Левее Витовта, на буланом коне и в белом плаще - магистр Ульрих фон Юнгинген. Его атакуют двое пеших: татарин с копьём и человек в красном колпаке, похожем на палаческий, и с топором в руке. Художник явно хочет принизить образ магистра, изображая его сражающимся с пешими незнатными воинами.Кстати, литовские татары считают, что магистр погиб в единоборстве с ханом Джелаль-эд-дином, возглавлявшим при Грюнвальде татарский отряд. А европейские историки называют убийцей магистра некоего Багардзина, тоже татарина. "Труп магистра Пруссии Ульриха с двумя ранами (одной в лоб, другой в сосок) был доставлен королю Болеминским, жителем Кульмской земли, одним из пленников". Хроника Поссильге рассказывает, что Ягайло велел положить тело перед своей палаткой на посмеяние всему войску, но это явная клевета. Согласно Длугошу, тело положили на телегу, покрытую пурпурной тканью, и отправили в Мариенбург.

Левее на помощь к магистру спешит рыцарь на вороном коне, в чёрной броне и с великолепными павлиньими перьями на шлеме. Синий плащ, кажется, тоже принадлежит ему. Это князь Казимир Пятый Щецинский. Он пришёл на помощь Ордену, выполняя условия заключённого годом ранее договора (некоторые по этой причине считают князя предателем польской нации, но это несерьёзно: нельзя предать то, чего ещё нет; разве что свой гипотетический долг вассала Казимир нарушил). Второй поморский князь, тоже подписавший этот договор, Богуслав Восьмой Слупский, нарушил его и воевать не явился. Помочь магистру Казимир не может: его самого атакует польский рыцарь в алом плаще с копьём наперевес - Якуб Скарбка с Горы. Оруженосец последнего уже схватил вражеского коня за поводья, чтобы помочь своему господину. В результате этой схватки Казимир попал в плен, как и второй Пяст, поддержавший Орден, - Конрад Белый, князь Олесницкий. После сражения оба князя были приглашены королём Владиславом на пир по случаю победы. "Со стороны короля было проявлено более ласковое обхождение, чем это соответствовало их положению пленных. Их легко отпустили на свободу, хотя их злодейское деяние требовало бы достойного возмездия".

Между магистром и конём князя Казимира мы видим пешего бородатого старца, с ужасом глядящего на гибель Юнгингена. Это комтур Эльбинга Вернер Теттинген. Перед началом сражения он стыдил магистра, показавшегося ему нерешительным. Однако в бою магистр показал себя более достойным человеком: Теттинген спасся бегством и бежал до самого Эльбинга, но и там не остановился и укрылся в Мариенбурге, укрепления которого по праву считал неприступными.

На переднем плане (лицо точно под топором человека в палаческом одеянии) лежит умирающий великий комтур Конрад фон Лихтенштейн.

Правее человек в чешуйчатой броне, с занесённым для удара мечом. Это Ян Жижка, участвовавший в сражении в качестве наёмника и потерявший здесь свой глаз. Он готовится нанести удар Генриху фон Швельборну, комтуру тухольскому. А в это время к нему самому сзади подкрадывается кто-то, чтобы ударить в спину. Многие пишут, что Жижка командовал в этом бою хоругвью святого Георгия, в которой сражались чешские и моравские наёмники, но это не так. Командиром был Ян Сарновский, покрывший себя в этот день позором: когда лёгкая литовская конница побежала, он отвёл свою хоругвь в рощу и стоял там, не вступая в бой, пока не приехал стыдить его сам подканцлер Польского королевства. Чехи пошли сражаться, бросив своего командира-труса, и он лишился таким образом рыцарской чести. Даже жена не пустила его "ни в замок, ни на ложе", и вскоре Ян умер – "угас, зачахнув от постоянной тоски и печали".

В правом нижнем углу комтура бранденбургского Маркварда фон Зальцбах берут в плен. Татарин набросил на его шею аркан и тащит к себе. Этот комтур имел причины, чтобы не хотеть в литовский плен: во время встречи Витовта с магистром в Ковно Марквард и рыцарь Шумберг, согласно деликатной формулировке Длугоша, "оскорбили обидными и грязными словами… князя Александра и его родительницу, говоря, что она-де была не особенно целомудренна". Узнав о пленении грубиянов, Витовт приказал их обезглавить. Ягайло отговорил было кузена от такого нерыцарского поступка, но Марквард сохранил свою заносчивость и нанёс князю новое оскорбление. Так что 20-го июля Марквард и Шумберг были казнены отсечением головы.

Выше устремился куда-то к краю картины рыцарь без шлема в фиолетовом плаще и с копьём наперевес. Это Завиша Чёрный из Габрова, герба Сулима. Самый знаменитый рыцарь королевства, получивший прозвище потому, что всегда ходил в чёрном. Почему же на картине другие цвета? И копьё у Завиши явно турнирное.

