Рославль на Смоленщине. Осень 1943 года. После выигранной Красной Армией битвы на Курской дуге пришел черед новых побед. Войска Западного фронта под командованием генерал-полковника В.Д. Соколовского в ходе Смоленско-Рославльской операции 25 сентября освободили город… Думается, читатель помнит Серпилина из романа К. Симонова «Живые и мертвые» и «Последнее лето», который, прибыв в военный Рославль, глазами писателя увидел:
«Серпилин запомнил Рославль приветливым зеленым городком. На девятый день войны их эшелон остановился здесь, на станции, и никому еще не приходило в голову, что ехать оставалось всего ничего до Могилева…
Машина поднялась в гору по исковерканной булыжной мостовой. Главную улицу Рославля было не узнать: две стоявшие при дороге старые церкви разрушены. Одна избита снарядами и вся в дырах, у другой колокольня обрушилась горой битого кирпича: бомба ударила под самый корень.
По обеим сторонам улицы все, что было деревянного, сгорело; среди пустырей полуразбитые каменные дома — нежилые и жилые, с пробоинами, на скорую руку залатанными кирпичом, взятым с других развалин.
От прежнего уцелели только деревья, но и их стало меньше, чем раньше — спилили на дрова…»
Так вот в одном из чудом уцелевших домов в ту радостную для рославльцев осень обосновалась военная комендатура. Управление городом в первые же дни после освобождения, как обычно, взяли на себя военные. Длинная очередь военнослужащих и местных граждан стояла на прием к коменданту — седовласому уставшему общевойсковому майору с посеревшим лицом от бессонницы. Среди ожидавших приема посетителей была и молодая девушка. И вот, когда толпа рассосалась, она вошла в прокуренную комнату.
— С каким вопросом ко мне? — поднял высоко брови майор.
— У меня живет немец, — краснея и волнуясь, ответила гостья. — Но он целиком наш сторонник, добрый и честный человек, ненавидит нацистов и Гитлера. Он сбежал из части, понимая, что скоро наступит конец Германии…
«Это не по моей части, — подумал старый пехотинец. — На хрен мне возиться еще с этим добропорядочным фрицем, и разбираться с их страстями».
Он направил Анну Астафьеву, так представилась девушка, к военным контрразведчикам, которые подчинялись УКР СМЕРШ Центрального фронта.
Там в беседе с оперативным работником, старшим лейтенантом Стариновым девушка «поведала необычную для военного времени романтическую историю». Она рассказала, как однажды вечером к ней на улице пристали пьяные немецкие солдаты. Случайно оказавшийся поблизости ефрейтор Клаус Биттиг защитил ее и проводил до дома. Потом он несколько раз заходил к ней на квартиру, приносил продукты и помогал деньгами. Так постепенно между ними складывались добрые отношения. Инициатива в глубоком чувстве больше исходила со стороны немца.
— Где сейчас находится Клаус? — естественно поинтересовался Старинов.
— У меня дома?!
— Чем он объяснял побег из части?
— Непринятием гитлеровского режима…
— Кого, кроме вас он знал в городе?
— Никого…не было у него в Рославле других знакомых.
— Что собирается делать?
— Устроится на работу, и помогать нашей семье, — ответила Аня Астафьева, участница недавнего рославльского подполья.
Во время беседы, а скорее допроса, у начальника отдела военной контрразведки капитана Москалева ефрейтор Биттиг почти слово в слово подтвердил рассказ своей дамы сердца, дополнительно сообщив, что служил в секретном отделе штаба армейского корпуса.
«Зачем думать и мечтать о журавле, когда у меня синица в руке, — подумал военный контрразведчик. — В случае вербовки и переброски его за линию фронта откроется прямой путь ко многим тайнам гитлеровского армейского командования. Медлить нельзя. Время работает против этой затеи. Германская контрразведка тоже не спит, и тщательно будет проверять, прорвавшихся своих солдат из окружения».
В то же время он понимал, что в ставке на Биттига есть рискованная компонент: слишком мало он знал о немецком ефрейторе. В приемно-пересылочном армейском пункте для немецких военнопленных ни ему, ни Старинову не удалось найти его сослуживцев. Соседи Астафьевой ничего существенного не добавили к тому, что стало известно контрразведчикам.
И все же на имя начальника Управления контрразведки СМЕРШ Центрального фронта генерал-лейтенанта Вадиса Александра Анатольевича была отправлена обобщенная справка на Биттига с замыслом вербовки его и переброски через линию фронта.
