Вениамин шагал по сельской песчаной дороге и жевал соломинку. Ярко светило солнце, по левую сторону высилась зелень луга. Длинные заросли полнились стрекочущими насекомыми, дикими цветами, бабочками и мелкими птицами. По правую сторону возвышался ряд исполинских берёз, под их тенью тёк крохотный ручей.
Между посёлками было примерно полдня пути, и выйдя ранним утром с сеновала, Вениамин рассчитывал прийти в Черёмушки к полднику. Тогда останется время подкрепиться у какого-нибудь доброго селянина, а затем уже устроить вечерний концерт. Так он и жил — с гитарой за спиной, путешествуя от города к городу, без своей крыши, зато с сердцем и музыкой. Что-что, а играть и петь Вениамин умел душевно, всем слушателям было любо.
Под одной из развесистых берёз Вениамин решил остановиться и попить воды. На поясе у него висела внушительных размеров фляга — досталась от отца, который привёз её с войны. К несчастью, батюшке война также подарила больную спину и туберкулёз, поэтому дома он успел лишь отпраздновать день победы, да дать сыну напутствие на мир и светлое будущее.
Дороге не было видно конца. Жар поднимался от земли, от одежды, от пахнущих зеленью лугов. Чтобы хоть как-то проветриваться, гитару постоянно приходилось перевешивать с одной стороны спины на другую. Её ремень приятно пах резиной, отцовским гаражом и детством.
Вениамин попил воды, вдоволь помечтал и зашагал дальше. Стрёкот кузнечиков навевал мотив какой-то мелодии, которую никак не удавалось поймать в голове. Иногда музыкант останавливался в попытке взять нужный аккорд, но всё было безуспешно. Тяжела жизнь творца!
Воздух извивающимися волнами поднимался от земли, куда ни глянь - и сзади и спереди. Мысленно Вениамин уже стал надеяться попроситься попутчиком в проезжающую машину, только если бы хоть одна проехала! “Да, в какую же, ты глушь зашёл, растяпа” — думал он.
Через ещё полчаса пути снова нестерпимо захотелось пить. Вениамин пообещал себе, что не будет тратить запас воды до следующего тенька, поэтому лишь пошёл чуть быстрее. Судьба благоволила ему, поэтому через какое-то время он вышел к большому кусту черноплодной рябины, который пристроился совсем рядом с дорогой. Похоже, под ним часто отдыхали, потому что у основания куста не было непроходимой поросли травы, просто достаточно удобный для передышки пятачок земли.
Вениамин забрался под куст, вновь предавшись воспоминаниям о том, как он в недалёком детстве с несколькими беспризорными мальчишками пулял этой самой черноплодной рябиной из “самострелов”, которые делались из горлышка бутылки и резиновой ленты или перчатки. Кузнечики продолжали свою однородную мелодию, которую Вениамин никак не мог поймать уже на протяжении двух часов.
— Хорошо в деревне летом, — сказал он сам себе вслух и начал было зевать, когда вдруг низкий басовитый голос раздался из ниоткуда заставил музыканта содрогнуться:
— Вот и я к тебе с приветом, — прогудел воздух. В конце фразы послышался неприятный чавкающий звук, словно бы чья-то невидимая пасть широко улыбнулась.
Вениамину стало очень страшно, он вскочил с земли и пополз на руках прочь от куста, быстро оглядываясь.
— Кто здесь? Вы где? Выходи! — возопил музыкант почти фальцетом.
— Мне не надо никуда выходить, ты сам пришёл ко мне, — рассмеялся голос, — и теперь я решу как с тобой поступить.
Вениамин с трудом втягивал горячий воздух, тщетно смотря по сторонам. Когда звучал голос, воздух вокруг словно вибрировал сам, не было видно ни тени, ни движения. Сжимая гитару, музыкант ещё раз спросил:
— Покажись, нечистая!
— О нет, путник, мне не нужно показываться. Я являю свой лик лишь перед тем, как кого-нибудь съесть. Сожрать. Слопать. Разгрызть и разжевать все кости.
Воздух снова завибрировал, раздался характерный звук сглатываемой слюны и чего-то похожего на щёлканье клыков.
— Извините, если я чем-то вас обидел. Я п-просто шёл с своей дорогой и этот куст выглядел так, — Вениамин с заплетающимся от страха языком не переставал крутиться на месте, ища источник голоса. Гитару он обнял уже как друга, словно бы прикрываясь ей. Но низкий голос перебил его тоном, не терпящим возражений:
— Мне нет дела до вашей… зелени. Я люблю только мясо, плоть, и смаковать некоторые органы. Иногда я даже проглатываю людей целиком. Но я здесь не живу, я просто тебя чувствую. Ко мне всегда так приходят, на последнем издыхании, обезвоженные, утомившиеся от жары и однообразной работы…
Пока чудище так излишне подробно описывало процесс поедания человечины, с Вениамина сошло семь потов, но во рту и правда пересохло. Рука невольно дёрнулась к фляге.
— О, уже собираешься уходить? Нет, раз уж ты ко мне пришёл, я должен задать тебе несколько вопросов. Если мне не понравятся ответы, я тебя съем, но если понравятся — отпущу. И выбора у тебя нет, путник.