На заднем плане в правом верхнем углу мы видим короля Владислава. Король в битве не участвовал, в отличие от кузена; иногда порывался ринуться в схватку, но телохранители его не пускали. Поляки имели веские причины, чтобы беречь его жизнь: ведь у первого короля новой династии всё ещё не было наследника, так что его жизнь, по выражению хрониста, стоила десяти тысяч рыцарей. В критический момент сражения, когда уже всё смешалось, а магистр ввёл в бой свой последний резерв, король оставался только с немногими телохранителями. Даже малое королевское знамя на время убрали, чтобы враг не догадался, кто стоит на этом холме. Крестоносцы не обратили внимания на небольшую группу всадников, стоящую поодаль, и только один рыцарь, Диппольд Кикериц фон Дибер, родом то ли из Лаузица, то ли из Мейсенской марки, отделился от строя и поскакал в сторону короля. Ягайло приготовился сразиться с ним, но королевский нотарий Збигнев из Олесницы, герба Дембно, хотя и был без доспехов, ударом обломка копья выбил Кикерица из седла и тот был убит телохранителями короля. Ягайло хотел за этот подвиг тут же посвятить Збигнева в рыцари, но тот уже давно выбрал для себя церковную карьеру. Когда спустя тринадцать лет папа римский Мартин Пятый подтвердил избрание Збигнева Олесницкого епископом краковским, он счёл нужным предварительно отпустить новому епископу грех, совершённый при убийстве рыцаря у Грюнвальда.

В небе - святой Станислав, один из небесных покровителей Польши. Коленопреклонённый, он просит Бога о даровании победы. В левом верхнем углу уже идёт бой на подступах к лагерю Ордена. Мы видим палатки с крестами. Где-то там и произошли известные события - захват телег с цепями (для пленных), факелами и большими свечами (для преследования бегущих). Большие запасы вина были захвачены тоже, но Ягайло приказал выбить у всех бочек дно, чтобы победители не перепились на радостях. Отсюда и пошло предание, что будто бы под Грюнвальдом текли реки крови. Красные реки были, но всё-таки винные".

Про спасение картины во ыремя окупации Польши можно почитать вот тут
Интересная история связаная с картиной "Битва под Грюнвальдом"

Я очень старался сократить текст, но всё вышло из-под контроля и получился длиннопост. Написано это всё с формальной целью устранить некую историческую неточность (об этом можно сразу прочесть внизу поста, если не хочется пропускать через себя много букв). Но на самом деле мне просто понравилось писать.

А теперь пару сотен слов о самой Грюнвальдской битве. Битва эта была результатом долгих споров Тевтонского ордена, королевства Польского и Великого Княжества Литовского. Несмотря на то, что два последних участвовали в битве в качестве союзников, в предыстории их следует рассматривать как отдельные стороны конфликта. Присутствовали там и Орда, и Московское княжество, и вообще, нужно сказать - что там все было непросто. Участники битвы были, так сказать, интернациональны. Связи между союзниками являлись сложными связями сюзеренов и вассалов, принятых в феодальном обществе. Значительная часть (около трети) литовских войск представлена хоругвями (воинское образование, с неоднозначным на тот момент истории числом участников), родом с территорий современной Беларуси. Помимо войск, присутствующих по долгу службы - были также наёмники. Тевтонский орден был популярным местом отдыха для военных сословий Европы, люди совершенно бесплатно, духа авантюризма и практики ради занимали своё место в строю.

Данные, описанные выше и ниже являются выводами историков, на основании исторических документов, отражающих происходившее. Документы не всегда можно истолковать однозначно и не все из них сохранились. Вот некоторые источники: Ян Длугош, "История Польши" в двенадцати томах - работа четырнадцатого века; "Хроника конфликта Владислава, короля Польши с Крестоносцами" - 1411г. - анонимный манускрипт, предположительно за авторством Николая Тромбы, вице-канцлера Королевства Польского; манускрипты, цитирующие Сильвио Пикколомини, будущего папу римского, имевшего доступ к множеству документов той эпохи; ряд документов с немецкой стороны, в том числе финансовый документ тевтонского ордена, отражающий порядок уплаты полагавшегося наёмникам. Значительный вклад в исчисление войск внёс Ханс Дельбрюк, немецкий историк девятнадцатого века. В 1960 году, в Польше проводились археологические раскопки поля боя, что позволило подтвердить точное место и некоторые данные о составе войск. Серьезный материал дал Руслан Борисович Гагуа — белорусский историк, изучающий, в том числе, эти события. В 2009 году вышла его книга с сравнением всевозможных хроник данного конфликта. Битва произошла 15 июля 1410 года вблизи деревень Танненберг и Грюнвальд. Словом - есть вполне обоснованная историческими фактами картина происходившего. Ниже я попробую её описать.

Война, исход которой решила Грюнвальдская битва, началась в 1409 году. Но предыстория этой войны началась в тринадцатом веке.

Сидят как-то два поляка, один другому говорит:
- Слушай, эти литовцы - просто жесть какая-то. Мало того, что язычники, так ещё и ходють там у себя. Топають, понимаешь. Давай-ка им поможем.
- А как?
- Дык это, как в Святой Земле, крестоносцев позовём!

