AnticDailyNews

К началу XIX века Ротшильды уже по самые гланды запустили свои щупальца в финансовые системы враждующих между собой Англии и Франции, которые с переменным успехом выясняли друг перед другом у кого длиннее ствол ружья, поставив своими разборками всю Европу на уши.

Ротшильды, открыв целую сеть банков, любезно снабжали деньгами обе воюющие стороны. Деньги же брались у простых европейцев, которые вкладывали их в банки Ротшильдов. Получалось, что Европа сама спонсировала собственный зубодробильный мордобой.

Ротшильдам было абсолютно всё равно кто победит, ведь победители отдадут свои долги, отобрав деньги у проигравших, и заставят их же заплатить ещё и собственные долги. Все это прекрасно понимали и оплачивать чужие долги никто не хотел, что заставляло врагов с ещё большей силой возить друг друга мордой по асфальту.

Казалось бы, что могло бы быть лучше для Ротшильдов, но нет предела совершенству. Возможность получить невероятные деньги подарил им Наполеон, когда в 1815 году исполнил восстание из зада и возобновил вселенский кипиш. Собралась братва, чтобы его угомонить. Стрелка была забита при Ватерлоо. Кто победит было неясно, поэтому Ротшильд отправил своего наблюдателя, чтобы тот, когда будет ясно на чьей стороне госпожа Виктория, сообщил ему об этом.

Когда стало ясно, что армия Наполеона будет разбита, гонец на всех порах понёсся обратно к Ротшильду, чтобы рассказать об увиденном. Вот так Ротшильд узнал итог битвы на сутки раньше, чем в Лондоне.

Обладая такой бесценной инсайдерской информацией, Ротшильд как ни в чем не бывало отправился на фондовую биржу. После начала торгов он принялся продавать облигации английского правительства. Видя это, другие инвесторы тоже начали сливать английские бумаги, подумав, что англичане проиграли и Ротшильд об этом знает.

Когда английские облигации стали стоить дешевле туалетной бумаги, то подставные агенты Ротшильда скупили их все подчистую за сущие гроши. Когда же выяснилось, что англичане разбили Наполеона, состояние Ротшильдов стало неприлично большим.

С тех пор Ротшильды превратились в финансовых королей, уйдя в тень, ведь деньги любят тишину. И именно с тех пор поползла молва, что от них все наши беды, хотя мы должны понимать, что в большинстве своих траблов мы виноваты сами. А вот мудаки, не снимающие рюкзаки в общественном транспорте — точно исчадие ада.

Чуваки под красным щитом не сразу родились в баблохранилище Скруджа МакДакка. Они это хранилище сами создали и наполнили сами, золотая монета за золотой... и так на протяжении многих лет.

Началось всё с Майера Амшеля Бауэра, сына владельца обменки под красным щитом во Франкфурте-на-Майне. Собственно, фамилия Ротшильд, которую решил в будущем взять Майер, с немецкого и переводится как красный щит.

В 1755 году выяснилось, что у мелкого Майера на максималках открыта финансовая чакра, поэтому хваткого паренька отправили в Ганновер на обучение в банк, где он досконально раздуплился в финансовых азах, шарил «чё почём, и шо потом» и поднатягался в антиквариате, ибо элита гоняется за стариной, а быдло — за новизной.

Вернувшись на родину в 1760 году, он продолжил дело отца и попутно начал барыжить антиком, выискивая его в старых домах, да на помойках. После чего приводил старые вещи в порядок, какие просто помыв от грязи, а какие-то приходилось реставрировать либо самому, либо у местных мастеров.

В итоге Майер заимел годнячую коллекцию старины, от которой не отказался бы ни один музей. Через клиента по антиквариату, хитрый Майер вышел на местного князя, Вильгельма IX, который тоже был страстным коллекционером. Майер сдружился с князем и «по доброте душевной» решил поцеловать его под копчик, подарив ему всю свою коллекцию, собранную отчасти на помойке или купленную за шапку сухарей у населения.

Подгон был заценен и Ротишильд стал рулить баблом князя, став его личным банкиром. Это был невероятный #джекпот ведь, по-сути это был беспроцентный кредит на туеву кучу бабок! Ещё и за умелое приумножение денег князя, Майеру полагался бонус.

Ротшильд сразу же принялся как угорелый майнить шекели: получая скидку, беря товар оптом, и продавая его в розницу; умело лавировал понятием товар-#деньги; выигрывал на курсе при обнале; совершал мультивалютные операции, благо тогда княжеств в Германии было дофига и больше, поэтому Майер не упускал возможности зарабатывать на вилке курсов.

Так же можно было выдать чужой бабос какому-то барыге на две-три недели, а процент от займа положить в свой карман. Совершая быстро туеву кучу таких операций, он разницу оставлял себе, успевая при этом вовремя отчитаться перед князем, что бабос на месте и всё пучком. А фули? Деньги-то по итогу на месте до копеечки. «Корова рыжая 1 шт» - получите, распишитесь! А про то, чтобы делиться бесчисленными телятами от рыжей коровы речи и не шло. В общем при любом раскладе навар оставался у Ротшильда в большой еврейской кастрюле.

Майер хорошо женился, последовав древней еврейской поговорке, в которой говорилось, что дочь ростовщика круче Моники Билуччи. От традиций он таки не отступил и женился на неплохом мешке с деньгами. Детей своих он тоже женил таким же образом. Поэтому все шекели остались в семье.

Затем Майер отправил каждого из своих сыновей в разные концы Европы, где они создали целую сеть банков и финансовые ручейки обильно стали наполнять денежную реку Родшильдов, питавшую финансами сначала одно германское княжество, а потом и близлежащие. А как реки стали Мировым Финансовым Океаном, и причём тут наш друг, Наполеон, я расскажу в другой раз.

Прилетевший мне в голову стакан промотивировал меня круче чем эти ваши тренинги личностного роста и я уже почти три месяца работал в Аукционном Доме «Катрин». Правда первое время не особо то и хватал звезды с неба. Всё это время я делал кофе Якобу Якобовичу, а в промежутках между этим, был на побегушках у одного из оценщиков антиквариата, Алёши, который и сам недавно стал оценщиком, а до этого работал токарем на еле-еле живом заводе, коих в середине 90-х было гораздо больше чем нормально работающих.

