально.
- Незаконно, само собой?
- Ну, да. Технически, это наеб. Мошенничество. Ща обрисую быстро, в чем задумка. Смотрите, живет у нас в подъезде, к примеру, Одуванчик. Ну, та бабка, ебнутая, с пятого этажа.
- Угу. Душегубка, - кивнул Афанасий. – И что?
- У нее ж наследников нет? К ней только из дурки, да из соцпомощи ходят. А вот, опять же, к примеру, сдохнет она. Чо с квартирой будет?
- Государству отойдет.
- Вот! – просиял я. – И таких в нашем городе куча. Ханыги одинокие, ебанутые, как Одуванчик, просто старые. Наследников у них нет, а значит, хаты себе государство заберет. Потом либо с молотка пустит, либо своим раздаст, либо детдомовцев туда поселит. А это же деньги халявные, по сути. И деньги немалые. Всего-то надо попиздеть с хозяином, может подогреть малость, а потом хату на себя переписать. Люди сейчас, как мухи дохнут, сами знаете.
- Ага, - вздохнул Афанасий. Но я видел, что идея ему понравилась. Глаза блестели слишком уж ярко и жадно. – Экологическая обстановка такая.
- Вот нам и останется просто подождать, пока хозяева на тот свет не отправятся. Вступить в наследство и готово.
- Технически, можно и не ждать, - лукаво улыбнувшись, поправил меня Афанасий. – Лазеек много есть. В том числе и вполне законных.
- Поэтому-то нам нужен авторитетный человек. Со знакомцами там, - я поднял вверх палец. – Которые и глаза, если чо, закроют, и помогут, если придется. Само собой за определенную мзду.
- Этот авторитетный человек я? – рассмеялся Афанасий, склонив голову.
- Других не знаю, - честно ответил я.
- Соблазнительно, конечно. Да только я так под удар подставляюсь неплохо. А я свое, Максим, уже отсидел.
- Не, если все грамотно поставить, то опасности никакой не будет. Ваша помощь будет нужна только с чинушами, да если наедет кто серьезный. Все ж мы пацаны простые, уважением еще не обросли, как вы.
- Лесть хороша в небольших количествах, Максим.
- Так-то правда, а не лесть, - вздохнул я. – Без авторитетного человека нас быстро под колпак другие возьмут.
- Допустим, соглашусь я ваше предприятие крышевать. И человека нужного найду, чтобы это контролировал. Дальше что?
- Схема простая. Есть у меня пара друзей, хочу их в долю взять. Будем шукать по районам и по знакомым нужные хаты. Обрабатывать хозяев буду я и Зуб. Он так-то запиздит любого, дай ему волю только. С ханыгами проще всего. Подкормить их, напоить и на уши присесть грамотно. Сами побегут хату переписывать. С ебанашками сложнее. Они там на учете все поголовно. Тут нужны связи в дурке или больничке, чтобы на неожиданного наследника глаза закрыли.
- Авантюрную идею придумала ваша светлая голова, но идею хорошую, - похвалил меня Афанасий. – Правда тут мне придется своими деньгами вложиться, сами понимаете.
- Если все получится, затраты отобьются быстро, - ухмыльнулся я, делая глоток чая. – По первой, да, подмазать многих придется.
- И какую долю вы хотите с этого предприятия? – хитро подмигнул мне сосед.
- Сорок процентов. С учетом, что идея моя, да и пацанам, кто в теме, тоже я платить буду. На металле с промки сыт не будешь, а тут покрутиться придется.
- Деньги хорошие, - задумчиво кивнул Афанасий. – Тут многие головой рискуют. Обдумать все надо хорошенько. С нахрапа лезть не вариант. Кстати, о вариантах. Наверняка у вас уже есть кто-то на примете?
- Есть. Вариант хороший, беспроигрышный. В восьмом доме Ветеран живет. Слыхали о таком?
- Кто ж об этом блаженном не слыхал.
- Зуб у него летом откисал как-то. Ветеран, говорит, на синьку здорово подсел, как мамка его на тот свет отправилась год назад. Из дома все выносит помаленьку, чтобы на бухло хватило. Ну а пацаны и рады ему в этом помочь. Так вот Ветеран спизданул Зубу, что кроме друзей, у него нет больше никого. Ни отца, ни матери, ни сестер, ни братьев. Все мечтает хату продать и в Иностранный легион уйти. Ебанутый, конечно.
- И что за друзья у него? Не впрягутся в случае чего?
- Не. Там такие же халявщики, как Зуб. Шпань районная. Всем известно, какой Ветеран пиздабол, потому нормальные пацаны с ним не трутся. Западло. Нассать ему в уши можно легко, знай только водку подливай, да угукай, когда он сказки рассказывать начнет. А там и идею свою ему подкинуть можно. По синьке он совсем дурак. Запросто согласится. А хата у него козырная. Двушка. Ремонт приличный. Такую с руками оторвут, только объявление дай.
- Умеете вы заинтриговать, - благодушно рассмеялся Афанасий.
- А то, - хмыкнул я. – Мы с Зубом на выходных к нему собираемся. Выпьем, потрещим за жизнь. Прощупаю его получше, а там глядишь и обработать без проблем получится. Главное, чтобы потом оперативно хату на своего переписали.

Купить мои книги можно на Литрес.
И в сообществе ВК.