Я, Сеселкин Дмитрий Кузьмич, родился 7 ноября 1924 года в городе Пензе. Молодые годы свои провел в городе Давлеканово (Башкирия). В этом городе издавна жили немцы, может быть, еще со времени Екатерины II, которая разрешила им здесь поселиться и возделывать пустующие земли. Держались они обособленно, и хотя большинство из них хорошо знали русский язык, между собой говорили только понемецки. Еще бегая с голым пузом по пыльным улицам, я уже знал с добрый десяток немецких слов. Были у меня среди немецкой детворы и дружки-приятели.
Отец у меня был человеком, уважаемым в городе - мастером хлебопечения. В школе я не гонялся за пятерками по-немецкому. Они посыпались на меня сами, как будто только и ждали этого момента целых двенадцать лет. Так же легко давалась и физкультура. Ловкий и сильный, я давно обратил на себя внимание «физкультурника». Я записался в секцию бокса. Теперь все свое свободное время проводил в спортивном зале. Наконец, настало время серьезных соревнований... Впереди, несомненно, была Москва, столица, новые встречи - новые победы! До войны окончил в 1941 году школу. И вдруг безотказное время вселенским хрустом переломилось и понесло всех в неизвестном направлении. Война!
Узнал о начале войны, когда мне было всего семнадцать лет. Я отправился прямиком в военкомат, но военком отклонил мое заявление уйти добровольцем на фронт. По ходатайству горкома комсомола г. Давлеканово я был призван в ряды Красной Армии. Учли, что я был мастером спорта по боксу и хорошо знал немецкий язык. По спецнабору меня направили в танковую школу. Занимались мы по двенадцать часов в сутки, потому что, помимо наших танков, изучали еще и вражескую технику. Там я научился водить немецкие танки T-III, мотоциклы «цундап» и бронетранспортеры различных марок.
По окончании школы я получил удостоверение механика-водителя 3 класса. На другой день после выпуска в школу прибыл майор из разведуправления. Он отобрал шесть человек, включая меня, и увез нас в тульские леса (г. Козельск), где размещались краткосрочные курсы разведчиков при спецразведшколе разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии. Учили нас там капитально. Были среди преподавателей и немецкие антифашисты. Коммунисты и даже бывшие офицеры вермахта учили всему, что необходимо знать разведчику.
ПЕРВЫЕ ПОТЕРИ Там, куда мы прибыли на первый бой, оборону держала какая-то пехотная часть. Так как противотанковое ружье мы еще не проходили, нас всех сделали вторыми номерами. На всю жизнь запомнил я своего первого номера. Это был пожилой, лет под сорок, солдат в обгоревшей короткой шинели. Звали его дядя Костя. Пока готовились к бою, он, не спеша, словно на занятиях, объяснил мне, как устроено ПТР и как из него стреляют. «И вот еще что... будешь наводить на цель, мушку опусти на миллиметр ниже», - предупредил он. Оказалось, что оружейные мастера до сих пор не удосужились выверить мушку, поврежденную при артналете. «А как же ты, дядя Костя, стреляешь?» - удивленно спросил я. «Так вот и стреляю, беру на миллиметр ниже». - «Ну, ты даешь, дядя Костя! И много ты с такой мушкой танков подбил?». «Сколько надо, столько и подбил», - угадав насмешку, огрызнулся бронебойщик.
Когда показались неприятельские танки, я, выглядывая из укрытия, стал их считать, но вскоре сбился со счета; они двигались огромным бронированным стадом, загораживая друг друга, «Большинство T-III, я на них...» Я вовремя проглотил. Еще мгновение, и я бы проговорился, разгласил то, что должен был держать в строжайшей тайне: учебу на спецкурсах. Даже пэттеровцам, с которыми лежали в паре у бронебоек, будущие разведчики не имели права говорить это. Для всех мы были обыкновенные курсанты обыкновенной танковой школы, готовящей механиков-водителей. Дальше я попросил уже без всяких обьяснений: «Ты потом дашь мне стрельнуть?» - «Доживи сначала до «потом», - отозвался солдат, - А потом проси...» И тут почти одновременно заговорили танковые пушки и пулеметы и застучали противотанковые ружья. Зачадил первый вражеский танк. Умолкла первая бронебойка, намытая снарядом. Я четко выполнял свои несложные обязанности второго номера.
