Серия «Идёт коза рогатая»

— Колядование, — протянул Данил. — Точно. Тут до сих пор колядуют? Вот об этом обряде я как-то совсем позабыл. В городе такого нет.

Он вспомнил, как в детстве наряжался в вывернутые мехом наружу одежды, прятал лицо под жуткой звериной маской или просто мазал сажей и с шумной толпой таких же ряженых ходил от двери к двери, требуя подарков.

— Ну, у вас много чего нет, йод-водород, — усмехнулся старик. — Забыли обычаи предков, так сказать. Да и тут… Эх… Сегодня вот Щедрый вечер, к примеру, значит щедрование, а всё одно колядованием называют. Хоть разница и невелика, йод-водород, но она есть.

Уазик остановился у больших металлических ворот. Сквозь приоткрытые решетчатые створки кривились голыми сучьями заснеженные деревья.

— Парк, — объявил Степаныч. — Пройдёшься?

— Даже не знаю, — Токарев с сомнением посмотрел на бугрящиеся сугробами нечищенные аллеи. — Вы пойдёте?

— Не. Чего я там не видел? Ты сходи, прогуляйся, а я тут покурю пока.

Данил неохотно выбрался наружу и, протиснувшись между примёрзшими створками, двинулся вглубь по заснеженной дорожке. На что тут смотреть, он особо не понимал, но из чувства благодарности к тратящему на него время старику решил всё же прогуляться до пруда и быстро вернуться.

Дорогу к водоёму Данил вспомнил сразу, не пришлось плутать по извилистым тропинкам. Он уверенно направился в нужную сторону. Снег хрустел под ногами, мороз покалывал щёки, облачка пара изо рта сдувало порывистым ветром. Что-то зашевелилось в памяти. Мама любила гулять в этом парке. Они часто ходили сюда всей семьёй…

— Мам, а куда папа пошёл? — Данька тычет пальцем в направлении невысокой постройки, расположенной на островке посреди пруда. — Что это за сарай?

— Сам ты сарай, балда, — мать отвешивает ему шутливый подзатыльник. — Это часовня.

— Там часы чинят?

— Нет. Там молятся.

— Зачем?

— В основном чего-то просят у Бога.

— Что просят?

— Не знаю. Здоровья, защиты… по-разному…

— А ты тоже просишь?

— Нет.

— Почему?

— Мне туда нельзя.

— Почему нельзя?

— Меня не пускают.

— Кто? Бог?

— Да.

— А папе можно? А мне?

— Папе можно, а тебе пока рано. Подрастёшь и сам решишь, нужно тебе туда или нет.

Воспоминание мелькнуло и растаяло. Данил подошёл к кромке замёрзшего пруда. Деревянный мостик, ведущий к часовне, был разрушен, лишь почерневшие чурбаки подгнивших опор возвышались над обледеневшей поверхностью. Однако сама часовня была цела. По крайней мере, с берега выглядела такой. Переминаясь с ноги на ногу, он задумчиво смотрел на неказистое строение. В конце концов, почему бы и нет?

— Ну вот, я подрос, мам, — прошептал он, ступая на лёд. — Кажется, мне туда всё-таки нужно.

Вначале осторожно, но с каждым шагом всё смелее Токарев двинулся к островку. Преодолев уже половину пути, он почувствовал, что лёд под ногами мягко просел. Испуганно глянув вниз, увидел, как в продавленных ногами углублениях скапливается вода. Дёрнулся назад, но было поздно. Ледяная поверхность вокруг него прогнулась, с тихим шорохом развалилась на мелкие куски, и, не успев даже вскрикнуть, Данил провалился. От избытка адреналина он сначала совсем не ощутил холода. Одежда мгновенно промокла, потяжелела, потянула вниз. Он барахтался, то и дело уходя под воду с головой, выныривал, хватался руками за обламывающийся хрупкий лёд. Силы стремительно покидали деревенеющее тело.

Что-то крепко ухватило его за воротник, дёрнуло вверх, поволокло по бугристым неровностям к берегу. Токарев лишь беспомощно пялился на висящий над головой солнечный диск сквозь клубы пара, валящего изо рта. Наконец, движение прекратилось.

— Живой? — приглушённый голос пробился, словно через напиханную в уши вату. — Ты чего туда полез?

— На час…

Токарев закашлялся. Перевалившись на бок, сплюнул подступившую к горлу жидкость.

— На часовню хотел посмотреть.

— Какую часовню? Её снесли давно.