И, таки, позвали. И выделили им замок Добжин и земли. Так образовался первый орден крестоносцев на этой земле. Просуществовал он недолго, но создал прецедент, который позволил любым крестоносцам (а они хоть и были разной принадлежности, но принципов были схожих – служи, молись, люби господа своего, одевайся в чёрное, убивай, грабь, крышуй, раздавай кредиты) претендовать на эти земли, поскольку земли были предоставлены королём Польши. На этой почве в 1321 году Польша с орденом стали воевать и воевали десяток лет. Проигрывая в этой войне, поляки предложили мир. За мир орден запросил восточное Поморье и Хелмские земли. А значит часть прибрежной торговли перешла от поляков к немцам, что было очень неприятно для первых.

В конце четырнадцатого века в Польше прервалась династия Пястов. На троне оказалась тринадцатилетняя королева Ядвига. По закону женщина править королевством Польским не могла, а значит – следовало её отдать замуж за толстого барона, желательно не за последнего, так сказать, претендента.

А соседом у Польши было Великое княжество Литовское, сильное и независимое. Но враждебное – пока было маленьким, его не задушили, а после правления Миндовга и Ольгерда – задушить так просто уже и не получилось бы. Словом – кость в горле. И, к тому же язычники – что со стороны Польского королевства и Тевтонского ордена неприемлемо. И, конечно, если поляки с литовцами выступали против Ордена, немцы немедленно сообщали в Рим - «как же так, Папа, мы же договаривались тут Ваши католики мешают нам народ крестить». Нехорошо. Casus belli.

Словом, решили поляки выдать Ядвигу за сына Ольгерда, князя литовского Ягайло. Тут надо рассказать о небольшой семейной размолвке.

У Ольгерда был брат Кейстут, а у Кейстута был сын Витовт. И у них (Ягайло и Витовта) случилась небольшое политическое противостояние, выраженное в жестокой резне гражданской войне. Ягайло предложил договорится.

Дядюшка Кейстут и кузен Витовт приехали на переговоры к Ягайло под гарантию безопасности и были немедленно схвачены - и брошены в замок, в заточение. Так вышло, что Кейстут самозадушился несколько раз, а Витовт как-то не захотел и сбежал.

Ягайло решил, что устроила побег мама Витовта (жена Кейстута) и её утопил. Такая вот семейная история.

Витовт, недолго думая, обратился за помощью к Тевтонскому ордену, как к единственно возможному соседу, с кем можно было договорится, что-нибудь пообещав. Была ещё Москва, но москвичам в это время было не до этих разборок – они решали крайне серьезный вопрос с Ордой. Словом, немцы пообещали вернуть Витовту литовский престол за Жемайтию (часть Великого княжества Литовского), землю между владениями Тевтонского ордена. Нужная территория, словом. Две части ордена из-за этого досадного куска земли не могли соединится. И Витовт её отдал, с соответствующим договором, получив престол. Надо сказать, что он был тем ещё троллем дипломатом. Несколько раз крестился в католичество, обещал покрестить и народ. В конце концов дело дошло и до православия. Но, например, своего дядюшку похоронил со всем уважением, в Вильне (современный Вильнюс), по языческому обряду.

Так вот, с помощью ордена утвердившись на престоле Великого княжества Литовского, Витовт решил дружить с Ягайло, королём Польским. В 1385 году была заключена Кревская Уния – союз между королевством Польским и Великим княжеством Литовским. Кстати, заключался этот союз вероятно из ностальгических соображений в замке Крев, как раз там, где покинул сей мир дядюшка Кейстут. Правда потом они снова принялись воевать, и уже Ягайло позвал на помощь немцев, пообещав им часть польских земель за помощь. Но Витовту очень не хотелось отдавать вообще никому и ничего Жемайтию, и с немцами договариваться он не стал.

Итак, подведём итоги. Поляки просят немцев помочь с проблемой литовцев в принципе. Они помогают в меру сил. Витовт просит немцев помочь с престолом Литвы. Они помогают. Ягайло просит немцев помочь избавится от Витовта. Они помогают. Немцам неважно. Они просто складывают в стопочку кредитные договора, без залога и поручителей помогают.

Через некоторое время Ягайло с Витовтом сообразили, что долги отдавать придётся и помирились, чтобы вместе побить немцев. Для таких мероприятий есть надёжное испытанное средство – майдан. Витовт, используя старые связи в Жемайтии, поднял там восстание. Немцы, считая Жемайтию своей территорией, поехали его давить. Кого-то убили и Витовт немедленно заявил, что введёт туда свои войска. Немцы предложили договариваться. Витовт отказал. Ягайло вообще заявил, что войска он тоже введёт, но прямо в Пруссию – на территорию ордена. Какое-то время стороны пытались рассудить третьи лица, но наконец магистр тевтонского ордена Ульрих фон Юнгинген решил, что таких номеров он и в цирке не видел с этим беспределом пора заканчивать и решил воевать. И в 1409 году началась война. Война изначально была вялотекущей, стороны копили силы. В какой-то момент было заключено перемирие, но использовалось оно для того же накопления сил. И наконец стороны встретились на поле боя в генеральном сражении. Об этом сражении и идёт речь.

Орденское войско, по наиболее адекватным оценкам историков насчитывало около одиннадцати тысяч человек. Здесь были собственно представители ордена, вассалы ордена, наёмники из Европы, какое-то количество добровольцев.
Противоположную сторону представляло войско королевства Польского, войско Великого княжества Литовского с лидскими татарами, их вассалы, Смоленская хоругвь, наёмники, добровольцы. Это войско было в полтора-два раза больше орденского.