Между мной и дядей Костей неожиданно для обоих установилось полное взаимопонимание. Вскоре мы отметили и свой первый удачный выстрел: пуля угодила прямо в бензобак, и из него широким огненным кустом вырвалось пламя... Из танка, который шел чуть правее, резанули по их ячейке пулеметной очередью. Когда я поднял голову, увидел неподвижно лежащего дядю Костю. Пуля попала старому солдату в глаз и снесла ползатылка. Танк, обстрелявший нас, сейчас шел прямо на меня. Схватил ПТР и торопливо спустил курок. Мимо!.. Вражеская машина угрожающе надвигалась. Я выстрелил еще раз и снова промазал. Теперь меня от танка отделяли какие-нибудь пятьдесят метров. Стало страшно: неужели конец? И тут я вспомнил, чему нас учили на курсах: ни при каких обстоятельствах не терять хладнокровия! И только подумал так, как вспомнил наставление дядя Кости. Чуть опустил мушку - и выстрелил. Больно ударило в плечо. А танк все полз. И вдруг метрах в десяти он стал разворачиваться на месте. Что это с ним? И тут я увидал, что с танка быстро разматывается гусеница. От радости, что остался жив и что, к тому же, подбил бронированное чудовище, я чуть не заплакал.
Через несколько минут ко мне подполз незнакомый лейтенант и спросил фамилию. Я сказал. « Молодец, не растерялся!» - похвалил тот и, достав замерзшими руками карандаш и блокнот, добавил: «Подожди запишу... Сеселкин Дмитрий Кузьмич... Какой взвод?» - «Пятая команда», - ответил я. Больше ничего я не имел права говорить о себе. А на другой день построили всех оставшихся в живых курсантов и ПТРовцев. И какой-то капитан из пехоты вышел на середину и выкрикнул: «Сеселкин, пятая команда, выйти из строя!». Я сделал несколько шагов вперед: «За то, что товарищ Сеселкин Дмитрий Кузьмич подбил фашистский танк, командование награждает его боевой медалью “За отвагу”». Другие курсанты тоже получили медали. Немцы понесли большие потери в танках и пехоте. Но и наших полегло немало. Только из моей команды погибло двое. Потом кому-то за это здорово влетело. Так, во всяком случае, поговаривали...
ПЕРВАЯ РАЗВЕДКА
Стоял август сорок второго. На истерзанную, всю в воронках, окопах и следах гусениц, землю опускался теплый летний вечер. Разведгруппа, которую возглавил старший лейтенант Пантелеев, состояла из восьми человек. Кроме меня и самого Пантелеева, в нее входили мой близкий друг Сергей Жарков, Иван Просяной, Юрий Белоглазов, Костя Вовченко, Кумбеев (у него было какое-то заковыристое казахское имя, которое никто не мог выговорить. Потому и звали парня на русский манер - Сашей). Восьмым был сапер, весь увешанный металлом. Помимо личного оружия - автомата с запасными дисками и пистолета, он тащил на себе гранаты, миноискатель, саперную лопатку, кусачки, ножницы и другой необходимый инструмент. Похоже, он не в первый раз сопровождал разведчиков. Ничто на нем не брякало, не звенело. Чтобы заставить молчать столько железа, надо было заранее все предусмотреть и рассчитать.