Разлепив покрывшиеся инеем ресницы, Данил взглянул на расплывающееся лицо своего спасителя. Застонал и закрыл глаза. Он точно сошёл с ума. Почему он постоянно видит то, чего быть не может? Заслоняя солнце, над ним нависала недовольная физиономия Санька. Школьный приятель совсем не изменился за эти годы.

— Эй! — болезненная пощёчина заставила снова открыть глаза. — Не отключайся!

Какой-то незнакомый мужик обеспокоенно тряс его за плечи. Нет никакого Санька. Снова мерещится всякое. Данил всмотрелся в покрытое недельной щетиной лицо. Несомненно, чем-то этот человек был похож на его старого друга. Повзрослевший, огрубевший, опухший от частого употребления алкоголя, это всё же мог быть Санёк.

— Спасибо, — прохрипел Токарев.

— Сочтёмся, — буркнул мужик. — Идти можешь?

Данил кивнул.

— Надо тебя в тепло срочно. Живёшь далеко?

— Там у входа уазик жёлтый стоять должен. Можно доехать.

— Хорошо. Тогда пошли скорее, пока совсем не застыл.

Мужик помог ему подняться, закинул руку Токарева себе на плечо и, придерживая за талию, повёл к выходу. Путь из парка стёрся из памяти, как и поездка до дома. Всё было как в тумане. Данил помнил, как его передали в руки причитающей тётке, как растирали резко пахнущей жидкостью, укутывали в тёплое одеяло, вливали в рот горячий бульон. В какой-то момент сознание просто отказалось держаться за эту реальность, и Токарев скользнул в тёплую тьму небытия.

— Пап, расскажи сказку.

Горчичники жгут грудь, во рту стоит тошнотворный привкус кипячёного молока с медвежьим жиром, мохнатая шаль, туго обёрнутая вокруг шеи, раздражающе колет подбородок. Даньке кажется, что лучше уж умереть, чем так лечиться от простуды. Пытку ингаляцией горячим картофельным паром он уже, слава Богу, пережил и теперь обливается потом под несколькими одеялами.

— Дань, ну какие сказки? — отец притворяется возмущённым. — Ты ведь уже взрослый. Целый первоклассник, не детсадовец какой-нибудь.

— Ну, паааа… — канючит Данька, страдальчески скорчив лицо.

— Ладно, — сдаётся тот наконец. — Какую?

— Страшную.

— Хорошо, слушай. Давным-давно в далёких тёплых краях жил один народ. И был у них обычай – раз в год праздновать «Йом-Кипур», а по-нашему «Судный день». Выбирали они, значит, двух похожих друг на друга коз или козлов и кидали жребий. Одного из этих животных на праздник жрец прилюдно приносил в жертву. Другого тоже ждала смерть, но сначала присутствующие касались его руками, передавая все свои грехи, накопленные за год. После чего козла прогоняли в пустыню, обрекая на мучительную гибель. Однажды одна из таких коз попалась блуждающему среди жарких песков демону. Увидев скверну, переполняющую животное, он, обрадованный удачной находкой, наделил её разумом и научил ходить на задних ногах. Так появился самый первый сейрим – жуткое существо, пропитанное всевозможными человеческими грехами. Все изгнанные козлы впоследствии попадали в лапы этого демона. Он взял себе имя Азазель, что означает «козёл отпущения», и стал повелителем сейримов. Рогатая армия росла и множилась из года в год. Демон же преисполнился гордыни и возжелал человеческих жертв. Какое-то время его козлоногие слуги с радостью исполняли желания своего повелителя. Однако затем пороки, наполняющие их, проявились во всей красе. Сейримы взбунтовались и напали на своего творца. Естественно, победить могущественного демона им было не под силу. Немногие уцелевшие трусливо бежали с поля боя и разбрелись по миру. Они научились принимать человеческий облик и жить среди людей. У них появилось потомство, несущее в себе частицу демонической силы, дарованной когда-то Азазелем. Тысячелетиями передаются ими тайные знания из поколения в поколение и ревностно соблюдается исполнение тёмных обрядов. Всё бы ничего, но, чтобы не дать ослабнуть магической силе, нужны кровавые подношения. Эти существа сильны, хитры и осторожны. Любой может оказаться жертвой. Победить в честной схватке их практически невозможно.

— А в нечестной? — шепчет Данька с надеждой.

— Говорят, один из сейримов, чтобы Азазель не смог их найти, перед бегством похитил глаза демона. Это мощнейший магический артефакт, увеличивающий способности и одновременно их ахиллесова пята. Один раз в год сейримы слабеют и принимают свой истинный облик. Тогда им нужна жертва, чтобы вернуть себе человеческое вид и напитаться силой. Если посмотреть на них глазами Азазеля в это время, то демон покарает их за предательство предков.

