HektorSchulz

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.

Спас меня, как ни странно, однокурсник. Марк Кац. Его я встретила случайно, во время прогулки по набережной, пытаясь прочистить голову от не слишком уж радостных мыслей. В институте с Марком мы общались только по учебе и все. Ну, могли еще фильм какой-нибудь обсудить или покурить на улице. Хотя остальные девчонки вполне откровенно пускали на него слюнки. Ну, тут ничего удивительного. Кац был высоким, подтянутым брюнетом, с волевым подбородком и глубокими черными глазами. Изюминок у него было много, но две выделялись особо. Во-первых, у Марка была невероятно шикарная седая прядь, которую он постоянно заправлял за ухо. Второй изюминкой был его член, размер которого не могли скрыть даже свободные брюки. Пару раз Марк ловил эрекцию прямо на занятиях, и увидев впервые, как набухает его «монстр», я от удивления забыла, как решается простейшее уравнение для девятого класса. Однако Марк подчеркнуло игнорировал все знаки внимания женской части пединститута. Ходили даже слухи, что он «того». Но я этим слухам не верила. Непохож был Марк на педика. Скорее, на уставшего от женского внимания человека.

Я сидела на лавочке и задумчиво смотрела на плещущуюся водяную гладь, окрашенную в закатные цвета. Мысли в голове были дурные и отчаянные, а настроение так и вовсе нулевое. Но услышав знакомый голос, я невольно встрепенулась и посмотрела налево. По бульвару шел Марк в компании незнакомой мне девушки, весьма эффектной внешности. Руки незнакомки были покрыты татуировками, что было довольно необычным явлением в начале нулевых. Да и не привыкли у нас на районе к таким, слишком уж «ярким» людям. Однако девушку чужие взгляды совсем не волновали. Она рассеянно слушала Марка, курила тонкую сигарету, наполняя воздух ментоловым запахом, и порой кивала головой.
- Привет, - рассеянно протянула я, когда пересеклась взглядом с Марком.
- Привет, Жень, - улыбнулся он, не сбавляя шага. Парочка пошла дальше, на первый взгляд меня даже не заметив. Но, не прошло и десяти минут, как долговязая фигура Марка снова показалась на горизонте. Он вразвалочку подошел к лавочке, где я сидела и снова улыбнулся. – Не занято?
- Не, падай, - мотнула я головой. – Красивая у тебя девушка.
- Коллега, - поправил он и почему-то слегка порозовел от смущения. – Попросила проводить до ресторана. С подругами там встречается.
- Ага, - хмыкнула я. Марк неловко пожал плечами и, вздохнув, достал из кармана пачку сигарет. Чуть подумал и протянул сигарету мне. Я отказываться не стала. – О, «Самец»?
- Единственное, от чего я не кашляю, - усмехнулся он. «Самцом» у нас называли сигареты марки «Camel». Ну, если пару буковок в названии поменять, то получалось слово «самец». Так и привыкли все.  Марк внимательно на меня посмотрел и задал вполне логичный вопрос. – Жень, у тебя все нормально? Лицо какое-то кислое…

И тут меня прорвало. Словно все, что я копила в себе, вдруг вылилось пенящимся циничным кипятком. Сама не знаю почему, но я вывалила Марку все, что произошло со мной за последнюю неделю. И случай с братом, и разговор с Авто, и свои мысли с переживаниями. К чести Марка, он меня не перебивал. Просто молча слушал, порой кивал или понимающе хмыкал. Ну а когда я закончила, снова потянулся за сигаретами. И кошельком. Не успела я подивиться, как он вытащил помятые зеленые купюры и сунул их мне в руку.

- Возьми, - коротко добавил он.
- Марк, с чего я их возвращать буду…
- Неважно. Вернешь, - помотал он головой. Я убрала доллары в карман и, улыбнувшись, погладила его по спине.
- Спасибо.
- Не за что. У меня получка завтра. Протяну как-нибудь.
- Слушай, - чуть помялась я. – А с чего такая щедрость?
- Щедрость? – он удивился искренне, заставив меня смутиться. – Ну, скажем так, я был на твоем месте. Даже отчасти все еще на нем.
- В смысле?
- В прямом. Отец у меня… а, не важно. Не забивай голову. Тебе свои проблемы решить надо.
- Марк…
- А?
- А ты кем работаешь-то? – улыбнулась я. – На мажора ты не похож. Мажоры в Окурке не тусуются. И баксами пропащих однокурсниц не выручают.
- Ну, - протянул он, - подрабатываю. Так, по мелочи.
- Неплохо подрабатываешь. Мне б такую подработку. Глядишь и не пришлось бы папкину машину за копейки толкать.
- Все так поначалу говорят, - загадочно улыбнулся Марк. – А потом меняют мнение.
- Погодь. Ты на бандюков что ли батрачишь?
- Нет. Я, так сказать, в сфере искусства.
- А! – воскликнула я. – Модель? Тьфу ты, прости. Я уж надумала всякого.
- Ага, - протянул он. – Модель. Ну, можно и так сказать. Ладно, неважно.
- Ну, из меня модель, как из братца моего приличный человек, - рассмеялась я. Марк тоже улыбнулся, но скорее вежливо. Поддержал горькую шутку. – В любом случае, спасибо. Выручил. От всего сердца благодарна.
- Ты лучше не тяни с долгом, - охладил он мою радость. – Авто терпением не славится, а передумать может на раз-два. Говорят, ему арматурой как по голове заехали, так настроение его теперь по двадцать раз на дню меняется. Наши, ну, окурковские, его побаиваются. Если уж тебя Авто посадил на счетчик, постарайся побыстрее расплатиться.
- Спасибо за совет. И за деньги, - вздохнула я. – Марк.
- А?
- И все же. Где ты работаешь?
- В кино снимаюсь, - скупо усмехнулся он.
- В каком?
- В разном. Актером там стать легко. Выбраться сложнее. Ладно, Жень. Найдемся.
- Найдемся, - кивнула я, провожая Марка взглядом. А в голове крутились его последние слова. «Актером стать легко. Выбраться сложнее». Что это значит? Чертовы загадки. Никогда не любила загадки. Да и плевать. Главное сейчас Андриашвили деньги передать, а потом уже думать, как занятое возвращать. Все ж Марк – это не Авто. И людей паяльником жечь не будет.

Глава вторая. Съемочная площадка.

Как и ожидалось, стоило мне расплатиться с Авто, мой любимый братец Петенька тут же явил свой измученный вынужденной голодовкой и странствиями лик. Мама, как обычно, прослезилась, приняла блудное дитя с распростёртыми объятиями и помчалась настирывать изгаженные в странствиях шмотки непутевого отпрыска. Ну а я, зажав Петеньку в комнате, дала ему пизды. И словесной, и физической. Но что-то мне подсказывало, что Петьку этот нагоняй не проймет. Рано или поздно он снова начудит, а разгребать все, опять же, придется мне. Ну… как в воду, собственно, глядела.

Не прошло и месяца, а горячо любимый маменькой остолоп Петрушка вляпался в новую историю. Нет, в этот раз выставленных хат всяких авторитетов не было. Все гораздо прозаичнее, о чем братец сам мне и поведал аккурат в июле, явившись откуда-то с перебитым носом, глазами-залупами и опухшей губой.
- От он, - ехидно улыбнулась я, наливая в чашку кипяток. Мама, сидевшая за столом на кухне, только разевала рот, как выброшенная на берег рыба. – Ну, Себастьян Анатольевич. Чем порадуете сегодня?
- Чо эт сразу Себастьян Анатольевич? - прошамкал Петька. Меня так и подмывало схватить его за губу и дать подзатыльник, но пришлось сдержаться.
- Ну, так ты вылитый краб из «Русалочки». Разве что тупее. Ладно, рассказывай, горе луковое, что на сей раз приключилось? И лучше там стой, на пороге.
- Чо эт?
- А то. Боюсь, не сдержусь и башку тебе твою тупую оторву.
- Женя! – подала голос мама. Я в ответ фыркнула и, заварив чай, уселась на подоконник, пока краб Себастьян собирался с духом, чтобы рассказать семье о том, в какие пучины океана занесла его кривая босяцкой мечты.

Темнить Петька не стал и вывалил все, как на духу. Так и так, мол, он и еще парочка его друзей-долбоебов решили поднять легких денег. Вариантов у гигантов мысли было ровно два: гоп-стопнуть почтальона, который бабкам нашего двора пенсии носил, и спиздить катушку с силовым проводом, неосмотрительно оставленную рабочими на стройке, потом этот провод обжечь и сдать добычу на металлолом. К счастью или нет, но выбор пал на кражу катушки. Не учли три идиота одного: что катушка окажется пиздец какой тяжелой и просто так ее укатить с промки не получится. Тогда-то светлые умы решили не мелочиться и спалить катушку на месте, а металл прикопать. За этим делом их и застали удивленные строители, а потом попросту дали пизды и вызвали ментов.

Участковый, дядь Миша, нас тоже посетил. Через пару дней. И очень удивился, увидев, как над хворым Петенькой хлопочет маменька, потчуя великовозрастное дитя бульончиком. Ухватив растерянного дядю Мишу за локоть, я сопроводила его на кухню, налила чаю с вареньем и приготовилась слушать.
Растекаться словами участковый не умел, поэтому предложил два варианта решения проблемы. Горе-воры покупают две новых катушки взамен сожженной и идут гулять на все четыре стороны. Либо заявление передается в органы, и пацаны отправляются в места не столь отдаленные. Тут я, хоть немного, но выдохнула. Если бы не отцовский знакомый, каковым являлся дядь Миша, никаких вариантов не было бы. За идиотами попросту бы приехал наряд, а потом все дружненько отправились бы за решетку. Уж не знаю, как дядь Мише удалось уболтать хозяев промки, но итогом стала возможность откупиться. И тут же пришло осознание. А с чего, блядь, платить? Гараж и машина уже проданы, накоплений никаких нет, долгов выше крыши. Осталась только квартира и каличная дача за городом – единственная мамина радость, где она хоть немного могла отдохнуть от проделок сына-долбоеба.

- Сука… - прошептала я, опускаясь на табуретку. – Как же он заебал. Вы бы знали, дядь Миш.
- Понимаю, - улыбнулся участковый. Уж, кто, как не он, знал все о чудачествах моего братца. Да и сам наверняка удивлялся, как Петька еще на зону не залетел или не закончил жизнь на каком-нибудь пустыре за городом.
- Дачу надо продать, - вставила мама, войдя на кухню. – Хватит же? Ну, на катушки эти?
- Чего? – переспросила я, сжав кулаки. – А не охуели вы часом?!
- Женя! – мягко перебил меня дядь Миша и более возмущенно мама.
- А потом что? Хату продать и самим на улицу уйти? Что-то мне подсказывает, что братик мой на этом не остановится. Заебал он, мама. Заебало это все! – рявкнула я, ударив кулаком по столу. В гостиной тяжко зашевелился Петро, почуяв, что всепрощающая сестра находится на грани. – Хули ты его покрываешь-то вечно? Не, дядь Миш. Давай наряд, заявление… пусть едет отвечать за свои поступки.
- Не надо! – ломким голосом откликнулся из гостиной братец. В глазах мамы от этого голоска набухли две тяжелые слезы.
- В общем, подумайте. Время пока есть, - деликатно кашлянул дядь Миша. – Но тянуть не советую. Слишком там, на стройке, народ горячий.

И начались очередные поиски денег. Мама была непреклонна, и дача очень быстро улетела за копейки кому-то из наших знакомых. Помимо дачи были проданы остатки бабушкиного золота, стол из красного дерева, который дедушка сделал своими руками, кухонный телевизор и «Большая советская энциклопедия», собранная папкой для своих непутевых детей.
- В долгах, как в шелках, - вздохнула я, раскладывая мятые купюры по кучкам. Петенька, похожий на распаренного барина, предпочитал помалкивать и прятался за мамой, не рискуя подавать голос. А вот мама… мама стала таять, как восковая свечка. Подкосили ее выкрутасы любимого чада. И я сейчас не о себе. – Что там дружки его? Слились?
- Да какие у них деньги, доча? – всхлипнула мама.
- Ясно. Мы зато благодетели. За свои косяки и за чужие отвечаем, - зло бросила я, исподлобья смотря на Петьку. – Ну, сука, смотри. Либо за голову возьмешься, либо в следующий раз на зону заедешь. Откупать тебя больше нечем.
- Я больше не буду, - пискнул тот, выглянув из-за мамкиного плеча. Но веры его словам у меня не было. Кончилась она, вера эта.

Через пару недель мама слегла в больницу. Сердце не выдержало. Ну а у меня появились две головных боли. Во-первых, маме нужны были лекарства, которые стоили слишком много, а семья наша и так поистратилась, пытаясь разгрести последствия похождений юного упыря Петера. Еще и долги надо было отдавать, которые мы назанимали, чтобы расплатиться с Авто и хозяевами промки.

- Ну и хули делать, Дашка? – устало спросила я, вертя в руках бутылку пива. Дашка, сидевшая напротив, пожала плечами и скупо поджала губы. – Учебу бросать и работать идти? Я и за год со всеми долгами не разгребусь. Кажись, всему району уже торчим.
- Не знаю, родная, - честно ответила подруга. – Но бросать учебу не вариант. Два года потерпеть еще.
- Это да. Жалко просранное время, - согласилась я и, глотнув пива, задумчиво посмотрела на Дашку. – У тебя у знакомых нет никакой подработки часом?
- Подумать надо. Так… Есть знакомый в ломбарде. Вроде ему сменщик нужен. Но там весь день сидеть надо. С учебой не совместить. На рынок можно.
- Копейки, - отмахнулась я. – Не думай, что я зажралась, но оплата мне нужна хорошая. Я вон Марку еще долг не отдала. Он так-то молчит пока, но это пока… Марк!
- Что? – испуганно протянула Дашка, когда я выкликнула имя однокурсника, как боевой клич.
- Марк в кино каком-то снимается. И, судя по всему, хорошо там получает.
- Ага, - фыркнула подруга. – Ты и кино. Смешно, Тропинина.
- Не, я к тому, что Марк говорил, мол попасть туда легко, а вот выбраться сложно. Типа, затягивает, хуе-мое и все такое. Да и учиться ему это не мешает. Надо Марку позвонить. Чем черт не шутит. Ладно, актриса из меня может и правда так себе, но там и осветителем можно, и кофе режиссеру таскать. Мало ли. Что думаешь?
- Ну, попытка не пытка. Попробуй. А Петя что? Не собирается семье хоть как-то помочь?
- Этому дураку на семью давно похуй, - усмехнулась я. – Мамка в больнице, как ты думаешь, сколько раз он ее навестил? Правильно. Ни одного. С дегродами своими кучкуется, походу ищет, где бы снова в мутное вписаться. Анчутка блядский. Пользы от него нихуя. Вредить только умеет. Ладно. Надо и правда Марку позвонить. Глядишь, выгорит.

Но Марку я позвонила только через неделю. Закружилась и как-то забыла о нем. Как-никак на мне теперь была и квартира, и мамка в больнице, и братец-имбецил, которого я каким-то чудом еще не убила. Знаю, вопросы это вызовет. Мол, нахуя терпеть такого дегрода. А вот ответа на этот вопрос нет. Хуевый он или не хуевый, но он мой брат. И за его косяки спрашивать будут с меня и мамы. Так что хочешь-не хочешь, а придется проникаться и его проблемами.

- Ты к матери-то в гости зайти собираешься? – строго спросила я вечером, когда Петька забежал домой переодеться.
- Да я тут это… работу ищу, - отмахнулся он. Соврал, конечно. Никакую работу он не искал. Собирался на очередную вписку к своим кентам.
- Не дело, Педриньо, - помотала я головой. Братец, как обычно, вспыхнул. Не любил, когда я коверкала его имя на разные лады.
- Ничо я не Педриньо! Я пацан правильный, по закону живу.
- Как долбоеб ты живешь, - отрезала я. – Эгоистичный, наглый долбоеб, у которого вот-вот закончится везение. За ум берись, Петро. Жизнь в любой момент к тебе жопой повернуться успеет.

Понятно, что проповеди на Петьку не действовали. От слова совсем. В одно ухо влетело из жопы вылетело. Так случилось и в этот раз. Он переоделся, хлопнул дверью и был таков. Ни тебе вопросов, как там мама в больнице, ни «может, помочь чем, Женька». В голове ветер, в жопе дым.
Вздохнув, я закурила и, посмотрев в окно, достала из кармана мобильник. Старенькую «Нокию», которая каким-то чудом избежала продажи за грехи моего семейства. Нашла контакт Марка и, чуть подумав, нажала «Вызов». Марк ответил ровно через три гудка.

- Привет, Жень, - голос мягкий, но дышит с присвистом. То ли бежал куда, а я помешала, то ли в качалке сейчас, железо тягает.
- Привет. Не отвлекаю? – спросила я.
- Не, все нормально. Съемку как раз закончили, - в голосе послышалась улыбка. На фоне кто-то гремел чем-то железным, но разговору это не мешало.
- Слушай, я насчет долга. У меня пока не получается наскрести. Но ты не думай, что я забыла, - попыталась оправдаться я. Марк тут же меня перебил.
- Не к спеху, Жень. Понимаю. Отдашь, как деньги будут.
- Спасибо, - вздохнула я и, чуть помявшись, задала вопрос, который прозвучал натужно и как-то глупо. – Марк, а вам там еще… ну, модели, не нужны?
- Модели? – удивился он.
- Ага. Не, не подумай. Я могу кофе режиссеру вашему таскать, по мелочи там всякое. Может убираться надо? Ну, это если я не подойду, как модель.
- Совсем приперло? – понял Марк. Но в голосе не было ни сарказма, ни осуждения. Только понимание.
- Приперло. Мамка в больнице, а долгов выше крыши, - призналась я. – Полноценная работа мне не подойдет. Учебу бросать не хочу. А подработка бы не помешала. Ты говорил, что в актеры к вам попасть легко. Вот и подумала, а чего бы и нет.
- Так, ну это не телефонный разговор, - задумчиво обронил он, когда я закончила. – Нюансов там много… Ты завтра свободна?
- Ага. После двух.
- Давай тогда в центре пересечемся. В три. «Шоколадку» знаешь?
- Знаю.
- Вот там и встретимся, идет?
- Конечно, - улыбнулась я.
- Отлично. Тогда до встречи. Найдемся.
- Найдемся, - нажав отбой, я убрала телефон в карман и снова потянулась за сигаретами.

К трем я уже была возле кафе «Шоколадка». Там обычно кучковались студенты педа и политеха в перерыве между парами, а сейчас, во время каникул, народу было не очень много. Только залетная молодежь, прячущаяся от жары и наслаждавшаяся мороженым.
Марк ждал меня за столиком в самом конце зала. Поднялся, как джентльмен, когда я подошла ближе и только после этого подозвал официанта.

- Ну, рассказывай, - вздохнула я. – Что там за нюансы на съемках твоих.
- Прежде, чем начать, попрошу наш разговор оставить в тайне, - предупредил Марк, кидая в свой чай пару кубиков сахара. – Съемки у нас специфические и огласка не нужна. Я вот думал, стоит ли тебя в это втягивать, но раз сама попросила, то должна знать, с чем дело иметь придется.
- У-у-у, страшно, - прогудела я, вызвав у него улыбку. – Можно подумать, вы там «Лики смерти» снимаете.
- Нет, все куда проще, - мотнул головой Марк и после небольшой паузы добавил. – Порно.

Пару минут я просидела с открытым ртом, удивленно пялясь на спокойного Марка, который вернулся к своему чаю. Я ожидала чего угодно: документалки, короткометражки, но определенно не порно. По реакции Марка становилось понятно, что подобное удивление он видел уже не раз, и осознание этого, как ни странно, мне помогло. Словно весь стыд, который должно испытывать при обсуждении таких тем, начисто испарился.

- Порно? – переспросила я, но сделала это тихо, чтобы не привлекать внимание посетителей «Шоколадки».
- Да, порно, - просто подтвердил Марк. – Убавилось желания попробовать себя в съемках?
- Ну, не это я ожидала, - честно ответила я. – А… поподробнее рассказать можешь?
- Конечно, - кивнул он и, сделав глоток чая, продолжил. – Я снимаюсь в порно. Ну, про мою «особенность» ты наверняка уже наслышана, так?
- Угу, - покраснела я, вспомнив, как набухали штаны Марка на парах в институте.
- В общем, у меня идеальный типаж для таких фильмов и в этой, хм… сфере, я уже два года. Подруга привела, когда нужда в деньгах появилась. Ну а потом… втянулся. Кто-то работает грузчиком, кто-то на рынке барыжит. Я вот в порно снимаюсь.
- И как это?
- Нормально, - пожал плечами Марк. – Как втягиваешься, так спокойнее к этому относиться начинаешь. Типа, самурайское спокойствие появляется.
- Скорее уж, самурайский похуизм, - хмыкнула я. Марк рассмеялся и кивнул.
- Можно и так сказать. Команда у нас небольшая, но дружная. В месяц снимаем где-то четыре фильма. Ну, фильмы – это, конечно, громко сказано. Скорее это короткометражки. На двадцать минут, примерно, каждая. На определенные сюжеты, которые заказывает клиент.
- Клиент?
- Ага. Есть такие люди… клиенты… которым нужно особенное порно. С особенным сюжетом, с особенными типажами. И клиенты готовы за это хорошо заплатить.
- А отказаться можно? Ну, если сюжет тебе не понравился.
- Можно. Так новички, обычно, поступают. По первой. Потом тоже начинают относиться к этим заказам, как к обычной работе. Потому что заказ – это деньги. Откажешься – ничего не получишь. Все просто.
- А ты… не стесняешься?
- Не-а. Я уже привык. И говорить об этом, и заниматься этим. Стеснение быстро проходит, - ответил Марк. – Я просто делаю свою работу. Ну, и деньги это приносит хорошие.
- Угу, как проституция.
- Не совсем, - мягко улыбнулся Марк. – Думаешь, что в порно идут за халявным сексом? Чепуха. Деньги. Вот истинная причина. Повернутые на сексе быстро отсеиваются.
- Почему? Это ж рай для дрочил. Братец мой, узнай об этом, помчался бы к вам вприпрыжку. Халявные писечки, так еще и деньги платят.
- В первую очередь – это работа, Жень. Тяжелая работа. На двадцатиминутный фильм уходит уйма времени. Часа четыре минимум. А там и смены поз, и форс-мажоры…
- Типа хуй не встал?
- Удивишься, но да. Такое бывает. От нервов, усталости, стресса… Да куча причин.
- Но ты продолжаешь работать.
- Ага. Мне, как и тебе, деньги нужны. И деньги большие. А получить их я могу только так. Нет выбора лучше – довольствуйся тем, что есть, - меланхолично ответил Марк. – Но ты не бойся. Не так все страшно. Как уже говорил, команда наша разные фильмы снимает. Есть традиционное порно, а есть софт-порно.
- Типа, «мягкое»?
- Да, легкое порно. Что-то схожее с эротикой, но без деталей, присущих обычному порно. В таких фильмах часто происходит имитация акта, а упор делается на сюжет. Сема, ну, режиссер наш, любит такие фильмы. Говорит, в них раскрывается его истинный творец.
- То есть, трахаться ни с кем не надо?
- Ага. Просто два актера делают вид, что занимаются сексом. И все. Без проникновения и прочего, что есть в обычном порно, - кивнул Марк. Я задумчиво хмыкнула и сделала глоток уже основательно остывшего чая. – Думаю, тебе надо экскурсию сделать. На съемочную площадку.
- Ну, хуй знает, - неловко рассмеялась я. – Кажется, это совсем не по моей части.
- Очень может быть. Но ты спросила о моей работе, я ответил. А там уже сама решай, надо это тебе или нет. Если надумаешь, экскурсию я тебе устрою. С Семой только поговорю. Человек он донельзя творческий. Семь пятниц на неделе.
- Ладно, давай, - нехотя согласилась я. Пусть Марк и не догадывался, но меня все ж задел его рассказ. А особенно возможность увидеть все собственными глазами. Когда еще ты попадешь на съемочную площадку, где снимают настоящее порно? Такие моменты упускать определенно не стоит.
- Хорошо, - улыбнулся Марк, доставая телефон. – Пойду, позвоню. Если ребята не заняты, то сразу и поедем.
- Сразу? – удивилась я.
- А чего тянуть? Я на пять минут. Сейчас вернусь.

