Эмпидоша Диптера рыскал в ветвях, отыскивая красивый, вкусный, огромный и, наконец, полезный подарок для капризной красотки Эмпидилии. Она была самой толстой и имела самые волосатые ноги. На неё все самцы облизывались. Но она никого не подпускала к себе без хорошего подношения.
Его старший товарищ Эмпидох посмеивался, расположившись поудобнее на листе и деловито высасывая из добычи мягкие ткани.
— У тебя мозга нет, — сообщил он Эмпидоше.
— И что? И что? У нас всех нет мозга, только нервный узел, — огрызнулся Эмпидоша, раздосадованный, что попадается всякая дрянь, а достойного Эмпидилии подарка нет, как нет.
— Я к тому, что ты напрасно тратишь усилия, бери пример с меня, — Эмпидох с громким чмоканьем высосал последние соки из своего насекомого, оставив сухой хитиновый покров, — я подарю своей Эмпидонке эти остатки, а она мне всё равно даст.
— Фу, какой цинизм! — раздался манерный голос.
Друзья обернулись. В воздухе пританцовывал Эмпидилион — местный красавчик. Он не ел насекомых, а питался цветочным нектаром. Про него все шептались, что он какой-то не такой.
— Подумаешь, феечка! — злословили самцы из семейства Диптера о цветолюбе.
— Верх цинизма и скупердяйства, — продолжал Эмпидилион, — дарить даме несъедобные, некрасивые, жёсткие останки этой несчастной уховёртки.
— А зачем я буду напрягаться? — удивился Эмпидох. — Мне главное отвлечь Эмпидонку на время секса, чтобы она мне голову не откусила и всё.
— А как же романтика? — вопросил Эмпидилион, красуясь и поворачиваясь то одним, то другим боком к друзьям, весь красивый и романтичный.
— Какая романтика? — хмыкнул Эмпидох. — Мне главное безопасный секс. Да я, вообще, могу сэкономить, одну часть уховёртки дам Эмпидонке сейчас, другую в следующий раз.
— Ужас, ужас, ужас! — Эмпидилион приложил лапки к красивым щекам. — Это верх скупердяйства! А на будущее имей в виду, если нужна безопасность во время секса, то я совсем мирный, — и, глянув кокетливо, улетел.
— Что он хотел сказать этим? — Эмпидоша даже прекратил поиски подарка.
— Он себя предлагает, — гнусно засмеялся Эмпидох.
Эмпидоша на это не нашёлся, что сказать, и с удвоенным рвением принялся ловить мошек в полёте. Идея пришла внезапно.
Между тонкими веточками была натянута нежная паутинка. Эмпидоша плёл её вот уже два дня. Остались последние петельки. Получилась красивая воздушная пелеринка.
— Хорошо вышло, — говорили собравшиеся самцы, — только обидно будет и жаль парня, если Эмпидилия съест его во время секса.
Эмпидоша не слушал никого и украшал своё изделие живыми мошками. Они красиво трепыхались на серебристо-белом кружеве, как чёрные драгоценные камешки. Эмпидилии должно понравиться.
— Удачи тебе, парень! — сказали товарищи, когда Эмпидоша собрал свой подарок в лапку и полетел к возлюбленной.
Они танцевали в воздухе и сверкали искорками на фоне неба. А потом Эмпидоша преподнёс свой дар Эмпидилии. А потом у них была долгая-долгая любовь. И Эмпидилия не стала его есть.
— Видимо, подарок понравился, — переговаривались самцы, узрев возвращавшегося целым и невредимым Эмпидошу.
Эмпидох успел станцевать со своей Эмпидонкой, подарить ей кусок хитина уховёртки и совершить на глазах у всех быстрый коитус.
Все видели, как Эмпидонка, очень довольная, крутит в лапке несъедобные и некрасивые останки и улыбается, в то время, пока Эмпидох совокупляется с ней.
— Эти непостижимые женщины, — крутили головами самцы, — не угадаешь, что им понравится. Иной раз подаришь лепесток, а она бросает его вниз и съедает тебя. А тут мусор ей вручили, а она довольная, как слон.
— А я однажды подарил своей живую муху, — вспомнил один из самцов, — так она быстро съела её и набросилась на меня. Еле успел отцепиться и улететь.
— Опасно в наше время быть самцом, — решили товарищи, — вон Эмпидилион хитрый, пьёт нектар и с самками совсем не совокупляется. Ничем не рискует.
— Не жалуйтесь на свою жизнь. Трутням пчёл намного сложнее, — Эмпидох отдыхал на ветке после сексуальных утех, — у них члены отрываются с частью брюшка во время эякуляции и они дохнут.
— Самцы гибнут смертью храбрых во время спаривания, — хихикнул Эмпидоша.
— Как страшно жить! — воскликнул Эмпидилион, прикладывая ладошки к красивым щекам и выпучивая и без того выпученные глазки.
— Зато оставим после себя потомство, — ответил Эмпидох, — а это главное, зачем мы, безмозглые, живём. Оплодотворим, как можно больше самок, и тогда можно умирать.
— Ага, быть съеденным самкой! Тоже мне мечта! — хмыкнул Эмпидилион и улетел танцевать.
— Зато миллионы моих детей, унаследовавшие мои гены, будут продолжать меня, — Эмпидох потянулся и лёг спать.
Вечерело. Небо становилось сиреневым и зажигались первые звёздочки. В воздухе свежело, потянуло прохладой. Толкунчики располагались на ночлег. Завтра будет новый прекрасный день, наполненный солнцем, танцами, любовью и драмой.
Способен ли толкунчик справиться с уховёрткой с её твёрдым покровом, не могу утверждать точно.
Она взята как пример насекомого с жёстким хитином, который один из героев подарит самке.