Первыми на территорию Пруссии вошли поляки. Был взят город Домбровно. Этот город был не просто взят, но и сожжен, была устроена резня, а также был осквернен католический храм. Кто это сделал непонятно, но предполагается, что развлекались все кому не лень, все равно всегда во всем виноваты татары. Дальше объединённые войска двинулись на столицу. Немцам ничего не оставалось, как выдвинутся навстречу и два войска встретились у реки Девис, на разных берегах. Войска двинулись к истокам реки по своим берегам, поскольку переправляться ввиду артиллерии вражеского войска – плохая затея.

Четырнадцатого июля 1410 года объединенное войско поляков и литовцев прибыли к озеру Лубень, из которого вытекает река Великий Струмень, и остановились, как говорилось выше, ввиду двух деревень - Танненберг и Грюнвальд. Река делит будущее поле боя на две части, имея болотистые истоки, между которыми очень узкий проходимый для кавалерии участок. Местность там была холмистая, вокруг много леса, и поле, на котором состоялась битва, было небольшое - около четырёх квадратных километров.

Утром туда прибыли немцы. Пока Ягайло занимался отправлением культа, как начинающий христианин он решил отслужить как можно больше месс две мессы; Ульрих фон Юнгинген, магистр тевтонского ордена, рассудил, что поле боя очень непростое. В узкий промежуток все войска не введёшь. Поэтому он совершил вот какой "маневр". Он послал к Ягайло и Витовту герольда, с объявлением войны. А к объявлению войны он приложил два меча. Это был толстый намек на то, что магистр сомневается в наличии мечей у вышеуказанных особ и предоставляет им свои, чтобы мальчикам было чем защищать свои интересы. Оскорбление довольно серьезное, поэтому пришлось реагировать немедленно, иначе свои бы не поняли. Ягайло нашёлся чем обозначить свою позицию перед личным составом – сказал, что мечи мы тоже захватим и предложил продолжить беседу с магистром на поле боя. Собственно говоря, это была довольная дикая для тех времен, но удавшаяся провокация.

Войско литовцев и поляков построилось в три линии, где в линию стояли несколько десятков хоругвий. Правый фланг занимал Витовт с литовским войском, левый Ягайло с поляками. Так вышло, что напротив прохода – позиции для наступления - оказались литовцы, а поляки были прикрыты непроходимой для конницы местностью. Напротив них выстроился Тевтонский орден, во всей своей великой мощи. На левом фланге, напротив литовцев, стоял Фридрих фон Валленрод, маршал, с отборной тевтонской конницей. Здесь, по историческим сводкам, кроме прочих – было около 450 рыцарей, что очень много по средневековым меркам. На левом фланге у немцев, напротив поляков, но вне зрительного контакта с ними находился великий контур ордена Куно фон Лихтенштейн и в тылу с резервом встал Ульрих фон Юнгинген. Нужно сказать, что это были очень серьезные люди, закаленные в множестве боёв.

Около десяти часов утра началось сражение. Орденская кавалерия напала на Литву, а литовцы напали на Орден. Несмотря на численное превосходство литовцев, элитная конница немцев всего за час одержала победу в этом бою и обратила в бегство остатки войск литовцев на этом участке. Разгоряченные победой конные немцы (не все, но много) понеслись в бреши, ими пробитые, принялись бить бегущих противников. Это было одной из фатальных ошибок – ведь на правом фланге их ждало свежее польское войско, до поры невидимое из-за естественных преград, и изрядное количество литовцев, которые не смогли вступить в бой сразу, поскольку место боя было узким. Эти войска Ордена были уничтожены и польское войско с остатками литовцев, воспользовавшись численным преимуществом, двинулось в наступление через тот самый проходимый узкий промежуток. Отряды Куно фон Лихтенштейна их встретили и, находясь в меньшинстве, стали отступать. И тогда Ульрих фон Юнгинген ввел резерв. Это было вторым решающим моментом битвы. Здесь все было очень шатко. Элитная конница немцев, закаленная в боях, заставила дрогнуть польское войско. Упало знамя, что в средневековье было, как вы понимаете, крайне деморализующим фактором. Однако здесь сражались лучшие рыцари Польши и они смогли это знамя отбить и поднять. Здесь было остановлено наступление тевтонцев. Резервы у немцев закончились, а у войска Польши еще оставалась третья линия, которой командовал сам король. Свежая конница вошла в коридор и смяла фланг орденского войска. Здесь погиб Ульрих фон Юнгинген, Куно фон Лихтенштейн, на этом поле боя осталось двести пять орденских рыцарей, около трети наёмников попало в плен. Остатки орденского войска отступили, но были окружены поляками и уничтожены. В окружении погибло больше людей, чем на поле боя.

На этом битва и закончилась, однако не закончилась война. Выиграв бой Ягайло пошёл к Мальборку, резиденции великого магистра Тевтонского ордена. Крепость Мальборк – самая мощная в регионе и одна из мощнейших крепостей в Европе вообще. Прекрасное, стратегически продуманное, сложнейшее сооружение, длительная осада которого невозможна без большого отдохнувшего войска, численного превосходства и осадных орудий в количестве.