Ну, через двадцать минут мы с Марком уже ехали на площадку на такси. Ехать пришлось недолго. Студия находилась в старом доме культуры на Окурке и, что очень иронично, аккурат напротив отделения полиции. В фойе дома культуры было темно, пахло сыростью, пылью и плесенью. Иногда до меня доносились звуки вальса. Должно быть где-то наверху располагалась студия бальных танцев или что-то типа того. Удивительное дело. Сюда ходили на разнообразные кружки дети, взрослые посещали старенькую качалку с самодельными тренажерами, оставшуюся тут еще с девяностых, а где-то внизу, в полуподвальных помещениях снимали порно. Ну, хоть не дурманом барыжили и то хорошо. На районе всякое бывает. К этому, впрочем, быстро привыкаешь.

Марк спустился вниз по натертым до блеска ступенькам, толкнул рукой скрипучую деревянную дверь, и мы оказались в подвалах дома культуры. У стен стоял забытый всеми сельхозинвентарь, слабо попахивало канализацией и порой слышался рокочущий грохот электрогитар и барабанов.
- Нефоры тут местные реп-точку организовали, - пояснил Марк, ведя меня вперед по узкому темному коридору. – Осторожнее, тут труба над потолком, не ударься.
- Прелестное местечко, - фыркнула я.
- Не самое худшее. Аренда маленькая и не беспокоит никто. Сема, конечно, звукоизоляцию сделал, да, мне кажется, незачем было. Сюда если кто и спускается, так только уборщица на выходных. А ей глубоко плевать, чем занимаются арендаторы. Как и директору, собственно.

Возле одной неприметной двери Марк в итоге остановился и вытащил из кармана ключ с брелоком в виде бутылки пива. На двери висел криво приклеенный листок бумаги с плохо пропечатанными на принтере буквами: «Модельная студия «Камео». Вход строго по записи». Отперев замок, Марк потянул дверь на себя и пропустил меня внутрь чистенькой и светлой прихожей. Дверь он после того, как зашел сам, тут же запер, пояснив, что таковы внутренние правила студии, да и лишние люди тут никому не нужны.
Из глубин студии до меня донеслась музыка. Что-то мягкое, легкое, как джаз, а потом кончики ушей моментально покраснели, стоило мне услышать другие звуки. Звуки самой настоящей ебли. Стонала женщина и, судя по стонам, ей было очень уж хорошо.
- А, съемка идет. Все нормально, - улыбнулся Марк, заметив мое замешательство. – Подождем на кухне. Чай хочешь?
- Да… можно, наверное, - пробормотала я. Конечно, я бы выпила чего покрепче. Исключительно для храбрости, но решила пока с этим повременить. Кто его знает, какие еще есть правила у хозяина этой студии.

Не успел Марк заварить нам чай, как дверь в кухонку открылась и на пороге появился улыбающийся мужчинка: упитанный, с кругленьким животиком и масляными глазками. Голова у него была странной формы и больше напоминала свеклу: широкий лоб, взъерошенная поросль в виде волос на макушке, узкий, даже острый подбородок и жиденькая бородка. Тем не менее мужчинка был приятным, и я не удержалась от ответной улыбки.

- О, какая фактура! – воскликнул он, только переступив порог. Масляные глазки без стеснения пробежались по мне, оценивая и подмечая. – Марк, дорогой, почему ты прятал этот алмаз от нас?
- Знакомьтесь. Это Сема, - усмехнулся Марк, делая глоток чая. – Наш режиссер и вообще самый главный человек на съемочной площадке.
- Семен Витальевич Козинцев, - представился мужчинка, протягивая мне мягкую, сметанную ладошку. Он кокетливо поправил шелковый шарфик, прикрывавший шею, и добавил. – Можно просто Сема.
- Очень приятно, - кивнула я, пожимая ладошку. – Женя.
- Прекрасно, прекрасно. Чудесная девушка. Чудесная фигурка. Вы на спорте, дорогая?
- Скорее, на нервах, - вздохнула я. – С моей жизнью и спорт не нужен.
- Понимаю, понимаю, - пробормотал Сема и, охнув, хлопнул себя по лбу. – А, Марк же вам экскурсию обещал, так?
- Типа того.
- Тогда не будем медлить. Время – деньги в нашем деле. Ну, пойдемте, молодежь.

Не знаю, что я ожидала увидеть, но первое впечатление от съемочной площадки было довольно разочаровывающим. В отдельной комнате находилась большая кровать со смятым бельем, у стены стоял бежевый диван, на котором сидело трое человек, все, как один, уткнувшиеся в телефоны. Три лампы со студийным светом подсвечивали кровать и лежащую на ней уже знакомую мне татуированную девушку. Абсолютно голую и не стесняющуюся других людей на площадке. С ней прогуливался Марк по набережной, когда я гадала, где мне взять денег на откуп своего непутевого братца. В углу комнаты на тяжелом штативе стояла видеокамера, рядом с которой задумчиво пялился в пустоту небритый мужик в растянутой футболке с логотипом «The Exploited».

- Вот тут и случается магия кино, - прощебетал Сема, обводя руками комнату.
- Угу. Если хуй у всех стоит и свет работает нормально, - тут же откликнулся мужик за камерой. Пушистые брови Семы сошлись на переносице, но он продолжил лучиться добротой.
- Этот ворчун в уголке – Олег Бессмертный. Оператор, волшебник, мастер вкусных ракурсов. Больше всего на свете любит, пожалуй, только свою камеру.
- А почему Бессмертный? – поинтересовалась я.
- Трижды поцелованный смертью, - коротко ответил тот. – Ну и фамилия у меня такая.
- А на кровати вы, Женя, можете увидеть нашу богиню. Ладочка, будь милой, поздоровайся с гостьей, - продолжил Сема. Голая девушка лениво подняла руку и, перекатившись на живот, с любопытством на меня посмотрела. Фигурка у нее была что надо. За такую любой модельный подиум удавится. И что она здесь забыла?
- А эт кто? – поинтересовалась девушка, болтая в воздухе стройными ногами. – Сема, если ты сюда экскурсии водить собрался, то я на такое не нанималась.
- Расслабься, Лад, - встрял Марк. – Это моя однокурсница, Женя.
- А, вон чо, - широко улыбнулась Лада. – Тоже в кино попасть хочет? Беги отсюда, родная. А то выебут тебя всем, что под руку попадется. Самотыком, кукурузой, огурцом…

Купить мои книги можно на Литрес.
И в сообществе ВК.

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.
Часть одиннадцатая.
Финал.

Много их было. Злых, обиженных, обманутых. Кто-то пытался развести на жалость разговорами о детях, кто-то показывал чеки из аптек, кто-то просто пускал тягучую слезу, надеясь, что она станет последней каплей, которая окончательно утопит меня. Многие врали, придумывая такие сказки, что даже я не мог удержаться от улыбки. То бабку какую-то якобы Зуб выебал, пока она опоенная валялась. То ханыгу одного могилу себе копать в лес повезли. Сказки были яркими. Люди понимали, что вернуть жилье не получится. Поэтому вовсю отыгрывались на мне, не стесняясь разбавлять свои показания шокирующими подробностями.
И если обиженных было много, то вот знакомых лиц почти не было. Только мои родители исправно ходили на каждое заседание и молча сидели на задних рядах с бледными лицами, выслушивая россказни обиженных ханыг.
Конечно, можно было бы словить нехилую панику, если бы не Рубин. Вопросы он задавал правильные, перебивал откровенную чушь и излучал спокойную уверенность, которая постепенно передавалась и мне. Все же Афанасий не соврал. Рубин и впрямь был знатоком своего дела. Вежливый, спокойный, как удав, делающий свою работу.

Тревожность возвращалась, когда меня этапировали обратно в СИЗО. Сперва появилась бессонница, потом пропал аппетит. Мне приходилось изводить себя отжиманиями перед сном, чтобы очистить голову и буквально убить ноющие мышцы. Еду же и вовсе приходилось в себя запихивать. Но и это не уберегло меня от потери веса. Остальные сидельцы все прекрасно понимали, о чем мне и сообщил Налим, позвав попить с ним чифирь.

- Первая ходка всегда запоминается, Потап. Ты ж молодой еще, по ту сторону не бывал, многого не знаешь. Это еще повезло, что в камеру нормальную кинули, да Герцог маляву прислал, где за тебя ручался.
- Бывает и хуже?
- А то, - усмехнулся Налим. Он поморщился, сделав глоток горького чая, и закурил сигарету. – Бывает, что в сучью камеру кинут. Если следакам надо побыстрее правду из тебя выбить. Крысу подселить могут. Будет тебе зубы заговаривать, лепшим корешем станет, а потом все куму сольет, что ты наболтаешь. Так, что, да. Повезло.
- А вы?
- А что я?
- Ну, это же не первая ваша ходка? – улыбнулся я.
- Третья.
- И первую тоже помните?
- Ага. Прописку мне, гондоны, устроить захотели, - вздохнул Налим. – Не учли одного. Что уже был обученный. Знал, чо говорить и чо делать. Но ты не бзди, Потап. И тут жить можно. Не борзей, по понятиям поступай, вот и все секреты. Ну а если косяка дашь, то спрос уже с тебя пойдет. Чем больше косяк, тем сложнее отмыться от него. Это так… на будущее тебе.
- Надеюсь, что в скором времени выйду.
- Ну, ты не зарекайся, - рассмеялся Налим. – Понятно, что надежда умирает последней, да фарт, он какой? Уклончивый, сука. Кого подмажет, кого на дно бросит. Поди разбери, чо у него на уме. А пока на ус мотай, чо приличные люди говорят. Всяк полезно будет.
- Ну, за науку спасибо, - поблагодарил его я. – И за чай. Хороший получился.
- Годы и годы практики. Ладно, хватит языком чесать. Чо, партеечку в шахматы? Вчера на пачку меня обобрал. Отыграться хочу.
- Чего бы и нет, - кивнул я, двигая к себе шахматную доску. Затем быстро сбегал к своему месту и вернулся с пачкой «Примы». – Играем.

Заседания продлились до середины августа. За решетчатым окном постепенно отцветало лето, а в моей жизни почти не было никаких изменений. Порой дверь в камеру открывалась, и конвоир забирал одного заключенного, место которого через пару дней занимал другой. К нему точно так же, как и ко мне, подскакивал Куцый и спрашивал за масть. Кого-то уважительно приветствовал Налим. Кого-то сразу же определяли в чушки, потому как умалчивать свой статус было нельзя. За такое могли серьезно наказать. Лица менялись, не менялись только блевотные, темно-зеленые стены, прокуренная камера и кислый запах пота, намертво въевшийся в одежду.
Перед последним заседанием я так и не смог уснуть. Пусть Рубин, как и Афанасий, навестившие меня в последний раз, всячески заверяли, что бояться нечего, страх все равно был. Отчаянно хотелось на волю. Вдоволь поотмокать в ванной, соскрести с себя мерзкий запах, спокойно выспаться и подышать чистым воздухом на прогулке. Так что не было ничего странного в том, что я так и не смог уснуть. Утром выпил кружку крепкого чая, перекусил печеньем и принялся бессмысленно пялиться на дверь камеры, гадая, когда же за мной явится конвоир.
Он явился после обеда и скомандовал привычное «с вещами на выход». Подхватив сумку, я послушно выбежал из камеры и вжался лбом в холодную стену, пока сопровождающий возился с замком. Как Налим и говорил, ты быстро привыкаешь к нехитрым тюремным ритуалам. И то, что еще вчера могло вызвать удивление, сегодня воспринимается максимально обыденно.

Но удивление все же было. Зал суда был полон. Свидетели, мои родители, пара журналистов… даже Калитин почтил своим присутствием заседание и, сидя в сторонке, загадочно улыбался, изредка посматривая на меня. Потом была речь обвинителя, затем выступил Рубин, в привычной спокойно манере выложивший судье аргументы в мою защиту. Но в голове моей гулял ветер. Я безразлично пялился в пустоту, покусывая губы. От этого увлекательного занятия меня отвлек стук деревянного молотка и пауза, обязательная перед вынесением приговора.
Много лет прошло с того момента, но я помню его в мельчайших деталях, словно все это случилось вчера. Помню звуки, помню запахи. Помню, как судья начал читать по бумажке. Помню его голос и слова…
- …признать Потапова Максима Валерьевича виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей… - голова закружилась, а побелевшие пальцы впились в колено. Я растерянно посмотрел на невозмутимого Рубина, потом перевел взгляд на улыбающегося Калитина, одобрительно качающего головой, - …и назначить ему наказание в виде десяти лет лишения свободы, с отбыванием наказания в исправительной колонии…

Похоронным звоном отозвались эти слова в моей голове, а дальнейшее было, как в тумане. Меня вывели из клетки, как телка на убой. Головы коснулись чьи-то руки. Наверное, мамка, умудрившаяся протиснуться вперед. Лязг холодного металла на запястьях. Тычок в спину от конвоира. Хлопки ладоней. Довольные крики. Ругань и громкий голос судьи, призывающий к порядку. Но страшнее всего была пустота, медленно расползающаяся по груди, обдающая морозом сердце.

Интервью.

Закончив, я откинулся на стуле и потянулся к пачке сигарет, лежащей на столе. Сидящий напротив мужчина, казалось, ничуть не удивился моему рассказу. В его взгляде не было брезгливости, к которой я привык. Была одна лишь задумчивость, о чем говорил слегка расфокусированный взгляд и верчение шариковой ручки в пальцах. Блокнот, лежащий перед ним, был исписан мелким, убористым почерком. На одной из страниц я даже заметил свой рисунок. Что ж, у этого журналиста талантов, судя по всему, было с избытком.