Поскольку завод больше стоял, чем работал, то у Алёши было время бегать по рынкам и скупкам в поисках трёхрублевой наживы, а затем перепродавать свой нехитрый скарб другим барыгам. Если за неделю что-то продать не получалось, то всё это барахло толкалось на местном клубе коллекционеров, который проводился по воскресеньям и где Алёша стоял со столиком.

В общем Алёша был одним из многих ускорителей круговорота старинного хлама в природе, занимая одно из низших мест в антикварном мире, который представлял собой те же джунгли, в которых все непрочь сожрать друг друга. Естественно, что в этих джунглях были и львы, такие как Якоб Якобович, были хищники и попроще, были стервятники, а были и такие мелкие барыги, как Алёша, которых называли конями из-за того, что не имея своей базы, им приходилось постоянно бегать, то в поисках предметов, то в поисках клиентов.

Но в отличие от реального мира, где коней на переправе не меняют, в антикварном мире, где многие и мать родную были готовы продать, коней разменивали на раз-два, и быть конём было очень непросто, ведь они не имели доступа к товару из первых рук, а покупали его у барыг, соответственно входная цена товара у них была выше. Так же кони редко имели много клиентов-коллекционеров, которые платили максимальную цену, поэтому зачастую купленный у барыг товар продавался другим барыгам не по максимальной, «клиентской цене», а по «диллерской», которая была на ниже на 10-30%. В общем не стоит быть мудрёным бизнесменом, чтобы понять, что при минимальных заработках коням приходилось больше всех гарцевать.

Так же через коней барыги часто пытались впарить фуфло друг другу. Делалось это так. К барыге мог заскочить какой-нибудь конь в надежде поживиться, и ему либо под залог, либо под частичную оплату «грузили фуфло», рассказывая сказку, что это предмет из старой интеллигентной семьи, что принёс его барыге на реализацию почтенный отец семейства, а тому просто некогда этим заниматься и он готов отдать предмет на комиссию за 60-70% его реальной стоимости. Поэтому, если у коня было время, а оно у него было всегда, то он брал «левый предмет» и бегал с ним по скупкам или клиентам до тех пор, пока кто-то его не схавает.

Получив деньги довольный конь прибегал к барыге, рассчитывался с ним и бегал радостно дальше, пока ему не кидали предъяву о том, что он впаривает фуфло. Конь бежал к барыге, который только разводил руками, мол, ты же сам видел, что брал? Я, мол, предмет особо то не рассматривал, да и деньги уже отцу семейства отдал. Получалось как в поговорке «Я- не я. Корова не моя». В итоге конь оказывался крайним и в зависимости от тяжести фуфла, страдал материально, а иногда ещё и физически.

Благо Алёшу чаша сия миновала, ибо мамка, когда отправляла его в город на учебу, со слезами на глазах говорила, чтобы он никому не верил, ибо городские всегда хотят обмануть «ихнего брата», поэтому надо быть с ними поаккуратнее. Поэтому Алёша всегда был очень бдителен и подозрителен, никогда не рискуя даже одним купоном. Но не рискнув выиграть, ты никогда не выиграешь, особенно в антиквариате, где всего знать нельзя и порой приходится надеяться на опыт и на чуйку. Естественно с открытым забралом лететь ва-банк не стоит, но здоровый риск он и нервишки приятно щекочет, и довольно часто окупается, иногда даже сторицей.

Ну, а так как Алёша был не из рисковых парней, то и денег у него почти никогда не было. Соответственно и звезд он с неба не хватал. А ещё его жадный кугутский мозжечёк очень не любил делиться, поэтому Алёша, хоть и не имел большого оборотного капитала, но с огромными анальными муками продавал перекурам предмет за 10$, зная, что они его перепродадут коллекционеру за 11$. Он лучше целый день как вдаренный будет бегать в поисках клиента на 11$, чем сразу обналичится и за оставшиеся полдня ещё раз или два провернёт подобную операцию, и заработав в конечном итоге больше, и не задрочив половину города своей краевой ценой и тупорылым фейсом.

Но Алёша говорил, что он не лох, чтобы барыги на нём зарабатывали и считал себя чуть ли не всратым Айвенго, потому-что всегда держит «правильные цены». В итоге эти выдрачивания лишнего доллара сделали ему репутацию упоротого уебня, к которому барыги обращались за товаром лишь тогда, когда был большой заказ и его надо было закрыть «на вчера».

Ещё не добавляло Алёше денег то, что он очень долго возился с новыми предметами, которые ранее не покупал. Боясь, что его обманут, он очень часто, как дурень с мылом, бегал по барыгам, выясняя цену за рядовой предмет, ну а поскольку из-за его жадности с ним мало кто работал, то и консультировали его через раз, а иногда ради прикола могли оценить вещь настолько дорого, что Алёша потом мог полгода «держать правильную цену», заморозив в товаре совсем не лишние для себя деньги.

Но против фарта лоховского рука мастера бессильна, и Алёше раз свезло. Один алкаш с его работы знал, что Алёша связан с антиквариатом и пригласил его на квартиру к своему собутыльнику, у которого родная тётушка отдала Богу душу, оставив ему квартиру в которой жила со своим мужем. Муж её был какой-то шишкой в Восточной Германии, и по возвращении навёз в квартиру всевозможного антиквариата. Потом муж вышел на пенсию и плотно забухал, отчего сгорел, а тётушка, чтобы как-то свести концы с концами, начала продавать привезённые мужем безделушки.

В общем особых надежд на большой куш у Алёши не было, но на остатки барской роскоши всё-таки взглянуть хотелось. И не зря. Среди барахла он таки накружил неказистую статуэтку, которая оказалась ебать-копать какая дорогая, хоть Алёша об этом и не ведал. Однако прошвырнувшись по центровым скупкам и показав её в клубе коллекционеров парочке диллеров, он по блеску их глаз понял, что статуэтка стоит больших денег.

Тупым людям неведом страх и стеснение, поэтому прямо в шапке ушанке и грязных штеблетах Алёша заявился в Аукционный Дом «Катрин» и оставив на недавно вымытом мраморном полу свой говнослед, не снимая шапку-ушанку, попёрся вверх по лестнице на второй этаж, куда пускали далеко не всех, а люди из разряда Алёши имели шанс туда попасть только в качестве обслуживающего персонала.

Тем не менее, пока охранник Семён одуплился, что происходит, Алёша со словами:

— Где у Вас тут главный? - уже во всю следил говном на втором этаже.