Тогда наиболее сильное впечатление произвел на меня Саша Кумбеев. Прибыл он в разведку с чехлом за спиной, в котором аккуратно были уложены десять длинных сверкавших ножей. «Ты, браток, часом не ошибся адресом? - поинтересовался Серж. - Кухня вон, в лесочке! Там одного повара не хватает». А тот на это засмеялся: «А ну, кто из вас посмелее, становись к стене, буду ножичками обкалывать». Один вышел, встал. « Только, чур, не шевелиться! А то худо будет!» - предупредил новенький. Ну, этот, что первым вызвался, струхнул малость: « Да ну тебя! Ищи себе дураков в другом месте!». И отказался быть живой мишенью. Тогда встал Юра Белоглазов из Новосибирска. Так Саша его со всех сторон ножами обколол, нигде не оцарапал. Оказалось, что Саша Кумбеев до войны был циркачом, по всей стране выступал с этим опасным и эффектным номером. Конечно, в разведку направили его неслучайно: мог без шума, с расстояния, снять любого часового.
Правда, прибегали к его эстрадному искусству не часто. Разведчиков больше интересовали живые фрицы, а не покойники. Всем Саша был хорош, только вспыльчивый очень. Чуть что не так, и уже глазами сверкает. И в бою тоже злее его не было. Приходилось придерживать. Зато, когда выдавались свободные минуты, охотно дурачился и показывал разные фокусы. Погиб он где-то на Правобережной Украине. Но это случится потом. А тогда, когда мы шли в свою первую разведку, о Кумбееве знали лишь, что он бывший циркач и ловко бросает ножи. Перед разведгруппой подполковником Лобановым была поставлена задача - добыть «языка», желательно из штабных офицеров, на худой конец - из интендантов или связистов, также неплохо информированных.
Внимательно выслушав последние напутствия и указания подполковника Лобанова, мы двинулись к «ЗИСу», который должен был доставить нас к переднему краю. Командир встал на подножку, подождал, пока ребята заберутся в кузов. «Все сели?» - спросил он. «Все, кроме Димчи, - ответил Серж. - Он только рассаживается». Тихо засмеялись. Машина тронулась. Пока ехали, незаметно стемнело. Остановились в полукилометре от передовой. Дальше пошли пешком. Небо то и дело освещали ракеты. Где-то лениво переругивались автоматы. Изредка в их перебранку вклинивался пулемет. Место перехода линии фронта было определено заранее. Там не раз побывали подполковник Лобанов и старший лейтенант Пантелеев. Они досконально изучили систему огня противника, знали расположение наблюдательных пунктов и минных полей. Вот и передний край. Окрик часового: «Стой! Кто идет?». Старший лейтенант Пантелеев назвал пароль. В ответ прозвучал отзыв. Нас уже поджидали саперы стрелковой части, полковые разведчики - их помощь была крайне нужна: они знали здесь каждый бугорок и кустик. «Пора!» - сказал старший лейтенант Пантелеев.
Не больше четверти часа потребовалось саперам, чтобы проделать проход в проволочных заграждениях. Выходило у них все мастерски: пока один держал проволоку, другой ее перекусывал. Затем концы осторожно разводились в стороны. Дыра получалась небольшая и аккуратная - только чтобы пролезть одному человеку и нигде не зацепиться за колючки. Первыми по-пластунски поползли и исчезли в ночной мгле Серж и Юрка Белоглазов. Оба отличались исключительно острым слухом и зрением. Потому их и назначили в головной дозор. Один за другим мы просачивались в расположение противника. Я замыкал восьмерку. Я подал знак саперам, чтобы они заделали проход и тихо уходили. Первые полкилометра продвигались уверенно. Разбуди ночью - могли бы, не задумываясь, показать, где расположены огневые точки и боевое охранение противника. А вот дальше простиралась неизвестность. Командир разведгруппы пустил вперед сапера с миноискателем. Теперь он шел вместе с дозорными. Правее траншей находилась роща, которая, как рассчитывали разведчики, на первых порах надежно укроет их. Но тут Серж подал сигнал: замереть и никаких движений! Каждый застыл на своем месте.