- Редко встретишь человека, который спокойно воспримет мою историю, - улыбнулся я, чиркая зажигалкой.
- Почему вы решили обратиться ко мне, Максим? – чуть подумав, спросил журналист. Он подался вперед и, улыбнувшись, посмотрел мне прямо в глаза, словно пытался именно там найти ответ. – Или это секрет?
- Нет никакого секрета, Вань, - хмыкнул я. – На репортаж твой наткнулся, когда на зоне срок мотал. У нас в красном уголке телевизор стоял, порой разрешали некоторым заключенным новости смотреть. Там я тебя и увидел.
- А что за репортаж был?
- А, про молодежные субкультуры вроде. Ну, про скинов, нефоров, и так далее, - ответил я. – Не ожидал я в этом репортаже свой город родной увидеть. А еще не ожидал увидеть честность. По ящику про такое точно не говорят. Редкость в наше время, а уж там, за решеткой, и вовсе что-то загадочное, и мистическое. Зацепили меня слова ваши в самом конце выпуска. Что человеком быть сложно, но важно и нужно. Как-то так, кажется, если не путаю.
- Нет, не путаете. Это я в одной книге прочитал, так и появилась своя, так сказать, фишка, которой я выпуски заканчиваю. Все же темы поднимаются сложные.
- Это еще одно причина, почему я вам написал. Конечно, контакты ваши найти сложно было, но знакомцы помогли. Все ж Иван Селиванов в нашем городе один.
- И вы решили рассказать свою историю мне?
- Ага. Были причины.
- Получается, после суда вы отправились на зону?
- Ага, - снова кивнул я. – Честно все десять лет отсидел. Говорил же, что шумиха поднялась знатная? Да и кто бы мне УДО дал, особенно после всего, что случилось. Ваш брат так-то и статьи по моему делу настрочил, и репортажи были. Не честные. Показательные.
- Когда вы на связь вышли, я их просмотрел. Однобоко, - честно признался Иван, вызвав у меня улыбку.
- Само собой. Там только одну сторону показали.
- Почему вы решили другую показать?
- Устал в себе это держать, - вздохнул я, выпуская дым в сторону открытого окна. На улице вовсю царила весна, напоминающая о приходе тепла звонкой капелью и сладостью в воздухе, но на душе у меня все еще царила стужа. – Тогда я еще молодой был, глупый. Все понятиями прикрывался. Мол, стыдно для ровного пацана жаловаться. Терпи, будь сильным. Когда тебе талдычат об этом двадцать четыре на семь, поневоле привыкаешь. Да и увидел я многое. Там, по другую сторону. Но о зоне рассказывать не буду. Там материала не на репортаж, а на целую книгу. Утомитесь еще.
- К долгим разговорам я привычный, - рассмеялся Селиванов.
- Верю. С утра сидим, как-никак, - согласился я.
- Не устали?
- Нет. Наоборот, полегче стало, как высказался. Если репортажа не получится, так считайте это исповедью. Исповедью человека, который искренне раскаялся в своих грехах. Но я не жду прощения или понимания. Не заслужил. А люди что? Люди грязь любят. Любят, когда вскрываются гнойные нарывы чужой жизни. Любят копаться в гное этом, исповедях чужих. Кому-то своя жизнь слаще становится, а кто-то, как я надеюсь, задумается. Задумается, как живет и как поступает. Но мы уже к финалу приближаемся.
- Ваша история по-своему интересна, - чуть подумав, ответил Иван. Он тоже закурил и постучал пальцами по столу. – Думаю, людям будет полезно ее услышать.
- Спасибо. Надеялся на это, - кивнул я. – Ладно, идем дальше. Как уже говорил, немного осталось. Этапом меня забросило на зону под Ростовом. Единственная радость, что не в мороз. Я так-то человек южный, мне тепло ближе. На деле же зона на многое мне открыла глаза. Когда ты двадцать четыре часа в сутки трешься с одними и теми же людьми на протяжении десяти лет, не прозреть попросту невозможно. Да и как иначе, если те, кому ты верил, сами тебе в этом помогают. В первый год я понял, что все эти понятия, по которым мы жили, на самом деле хуйня собачья. Их извращают и искажают себе в угоду. Лицемерие всегда идет рука об руку с понятиями. За добрыми словами и притворной вежливостью всегда скрываются звери, готовые вцепиться тебе в глотку, чтобы перевернуть ситуацию в нужную себе сторону. Я видел, как опускали людей за одно безобидное слово. Видел, как прощали ложь одним, и как за ту же ложь жестоко наказывали других. Видел, как гасли людские души, попав за решетку. За год человек чернел, превращался в тень, а потом попросту исчезал. Просто потому что так решили по понятиям.
- Можете пример привести? – поинтересовался Иван, заставив меня задуматься.
- Да, хули. Примеров там этих великое множество, на самом деле. За других говорить не буду. Скажу за себя. Например, за все десять лет отсидки меня навещали только родители, да еще один человек, которого я точно не ожидал увидеть. Для остальных я, судя по всему, умер. Как и множество других сидельцев.
- А друзья?
- Друзья? - усмехнулся я. – Как оказалось, друзей у меня никогда и не было. Разве что Афанасий немного помог, когда я только на зону заселился.
- Чем?
- Маляву прислал, где обрисовал, кто я по жизни. Признаюсь, это избавило от многих проблем, с которыми первоходки сталкиваются. Видел я, как их калечат и ломают. Понятно, что себя в обиду я бы не дал, чай не сопливый пацан, который тени собственной бздит. Так что благодаря маляве я получил статус приличного сидельца, а таких никто не прессует. Ну, дальше интереснее.
Я первых свиданок ждал похлеще свободы. Жаждал объяснений, как так получилось, что вместо условки схлопотал реальный срок. Ждал слов поддержки от тех, кого считал друзьями. Хули тут, мы через столько вместе прошли, что я на тот момент о пацанах своих плохо не думал. Пока родители меня проведать не приехали. Тогда-то и полезла правда. Тягучая, как говно после недельного запора. И такая же болючая. Пацаны мои, оказывается, следакам с радостью все слили. Может, Рубин им башку задурил, может сами испугались срока. Так или иначе, да соловьями они запели. Обо всем рассказали. Да в красках, блядь. Как Максимка Потапов их с пути истинного сбил, как угрозами заставлял стариков немощных обманывать. Краски яркими оказались. Десять лет ими легко нарисовать получилось. Дали бы больше, да судья, к счастью, адекватный попался. Я потом их показания прочитал, когда с делом ознакомился. По блату приобщиться получилось. Да только радости от этого испытать не удалось, сам понимаешь. Там и родаки пацанов подключились. Уболтали их все на меня валить, как Рубин советовал. Переборщили малость. Зато натуру свою крысиную сразу показали. Может, правильно сделали. Тут им бы тяжко пришлось. Сильные тут ломаются, хули о слабых говорить. А так кого условкой попугали, кого просто пожурили пальцем и отпустили.
- Вы их простили?
- Нет, - коротко ответил я, вызвав у Ивана улыбку.
- Ожидаемо.
- Простить можно многое. Я ж не зверь какой. Все понимаю. Но предательство… Тем более такое. Вряд ли когда-нибудь я смогу их простить. Ладно бы пришли, объяснили, как нормальные пацаны. А они попросту слились. Вычеркнули меня из своей жизни.
- Вы с ними встречались, Максим?
- Когда откинулся, я же домой сразу поехал. К родителям. Все имущество мое конфисковали. Не тронули только комнатушку, которую я когда-то на мамку записал, да забыл об этом. Хозяин бывший сторчался, а значит, некому было предъявы кидать. Ну да ладно. Ты спросил, встречался ли я с ними? Скажем так, пересекались на районе пару раз. Но меня родители быстро в курс дела ввели, что вообще изменилось за десять лет моего отсутствия. Можешь закурить. Слушать долго придется.
Итак. Зуб… Его я встретил день, наверное, на третий, как домой вернулся. Он все так же жил в своей однушке, которая осталась ему от бабки. Удивительнее было узнать, с кем он жил. С Ленкой Трофименко.
- Это та девушка, которую изнасиловали в промзоне?
- Ага. Мамка рассказала, что Зуб, как условку получил, за ум взялся. Открестился от всего незаконного, на работу в ЖЭК устроился электриком, а потом и с Ленкой сошелся. Любил же он ее. До безумия. Да понятия не давали ему шаг нужный сделать. Ленка… Ленке туго пришлось, когда от нее все отвернулись. В дурке успела полежать. Ну, в областной нашей. Кишке. Ты ж вроде там альтернативку проходил, да?
- И это раскопали? Было дело, - улыбнулся Иван. – Так, и что с Леной?
- Туго с ней все было. После дурки она на хмурого серьезно подсела. Это я еще застал, да решил не вмешиваться. Не по понятиям было с такими общаться. Их подчеркнуто не замечали, а жизнь их… ну, это их жизнь. Сами себе хозяева. Короче… Ленка головой тронулась малость, а хмурый ее окончательно добил и в вафлершу превратил, которая за дозняк у любого за щеку возьмет. Мамка говорила, что она вечно по двору бледной тенью шарахалась. Все искала, где бы денег на дозу взять. Такой вот ее Зуб и подобрал, а потом сделал то, на что мы так и не решились. Накормил, помыл и в реабилитационную клинику к Балалаеву Олегу засунул. Ну, он вроде помощник Шаманова, депутата.
- Да, я знаю его. Приятный человек, - кивнул Иван.
- Так вот. Ленка после клиники другой вернулась. Мамка говорила, что она и до того тощая была, а тут вообще пиздец. Да только все изменения заметили. Раньше она с глазами потухшими ходила. А тут… улыбается. В общем, удалось ей слезть. Долго я не решался с ней заговорить.
- Боялись?
- Стыдился скорее. За то, что повел себя, как идиот. И не помог, когда она нуждалась в помощи. Все, блядь, верил, что не понятиям таким зашкварным руку помощи подавать. Хорошо хоть Санек нашел в себе силы и ум. Хотя бы за это его можно похвалить. Но самое смешное знаешь в чем? Ленка – единственная, кто ко мне, не как к чумному отнеслась, когда я откинулся. Я на улице с ней пересекся, так она обниматься полезла. Еще и извинялась, что на зоне не посещала. Хотя должна была меня нахуй послать и забыть, как страшный сон.
- Возможно увидела в вас родственную душу, - задумчиво обронил Иван.
- Тоже так думаю. Она так-то тоже изгоем стала, как ее Пельмень с дружками изнасиловал. Еще и хмурый, и дурка, и со здоровьем проблемы. Изнасилование само по себе страшно, а хмурый ее вовсе добил. Чуть окончательно не угробил, да смогла вылезти, чему я только рад.
- А Зуб?
- А хули Зуб. Он, увидев меня, идущего навстречу, в кусты ломанулся, а потом за дом слинял, сука, - фыркнул я. – Так и не хватило смелости в глаза мне посмотреть. Я не стал его прессовать.
- Почему?
- А смысл? – пожал я плечами. – Ну, дал бы ему в морду, ну высказал бы все, что думаю, чо бы изменилось? Да ничего. Сам понимаешь. За десять лет неплохо меняешься. По-другому на жизнь смотреть начинаешь. Так что я просто посмеялся, смотря, как этот муфлон через кусты удирает. Даже злости не было. Только смех, а потом равнодушие. Малого я через неделю увидел. Вылезал из коллектора, где торчки местные кучковались, сколько себя помню. Оказалось, что, чуть не получив условку, он серьезно на хмурого подсел. Я его и не узнал поначалу. Тощий, плешивый какой-то. Раньше крепким, борзым был, а тут развалина шатающаяся. Видно, как хмурый его почти погасил. Он меня тоже не узнал. Мимо прошел, угашенный. Бормотал себе что-то под нос, улыбался странно. Одноклассника потом встретил. Он за Малого пояснил. Как оказалось, на наркоте он давно сидел. Шифровался хорошо, а мы не замечали. Потом условку получил за аферы и на дно начал скатываться. Хули, он же привык, что деньги к нему от кого-то текли, а свою идею придумать ума не было. Назанимал у всех знакомых, потом подворовывать начал. На работу его никто не брал, да и кому он нахуй нужен с условкой. Дворником и грузчиком идти не захотел, все ж в дурмане проще от жизни прятаться. Пока он в тебе человека не убьет окончательно. С Малым так и получилось. Если Зуб хотя бы в какое-то подобие нормальной жизни попал, то Малой даже пытаться не стал. Жмых… Жмых, конечно, отчудил.
- А с ним что? – поинтересовался Иван, когда я замолчал и снова потянулся к пачке сигарет.
- Отчима своего ебнул. Наглухо. Батя у него и так не сахар был, а тут совсем берега попутал, когда Жмых условку получил. Начал прессовать его, что, как чмо поступил. Меня подставил, чтобы самому вылезти. То, что он сам так поступал, батя Жмыха как-то умолчал. Ну, к логике понятий я еще вернусь. Не время пока. Жмых на синьку подсел, а в один момент не выдержал. Когда батя его, напившись, опять начал до матери доебываться, он в кладовку за молотком сходил…
- Ужас.
- Ага. Короче, сидит он сейчас. Где, я не знаю. Да и не хочу знать. Афанасий мне как-то сказал, что выбор мы сами делаем. Он свой выбор сделал. Может судьба его так наказала, или собственный идиотизм. Поди теперь разбери, где начало, а где конец. Так-то я его в узде держал, да и батя его не залупался, пока мы в силе были. А тут все, кончилось терпение. Вот и сорвался.
- Раз уж вы упомянули Афанасия, так же известного, как Герцог, как сложилось ваше общение, когда вы освободились? – шариковая ручка забегала по бумаге, готовясь записать все, что я расскажу.
- Общение не сложилось, - криво улыбнулся я, заставив Ивана удивиться. – Да и о каком общении может идти речь, когда Афанасий фактически предал того, кто ему верил? Я был очень удивлен, когда услышал приговор.
- Да, вы упоминали, что Афанасий обещал вам условный срок.
- Было дело, - кивнул я. – Собственно, поэтому я и согласился взять всю вину на себя, надеясь, что мне смягчат наказание. Не догадывался только, что этого Афанасий и добивался. Поскорее отвести от себя подозрения и использовать меня, как разменную монету. Знаешь, Вань, на зоне время течет иначе. И от мыслей, которые посещают твою голову, не убежать. Они приходят во время работы, приходят во время обеда и ужина, приходят ночью, прогоняя сон. У меня было достаточно времени, чтобы хорошенько подумать. И понять, почему Афанасий поступил так, как поступил. Тут-то мы и перейдем, пожалуй, к тому, почему все эти блатные понятия я теперь на дух не переношу. Потому что увидел настоящие лица тех, кто прикрывается понятиями. Казалось бы, зачем такому уважаемому человеку, как Афанасий, тереться с пиздюшней?
- Они податливы, - догадался Иван.
- Именно. Задурить голову блатной бравадой легко. Тем более простым пацанам с района, которые живут по примитивным законам, где прав тот, кто сильнее, и за кого впишутся, в случае чего, приличные люди. Взрослые люди на всю эту хуйню вряд ли купятся. И сто раз подумают, прежде чем вписываться в блудняк. То ли дело дети и подростки. Они в этой хуйне начинают вариться еще в школе. Где-то помогают старшие братья, уже успевшие побывать «по ту сторону закона». Где-то родители, отдавшие детей на воспитание улице. А где-то добрые соседи, как Афанасий, радостно делящиеся мудростью с молодежью, неплохо так засирая мозги. Кто знает, сколько у Афанасия было таких вот компашек, как наша. Мы занимались аферами, а кто-то мог гулять по квартирам, толкать того же хмурого, выбивать долги не умом, а кулаками. В кошельке таких, как Афанасий, все мы были разменной монетой. Такую и придержать неплохо, и спустить, если нужда приспичит. Вот нас и спустили. А конкретно, меня.
- Вы не боитесь об этом говорить? Я к тому, что такие, как Афанасий мелочны и мстительны.
- Нет, не боюсь. Наоборот, хочу об этом рассказать. Глядишь, наукой станет тем, кто решит повестить на красивые слова о воровской чести и блатном братстве, - усмехнулся я, стряхивая пепел в массивную пепельницу. – Первым, что знать надо, так это то, что нет никакой дружбы в блатном мире. Есть кенты, есть кореша, с которыми ты вписываешься в дела, делишься добычей, а как на горизонте появляются серьезные проблемы, расхлебывать их приходится самому. Можешь быть уверен, что даже покровители Афанасия слили бы его и не моргнули, впишись он во что-то гиблое. Но, пока он полезен, его будут опекать. Как он опекал нас. Года через два на зоне я догнал, почему Афанасий, так сказать, пропал с радаров. Он понял, что рано или поздно мои глаза откроются. Тем более, в таком месте. И я сам увижу, каким великим лжецом был мой сосед. Догнать-то я догнал, да хули толку? Легче не стало. Ну а когда я откинулся… он просто сделал вид, что ничего страшного не произошло.
- Серьезно?
- Абсолютно. Он перехватил меня у подъезда, когда я с рынка возвращался. Вышел из своей квартирки, пахнущий одеколоном, гладко выбритый, со все теми же добрыми и всепонимающими глазами. И поступил так, как я ожидал. Начал жаловаться. Жаловался, как его трясли менты. Как просело его здоровье. Как плохо идут дела в последнее время. Ну и как же не подсластить бочку говна? Пошла похвала… как я заматерел, какую важную школу жизни прошел, как научился один справляться с трудностями. Не то, что мои пацаны, скатившиеся на самое дно. Забавное в другом. Я так и не сказал ни слова. Просто стоял и молча его слушал. Без улыбок, без эмоций, без привычных киваний. Я видел перед собой трусливого старика, которого выгнала из дома не необходимость извиниться перед тем, кто ему верил, а обычный страх. Впрочем, зря он боялся. Пиздить его не было необходимости. Мысли об этом я отмел еще в первый год, поняв, что никакое избиение не принесет мне морального удовлетворения. Жизнь вообще штука непредсказуемая. Кто знает, каким будет ее следующий фортель. Афанасия она все же наказала. Наказала и его дочь, стершую меня из памяти сразу же, как я попал за решетку.
- Хм, - задумчиво протянул Иван. – И каким же было наказание?
- Афанасия сожрал рак. То ли его самокрутки виной, то ли бурное прошлое, то ли карма, сука, и впрямь существует, - усмехнулся я. – За год он высох и из дома почти не выбирался. Машка, его падчерица, залетела от какого-то мужика, который попользовал ее и бросил одну с ребенком на руках… Я как-то раз у родителей дома гостил, свидетелем их ругани стал. Ругались они знатно, впервые я слышал, чтобы Афанасий на Машку голос поднял. А орал он громко. Вафлершей ее называл, которая столько хуев перепробовала, что он дышать с ней одним воздухом не может. Ну, Машка в отместку его в дом престарелых оформила. Шаманов как раз в районе у нас парочку открыл. Вот и доживает он там свою удивительную жизнь. Одинокий, озлобленный и всеми покинутый. Разве, что теть Ирина забежит проведать его. Раз в три месяца. Ей внука хватает. И дочери, которая по хуям скачет, как умалишенная.
- Занятная история, - кивнул Иван, дождавшись, когда я закончу. – Но вы сказали, что в тюрьме вас навещали только родители. И еще один человек, которого вы не ожидали увидеть. Кто это был?
- А, да, - улыбнулся я и хлопнул себя по колену. – Запамятовал. Где-то через год ко мне Галка на свиданку приехала. Сначала с родителями моими, а потом уже сама.
- Та девушка из деревни?
- Да. Веришь-нет, Вань, да ждала она меня реально. А потом, устав ждать, у бабушки моей телефон родителей подрезала и им позвонила. Ну а те, само собой, всю правду ей и рассказали. Где я и что я.
- Ее это, судя по всему, не оттолкнуло.
- Нет, конечно. Галку такими вещами пронять сложно. Если уж втемяшила себе что-то в голову, так выбить это оттуда та еще задачка. Ей плевать было на все. И за что меня посадили, и на сколько посадили. Ездила, как жена декабриста. Родителям помогала, пока я на нарах куковал. За все десять лет я не услышал ни одного упрека. Разве что грустила сильно, когда заканчивалась свиданка. Хули тут, я тоже грустил. Отчаялся уже увидеть хоть одного человека, которому на меня не похуй.
- А где она сейчас? – улыбнулся Иван.
- В деревне, как обычно, - вздохнул я. – Аккурат, как я откинулся, бабушка умерла. Родители еще думали дом ее продать, да что-то закрутились, а тут еще я нарисовался. С узелком своим, как ежик в тумане. Первые полгода груши дома околачивал, пытался место свое найти, да хуй там плавал. Если у тебя клеймо в биографии в виде отсидки, то нахуй ты никому не нужен. Нормальную работу не найти. Как только узнают, что сидел, сразу же брови домиком и отказ. Я же на зоне не лентяйничал. Работал исправно. Пригодилась шарага и знания полученные. Вот только на воле не сложилось. Единственная маза была в ЖЭК устроиться, да и там не срослось. То ли Зуб поспособствовал, то ли решили еще одного зэка не брать, не знаю. Так или иначе, первые полгода я у родителей на шее сидел. Были, конечно, мелкие шабашки. То соседям проводку поправить, то щиток у кого-то закоротило, а жэковские электрики хуй забили. Тут я на помощь приходил, получал свою копейку и гадал, как жить дальше. Радостного мало было. Как откинулся, на меня все зверьем смотрели. И старые соседи, и новенькие, заселившиеся в наш дом, пока я срок мотал. Нет-нет, да слышал их шепотки. «Уголовник», «аферист», «бандит». Сам понимаешь, мало приятного. А тут мамка с собой в деревню позвала, дом бабушкин разобрать, да по хозяйству подсобить. Ну, я и поехал. Хотелось и Галку увидеть, и просто походить по улице, не боясь косых взглядов и шепотков. Там-то всем похуй, сидел ты или стоял. Своих обездоленных, да озлобленных хватает. А как приехал, так пропал.
- В каком смысле? – поинтересовался Иван.
- Я будто на свободе оказался, - улыбнулся я. – На настоящей такой, а не иллюзорной. Соседи со мной здоровались, смеялись, болтали о всяком, сочувственно кивали, когда я о сроке рассказал. И никакого осуждения. Днем с мамкой по хозяйству управлялся, вечером чаи гоняли, пока я к Галке не уходил. Хорошая она…
- Галя?
- Ага. Ни словом не обмолвилась про то, что не писал и не звонил. Что пропал и фактически забыл ее. Только улыбалась, идя рядом, и к плечу прижималась. Отвык я от таких простых человеческих радостей. Потому и надышаться этой свободой не мог. Все решил случай. Бабка одна, соседка наша, к мамке как-то в гости забежала. Пока чай пили, она рассказала, что дома у нее с электричеством беда. То отключается, то свет моргает. Ну, мамка меня и посоветовала. Вот, говорит, сын у меня. Электрик. Рукастый, головастый, враз починит. Я и починил. Там проводка вся старая была. Сгоняли с бабкой в райцентр, закупились хорошо так, а потом я за пару дней все поправил. Бабка на радостях не только деньгами отблагодарила, но и продуктами. Мяса дала, солений, картошки два мешка. А потом сельчанам обо мне растрепала. До отъезда я в работе с головой был. То этому с щитком помоги, то в доме культуре и быта электрик нужен, то искрит где-то что-то. Финансы я поправил неплохо за те пару недель. Еще и едой загрузили по полной. Ну а когда я Галку грустную увидел, которая нас провожать прибежала, в голове словно щелкнуло выключателем и свет зажегся. Яркий такой, теплый. Я увидел другую дорогу. Где не надо прятать свое прошлое, где ты нормальный человек, а не отброс общества, которому в спину плюют, когда ты мимо проходишь. Короче, перетер я с родителями, как домой вернулся. Сказал, что хочу в деревню переехать. В дом бабушкин. Мамка у меня хорошая, все поняла. А батя… батя все в картинах своих витал. Хули с него возьмешь. Как выпьет, так давай Малевича хуями крыть, уранистом обзывать и о высоком рассуждать. Так что я шмотки свои собрал, билет на автобус купил и через месяц окончательно в деревню перебрался. А еще через неделю ко мне Галка переехала.
- Счастливый финал, получается, - ответил Иван, переворачивая страницу блокнота. Я кивнул в ответ, достал из кармана паспорт и вытащил из подложки фотографию, которая всегда была со мной. Иван удивленно хмыкнул и, взяв фото в руки, присвистнул. – Это Галя?
- Ага. Галчонок мой, - снова улыбнулся я.
- Красивая девушка.

Окончание истории в двух закрепленных комментариях под постом.

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.
Часть одиннадцатая.

В автобусе «маски-шоу» устроили мне форменный пиздец, отхуярив так, что я чуть на тот свет не отъехал. Били сильно и умело, как умеют бить только они. Долго я потом кровью ссался и стонал, выдавливая из себя эти злосчастные капли. Вопросов мне никто не задавал. Их черед еще не пришел. Сейчас меня хотели просто подготовить. Подать к столу мягким и готовым к сотрудничеству. Конечно, нас с пацанами не раз принимали за мелкие хулиганства, но так еще никого не пиздили.
Следователя я увидел только через два дня. И сразу понял, что мое дело швах. Нет, мне не угрожали, не шантажировали и не избивали всяким, чтобы я дал признательные показания. Мне попросту сообщили, что взяли почти всех, кто был причастен к мошенничеству с квартирами и они сейчас тоже дают показания. И казалось, что настроение, упавшее ниже плинтуса, уже не поднять, толику надежды я все-таки получил, когда увидел своего адвоката. Семена Марковича Рубина. Адвоката, которого мне подогнал Афанасий.

- Врать не буду, Максим, - вздохнув, сказал Рубин, кладя на стол передо мной пачку сигарет. Я тут же чиркнул зажигалкой и жадно затянулся. Впрочем, тут же об этом пожалел, закашлявшись, как припадочный. – Ваше положение откровенно сложное.
- Следак сказал, что остальных тоже повязали, - хрипло ответил я, утирая слюну. – Кого?
- Всех, кто был завязан в этом деле. За вами начали следить сразу же, как только вы переступили порог квартиры Калитина. Я уже переговорил с вашими ребятами. Многие дали признательные показания. Под давлением, конечно, но я буду с этим разбираться.
- Афанасий?
- Его не тронули, - тонко улыбнулся Рубин. – Афанасий Андреевич напрямую в этом не участвовал. С ним побеседовали и отпустили домой.
- Ну, хоть так, - вздохнул я, закуривая еще одну сигарету. – Ладно. Чо мне грозит?
- Пока об этом рано говорить, но ситуация серьезная. Видите ли, Максим, Калитин оказался не так-то прост, как вы думали.
- Чо, мент бывший, что ли?
- Нет, но вы недалеки от истины. К тому же вы не могли знать, что под личиной этого милого старичка скрывается уважаемый оперативный сотрудник, можно даже сказать герой, отдавший государству почти всю свою жизнь и боровшийся против множества криминальных элементов.
- А попроще? – поморщился я. Рубин, как и все адвокаты, любил выражаться витиевато. Такова уж его профессия. Хули тут поделать.
- Проще некуда, Максим. Профессиональную чуйку такого человека сложно обмануть. Раскусил он вас сразу же. И попались вы на сущей мелочи.
- Ха, скажите еще, что продукты, которые мы ему подогнали, виноваты.
- Отчасти. Он знает, как работает соцпомощь. Знает людей, которые вхожи в эту структуру. Знает, что подобных молодцов, как вы с Антоном, там быть попросту не может. Связи у него остались. Пробить ваши липовые ксивы удалось без проблем, а дальше был звоночек старым друзьям в органы. И вас взяли под наблюдение.
- Ладно, с этим худо-бедно понятно. Чо серьезного тогда? Ну, не получилось у деда хату отжать, делов-то. Приняли, будто я, блядь, ОПГ какая-то.
- Как уже говорил, когда вас взяли под наблюдение, то довольно быстро вышли на всех участников ваших афер с недвижимостью. Опросили соседей, которые рассказали много интересного. Нашли, хм… людей, которые оказались на улице, благодаря вашим действиям. Для дела многого не надо, Максим. К тому же кое-кто из ваших друзей почти чистосердечно во всем признался.
- Пиздец, - снова вздохнул я. Осознание накрыло меня неожиданно и мощно. Сперва затряслись руки, потом затошнило и под конец перед глазами поплыли черные круги, словно мне снова врезали сапогом по печени.
- Не хочу вас обнадеживать, но постараюсь приложить все усилия, чтобы минимизировать риски. Иначе Афанасий Андреевич не просил бы меня о помощи.
- Рад слышать. Что мне грозит в худшем случае?
- Пока об этом не будем, - улыбнулся Рубин, подняв руки. – Работы предстоит много, а потому разбираться с проблемами будем постепенно. Афанасий Андреевич просил передать, что вы получите всю необходимую поддержку. Пока же гните свою линию. Ничего не знали, в других аферах участия не принимали, искренне хотели помочь старику. Постепенно выстроим нужную картину и будем работать.
- Вы сказали, что мои пацаны признательные показания дали. Чо говорят? – спросил я. Рубин поджал тонкие губы и задумчиво посмотрел поверх моей головы.
- Не забивайте сейчас себе голову. Сегодня вас переведут в СИЗО. Отдохните, приведите себя в порядок. Чистые вещи и продукты передаст в скором времени моя помощница. Я сегодня же начну работу.
- Спасибо, Семен Маркович, - кивнул я, пожимая протянутую руку. – Тогда буду ждать от вас вестей.

Как Рубин и говорил, после встречи с ним меня перевезли в СИЗО. По ту сторону мне еще бывать не приходилось, но гнетущая атмосфера начала действовать на меня сразу же. Лязг замков, скрип тяжелых решеток, лай собак и резкие, обрывистые крики конвоиров медленно, но верно лишали уверенности любого, кто переступал порог изолятора. Со мной привезли и других. В их погасших глазах не было надежды. Там плескался один только страх. Тягучий и противный.
В камеру меня втолкнул крепкий мужик в форме, а скрежет ключа в замке вызвал шествие неприятных мурашек по спине. В камере было накурено и шумно, однако шум моментально стих и с десяток настороженных глаз уставился на новоприбывшего. За тяжелой дверью не просто клетка. Это коробка без будущего, забитая зловонным дыханием, потом и сыростью, как гнилой шкаф, где давно поселились звери. Одеяла — серые, как пепел, колючие, будто сотканы из старых мочалок. Подушки — просто мешки с комками. Когда кладёшь на неё голову, чувствуешь запах слюны десятков чужих ртов, пыли, табака и времени, которое здесь стоит, а не идёт. Прищурившись, я осмотрел место, где мне предстояло дожидаться суда и, вздохнув, сделал шаг вперед. Однако ко мне тут же подскочил юркий паренек, похожий на лису.
- Кажи масть, - оскалился он.
- Пройти дай, - устало ответил я.
- Масть кажи, - в голосе прорезалась угроза. Но я догадывался, что она показушная. Меня попросту проверяли. Я оттер паренька плечом и подошел к столу, стоящему в центре камеры.
- Кто смотрящий? – последовал логичный вопрос. Сидящий под окном, забранным мелкой сеткой, дюжий мужик усмехнулся и склонил голову.
- Остынь, Куцый, - пробасил он, внимательно смотря на меня. – Не видишь, парень бурый весь. Солидно разукрасили. Как кличут тебя?
- Потапов Максим Валерьевич. Потап, если коротко.
- Что шьют?
- Мошенничество.
- Сто пятьдесят девятую?
- Ага.
- Я – Налим. Ладно, - кивнул мужик в сторону свободной шконки. – Падай. Спросим за тебя завтра.