Тут выбежала Ира и с криками:

— Молодой человек, Вам сюда нельзя, спуститесь, пожалуйста, вниз! - пыталась спровадить этого хрена с бугра на первый этаж.

Вскоре подоспел Семён, начался лютый кипиш, грозивший вот-вот перерасти в старый добрый мордобой с элементами скидывания лохов с лестницы. На шум спустился сам Якоб Якобович, который уже неделю не находил себе места с кофейной голодухи. Насмешливо оценив взглядом Алёшу, Якоб Якобович кивнул Семёну, сказав:

— Отпусти этого Филипка, - явно имея ввиду схожесть Алёши со знаменитой статуэткой, изображавшей мальчика в шапке ушанке и драных лаптях, который идёт в школу.

— Я не Филипп - явно не поняв юмора, и в душе не чая о существовании подобной статуэтки, ответил Алёша — Я, Алексей Петрович Савченко, и у меня есть кое-что для Вас!

— Извольте продемонстрировать - с ноткой иронии сказал Якоб Якобович.

Когда Алёша извлёк из недр своей лоховской сумки статуэтку и пердал её в руки Якобу Якобовичу, то получил мастер-класс по выдержке и самообладанию, в которой Якоб Якобович съел не одну сотню собак, не говоря уже про такого щенка как Алёша.

Якоб Якобович и виду не подал, что держит в руках предмет стоимостью с трёхкомнатную квартиру в спальном районе, а с кислым лицом принялся разглядывать статуэтку, рассказывая, что это самый частый окрас для неё, что таких статуэток был целый ансамбль, что ценятся они только все вместе, что полно дефектов.

Извергая этот словесный понос, Якоб Якобович планировал, как же ему отработать эту статуэтку у хамоватого пролетария. Явно было видно, что на «рывок», то-есть обхаять предмет и купить его задарма — не вариант, ведь Алёша пёр к нему как танк, а соответственно знал, что обладает чем-то ценным.

Поэтому Якоб Якобович решил зайти с другой стороны и хорошо поставленным жестом махнул Алёше, приказывая следовать за ним, увлекая его в святая-святых Аукционного Дома «Катрин» — в свой собственный кабинет, про который среди барыг ходили легенды, ведь только единицы сюда допускались, а те кто допускался, не особо то и делился тем, как он выглядит, и что вообще там происходит.

Попав в заставленный антиквариатом кабинет, и идя к своему столу, Якоб Якобович небрежно рассказывал о некоторых «вещицах», обильно разбавляя словесное описание антикварным жаргоном, типа кабинетная патина, деколь и кракелюр. Попутно Якоб Якобович обрастал атрибутами роскоши и богатства, по крайней мере так казалось Алёше, ведь то, как Якоб Якобович сначала извлёк из деревянной коробки большую сигару, а затем небрежно сорвал с этажерки увесистую зажигалку для сигар, заставило Алёшу невольно сглотнуть слюну.

Затем Якоб Якобович плюхнулся в своё огромное кожаное кресло, ловко гильотиной обрезав конец сигары и неспешно, медленно вращая её в разные стороны, принялся раскуривать сигару дорогой бронзовой зажигалкой, с наслаждением выпуская кольца ароматного дыма.

Раскурив сигару, Якоб Якобович небрежным жестом указал Алёше на стул, приглашая его усаживаться поудобнее, а сам нажал на кнопку в столе, вызвав тем самым Ирину.

— Милочка, два кофе пожалуйста, - сказал на автомате Якоб Якобович, но затем вовремя спохватился и произнёс:

— Брррр, хотя какой кофе?!? Алексей, не желаете ли выпить?

Бухануть нашарка элитного пойла не отказалась бы даже королева Англии, не то, что Алёша, который если был бы девушкой, то от этих слов уже давно на всё согласный стоял бы раком в непосредственной близости к кожаному креслу босса, поэтому на предложение выпить он только одобрительно кивнул, ведь его рот давно пересох, и не смог бы вымолвить не звука.

— Два «Хеннесси», пожалуйста,- сказал Якоб Якобович, и незаметно подмигнул Ирине. Когда дверь захлопнулась Якоб Якобович опять вызвал Ирину, повторно нажав на кнопку, и когда та явилась, он небрежно произнёс:

— Милочка, после того, как принесёте нам с коллегой выпить- сказал Якоб Якобович, смотря на Алёшу как на родного, — Принисите нам ещё ДЕВЯТЬСОТ ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ!

Цифра была произнесена с таким пафосом, будто-бы украинские купонокарбованцы были мировой валютой, и стоили бы 4500$ за один купонокарбованец, а не наоборот.

Однако огорошить Алёшу получилось. Своим громогласным тоном Якоб Якобович превратил приличную сумму денег в неприличную или даже космическую. От всего происходящего Алёша почувствовал себя космонавтом, которого невероятные перегрузки впечатали в стул. А мигом принесённый Ириной большой коньячный бокал, наполовину наполненный «Хеннесси», расслабил его и убедил в том, что здесь его не обманут.

Пока Алексей изображал из себя сомелье в пятом поколении и сёрбал коньяк, как горячий бульон, Якоб Якобович с невозмутимым лицом ржал про себя как конь. Вскоре в дверь громко постучали и на пороге появилась Ирина с подносом на котором аккуратно были разложены купюры номиналом в 10000 купонокарбованцев, от кислотного цвета которых у Алёши слегка закружилась голова и пересохло во рту. Плеснув в своё хлебало добротный глоток коньяка, у него приятно потеплело внутри и он уже чувствовал себя хозяином жизни, развалившись поудобнее на стуле.

— Извольте пересчитать - деловито, но с некоторыми нотками панибратства, сказал Якоб Якобович.

— Я Вам верю - сказал Алексей, попытавшись нарисовать на своей заточке надменное выражение лица, которое он видел только в американских боевиках в тот момент, когда мафиози меняли чемодан денег на чемодан кокса.

Алёша ещё хотел понаслаждаться шикарной обстановкой кабинета, обществом Якоба Якобовича и дорогим коньяком, но Якоб Якобович одним махом осушил бокал, встал с кресла, и расплывшись добродушной улыбкой, протянул руку Алёше, какбэ намекая последнему на то, что их встреча окончена.