— Как покарает?

— Об этом легенда умалчивает, но наверняка наказание будет жутким. Демоны знают толк в таких вещах.

— А что значит «посмотреть глазами»? — не унимается Данька.

Из соседней комнаты слышатся странные звуки. Будто кто-то ходит, стуча о пол копытами, и громко фыркает. Отец испуганно оглядывается на закрытую дверь. 

— Не знаю, сынок. Это ведь просто сказка. Спи, а то мама ругаться будет.

Токарев приоткрыл глаза и осмотрелся. Он лежал на диване в гостиной тёткиной квартиры. Свесив ноги, Данил попытался встать, но тут же юркнул обратно под одеяло.

— Тёть Лид, — смущённо крикнул он, чувствуя, как краска заливает лицо, — а где мои вещи?

— Так я их в стирку закинула, — отозвалась та из кухни. — Проснулся? Как чувствуешь себя?

— Вроде нормально. Долго я спал?

— Часа три, поди. Ты в шкафу глянь, там вещи мужские есть какие-то. От жильцов остались.

Замотавшись в одеяло, Токарев просеменил в спальню. По пути прихватил лежащий на журнальном столике смартфон. Попытался включить, но треснувший экран не подавал признаков жизни. Очень плохо.

Футболка нашлась быстро, а вот со штанами пришлось повозиться. Наконец, выбрав более-менее подходящие спортивные трико с застиранной надписью «Abidas» на заднем кармане, он закрыл противно скрипнувшую дверцу.

С улицы раздались громкие крики, Токарев поспешно натянул одежду и прильнул к окну. В темноте мелькали неясные тени, слышался смех. Визгливое пение, приглушенное стеклом, донеслось откуда-то снизу:

Коляда, коляда,

Отворяйте ворота,

Открывайте сундучки,

Доставайте пятачки,

Угощенье и первак.

Не уйдём просто так!

— Началось, — тихий голос за спиной заставил Данила вздрогнуть от неожиданности. — Ряженые пришли.

Он не услышал, как тётка зашла в комнату.

— Скоро до нас доберутся.

Токарев непроизвольно поёжился. Как-то зловеще это прозвучало.

— Пойдём за стол, — продолжила тётя Лида. — Я всё приготовила. Накрыла.

Данил послушно последовал за ней, подтягивая сползающие штаны.

В кухне царил полумрак. По стенам плясали блики от горящих на подоконнике свечей. Посреди стола стоял большой круглый противень, накрытый высоким пищевым куполом.

— Как всё… — Токарев пощёлкал пальцами, подбирая нужное слово. — Торжественно.

— Я старалась, — усмехнулась тётка. — Присаживайся.

Она разлила настойку и поставила перед ним рюмку.

— Давай, племянник. С праздником!

Они чокнулись и выпили. Данил потянулся к металлической крышке, но тётка ловко шлёпнула его по руке.

— Куда? После первой не закусывают. Поговорим сначала.

— Хорошо, — слегка опешил он. — О чём?

— Обо всём понемногу. Сначала объясни, какого беса ты полез на лёд?

— Так это… Часовню хотел посмотреть.

— Нет там никакой часовни давно. Только вот ты её видел, получается?

— Ну да.

— Тааак, — тётка задумчиво потёрла виски. — Значит, нашёл-таки.

— Что нашёл?

— То, что нужно. Не зря я тебе память лечила. Ох, не зря.

— Я не понимаю, — жалобно протянул Токарев.

— А тут и понимать нечего, племянничек. Обещала же всё рассказать, как время придёт. Вот собственно…

По подъезду разнёсся гомон и громкий топот ног. Всё тот же визгливый голосок пропел:

В этот вечер колядуем,

Открывайте дверь входную!

Весело гостей встречайте

И скорее угощайте!

Данил покосился на дверь. Нехорошее предчувствие начало заполнять его изнутри тревожной волной.

— С матерью твоей мы с детства не ладили, — тётя Лида вновь наполнила рюмки и, не дожидаясь племянника, выпила свою. — Так бывает, когда одного ребёнка любят больше, чем второго. Лилечка всегда была на первом месте. А как по-другому? Ведь она старшая – наследница дара. Только вот никто не думал, что папка твой ей мозги запудрит – заставит отказаться от силы. Увёз далеко. Придумал, как избавиться от наследия предков. Решил, что не достанем вас. Только вот мы всё одно дотянулись. И до Лильки, и до него самого.

— Тёть Лид, ты чего такое говоришь-то? — ошалело хлопал глазами Токарев.