В небо взмыла яркая ракета, широко освещая местность. За ней пошли вверх вторая, третья... Совсем близко застучал пулемет. В недолговечных паузах между ракетами разведчики бесшумно ползли к лесу. Но вряд ли бы им удалось незаметно уйти из опасной зоны, если бы не артиллеристы, которые открыли огонь по пулеметной точке и загнали всех немцев в укрытия, отвлекли на себя внимание. Пока разведгруппа добиралась до рощи, сердце у меня прямо готово было выпрыгнуть из груди. Меня охватил страх. Правда, не столько за себя, как было в том памятном поединке с танком, сколько за исход первой в жизни разведки в тыл противника. Мысли же о возможной смерти, ранении и даже плене я прогонял, как расслабляющие и недостойные разведчика. Убедившись, что поблизости в роще нет немцев, позволили себе короткую передышку. Старший лейтенант Пантелеев еще раз напомнил всем пароль и отзыв при возвращении. Затем, уточнив задачу, приказал: « Жарков, Кумбеев и Сеселкин, пойдете в дозоре. Будем идти за вами примерно в трехстах метрах. Ясно?» - «Ясно !» - ответил я. «Подъем» - тихо скомандовал старший лейтенант.
Мы поднялись и, пропустив вперед дозор, через некоторое время двинулись следом. Первым в дозоре шел глазастый Серж, он-то и разглядел тянувшийся по траве кабель. «Димча, доложи командиру!» - сказал он мне. Такую возможность упускать было нельзя, и старший лейтенант Пантелеев приказал радисту Вовченко подключиться к вражеской связи. Выставив дозоры, приступили к подслушиванию. Иногда Вовченко передавал трубку мне, так как я лучше других разбирался в немецкой разговорной речи. Это была линия, связывающая командный пункт полка с батальонами. Больше всего старшего лейтенанта беспокоило, не заметили ли чего немцы? Ясно, что их что-то встревожило, иначе от чего бы они стали пускать ракеты и строчить из пулемета. Целый час мы потратили на то, чтобы из редких разговоров выудить какие-нибудь сведения, представляющие для нас интерес, например, приказ командира немецкого полка усилить посты и выдвинуть еще немного вперед боевое охранение.
Неужели что-нибудь заметили? Но в этом случае уже вовсю шли бы поиски. Как бы то ни было, пора сматываться. Ночь сберегала нас, как мать родная. ( Сравнение ночи с матерью пришло в голову Сержу, который нет-нет, да и изрекал что-нибудь веселенькое.) Пройдя километров десять - двенадцать, мы повернули в сторону деревни Сорокино. К пяти часам утра отмахали оставшиеся километры. Старший лейтенант Пантелеев навел место для засады. Это был перекресток двух дорог. Однако занимался рассвет, и нам ничего не оставалось, как перенести операцию на следующую ночь. Неподалеку мы обнаружили овраг, весь поросший камышом и кустарником. По дну протекал ручеек. Отсюда можно было незаметно наблюдать за дорогой и в считанные секунды добраться до перекрестка. Шлях проходил от нас в каких-нибудь двухстах метрах, и отчетливо, невооруженным глазом, были видны опознавательные знаки частей и номера машин. Нескончаемым потоком шла боевая немецкая техника: танки, самоходки, тягачи с орудиями, бронетранспортеры, грузовики с пехотой и боеприпасами. Все подсчитывалось, записывалось, анализировалось.
Вскоре стало ясно, что немцы перебрасывают свежую танковую дивизию СС. Осталось узнать - какую? Ответ на это вопрос мог дать только «язык». Были минуты, когда жизнь наша висела на волоске. Дважды к нам в овраг спускались и набирали воду в термосы немецкие солдаты. Во второй раз нашу группу отделяло от них всего несколько шагов. Немцы смеялись, разговаривали, шутили, и я понимал почти каждое слово. Обыкновенный разговор обыкновенных людей. Глядя на них, было трудно поверить, что эти простые веселые парни в помятых черных комбинезонах по приказу командиров или своей волей могут быть хуже зверей. Могут убивать, насиловать, грабить... Днем прошли основные части, и к вечеру потянулись обозы. Но и их вскоре не стало. Изредка проходили машины, проезжали подводы. Когда немножко стемнело, разведчики короткими перебежками вернулись к перекрестку. Там залегли по обе стороны шляха. Каждый знал, что должен делать! Пролежав целый день в овраге, мы имели достаточно времени, чтобы основательно обдумать различные варианты. С дороги разведчиков не было видно: кусты и маскировочные халаты хорошо скрывали человеческие фигуры. Вот прошел, густо обдав пылью, огромный «Бюссинг» с панцер-гренадерами.