Алёша не сразу понял чего от него хотят и почему этот забавный толстячок тянет ему руку, ведь статуэтку он ему отдал ещё в коридоре. Так он тупил несколько неловких секунд, которые для Якоба Якобовича были весьма непростыми, ведь пока Алёша не забрал деньги, то сделка не может считаться состоявшейся, а соответственно весьма и весьма крупная сумма американских денег всё ещё витала в воздухе, а не жгла ляжку Якобу Якобовичу.

— Сука, стар я стал для этого дерьма, - подумал про себя Якоб Якобович, понимая, что ещё минута такого ожидания, и его от волнения жахнет инсульт, но благо Алёша вовремя раздуплился, сообразив, что он выглядит глупо и хотел было сразу же пожать пухленькую руку Якоба Якобовича, но врождённая жадность сыграла с ним злую шутку, ведь в его руке был коньячный бокал с добрыми двумя глотками Хеннесси. Понимая, что такой алкогольный деликатес он ещё не скоро попробует, а времени смаковать коньячёк у него нет, Алексей принял чисто жлобское решение и попытался впихнуть невпихуемое и влить в свою глотку всё содержимое стакана.

Естественно, что весь коньяк в быдловатое рыло не влез, а потек по холёным щекам и широкому подбородку, вдобавок ко всему Алёша подавился и смачно кашлянул коньяком. А поскольку благородного напитка у него было полный рот, то естественно, что коньяк решил эвакуироваться из тупорылой заточки через большой курносый Алёшин нос.

— Ну хоть не обрыгался, - сказал Ирине Якоб Якобович после того, как Алёша с позором быстро распихал деньги по карманам и извиняясь, пулей вылетел из его кабинета.

— Я надеюсь, это не Хеннесси?- сказал Якоб Якобович, кивая на оставленные мощным носом Алёши коньячно-сопливые брызги на паркете.

— Нет, что Вы, - сказала Ирина, - я увидела, как Вы мне подмигнули и потчевала нашего гостя коньяком, который Вам подарил Ашот Баграмович. Вы сказали мне вылить эту палёнку, а я знала, что он пригодится.

— Вы прелесть, - сказал Якоб Якобович и погрузился в кресло, обдумывая кому бы продать только что купленный раритет.

Где применить свои знания выпускнику истфака? Я не нашёл им лучшего применения чем после третьего курса подрабатывать баристой, по-началу шабашничая по вечерам в простеньких кофейнях, а затем, даже, сделав карьеру в этом деле, если же, конечно, можно сделать карьеру в профессии бариста.

К пятому курсу я уже работал в самом крутом ресторане своего города — «Golden Lion», находившегося на первом этаже центральной гостиницы, и обставленный в лучших традициях самого популярного стиля середины 90-х годов — «дорага-багато», являя собой образчик наиболее пафосного циганского стиля. От золотой отделки пестрило в глазах, а дорогие бордовые ковровые дорожки и скатерти, по замыслу дизайнера, должны были гармонировать с малиновыми и бордовыми пиджаками уважаемых посетителей.

Именно для местной гансто-ылиты и приблатненных мусоров я и варил кофе, имея за плечами двухлетний опыт и огромное стремление развиваться в этом направлении. Обычно официанты получали гораздо больше чем прочая обслуга, в том числе и я, бариста. Благо некоторые посетители, знатно подбухнув, имели обыкновение включить в себе режим жентельмена и за барной стойкой осадить сливу чашечкой хорошего кофе, очень часто упав капитально мне на уши своим пьяным базаром-вокзалом. Но за пять лет истфака я мастерски научился изображать на своём лице 50 оттенков внимания и 100 оттенков восхищения. Эти навыки очень хорошо влияли на чаевые, которые иногда составляли чуть-ли не мою месячную зарплату.

А если пьяное тело хотело узнать моё мнение по какому-то вопросу, то я быстро извлекал из копилки своих знаний какую-то историческую байку или философскую притчу, и в зависимости от степени опьянения клиента, излагал ему её простыми словами, обильно приправляя свою речь как феней, так и похабными аналогиями, приводящие в свинячий восторг многих бандюков, которые внезапно ловили себя на мысли, что теперь они в курсе событий, которыми не стыдно будет козырнуть в приличном обществе.

Естественно, что благодарочка не заставляла себя долго ждать, а иногда помимо денег мне прилетало с барского плеча пацанские побрякушки в виде золотого дутого перстня или чёткого браслета. Один раз пьянючий бандюк меня даже пожаловал дорогущими часами, но я постремался принять такой дорого презент, да и администратор заведения стоял рядом и как коршун следил за тем, чтобы всё было в рамках приличия.

Со времени некоторые бандосы просто так приезжали ко мне в «Golden Lion» попить кофе, называя этот ритуал «к Серёге на кофе», попутно узнавая от меня какие-то забавные истории из прошлого, а иногда и прося меня придумать им годный тост с претензией на интеллектуальность и элитарность, чтобы козырнуть перед братвой на очередной днюхе или сходняке.

Если я пояснял бандосам за былое, то от них я узнавал много нового за дорогую, богатую жизнь, которую большинство из нас видели только по телевизору в мексиканских сериалах. Помимо того, что я знал в лицо многих уважаемых в городе людей, с некоторыми даже был удостоен чести здороваться за руку, я стал по-немногу разбираться в дорогих аксессуарах и одежде, стал отличать «закос» от «натуры» и, безусловно, очень сильно пополнил свой словарный запас блатными речевыми оборотами.

Единственно чему я почти не научился, так это отличать элитных проституток от охотниц за штампом в паспорте, наверное потому, разницы в них не было, и потому что я был им не интересен, поэтому все они смотрели на меня как на говно и близко я с ними почти не общался. Одно меня радовало, что примерно раз в месяц происходил скандал, где какую-то попутавшую берега лярву показательно ставил на место её очередной папик, после чего двери «Golden Lion» для неё закрывались. Для каких-то маромоек это было навсегда, а какие-то умудрялись найти желающего подобрать этот секонд-хэнд и вытащить её обратно на местный олимп, которым в нашем городе, безусловно, являлся «Golden Lion».

Но два раза ни одной шаболде сделать камбэк не удавалось, ведь четким пацикам не по масти было давать им и второй шанс, чего уж там говорить про третий, как-никак город наш славится своими мамзелями, поэтому конкуренция была сильнейшая, а выбор огромен.