Витовт от похода отказался, потеряв половину войска он не смог продолжать войну. Без него не смог бы взять этот серьёзнейший замок и Ягайло, чье войско также понесло серьезные потери. Поляки ушли. В 1411 году был заключен первый Торуньский мир. На этом описанная война была закончена, но Тевтонский орден навсегда утратил былое могущество, хотя надолго остался серьезной силой в данном регионе.

На этом бы и закончить рассказ. Я славно отдохнул на фесте, немного помял бока в любительском поединке, выпил энное количество меда, поплясал с любимой женой, полюбовался впервые конным поединком. И приехав домой, зашёл в наш чатик поездки, чтобы посмотреть фотки и всякое такое.
И вот мой камрад присылает мне эту картинку:

«Да ладно». – говорю я – «Это же фейк». Ан нет, не фейк:
https://rvio.histrf.ru/activities/news/item-1850
Честно говоря, не знаю, насколько авторитетный источник, но выглядит - вполне себе.

Для ясности. Из книги Яна Длугоша, одного из средневековых источников, мы можем узнать, что в сражении участвовала Смоленская хоругвь. Однако у него же, уже при описании боя, их было уже три, со слов очевидца. Им, сообразно источнику, отводилась следующая роль. В начале сражения литовцы побежали от орденской кавалерии, и русские хоругви отрезали немцев от польского войска, не позволив взять его в клещи. И при этом все полегли. Непонятно, как их отличал в бою очевидец, поскольку у литовских войск, со слов того же Яна Длугоша было всего два знамени – «Погоня» и «Колюмны». Сложно также понять, откуда в Смоленске взялось три хоругви, если даже Вильна – столица ВКЛ, выставила всего одну. Но ведь даже если их было бы три, ни о каком существенном их вкладе в битву речь идти не может.

Возникает вопрос – ну как можно не цензурировать подобное. Ведь примерно таким образом и искажается история. История России величественна, интересна и поучительна и без приписанных побед и я верю, что не один адекватный русский историк не стал бы искажать информацию. Это, вероятно, просто ошибка.
Хочу сразу оговорится - что и современная Беларусь как национальное образование не имеет к той победе отношения, поскольку тогда её территории входили в Великое княжество Литовское и страны, как таковой, не существовало. Я, так сказать, радею за достоверность исторических источников.

Фото, видео и картинки в посте из интернета, намерения нарушать чьи-либо авторские права не было. Материал практически весь подготовлен благодаря видео «Разведопрос: Клим Жуков про Грюнвадьдскую битву», местами с прямым цитированием:

https://youtube.com/watch?v=EnARW1kQMjs

Самому, не используя это видео, указать все эти отсылки и мелочи мне не хватило бы знаний и образования. Военный историк Клим Жуков крайне грамотно описывает происходившее, со ссылками на исторические источники.

Мне повезло с учителем истории, и в бытность мою школьником я услышал хронологически верное, четкое, описанное доступным и интересным языком изложение этого исторического события. Может быть именно поэтому мне было интересно и легко вам всё это сейчас описать. Крайне рекомендую к прочтению на тему вышеописанного Руслана Борисовича Гагуа. Спасибо за внимание!  

Эта сцена, описанная в известном романс Генрика Сенкевича послужила прологом к знаменитой битве при Грюнвальде, состоявшейся 15 июля 1410 года. Исход этой битвы памятен всем: объединенная польско-литовская армия нанесла решительное поражение силам Тевтонского ордена. А два меча, присланные магистром Ульрихом фон Юнгиненом польскому королю Владиславу II Ягелле и великому князю литовскому Витовту, после битвы очутились в Кракове, в коронной сокровищнице на Вавеле. Зловещие символы германской агрессии отныне стали олицетворением великой победы над Тевтонским орденом. С конца XV века Грюнвальдские мечи были подняты к рангу государственных и вошли в число королевских регалий. Во время коронации их несли перед королем как символы объединенного государства двух пародов — Польши и Литвы. В промежутках между коронациями они хранились в коронной сокровищнице вместе с двумя другими государственными мечами: легендарным Щербецом и Sigismuntus Iustus — мечом короля Сигизмунда Старого (Сигизмунда I, правил в 1506–1548 гг.), который обычно использовался при посвящении в рыцари.

Внешне Грюнвальдские мечи ничем особенным не отличались. Это были простые средневековые рыцарские боевые мечи с длинными прямыми клинками. Лишь в XVIII столетии их рукояти были позолочены, а на клинках помещены плакетки с гербами Польского королевства и Великого княжества Литовского. Происхождение мечей не вполне ясно: согласно одной из версий, они принадлежали тухольскому комтуру Генриху фон Швельборну, который, согласно Сенкевичу, «поклялся, что прикажет носить перед собой два обнаженных меча до тех пор, пока не обагрит их польской кровью».[3] В битве под Грюнвальдом этот комтур, однако, не проявил никаких чудес мужества — напротив, он позорно бежал с поля битвы, был настигнут погоней и убит.