— Хотел правду? — прикрикнула тётка, стукнув ладонью по столу. — Теперь слушай и не перебивай! Когда твои родители сбежали, мать соизволила на меня внимание обратить. Только вот сестру с детства готовили силу принять, а я уже взрослая была. Упустили время. Пока с даром совладала, от посёлка, почитай, ничего и не осталось. Тут живых-то нет никого, чурбаны полумёртвые кругом. Ряженые. Силу кормить нужно, а уже нечем. Последнего залётного бродягу до твоего приезда берегла.

Данил всё понял – тётя Лида спятила. Возможно, смерть бабушки на неё так повлияла, а может, что-то другое послужило катализатором, но с головой у родственницы явно были серьёзные проблемы.

И тут тётка сняла крышку с праздничного блюда. На испачканном кровью противне лежала оскаленная в предсмертной судороге мужская голова. Данил заорал и попытался вскочить, но не смог даже сдвинуться с места.

— Сиди, не дёргайся, — зло ухмыльнулась тётка. — Пришло время долги отдавать. Сколько раз ты нам должен остался? Степанычу, Тамаре, Сашке-алкоголику обещал рассчитаться? Обещал. Теперь, пока долг не отдашь, тело твоё в моей власти будет. Исполнишь желание – освобожу. Тут ведь, племянничек, такое дело – родители твои не просто сбежали. Они очень нужную мне вещь украли и где-то здесь спрятали. Теперь-то понятно где. Не зря я, значит, морок наводила и память тебе вернуть пыталась. Нашлось Око. Только вот взять его сама я не могу. Часовню хоть и снесли, но место там намоленное. Нет мне туда ходу. Поэтому сейчас оденемся потеплее и поедем в парк.

Входная дверь со стуком распахнулась, в прихожую вломилась шумная толпа. Сквозь невнятные многоголосые выкрики пробивалось пронзительное издевательское верещание:

Коляда, коляда,

Отворяй ворота!

Не спасут образа,

За тобой идёт коза.

Слышит, как ты дорожишь.

От неё не убежишь.

В темноте горят глаза,

За тобой пришла коза.

Токарева грубо схватили и сдёрнули с табурета. С визгливым хохотом поволокли к двери. В мелькающих перед глазами жутких, изъеденных язвами, нарывами, покрытых жесткой звериной шерстью мордах с трудом угадывались черты знакомых людей. Они все были тут. Тётя Тамара, Степаныч, повзрослевший Санёк и многие-многие другие, о ком он давно забыл. Данила втиснули в вывернутый мехом наружу побитый молью тулуп, всунули ноги в старые валенки, натянули на лицо пахнущую гнилью рогатую маску и вытащили в подъезд.

Покрытый ржавчиной уазик дожидался у крыльца. Его закинули внутрь, навалились сверху, придавили мохнатыми телами. Он чувствовал, что задыхается, но не мог пошевелить даже пальцем. Машина, взревев, рванула с места. Набившиеся в автомобиль тела подбрасывало и мотало из стороны в сторону на каждом ухабе. В какой-то момент Данил оказался прижатым к стеклу. С жадностью глотая смрадный воздух, пропитавший салон, он сквозь съехавшую набок маску посмотрел в окно, но улицы не увидел. Весь обзор закрывали облепившие уазик ряженые. Вой и улюлюканье, доносящиеся снаружи, заглушали надсадный рёв мотора.

Когда машина наконец остановилась, Токарев уже слабо соображал, где он и что от него хотят. Сознание упорно отказывалось воспринимать происходящее. Его вытянули наружу, бросили на снег.

— Сегодня особенный вечер, — раздался рядом голос тётки. — Сегодня я стану свободной. Око Азазеля — это большая сила, а за силу нужно платить. Оно, как якорь, навечно приковывает к себе и не отпускает. Твоя мать об этом знала, поэтому и спрятала его здесь. Она всегда отличалась сообразительностью, хоть от мучительной смерти, это её всё равно не спасло. Лиля понимала, что далеко уйти от артефакта я не смогу и останусь заперта в этой глуши, пока Око не найдётся. Ты хоть представляешь, каково это? Чувствовать, что источник огромной силы близко, и тщетно искать его годами, десятилетиями? Ощущать себя собакой, бегающей вокруг конуры. Видеть мир за забором, слышать звуки улицы, чувствовать соблазнительные запахи и ненавидеть тех, кто посадил тебя на короткую цепь, не пускающую со двора? Ну ничего, сегодня всё изменится. Принеси мне Око, племянник.

Токарев почувствовал, как тело вновь обрело подвижность. Он с трудом поднялся на ноги и посмотрел на преобразившуюся женщину. Перед ним стояло то самое жуткое чудовище в лохмотьях из недавнего кошмарного сна. Козлиная голова с загнутыми рогами сверлила его горящими адским огнём глазами. Рядом прыгали и визжали полусгнившие мохнатые монстры, лишь отдалённо напоминающие людей.