Тягал как-то один прокурорский к нам в «Golden Lion» тёлочку по имени Марта, которая была настолько красива настолько же и припезденная, ибо занятое ей третье место на конкурсе «Мисс Украина» капитально снесло сучке голову, и она возомнила из себя Монику, мать её, Белуччи, будучи, по сути, шмарой из разряда Моники Левински.

Когда все её куриные выебоны люто достали прокурорского пахаря, то внезапно у этой овцы мусора нашли дурь в сумочке, и Марта пропала из поля зрения где-то на полгода, вернувшись в «Golden Lion» под ручку с местным обноновцем, крышевавшем некоторые городские аптеки.

Но делать выводы, в отличии от миньки, Марта не умела, поэтому она по-новой принялась колотить понты на весь ресторан, чем сильно позорила своего обноновца, терпевшего всю эту комедию только из-за того, что видимо ещё не присытился прелестями молодой любовницы, которая видела, что ей всё сходит с рук, и топившая на гашетку рамсов всё сильнее и сильнее, чем вызывала лютую ненависть простой челяди, которая в основном и попадала под её раздачу, поэтому мало какой официант отказывал себе в удовольствии обвафлить её салат, высморкаться в крем-суп, или ополоснуть свой болт в апельсиновом фрэше. Стоит ли говорить, что столовые приборы, которым кушала Марта, все без исключения проходили через трусы официантов. В моих силах было только плюнуть в её капучино и с услужливой улыбкой смотреть, как она его пьёт, поэтому когда она завела маленькую собачку, то я отыгрался по полной, невзначай рассказав всем бандосам, которые заезжали «к Серёге не кофе», одну байку о том, что когда во Франции было время ренессанса, то расцветали не только архитектура, живопись, но и искусство шпилева и порева, в том числе и заднеприводного, которым многие заменили традиционное, желая выйти замуж девственницей. Из-за чего у фанаток этого дела в дребезги раздалбывался сфинктер, что приводило к тому, что французские мамзели могли в любой момент нежданно-негаданно рукнуть в отсеке, чем вызывали волну лузлов. Поэтому дамочки додумались таскать с собой маленьких собачек, чтобы списывать на них свою непроизвольную канонаду, но потомки Д’Артаньянов быстро смекнули, что к чему, и с тех пор все знали, что дама с маленькой собачкой ждёт трубочиста, который бы прочистил её дымоход.

История настолько зашла браткам, что вскоре Марту все принялись называть не иначе как Мартанус, издавая при этом пердящий звук. Вскоре этот прикол перерос в флешмоб и братки щеголяли друг перед другом всевозможными способами максимально похоже издать данный звук, кто при помощи рта, а кто засунув ладонь под мышку. Но и это ещё не всё.

Один раз, когда Марта со своим обноновцем заходила в зал, неся в руках собаченку, то кто-то громко издал жопный выстрел, чем сорвал бурный одобрительный гогот среди братвы, положив этим начало традиции встречать Марту своеобразной канонадой. Такая травля продолжалась больше месяца и один раз Марта не выдержала и слетела с катушек, принявшись хуесосить всех окружающих, бить посуду, срывать скатерти и устраивать прочий бабский дебош.

Мы всем своим холуйско-холопским составом наблюдали этот пиздец с нескрываемым восторгом, ведь все прекрасно понимали, что это финально-прощальное выступление Марты, и больше она сюда никогда не попадёт, ведь «чёрную карту» в Golden Lion давали и не за такие исполнения. И вот, когда двое молодчиков из секьюрити вели Марту на выход, я, изобразив максимально веселое лицо, театральным жестом помахал ей на прощанье, чем вызвал поистине лютое негодование, которое удесятерило её силы и она сумела вырваться из стальных лап охраны, схватила с ближайшего стола первый попавшийся стакан и швырнула мне им в голову.

На мою беду, такому сильному и точному броску позавидовал бы любой профессиональный бейсболист. Стакан попал четко в челюсть, и рассёк верхнюю губу, отправив меня в глубокий нокаут. Я упал как подкошенный и последнее, что я слышал, был истошный крик Марты:

— Хули ты ржешь, чмо! Так и будешь всю жизнь этому быдлу кофе наливать...

После чего в глазах у меня потемнело и очнулся я уже в больнице, где мне наложили швы и отправили отлежаться пару дней дома.

В общем на память про ту шкуру, Марту, у меня остался небольшой шрам над верхней губой, который, по мнению большинства наших официанток, придавал мне брутальной сексуальности, но я, всегда когда смотрел на себя в зеркало и видел этот шрам, то слышал голос Марты:

— Так и будешь всю жизнь этому быдлу кофе наливать!

И это заставляло меня каждый раз задумываться о том, что быть баристой всю жизнь это совсем не то, к чему стоит стремиться, а шрам превратился в некое клеймо неполноценности. Один раз на корпоративе по пьяне я поделился своими мыслями со знакомым поваром и он мне сказал, что его брат работает в аукционном доме «Картин», и что им постоянно нужны толковые оценщики, а у меня историческое образование, поэтому может есть смысл попробовать свои силы там?

Но по началу я не придал этому значения, ведь мир антиквариата казался мне каким-то далеким и таинственным. Это тебе не кофе бандосам варить, подумал я и благополучно забыл про этот разговор, всецело погурузившись в сливу, заливая алкоголем мысли о своей ничтожности, которые лишь только усилились утром, ведь с бодунищи мало кто не ловит лютый депресняк и адское чувство вины за всё, что происходит в этом дерьмовом и несправедливом мире.

Приняв душ, я в очередной раз увидел в зеркале шрам над губой, который в тот день громче прежнего кричал мне: «— Ебать ты лох!». С невероятным чувством собственной никчёмности я отправился на работу в Golden Lion, чтобы прислуживать тем, кем я никогда не смогу стать, работая баристой.

День сразу не задался, и я трясущимися с бодуна руками уронил чашку, которая разбилась в дребезги, привлекла внимание посетителей, и я поймал на себя пару-тройку презрительных взглядов. Получив пиздячек от администратора, я стал за стойку и услышал гнусавый голос незнакомого бандоса:

— Сыщь, пацык, а брызни-ка мне кофейку! Бегом!

Это была последняя капля, и я сорвав с шеи бабочку, разъярённо гавкнул в его сторону:

— Слышишь — Подышишь!