Что же касается обстоятельств отправки великим магистром к польскому королю герольдов с мечами, то тут история выглядит несколько запутанней. Собственно говоря, весь этот рассказ, в некоторых своих чертах напоминающий просто красивую легенду, дошел до нас благодаря Яну Длугошу (1415–1480) — известному польскому хронисту, автору 12-томных «Анналов» (Annales seu cronicae incliti Regni Poloniae), более известных как «Хроника Длугоша», и многих других исторических сочинений. Его отец сражался под Грюнвальдом и за свои боевые заслуги получил после битвы должность помощника старосты (королевского наместника) в Бжезнице. Казалось бы, Длугош должен был иметь информацию об этом сражении из первых рук. Однако, рассказывая о Грюнвальдском сражении, он не удержался и постарался несколько расцветить свое повествование яркими, но малодостоверными сценами (надо добавить, что этот летописец вообще имел некоторую склонность к литературной фантазии).

Ян Длугош, польский летописец, 1415-1480

Прибытие в стан польского короля двух герольдов с мечами Длугош описывает так:

«…когда король уже хотел надеть шлем на голову и ринуться в битву, вдруг возвещают о прибытии двух герольдов; один из них нес знамя короля римлян, именно с черным орлом на золотом поле, а другой — князя Щецинского, с красным грифом на белом ноле. Герольды выступили из вражеского войска, неся в руках два обнаженных меча без ножен, требуя, чтобы их отвели к королю, и были приведены к нему под охраной польских рыцарей во избежание оскорблений. Магистр Пруссии Ульрих послал их к королю Владиславу, чтобы побудить его немедленно завязать битву и сразиться в строю, прибавив к тому же еще и дерзостные поручения…».

Оказав королю подобающее уважение, послы изложили на немецком языке цель своего посольства, причем переводил Ян Менжик таким образом: «Светлейший король! Великий магистр Пруссии Ульрих шлет тебе и твоему брату (они опустили как имя Александра, так и звание князя) через нас, герольдов, присутствующих здесь, два меча как поощрение к предстоящей битве, чтобы ты с ними и со своим войском незамедлительно и с большей отвагой, чем ты выказываешь, вступил в бой и не таился дольше, затягивая сражение и отсиживаясь среди лесов и рощ. Если же ты считаешь поле тесным и узким для развертывания твоего строя, то магистр Пруссии Ульрих, чтобы выманить тебя в бой, готов отступить, насколько ты хочешь, от ровного поля, занятого его войском; или выбери любое Марсово поле, чтобы дольше не уклоняться от битвы». Так сказали герольды. И в самый момент этого объявления замечено было, что войско крестоносцев, в подтверждение сказанного герольдами, отступило на значительное расстояние, чтобы видно было, что оно на деле подтверждает достоверность заявления герольдов.

Это заявление было, конечно, глупым и неподобающим набожности крестоносцев: как будто бы им было ведомо, что успех находится в их власти и что кому судьба определит в этот день. Владислав же, король Польши, выслушав дерзкое и заносчивое посольство крестоносцев, принял мечи из рук герольдов и без всякого раздражения и негодования, а со слезами, без какого-либо осуждения, но с удивительным, как бы небесным смирением, терпением и скромностью дал герольдам ответ:

«Хотя у меня и моего войска достаточно мечей и я не нуждаюсь во вражеском оружии, однако ради большей поддержки, охраны и защиты моего правого дела и эти посланные моими врагами, жаждущими моей и моего народа крови и истребления, два меча, доставленные вами, я принимаю во имя Бога и прибегну к ним, как к справедливейшему карателю нестерпимой гордыни, к его матери, Деве Марии, и заступникам моим и королевства моего, святым Станиславу, Адальберту, Венцеславу, Флориану и Ядвиге. Я буду молить их обратить гаев свой на них, как на столь же дерзких, сколь и нечестивых врагов; ведь врагов моих нельзя утишить и умиротворить ни справедливостью, ни смирением, ни предложениями моими, пока они не прольют кровь, не растерзают утробу и не наденут нам на шею ярма. На надежнейшей защите Божией и его святых и их поддержке и заботе покоится моя уверенность, что они поддержат меня и мой народ силами своими и своим заступничеством и не допустят, чтобы я и народ мой были повержены столь лютыми врагами, у которых столь часто я искал мира. И в настоящий момент я не отверг бы мира, если бы он был возможен на справедливых условиях; я отвел бы даже теперь занесенную для битвы руку, если бы даже видел в этих двух мечах, принесенных вами, явное небесное знамение, предвещающее мне победу в бою. Выбора же поля битвы я для себя не требую и не притязаю на это, но, как подобает христианину, человеку и королю, установление его я предоставляю божественной воле, чтобы получить то место для сражения и тот исход войны, какие будут определены Божественной милостью и счастьем нынешнего дня; я уверен в том, что Всевышний положит ярости крестоносцев конец, которым и ныне и на будущее время укрощена будет их столь нечестивая и нестерпимая гордыня, ибо я твердо знаю, что вышние силы будут стоять за правое дело. Поле, на котором мы стоим и где нам предстоит сразиться, Марс, равный для обеих сторон, и справедливый судия подавят и унизят великую, превозносящуюся до небес гордыню моих врагов, по упованию моему, что Бог окажет помощь мне и моему народу в предстоящей битве».

