Doddy

Возможно, поэтому Алекс расслабился. И когда вдруг из глубины возникла тень, медленно приближаясь, Алекс даже не напрягся. Плоское тело шло плавно, огромное, лёгкое. Широкие крылья мягко взмахивали, поднимая облачка песка, а длинный хвост тянулся за ним, как ленточка на ветру. Скат!

Здоровенный, красивенный. Алекс сделал несколько движений ластами, протянул к скату руку и… Если бы не оказавшийся неподалеку безымянный араб, пожалуй, крабы бы уже изучали меню в виде его затонувшего тела. Удар Torpedo nobiliana или попросту электрического ската отправил его в подводный нокаут похлеще Кличко.

А теперь еще и это раздражающие дублирование мыслей в голове, расходящееся во все стороны, словно круги по воде с нарастающими искажениями.

Через мгновение набежали люди, все начали что-то гортанно кричать, шуметь и создавать суету. Если бы Алекс мог, он уполз бы на карачках, но тело требовало горизонтали.

И только вечером после всех процедур и холодного душа, занеся в номер запах геля и улегшись в комфортную матрасную тишину и темноту, Алекс понял, что это за шумы. И то не сразу.

Это было не эхо. Чем дольше Алекс вслушивался в себя, тем четче он осознавал: это его собственные мысли, слышимые как голоса. Они накладывались друг на друга и дробились, идеально совпадая в первые секунды, словно синхронизированные механизмы. Но уже через миг фразы начинали рассыпаться, переключаться на что-то иное, цеплять другие ассоциации и воспоминания.

Биполярочка, — грустно подумал он. Дивная побочка от удара током. Точнее, даже не «би», а бесконечная мультиполярочка.

На какое-то время Алекс замер, стараясь ни о чем не думать и только слушать. И тут же, словно накрываемые тенью, приглушились, затихли другие голоса. Постепенно стало лучше слышно дальние мысли, которые совсем не совпадали с его. Дальний он думал о крабах, еще один — о блондинке в лобби, а кто-то совсем почти не слышный — вовсю размышлял о научной статье, которую Алекс отложил на после отпуска. Какая-то какофония личностей.

Стоило только отпустить разум, тут же эхо задробилось с новой силой.

— Тихо! – заорал Алекс.

— Что это было? – после короткой паузы спросил другой его сонный голос.

Все голоса задышали в такт. Мысли заскакали.

Ближе к утру, боясь, что окончательно сходит с ума, Алекс вдруг подпрыгнул в кровати. Мгновенное озарение шарахнуло похлеще ската. Он понял: это не сумасшествие, не эхо и не глюк. Это — он сам. Сто, двести, может, тысяча версий его, только разбросанных по параллельным реальностям.

Вслушиваясь и рассуждая, он догадался: чем синхроннее, громче и чётче — тем ближе их мир к его собственному. Чем отличнее и тише, тем дальше разбежались их жизни, тем больше разошлись обстоятельства, тем толще слой несостыковок между ними.

— Эй, ты меня слышишь? – подумал он ближнему себе, почти подобравшемуся к такому же выводу.

— Черт, — на короткое время одним голосом стало меньше, — что происходит?

Он лежал в темноте, затаив дыхание, и впервые ощутил, каково это — слышать себя во множестве.

Первые несколько дней неостановимый фон сильно раздражал, но постепенно Алекс научился отключаться, переводить его в туман, время от времени выцепляя наиболее близких.

На пути домой, сидя в салоне самолета, пахнувшем чистящими средствами, синтетикой и чужими парфюмами, Алекс понял, как заскочить на эту внезапную беду и трансформировать ее в полезный дар.

Нужно повысить эффективность.

На соседнем кресле крутился ребенок. Капризничал, требовал печенье, затем грыз его так, что крошки через Алекса долетали до иллюминатора, но Алекс не злился и не отвлекался. Он думал.

У ближних к нему дублей схожие цели. Ближним к нему дублям ставят одинаковые задачи, а значит пути их решения, если не идентичны, то очень близки. Зачем тратить часы на рутину, если можно задачи разбить на этапы и делегировать? Любую задачу можно разделить на много атомарных подзадач, параллельно раздать их дублям, затем собрать результат и поделиться со всеми. Такая сеть из субличностей будет действовать как распределённый вычислитель с человеческим сознанием в роли узлов. В результате одна и та же задача будет решаться гораздо быстрее, а каждый он в своей реальности будет эффективнее. Хаос в его голове может перестать быть обузой и превратиться в возможность.