Потом спустя десять минут проскочило несколько мотоциклов, по три вооруженных гитлеровца на каждом. Проехали два тягача с орудиями. Снова наступил долгий перерыв. И вдруг все услыхали неторопливый цокот копыт, скрип колес и невнятную немецкую речь. Старший лейтенант Пантелеев подал команду: приготовиться! Вскоре показалась подвода, запряженная здоровым битюгом. На ней восседали три подвыпивших фашиста. Один явно был каким-то начальником. Командир разведгруппы поднял автомат и скрестил над головой руки. Это означало: стрельбу не открывать, брать живыми! Когда подвода поравнялась с засадой, разведчики одновременно бросились на немцев. Ближе других ко мне и Сержу был старший из гитлеровцев. Когда его стащили на землю, по погонам увидели, что это унтер-офицер интендантской службы. Не успел он ойкнуть, как ему в рот загнали кляп, а самого «спеленали». Он испуганно вращал глазами. Два немца, что сидели впереди, попробовали оказать сопротивление. Один из них даже вырвался и заорал. Блеснули ножи, и оба навеки угомонились.
Схватка продолжалась самое большее две-три минуты. У убитых вывернули карманы, забрали документы и оружие. Надо было поторапливаться, вдали темноту уже бороздили огни фар. Прежде всего следовало уничтожить следы схватки. Бросив убитых и «языка» на подводу, внимательно осмотрели дорогу и обочины: не наследили ли где? Быстро, почти вслепую, замели места, где натекла вражеская кровь, натоптали сапогами. Конечно, при внимательном осмотре, да еще утром, все это обнаружится, но к тому времени мы, надо думать, будем уже далеко.
Радист Вовченко сел за вожжи и тронул коня, хладнокровно взиравшего на уничтожение своих прежних хозяев. Мы двинулись пешком за подводой. Через полчаса свернули с дороги и углубились в первый же лес. Там выпрягли битюга и прогнали его в чащу, подводу же с убитыми забросали ветками. Старший лейтенант Пантелеев принял решение выходить к своим по ближайшему - второму - варианту. Когда до линии фронта оставалось не больше двух - трех километров, вдруг почуяли сильный запах синтетического бензина. Где-то поблизости стояли немецкие танки.
Решили обойти это место стороной. Как всегда, двигались осторожно, выслав вперед дозор. В него опять попали два друга - я и Серж. О том, что до переднего края уже рукой подать, можно было судить по близкой пальбе. Пахло дымом и пороховой гарью. Шагавший впереди Серж вдруг остановился. Я тихо подошел к нему. «Здесь где-то должна быть землянка, - шепнул Жарков, - зови командира». Когда старший лейтенант Пантелеев подошел, Серж доложил ему о своих опасениях: «Как бы, товарищ старший лейтенант, не заскочить к ним в гости... на чашечку кофе! Вон как благоухает!» - «Сейчас проверим, - сказал командир разведгруппы и достал карту. - Накройте кто-нибудь плащ-палаткой!» Его аккуратно накрыли, и он долго, подсвечивая себе фонариком, изучал карту.