С ответом фронтовое управление СМЕРШ не задержалось. Москалев получил на проведение такой операции разрешение, обставленное различными советами в тщательной перепроверке всех объяснений немецкого ефрейтора.
А дальше события развивали так: Беттиг охотно согласился на сотрудничество и дал подписку о неразглашении факта установление негласного контакта с советской военной контрразведкой под псевдонимом «Штабист». По этому случаю на столе появилась бутылка водки и нехитрая армейская закусь.
— А теперь Клаус, — заметил Москалев, — я предлагаю нам всем троим сфотографироваться. Это предложение Биттиг воспринял без энтузиазма.
На второй день снова троица встретилась. Москалев показал сделанную фотографию и попросил на обратной ее стороне еще раз подтвердить советским контрразведчикам свою преданность и готовность выполнить задание.
— Зачем это? — настороженно спросил, естественно, на немецком ефрейтор.
— Для закрепления нашей дружбы, — улыбнулся капитан.
— Если так, то почему бы и не написать, — кисло проговорил Клаус.
С этого момента наступил период интенсивной подготовки «Штабиста» к внедрению в гитлеровский армейский штаб. Ефрейтор на удивление «педагогов» оказался весьма смышленым и способным учеником. Как говорится, все схватывал на лету, и на второй день занятий говорили на одном языке — языке разведки.
Решили подготовить два варианта задания, согласовав их с руководством УКР СМЕРШ Центрального фронта. Вариант первый:
«После возвращения в часть и получения доступа к секретным планам гитлеровцев, вы должны снять копии важных документов и с ними перейти линию фронта».
Но в этом варианте была одна зазубрина. Агент совершенно не знал русского языка, а без этого пройти почти полсотни километров по незнакомой местности было делом рискованным, если несбыточным и невозможным.
Вариант второй:
«После возвращения в часть и получения доступа к секретным планам гитлеровцев, вы должны снять копии важных документов и всю собранную информацию передать нам через связника».
Именно на этом варианте стал настаивать смышленый агент «Штабист».
Это обстоятельство еще более усилило подозрения чекистов о возможной подставе со стороны гитлеровской разведки. Вот уж действительно, чем меньше мы знаем, тем больше выказываем подозрений. А знали армейские чекисты о немецком ефрейторе очень мало. Вокруг «Штабиста» была абсолютная пустота, не за что было зацепиться.
После беседы с Биттигом Москалев возвратился к себе в кабинет и в который раз стал внимательно перечитывать материалы дела на перебежчика, пытаясь найти важную зацепку, которая бы привела к раскрытию хитроумного плана, возможно, задуманного немецкой разведкой.
«Если Клаус враг и осел в городе для сбора информации о наших войсках, — размышлял Москалев, — то у него должен быть связной, который забирал бы у агента секретные материалы и передавал бы их немцам по радио или курьерским способом через линию фронта. Если это так, то надо искать этого затаившегося недруга в городе. Но ведь проверка указанных Астафьевой адресов, где она видела Биттига, тоже ничего не дала. Хозяева пяти квартир не вызывали никаких подозрений, а в двух других жильцы отсутствовали».
Старинов решил переговорить с солдатами из комендатуры, задержавшими ефрейтора в надежде, а вдруг, что-нибудь прояснят они…
«Что меня толкнуло на этот шаг, — разговаривал сам собой старший оперуполномоченный КР СМЕРША, поспешавший на доклад к своему начальнику. — Наверное, интуиция, которая никогда не подводит того, кто ко всему готов. Она — наш первый учитель. Я был готов ко всему из-за того, что появился в деле «Штабиста» напряг в уверенности запланированной операции. Сомнения у меня росли, ширились и, наконец, после всречи с бойцами превратились в навалившийся огромный ком полного недоверия к немцу».
И вот подчиненный в кабинете Москалева. Ни слова не говоря, Старинов выложил на стол начальнику кучу вещей, среди которых оказался фотоаппарат.
— Что это и откуда они у тебя? — непонимающе спросил капитан.
— Отобрал, вернее, предоставили наши солдаты.
— Не понимаю… Какие? И какое имеют отношение эти предметы к нашему главному делу, — чуть строже спросил Москалев.