— Эй! – позвал он самый громкий голос в голове.

— Эй, — откликнулся голос.

— Ты не против, если я буду звать тебя «Эй»?

— Я только что хотел предложить это самое тебе.

Алекс хмыкнул.

— Не принципиально, но поскольку я оказался первым, предлагаю на этом и остановиться. Могу быть «Зет». В любом случае, нам нужно как-то друг друга различать. Давай попробуем позвать «Би»?

К концу полета Алексы дознакомились до буквы «М» и решили продолжить дома, чтобы не отвлекаться на будничные, слишком динамичные задачи. Разошлись по реальностям, продолжая фоново слышать друг друга.

По пути из аэропорта Алекс отрешился от голосов и размышлял о том, что и сейчас и в каждый последующий момент появляются и продолжат появляться новые версии его. И они становятся ближе и слышны лучше, чем прежние. А еще же есть А1, А2, B3, С50 и так далее. Но зато все новые версии уже погружены в проблему и понимают, что делать дальше и иногда даже берут на себя инициативу и сами зовут его.

Алекс мог бы поехать домой, но он, несмотря на недосып и раннее утро, дал таксисту адрес лаборатории. Ему не терпелось попробовать.

— Итак, — объявил он, усевшись за стол и открыв крышку ноутбука. Я готов стать нашим хабом. Я буду распределять подзадачи, затем слушать, что вы надиктовываете, сводить в общий результат и озвучивать когерентный ответ для всех. Подозреваю, это будет похоже на конференц-звонок, где один модератор собирает мнения. Попробуем?

Ближние голоса ответили сразу, другие с запозданием, некоторые не ответили вовсе. Алекс обнаружил, что если сосредоточится, он может понять, чем занята та или иная его ипостась. К примеру, Джи не уселся за стол, а дошел до офисной кухни, где в это время еще никого не было, и принялся жарить яичницу, что было очень кстати. Алекс вдруг понял, что проголодался, но решил завершить первый этап эксперимента.

— Попрошу всех, кто еще этого не сделал, открыть ноутбук и записать каждый свое задание. Думаю, вы не против, наконец, разобраться с нашим затянувшимся секвенированием.

Перед самым отпуском в лабораторию пришел большой запрос на анализ геномных данных для поиска мутаций, связанных с редким заболеванием. Запрос был срочный и шеф реально злился, что подписал Алексу заявление на отпуск. Даже пытался его отозвать. Но у Алекса были уже куплены билеты и забронированы бунгало, поэтому он пообещал, что по возвращении разберется с этим максимально быстро. Секвенировать предстояло ДНК 1000 пациентов. Общий объём данных — огромный датасет, гигабайты последовательностей ДНК. Цель — выявить потенциальные генетические маркеры заболевания, построить статистическую модель и подготовить отчёт для статьи.

Алекс открыл файл и стал вписывать и тут же озвучивать атомарные подзадачи.

— Эй, на тебе — предобработка данных для первых ста пациентов — очистка последовательностей ДНК от артефактов, удаление шумов и выравнивание. Би, аналогично, но с фокусом на проверку качества секвенирования. Си, займись, пожалуйста, мутациями в генах группы 1 по всему датасету. Ди, мутации в генах метаболизма… Кей, симуляция белковых структур с использованием простых алгоритмов

— Предсказание фолдинга? – уточнил Кей.

— Ты же и сам знаешь. Эл, на тебе литературный обзор — сбор ссылок на похожие исследования. Я пока займусь синтезом предварительного отчёта и формулировкой гипотезы, а после сбора ключевых выводов, сведением. Выходите на связь по мере готовности.

Буквально через полчаса маякнул Эф.

— Зет, я закончил!

— Как так быстро? Это невозможно.

— Невозможно, если все делать самому. Я попросил помочь Ф2, Ф3 и далее по списку.

— Кру-у-у-уть! Все слышали?

