Звонок рвёт тишину в без десяти четыре. Кипяток на плитке только булькнул, а дежурный уже сипит в трубку: «Серёга, едем на обыск, сто пятьдесят восьмая плюс двести двадцать восьмая, адрес Новая Луговая семь. Участковый к шести подъедет».
Дальше всё идёт по неизменной схеме. Во дворе отдела — строевой, холод пробирает до лопаток, у каждого автомат на предохранителе, у меня в кармане ордер и стопка чистых протоколов. В старую «буханку» загружаются омоновцы, эксперт, кинолог с овчаркой; вместо духов у нас вдох соляры и оружейного масла. По пути подбираем двух бригадиров с местного ЖЭКа — это наши понятые, парни молчаливые, выручали уже не раз.
В селе нас встречают тусклые фонари и запах сырого кизяка. Улица вся в колеях, колёса скрипят, как старая дверь. Перед домом маячит дежурный зевака; ему интересно всё, но никому не интересен он сам. По команде «Пошли» перелезаем через перекошенную калитку — и начинается привычное.
В сенях первым делом натыкаемся на электронные весы с белёсым налётом, рядом россыпь пустых «зипов», оборванные углы газет, пачка мятых денег всех сортов — от новеньких пятитысячных до замусоленных украинских гривен. Всё это соседствует с детскими машинками, банкой огурцов и резиновыми сапогами. Луч фонаря выхватывает то цепочку, то сломанный телефон, а фонарь пищит от холода.
Хозяева привычно тянут время: «Ордер просрочен», «Ключ потерялся», «Это всё кум электрик приволок». Из‑за забора выскакивает тот самый «кум» и начинает приписывать находки себе. Собака‑дворняга грызёт штанину омоновца; из тёмного сарая вдруг летит пустая бутылка. Руки чешутся ответить жёстко, но камеры пишут непрерывно, а адвокаты уже научились выискивать любую паузу.
Самое муторное оказывается во дворе. Под ржавым навесом свалено всё, что можно обменять на дозу или пару тысяч: стиралка, картонная коробка с допотопными «нокиями», резаный медный кабель, старый самовар, который по словам хозяйки «ещё прабабка берегла». Овчарка внезапно замирает под дровником, и через минуту из‑под гнилых брёвен лопатой вытаскиваем полиэтиленовый свёрток; внутри — тот самый порошок. Хозяин стирает рукавом нос и бубнит, что нашёл «химию» возле мусорки и хотел сдать участковому.
Под вечер сценарий всегда одинаковый. Синие и красные огоньки пляшут на мокром заборе, ящик за ящиком загружаем в кузов: порошок кристаллический белый, по виду амфетамин, чуть меньше четырёх граммов; плюс ювелирка без документов, плюс телефоны с перебитыми сериями. Эксперт пломбирует пакеты, я ставлю подпись, рядом кашляет женщина — не понять, простыла она или плачет. Мы отъезжаем, а во двор тут же стекаются соседки, каждая шепчет свою версию, и ни одна не совпадает с протоколом.
Возвращаюсь в отдел: на ботинках сырая земля, в ушах ещё стоит лай и женский визг, а в отчёте снова появляется знакомая формулировка — «группа лиц по предварительному сговору, сбыт». В досье у меня только цифры и статьи, без национальностей и легенд. Но между строк всё равно слышен живой шум: дети, собаки, дым от сырой берёзы. Если дать ему место в голове — утонешь. Поэтому фиксируем факты, сдаём вещдоки, закрываем смену. Завтра — Новая Луговая, только номер дома изменится.