На следующий день в камеру пришла малява, поясняющая, кто я такой, а юркий Куцый, словно извиняясь, тут же подскочил ко мне с кружкой, где дымился чай. Словно по волшебству на моем матрасе оказалась и пачка «Примы», которой я порадовался сильнее всего, и старое, безвкусное печенье. Отношение сокамерников меня не удивило. Спрашивали тут за всех новеньких. К тому же наверняка не обошлось и без Афанасия, решившего замолвить за меня словечко.
После обеда мне передали чистые вещи, в которые я тут же переоделся. Продукты пошли в общак, как и следовало. Покурив и выпив чаю, я забрался на свое место и, опершись спиной о стену, принялся обдумывать свое положение.
Мысли, как и полагается, были невеселыми. То, что я попал, было и так понятно. Калитина, запустившего всю эту цепочку, я не винил. Не привык искать оправдания там, где был лично мой косяк. Ну и лишний раз убедился, что фортуна бывает капризной. Что ни говори, если идешь по скользкой дорожке, рано или поздно упадешь. А вот расшибешься или, отряхнувшись, поднимешься, зависит только от тебя. Куда сильнее меня волновали слова Рубина о том, что мои пацаны уже дали признательные показания, и что это за признания были. Понятно, что пацаны были в курсе моих делах и принимали участие в большинстве афер, которыми я занимался. Вопрос в том, что они успели рассказать до того, как их навестил знакомый Афанасия. Гадать долго не пришлось.
Меня начали так часто дергать к следакам на допросы, что я попросту одурел от бесконечных, однотипных вопросов. Пусть Рубин присутствовал на каждом из них, уверенности это не прибавляло. Тут и дурак бы понял, что машину правосудия раскачивают на полную. Нулевые начались с жестких чисток и теперь эти чистки достигли своего апогея. По районам носились бригады бывших скинов, громивших наркопритоны и жестоко карающих торговцев смертью. В Думу пролазили бывшие беспредельщики, обещавшие бой тому, в чем некогда сами были замешаны. Полиция трясла всех. И щипачей, и мошенников, и тех, кто промышлял разбоем на темных улицах. Особого внимания удостаивались организованные группировки, на мелочи не разменивавшиеся. Таких пасли долго, втирались в доверие, а потом скопом накрывали хорошо отлаженную сеть и отправляли на нары лидеров движения.
В моей камере тоже обитали такие люди. Еще вчера они гуляли своих баб в ресторанах, швыряли налик в обслугу, а теперь, как и все, пили горький чай и ждали суда, который определит им положенную меру наказания. Например, Каштан, организовавший на Окурке сеть лохотронов, разводивших обычных людей и отжимающих у них последние деньги. Или Фарш, построивший бизнес на выбивании долгов всех мастей. Стася – учитель географии, пятидесяти двух лет, у которого нашли фотки с малолетками и спиртным. По нему видно, спит вполглаза рядом с парашей, жрет тихо, трусит отчаянно и правильно делает. Вадик Лось, близкий хозяина Грязи. Всё, что дышало, плыло к нему: барыги, ларьки, проститутки, охрана на стройках. Говорил мало, бил быстро. Последние пару лет ослаб. Взяли на живце. Видеозаписи, как он давит какого-то комерса за долг. Слили, как и многих… Крест еще. Боец, прошедший девяностые. Когда молчит — гробовая тишина. Когда говорит — слушают даже стены. Но все знают: его эпоха закончилась. Осталась оболочка. Словно скелет в броне. Они храбрились и смеялись, когда их забирали на допрос. И возвращались поникшими, высосанными досуха, как и я. Лишь в редкие моменты я покидал камеру с улыбкой. Когда меня дергал на беседу Рубин, у которого можно было узнать новости, или меня посещали родители.

Для них мое заключение под стражу стало новостью, которая выбила их из привычной колеи. Увидев первый раз за три недели маму, я закусил губу и помотал головой. Она словно потеряла двадцать лет жизни. Потускнела, осунулась. Но все же нашла в себе силы улыбнуться, когда меня втолкнули в комнатушку для свиданок с родными. Бледный отец все наши встречи попросту молчал. Иногда виновато улыбался и дербал ногтем засохшую краску на ладони. Он давно жил в искусстве и реальность не замечал. Уверен, что и тогда он не до конца отдавал себе отчет, что его сын оказался преступником.

- Как ты тут, Максюш? – вымученно улыбнулась мама, теребя в руках носовой платок. Шмыгнув, она утерла слезы и с жалостью на меня посмотрела.
- Нормально, - вздохнул я. – Спасибо за передачи. Семен Маркович все передал. Как вы?
- Тоже хорошо. Ну, если так сказать можно, - ответила она.
- Какие новости? – спросил я. – Ко мне только вы, да Рубин ходите.
- Да какие новости, - тоже вздохнула мама. Вздохнула тяжело, обреченно. Врать она никогда не умела. К тому же было видно, как известия подкосили уверенность этой стальной женщины. – А что, Маша к тебе не приходила?
- Не-а. Я тут три недели уже маринуюсь, а гостей не густо. Ладно, ты мне расскажи, чо там на воле.
- Имущество твое все арестовали, - тихо ответила она. – Машину забрали, дома все верх дном перевернули, когда с обыском приходили.
- У ребят твоих тоже обыски были, - вставил отец и, покраснев от смущения, вновь уткнулся взглядом в засохшую на ладони краску.
- Маша к родителям пока вернулась. Я ее только раз видела, да она мимо прошмыгнула, как мышка. Словно не заметила.
- «Или не захотела заметить», - понял я.
- Полиция свидетелей ищет.
- Да, знаю. Рубин сказал. Ветерана подпрягли, - хмыкнул я. – Сука с радостью обо всем рассказал. В красках. Еще и припизднул неплохо. Ну, моя вина. Не надо было срать там, где живу. Молодой был, глупый. Не фартануло.
- Да и сейчас молодой и глупый, - улыбнулась мама, заставив улыбнуться и меня. – Как же так, Максюш?
- Вот так. Хули сейчас об этом тереть. Рубин работает. Буду надеяться, что сможет договориться со следствием и меня не сильно накажут. Условку там дадут, или вовсе отпустят.
- К нам этот приходил… как его… а, Калитин, - вспомнила мама. – Которого вы… ну…
- Понял, мам, понял. И чо деду надо было?
- О тебе спрашивал. О жизни твоей. О друзьях. С соседями разговаривал.
- Угу. Все в опера играется, еблан старый, - ругнулся я.
- Максюш!
- Нормально все, ма. Эмоций просто гора и маленькая тележка. А то, что Калитин по району шляется, это плохо. Надо Рубину сказать об этом. Пусть приструнит старого пердуна, пока ему башку не проломили в подъезде.
- Максим!
- Ага, ага. Так, пацанов моих тоже забрали, значит. А чо Афанасий?
- А что ему будет? – нахмурился папка. – Гоголем по двору ходит, с бабками беседы ведет. Ласковый и угодливый, как всегда.
- Значит, трясли его не сильно. Ну, оно понятно, - кивнул я. – Афанасий в наших делах не светился. Поди докажи, что он там долю имел. Ладно, черт с ним. Давайте о чем-нибудь хорошем, а? Говно я и так двадцать четыре на семь слушаю.

Через пару дней меня навестил Рубин с крайне неприятными известиями. Неугомонный Калитин каким-то образом вышел на другой наш заработок. Выбивание долгов от клиентов карточных клубов дяди Вени. Вчерашние должники с радостью слили деду, как наглая молодежь у них бизнес и недвижку отжимала, а старик отнес это все друзьям-следакам. Так в моем деле появился еще один пунктик и еще одна головная боль. Заскучавший на пенсии дед с радостью ворвался в привычную среду и работу свою выполнил на совесть, пришив мне еще с десяток обвинений, отмазаться от которых было очень сложно.

- Плохую цель вы нашли, Максим, - покачал головой Рубин, коротко обрисовав мне ситуацию, в которую я попал.
- Может, приструнить пенсионера? – выдвинул предположение я, на что Рубин нахмурился и поджал губы. – Понял, не вариант.
- За стариком очень важные люди, Максим. Такие никакого давления не допустят. Будем разбираться по закону.
- Закон не на моей стороне, Семен Маркович.
- Знаю. Поэтому делаю все, что в моих силах.
- И что удалось?
- Пока собираю положительные характеристики на вас и ваших друзей. Мало их, конечно, но они есть. Учителя, соседи… Сейчас важно любое доброе слово, способное изменить баланс на весах. Но на каждое доброе слово находится с десяток плохих. Уверен, вы сами это понимаете. Следователям, по сути, даже работать не надо. К ним всякие бегут. К примеру, гражданин Сметанин. Знаете такого?
- Ага. Пельмень погоняло. Статуса лишился, когда девчонку на районе изнасиловал, да делу ход решили не давать.
- Зато о вас он рассказал много интересного. И как вы избили его и его друзей в промышленной зоне, и как измывались над ними всю ночь. Но не спешите волноваться. Сейчас доказать это практически невозможно.
- Ну, хоть какая-то хорошая новость, - вздохнул я. – Хотя, хули еще от пидора ждать. Он, как крыса последняя, самым первым помчится, чтобы поднасрать. Ладно, хуй с ним. Какие еще новости, Семен Маркович? Вы уж простите за излишнюю эмоциональность. Стены эти неслабо на психику давят.
- Охотно верю и ничуть не осуждаю вас, Максим, - тонко улыбнулся Рубин. – В таком случае, вернемся к насущным проблемам. Что мы имеем? Ряд свидетелей по делу об аферах в сфере недвижимости. Ряд свидетелей по делу о шантаже и вымогательстве.
- А чо пацаны мои?
- С этим сложнее, - уклончиво ответил он. – Ваша лихая троица сейчас тоже находится в СИЗО и дает показания по делу.
- Троица? – удивлению моему не было предела. – А Блоха?
- Скажем так, ему удалось залечь на дно.
- Вот прощелыга, - усмехнулся я. – Хотя, такой, как он, запросто с любого блудняка соскочит.
- Согласен. Повезло ему заболеть, а потом вовремя сориентироваться, когда прокатилась волна задержаний. В его интересах, я пока умолчу о местонахождении вашего друга.
- Да оно мне и не надо, - отмахнулся я. – Пусть прячется. Так даже лучше, пока весь шум не утихнет. А Зуб, Жмых, Малой? С ними-то чо там?
- Господин Зубарев одним из первых дал признательные показания. Мне стоило трудов, чтобы обратить ситуацию на свою пользу, - в глазах Рубина блеснула хитреца, заставив меня напрячься. Что-то недоговаривал этот холеный мужчина в дорогом костюме. Или же пока придерживал правду, надеясь сыграть ей в нужный момент. – Тарасов и Лихолетов тоже сболтнули много лишнего. Но пока ситуация под контролем. Ах, да. Забыл сказать. Завтра вас навестит Афанасий Андреевич. Хочет самолично убедиться, что с вами все в порядке.

Эта новость вызвала у меня улыбку. Конечно, меня терзали сомнения, что Афанасий будет теперь держаться от меня подальше. И как же приятно было осознать, что сомнения оказались ложными. Мне отчаянно хотелось с ним увидеться и поговорить. Такой уважаемый человек наверняка подскажет, как быть дальше, а может и пару советов действенных даст. Как-никак, именно благодаря его маляве меня так хорошо приняли в камере, что помогло избежать пустых доебов и проверок. Поэтому ожидаемо, что следующего дня я ждал, как на иголках и сразу же подорвался, когда конвоир открыл дверь камеры и выкрикнул мою фамилию.

Афанасий уже ждал меня в комнате для свиданок. Один. Конечно, умом я понимал, что Машка вряд ли придет вместе с ним, но сердце все равно неприятно кольнуло. Она была в курсе моих дел, да и как-то не кривлялась, когда ехала затариваться шмотьем на грязные деньги. Впрочем, мысли о Машке отошли на второй план, когда я увидел улыбающегося Афанасия. Румяного, чистенького, с привычной теплой улыбкой.
- Здравствуйте, Максим, - степенно произнес он. Я кивнул и протянул ему руку, которую он крепко пожал.
- А я уж думал, вы обо мне забыли, - усмехнулся я.
- Как можно, - вздохнул Афанасий. – Вы мне, как сын, Максим. Виной всему и так известные вам обстоятельства.
- Понимаю. Но я рад вас видеть.
- Как вы тут? – поинтересовался он. – Как сокамерники?
- Нормально. На второй день малява пришла и от меня отвязались.
- Славно, славно. Рад, что хоть здесь смог вам помочь.
- И за передачи спасибо. Семен Маркович все оформил, как надо.
- Рубин лучший в своем деле. Поэтому я его и подключил. Но, думаю, вам и так известно, что ситуация донельзя сложная.
- В курсе. Но вы не волнуйтесь. О вас я не трепался.
- О, нисколько в этом не сомневался, - широко улыбнулся Афанасий. Только в глазах блеснул привычный настороженный холодок. – Об этом я бы сразу узнал, уж поверьте. К тому же перед законом я чист. Звери эти сначала пришли, корочками помахали, да ушли, несолоно хлебавши.
- Ну, вы человек уважаемый.
- Давайте без лести, Максим. Она мне чужда, ибо правда куда весомее.
- Так-то правда, - улыбнулся я. – Ладно. Как там Машка?
- В порядке, - уклончиво ответил Афанасий. – Эта новость ее, конечно, расстроила. Но, думаю, вы согласитесь, что ограничить общение было лучшим выбором?
- Наверное.
- Так или иначе, ей надо прийти в себя. Месяц этот тяжелым для всех был.
- Все дед этот сраный. Кто знал, что он опер в отставке?
- Ваше упущение, - поджал губы мой сосед. – К любому делу надо подходить тщательно. Поторопились вы, жажда денег разум затмила, вот и закономерный результат.
- Ну, это да. Херово мы Калитина прощупали, - согласился я. Афанасий промолчал и, вытащив из портсигара папироску, закурил. Закурил и я. Молчание продлилось недолго. Афанасий снова вздохнул и постучал костяшками по столу.

- Я не просто так решил вас навестить, Максим. Как уже говорил, ситуация сложная. Ваша неудавшаяся афера с Калитиным подняла на уши весь город. Тут и там начали возникать другие обманутые. Причем даже левые, к которым вы никакого отношения не имели. Шумиха поднялась серьезная. Газеты, новостные каналы… все об этом судачат. Требуют правосудия. Требуют наказания.
- Ну, хули тут сказать. Людям надо найти виноватого, - криво усмехнулся я. Под ложечкой неприятно засосало, чего со мной давно уже не было. В груди медленно разрастался ком страха, грозя смести и без того хлипкую уверенность.
- Видите ли, сложность и в том, что в ваших ребятах я не уверен, - серьезно ответил Афанасий, смотря мне прямо в глаза. – В первые дни после задержания они много чего наговорили. И могут наговорить еще. На срок тем, кому этот срок даром не нужен.
- Да, ну. Быть не может. Пацаны же ровные, я их давно знаю.
- Как оказалось, возможно все. Один из ваших, как его… а, Жмых. Жмых ваш проговорился насчет клуба моего товарища Вени. Веню из-за этого долго трясли и продолжают трясти до сих пор. А он – человек пожилой. Сердце ни к черту. Я, конечно, попросил Рубина, чтобы он до ребят ваших мое предупреждение языком не чесать донес, да неспокойно мне. В общем, все идет к тому, что один из вас всю вину на себя взять должен.
- Что? – побледнев, удивился я.
- Понимаю, новость не слишком радостная, но ситуацию обдумали со всех сторон. Причем, уважаемые люди. Менты не остановятся, пока до ясной сути не докопаются. А они упрямо идут вперед, все благодаря шумихе, которую поднял Калитин и ваше дело. Хотел бы я дать вам выбор, Максим, но друзья ваши все решили сами.
- В смысле? Меня крайним сделать? А не охуели они часом? – вспылил я. Афанасий мягко коснулся моей руки и покачал седой головой.
- Не шумите. Дайте договорить, - улыбнулся он. – По сути это всего лишь фикция. Нам надо фокус дела на одного сместить, а там Рубин подсуетится. Сами посудите, кому я могу довериться? Жмыху вашему? Или Саше Зубареву? Да, сосед он мой тоже, да нет ему веры.
- Что вы предлагаете? – коротко спросил я, закуривая сигарету. Афанасий одобрительно кивнул и подался вперед.
- Довериться я могу только вам. Единственному, кто за все время заключения так ничего и не рассказал толком. Поймите, Максим. Нам надо все внимание следаков на одного переключить, чтобы других трясти перестали.
- Ага. Типа «признаю вину», хуе-мое?
- Да. Менты понимают, что растрясти всю цепочку легче с самых слабых. Понимаю и я. Потому-то мне и нужен самый сильный. Тот, кому я верить могу. Вы, Максим.
- Ладно, допустим, я признаю вину. Скажу, что сам за всеми этими аферами стою. Мне, чо, пятнарик впаяют? Или на строгача кинут?
- Не кинут, - улыбнулся Афанасий. – Рубин свой хлеб не зря ест. Максимум, что получите, условку. У друзей ваших были приводы уже. К ним снисхождение проявлять не будут. Вы – другое дело. Хорошие характеристики, которые Семен Маркович собрал, это подтвердят. Надо будет, судью подмажем. Так что, максимум, что вам грозит, это условка.
- А пацаны?
- Ребята ваши сообщат следствию то, что мы им скажем. Мол, так и так, были не в курсе, всем один занимался, мы по мелочи: документы оформляли, в гости ходили и все. Если условку получат, то Рубина премии лишу. Такое дело испортить, еще постараться надо.
- Значит, меня за паровоза, - хмыкнул я. В душе ворочались сомнения. С одной стороны я хотел верить Афанасию, с другой – отчаянно этому сопротивлялся. Интуиция кричала о том, что надо заткнуться и уйти в несознанку. Но и перед пацанами было неудобно. Все ж это я их втянул в блудняк. Значит, и отвечать мне. Себя обмануть не получится.
- Я бы выразился помягче, - вновь улыбнулся Афанасий. Постепенно его уверенность и спокойствие передавалось и мне. Правда, будь я повнимательнее, давно бы заметил, как настороженно блестят глаза моего соседа. Как он напряжен, и как прячет свои тревоги очень глубоко. – Со своей стороны обещаю всяческую поддержку. Родителям вашим мы деньгами помогаем, пока вы тут кукуете. А если вас попрессовать решат и в другую камеру кинут, малява в тот же час придет, что трогать вас крайне нежелательно.
- Пустое, Афанасий Андреевич. Я могу за себя постоять.
- Знаю. Но хоть так вам признательностью свою выкажу, - пробормотал он. – Давить на вас не буду, Максим. Однако, не затягивайте с решением. Время сейчас работает не на вас. Подумайте хорошенько и Рубину потом скажете, что решили.
- Хорошо.
- А, да. Грев вам тоже подкинем на днях.
- Не стоило, Афанасий Андреевич.
- Стоило, стоило, - мотнул он головой и задумчиво на меня посмотрел. – Ладно, идти пора. Время в этих стенах тянется неспешно. А дела, как всегда, не ждут. Подумайте над моим предложением, Максим. И хорошенько. Все ж мы не чужие друг другу люди.

В камеру я возвращался с дурной головой и тяжелым сердцем. С одной стороны, предложение Афанасия было разумным и понятным. С другой, на душе скребли сомнения. Как надоедливые кошки, рвали когтями все здравые мысли, да так, что те вонять начинали. Опять же я понимал, что вопрос времени, когда на Афанасия, теть Ирину и других участников наших афер выйдут менты. Может, Малой не выдержит пресса и сольет всех. Или Жмых, оказавшийся в одной камере с суками, лижущими хозяйскую руку. Уверен я был только в себе и понимал, почему Афанасий пришел с этим предложением ко мне, а не к кому-то другому. Осталось сделать выбор. Каким бы тяжелым он ни был.

Глава девятая. Выбор.

Рубин быстро ввел меня в курс дела. Как себя вести, что говорить, что подписывать. Вел он себя донельзя уверенно, словно не раз подобное проделывал. Я же надеялся, что выбор окажется правильным и ситуация разрешится в мою пользу, как обещал Афанасий.
Теперь следствие пошло по другому пути. Начались первые судебные заседания со мной в качестве обвиняемого. Странно, но ни Малого, ни Зуба, ни Жмыха я так и не увидел. Зато прочел их признания, где пацаны валили все на меня. Сердце неприятно кольнуло, потому что на слова они не скупились, вываливая даже то, о чем запросто могли бы умолчать. Но я верил Рубину, верил Афанасию и покорно исполнял свою роль раскаявшегося человека, признавшего свою вину.

Заседаний было много. Много было и людей, присутствовавших на них. Позвали Ветерана, который пришел в своем убогом кителе, обвешанный всевозможными наградами, как клоун. Его голосок дрожал, когда он рассказывал о том, как его кинули близкие друзья и отжали у него квартиру. Странно, но Ветеран ни словом не обмолвился о Блохе, который принимал в разводе прямое участие. Зато обильно поливал говном меня. Тот звоночек, самый первый, я как-то пропустил. А последующие больше походили на похоронный звон тяжелых колоколов.
Следователи нашли много свидетелей. Тех, кого мы развели. Старики, ебанутые, ханыги… все, как один твердили одинаковое. Вот сидящий гражданин Потапов и есть тот самый бандит. Рубин порой их осаживал, задавал провокационные вопросы, самодовольно улыбался, если на них не могли ответить и продолжал излучать уверенность, что дело полностью под его контролем.
Порой задавали вопросы и мне. Где был, что делал, зачем делал. Отвечал я исключительно по шпаргалке Рубина, ни на миллиметр не отклоняясь от текста. Ответы мои были сухими и равнодушными, как и полагалось. Но делалось это максимально тяжело. Свидетели порой срывались на крик, кто-то мог разрыдаться, размазывая слезы по грязным щекам, кто-то проклинал меня и тех, кто надоумил на подобное занятие. Сохранять оптимистичный настрой становилось все тяжелее и тяжелее. В камеру я возвращался вымотанным донельзя и даже злым. Игнорировал вопросы других заключенных и сразу падал на свою шконку, предпочитая в одиночестве вариться в не слишком-то уж радостных мыслях.

- Меня! Ветерана чеченской кампании! – лютовал Ветеран, тыча в меня пальцем. – Ободрал, как липку. Опоил, обманул, лишил квартиры, на которую мать тридцать лет на заводе горбатилась.
- Насколько известно, вы не проходили службу в Чечне и не принимали участие в мероприятиях чеченской кампании, - мягко возвращал его на землю грешную Рубин. Но я знал, что Ветерана подобным было не пронять. Он звенел своими купленными медальками, скакал с одной истории на другую, пока ему не велели наконец-то заткнуться.
- С дружками своими ходил, - причитала старуха, которая барыжила паленой водкой на районе и которую мы с Зубом лишили дома в Блевотне. Что сказать, следаки свою работу делали на совесть. Нашли всех, кто еще был жив, и не сгинул в алкогольном или наркоугаре. Нашли и подтянули к обвинению.
- Насколько известно, вам помогали продуктами, деньгами, - улыбался Рубин. Мне вот только не до улыбок было. Каждый такой свидетель проходился словами, словно бритвой по оголенным венам.
- Таскали гнилье свое. Из магазинов, - фыркала бабка. – А потом опоили, увезли куда-то и на помойку, как блядь дурную выбросили…
- Свидетель! – рявкал судья. Бабка смущалась, бормотала извинения и вновь погружалась в воспоминания о том времени, когда мы с Зубом ее обрабатывали.
- Этот вот там был главный. Сладенько так говорил, заслушаешься. Второй только сумки его таскал, да глазками по сторонам лыстал. Все в сервант мой забраться хотел…
- «Пиздец», - мысленно стонал я, сжимая побелевшими пальцами колено. – «Пиздец».
- Избили еще. Метлу мою об мою спину сломали, - жаловался косой татарин, носивший погоняло Абдул и живший некогда в соседнем дворе и работавший дворником. Его изгаженную комнатушку мы отжали одной из первых. Даже ремонт не стали делать. Толкнули таким же маргиналам, как и Абдул, после чего забыли, как о страшном сне. – Этот вот всем руководил. Сидел в кресле и приказы отдавал…

Купить мои книги можно на Литрес.
И в сообществе ВК.

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.
Часть десятая.