Эта мысль открывала новые перспективы. Алекс сделал мысленную пометочку, обдумать это позже. Через час он позволил себе пойти позавтракать, поскольку собрал всю необходимую информацию, затем еще час потратил на сведение. К полудню все версии его самого получили надиктованную статью, набрали и отправили файл сотне шефов и решили, что имеют право на пиво.

Вскоре тот факт, что Алекс стал гораздо продуктивнее, заметил не только шеф, но и коллеги. В каждой из сотни реальностей каждый Алекс стал во много раз быстрее и эффективнее. Все выигрывали, никто не отставал.

На какое-то время многоголосый фон стал приятным рабочий гулом — как если бы в соседнем кабинете шли параллельные совещания, и он мог в любой момент заглянуть и взять нужный результат. Но с каждым днём «совещаний» становилось всё больше, голоса — плотнее, громче, настойчивее. Дубли стали требовать от него продолжать работу, даже когда он устал.

Алекс стал просыпаться с ощущением, что мозг уже в работе, что кто-то внутри него спорит, кто-то диктует формулы, кто-то в панике исправляет ошибку, а кто-то рассказывает анекдот про кальмара и биоинженера. И требовательнее всего были те, кто к нему ближе. Они были громче и настойчивее. Через какое-то время Алекс понял, что они раздражают больше всего.

По сути выходило, что тот он, который был практически здесь и сейчас, бесил его больше всех. Кто бы мог подумать: то, что ему в самом себе всегда нравилось, настойчивость, въедливость, требовательность, в ближних версиях себя стало раздражать. Да еще появилось странное ощущение, что где-то далеко-далеко что-то все время пикает.

Давление от всех этих мелких неудобств было почти физическим. Иногда Алекс ловил себя на том, что сжимает виски, будто пытается утихомирить уличный оркестр. Подсознательно он стал сосредотачиваться на дальних своих версиях. Чем дальше, тем менее Алекс воспринимал своих дублей, как самого себя. Тем больше они казались ему отдельными личностями. И дальние, те, чьи голоса практически не были слышны, становились интереснее всех. Те, кто пошел по другому пути. Чьи интересы уже не были интересами Алекса. Кто стал развиваться иначе.

Алекс стал принудительно заглушать настырных Эй, Би и Си и выискивать тех, кому он даже не присвоил букву. И наблюдать за их выборами, и к чему они привели. Стало немного легче. Но надоедливое пиканье продолжало нервировать.

Однажды среди таких поисков он наткнулся на туманную версию себя, которая молчала. Именно из этого пространства шли короткие, раздражающие пики. Они тянули к себе, будоражили. Алекс приблизил эту реальность и стал звать и звать, пытаясь разобраться, что происходит.

И однажды его дубль откликнулся.

— Не кричи!

— Ой – ошалел от неожиданности Алекс, — Кто ты?

Перед глазами поплыли туманные образы. Другой я поднял руку ко лбу.

— Я тот, у кого не вышло. После удара ската я лежу уже почти неделю на аппарате.

Наконец, Алекс воспринял поток образов. Больница. Белые стены. Монотонный писк аппаратов. Он/не он лежит, подключенный к проводам. Глаза закрыты. Лицо бледное.

— Ты...

— Да. Я в коме. А значит, и ты тоже. Просто тебе повезло. Твой организм иначе среагировал на лекарство. Ты принимал ноотропы, которые усилили нейроактивность.

Алекс почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Ты хочешь сказать... что все эти голоса...

— Галлюцинации. Не параллельные реальности. Это твой мозг. Он умирает. Как и мой. Ты слышишь то, что могло бы быть... но не случится.

— Нет. Это не так. Я жив. Я работаю, я двигаюсь, я...

Алекс попытался сесть в кровати. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди.

Он моргнул. Открыл глаза.

Над ним склонилось лицо встревоженного араба.

— Вы живы? — спросил тот на ломаном английском.

Алекс медленно моргнул. Солнце слепило. Голова болела. Но голосов больше не было.

Он улыбнулся.

— Да. Еще как жив.