Наконец определил место, где они находились. «Вон там должен протекать ручей, - показал он и добавил, складывая карту. - Мы вышли правильно. Где-то здесь - Серж прав - должен быть блиндаж». «Димча, - обратился он ко мне, - проверь левую сторону, а ты, Серж, правую.» Осмотрев все вокруг и не обнаружив блиндажа, я повернул обратно. Жарков уже был там. Все стояли кучкой. Тут же под охраной Кумбеева нервно переминался с ноги на ногу «язык». Понимая, что в предстоящем броске он будет находиться между двух огней, пленный бросал на всех злобный взгляд и возбужденно вертел головой. Чтобы привести его в чувство, Кумбеев поднял ему подбородок. Это было прямое предупреждение о том, что его ни на минуту не выпустят из виду и что при первой попытке удрать он получит свою порцию свинца.
Старший лейтенант обрадовался, увидев Димчу: « А я уже хотел посылать за тобой. Блиндаж тут, в двухстах метрах. Давайте сходите вдвоем еще раз, проверьте, может, там никого нет, раз не видно часового...» Осторожно ступая, я и Серж двинулись к блиндажу. По дороге разошлись, чтобы потом зайти с двух сторон. Когда мы уже были метрах в десяти-пятнадцати от блиндажа, раздался окрик: «Хальт!». Серж назвал пароль, который сообщил пленный. Часовой полоснул на голос очередь из шмайсера. Раненный в бедро и руку, Жарков упал и, прижимая к себе автомат, покатился по земле в сторону, отвлекая внимание от меня. Немец снова отстучал короткую очередь. Тогда я, заходивший справа, ударил из автомата по вспышкам. Часовой упал и больше не поднимался. На выстрелы из блиндажа выскочил перепуганный немец. За ним еще один. Обоих срезали очередями подоспевшие разведчики. Тех же, кто оставался в блиндаже, забросали гранатами. И тут ожил лес: послышались крики, слова команд, беспорядочная стрельба.
Надо было быстро уходить. Двое несли на руках раненного Сержа, двое едва не волочили по земле «языка», который вдруг стал проявлять строптивость. Отстреливаясь, все двигались к ручью, за которым начинались проволочные заграждения. Старший лейтенант Пантелеев пустил в сторону выхода группы две красные ракеты. Теперь наши знали, где собирались выходить разведчики. Десятки огненных трасс секли воздух. Если бы не ночь и не старый лес, своими толстыми стволами преграждавший путь многим пулям, наверно, мало кто из нас остался бы в живых. Чтобы дать возможность группе захвата с пленным унтером и раненным Сержем оторваться от преследования, группа обеспечения, состоявшая из старшего лейтенанта Пантелеева и меня, прикрывала товарищей огнем.
Мы то прижимали короткими очередями к земле наседавших гитлеровцев, то кидали гранаты. А остальные продолжали отходить. Вот и долгожданный ручей. И на этот раз бойцам здорово повезло. Они вышли именно в том месте проволочных заграждений, где была порвана колючка. Когда они, обдирая руки в кровь и разрывая одежду, преодолели остатки проволочных заграждений, по противнику открыла огонь наша артиллерия. Она била по заранее засеченным целям и огневым точкам. Особенно у нас поднялось настроение, когда на выручку бросились, отсекая гитлеровцев длинными и короткими очередями, автоматчики. Разведгруппа вышла прямо на мотострелковую бригаду. Задание было выполнено...
Награжден:
• 3 медали «За отвагу»;
• 2 ордена Красного Знамени;
• 2 ордена Отечественной войны I степени;
• 2 ордена Красной Звезды;
• другие медали.
Был тяжело ранен под Прагой в1945, когда обгорел в танке, из экипажа которого мне удалось уцелеть одному. Был вначале отправлен на лечение в госпиталь в Берлине, а затем в Москву. Окончательную госпитализацию проходил в Челябинске. Период лечения продолжался 2,5 года. Старший брат генерал-майор Сеселкин Виктор Кузьмич и младший брат рядовой Сеселкин Александр Кузьмич погибли в битве на Курской дуге (1943).
Декабрь 2002 г.
РАЗВЕДЧИК, Сеселкин Дмитрий Кузьмич, «От солдата до генерала», том 3