- За неделю я уже заплатил, - поспешил оправдаться невесть за что он, заставив Блоху рассмеяться.
- Будет вам, Роман Игнатьевич, - хохотнул тот. – Мы к администрации рынка отношения не имеем.
- А кто такие тогда? – насупившись, спросил Лукин.
- Поверенные, - ответил я.
- Чьи поверенные.
- Вениамина Витальевича. Который клубом «Джокер» владеет. Вы же там частый гость, нет?
- А, да… - язык Лукина явно не слушался.
- Поистратились вы в картах, Роман Игнатьевич, - снова улыбнулся Блоха. Сколько я его знал, он всегда предпочитал брать харизмой, а не силой. Даже гордился этим. – Сумма так-то серьезная вышла.
- Я все верну. Честное слово, - батистовый платок снова промокнул потную лысину.
- Отсрочек вы получили достаточно, - вздохнул я, доставая из кармана блокнот. – Сознательно согласились на проценты.
- Ск… сколько накапало? – заикаясь, спросил Лукин. Он побледнел, услышав цифру и обессиленно упал на пластиковый стульчик. – Я все верну. Честное слово.
- Конечно, вернете, - кивнул Блоха, подходя ближе. – Тем более у Вениамина Витальевича к вам хорошее предложение есть. Глупо будет им не воспользоваться, потому как Вениамин Витальевич, хоть человек и понимающий, но за дело свое радеет всей душой.
- И… и что за предложение?
- Сущий пустяк, - улыбка Блохи стала еще шире. – Три ваших палатки, каналы поставки, контакты, товар. Как уже говорил, Вениамин Витальевич человек понимающий. Денег, чтобы погасить долг, у вас нет, и вряд ли появятся в ближайшее время. А так, все в выигрыше. И долг закрыт, и с пустыми карманами вы не останетесь.
- Это ж мое детище. Я в девяностых челноком мотался, - всхлипнул Лукин. – Знали бы вы, сколько нервов потрачено… А сколько сожжено.
- Такой умный человек, как вы, наверняка на плаву останется. Вениамин Витальевич великодушно закрыл глаза на ваши места на рыбном рынке. Его интересуют конкретно эти три точки. А еще каналы поставки, контакты и весь товар.
- За мной стоят серьезные люди… Они, они против будут.
- Ну, с этим мы сами разберемся, - кивнул я. – Ваше дело малое. Документы подготовить и все передать Вениамину Витальевичу.
- Понимаем, что с нахрапа такие дела не делаются, потому даем вам три дня на подумать, - добавил Блоха. – Мы заедем в четверг. И очень надеемся застать вас в добром здравии и с согласием в сердце.

Лукин не соврал. В четверг, когда мы приехали на рынок, нас уже ждал пяток набыченных братков, меряющих шаги рядом с точкой, где обычно сидел Лукин. Мы с Блохой прекрасно понимали, что так и будет, потому захватили с собой своих пацанов. Помимо Репы и Гуся, к нам присоединились еще четверо.
- Эт ты тут предъяву кидал? – сплюнув на землю, поинтересовался низкорослый парнишка в черном поло и черных, спортивных штанах. – Короче, пацаны. Это наш человек и обижать его мы вам не позволим.
- Ну, ты погоди пока словами-то разбрасываться, - мотнул я головой. – Перетрем для начала, а потом решите, как поступить. По делу или по беспределу.
- Вы под кем такие румяные ходите? – усмехнулся низкорослый. Пары зубов у него определенно не хватало. – Пиздите складно, да мы вас что-то в приличных кругах не встречали.
- Ну, все бывает в первый раз. Приличные круги у каждого свои так-то, - улыбнулся Блоха. – Чо, пошли в тихое место, пацаны? Негоже покупателям мешать.
- Ну, пошли.

За вещевым рынком — дырка в сетке-рабице, прорванная лет десять назад, когда кто-то гнался за цыганами с краденым магнитофоном. Пролазишь — и попадаешь в другую реальность. Не город, а остатки города. Пустырь. Ни домов, ни света, ни людей, которые живут — только те, кто приходит сюда чтобы решить вопросы. Земля здесь твёрдая, отполированная от ног и шин. Сплошная глина, пыль, щебень и мёртвая трава, чёрная от сапог, крови и отработанного масла. В центре — покосившийся столб, на нём когда-то висело объявление про стройку, но всё давно оторвали, а гвозди остались. Кучи мусора по углам: битый шифер, матрас с пятнами, вросший в землю, труба, из которой воняет тухлым мясом. Валяются крышки, капот от «копейки», чей-то ботинок без шнурков. Ветер шуршит по полиэтилену. Тоскливо, тихо, стараясь не мешать разговорам. Тут частенько забивали стрелки и торгаши, и должники, и те, кому кровь из носу нужно было что-то поделить. Пустырь был удобно огорожен бетонным забором и весь порос колючими кустами, закрывающими беседующих от любопытных глаз. Много здесь было пролито крови, выбито зубов и проведено сделок. Настолько много, что даже бомжи сюда не совались, потому как в любой момент кто-нибудь мог приехать, чтобы решить разногласия. Так случилось и в этот раз.
Сначала низкорослый, представившийся Снегирем, озвучил свои предъявы. А потом сник, когда мы с Блохой озвучили свои. Обильно потеющий Лукин как-то умолчал своей крыше и о карточном долге, и о процентах, и о предложении, которое ему поступило.
- Короче, пацаны. Мы понимаем, что вы за своего вписываетесь. Да только всей картины пока не видите. Задолжал ваш Лукин приличным людям, а теперь и вовсе считай, что нахуй их шлет. А это не дело.
- Кому он должен? – хрипло спросил Снегирь. – И сколько.
- Должен он Вене Крапленому. Слыхал за такого? – усмехнулся я. – А сколько… Ну, сумма хорошая нарисовалась, пацаны. Так что предложенный нами вариант наименьшее из зол.
- Я слыхал, что «Джокером» не только Веня владеет, - прищурился Снегирь.
- Тебя не обманули. Есть там и второй владелец. Да вот бросаться его именем не пристало, - кивнул Блоха.
- В общем, со старшим посоветоваться надо, - сдался в итоге Снегирь. – С Лукина мы сами спросим, почто в блудняк нас втравил и всей картины не обрисовал.
- Ага. Спросите, пацаны, - улыбнулся я. – До воскресенья срок. Больше ждать не будем. Времени у Лукина достаточно было, сами понимаете.

Я не знал, что в итоге озвучили Лукину, но в воскресенье, когда мы с Блохой и пацанами подъехали на рынок, нас уже ждал и трясущийся бизнесмен, и мрачный Снегирь, и толстая папка со всеми документами. Тем же вечером Блоха передал мне честно заработанные деньги, которые я поделил между своими, включая Малого и Жмыха, хоть они и не участвовали в этом деле. Только Зуб поворчал, хули я дал деньги тем, кто ничего не делал, но заткнулся, когда Блоха напомнил ему, что тот вообще ни слова не проронил. Только рожей торговал за нашими спинами.
- Чо, пацаны, - чуть подумав, хмыкнул Блоха. – Может в ресторан метнемся? Отметим успех?
- А погнали, - согласился я. Деньги осели в кармане приятным грузом. Так почему бы не погусарствовать малость.
- Тогда в «Мечтатель» погнали, - кивнул Блоха. На том и порешили.

Через несколько дней Афанасий подогнал еще одного должника. Директора строительной конторы средней руки, проигравшего в карты солидные деньги. Бизнес или жилье у него отжимать не стали. Афанасий четко дал понять, что ему нужно. А нужен был ему свой человек, вхожий во власть правой ногой и способный выбить необходимое разрешение на строительство. Через пару месяцев на Окурке появились три платных парковки, которыми по бумагам владела родная сестра теть Иры, Машкиной матери и сожительницы Афанасия. Я же не уставал восхищаться гением моего соседа, который ковал деньги буквально из воздуха. Самый сок был в том, что эти парковки были белыми и имели все необходимые бумаги и разрешения, а финансовый ручеек, который они приносили, обильно струился в карманы Герцога и Вени Крапленого.
Конечно, не всегда все проходило гладко. Порой стрелки принимали другой оборот. Случались и махачи с теми, кто вписывался за должников. Бывало и сами должники лезли в залупу, а нам приходилось линять от поджидавшего нас на месте стрелки наряда ментов. С такими разговор потом был коротким. Обычно, Зуб или Малой подряжали для акции устрашения местных скинов, которые за приемлемые деньги наносили визит должникам, разнося не только квартиры, но и бизнес. Очень скоро подобных ситуаций стало мало. Слухи разносились по городу быстро. Многие приличные люди знали, под кем мы ходим, и кто за нас впряжется в случае чего. Пару раз на стрелки приезжал сам Веня Крапленый, перед которым лебезили все. От должников, до тех, кто за них вписался. Меня и моих близких начали узнавать и относились в разы уважительнее, чем раньше. Да и пацаны мои за прошедший год заматерели. Из вчерашней шпаны они медленно, но, верно, превращались в уважаемых на районе людей. К таким уже бежали на поклон, просили помочь по мелочи, и хвастались знакомством, если выпадал случай.

Денег тоже стало много, но даже несмотря на их количество, никому так и не пришло в голову слинять с Окурка. Тут теперь был наш дом, где мы могли спокойно жить, не боясь никого. Я разжился тремя хатами, причем одна находилась в центре и приносила хорошие деньги, сдаваемая посуточно всем желающим. За ней, по моей просьбе, следил Жмых. Мне, как старшому в нашей компашке, не пристало заниматься мелочевкой. Пацаны все прекрасно понимали. Была у меня еще одна квартира, которую я купил у семьи армян, решивших перебраться в Краснодар. Хата эта находилась в нашем дворе и могла похвастаться приличным ремонтом, поэтому я, не раздумывая ее купил на то, что удалось отложить, и спустя месяц переехал туда вместе с Машкой. На Машку я тоже денег не жалел. Она, пожалуй, была самой стилевой девчонкой в мединституте. И пусть она постоянно ловила на себе заинтересованные взгляды, никто так и не рискнул к ней подкатить. Все знали, чья она. Потому и не лезли.
У Афанасия я тоже был на хорошем счету. Любую просьбу, которую он озвучивал, я выполнял качественно и быстро, что не могло не радовать моего соседа. И казалось вот оно. Та жизнь, о которой я мечтал. Меня уважали, мое имя имело вес, был достаток, была и любовь. Но судьба любит выкидывать фортели, которых от нее точно не ожидаешь. Фарт – вещь капризная. Вот он есть, а вот поворачивается к тебе жопой, заставляя гадать, где же ты свернул не туда. Для меня таким событием стала обычная, на первый взгляд, просьба Афанасия. Тогда я еще не знал, что квартирка, которую мне необходимо было отжать, принесет такой головняк, что я еще долго от него буду отмываться.

Началось все за игрой в шахматы на новогодних каникулах, единственном времени в году, когда я мог позволить себе отдохнуть и не заморачиваться с работой, которую мне подкидывал Афанасий и его друзья. Игра не складывалась и две партии я уже благополучно слил под ехидный смешок моего соседа.
- Затуманился ваш разум, Максим, - довольно улыбнулся Афанасий, расставляя фигуры на доске перед началом новой партии. – Должно быть наступление нового года отпраздновали знатно.
- Это да, - согласился я. – Машка кучу гостей пригласила. С института, наших, с района. Погудели неплохо.
- Ну, в любом случае, делу время, потехе час.
- Так, так. Есть чо на примете? – нахмурился я, услышав в голосе Афанасия интерес.
- Как и всегда. Хочешь жить хорошо, умей вертеться. Пока пролетарии отдыхают, мы работаем. Суть в чем. Шестерка Блохи…  Пух, чи, его зовут… в клювике информацию занятную принес. Есть в центре дом один. На улице Мира, по соседству с областной Думой.
- Неплохо, - хмыкнул я. – Хаты там хорошие. Сталинки, потолки высокие, хуе-мое. Тоже присматривался, да не продают там ничего. А стоит кому выставить, тут же сметают.
- Оно неудивительно. Старики там обитают, да почти все при наследниках, которые эти квартиры придерживают. В былое время квартиры там за особые заслуги выдавали. Так вот Пух этот подруге своей помогал, соцопросы она проводила. Там с одним старичком и познакомились. Живет он один, судя по всему. Наследников нет. А квартира просторная. Четыре комнаты. Капсула времени. Все родное, представьте. Даже паркет старый, дубовый сохранился.
- Такая на рынке враз улетит за хорошие деньги, - согласился я. – Чо, деда этого окучить надо, получается?
- Верно. Прощупайте для начала, что за старик. Подружитесь с ним… Ну, не мне вас учить. Вы-то калач тертый, как и ребятки ваши. Знаете, что делать надо. Особо не торопитесь. Спешка только при ловле вшей потребна.
- Сделаем, - вздохнул я, двигая пешку. – Так, собраться надо. Третий раз сливать – это совсем уж позорно будет.
- Все в ваших руках, - рассмеялся Афанасий. – Чайку?
- Охотно, - согласился я, наблюдая, как из подкопченного чайника в мою чашку струится тягучая, коричневая струйка ароматного напитка.

С Блохой мы встретились в центре через неделю. Когда я подъехал по нужному адресу, Блоха о чем-то болтал с двумя симпатичными девчонками. До меня доносился их заразительный смех, который тут же смолк, стоило Блохе увидеть меня.
- Ну, найдемся, девчат. Телефончики ваши есть, - обворожительно улыбнулся он и, подойдя ко мне, крепко пожал протянутую руку. – Привет, Макс.
- Здарова, - зевнул я. – Давно тут?
- Не. Минут двадцать жду. Телок вон склеил. Ничо так, студенточки из педагогического.
- Все тебе бабы залетные, Антоха. Когда уже за ум возьмешься? – ехидно спросил я, снова заставив Блоху рассмеяться.
- Когда хер на полшестого смотреть будет, тогда и возьмусь, - осклабился он. – Ладно, давай о делах.
- Чо узнать удалось?
- Не особо много. Дед, судя по всему, фраер обычный. То ли сын какого-то служаки, который эту хату еще во времена царя Гороха получил, то ли дальний родственник. Седьмая вода на киселе, короче. Живет один, из гостей только соцпомощь раз в месяц. Соседи о нем нихуя ничего не знают. Дед, как дед. В каждом доме такой есть.
- А наследники?
- Тишина вроде как. Ни детей, ни внуков, ни дальних родственников. Хата на него одного записана.
- Бля, ну если так, то нам повезло. Окучить деда, как два пальца.
- Тоже так думаю. Короче, пойдем, познакомимся, - Блоха повозился в кармане и вытащил оттуда коричневый прямоугольник. – Держи ксиву.
- Платов Илья Семенович? – усмехнулся я, прочитав свое «новое имя».
- Не еби мозги, - поморщился Блоха. – Какая была, такую и достал. Подгон взял?
- Ага. В багажнике два пакета.
- Тогда погнали, - хмыкнул он, расстегивая куртку и убирая во внутренний карман свое удостоверение.

Когда мы вошли в подъезд, я удивленно осмотрелся, не найдя привычных взгляду художеств, вплавленных в побелку спичек и пакетов с засохшим клеем на подоконниках. Вместо этого нас встретили цветы в глиняных горшках и чистота. Даже все лампочки были на месте, что совсем уж диковинка даже для центрального района.
Пятьдесят восьмая, нужная нам квартира, нашлась на третьем этаже. На площадке было всего лишь две двери, тогда как в привычных мне хрущовках и брежневках было по четыре. Дверь с цифрой «58» странным образом выделялась своей стариной и совсем не подходила соседской – тяжелой, отделанной кожей и явно дорогой. Хули говорить, на старой двери даже хуево покрашенный почтовый ящик висел. Блоха снова усмехнулся, наслаждаясь моей реакцией, после чего приготовил ксиву и нажал пальцем на кнопку дверного звонка. Из глубин квартиры послышались шоркающие шаги, а затем скрежет ключа в замочной скважине.
- Здравствуйте, - широко улыбнулся Блоха, раскрывая ксиву. – Феликс Пирогов. Соцпомощь.
- Илья Платов, - представился я, показывая хозяину квартиры, улыбчивому старичку, согнутому в дугу, свое удостоверение. – Вот, продуктов вам привезли.
- А вы новенькие? – спросил старик. Голос у него был скрипучим, но мягким.
- Да. Направление в ваш район получили, - кивнул Блоха, протягивая старику пакеты.
- Заходите, молодежь, - вздохнул хозяин и, смешно ойкнув, представился. – Где мои манеры, а? Калитин. Алексей Михайлович.
- Очень приятно, Алексей Михайлович, - кивнул я, входя за Блохой в квартиру старика. Тогда я еще, блядь, не догадывался, что навсегда запомню и этого деда, и его фамилию. Да и вряд ли получится забыть. Пока мы с Блохой видели обычного пенсионера. Ни капли не отличавшегося от тех, чьи квартиры мы давно уже отжали и пустили с молотка. Кто ж знал, что дед не так прост, как кажется.

Глава восьмая. Гнилье.

Афанасий сказал правду. Квартира Калитина и впрямь походила на капсулу времени, запечатанную и нетронутую. Открываешь дверь — и будто шагнул в прошлое, которое никто не трогал. Запах стоит густой: старый лак, бумага, теплая пыль. Воздух не застоялся — он как будто с характером, с историей. Не тухлый, а насыщенный, как в библиотеке, где книги дышат сами по себе. Потолки — высокие. С лепниной. Не из пенопласта, а с настоящей, тяжёлой, гипсовой. Цветочек к цветочку, узоры, как будто кто-то сидел неделю с мастерком и кисточкой, чтобы потом никто не придрался к работе. Люстра — хрустальная, немного перекошена, одна подвеска висит на нитке, другой не хватает. Свет от неё ломкий, тёплый, как из лампы в фойе кинотеатра. Книжный шкаф — целая стена. От пола до потолка. Коричневый, лаковый, с остеклением, за которым стоят ряды: Толстой, Пушкин, Бодлер, словарь иностранных слов, тома «Большой советской энциклопедии», тома «Жизни замечательных людей», с именами, которые уже никто не вспомнит. Я видел, как заинтересованно блеснули глаза Блохи, когда он увидел старый югославский сервант, где за стеклом стоял старинный фарфор, статуэтки и резные шкатулки. Когда дед покинет квартиру, его барахло тоже уйдет за хорошие деньги. В этом мы не сомневались.

- Ох, соколы ваши-то постарались, - удивленно протянул Калитин, вытаскивая из пакетов так называемый «подгон» - продукты, закупленные в ближайшем магазине. Я мелочиться не стал и вместо дешевой хуйни по акции купил старику действительно хорошие продукты. Копченую колбасу, дорогой кофе, нарезанный тонкими ломтиками пахучий сыр.
- Ну, мы тут и сами вложились, - поспешил объясниться Блоха, бросив в мою сторону недоуменный взгляд. – Видим же, что в пакеты старикам кладется. Вот волонтеров подключили, деньги собрали, купили нормальную еду.
- Это правильно, - вздохнул дед. – В прошлом месяце майонез просроченный принесли и хлеб с плесенью. Будто я сам не могу себе этого купить.
- Теперь мы над вами шефство берем, Алексей Михайлович, - кивнул я. – Можете забыть и о плесени, и просрочке.
- Ох, радостно это слышать, - улыбнулся Калитин. – Хоть в кои-то веки государство за ум взялось. Всегда говорил, что будущее за молодыми. А не за старыми, что жопы в кабинетах протирают, просрочку пенсионерам выписывая…

У Калитина мы просидели почти два часа. Выпили чай, поболтали о жизни старика и, откланявшись, ушли, пообещав забежать еще на неделе. Выйдя на улицу, я вытащил из кармана сигареты и, не мешкая, закурил. Блоха тоже не стал себе отказывать в этом удовольствии. Выпустив тонкую струйку дыма, он мотнул головой и укоризненно на меня посмотрел.
- Ну ты выдал, Потап. Чисто Рокфеллер.
- Ты о чем вообще?
- Ума, говорю, хватило старику такой жратвы накупить. Им же говно одно и носят. Самое дешевое. А ты только колбасы, как на всю его пенсию купил.
- Да похуй, Антох, - отмахнулся я. – Выкрутились же. Вроде повелся на волонтеров.
- Вроде повелся, - согласился Блоха.
- Задружиться же с ним надо, - попытался объясниться я. – Да и нет желания возиться долго с этой хатой. Быстрее отстреляемся, быстрее свое бабло получим.
- Пока ты с дедом лясы точил, я по его хате прогулялся, - задумчиво ответил Блоха. – Непростой какой-то пенсионер.
- В смысле?
- В прямом. Вещички у него занятные. В серванте фарфор стоит. Дореволюционный еще.
- Ты-то откуда знаешь? – рассмеялся я.
- Знаю, - коротко ответил Блоха. – Такие вещи сразу подмечать надо. Видак в комнате еще.
- Ну, видаком ща никого не удивишь. Дивидишки на коне давно уже.
- Я не про то. Видак старый, японский. В начале девяностых за такой хату можно было выменять. А у деда просто так стоит. И что-то мне подсказывает, он его не на барахолке купил. Книжки…
- А с книжками что?
- Старые. Очень. То ли библиофил, то ли коллекционер. Короче, сдается мне, мы на его вещичках хорошо поднимем, когда деда из хаты выпнем. Сто пудов там и рыжье где-нибудь в шкафах лежит, и камушки найдутся. От бабки его покойной. Или еще что, более ценное.
- Надо будет в следующий раз записать, что там у деда есть. И на рынке у знающих спросить, чо стоит, - кивнул я. – На будущее.
- Здравая мысль. Так и сделаем, - кивнул Блоха. – Ладно, погнал я. Встретиться кое с кем надо.
- Давай, брат, - улыбнулся я, пожимая его руку. – Тебя подкинуть?
- Не, я сам. На такси. Не парься, - отмахнулся он. – К деду во вторник, на следующей неделе едем. Не забудь.

Так началось окучивание Калитина. Мы с Блохой медленно, но, верно, вползали в сердце старика и с каждым днем все больше и больше сближались. Тут оказалось, что Калитин в целом отличный старик. Умный, начитанный, веселый. В какой-то момент сердце даже кольнуло сожалением, что придется деда оставить без крыши над головой. Но сомнения изгнало ожидание больших денег. Деньги всегда убирают страх и жалость. Этот раз не стал исключением. Каким бы хорошим ни был Калитин, его хата стоила приличных денег, чтобы от этого так просто отказываться.

- Алексей Михалыч, а вы кем работали? – спросил я, делая глоток кофе, когда старик принес с кухни дымящийся кофейник и разлил ароматный кофе по чашкам. – Ну, до выхода на пенсию.
- Да, везде помаленьку, - туманно улыбнулся Калитин и подслеповато прищурился. – Проще сказать, где не работал. Ну а вы, молодежь. Чего со стариками возитесь?
- Да времена нынче непростые, - вздохнул Блоха и, посмотрев на меня, хитро подмигнул.
- У нас во дворе как-то двух стариков обидели. Бабушку с моего подъезда, да дедушку одного. Ветерана, - включился я в игру.
- О, как, - удивился Калитин.
- Ага. На районе у нас компания объявилась. Стариков обманывала, пенсии забирала, а этих… квартир лишили. Мы с ребятами подсуетились, старикам временное жилье нашли, теперь вот боремся, чтобы квартиры их вернуть.
- И по пенсионерам ходим. Если есть где звоночки, помогаем. К вам никто не приходил, Алексей Михайлович? – спросил Блоха, внимательно смотря на старика.
- Кто ко мне придет? – вздохнул тот. – Соцпомощь только и ходит. Соседи мои… те, кто жил тут раньше, давно уже преставились. Один я остался. Вот и доживаю свой век. Хорошо, что вы вот появились. Скрасили старику существование.
- Да, бросьте, - улыбнулся я. – Нос не время опускать. Вы ж как огурчик.
- Ага, - рассмеялся Калитин. – Подвявший, но огурчик.
- Вы смотрите, Алексей Михайлович, - добавил Блоха. – Если кто подозрительный придет, вы нам сообщите. Уж вас-то мы в обиду не дадим.
- Спасибо, ребятки, - прослезился старик. Блоха довольно улыбнулся. Влезать в душу он умел лучше, чем кто ни было бы другой.