Увлекшись романтической стороной повествования и вкладывая в уста своих героев велеречивую риторику, Длугош тем не менее интуитивно обращает внимание на одну важную деталь: горделивое заявление великого магистра, переданное устами герольдов, действительно было «неподобающим набожности крестоносцев». И потом: почему крестоносцы прислали польскому королю именно два меча, а не один, не пять и не десять? Что они хотели этим сказать? Что таится за этой символикой?

Чтобы понять это, обратимся к книге, представляющей собой альфу и омегу христианской жизни. Речь идет о Библии. Эпизод с двумя мечами встречается нам в Евангелии от Луки (22: 36–38):

«Тогда Он сказал им: но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч; ибо сказываю вам, что должно исполниться на Мне и сему написанному: «и к злодеям причтен». Ибо то, что о Мне, приходит к концу.

Они сказали: Господи! Вот здесь два меча.

Он сказал им: довольно».

О великом магистре Тевтонского ордена Ульрихе фон Юнгинене современники и позднейшие историки рассказывали всякое, но никто, кажется, не отрицал и не отрицает того факта, что это был набожный, рассудительный и уважаемый человек. По свидетельству того же Яна Длугоша, он до последнего часа рассчитывал на мирные переговоры с польским королем и только под давлением своих ближайших соратников решился бросить свои войска в битву. К слову сказать, Длугош и здесь не удержался от пафоса, объясняя колебания великого магистра его слабостью и нерешительностью:

«В это время магистр крестоносцев Ульрих фон Юнинген, увидя, что и королевские, и его войска в великом множестве сошлись и стоят в боевом строю, по отрядам, готовые к сражению, устрашился и, сменив самонадеянность, которая обуяла его до дерзости, на тревогу, удалился в сторону и не только предался скорби, но даже дал волю обильно текущим слезам. Между тем такое поведение магистра очень не понравилось его командорам, толпа которых его окружала; эльбингский командор Вернер Теттинген, подойдя к нему, при всех стал попрекать, убеждая вести себя как мужчина, а не как женщина, и лучше подать пример мужества, чем малодушия, своим рыцарям, ожидающим от него знака к битве. Без гнева снеся этот попрек, магистр Ульрих отвечает, что он пролил слезы, которые все видели, не по какой-либо робости или малодушию, а в силу своей набожности и истинной скорби о том, что именно при его магистерстве и правлении будет пролито столь много христианской крови, что даже тот, кто не станет очевидцем, сможет получить об этом представление. Он страшится также, как бы уже пролитая кровь и та, что сейчас будет пролита, не была бы взыскана с него, и поэтому он не в силах скрыть тревоги или скорби и горестных предчувствий. Он добавил также, что как муж решительный пойдет в битву без страха и в час испытаний будет тверд до конца, на чью бы сторону ни выпал жребий. А Вернер Теттинген пусть лучше смотрит за собой, заботясь лучше о себе и о своей особе, звании и положении; пусть он не мнит о себе и о своих силах столь надменно и высокомерно, чтобы, когда наступит битва, не пасть с тем большим позором, чем надменнее он превозносится над прочими».

Итак, великий магистр до самого последнего момента стремится оттянуть начало сражения. Что же тогда означает его послание — два обнаженных меча? В свете вышеприведенной цитаты из Евангелия оно, очевидно, должно было звучать так: «Мы здесь по поручению Господа. Мы имеем с собой два меча, о которых заповедал нам Христос, чтобы обороняться, но мы готовы отдать их вам, если вы подчинитесь и повернете назад» (к слову сказать, Грюнвальдская битва вовсе не явилась результатом нападения крестоносцев на поляков, как это представляют некоторые авторы). Иными словами, это было предложение вооруженного мира. Однако ни король Ягелло и его советники, ни Ян Длугош и позднейшие историки не поняли аллегорического языка, которым изъяснялся великий мастер. В то время в стане поляков, хотя и давно уже принявших крещение, вряд ли бы нашелся богослов, который растолковал бы королю смысл послания, а войско литовского князя вообще состояло либо из новообращенных христиан, либо язычников. Вид обнаженных мечей вызвал в среде польского рыцарства ярость, как это ярко передает Ян Длугош, вложивший в уста короля Владислава Ягелло гордые слова: «У меня и моего войска достаточно мечей, и я не нуждаюсь во вражеском оружии!» Как события развивались дальше — известно.

Существует и иная версия отправки мечей в лагерь короля Ягелло: видя, что великий магистр колеблется, орденский маршал Фридрих фон Валленрод самостоятельно, без ведома Ульриха фон Юнингена, распорядился отослать к полякам двух герольдов с мечами, рассчитывая тем самым спровоцировать короля на боевые действия. Дело в том, что к тому времени крестоносцы, построенные в боевой порядок, уже несколько часов — на жаре, в конном строю — ожидали начала сражения, в то время как Ягелло во главе польского рыцарства остановился на берегу озера Любень, поджидая далеко отставшую пехоту и обозы. Эту задержку ряд историков впоследствии истолковали в пользу короля: якобы он до последней минуты ждал от крестоносцев предложения мира, но присланные мечи окончательно перечеркнули его надежду. Оставалось одно — идти в бой…

Как бы то ни было, Грюнвальдские мечи, отправленные после битвы в коронную сокровищницу в Кракове, на долгие годы стали историческими реликвиями, живой памятью о великой битве. «Упомянутые два меча, дерзостно посланные крестоносцами в помощь польскому королю, хранятся и по сей день в королевской сокровищнице в Кракове, служа всегда новым и неувядающим напоминанием на будущее время о дерзости и поражении одной стороны и о смирении и торжестве другой», — пишет Длугош.