— Помни, что ты всё ещё в моей власти, — произнесло существо голосом тёти Лиды. — Пусть я и не могу ступить на освящённую землю, но не думай, что ты будешь в безопасности. Вечно там просидеть не сможешь. Иди.

— А если снова провалюсь? — слабо запротестовал Токарев.

— Не провалишься, если не захочу. Я буду рядом. Пойду следом за тобой. Присмотрю.

Данил опасливо ступил на уже не казавшийся таким надёжным лёд и медленно двинулся к островку. Часовня была на месте. Странно, что её видит только он. Однако, чем ближе, тем более неестественно выглядела постройка. Небольшой домик с крестом на крыше был окутан голубоватым свечением. Воздух вокруг него дрожал и плыл, словно от зноя. Контуры искривлялись. Токарев слышал байки про дома-призраки, но сам с таким столкнулся впервые. Впрочем, это было не самое странное из того, что он сегодня увидел. Нетерпеливое фырканье за спиной заставило его ускориться. Лёд трещал, но не ломался.

Наконец Данил почувствовал под ногами твёрдую почву и облегчённо выдохнул. Медленно обернулся. Рогатая нечисть стояла у самого берега, но сойти с поверхности замёрзшего пруда на землю, видимо, и правда не могла.

— Ступай, — раздражённо махнула она рукой. — Чего замер?

Токарев сорвал с лица надоевшую рогатую маску, поспешно преодолел десяток метров до призрачной часовни, потянул на себя легко поддавшуюся дверь и перешагнул порог.

— Ну как? Есть что-нибудь?

Беспокойный окрик заставил Данила злорадно ухмыльнуться. Судя по всему, тварь потеряла его из вида.

— Пока не знаю, — чуть помедлив, отозвался он. — Осматриваюсь.

— Осматривайся живее.

Токарев хотел было показать средний палец, но, взглянув на висящие на стенах иконы, сдержался. С чего начинать поиски, он представлял себе очень смутно. Тут и прятать-то особо негде. Напольные подсвечники, пара деревянных скамеек, образа да невысокий аналой в центре – вот и всё небогатое убранство. Данил поёжился. Он всегда чувствовал себя неуютно в церквях и старательно избегал мероприятий, связанных с религией. Видимо, давали о себе знать материнские гены. Сколько отец не пытался приобщить его к изучению священных книг и христианских обычаев, всё было напрасно. Токарев ощущал сопротивление почти на физическом уровне. Шутка о том, что не зря рыжих сильно не любила святая инквизиция, была очень популярна у них в семье. Оказывается, не без оснований.

Данил тяжело вздохнул. Мать не могла зайти в часовню. Получается, что Око прятал отец. Куда он мог его засунуть? Да куда угодно. Только вот если здание было разрушено, а артефакт так и не нашли, значит, остаётся лишь один вариант. Токарев стал медленно прочёсывать небольшое помещение, с силой нажимая подошвами на половицы. Ничего. Когда он уже готов был сдаться, то почувствовал, как доска у порога заметно прогнулась. Упав на колени, Данил поддел её ногтями и потянул вверх. Есть. Он вытащил массивную чёрную шкатулку из углубления в земле, стряхнул с неё мусор и открыл крышку.

Внутри на бархатной ткани лежал красный шарик диаметром около двадцати миллиметров и продолговатый металлический предмет длиной чуть больше десяти сантиметров, похожий на ложку. Токарев осторожно взял артефакт в руку и покрутил подушечками пальцев. Лёгкий и твёрдый. Точно не стекло. На поверхность нанесён сложный и замысловатый узор, состоящий из переплетенных угловатых кривых и других геометрических фигур. Центральная вертикальная черта делила символ на две симметричные половинки, включающие взаимосвязанные треугольники и дополнительные линии с петлями на концах. Вокруг рисунка змеилась надпись на незнакомом языке. Определённо, это именно то, что он искал.

— Нашёл! — громко крикнул Данил, приоткрыв дверь.

— Отлично, — радостно отозвалась тётка. — Неси сюда.

Он сжал шарик в кулаке. Артефакт ответил приятным покалыванием. Токарев ощутил невероятную мощь, пульсирующую внутри Ока. Его охватило спокойствие и уверенность в своих силах.

— Знаешь, тёть Лид… Я тут подумал, а зачем мне его отдавать? Ты ведь всё равно меня убьёшь.