Спустя месяц Блоха предложил закругляться, сказав, что теплее старик уже не будет, а значит, надо его дожимать. Тут я был с ним согласен. Чем больше времени мы проводили с Калитиным, тем сильнее я к нему привязывался. Он не был похож на привычных ханыг и бичей, чьи хаты мы отжимали ранее. Порой старика становилось действительно жалко, но я настойчиво гнал слезливые мысли прочь. Моя работа и сожаление – вещи нихуя несовместимые.
Для начала Калитину прогнали стандартную тему о мошенниках, которые лишают стариков жилья. Старик удивленно слушал и кивал. Когда Блоха выдыхался, подключался я, с удовлетворением замечая, каким растерянным становится Калитин. Были рассказаны пара историй о пенсионерах, у которых мы ранее отжали квартиры, что должно было бы окончательно добить старика. Но будь я повнимательнее в тот момент, заметил бы, что несмотря на растерянность, глаза Калитина холодны, серьезны и внимательно за нами наблюдают.

- Страсти-то какие, - пробормотал Калитин, когда Блоха закончил рассказ и, откинувшись на спинку стула, глотнул остывший кофе. – Что, прямо так пришли и забрали?
- Бывает и хуже. Тут женщину просто запутали, потом отвезли дарственную подписывать. Другим не так повезло, - кивнул я.
- В странное время живем, - задумчиво хмыкнул старик. – Люди и звери сплелись воедино. Поди разбери, кто есть кто. И как же уберечься-то, ребятки?
- У нас в отделе свою схему придумали, как стариков от таких ушлых ублюдков защитить, - ответил Блоха. – Фактически, надо просто квартиру на кого-нибудь из сотрудников соцпомощи переписать и все. Если человека начнут прессовать, мы подключимся и без нашего участия забрать квартиру не получится.
- Феликс вот недавно одну такую жилплощадь хозяйке вернул. Удалось родственников старушки найти, объяснили им ситуацию и быстро документы подписали.
- Ага. Теперь хоть спокойны за нее будем, - не моргнув глазом, соврал я. На самом деле ту квартиру мы отжали меньше, чем за неделю, так задурив голову бабке, что та вприпрыжку помчалась оформлять на Блоху документы.
- Хорошая идея, - кивнул Калитин. – Ловко вы это придумали.
- Конечно, - с жаром добавил Блоха. – Сколько уже уберегли. Да вот проблемка, что не все соглашаются. А когда соглашаются, обычно поздно бывает. Мы ж за всеми уследить не можем. Помимо вас у нас еще много подопечных, а за неделю всякое произойти может. Ну, главное, что мы вас предупредили. Если решите свое жилье обезопасить, скажите. Все сделаем быстро. А так хоть спать спокойно будете, Алексей Михайлович. Ни одна сволочь к вам подобраться не сможет.

Через две недели Калитин наконец-то сдался. Он позвонил Блохе и сообщил ему, что все обдумал и готов принять наше предложение. Естественно, мы тут же все рассказали Афанасию, который нас похвалил и велел заканчивать со стариком. Тем более там и другие дела были, которые требовали нашего с Блохой присутствия.
Мы договорились оформить сделку с Калитиным шестого марта у нашего знакомого нотариуса, который частенько нам помогал в нашей «работе». И если Блохе было в целом похуй на разрешение этой ситуации, я только порадовался, что все движется к логическому финалу. Даже мысленно распределил деньги, которые удастся получить с квартиры. Но шестого марта все пошло наперекосяк.

Сначала со сделки слился Блоха, умудрившийся заболеть, и мне пришлось самому всем заниматься.
- Все нормально, Макс, - простужено прогудел в трубку Блоха. – Ты сто раз это делал. Без меня справишься.
- Да, справлюсь. Дед так-то спрашивать о тебе будет.
- Да, хули там. Скажешь правду. Что заболел. Сейчас вон иммунитет у всех после зимы хуевый. Машка твоя тоже гриппует. Ты только хуй пойми как скачешь еще. Короче, оформляй хату на себя и все. Потом подсадного найдем.
- Хули делать, - хмыкнул я. – Придется.
- Ну, ты там звякни потом, как все сделаете. А через недельку я к Калитину пацанов отправлю. Пусть выселяют.
- Не вопрос, сообщу. Ладно, поправляйся.
- Ага. Перцовки въебу ща и спать лягу. Надеюсь, убьет заразу эту.

Всю дорогу до нотариальной конторы Калитин молчал и загадочно улыбался, смотря в окно. По случаю, дед надел приличный костюм, нацепил ордена и даже побрызгался одеколоном, отчего у меня щипало глаза и хотелось кашлять. Но ради денег и не такое вытерпишь. Вот я и терпел, предпочитая следить за дорогой и не думать об удушливой вони, которая теперь хуй выветрится из моей «восьмерки».
В конторе, на первый взгляд, все шло, как надо. Антонина Дмитриевна, нотариус, озвучила деду процесс и дала документы на подпись. Осталось поставить закорючку, отвезти Калитина обратно домой, отзвониться Блохе и можно отдыхать. Но хуй там плавал. Интуиция, молчащая до сего момента, вдруг решила взбрыкнуть и наградила меня панической атакой. Затряслись руки, сердце неровно забилось в груди и на лбу выступила испарина. А потом мне как-то похуй стало и на панику, и на сделку, и на деда.
Дверь в контору снесло от мощного удара и в кабинет нотариуса влетели «маски-шоу» - рослые ребята в сером камуфляже и с оружием наизготовку. Один из них прикладом ударил меня по лицу. Да так сильно, что перед глазами заструились черные кляксы, словно кто-то плеснул в лицо чернил из банки. В спину уперлось сначала чье-то костлявое колено, а потом затылка коснулся холодный ствол автомата.
- Лежать, блядь! Где второй?! – рыкнул, судя по всему, старший группы.
- Нету никого больше, - жалобно проблеяла нотариус, которую тоже впечатали лицом в пол. Я видел только ее подрагивающую белую ногу, пшеничные волоски на ней, почти зажившие царапинки. Наверное от особо игривой кошки.
- Один он был, - усмехнувшись, ответил Калитин. Его голос раздавался позади меня, и я был уверен, что деда на пол никто не укладывал. – Второй заболел, как этот сказал.
- Ничего. Наряд за ним отправим. Никуда не денется, - заверил старший. Я ойкнул, когда мне кто-то резко врезал носком сапога по печени. Тело тут же скрутила адская боль.
- Тише, ребята, тише, - миролюбиво произнес Калитин. – Никуда ужо он не денется.
- Нам бы ваше спокойствие, Алексей Михайлович. Да откуда ему взяться, когда нам только такое говно и встречается. Ладно, пакуйте его. Контору опечатать, все под опись и мне на стол.
- Поработаете с мое, молодежь, спокойнее на жизнь смотреть будете, - улыбнулся Калитин.
- «Ебаный дед», - мелькнула в моей голове мысль и тут же пропала, потому что меня рывком подняли на ноги и потащили из кабинета в позе оскорбленной чайки. Все, что я мог видеть, это пол нотариальной конторы, испачканный в подсохшей весенней грязи. Странно, тут, что, полы не мыли?

Купить мои книги можно на Литрес.
И в сообществе ВК.

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.
Часть девятая.

- Ну, может тогда вечерком прогуляемся? Тут, по двору? – предложил я. Ленка закусила губу и мотнула головой.
- Я с включенным светом уснуть не могу, - хрипло ответила она. – А на улицу выйти после заката и вовсе страшно. Потому и гуляю днем. Пока солнце светит и людей на улице нет.
- Ну, можем по телефону потрещать, если хочешь.
- Не надо, Макс. Я знаю, что ты пытаешься сделать вид, что ничего не было, - Ленка подернула плечами. – Но это было. И ты прекрасно это понимаешь.
- Чо я могу сделать?
- Ничего. Жить, как жил. Рано или поздно тебе скажут то, что я тебе уже сказала. Нет больше той Лены Трофименко. Умерла она, Макс. Там, в грязном подвале… - Ленка сглотнула слезы и нехотя улыбнулась подошедшей матери. – Ой, «Колокольчик». Холодный какой.
- Все хорошо? – настороженно спросила тетя Марина. Ленка кивнула и поднялась с лавочки.
- Пойдем еще погуляем, мам, - тихо ответила она. – Пока, Макс.
- Пока, - протянул я. На душе было откровенно погано. Вновь заныли сбитые костяшки и сердце кольнуло от тщательно спрятанной боли. Тогда я не понимал или не хотел принять тот факт, что так, как раньше, уже не будет. Ленка поняла это первой и попыталась донести это до меня, как умела. Она всегда была умной. Куда умнее всех девчонок, что я знал.
Первыми от нее отвернулись близкие подруги. Потом дворовые пацаны. Но Ленка не держала на них зла. Она называла себя «чумной». Чумной она была в их глазах. Девчонкой, которую пустили по кругу три наркомана. Над которой измывались, как над последней сиповкой.

- То, что ублюдков наказали, хвалю, - кивнул Афанасий, когда я вечером зашел к нему в гости, чтобы сыграть привычные три партии в шахматы. – Опустившиеся до подобного недостойны называться людьми.
- Мало им вломили, - мрачно ответил я, двигая ладью вперед и ставя шах королю Афанасия.
- Вы немного увлеклись и мрази этим воспользовались.
- О чем вы? – нахмурился я.
- Заявление на вас написали. Мол, так и так, избили и причинили тяжкий вред здоровью трем гражданам… Кто из вас Гвоздю в задницу арматуру засунул? – с улыбкой спросил Афанасий.
- Малой ебу дал немного.
- Понимаю. Когда эмоции берут верх, сложно сохранять ум холодным. По делу поступить нужно было иначе, Максим. Я думал, вы умнее будете, а вы, как быки… ворвались, избили, следы оставили.
- Эмоции, хули там, - пожал я плечами.
- Не передергивайте, - с укоризной мотнул головой Афанасий. – По уму поступать надо было. Не самим руки об мразей этих марать, а людей подходящих найти. Разве это проблема? Нет. Зато избавило бы вас от головняка. Хорошо, что Михайлов мне позвонил.
- Участковый? – удивился я.
- Конечно. Гражданин Сметанин очень красочное заявление составил, как карандаш держать смог. Обо всем рассказал. Требовал привлечь к ответственности гражданина Потапова, гражданина Зубарева, гражданина Тарасова и гражданина Лихолетова. Повезло, что Михайлов перед тем, как делу ход дать, мне позвонил. Пришлось гражданину Сметанину в больницу визит нанести и доходчиво объяснить, что заявление – это лишнее.
- Я не знал, - честно признался я.
- Угу. И думали, что мрази так просто вашу разборку забудут? Они, Максим, похуже животных будут. Таким нигде уважения нет. А у них нет ни чести, ни совести. Ишь, удумали чего? Заявление писать после того, как сами же и вписали себя в блудняк. Да в какой еще блудняк.
- Ну, Ленке от этого ни горячо, ни холодно.
- Лену без сомнений жаль. Бедная девочка оказалась не в том месте не в то время, - согласно кивнул Афанасий.
- Я видел ее сегодня. Говорил с ней, - скупо обронил я, раздумывая над ходом. Густые брови Афанасия удивленно сошлись на переносице. – От нее все отвернулись. Даже Машка…
- Максим, вы мне глубоко симпатичны, но мыслите поверхностно, - перебил меня сосед. – Разве ж ее заставлял кто с Пельменем и его дружками идти?
- Ее обманули!
- Без сомнений, обманули. И обманули цинично. Но она сама позволила этому случиться, - я удивленно посмотрел на Афанасия, гадая, шутит он или говорит серьезно.
- А если б это Машка была? – с вызовом спросил я. – Что тогда? Вы бы ублюдков похоронили, не?
- Маша в подобную ситуацию бы никогда не попала. Воспитана не так, - поправил меня Афанасий. В его голосе прорезалась сталь. Я еле удержался, чтобы не высказать соседу все, что думаю. В частности, о том, как его дражайшая падчерица оформила мне минет на выпускном, как последняя вафлерша.
- Все равно неправильно это, - упрямо мотнул я головой, вызвав у Афанасия улыбку.
- Ох уж эта молодая наивность. Прощаем ей мы все ошибки. В рамках разумного, конечно же, - ответил он. – Никто не запрещает вам общаться с Леной. Это сугубо ваш выбор и ваше право. Однако рано или поздно приличные люди зададутся вопросами, и вопросами правильными, что такая особа делает в вашей компании и почему к ней относятся, как к равной. Пасть на дно легко, Максим, а вот выбраться с этого дна попросту невозможно. Поразмыслите хорошенько над моими словами и найдите в них ту истину, которую я хотел вложить.

И если поначалу я сомневался, то последние слова Афанасия подтвердили, что мне выдвигался ультиматум. Приличные люди действительно не поймут, что в моей компашке делает та, кого когда-то пустили по кругу. Их законы просты и понятны каждому, кто по ним живет, и Афанасий попросту предупреждал меня, к чему приведет сделанный мной выбор. Пойти против этих законов или же окончательно смириться с тем, что прежняя Лена Трофименко и правда умерла в том грязном подвале, а по району теперь ходит ее призрачная тень.

Глава седьмая. Приближенный.

Сложно было поначалу со всем этим смириться. О Ленке напоминало многое. Порой я видел, как она выходила из подъезда вместе с матерью и неспешно прогуливалась по двору, не обращая внимания на слишком уж пристальные взгляды соседей. Или же ненавистная рожа Пельменя могла мелькнуть где-то в толпе на рынке. Пельмень, после того как получил пизды вместе со своими дружками, на улице практически не показывался, но и заточить себя на веки в четырех стенах он тоже не мог. На него тоже смотрели косо, но что-то мне подсказывало, что его это волновало не так сильно, как Ленку. Злость во мне все еще бурлила. Сложно было смириться со всей этой ситуацией. Порой я выплескивал злобу на пацанов, а однажды выплеснул на сиповку.

Зуб тогда получил хату в наследство от бабки в нашем дворе. Старушка преставилась, а мамка Зуба с очередным ебарем знатно охуела, когда в завещании не оказалось ее имени. Зато было имя внука, который был рад тому, что больше не придется терпеть гнусный характер матери и видеть по девять рыл ее ебарей семь дней в неделю.
Новую хату Зуба, расположенную на первом этаже, мы вычистили за пару дней, а нанятые гастролеры привели ее в божеский вид, избавив от советских обоев и убогого совкового туалета, выкрашенного в блевотный зеленый цвет. Так Зуб обзавелся собственным жильем, а мы с пацанами хатой, где можно было спокойно зависать. Все ж не дело приличным людям в промке ошиваться, где всякий сброд обитал. В один из таких вечеров, когда мы бухали с пацанами на хате, к нам забежали две сиповки. Ермолка и Моль.
Моль прибилась к нашей компашке недавно и погоняло получила за слишком уж белый цвет своей кожи, бледно-белые волосы и пшеничные тонкие брови. Но пацанам на ее внешность было похуй, потому что у Моли случилось бешенство пизды, отчего она постоянно хотела ебаться и была не против перепихнуться с любым желающим, чем все без стеснения пользовались.

В тот вечер я изрядно нагрузился водки и, высунувшись в окно, курил, стряхивая пепел в палисадник. Мимо окон прошла Ленка с матерью, которые, увидев меня, синхронно покраснели и ускорили шаг. Не знаю почему, но меня это разозлило. Разозлило настолько, что я совсем берега попутал. Выбросив сигарету, я захлопнул окно и, развернувшись, увидел сидящую за столом Моль, которая поглощала кислую капусту из трехлитровой банки. Остальное было, как в тумане.
Я подскочил к сиповке и схватил ее за руку, после чего перегнул раком через стол. Затем резко стянул с нее джинсовую юбку и розовые трусы с пошлой надписью «Babe» на всю жопу.
- Ай, Потап! – скрипуче вскрикнула она, когда я пристроился сзади. – Больно!
- Заткнись! – прошипел я, наращивая темп. Моль была сухая, как труба с песком, но этому я даже был рад. Очень скоро Моль затихла и начала постанывать, тоже получая удовольствие. Кончить удалось быстро. Мне было плевать и на отсутствие презерватива, и на то, что я кончил в Моль, а не на ее бледную жопу. Хотелось просто выплеснуть злобу хоть куда-нибудь. Если уж не дать пизды, так слить в пизду. Однохуйственно.
- Хуя, Потап тут развлекается, - пьяно заржал Малой, заходя на кухню. Он шлепнул ладонью растекшуюся на столе Моль по заднице и колко усмехнулся. – Чо, брат, заебись? А то все брезговал, рожи кривил. Говорил тебе, бабы зачетные. Ебутся так, что ажно шишка горит.
- Не то слово, - мрачно ответил я, падая на стул и закуривая сигарету. Рядом все еще извивалась Моль, каким-то образом тоже умудрившаяся кончить, а Малой слишком уж заинтересованно посматривал на ее жопу. От этого стало тошно. Злость прошла так же быстро, как и появилась. Теперь ее место заняло отвращение.

Но по молодости забывается вся хуйня. Ее место занимает новая, куда более страшная или отвратительная. С большими деньгами и уважением приходит и наглость. Ты знаешь себе цену, и если ее кто-то пытается сбить, отвечаешь по всей строгости. А пацаны, с которыми ты трешься, становится твоей настоящей семьей. И эту семью не принято давать в обиду. Так однажды получилось и со Жмыхом.
Он заявился к Зубу донельзя мрачным и даже злым, а левую сторону лица украшал солидный синяк, словно его не кулаком ебнули, а ногой. Жмых проигнорировал наши удивленные взгляды и, упав на диван, взял со столика бутылку пива.
- И чо это? – поинтересовался я.
- Чо? – включил дурачка Жмых.
- Ты тупореза-то не изображай, - фыркнул Малой, чиркая зажигалкой. – Кто тебе в ебыч прописал, брат?
- Да, не важно, - отмахнулся тот, но мы так просто слезать с него не собирались.
- По делу или беспределу? – спросил я. Жмых замялся и неожиданно покраснел.
- Да, за мамку заступился.
- Понятно, батя опять, - вздохнул Зуб, протягивая Жмыху бутылку пива, которую зацепил из холодильника. – Чо он ебнутый у тебя такой, а?
- Хуй его знает, - почесал щеку Жмых. - Он, как откинулся, вообще дурной стал. Бесы его часто берут по всякой хуйне.
- Не бесы, блядь, а вседозволенность, - буркнул я, вставая с кресла. – Так, погнали, прогуляемся.
- Куда?
- К бате твоему. Заебал он тебя хуярить.
- Не надо, Потап. Сам я…
- Сам ты бабу ебать будешь, а тут мы впишемся. Посмотрим, дохуя ли он дерзкий, когда кто-то по силам против него стоит. Где он ща?
- В гараж ушел, - буркнул Жмых. – Опять нажрется и вечером концерт устроит.
- Ну, мы ему инструмент поправим. Чтоб ноты фальшивыми не были, - кивнул Малой, переглянувшись со мной. – Чо, погнали?
- Погнали, - подтвердил я, хлопнув Жмыха по колену. – Покажешь, где его гараж. А там мы сами уже.
Жмых только вздохнул, понимая, что отговорить нас не удастся. Но на миг в его вечно холодных и злых глазах мелькнуло что-то похожее на благодарность.

По пути в гаражный кооператив пацаны запаслись кольями, которых всегда валялось в изобилии возле промки, и ржавыми трубами. Никто не знал, в чьей компании бухает батя Жмыха, поэтому предосторожность не помешает. Окурок быстро учит, что полагаться только на кулаки нельзя. Должны быть и другие аргументы. Более весомые.
- Какой гараж? – спросил я, когда мы прошли через ржавые ворота с покосившейся будкой охраны, вечно запертой на замок.
- Семнадцатый, - ответил Жмых. – Вторая секция.
- Тут подожди. Мы быстренько…
- Не, я с вами, - перебил меня он.
- Лады, - улыбнулся я. – Тогда пошли.

Ну а возле семнадцатого гаража вовсю гудела группка мужиков в грязных шмотках. Мутно звенели стаканы, слышался довольный смех, на импровизированном столике из старой покрышки лежала закусь. Правда смех стих, когда мужики увидели нашу компашку, направляющуюся к ним.
- Эй, Вано. Не твой пацан там вышагивает? – громко спросил рябой, начавший лысеть грузин. К нам повернулся другой мужик. Тучный, с шерстью на плечах и с залитыми кровью поросячьими глазками.
- Ты хули тут забыл, а? – грозно спросил он. Жмых вздрогнул, побледнел и сжал зубы.
- А ты чо борзый такой? – спросил я, выходя вперед. Мужик запнулся и исподлобья посмотрел на меня. Должно быть водки было выпито не так уж и много, потому что в глазах его сверкнуло понимание. – Знаешь, кто я?
- Знаю, - процедил он, вставая с пенька, на котором сидел.
- Это хорошо, что знаешь, - кивнул я. – Значит, сделаем так, чтобы ты запомнил…

Не договорив, я подскочил к мужику и коротко врезал тому по «солнышку». Удар получился на славу. Из горла мужика донеслось бульканье и он, скривившись, выблевал то, что сожрал и выпил. Жмых брезгливо на него посмотрел и сжал кулаки, когда со своих мест повскакивали другие мужики.
- Охуели, блядь, малые? Вы что творите, а? – рявкнул грузин и тут же заскулил, когда Зуб уебал того трубой по ноге. – Ай, сука!
- Заткнись, нахуй. Тебе слова не давали, - осклабился Зуб, тыча концом трубы в живот грузина.
- Ничо не попутали, пацаны? Вы хули делаете? – подал голос батя Жмыха.
- Справедливость восстанавливаем, - ответил я и, улыбнувшись, врезал ногой мужику по роже. –Чо, мычишь, блядина?
- Чо делается, мужики? Борзеют, малолетки!
- Ща им жопы-то нарумяним…

Драка получилась короткой. Что могли сделать бухие ханыги против четырех озлобленных пацанов, которые без устали лупцевали их кольями и трубами. Били по ногам, по спинам, по рукам. Не обращая внимания на жалобные крики, просьбы остановиться. Били показательно. Учили, так сказать, на будущее. Ну а когда все закончилось, я подошел к бате Жмыха и опустился рядом с ним на корточки. Затем похлопал по жирной щеке и ехидно улыбнулся.
- Короче, слушай, боров. Еще раз пацана нашего или мать его тронешь, я тебя лично, сука, похороню с трубой в очке. Захочешь предъявить чо, знаешь, где меня найти. Только помни, что в другой раз щадить тебя никто не будет…

Что мог сделать такой гондон, как батя Жмыха? Пожаловаться, конечно. И пожаловался он Афанасию, надеясь, что уважаемый человек приструнит дерзкого пиздюка. Не учел только одного. За мной была правда, о чем я Афанасию и сказал, когда он потребовал от меня объяснений.