На протяжении трех веков без Грюнвальдских мечей не обходилась ни одна церемония коронации. Только в 1733 году случился казус: на польский престол объявились сразу два претендента — Станислав Лещинский и саксонский курфюрст Август III Сильный. Сторонники Лещинского похитили мечи, а также другие коронационные регалии и вывезли их в Ясногорский монастырь в Ченстохове. В итоге для коронации Августа III, состоявшейся в 1734 году, пришлось срочно изготовить пару других мечей (ныне эти мечи хранятся в сокровищнице саксонских королей в Дрездене).

В краковской сокровищнице Грюнвальдские мечи оставались до 1795 года. В том году в ночь с 3 на 4 октября сокровищница была разграблена прусскими солдатами. Польские коронационные регалии были вывезены в Берлин и в 1811 году по распоряжению короля Фридриха Вильгельма III уничтожены.

Судьба Грюнвальдских мечей, однако, была иной. Прусские солдаты, очевидно, не зная их истории и не осознавая их значения, не тронули их. Этим сумел воспользоваться Тадеуш Чацкий — известный деятель польской культуры той поры. С согласия австрийского императора Франца II Габсбурга он вывез мечи из Кратова и передал их в частное собрание князей Чарторыйских. Как показали дальнейшие события, этот ход, хотя и предпринятый из благих побуждений, оказался ошибочным: если бы мечи остались в краковском хранилище, то они, по-видимому, благополучно пережили бы времена австрийского владычества. Габсбурги совершенно не интересовались краковской сокровищницей (к тому же уже разграбленной) и не проявляли никакого внимания к тому, что в ней находилось. Покинув же стены Вавельского замка, мечи оказались игрушками в руках случая…

В 1830 году, после поражения Ноябрьского восстания, частный музей в Пулавах, основанный в 1796 году княгиней Изабеллой Чарторыйской, был ликвидирован. Часть его экспонатов была вывезена за границу, другая часть рассредоточена и спрятана в тайниках или передана на хранение надежным людям. Таким образом ряд предметов оказался в руках приходского священника Юзефа Добржинского, настоятеля храма в селении Влостовицы (Влостово). Очевидно, в числе этих предметов были и Грюнвальдские мечи.

В 1848 году в доме священника появились русские жандармы. Они реквизировали часть хранившихся там предметов, в том числе старые шведские и турецкие знамена. Однако мечи «всплыли» из небытия только в мае 1853 года. После смерти священника Добржинского во Влостовицы приехал некто Яшунский, представитель частного музея князя Андрея Замойского, который, как наследник, имел право претендовать на оставшееся имущество музея Чарторыйских. Однако местный войт (староста) наотрез отказался отдать старые книги, которые, по его словам, могли представлять собой неблагонадежную литературу, и «древнее оружие», которое он считал нелегальным. Таким образом, Грюнвальдские мечи, попавшие в список «нелегального оружия», вместо того чтобы попасть в музей, были вывезены в отдел жандармерии в Люблин, а оттуда — в штаб русского военного гарнизона в Замостье. Здесь их следы окончательно теряются.

Память об этих исторических реликвиях не умирала никогда. В годы Второй мировой войны Грюнвальдские мечи, хотя и исчезнувшие, стали символом борьбы с германизмом. В 1943 году польские партизаны из Народной армии (Армия людова) учредили орден под названием «Крест Грюнвальда», которым награждались бойцы и подпольщики, а позднее — солдаты и офицеры Войска польского и иностранные граждане, отличившиеся в боях с немецкими оккупантами за свободу и независимость Польши. Этот орден (отмененный в 1992 году) имел три степени отличия, но кресты всех трех степеней имели на лицевой стороне знака, в самом центре, щит с изображением Грюнвальдских мечей, обращенных остриями вниз.

Сегодня в собрании музея Чарторыйских в Кракове имеется меч XV века, который, как считается, происходит с поля Грюнвальдского сражения. Одно время предполагалось, что это один из двух овеянных легендами Грюнвальдских мечей, однако сегодня это со всей определенностью исключено. Можно предположить, что Грюнвальдские мечи — вместе или порознь — до сих пор хранятся в запасниках какого-либо из российских музеев с пометкой «Мечи западноевропейские рыцарские, XV в. Происхождение неизвестно». По мнению специалистов, выявить эти мечи и доказать их аутентичность практически невозможно, поскольку в XIX веке музейные экспонаты не документировались и тот факт, что они происходят из собрания Чарторыйских, нигде не мог быть отмечен; кроме того, за прошедшие десятилетия оружие не раз могло сменить владельцев. Так что, вероятнее всего, следует считать, что Грюнвальдские мечи пропали навсегда.

источник