и пулей вылетел из осточертевшего зала, гаркнув администратору:

— Я увольняюсь!

Далее были невнятные пару дней сливы и зассыкалова, но надо было возвращаться обратно в этот дерьмовый мир и искать себе новую работу.

Выйдя на улицу и купив себе газету с объявлениями я открыл её на первом попавшемся месте и прозрел — на меня смотрело большое объявление: «Аукционный Дом «Картин» приглашает соискателей на должность «Младшего помощника»....» и вспомнив мой недавний разговор, я понял, что это знак, поэтому уже на следующий день, максимально свежий и отутюженный, я сидел на первом этаже большого трёхэтажного здания с золотой табличкой «Аукционный Дом «Картин» и проходил собеседование. Как вдруг нашу беседу прервал какой-то разъярённый крик, за которым последовал звук шагов и чей-то рёв:

— Смогу ли я наконец-то выпить нормальный кофе или нет????

Парень, который собеседовал меня, вмиг поменялся в лице и пулей вылетел из кабинета в холл. Выбежав за ним, я догадался, что это негодует шеф всей этой богадельни, которого, судя по всему, весь персонал боится как огня.

На крики сбежались все сотрудники, наблюдая за тем, как посреди холла трясёт руками их босс, стоя напротив супернавороченной кофемашины и крича как сумасшедший:

— Так сделает мне кто-то кофе или нет?

Видя как все стоят в оцепенении, я спокойно подошёл к кофемашине и деловито спросил:

— Американо, эспрессо, лате...?

— Да сделай уже хоть что-нибудь— рявкнул босс, и по его виду я понял, что если он сейчас не получит кофе, то его ёбнет самый настоящий инсульт.

Благо своё дело я знал прекрасно и уже через минуту шеф сидел на кресле и с блаженной улыбкой пил мой кофе, а затем спросил у парня, который меня собеседовал:

— Кто это? — кивая в мою сторону.

— Якоб Якобович, - ответил парень- это молодой человек пришёл собеседоваться на должность...

— Вы приняты — перебив его сказал Якоб Якобович, со щенячьим восторгом смотря мне в глаза

— А можно ещё кофе? — спросил он.

Так началась моя карьера в аукционном доме «Катрин» и моё знакомство с Якобом Якобовичем.

Знатно прокашлявшись от хреновейшего кофе, сваренного его секретаршей, Якоб Якобович упёрся лицом в календарь, который цинично показывал 3 февраля. Дело в том, что он с давно забытым детским предвкушением счастья ждал, когда же ему доставят купленную на заказ самую навороченную кофемашинку. А доставка была запланирована аж на 4-е.

Консультант в магазине клялся, что с выбранной кофемашиной справится даже однорукая слепая обезьяна, которую в детстве перешибло молнией, а кофе будет получаться настолько изумительный, что любой бариста-гурман испытает в буквальном смысле оральный оргазм от одного только глотка приготовленного напитка.

Не то, чтобы его секретарша была тупая как пробка, а Якоб Якобович терпел её за иные, оказываемые даже вне рабочего времени услуги. Наоборот, Ира, так звали его секретаршу, была средних лет, не сказать, что красива, но умна и очень исполнительна. Она единственная на каком-то никому непонятном интуитивном уровне понимала все бытовые потребности своего босса, за что и была у него на особом счету.

Ира всегда приходила на работу заранее и как электровеник шуршала по всему офису, наводя в нём порядок и расставляя по своим местам кабинетную утварь, которая за целый день мигрировала по кабинету, умудряясь оказываться в самых необычных местах. Помимо этого Ира ещё и контролировала уборщицу, вышколенную так, что если бы Фреймут пришла собеседоваться на её место, то она бы завалила экзамен на профпригодность, и была бы изгнана со словами: «Фу, быть такой замарашкой!..»

Когда Якоб Якобович заходил в свой заставленный антиквариатом кабинет, то его ждало не мрачное и пыльное музейное помещение, как было раньше, а светлый, чистый и уютный кабинет, в котором легко дышалось и хотелось работать. Все предметы стояли на своих местах, напольные часы заведены, перекидной календарь на сегодняшней дате и самое главное — карандаши наточены. Дело в том, что Якоб Якобович до сих пользовался карандашами, довольно неплохо рисуя ими или делая пометки во время телефонных разговоров.

Причём, по изображениям на листе бумаги можно было с легкостью понять, как идёт разговор. Когда на листе были веселые рожицы и цветочки, то разговор шёл как следует. Если же на листике появлялся человек, то всё хреновасто, ну а если с человечком на бумаге начинают происходить ужасные вещи, это означало, что на том конце провода кто-то либо вкрай охренел, либо непроходимо туп, ведь только эти черты Якоб Якобович больше всего ненавидел в людях.

Якоб Якобович обожал комфорт. Даже больше, он был ему жизненно необходим. И с возрастом его требовательность к нему только возрастала, пополняя коллекцию тараканов новыми причудливыми экземплярами. Не то, чтобы по Якобу Якобовичу навзрыд рыдал психиатор, но в быту с ним было очень непросто. Он терпеть не мог, когда вещи стояли не на своих местах, но сам же имел дурацкую привычку во время телефонного разговора хватать в руки всё подряд и вертеть, пока не надоест, а потом поставить предмет на первое попавшееся место. Так бронзовая статуэтка Наполеона, всегда стоящая на камине, легко могла оказаться на барном столике, а семейное фото, всегда стоящее на его рабочем столе — на книжной полке.

Очень часто, ещё до Иры, Якоб Якобович посреди рабочего дня, находясь в мыле, мог взбеситься от того, что не мог найти на столе пепельницу, которую сам же зачем-то поставил за цветочной вазой. Когда же не находилось ещё и гильотина для сигар или настольная зажигалка — у него начинало рвать крышу с корнями и это чревато было серьёзными проблемами не только для окружающих, которым он ни за что ни про что мог запросто глаз на жопу натянуть, но и для него самого, ведь, когда он начинал орать как дикий бегемот, то лицо его делалось фиолетово-красным и казалось, что он либо лопнет, либо его шваркнет удар. Поэтому, минимум раз в месяц в «Аукционный дом Катрин», который он основал, подкатывала карета скорой помощи. Над ним колдовали и строго настрого запрещали нервничать, намекая, что в следующих раз может понадобиться не «скорая», а катафалк.