— Это наш первый приятель – Megafauna alienus, — Гротан выпустил изо рта колечко пара. – Он размером с трехэтажный дом. Эти ребята перемещаются по местным саваннам, питаясь желеобразной зеленью, богатыми кремнийорганическими соединениями. Физиология их самок имеет нечто вроде плаценты, как у земных млекопитающих, они также проходят через менструальный цикл, выбрасывая биоматериал, если не наступает беременность. Но знаешь, что делает их особенными?

Хет помотал головой.

— Они — идеальные хозяева для второго вида.

Голограмма сменилась изображением маленького существа размером с мышь, с гибким телом, длинными усиками и блестящими фасеточными глазами. Хет прищурился, пытаясь разглядеть детали.

— Парватик? – он обернулся к Гротану.

— Да, Parvus symbioticus, – продолжил Гротан. – Долгое время мы считали, что это просто комменсал, питающиеся остатками пищи или кожными чешуйками Megafauna. Падальщики. Они повсюду следуют за гигантами, всегда находятся рядом. Однако, случайно выяснилось любопытное: их настоящая роль раскрывается, когда самка гиганта вступает в репродуктивный цикл. Parvus реагирует на гормональные изменения гиганта с точностью биохимического детектора. Видишь эти усики у малышей? Они улавливают химические сигналы — гормоны, аналоги наших эстрогенов, которые выделяются с менструальными жидкостями. Что означает, когда эти выделения прекращаются?

Хет задумался и пожал плечами. Абуль Рашид снова на мгновение открыл один глаз.

— Это сигнал, что самка Мегатика беременна.

— Точно, – Гротан поднял вверх палец, – Вот тогда Parvus переходит к действию.

— К какому действию? – Хет часто заморгал.

Гротан увеличил изображение, показывая, как крошечный Parvus пробирается гиганта к репродуктивному тракту.

— Parvus проникает в матку самки. Это звучит дико, но их анатомия идеально приспособлена для этого. У них есть микрокогти и секреторные железы, выделяющие липкий фермент, чтобы закрепиться на стенках эндометрия — ткани, которая у Megafauna поддерживает эмбрион. Там Parvus откладывает до сотни крошечных яиц. Иммунная система гиганта их просто не замечает.

Хет нахмурился.

— То есть они паразиты? Но как они выживают внутри? И что происходит с яйцами?

— Отличный вопрос! – Гротан пролистнул голограммы до той, где яйца Parvus светились мягким зеленоватым светом. – Яйца питаются теми же питательными веществами, что и эмбрион Megafauna. Эндометрий выделяет органические молекулы — глюкозу, аминокислоты, липиды. Parvus эволюционировал так, чтобы его яйца созревали ровно столько же времени, сколько длится беременность гиганта. Это гениальная синхронизация! Когда самка рожает своего детеныша — огромного, размером с грузовик, — личинки Parvus выходят вместе с ним. Для Megafauna они как пылинки, мусор, который она даже не замечает.

Хет задумался, потирая подбородок.

— То есть Парватикам лень вынашивать детей самим и они используют ресурсы Мегатика?

— Вот где самое интересное. Это почти не паразитизм, тут, скорее, нейтральный симбиоз. Parvus выделяет ферменты, которые подавляют патогенные бактерии в репродуктивном тракте, косвенно помогая хозяину. Это эволюционный компромисс: Parvus получает безопасное место для своих яиц, а Megafauna — чистую матку.

Голограмма показала, как новорожденные личинки Parvus, крошечные и юркие, расползаются по саванне, начиная самостоятельную жизнь. Хет не мог отвести взгляд.

— Это невероятно, — пробормотал он. – Как если бы самка слона выращивала внутри себя одного слонёнка и сотню мышат, а во время родов выкидывала их словно мусор.

— Очень образно, юноша! Хвалю.

В офисе также было странно. Девочка-администратор, Джон все забывал спросить ее имя или хотя бы подойти и прочитать его на бейдже, вместо того, чтобы сказать успокаивающее: «Доброе утро, сэр! Хорошая погода», собирала с пола визитки и на него даже не взглянула.

Лифт пришлось вызывать. Джон стоял у закрытых дверей и все больше нервничал, пока те не открылись с противным скрежетом.

Слава богу, хотя бы отчеты на его столе лежали стопкой, на на мигающем мониторе  светилась глупая надпись: "Ха-ха, ЛОХ".