Жуткое щёлканье клыков снова наполнило воздух. Кузнечики давно стихли, ни шума ветра, ни пенья птиц, ни жужжания насекомых. Только полнейшая тишина и неприятный чудовищный бас из ниоткуда.
— Вопрос первый, дружок. Почему в такую жаркую погоду ты идёшь под палящим солнцем один-одинёшенек?
Вениамину вдруг понял, что он должен отвечать только правду, а врать чудовищу совсем не хотелось. Он перестал крутиться посреди песчаной дороги, отвернулся от солнца, вытер закатанным рукавом рубашки струйку пота на виске.
— Я… я путешествую. Пою песни. Я ни к чему не привязан, только любовью к родине и к музыке. Я странник и поэтому… поэтому дорога — мой дом.
Голос словно бы чавкнул совсем рядом, но как всегда без ощутимого направления.
— Это интересная мысль, странник. Такие как ты мне ещё не попадались. И ты не плачешь и не начинаешь меня умолять. Хм. Значит ты… поёшь? Спой мне.
Непослушные пальцы только сейчас поняли что сжимают гитару уже на протяжении десяти минут так сильно, что костяшки уже побелели. Вениамин вдохнул, попытался расслабить руки. Чудовище хочет песню? В голове сама собой всплыла недавно заученная популярная фронтовая песня Марка Бернеса.
— А… а можно я горло промочу? — неуверенно спросил музыкант невидимого собеседника.
— Хм! — Голос неожиданно напрягся. — Ладно! Ладно, музыкант, промочи горло, но не переусердствуй!
Дрожащими руками Вениамин отцепил флягу и сделал два небольших глотка тёплой воды. Затем выставил гитару в привычное положение и взялся за струны.
— Через реки, горы и долины… сквозь пургу, огонь и чёрный дым, — начал неуверенно певец.
Пальцы не попадали на аккорд, голос дрожал. Но к началу припева дело пошло лучше, голос выровнялся, в руке пробудилась мышечная память, песня зазвучала увереннее.
— ...а помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела. — закончил Вениамин, и даже позволил себе изящно взять финальный аккорд.
— Ты действительно хорошо поёшь, — голос звучал одобряюще, но всё тем же странным образом грозно, — и тебе похоже нравится это дело. Ты любишь своих слушателей. Это впечатляет, путник. Поэтому вот мой последний вопрос: чем ты полезен этому миру? Что потеряет твой край, если я тебя сейчас съем?
Вениамин ненадолго задумался.
— Я… У меня внутри всегда играет музыка, и я ей делюсь с людьми. В стране сейчас много труда, работы, и так мало способов отдохнуть душой. После сложного рабочего дня все — пахари, художники, инженеры, шофёры, строители, да хоть первые секретари! Все устают, и остаётся совсем немного времени на чтение или что-то такое… понимаешь, куда люди отводят душу. Я когда играю, я вижу как моя музыка отражается в слушателях. Она получает свой отзвук и селится внутри этих людей, и мне нравится думать что потом они будут напевать эти строки в поле, или на рыбалка ранним утром, или любимому человеку перед сном. Мне есть чем делиться, и мне это приятно, и слушателям приятно. Думаю, мир без моей музыки станет ещё немножечко печальнее.
Монолог повис в воздухе и некоторое время ничего не происходило. В один момент Вениамин уже подумал что наваждение прошло, когда голос всё-таки явился вновь, сотрясая воздух своим басом:
— Это действительно красиво, путник. Я вижу твою правду, я вижу как бьётся твоё сердце, — на этих словах раздался неприятный утробный звук голодающего существа. — Ты ответил правильно на все вопросы, поэтому я тебя отпущу. Твой внутренний огонь ярок и он обжигает меня, и сейчас у нас разные пути. Я продолжу пожирать маленьких серых людей, а ты ступай, делай мир ярче. Но смотри не угасай — я буду ждать твоё большое и сочное сердце.
— Сп-пасибо, — пробормотал Вениамин, не верящий в происходящее. Он перетянул гитару за спину и стал медленно удаляться от злосчастного куста черноплодной рябины. Голос, однако, вдруг прозвучал так же близко, заставив завибрировать раскалённый воздух вокруг музыканта:
— Лёгкой дороги. И кстати, носи что-нибудь на голове путник. Если, конечно, снова не захочешь попасть ко мне. Солнце твой друг, но и мой тоже.
На последних словах голос сорвался и стало как будто бы легче. Снова затрещали кузнечики, снова зашелестела трава в поле. Вениамин поднёс руку ко лбу — горячий. Немного подташнивало, ноги подкашивались. Идти оставалось ещё полдня, и только что пережитый страх не отпускал, но сейчас Вениамин твёрдо решил, что ему срочно надо отдохнуть. Он нашёл подходящую берёзу и, облокотившись на ствол, уснул в тени.
Уже позже вечером в деревне женщина-фельдшер рассказала ему про солнечный удар. Неловко смеясь, музыкант шутил что вырос на улице и таких простых вещей не знал. Про чудовище он ничего ей не рассказал, и больше старался о нём не вспоминать. Но иной раз, слыша истории о пропавших людях, вышедших летним днём в поле, Вениамин странным образом с ним снова словно бы здоровался, как со старым другом. Да, некоторые кошмары не прячутся в тени.