В принципе, всё к тому и шло, но один раз на вызов приехала Ира, которая тогда работала фельдшером. Откатав основную программу, измерив давление и дав ему валидол, она уже собиралась уходить, и подойдя к настежь открытому окну, чтобы прикрыть его на проветривание, увидела стоящую на подоконнике статуэтку совы, где ей явно было не место. Взяв её в руки, и оглядев мельком помещение, она подошла к столу и поставила её с левой стороны от монитора, как раз чётко там, где и было её место.

Этим действием она приятно удивила Якоба Якобовича, заставив испытать ощущение, сравнимое с тем, когда у тебя две руки заняты и именно в этот неподходящий момент вдруг начинает чесаться спина. И ты такой говоришь жене, поворачиваясь к ней спиной:

— Дорогая, почеши мне спинку!

И она сходу угадывает место где надо почесать! Даааа! Оно! Согласитесь, что когда сходу это в сто раз круче, чем всё это:

—Левее! Ниже, правее, ниже! Даааа!

Что-то подобное испытал и он, но в силу того, что чувствовал себя всё ещё прихреновейше, просто сделал для себя отметку в голове, что есть всё же человек, который с ним на одной волне, хотя окружающие не раз ему говорили, что проще купить у цыгана золото и не вляпаться, чем найти человека, понимающего траекторию движения его тараканов.

Очухавшись, Якоб Якобович правдами и неправдами разыскал Иру и переманил её к себе, сделав такое материальное предложение, от которого было невозможно отказаться.

В первый день он не мог нарадоваться. Всё на месте, ничего не раздражает. Наконец-то можно спокойно работать и не отвлекаться на поиски необходимых вещиц. Сотрудники тоже были весьма рады, что хоть кому-то удалось залатать крышу их боссу.

Но идеалов не бывает и было одно Но. Якоб Якобович пристрастился под сигару пить элитный кофе, вливая в себя за день по восемь-десять чашек, а с приходом Ирины кофеёчек нифига не радовал, а по большей части вызывал рвотный рефлекс. Поначалу он не придавал этому особого значения, хотя сразу отметил помойный вкус и странный цвет напитка. Он просто в первые дни стал пить всё меньше и меньше кофе у себя в кабинете, но через неделю стал скучать по кофейному аромату, перемешанному с табачным дымом и к ужасу осознал, что его счастье без кофе никогда не будет полным.

И когда же кофеиновый голод довёл расшатанные нервы Якоба Якобовича до предела, он не выдержал и взмолился:

— Ирина Павловна, скажите на милость, что за кофе вы мне приготовили?

— Самый обычный, ответила она, тот, который на кухне стоит в красной фарфоровой банке, в шкафчике над плитой.

Надо сказать, что тот кофе был нифига не самый обычный, а моносорт с вершины колумбийских гор, грамм которого стоил конечно же не как грамм кокса, но порядок цены был схожим.

Сначала он подумал, что его любимый сорт либо спаскудился, либо поставщики в условиях кризиса начали безбожно его бодяжить. Тогда он взял из дому пачку любимого кофе, который никак не мог быть пелёнкой. И опять провал. Кофе был как будто в унитазе приготовленным.

И тут он понял, что дело не в кофе, а в Ире, и несмотря на бесчисленные её плюсы, есть у неё один большой для него минус — она патологически неспособна варить годный кофе. Одни не умеют петь, вторые — танцевать, кто-то даже думать не способен, а вот «суперсила» Иры была в том, что она любой кофе превращала в помои цвета детской неожиданности.

Несмотря на свои чудачества Якоб Якобович стеснялся просить кого-то другого приготовить ему кофе, ведь для этого есть Ира, обижать которую, перепоручив этот ритуал другому, он не хотел. В итоге было принято решение приобрести супернавороченную кофемашинку, но в наличии её не было, пришлось заказывать из Италии, и ожидание растянулось на две недели, потом ещё на четыре дня ждали специалиста по настройке дивомашинки.

В общем, со всеми этими ожиданиями, Якоб Якобович был тёплый. И вот наконец-то настал тот момент, когда машина была настроена, Ира введена в курс дела, и долгожданный кофе вот вот принесут. В трепетном ожидании Якоб Якобович не находил себе места, как вдруг раздались знакомые звуки стука в дверь и вошла Ира, держа на подносе чашечку свежеприготовленного кофе.

С дрожью в руках и в предвкушении блаженства Якоб Якобович взял чашку с подноса, поднёс ко рту, отпил глоток и смакуя проглотил...

Именно этот разъярённый крик я и услышал, сидя в кабинете на первом этаже и собеседуясь на должность младшего помощника аукционного дома «Катрин».

Если проводить аналогии, то Англия недотрогой не была, но чик-чик с этой строптивой дамочкой ещё надо было заслужить, поэтому немало чётких пацанчиков уходило от неё в туман с каблуком в заднице. Вот только желающих овладеть ею от этого меньше не становилось, потому как брутальные мужланы в кольчугах ловили буйного, от осознания её неприступности, поэтому они с остервенением гребли через Ла-Манш, чтобы попытать счастья и укротить гордую барышню.

В 1066 году всё случилось как в плохом немецком кино, когда сантехник и электрик положили глаз на слюнепускную чику, оставшуюся одной дома, которая забыв надеть трусики, принялась мыть полы в мокрой майке.

Как я уже говорил, король Англии, Эдуард Исповедник, обещал трон Вильгельму, поэтому перед смертью отправил к нему Гарольда Годвинсона, чтобы тот присягнул Вильгельму как новому королю Англии, что тот и сделал. Но как только король Эдуард умер, то Гарольд тут же забыл о том, как лобзал перста Вильгельму, и стал королём Англии.

Вильгельма очень расстроила забывчивость Гарольда, поэтому он, заручившись помощью папы Римского, начал собирать братву и готовиться к отплытию в Англию, чтобы угостить Гарольда таблетками под названием «Пиздю-Лин» — отличным средневековым средством от забывчивости, применять которое следовало ректально.

Беда не приходит одна, и лечить Гарольда первым примчал норвежский конунг Харольд Суровый, который тоже решил вмочить рога в намечающуюся групповушку, поэтому приволок с собой ещё и отмороженного братца английского короля, Тостига, решившего присесть на трон вместо брата. Чуваки были уверены, что тактика и стратегия то для лохов, и что грибы рулят! На них и была сделана основная ставка. Вот только не учли они один факт — до англичан нужно ещё добежать, а этому будут очень сильно мешать английские лучники.