К обеду удалось успокоиться и войти в привычный рабочий ритм. Съев в кафетерии на третьем этаже традиционный сэндвич с ветчиной и чай, Джон без приключений доработал до конца дня. В 17:00 он сохранил таблицу, выключил компьютер, взял портфель и отправился домой.

Однако стоило ему выйти на улицу, он снова занервничал. Ему казалось, что где-то на периферии сознания слышатся странные шумы, стуки, крики, негромкая музыка.

Впрочем, люди делали каждый, что должно: привычно грузились в авто, покупали цветы, беседовали у передвижного магазина.

Затем Джон снова увидел старика в шляпе. Тот, нарушая все правила, переходил дорогу не по переходу, а прямо наискосок. После он остановил какого-то прохожего и что-то у того спросил. И мужчина принялся долго и подробно рассказывать. У Джона бы никогда не возникло мысли разговаривать с незнакомцем на улице. А старика, казалось, это нисколько не пугало. И вообще, от него веяло каким-то хулиганством и свободой.

То, как он позволял себя вести одновременно внушало страх и зависть. Вот он зачем-то подобрал с тротуара бутылку, покрутил в руках и зашвырнул с набережной в воду. Вот снял с прилавка газету и та исчезла у него в кармане, словно растворилась.

В этот момент для Джона опять все пошло наперекосяк. Через мгновение выяснилось, что девушка в красной кофте, которая, как правило, в это время отвязывает от столба велосипед, уже сидит на лавочке и смотрит в небо. Прохожий с собакой, не гладит ее по голове, а бежит со всех ног, пытаясь поймать поводок.

Музыка и шумы в голове Джона стали громче. Он повернул голову и вдруг с ужасом обнаружил, что старик идет прямо к нему. Страх парализовал все органы.

- Какие-то недоделанные неписи, - появилась и исчезла надпись на кирпичной стене над головой старика.

Джон сморгнул. В ушах у него появился звук вентилятора и женский голос где-то вдалеке закричал: «Миша, я кому сказала, выключай компьютер!»

В этот момент старик почти вплотную уперся в Джона, остановился и капризным детским голоском ответил: «Ну ма-а-ам!»

И весь мир замер.

Я пока еще не досконально разбирался в оксенодской мимике, но это выражение физиономии я бы скорее отнес к обожанию.

— Что, Ырг, — нравится? – я усмехнулся.

— Да-а-а, — протянул Ырг, — невероятная красавица!

Я хихикнул и вдруг понял, что он говорит всерьез.

— Красавица? Кто? Гала?

— Угу! Удивительная, правда?

В углу бара пара оксенодов играла в странную игру. Они бросали на стол светящиеся шарики, которые при ударе издавали мелодичный звон, а затем распадались на облачка разноцветного дыма. Один из игроков – непонятно, победитель или проигравший — после этого громко щелкал всеми конечностями и соседи радостно вскидывали шупальца.

— Эм-м-м, я стесняюсь спросить… А какие у оксенодов критерии красоты?

Ырг какое-то время смотрел на меня, шевеля моргающими шариками на длинных ножках, а затем пожал плечами.

— Есть, конечно, персональные предпочтения… Но в целом все просто. Чем сильнее ты отличаешься от других, тем ты красивее.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы переварить такой ответ. Я вспомнил наших девушек, платящих баснословные суммы, чтобы привести себя к единому стандарту, одинаковые губки, одинаковые грудки…

Время от времени по поверхности окна пробегали крошечные искры — то ли насекомые, то ли электрические разряды, характерные для атмосферы этой планеты. Это напоминало, что бар — лишь тонкая грань между уютом и дикой природой снаружи.

— То есть, красивым делает непохожесть?

— Конечно! То, что выделяет тебя среди представителей твоего вида.

— В таком случае, горбун с огромным носом и шестью пальцами – это для вас идеал красавца?

— Никаких сомнений.

— Почему бы тогда тебе, к примеру, не отсечь себе лишних две ноги? Тогда ты станешь не похож на большинство своих?

— Портить себя – преступление!

— Но ведь Гала не родилась такой! Она такой стала год назад из-за несчастного случая.

Ырг неспешно потянул жижу через трубочку.

— Она это сделала с собой сама?

— Нет.

— Тогда она красавица…