Больше всего помучиться пришлось с расчисткой, которая велась механическим способом с помощью подручных инструментов. Почему помучиться? Потому что, к сожалению, при расчистке я умудрилась травмировать себе рабочую правую руку. Да так, что некоторое время вынуждена была работать исключительно левой. Снятие красочного слоя, надо заметить, весьма утомительное занятие. А если оно проводится с использованием смывок – еще и очень вредное.
Самым интересным процессом было восстановление лепной части. Окончания поломанных акантовых листьев для большей аутентичности и для ускорения рабочего процесса делались при помощи глиняных слепков, снятых с неповрежденных образцов самой капители. Утраты покрупнее восстанавливались путем литья из гипса уже в силиконовые формы, также снятые с оригинальных моделей. Иными словами, никакого вмешательства в изначальный облик декоративной части колонн не происходило.
После монтажа крупных элементов все стыки зашпаклевывались, трещины и сколы заделывались, плоскости выводились и выравнивались. Самая неприятная и нудная работа, не уступающая по своему однообразию и монотонности расчистке, это вышкуривание поверхностей. Хотя кто-то находит ее медитативной.
Последний этап – обработка укрепляющим составом, от токсичности и запаха которого болела и кружилась голова. Подготовкой под покраску, как и самой покраской, занималась уже не наша бригада.
Что касается техники безопасности, то на этом объекте были созданы более-менее приемлемые условия для работы на лесах. Снаружи была натянута сетка, выдавались каски, строение не ходило ходуном, создавая качку вкупе с морской болезнью. Словом, видала хуже. Однако доски местами были прибиты так, что ступать на них было рискованно, а где-то и вовсе зияли дыры. В общем, путь до своего рабочего места представлял в каком-то смысле полосу препятствий. Потому нет ничего удивительного в том, что как-то раз одна из плохо прибитых досок решила слетать вниз вместе со мной. Высота была примерно в 4 этажа. Повезло - провалилась по грудь, успев при этом ухватиться за рядом стоящие подмости. Отделалась ушибами, ссадинами и испугом – совру, если скажу, что легким.
В остальном грех жаловаться. Тем более учитывая специфику самой работы. Удобства (если вы понимаете, о чем я) были недалеко и вполне цивильные. А придя утром пораньше, могла наблюдать, как местный попрошайка - инвалид-колясочник - вышагивает бодрячком по асфальту, чуть ли не вприпрыжку, таща за собой свою коляску. Еще не могу не упомянуть, как приятно было периодически слышать красивое хоровое пение во время церковных служб.
Но вернусь к своей ненаглядной капители. Самая верхняя часть ее, навершие, называемое абакой, была сильно пострадавшей: не хватало целого угла. Пока я занималась расчисткой и расшивкой трещин, пришлось выгрести часть строительного мусора, которым была заполнена полость абаки. В один, что называется, прекрасный день, копаясь в пыли и щепах с гвоздями и выковыривая из абаки всякую дрянь, я нащупала кончиками пальцев клочок скомканной бумаги. Достав и развернув его, разглядела обрывок старой газеты. Покопавшись еще, вытащила и оставшиеся мятые клочки. Это был разворот 298 номера «Петербургской газеты» от 28 октября 1900 года.
Мы с коллегами, забыв про работу, уселись изучать эту пожелтевшую от времени находку с весьма занимательными статьями. Занимательными хотя бы потому, что они позволяли одним глазком заглянуть в прошлое и узнать, чем был наполнен тот день, какие факты, какая информация были доведены до сведения читателя, державшего своими руками эту газету больше века назад. В долгу мы не остались. Вместо найденной газеты вложили разворот «Метро» и маленькое послание в коробочке нашим будущим коллегам. Что таится в коробочке? Возможно, кто-то и расскажет об этом. Лет через сто.
В завершение хочу поделиться своим творчеством. Под впечатлением от пережитых треволнений, еще во время работы в соборе, я написала юмористическое стихотворение. Публикую его в качестве маленького бонуса. И благодарю за внимание.
Работе посвящается
По скрипучим лесам на четвертый этаж
Я по лестницам узким взбираюсь.
На уставшем горбу волоча свой багаж,
Едкой пылью веков покрываюсь.
Под ногами сквозит недособранный пол,
Груды хлама помогут споткнуться.
Мысли вслух: "Кто такую работу нашел,
Может к близким живым не вернуться".
Сосчитав все углы, оцарапав бока,
Головой приложившись о балку,
Наконец доползаю до места, где та,
Что навстречу простерла аканты.
Встреча эта, мягко сказать,
Не доставила радости пылкой.
Мне охота домой и улечься в кровать,
Но придется заняться расчисткой.
Капитель велика, ее формы сложны,
Слоев краски прилично на гипсе.
Раз боятся глаза - руки делать должны,
Но они, как две тряпки, повисли.
Утешая себя, говорю: "Не беда!"
За работу скорей принимаюсь
И понять не могу, то ль от радости я,
То ль от пыли клубов задыхаюсь.
Краска в морду летит, пот рекою течет,
Инструменты в свободном падении.
Захрустело в спине и заныло плечо,
Глаз поплыл, задрожали колени.
Всё! Антракт! Перекур! Надо меру бы знать!
Я, копаясь в коринфской причуде,
Столько поз изощренных успела принять,
Что за мной не поспеть Камасутре.
Вдруг раскатистый гром у меня в животе
Натолкнул на приятные мысли
О: халве, пироге, колбасе и воде,
Ожидавших в пакетике чистом.
Тусклый свет от софитов глядит в полумрак,
Снизу слышно церковное пение.
Красота! Когда сыт - всё, что было не так,
Предается забвению. На время.