Так и получилось, Гарольд лихо распетушил мохнаторогих норвежцев в битве при Йорке. И если бы не отвага одного из берсерков на Стендфордском мосту, то вафельница была бы всем норвежцам без исключения.

Гарольд не долго радовался, ведь вскоре черти принесли Вильгельма, войска которого были гораздо более свежими чем у Гарольда. Окрылённый недавним успехом и радуясь тому, что при Йорке удалось завалить самого Харольда Сурового, английский король с открытым забралом помчал на встречу Вильгельму, полагая что и его получится взять с наскоку, поэтому не стал собирать дополнительные войска. А зря...

14 октября 1066 года в битве при Гастинге англичане потерпели сокрушительное поражение, а сам Гарольд был убит. Это привело к тому, что в том же году Вильгельм одел на себя английскую корону, ведь сопротивление английской знати напоминало скорее танцы паралитиков, нежели серьёзные бурления говен.

Вильгельм запилил себе резиденцию — Тауэр, и оттуда принялся рулить страной на новый лад, так же раздав земли и прочие годные плюхи норманам, забрав их у тех англосаксов, которые катили на него бочку. Те попытались бубнеть, за что получили по губам. После того, как Вильгельм в 1075 году подавил восстановление трёх лордов, в Англии уже никто не вякал.

Вот так, намотав косу на кулак, Вильгельм жёстко взял Англию, приручив эту мамзель к своей власти. Однако мудохая англосаксов, он забил на Нормандию, где некоторые лорды решили, что Нормандия ему не очень нужна, поэтому решили её забрать, но Вильгельм казенные земли разбазаривать не собирался, поэтому вернулся и напомнил всем кто в доме хозяин, наваляв и королю Франции, и даже собственному сыну, который решил не дожидаться когда пошабашит папик, а править здесь и сейчас.

Порешав свои дела в Нормандии, Вильгельм отчалил в Англию, где продолжил всех ставить раком, об колено ломая старые устои. В 1086 году ему приходит смс о том, что король Франции хреново понял с первого раза, что Нормандия это корова Вильгельма, и он её доит. Пришлось вернуться и показательно раздолбать французский город Мант, проезжая через пепелище которого, его конь наступил на горящее пепелище и встал на дыбы, скинув толстого Вильгельма на землю. А поскольку Вильгельм был уж очень толстый и промахнуться по нему было сложно, то конь ещё и наступил на него, пробив копытом огромный живот. От полученной травмы Вильгельм так и не очухался и умер 9 сентября 1087 года, оставив Англию своему сыну Вильгельму, а Нормандию — Роберту. Но про них — в другой раз...

Как-то раз возвращался с охоты шухерной Нормандский герцог по имени Роберт и увидел он у ручья горячую чику. Естественно, что по законам средневековых обычаев, а так же сюжетов из фильмов Brazzers, он тут же её оприходовал, подтвердив, что кликуху Дьявол ему дали не зря.

Так появился на свет Вильгельм, которого окружение за глаза звало бастардом, несмотря на то, что папка его признал и алименты мамке платил в срок, а когда засобирался в 1034 году в Иерусалим, то назначил его своим наследником.

В 1035 году Роберт Дьявол неожиданно пошабашил, чем лихо вспургенил жизнь восьмилетнему Вилли, ибо желающих завладеть герцогством было так же дохрена как негров в Африке. Благо у всех у них была кишка тонка, а на стороне шкета был архиепископ Руана, потянувшего за него мазу перед королем Франции Генрихом I, уговорив того взяться крышевать малолетнего вассала, чтобы оградить его от домоганий всяких посторонних мудозвонов.

Однако когда архиепископ отправился на вечную планерку в Небесную Канцелярию, то Вилли начали кошмарить собственные родственнички, оказавшиеся ещё хуже тех посторонних мудозвонов. Ведь король Франции крышевал его только от внешних врагов, а в семейные дрязги он лезть не мог, поэтому мелкий хоть и натерпелся жути, но прокачал скиллы в хитрожопости, интригах и жёсткости, попутно закаляя брутальный характер и отращивая стальные яйца.

В 1042 году Вильгельму стукнуло 15 лет и он вышел из соплячества с солидным багажом знаний и умений, которые многие не получили бы и за три жизни. Он вступил в права на Нормандию, чем опять попытались воспользоваться всякие упырьки, полагая, что этот желторотик ни на что не способен и при первом же пуке отдаст герцогство, обделав при этом штаны.

Но Вильгельм их всех сильно расстроил, заключив союз с Генрихом и показательно угомонил этих любителей халявы. Кровавый перфоманс был настолько убедительным, что Вильгельму с перепугу присягают и чуваки с дальних земель, что позволило ему значительно укрепить свои позиции, а возмужав, он стал одним самых центровых lа-мазафак in France.

Естественно, что Генриху такой кузнец был нафиг не нужен, ибо Вильгельм мог в любой момент занефиг потрясти французский небосвод, выкинув оттуда всех небожителей, чтобы забраться туда самому. Поэтому когда Вильгельма в очередной раз собрались бить, то Генрих с радостью перешёл на сторону его врагов, о чём вскоре сильно пожалел, ведь в этих распрях он сильно полинял на армию и бабос, из-за чего решил теряться житом. Остальные смутьяны тоже лишились кто имущества, а кто и жизни.

Этой победой Вильгельм навсегда отбил желание у своих подданных с ним спорить, поэтому ему лишь изредка приходилось отбиваться от неугомонного Генриха, который в 1054 и 1058 годах нападал на Нормандию, но оба раза убегал с полным ртом барбарисок и дымящим задом.

После того, как в 1060 году Генрих пошабашил, то и наезды прекратились, а Вильгельм стал поглядывать в сторону Англии, где вот-вот должен был окочуриться Эдуард Исповедник, который в своё время, когда был в изгнании, долго тусил в Нормандии и обещал Вильгельму английский престол, ведь относился к нему как к родному сыну.

Усукабляло ситуацию то, что в ту же сторону смотрел, известный нам по мартовским опусам, Харольд Суровый и ещё парочка довольно занятных персонажей, а это значило, что за английский трон намечалось грандиозное рубилово, о котором я расскажу в другой раз.