— Убью, — подтвердила та, — но сделаю это быстро и безболезненно. Хотя можно и по-другому. Поверь, есть вещи пострашнее смерти.

— Сомневаюсь.

— Зря. Я ведь предупреждала. Долг свой ты ещё не отработал, поэтому…

Данил почувствовал, как его тело начало наливаться тяжестью. Конечности немели. Ох, и сильна тётка! Даже святая земля не может её остановить. Чужая воля проникала в его разум, подчиняя и сминая сопротивление. Токарев скорчился на полу, скуля сквозь сжатые зубы. Раскрытая шкатулка валялась перед лицом. На обратной стороне крышки что-то нацарапано. Данил борясь с нарастающим гулом в ушах с трудом разобрал надпись: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну».

Внутри похолодело от понимания. Это выше его сил, но альтернатива стократ хуже. Он чувствовал, что времени почти не осталось. Пальцы сжались вокруг блестящей четырёхгранной ручки инструмента, лежащего в шкатулке. Вопль боли сорвался с его губ. Медицинская сталь без труда проникла в податливую плоть, рассекая мышечную ткань, перерезая нерв. Кровь залила правую половину лица. Не переставая кричать, Данил орудовал ложкой в горящей от боли глазнице. Он чувствовал, как под давлением отточенной кромки внутри что-то лопается и рвётся. Наконец, окровавленный глаз с хлюпающим звуком выпал на пол. Токарев выронил инструмент, приоткрыл дверь и через щель швырнул свою добычу на снег.

— На, сука! Больше я тебе ничего не должен! Око за око!

Давление на разум моментально ослабло, тело вновь обрело былую подвижность. Жертва оказалась не напрасной. Условия выполнены. Тётка хотела око? Она его получила.

— Хитёр, — в голосе твари чувствовалось восхищение. — Весь в мать. Только вот смекалка её всё равно не спасла, и ты от меня никуда не денешься. Ждать умею. Как только сойдешь со святой земли – мой будешь. Я тут одна хозяйка. Некуда бежать. Везде найду. Отдай артефакт, по-хорошему прошу.

— Иди нахер! — прохрипел Данил. — Я лучше тут сдохну…

— Как грубо. А ведь казался таким интеллигентным молодым человеком. Дело твоё. Только бессмысленно это всё. Место я теперь знаю. Подожду. Кто-нибудь рано или поздно появится, и тогда…

Рогатая тварь осеклась и попятилась. Часовня исчезла. Тёмная фигура застыла среди занесённых снегом обломков. Полы вывернутого наизнанку тулупа разметало порывом холодного ветра, по правой половине лица струилась кровь. Багровые потёки сбегали по шее, впитываясь в светлую ткань застиранной футболки. Снежинки, кружась, падали на рыжие вихры. Монстры, столпившиеся на берегу, радостно загалдели. Они, в отличие от своей хозяйки, ещё не поняли, что случилось.

Только когда первый из них, пронзительно вереща, упал на истоптанный снег, остальные притихли и озадаченно уставились на него. Удивлённое молчание сменилось многоголосицей боли и страха. Один за другим корчась, валились они на землю, вопя от нестерпимых мук. Кожа их покрывалась лопающимися волдырями, шерсть дымилась и вспыхивала. В воздухе повис тошнотворный запах палёных волос и тлеющих тряпок.

Токарев слегка водил головой из стороны в сторону. Меж опухших век ярко-красным огнём горело Око Азазеля, и не было спасения от карающего взора. Данил посмотрел вслед убегающему на четвереньках чудовищу. Тётку подкинуло вверх, ударило о лёд и поволокло обратно. Конечности её выворачивало под неестественными углами, треск костей, казалось, был громче криков горящих заживо ряженых. Однако она не издавала ни звука, пока не коснулась спиной освящённой земли. И только тогда тварь завыла. Жутко и пронзительно. Извивающееся изломанное тело швырнуло в центр разрушенной часовни. Остатки пола от чудовищного удара разлетелись мелкими щепками. Промёрзшая почва зашевелилась, потрескалась и расступилась, поглощая одуревшую от нестерпимых мук нечисть. Когда же земля над ней сомкнулась, заглушая дикий вой, Данил простёр руку и провозгласил утробным рычащим голосом:

— Запираю тебя в этой земле печатью Азазеля и обрекаю на страдания до скончания веков.

Символ из симметричных линий и треугольников на секунду вспыхнул красным у его ног, и наступила тишина. Токарев не спеша пересёк пруд, прошёл мимо дымящихся неподвижных тел на берегу и направился к выходу из парка.