- Дури в вас много, Максим, - строго сказал Афанасий, выслушав мои объяснения. – Понимаю, дело молодое, кровь бурлит, но все-таки. Ладно бы одного избили. Так, нет. Еще троих до кучи оприходовали.
- Они впряглись, мы ответили, - пожал я плечами и потянулся за сигаретами. Афанасий поджал губы и задумчиво кивнул.
- Снова ошибки совершаете, - с укоризной ответил он. – Это дураки учатся на своих ошибках. А вы же умный. А умные должны учиться на ошибках дураков.
- Понимаю, - вздохнул я. – Просто переклинило, когда Жмых с фингалом под глазом опять пришел.
- То, что за своего вступились, это правильно. Уверен, ребята ваши это оценят. Но думать о последствиях наперед надо. Человек этот мог и к Михайлову пойти, и заявление на вас написать. Отбрехивались бы потом, как собаки. Я, не я, и хата не моя. Оно вам надо? То-то же.
- Да мы так… припугнуть хотели.
- Напугать и словами можно. Да так, что напрочь охоту совершать подобное отобьет, - перебил меня Афанасий. В его голосе все еще сквозило недовольство, но я понимал, что оно напускное. Так, пожурит малость и забудет. Какое ему дело до левого мужика и его проблем. – Засиделись вы, смотрю. Энергию девать некуда, вот и вписываетесь в блудняк, как босота последняя.
- Да мы вот только с хатой одной разгреблись, - хмыкнул я. Все ж слова Афанасия задели нужные струны.
- Выше залезать надо, Максим. С вашей-то головой.
- А есть чо на примете? – заинтересованно поинтересовался я.
- Есть. Да только с горячей головой там делать нечего.
- Встану на путь исправления.
- Все вам шутки, - рассмеялся Афанасий. – Ладно, я тоже хорош. Разворчался. Сам же ребятенком был, куролесил знатно… В общем, к делу. Предприятие у меня тут одно с Вениамином нарисовалось. Решили мы сеть клубов открыть. Карточных. Подмазали кого надо, разрешение получили, помещения. Но вам это неинтересно, а вот для энергии вашей буйной тут раздолье будет. Посетители в клубах этих самые разные. Зависит от статуса самого клуба, если понимаете, о чем я.
- Понимаю. В приличное место всякому отрепью дороги нет, - кивнул я. Афанасий тонко улыбнулся.
- Верно. Пара наших клубов работает с весьма солидной публикой. Те, у кого денег куры не клюют, обычно фарту в картах не имеют, а нам оно и надо. В общем, образовался тут небольшой список должников. Суммы не сказать, что приличные, но карману лишними явно не будут. Только вот деньги нас не особо интересуют.
- И в чем интерес?
- Не тяните поводья, Максим. Всему свое время, - усмехнулся Афанасий. – Если коротко, то те, кто нам должны, владеют весьма ценными объектами. Квартиры, дома, бизнес. Вот они-то нам и нужны. А еще нужны сметливые ребятки, которые смогут убедить, без кулаков, смею заметить, пойти нам навстречу в этом вопросе.
- Иными словами, надо стрясти долг в том виде, который вам нужен? – уточнил я.
- Именно. Давить на них придется аккуратно, чтобы не соскочили и не побежали, куда не надо. Игроки – народ плутоватый. Хитрить и юлить они умеют, потому и нужен кто-то, кто их на место поставит. Объяснит и расскажет о единственно верном решении.
- Чо по оплате?
- Не обидим. С каждого долга ваши тридцать процентов, - ответил Афанасий, беря карандаш и листок бумаги. Закончив, он подвинул бумагу мне. – Это первый долг. Можете подсчитать, сколько с этой суммы будет ваша доля.
- Нехило! – присвистнул я. Деньги выходили хорошие. Даже очень. Отжимать квартиры сразу же показалось делом настолько мизерным, что аж голова закружилась.
- Однако, есть и сложности. Как я уже говорил, возврат денег нас не особо интересует. Обращаться к нему надо лишь в крайних случаях, когда должника убедить расстаться с кровно нажитым не получится. Но это может стать вашим козырем, когда начнете додавливать. С деньгами расставаться сложнее, чем, к примеру, с недвижимостью.
- И что вам от этого… Лукина надо? – спросил я, убирая листок с фамилией должника, его адресом, телефоном и суммой долга в карман.
- Сущую мелочь, - благодушно улыбнулся Афанасий. – Есть у него на центральном рынке две точки. Шмотки турецкие там продаются. Вот они-то нас и интересуют. Вместе с каналами поставки, документами и всеми контактами, само собой.
- Ага. Понял, - кивнул я. – Так, ну, тут время надо, чтобы человечка этого прощупать. Найти его больные точки, хуе-мое и все такое.
- Правильно мыслите, Максим. Хорошо себя покажете в этом деле, будут вам и другие поручения. Более привлекательные в плане финансов. А чтобы попроще было, Блоху с собой зацепите. Он юноша умный, быстро втянется. Да и работали вы уже вместе… - Афанасий не договорил, когда на кухню зашла Машка, одетая в облегающее голубое платье и при полном параде. – Так, так… А куда это вы юная леди собрались? Да еще в таком виде.
- А, мы с Максом в ресторан идем, - широко улыбнулась Машка. Афанасий удивленно на меня посмотрел и рассмеялся, увидев, как я покраснел.
- Вот оно что, - хмыкнул он. – Хорошо, молодежь, хорошо. Стоит ли мне волноваться?
- Ни в коем разе, - заверил его я, внимательно следя за реакцией соседа. И на первый взгляд казалось, что ничего страшного не произошло. Но я один хуй волновался, как сопливый пацан, держащий ответ перед строгим родителем. – Покушаем, потанцуем и верну вашу дочь аккурат к полуночи.
- Очень на это надеюсь, - в голосе Афанасия зазвучала сталь. – Если уж дали слово, так держите. Но вам я эту юную особу согласен доверить без проблем.
- Не усложняй, пап. Ты ж Макса знаешь.
- Знаю, знаю, - притворно вздохнул он, внимательно на меня смотря. – Ладно, оставь нас на минутку. Отпущу скоро твоего кавалера. Договорить нам надо.

Я сознательно до последнего оттягивал момент с Машкой, опасаясь реакции Афанасия. Все ж за свою падчерицу он порвал бы любого. А сама Машка давно уже делала мне слишком уж очевидные намеки, да и я подустал от компании сиповок, вечно трущихся у Зуба на хате. Хотелось простых, человеческих отношений, к тому же Машка была не самым плохим вариантом на районе. Можно даже сказать, что вполне себе козырным. Пару раз мы уже обжимались в подъезде после дискотек, когда Машка настойчиво лезла ко мне в трусы и мне стоило усилий, чтобы переключить ее внимание на другое. Однако я прекрасно понимал, что так дальше продолжаться не может и предложил ей испросить разрешение Афанасия. Только вот это вылетело у меня из головы во время разговора о новом поручении. К счастью, Афанасий был умным человеком и все понял. Понял, что дочь давно уже взрослая и долго опекать он ее не сможет. Будь на моем месте условный Зуб или Малой, Афанасий не преминул бы обрубить эти отношения еще в зачатке. Но ко мне отношение было другим, что он и подтвердил, когда Машка убежала в свою комнату.

- Извините, что не сказал вам, - виновато обронил я, вертя в пальцах зажигалку.
- Следовало бы, - коротко ответил Афанасий. На его губах витала загадочная улыбка, но вот поди разбери, что она значит. – Ладно, ругать я вас не буду. Не маленький так-то. Отдаете себе отчет, что и почему. Вы знаете, что Маша для меня, как родная дочь. Девочка выросла, трудно это отрицать, понимаю. Но и просто так пустить это на самотек не могу. Поэтому я надеюсь, что вы будете благоразумны, Максим. И не доставите ей никаких неприятностей.
- Само собой, - вздохнул я.
- Уверен, вы понимаете, о каких неприятностях идет речь. Я – человек старой школы и к приличным женщинам всегда относился, как джентльмен. Жду того же и от вас. Я не потерплю ни отказа, ни обсуждений. Если я доверяю вам свою дочь, я хочу быть уверен, что ее честь, духовная само собой, не пострадает.
- Это я могу обещать, - кивнул я. Меня снова бросило в жар, что без сомнений повеселило Афанасия.
- Ладно, хватит мне изображать строгого отца. Мы друг друга поняли.
- Поняли.
- В таком случае, хорошего вам вечера. Жду к полуночи, как вы и обещали.

Естественно, мы с Машкой чуть не опоздали. А виной всему слишком уж жаркий секс после ресторана в моей машине. Как только я припарковал машину рядом с кустами сирени, Машка, ничуть не смущаясь, запрыгнула на меня. Еле гондон успел надеть. Поэтому домой она влетела взъерошенная и довольная, не обращая внимания на улыбающихся родителей.
- Как погуляли? – спросила Машкина мамка, теть Ирина.
- Хорошо. Там в центре ресторан открылся новый. «Мечтатель» называется. Сегодня там кавер-группа выступала. Наплясалась ваша дочь всласть. Чую завтра ноги у меня отвалятся, - ответил я. Теть Ирина рассмеялась в ответ и взяла Афанасия под руку. – Ладно, доброй ночи.
- Вас ждать завтра на шахматы? – с ехидцей спросил Афанасий.
- Конечно. Вечерком забегу, - кивнул я и, смущенно улыбнувшись, откланялся.

В машине все еще пахло сексом, отчего зудело в паху и хотелось продолжения, но я вспомнил о поручении Афанасия и, закрыв машину, отправился к Зубу. На кухне горел свет, а значит он еще не спал. Либо ебал какую-нибудь сиповку. Но когда меня это останавливало. Войдя в подъезд, я поднялся по ступеням и бухнул кулаком в металлическую дверь, которую Зуб поставил вместо старой, обитой дерматином и поеденной жуками.
- Хули тебе не спится? – мрачно спросил Зуб, открыв дверь. От него пахло перегаром, сигаретами и злобой. Зевнув, он посторонился, пропуская меня в коридор.
- Маза есть, - ответил я. – Потрещать забежал, пока из памяти не выветрилось.
- Лады, - буркнул он. – Водку будешь?
- Не. Пиво есть?
- Есть. Иди на кухню.

На кухне я увидел Моль, завернутую то ли в занавеску, то ли в наволочку, настолько пожелтевшую от времени и бесконечных стирок, что невольно вставал вопрос, а не из бабкиной ли заначки Зуб вытащил это тряпье. Она, увидев меня, робко улыбнулась, подхватила тлеющую в пепельнице сигарету и слиняла в гостиную.
В квартире слишком уж сильно воняло еблей и почему-то говном. Шматок говна обнаружился и на полу. Не иначе Зуб перед моим приходом драл Моль в жопу, да так неистово, что выебал из нее не только бесов, но и говно. Впрочем, меня это не смутило. Я достал из холодильника пиво и оперся на подоконник, пока Зуб, кряхтя, пристраивался на стуле.
- Ты чо такой смурной? – спросил я с улыбкой, однако Зуб улыбку не поддержал. Кисло скривился и плеснул в стакан водки из бутылки.
- Да, неважно.
- Ага. Моль за залупу укусила? – усмехнулся я.
- Ага, - передразнил меня он. – Ладно, чо за маза? Скажу сразу, я вписываюсь. Деньги нужны.
- Ну, их еще заработать надо…

Я коротко пересказал Зубу наш с Афанасием разговор. Он, к счастью, не перебивал. Только внимательно слушал и кивал головой. Пару раз в его глазах мелькали заинтересованные искорки, а забытая бутылка водки говорила о том, что в голове вовсю вертятся мысли насчет предстоящих дел.
- Кто с нами? – спросил Зуб, когда я закончил и шумно глотнул пива, смачивая сухое горло.
- Я, ты, Блоха. Может еще пару пацанов он приведет.
- А чо Малого со Жмыхом не берем?
- Статью не вышли. Там люди тертые, не ханыги, которые на сказку поведутся и хату тебе самолично отдадут. Потому и нам пацаны серьезные нужны. Когда в область ездили, с нами двое были. Репа и Гусь. Может их подпишем. Ебала у них такие, что сам Сатана пересрется, если они к нему на порог Ада заявятся.
- Понял, - кивнул Зуб. – Обосраться нельзя.
- Нельзя, - подтвердил я. – Деньги приличные получаем, так что отработать на совесть надо. Я завтра на рынок прогуляться поеду. А в понедельник в гости к нашему человечку наведаемся, как с Блохой перетру.
- Ладно, - снова кивнул Зуб. Я заинтересованно склонил голову и внимательно на него посмотрел.
- Чо с тобой, Сань? Лица нет, белее кефира и жопы сиповки.
- Да Ленка отчудила опять, - вздохнул он, заставив меня напрячься.
- В смысле?
- В прямом. Психкарета к ней сегодня приезжала. Вскрыться она пыталась, вены себе разрисовала ножом. Хорошо хоть мамка ее кошелек забыла и домой вернулась.
- Ну, пиздец.
- Ага. В общем, увезли ее. В областную.
- В Кишку?
- Ага. Хуй знает, чо ее так накрыло, - пожал плечами Зуб. – Ладно. Еще чо надо перетереть? Тогда я спать пойду. Башка дурная уже.
- Иди. В понедельник за тобой зайду тогда, - кивнул я, выбрасывая пустую бутылку из-под пива в мусорку под раковиной.

В какой-то момент перед глазами снова появилось лицо Лены Трофименко. Бледное, измученное, с черными мешками под глазами. В глазах страх, боль и обреченность. Как тогда, когда ее выносили из подъезда на носилках. Я догадывался о причинах, заставивших Ленку вскрыть себе вены. Гадал, стоит ли зайти и к ним. И, мотнув головой, засунул эти мысли куда подальше.

В понедельник мы с Зубом и Блохой сели в машину и поехали на центральный рынок, чтобы лично познакомиться с Лукиным Романом Игнатьевичем. Хозяином трех торговых точек и предметом нашего интереса.

Рынок — это далеко не торговля. Это как гнойник на теле города: пульсирует, воняет и живёт своей жизнью. Утром — пар от тел, шум из палаток, крики баб с сигаретами в уголках губ: «Подходи, дешевле не найдёшь!», «Турция, мальчик, Турция!». Но всё здесь — пиздеж. Турция — это далеко не Турция. Чаще всего Китай или еще чего похуже, «фирма» — это склад на бывшей промке, «по скидке» — это втридорога, чтобы отбить деньги на поездку за товаром.
Асфальта нет. Только грязь, щебень и поскрипывающие паллеты, по которым люди идут, как по доскам на болоте. Иногда кто-то оступается и долго еще кроет отборным матом администрацию рынка, которой похуй на комфорт покупателей. Лужи тут не высыхают — в них течёт сама душа этого рынка, жирная и кислая, как борщ с протухшей капустой.
Торговые ряды, это палатки из брезента, склеенные скотчем, натянутые на железные дуги, будто тенты в полевом морге. Внутри — одежда: свитера с оленями, майки «Armani Jens» и «Abidas», джинсы «Lives», которые рвутся при первом чихе. Куча паленных кроссовок, бери, не выебывайся. Шмотки меряешь между ящиками, за занавеской, натянутой на верёвке, на затертой до сальных пятен картонке. И в жару, и в лютый мороз. Штаны давят, носки воняют, рядом мужик в трусах спорит с продавщицей:
- Они ж сели!
- Это не они сели, это жопа твоя раздалась, кабан.
Пахнет кожзамом, потом, бензином и чебуреками из палатки на углу. Повезет, обосрешься. Не повезет, сдохнешь. Масло для жарки не менялось с прошлой жизни, тесто липнет к небу, мясо скрипит на зубах — то ли песок, то ли резина, то ли кость. Но люди едят, потому что дешевле и лучше все равно нет. Рынок — это город в городе. Только здесь всё честнее: если тебе врут, то прямо в лицо. Если шлют нахуй, то прямо, без намеков. Тут обитали разные люди. Приличные и не очень. Такие, как Лукин.

Лукиным оказался невзрачный коротышка, одетый в спортивный костюм и хорошие кроссовки, вот только выглядевший в этом прикиде, как клоун. Он настороженно на нас посмотрел, когда мы подошли к его палатке и достал из кармана синий, батистовый платок, которым тут же утер вспотевшую лысину. Несмотря на раннее утро, солнце уже шпарило вовсю, и температура воздуха подбиралась к сорока градусам в тени.

Купить мои книги можно на Литрес.
И в сообществе ВК.

©Гектор Шульц

Часть первая.
Часть вторая.
Часть третья.
Часть четвертая.
Часть пятая.
Часть шестая.
Часть седьмая.
Часть восьмая.

- Я в курсе, что ты мошенничеством с квартирами занимаешься. С Афанасием и другими ребятами.
- Кто сказал? – резко спросил я, повернувшись к ней. Та виновато улыбнулась и бросила косой взгляд на Зуба, идущего рядом с Машкой. – Дебил. Язык так и не научился держать за зубами.
- Не, мне Машка рассказала, - рассмеялась Ленка. – Подслушала, как вы с Афанасием обсуждали за шахматами. Да и так у нас во дворе все знают.
- Ну, каждый себе работу по возможностям находит, - буркнул я, чиркая зажигалкой.
- Это неправильно, Макс. Сам же понимаешь.
- Ты-то откуда знаешь, что правильно, а что неправильно? – вопрос получился резковатым. Ленка вжала голову в плечи, словно оплеуху получила. – Вот только мораль мне тут читать не надо.
- Я и не собиралась. Просто говорю, что это неправильно.
- А что правильно? Жопу на заводе рвать? Пузыри после дискача, как Гузно, собирать? Или в притоне хмурого ебашить, как Бера? Есть приличные люди, Лен, а есть говно, которое даже упоминания не стоит.
- У Ветерана квартиру тоже ты отжал? – тихо спросила она и тут же мотнула головой. – Чего спрашиваю. Ты, конечно.
- Ну, я. И чо? Не я, так другие бы отжали. Мы еще по совести поступили. Гараж ему оставили.
- Благодетели, - улыбнулась Ленка. Сарказма в ее голосе хватало. – Другие пацаны тоже с вас пример берут. Сашка вон, сосед мой из восьмой квартиры, свою компашку сколотил.
- Молодец, хули. Держит нос по ветру, - кивнул я. – Или ты скажешь, что это я на них плохо влияю.
- Ты и сам знаешь, что это так. Жмых, Зуб… они же раньше другими были.
- Наивными и глупыми?
- Другими.
- Хули ты знаешь, Лен, - вздохнул я, закуривая новую сигарету. – Жмыха отчим каждый вечер до синевы пиздит. Просто так. Как откинулся, так на пацане всю злобу свою вымещает, а тот пикнуть не смеет. За мать боится. Он деньги копит, чтобы просто свалить хоть куда-нибудь. Лох какой-нибудь типа Мурзика давно бы вскрылся и сгнил бы в ближайшей подворотне. На сборе бутылок, как Гузно, тоже много не заработаешь. Да и зашкварно это для нормального пацана. Вот Жмых и крутится. Не от хорошей жизни. Санька вон возьми. Эт он щас идет с Машкой лясы точит, а на кармане котлета есть. И на погулять хватит, и на поесть. А года два назад в шестерках у Беры бегал, крошки с его стола подбирал. На районе, Лен, все просто. Либо ты чмо ебаное, по мусоркам побирающееся, либо приличный человек, живущий по понятиям. Зуба два года назад ебари его мамки из дома выгоняли, когда им ебаться приспичит. Мороз, дождь, похуй. Он по подъездам кучковался. Ждал, пока не наебутся. А сейчас в приличном обществе вертится. Комнату себе купил. Отдельно живет и в ус не дует. Еще примеров тебе? Легко, родная. Малой вон. В тени брата вчера ходил, об уважении только мечтал. А сейчас на машине ездит, с приличными людьми ручкается, деньги хорошие поднимает. Молчишь? Потому что правду говорю, вот и молчишь. Есть чмо позорное, а есть мы. Иного не дано, Ленка. Либо ты по ту сторону, либо по эту. Либо ты ебешь, либо ебут тебя.
- Выбор всегда есть.
- Ну. Я свой сделал. Меня моя жизнь устраивает. Родаки твои только губы дуют. Не догоняют, что мир меняется. Да так, что им и их принципам средневековым скоро места не будет. Для них я хуевый, да? Да. Они тебя лучше Мурзику условному сплавят, который говно из унитазов выгребать учится, чем разрешат со мной гулять.
- Их тоже понять можно, - вздохнула Ленка. – Они всегда по правде жили.
- Правда у каждого своя, родная, - перебил ее я. – Ладно. Замнем тему. Пусть каждый при своем мнении останется.
- Ты изменился, - вновь повторила Ленка. Я промолчал. И молчал всю дорогу до дома, предпочитая наблюдать, как хохочут идущие впереди Машка и Зуб.

В начале лета Афанасий отправил меня и Блоху в область. В одном селе, в сорока километрах от города, хороших людей заинтересовал один живописный участок. Проблема, как и всегда, была в хозяевах, полезших в залупу и отказавшихся этот участок продавать. На старый, покосившийся дом всем, ясен хуй, было плевать. Ценность представляла земля и природа, эту землю окружавшая. С одной стороны начинался лес, а с другой находилось озеро. Идеальное место для отдыха. Тихое, красивое.
- От такого бы и я не отказался, - хмыкнул Блоха, когда мы выбрались из раскаленного нутра моей «восьмерки». В воздухе пахло цветами, молоком и далеким дождем, который скоро накроет изнывающую от зноя землю. Об этом говорили свинцовые тучи на горизонте, приближавшиеся к нам с небывалой быстротой.
- Халупу снести и новый дом поставить. Вообще заебись будет, - согласился я. На миг мелькнула мысль, что неплохо было бы осесть в таком месте когда-нибудь. Сытым, довольным… с Галкой и тремя детишками. Мысль ударила в голову холодным хлыстом, заставив меня вздрогнуть. Хмыкнув, я потянулся за сигаретами и чуть погодя отдал пачку Блохе. – Чо, пойдем?
- Ща пацанов дождемся. Емеля двух своих прислать обещался. Если хозяева снова в залупу полезут.
- Понял. Миндальничать не будем?
- Не, Макс. Некогда. Там уже техника на низком старте, материалы все закуплены. Ждать никто не собирается, - выпустив струйку дыма, ответил Блоха. – Быстрее разъебемся, быстрее домой свалим.
- Не поспоришь, - согласился я и, прищурившись, посмотрел в сторону дороги. К дому неслась черная «бэха», явно диковинная в таких краях. – Этих ждем?
- Походу, - кивнул Блоха, стреляя окурком в кусты.

Из «бэхи» выбрались два крепких пацана с одинаковыми квадратными лицами, и одинаковыми короткими стрижками. Репа и Гусь, представил их мне Блоха. Я молча кивнул, пожимая пацанам руки. Блоха же, не теряя времени, быстро ввел их в курс дела.
- Короче, пацаны, - вздохнул он, утирая пот со лба. – Заходим вчетвером. Сначала мы с Потапом беседу ведем. Если хозяева говниться начнут, ваш выход. Все понятно?
- Более чем, - коротко кивнул Гусь.

Хозяева, в лице двух крайне неприятных ханыг с красными, испитыми лицами, ожидаемо полезли в залупу, когда Блоха выдвинул им щедрое предложение о покупке участка уважаемым человеком. Дюжий мужик плюнул на пол, услышав цену, но Блоха на его финт никак не отреагировал. Только кротко улыбнулся и кивнул нашим сопровождающим.
Мы ждали их во дворе. Я молчал, рассеянно смотря на зеркальную гладь озера. Блоха загадочно улыбался, прислушиваясь к глухим крикам, доносящимся из дома. Репа и Гусь свое присутствие отрабатывали по полной и очень скоро им удалось убедить хозяев, что это не тот случай, когда стоит говниться.
Ханыг отвезли в центр села, где нотариус быстренько, за определенную мзду, зарегистрировала сделку. Деньги вообще позволяли обойтись без лишних проволочек. Все решало их количество и твое мастерство убеждения. Нотариус быстро поняла, что спорить с улыбающимся Блохой явно не стоит, о чем красноречиво говорили и избитые ханыги, и мрачные Репа с Гусем, стоящие в дверях. Правда задержаться в селе нам все-таки пришлось. С неба хлынул небывалый ливень, разом превративший все дороги в глиняное месиво. Блоха, конечно, поворчал, но в итоге сменил гнев на милость, когда нам удалось найти не только гостиницу, но и магазинчик рядом с ней, где продавали вполне приличное бухло. Один хуй ждать до завтра, когда приедет новый хозяин участка. Так чего бы не провести время весело. Репа и Гусь быстро осоловели от съеденного и выпитого, после чего удалились в свой номер, а мы с Блохой, привычные к бухлу, продолжили гудеть.

