Поздней весной, в одном шумном столичном городе, по бульвару, глядя в темноту расступающихся улиц, неспешно катился трамвайчик.
Последние годы, он то и дело заглядывал внутрь себя и всё чаще ощущал гулкую пустоту.
-Почемут чем ярче свет внутри меня, тем пустота громче?- думал грустно трамвайчик.
Он все ещё помнил как родился и пошёл самостоятельно. В тот год у него забрали лошадок и перестали называть детским именем "конка". Малыш тронулся в свою самостоятельность несмелыми шажками. Неспешно, боясь расплескать замирающих от восторга барышень, храбрящихся юношей и смеющихся сорванцов которые со свистом и улюлюканьем цеплялись за его нескладные бока, будто гроздья июльского винограда.
День за днём, год за годом, трамвайчик возил души и судьбы, порой навстречу друг другу, порой навсегда прочь.
Он любил прислушиваться к голосам. Какие они разные! Вот смех стайки девчонок, ворчание бабули, гомон пионеров. А вот тихий плач молодой женщины и её невидящий взгляд в вечернюю темноту Садового кольца за окном.
Трамвайчик не раз видел такую печаль и тогда, приглушая свет внутри себя, он показывал проступающую вдруг за стеклом красоту сумерек. Мягко ли падающий снег, капли летнего дождя, золото осенней листвы - не важно. Главное, что такие израненные сердца больше не видят своих отражений, а видят мир, который им может подарить исцеление.
День за днём, год за годом, трамвайчик незаметно врачевал своих пассажиров. Прислушиваясь, он выбирал нужное. Прибавлял ходу, следуя ритму трепещущего сердца того юного морячка, что торопится на первое свидание.
Замедлялся покачиваясь, когда спустя десятилетия узнавал в старике юного морячка, а из его слепых глаз катилось соленое море.
Поколение сменялось поколением. Трамвайчик горестно наблюдал, как вчерашний сорванец, сегодня, седой как лунь, прихрамывая, выбирался на своей остановке и однажды больше никогда не приходил.
Его и самого меняли. В отражении витрин и остановок замечал как его кроткий взор дельфиненка, сменился хищным разрезом глаз неведомой птицы.
Как уютный, багряный окрас стал бело-голубым и глянцевым.
- Наверное я расту, - размышлял трамвайчик, - как мои пассажиры.
Дальше этой мысли он предпочитал не думать. Боялся, что однажды, как и тот, ещё вчерашний сорванец, вдруг незаметно поседеет, согнется и больше никогда не проедет мимо любимой остановки у старой липы.
Но с годами трамвайчик чувствовал себя всё сильнее, увереннее и быстрее.
И ненужнее.
И пусть свет внутри был ярче, чем годы назад, только смеха, неспешного гула голосов и даже грустных глаз молодых барышень, становилось всё меньше и меньше.
Он не знал куда уходили навсегда его пассажиры и не знал куда уйдет однажды сам. Он просто шел своим путём, собирая случайно забредшие души и сердца в свои мягкие, невидимые объятия.
В тот день трамвайчик неслышно и ловко скользил по улицам.
Ярким светом пустого нутра он был словно маяк в штормящем океане наступающей московской ночи.
Они пришли на этот свет маяка. С разницей в одну остановку.
Пустой вагон и двое незнакомцев, что порознь смотрят в разные окна.
Трамвайчик привычно прислушался к своим случайным попутчикам и вдруг споткнулся, в недоумении замедлив ход.
Два незнакомых сердца бились как одно, слагая пока неслышную друг другу мелодию. Мелодию невысказанных мечтаний, стремлений и надежд, побега от одиночества в толпе.
Прибавляя ход, трамвайчик скользил мимо всех остановок, удовлетворённо наблюдая за их, вдруг ставшим тревожным, переглядыванием. За первыми, осторожными фразами друг к другу..
Трамвайчик не останавливаясь летел однажды и навсегда предназначенным путём, до тех пор, пока на конечной, у старого парка, не распахнул этим двоим двери в их новую жизнь..