Морок, наведённый тёткой, спал, и теперь посёлок явил свой истинный облик. Пустые улицы, по колено заметённые снегом, полуразрушенные дома без единого целого стекла, остовы автомобилей, бугрящиеся неровными сугробами – таким стало теперь место, где он провёл детство. Мёртвое наследие безумного чудовища. Сила тёти Лиды была столь же велика, как и её ненависть. Так долго поддерживать иллюзию очень тяжело. Данил знал это. Он теперь вообще многое знал и умел. Память вернулась, раскрывая причину его детских кошмаров, но больше он не боялся. Теперь пусть боятся его.

Токарев посмотрел на темнеющие вдалеке сопки. Где-то за ними находились большие города. Много больших городов. Они ждали его. Данил чувствовал это. Око Азазеля мягко пульсировало в глазнице, даря спокойствие и уверенность. Невероятная сила наполняла тело. Он бодро зашагал в сторону вокзала, оставляя на снегу отпечатки козлиных копыт.

Эх, совсем не тем учёные занимаются. Лучше бы лекарство от рака придумали. Вон и тётка расклеилась. Надо бы намекнуть ей аккуратно, чтоб проверилась. Вдруг это семейное? Внутри внезапно похолодело. В этом направлении он как-то не размышлял. А если у него тоже?..

Нет. О таком сейчас лучше не думать. Так он точно не заснёт. А тётю Лиду нужно будет к себе поближе перевезти. Всё-таки последний родной человек. Она вроде нормальная. А что? У неё здесь две хаты. Продать обе и купить однокомнатную в городе. Если с кредитом заморочиться, то и двушку можно взять. Кстати, почему она в эту квартиру перебралась? Из неловкого телефонного диалога Токарев понял только, что тётка переехала после кончины её матери, с которой прожила под одной крышей всю жизнь.

Бабушка. Токарев забыл даже её имя. Никаких подарков или поздравлений на праздники. Она не звала в гости и не приезжала сама. Ничего удивительного, что память о ней стёрлась. Он не помнил, чтобы бабку когда-нибудь упоминали в разговорах, а от наивных детских расспросов родители всегда уходили, меняя тему. Даже смерть её, казалось, прошла незамеченной. Словно и не было у него никогда бабушки. Какая же семейная тайна похоронена в этой забытой Богом глуши?

Данил убрал подушку с лица и повернулся на бок. Через узкую щель под дверью из гостиной проникал свет. Он поднял лежащий у кровати телефон. Посмотрел на экран. Семнадцать минут третьего. Видимо, тётке тоже не спалось. Пока он размышлял, не стоит ли поинтересоваться состоянием её здоровья, дверь бесшумно приоткрылась. Замерев, Токарев наблюдал, как полоска света становится шире. Необъяснимый страх сдавил горло. Он не сразу сообразил, что же его так напугало. Открытая створка мешала увидеть ночного визитёра. В том, что она отворилась не от сквозняка, Данил ни секунды не сомневался. Там точно кто-то был. В ночной тишине чётко слышалось шумное сопение и… фырканье? Только вот в светлом прямоугольнике, протянувшемся от порога на стену, не было видно силуэта фигуры, стоящей в дверном проёме. Словно она не отбрасывала тени.

В комнате резко потянуло холодом, но не зимней свежестью улицы, а затхлой сыростью подземного могильника. Данил инстинктивно попытался спрятать голые пятки под одеяло и понял, что тело его не слушается. Не в силах пошевелиться, он с ужасом наблюдал, как в край распахнутой створки вцепились длинные грязные пальцы с чёрными обломанными ногтями. Существо всхрапнуло и стукнуло чем-то о пол. Потом ещё и ещё. Звук был похож на цокот бьющего копытом крупного животного.

Из-за двери показалась вытянутая морда с загнутыми рогами. Нижняя челюсть непрерывно двигалась, будто что-то пережёвывая. Висящая сальными сосульками борода моталась из стороны в сторону. Полыхающие алым глаза уставились на застывшего в кровати человека. Сгорбленная фигура, облачённая в длинные лохмотья, медленно приближалась. Цок, цок, цок – звуки стучащих о пол копыт сопровождали каждый шаг. В ноздри шибанул запах прелой соломы, мочи и испражнений.

Не переставая жевать, существо наклонилось над Данилом. Осклизлый нос ткнулся в ухо, спустился к шее, сдвинув одеяло, прошёлся по плечу. Эта тварь его обнюхивала, и, судя по всему, результат её удовлетворил. Скрюченный палец коснулся лба. Царапая ногтем кожу, жуткое создание быстро начертило на нём какой-то символ. Довольно фыркнув, оно развернулось, скользнув дурнопахнущей бородой по лицу Токарева и, стуча копытами покинуло комнату, притворив за собой дверь.