— Прямое, самое прямое, — он назвал хозяина кабинета по имени и отчеству, чего раньше никогда не делал, и на лице старшего лейтенанта расплылась довольная улыбка. — Это вещи, которые шустрые комендачи экспроприировали у нашего Клауса при задержании.
— ???
— Да, да, пришлось немного постращать наших , так они все забранное у немца и принесли мне, — с охотой докладывал подчиненный своему начальнику. — Кроме всего прочего еще одна новость — в одном из двух пустовавших домов неожиданно появились жильцы. Стали обустраивать свое теперь уже послевоенное жилище. Затеяли даже небольшой ремонт в надежде отабориться на прежнем месте жительства, не ахти как пострадавшем от бомбежек.
— Что ж интересно, интересно…Надо хозяина дома хорошенько проверить через наших коллег, кто он и как характеризовался до войны.
— Я навел справки. Перед войной он уже попадал в поле зрения органов госбезопасности, но последующие события, связанные с войной, помешали провести проверку до конца.
Подозрения Москалева начали оправдываться.
— Надо хорошо проработать адрес появившихся хозяев, — приказал начальник отдела оперативнику, а сам занялся с Биттигом подготовкой к заданию. Тот был возбужден и с трудом сдерживал волнение: ведь завтра предстояла его заброска в немецкий тыл.
Москалев, прежде чем пригласить Биттига в кабинет, разложил на столе некоторые вещи «Штабиста», в том числе и фотоаппарат.
Когда немец зашел в помещение, то, увидев фотоаппарат, слегка побледнел, но быстро справился с волнением. В дальнейшем разговоре с советским контрразведчиком он стал энергично отвергать свою связь с гитлеровской разведкой. Самозащиту свою строил на слабых доводах и трудно проверяемых аргументах. Испарины пота на лбу и бледность лица, чередуемая с покраснением ушей, выдавала в нем процессы глубокого волнения.
А тем временем Старинов, работая по адресу, выяснил интересные подробности о хозяине дома. Им оказался некий чех — Рудольф Гочекаль, попавший к нам в плен еще в годы Первой мировой войны и оставшийся затем проживать в приютившей его России. Он был тут же доставлен в отдел контрразведки СМЕРШ, где, поняв сложившуюся ситуацию, явно провальную для своего агента, не стал долго запираться. Гочекаль признался в своей причастности к германской разведке, сообщив, что начал работать на гитлеровскую спецслужбу с 1936 года. Перечислил ряд выполненных им перед войной шпионских заданий. Последнее из них касалось организации связи с Биттигом, который был специально оставлен на советской территории для сбора развединформации…
Агента арестовали. На следующий день Москалев и Старинов решили допросить немецкого агента. Когда Биттиг вошел в кабинет, то он увидел в углу странную фигуру человека с нахлобученой на лоб черной шляпой с большими полями.
— Проходите и садитесь, — предложил стул военный контрразведчик недавнему «Штабисту».
— Благодарю, — испуганно, как будто ожидая нового удара в своем разоблачении, по-змеинному прошипел Клаус.
Москалев выдержал некоторую паузу, затем вытащил из ящика большую фотографию и спросил:
— Взгляните, вы знаете этого человека?
Биттиг посмотрел на фото и снова, в который раз внезапно быстро бледность исчезла, и его бросило в жар из-за понимания, что игра с чекистами окончательно проиграна. Это был портрет Гочекаля. В это время за спиной немецкого разведчика раздались шаги и появился сам Гочекаль. Проигрыш был очевиден, а поэтому Биттиг заговорил на хорошем русском языке.
О разоблаченном немецком лазутчике в Центр полетела шифротелеграмма:
«Оперсоставом УКР СМЕРШ НКО Центрального фронта был разоблачен агент немецкой разведки обер-лейтенант отдела 1 армейского корпуса Клаус Биттиг, который по заданию начальника разведотдела капитана Виккопфа пытался осесть в тылу Красной Армии в г. Рославль Смоленской области для сбора шпионской информации по нашим войскам».
Обескураженный быстрым разоблачением немецкий разведчик много интересного рассказал чекистам. Он поведал о структуре своего отдела, а также об имеющейся на личной связи агентуре и дал установочные данные на ряд своих сослуживцев.
А что касается Астафьевой, то она легко попалась на расставленную Биттигом и его коллегами ловушку. Спектакль с закономерно трагическим концом для фашиста, игравшим «рыцарскую» роль, закончился судом. И все равно «Штабист» даже в таком виде поработал на военную контрразведку.