- Слушай, Антох, вопрос у меня есть к тебе, - вспомнил я, мусоля во рту подвявшую дольку лимона.
- Ну, валяй, - благодушно разрешил Блоха.
- А ты как с Афанасием познакомился? Я-то понятно, мы соседи как-никак. А ты вообще с Речки.
- Долгая история.
- Ну, мы тут один хуй до завтра. Скрась вечер рассказом. Один хуй делать нечего, кроме как бухать.
- Ну, можно блядей пойти поискать, - хитро улыбнулся Блоха, но я так просто слезать с него не собирался.
- Не спрыгивай. Чо мы, чужие друг другу, что ли?
- Ладно. Ты ж не отстанешь, - кивнул он, наливая в стакан коньяк на два пальца. Коньяк был дрянным, но на безрыбье и рак – щука. К тому же после пары порций пошел, как надо, принося хмель и расслабленность. – Короче, в девяносто втором я на малолетку залетел. По глупости. Мужичка одного стопорнул в подъезде, шапку норковую снял и налик подрезал. Шапку я знакомому скинул за полцены, ну и как полагается, решил это дело отметить. Когда в себя приходил на хате у подруги, меня там повязали. Мужичок-то непростой оказался. Замдиректора мясокомбината областного. Шапку его барыга менту знакомому толкнул, а там и хозяин объявился. Ну, суть да дело, вышли на меня быстро. Так, попрессовали малость, да путевку оформили в места не столь отдаленные. Мамка помочь попыталась, деньги следакам давала, да хуй там плавал. Ну, она к Герцогу обратиться решилась. Он тогда в силе был. С ним все считались. И барыги, и менты. Короче, удалось малой кровью отделаться. Три года дали. Вообще пустяк, сам понимаешь.
- Ага, - задумчиво обронил я, закуривая сигарету. Блоха тоже потянулся к пачке и, закурив, продолжил.
- Я одним вопросом долго задавался. С чего бы Герцогу за меня впрягаться? И откуда мамка его знает. Оказалось все, как в кино индийском. Батя мой настоящий Герцогу братом приходится. 
- Пиздишь, - рассмеялся я, но Блоха смех не поддержал и упрямо мотнул головой. – Серьезно? Афанасий – твой дядька?
- Ага. Двоюродный. Мамка с батей моим гуляла как-то, ну и залетела по молодости. А батя так-то уважаемым человеком был. Такому детей иметь не полагалось. Потому он в отказ пошел. Но за мной присматривал. Деньгами мамке помогал, пока от тубика на нарах не загнулся. Ладно, их мутки – это их мутки. Мне похуй. Те три года на малолетке тем еще Адом оказались. Беспредельщиков там, Макс, много. Выжить – это полдела. Куда важнее человеком остаться. Ты знаешь, запах мокрых носков, кислятиной воняющих, я до сих пор чую, когда батарея перегревается. Такой сырой, мерзкий — как в карцере. Хуже, наверное, ночь на малолетке. Это не темнота, это звук. Скрип железа, всхлипы, визг металла о плитку, шорох пакетов. Кто-то дрочит, кто-то во сне дурным кричит. Я год спиной к стене спал. Чтобы никто на очко мое не покусился. Охрана меня раз двое суток в толчке держали. Когда я быканул на одного из них. До сих пор от запаха хлорки блевать тянет. Потом привык. Драки, доебы, изнасилования — это не страшно. Страшно — когда смотрят на тебя, как на пустое место. Ну, да ладно… Когда откинулся, Герцог меня под крыло свое взял. Работу дал, по закону жить научил. Родная кровь, как-никак. С той поры под ним и хожу.
- В натуре, кино индийское, - улыбнулся я. Блоха хохотнул и снова плеснул в стакан коньяку.
- Одно скажу точно. Если Герцог на тебя внимание обратил, то ты, блядь, особенный. А потому держись за это и доверие его не подрывай. Уважением таких людей не принято разбрасываться. Утолил твое любопытство?
- Более чем, - кивнул я.
- Ну, будем тогда, - поднял стакан Блоха. – А теперь пошли блядей искать. Любви мне хочется. От мыслей о малолетке нутро холодом сводит.
- Ну, погнали.

Найти блядей в селе не сложнее, чем найти бутылку самогона. На школьном дворе мы обнаружили пьющих пиво девчонок, которые с радостью приняли приглашение Блохи переместиться в номер и бухнуть коньячка. На двух мрачных пацанов позади нас никто не обратил внимания. Кроме, конечно же, местных пиздюков, сразу же утративших желание доебаться до городских. Невыспавшиеся Репа и Гусь, которых Блоха вытащил из постелей, поначалу хотели дать тому пизды, но услышав про блядей, сразу передумали. Ну а еще через час старая гостиница ходила ходуном от стонов. Бухло стирает стеснения и лишает людей приличия, оголяя в них самые гнусные качества. И Блоха воспользовался этим по полной. Я же довольствовался слюнявым минетом, который мне оформился рыхлая девчонка с отвисшими сиськами. Кончив, я развалился на диване и с улыбкой смотрел, как тощая жопа Блохи подпрыгивает на очередной счастливице, которой перепала толика любви. Утомился Блоха только к утру и, выгнав зевающих девчонок, увалился спать с чистой совестью.

В город мы вернулись только ближе к вечеру следующего дня, когда дороги подсохли достаточно, чтобы машины смогли выехать на трассу. Домой возвращались с улыбками. Улыбался Блоха, без стеснений дрыхнувший на заднем сиденье моей «восьмерки». Улыбался и я, радуясь тому, что очередное дело прошло успешно и без лишнего геморроя. Однако улыбка пропала с моего лица, когда я въехал во двор и увидел карету «скорой помощи», стоящую возле первого подъезда. Там, помимо соседей, терлись и наши пацаны. Я увидел Зуба, который растерянно мерил шагами площадку перед подъездом, Жмыха, сидящего на бордюре на корточках, как нахохлившийся воробей, и заплаканную Машку.

- О, Потап, здорово! – подлетел ко мне Зуб, когда я вышел из машины и подошел к стоящим людям.
- Чо тут? – коротко спросил я, вытаскивая пачку сигарет. – Бабка какая преставилась?
- А, ты ж не в курсах, - покраснел тот, переглянувшись со Жмыхом.
- Нет, не в курсах. По работе с Блохой в область мотался, - нетерпеливо перебил его я. – Ну, не тяни кота за мудя. Чо тут случилось?
- Так, Ленка…
- Ленка? – побледнев, нахмурился я. Зуб снова покраснел и замолчал. – Чо с ней?
- Рядом с промкой утром нашли, - ответил за него Жмых. – В кровище вся, платье порвано, между ног… тоже порвано. Говорят, что изнасиловали ее, Макс. Жестко вроде. Скорая уже час тут стоит.
- Кто? – буркнул я. – Известно?
- Пока нет, - вздохнул Зуб. – Следаки тоже там.
- Маш! – позвал я соседку. – Поди сюда… Да, не реви. Успокойся. Чо случилось, расскажи?
- Мы с Леной вчера к Верке ходили, - всхлипнула та. Глаза красные, опухшие. Губы дрожат, как и руки. – На день рождения. Вечером прогуляться пошли, да Ленка домой заторопилась. Пацаны ее проводить предложили, а она… отказа-а-алась.
- Так, тихо. Чо дальше, - перебил я очередной всхлип Машки.
- А утром ее дворник у промки нашел. В крови всю. Изодра-а-анную.
- Наши не могли, - мрачно ответил Зуб. – Ленку все тут знали.
- Не факт. На промке и залетных дохуя, - мотнул головой Жмых.
- Короче, пацаны, - тихо осадил их я. – Походите сегодня-завтра по району. Не спрашивайте. Слушайте. О таком молчать не будут. Найдется блядь, которая лишнего спизданет. Малого тоже зацепите и в курс дела введите. Сами не лезьте. Слушайте, а потом мне расскажете, чо узнали.
- Сделаем, Макс, - кивнул Зуб. – Ленка… она ж своя. Как тут иначе.

Когда из подъезда санитары вынесли носилки с лежащей на них Ленкой, сердце против воли замерло. Я видел ее лицо, которое покрывала мертвенная бледность. Видел бессмысленный взгляд, смотрящий в затянутое облаками небо. Видел руки, все в синяках и кровоподтеках. За санитарами из подъезда вышли Ленкины родители, постаревшие, кажется, лет на десять. С черными лицами, бесцветными, выплаканными глазами. Заткнулись даже бабки у подъезда, со страхом смотря на растерзанную девчонку, лежащую на носилках. Девчонку, которая еще вчера улыбалась, а сейчас от нее осталась лишь оболочка, в которой каким-то чудом удерживалась жизнь.
- Не положено! – рявкнул стоящий возле машины «скорой» пузатый мент, когда я протиснулся вперед.
- Нахуй иди, - процедил я.
- А, ну это… не чуди, малой, - стушевался мент, отступая в сторону. Сжав зубы, я коснулся холодной руки Ленки и вздохнул, когда она вздрогнула. В зеленых глазах полыхнула боль и ужас.
- Кто ж с тобой это сделал, родная? – тихо спросил я, так и не получив ответа. Неподалеку снова заплакала Машка, уткнувшись в грудь мрачному Зубу. Жмых смолил одну сигарету за другой и растерянно смотрел вперед, витая в одному ему понятных мыслях. Наконец он выбросил окурок, хлопнул Зуба по плечу, и пацаны отправились выполнять мою просьбу. Через пару дней я узнал, кто изнасиловал Ленку. И радостным это открытие определенно не было.

Малой, Зуб и Жмых заявились ко мне домой следующим же вечером. Уставшие и злые. Я захватил сигареты и вышел к ним в подъезд, после чего мы поднялись на пару этажей выше, подальше от лишних глаз и ушей.
- Ну, надыбали чо? – нетерпеливо спросил я, чиркая зажигалкой.
- Пельмень, - хрипло ответил за всех Малой.
- Чо? – вытаращил я глаза. Новость и впрямь была неожиданной. – Уверены?
- На все, блядь, сто, - кивнул Зуб. – Пацанов своих знакомых подпрягли. Один из них, Шуба… ты его не знаешь, спизданул, что Пельмень похвалялся, как позавчера на промке бабу одну по кругу пустили.
- Пидор, - коротко добавил Жмых, почесав нос. – Хмурым вмазался и в притоне блевотнинском все всем выложил. Трое их было, Макс. Пельмень, Гвоздь и Баран. В край ебнулись, раз на своих полезли…
- Чо еще узнали?
- Пельмень похвалялся, что Ленку качественно развел. Предложил до дома проводить с пацанами. Она ж его знала, в одном дворе живем, как-никак, - продолжил Жмых. – Ну, а когда мимо промки проходили, они ей по голове дали и к себе утащили. А там… ну, сам уже знаешь.
- Короче, они ее мало того, что по кругу пустили, - вздохнул Малой, - так еще и… ну, в жопу, короче, когда она сознание потеряла. Порвали там все… ужас.
- Где эта сука сейчас? – спросил я.
- У Клопихи на хате.
- Понял. Вы со мной?
- Обижаешь, - вздохнул Зуб. – Ленка… она ж своя.

О притоне Клопихи не знал только ленивый. Адреса у таких мест нет. Только имя. Подъезды открытые, в них входишь, как в открытый гроб. Держала притон вечно угашенная тетка, потрепанная жизнью. При ней постоянно крутился пацаненок, которого она продавала любому желающему за дозу. В этом притоне можно было без проблем вмазаться, чем угодно. Лишь бы деньги были. Ну а сколько оттуда вывезли вперед ногами, со счета собьешься. Так что не было ничего удивительного, что Пельмень с дружками обитает в подобном месте. Если уж садишься на хмурого, то перестаешь быть человеком. В твоей жизни остается одна страсть. До самой твоей смерти.
К притону мы подъехали на моей машине, причем пацаны без моих напоминаний надыбали себе пару арматур и, судя по мрачным лицам, были готовы пустить их в ход в любой момент. Конечно, пусть злость и гасила здравомыслие в моей голове, я все же отдавал себе отчет в том, что делаю. Убивать Пельменя никто не собирался. Его надо было наказать. И наказать так, как на районе умеют делать лучше всего.
Обшарпанную дверь на втором этаже Малой выбил с ноги и, не церемонясь, стеганул арматуриной по спине плешивого типа, сидевшего рядом с дверью. Тот заскулил, как побитая собака, но на него никто не обратил внимания. Я прошел коридор и заглянул на грязную кухню. Убогая комнатушка, обои серые, в разводах, как лёгкие на рентгене. Потолок в копоти и потеках разной дряни. Окна заклеены картоном, сквозь щели сочится свет — не дневной, а какой-то мучительно-больничный, как будто лампа догорает где-то в чужой палате. Пол липкий. Не от сахара — от бухла, мочи и пролитого ацетона. Повсюду говно, какие-то стремные пакеты, воняет травой и мочой. Под столом с улыбкой спал чумазый мальчонка, обнимая дородную бабищу, которая пускала тягучую слюну себе на руку. Бера рассказывал, раньше тут кошка жила. Измученная, вечно голодная. Говорят, её сожгли просто так, потому что «плакала и жрать просила». Сейчас животные не заходят. Остались только твари. Разбитые голоса, как радиопомехи: «ещё пятку… ща погодь… у тебя вена ушла… не дышит он…». Это не просто притон. Это место, где человек распадается на молекулы, и каждый грамм этого воздуха — как тень чьей-то души, сожженной в грязной ложке. Здесь не говорят, не плачут, не просят. Здесь ждут дозы, а потом становятся частью этого уродливого места. Без имени. Без последнего вдоха. Просто — щёлк. И всё.

- Животные ебаные, - процедил Жмых, ныряя в гостиную. – Макс, он тут. С Бараном.
- О, Потап, здаро… - Пельмень не договорил, потому что я, подскочив к нему, саданул кулаком по скуле. Малой ударил ногой в грудь Барана, когда тот попытался вскочить.
- Лежи, сука, - приказал Малой, наставив на Барана конец арматуры. – А то я тебе башку проломлю.
- Потап, ты попутал нах… - и снова Пельмень не договорил, получив по рыхлой роже кулаком. Коричневые мешки под глазами и болезненно желтушная кожа явно говорили, что на хмуром он сидит уже давно.
- Чо, бабу огуляли, значит? – неприятно улыбнулся я. В глазах Пельменя блеснул страх. – Ага, догоняешь, о чем речь. По кругу пустили, сука?
- Бля, Пота… - еще один удар. Хлесткий, презрительный. Сердце радостно забилось, когда нос Пельменя чавкнул и на грязный пол упали капли крови. – Су-у-ука…
- Заткнись, - велел я, влепив Пельменю пощечину. – Чо, припоминаешь, а?
- Бля, ну попутали, Потап…
- Не, вы не попутали. Вы охуели в край, пидоры, - перебил его Зуб. – Это ж Ленка, блядво ты ебаное. Я с ней с первого класса вместе. Портфель ей носил, а ты…

Я не стал останавливать Зуба, который вымещал на Пельмене всю свою злобу. Остальные обитатели притона испуганно помалкивали. Для них такое точно было не в новинку. Они не удивлялись ни скинам, ратующим за здоровый образ жизни, ни тем, кому нарколыги торчали денег. И дня не было, чтобы кому-нибудь в притоне не дали пизды. Грязные стены помнили разное говно и равнодушно молчали, когда на изгаженный дерьмом и мочой пол проливалась кровь.
- Все, хорош, пока, - встрял я, отпихивая Зуба в сторону. – Тащите этих пидорасов вниз. Покатаемся немного.

Пельмень и Баран порядком струхнули, когда поняли, что везут их в промку, где они еще недавно измывались над бедной Ленкой. Отпизженного Барана связали и сунули в багажник, а Пельмень оказался зажат между Малым и Зубом и всю дорогу тихонько поскуливал, щупая разбитое лицо. В подвал, где все и случилось, Пельмень шел с лицом приговоренного и испуганно вздрагивал, когда в спину прилетал чей-нибудь кулак.
- Чо, тут, значит, развлекались? – мрачно спросил я и, закусив губу, посмотрел на пятна крови рядом с продавленным диваном. – Ну, ничо. Мы тоже ща развлечемся. Да, пацаны?
- Еще как, блядь, - хмыкнул Малой, со зловещей улыбкой смотрящий на диван, на котором мирно спал Гвоздь. Он чуть подумал и, замахнувшись, обрушил арматуру на спину спящего, перепугав того до одури.
- Ай! – скрипуче взвыл Гвоздь, закрывая голову руками.
- Ничо, родной, ничо, - гадко улыбнулся Малой, поддавая тому ногой под жопу. – Я только начал.

Пиздили Пельменя, Гвоздя и Барана жестоко. Когда кто-то из моих пацанов уставал, его место занимал другой. Били кулаками, били арматурами, били ногами, не обращая внимания на крики. Но в промке на крики похуй. Ленка, наверняка, тоже кричала. Молила ублюдков остановиться. И видела лишь их голодные улыбки, чувствовала их грязные пальцы, рвущие платье на части. Мои пацаны это понимали, что лишь увеличивало их злобу и уставшие мышцы снова наливались силой.
- Как ты мог, а? – прошептал Зуб, скривив лицо. Он ударил скулящего Пельменя под дых и неожиданно заплакал. – Она ж своя была… С первого класса вместе. Я ж любил ее… Су-у-у-ка!
- Покури, Сань, - встрял я, отодвигая его в сторону. Никому в голову не пришло предъявить Зубу за слезы. Все, что случится в эту ночь, останется только между нами. Слишком уж много злобы бурлило в нас. И ее надо было выпустить.  

Утром мы покинули промку, оставив в подвале троих отпизженных до неузнаваемости уебков. Молча доехали до двора и так же молча расселись на лавочке под укрытием кустов сирени. Пиво, которое откуда-то притаранил Жмых, не приносило облегчения, и я принес из машины бутылку водки, забытую там Блохой.
- Мало мы их отпиздили, - скрежетнул зубами Малой. Зуб согласно кивнул и задумчиво посмотрел на свои сбитые костяшки.
- Блудняк нам тоже не нужен, - мотнул я головой. – Или ты убить их собрался?
- А если и так? – с вызовом спросил Малой и неожиданно поник. – Не, ты прав, Макс. Сдохнуть для них – это слишком легко.
- Жить они должны, - кивнул Жмых. – Если смогут. Слухи быстро до людей дойдут.
- Только Ленке от этого радости мало, - тихо добавил Зуб. – Ее ж по кругу пустили…
- Так, хорош, Саня, - жестко перебил его я. – Лучше выпей, пока лишнего не сказал.
- Ты сам все прекрасно понимаешь, Макс, - криво улыбнулся Зуб. Я вздохнул и молча кивнул, соглашаясь с тем, что он так и не озвучил. Прежней жизни больше не будет. Как не будет и прежней Ленки. Гордой, недоступной, своей…

Ленка вернулась из больнички через две недели. На улице вовсю жарило июльское солнце, гудели одуревшие от зноя насекомые и обмахивались самодельными веерами на лавочках бабки-соседки. Ну а когда Ленка впервые вышла из подъезда в сопровождении своей мамки, жизнь двора сразу же остановилась. Прекратились разговоры и крики пиздюков, гонявших мяч в коробке. Оторвались от домино и шашек деды на столиках в тени лениво шелестящих берез. Все смотрели на худую, бледную девчонку, которая бесплотной тенью прогуливалась по дорожке, смотря себе под ноги. Я тогда возился во дворе с машиной и, увидев Ленку, закусил губу. Не такой я ее помнил. Сейчас передо мной был настоящий скелетик, обтянутый желтой кожей.
- Здрасьте, теть Марин, - вздохнув, поздоровался я, когда Ленка и ее мама поравнялись со мной.
- Здравствуй, Максим, - тихо ответила теть Марина. Черными кругами под глазами она могла посоревноваться с любым нариком, вот только жизнь из нее выпил далеко не «хмурый», а те, кто его потреблял.
- Привет, Лен. Как ты?
- Привет, - чуть заторможенно ответила она. – Голова болит немного.
- Неудивительно, - буркнул я. – Вы ж в самую жару вышли погулять. Воды хотите? Только-только из крана набрал. Еще не успела нагреться.
- Ох, это можно, - криво улыбнулась Ленкина мама. Я скосил глаза и, увидев, что она держит дочь за руку побелевшими пальцами, вздохнул.
- Садитесь, теть Марин. Успеете еще нагуляться. Хотите, музыку включу?
Ленка неожиданно вздрогнула и в глазах ее блеснула боль.
- Понял. Обойдемся, - поспешил извиниться я. – Погода сегодня шик, а? Самое то сейчас на речку.
- А ты чего тут? – тихо спросила Ленка. Она избегала смотреть мне в глаза, отчего становилось еще больнее.
- Да движок стучит. Перебираю вот, - указал я грязным пальцем на внутренности своей «восьмерки».
- Лен, может лимонада купим? – спросила тетя Марина, заметив, как Ленка нахмурила брови.
- Да, можно, - чуть подумав, кивнула она. – Ты купи, а я тут посижу.
- Не бойтесь, теть Марин. Все хорошо, - кивнул я, заметив, как та напряглась. – Вы ж меня знаете.
- Все хорошо, мам, - подтвердила Ленка. – Это Максим. Просто Максим. Купи «Колокольчик», хорошо? Холодный только.
- Конечно, родная, - вздохнула теть Марина и бросила в мою сторону настороженный взгляд. Я не винил ее. Пельменя она тоже «знала», а рана, нанесенная обдолбанным ублюдком, была еще сильна. – Я быстро.
- Теть Марин, можете мне сигарет взять? – улыбнулся я, протягивая ей наличку. Она кивнула и, взяв деньги, сунула их в карман сарафана. – Синий «Винстон».

- Я думала, что ты тоже сделаешь вид, что меня нет, - тихо произнесла Ленка, когда ее мамка скрылась за углом дома.
- И зачем мне так делать? – нахмурился я. – Ты чо, прокаженная, что ли?
- Типа того, - робкая улыбка вновь тронула тонкие бескровные губы Ленки. – Чумная теперь.
- Хуйню не неси, Трофименко, - фыркнул я. Теперь в улыбке Ленки прибавилось тепла.
- Ко мне никто не приходил, - чуть подумав, добавила она. – Когда я в больнице была. И потом.
- Да понимали все, что тебе нелегко сейчас, вот и не тревожили, - ответил я, но Ленка мой ответ проигнорировала, мотнув головой.
- Раньше Маша каждый день забегала. Верка звонила постоянно, - ее голос надломился и в нем снова зазвучала боль. – А теперь нет. Сашка раньше улыбался, а тут увидел, глаза опустил и в другую сторону пошел. Ты тоже скоро таким станешь. А то, что люди подумают? С чумной водишься.
- Похуй мне, кто там и что подумает.
- Неправда, - вновь улыбнулась Ленка, поправив выбившуюся прядь за ухо. Она на миг замялась и поджала губы. – А это… это ты их так?
- Я.
- Могла бы и не спрашивать. Ко мне следователь в больницу приходил. Фотографии показывал. Говорил, что избили их. Сильно. А одному… одному арматуру в… - она замолчала и ее резко передернуло от отвращения. – Папа сказал, что заявление подавать не будем.
- Чего, блядь? – возмущенно спросил я, заставив Ленку вздрогнуть.
- Смысла нет, - пожала она плечами. – Все равно отмажут. А деньги… Что с них возьмешь? Да и не нужны они мне, их деньги.
- Неправильно это, - хмыкнул я, вытирая руки об тряпку. Затем, закурив, присел рядом с ней на лавочку.
- Осторожно, а то запачкаешься, - криво улыбнулась она.
- Треснуть бы тебя, да сломаешься же, - вздохнул я.
- Уже сломанное не сломаешь повторно, - снова улыбнулась Ленка. – Оно же и так сломанное, глупенький. Ладно, вон мама идет. Ей и так досталось. Давай сменим тему.

Купить мои книги можно на Литрес.
И в сообществе ВК.