Рисунок на лбу пульсировал. От него толчками расходились горячие волны. Жар распространялся по лицу, разливался по шее и ушам, проникал под кожу. Данил чувствовал, как сознание поглощает ослепительное пламя…

— А-а-а-а!

Пронзительный крик вырвался из его глотки. Диким усилием он вернул контроль над одеревеневшим телом и, отбросив одеяло, резко сел. За окном светило зимнее утреннее солнце. Дверь в гостиную была плотно закрыта.

— Даня, что случилось? — обеспокоенный голос тётки донёсся из соседней комнаты. — У тебя всё в порядке?

— Да, тёть Лид, — он провёл дрожащей ладонью по лицу, утирая холодный пот. — Кошмар приснился. Всё нормально уже.

— Фух! Переполошил меня. Вставай. Иди завтракать.

— Ща я…

Он натянул штаны, накинул рубашку и подошёл к висящему на дверце шкафа зеркалу. Сдвинув рыжую чёлку, осмотрел лоб. Не обнаружив никаких подозрительных следов на коже, облегчённо выдохнул: «Присниться же такое».

Заправляя кровать, Данил заметил тусклый блеск в изголовье. Он присмотрелся. Кто-то глубоко вогнал ржавую цыганскую иглу остриём вниз в деревянную спинку. Через ушко был продет и завязан тугим узелком длинный рыжий волос. Данил не смог сдержать снисходительную улыбку. Похоже, тётка увлекалась эзотерикой. Ну что ж, для её возраста это было вполне обычным явлением.

Тётя Лида выглядела заметно свежее, чем накануне. Мешки под глазами практически исчезли, на щеках играл румянец, распущенные волосы блестели яркой медью в лучах утреннего солнца. А вот Токарев, напротив, чувствовал себя неважно – в висках глухо стучала кровь, вялые конечности налились ленивой тяжестью, мысли путались.

— Вы как? — поинтересовался он. — Ничего не болит?

— Нормально. Я крепкая. Поболит, перестанет. Садись к столу.

Данил опустился на табурет и придвинул поближе тарелку с яичницей.

— И часто тебя кошмары мучают?

Тётка поставила рядом кружку с душистым чаем.

— Да нет, — пожал племянник плечами. — В детстве постоянно снились. Потом прошло.

О том, как до пятнадцати лет он страдал от энуреза из-за жутких снов, Токарев решил не упоминать. Незачем тёте Лиде знать эти подробности.

— Совсем как у нас была, — Данил задумчиво провёл ладонью по клеёнчатой поверхности скатерти, уводя разговор от неприятной темы. — Или это она и есть?

— Да ну, — тётка махнула рукой. — По прошлому году в городе брала. Показалось тебе. Сколько лет прошло. Старая сгнила ужо поди где-то на помойке.

— Вообще странно… — проглотив кусок хлеба, пропитанный яичным желтком, Токарев осторожно хлебнул горячего чая, — Такое ощущение, что в квартире ничего не поменялось за эти годы. И обои те же, и ковёр, и шкафы… Да и остальное…

— Память тебя подводит, Даня, — усмехнулась тётя Лида. — Обои я после переезда первым делом переклеила. Ковёр, это да. Оставила. Он годный ещё. Да и шкафы крепкие. Умели раньше делать, не то что сейчас. Зачем хорошие вещи выкидывать?

— Тоже верно, — согласился Токарев. — Так, а чего вы переехать-то решили? Не моё, конечно, дело. Просто интересно.

Тётка вздохнула и посмотрела в окно.

— Нелегко мне там было после смерти мамы оставаться. Всё о ней напоминало. Считай, всю жизнь вместе там прожили. Тяжко. Вот я и решила обстановку сменить. Мы же эту квартиру раньше приезжим сдавали. Твои ведь от прав на неё отказались. Я пыталась часть съемных денег Лиле отправлять, но она даже разговаривать со мной не захотела.

— А что у вас случилось-то? — Данил поймал подходящий момент выяснить причины странных взаимоотношений его родителей с родственниками. — Поссорились?

— Да не то чтобы… — тётя Лида поморщилась, подбирая слова. — Там сложно всё. Быстро не объяснишь. Давай вечером. У меня настойка для таких случаев припасена. Сядем, выпьем и поговорим. Всё расскажу. Ты как к спиртному?

— Не откажусь. С удовольствием попробую вашу настойку.

— Вот и хорошо. Я тогда на ужин что-нибудь вкусное сготовлю. Отметим праздник.

— Так давайте я в магазин схожу. Продуктов куплю.

— Ничего не надо, — замахала рукой тётка. — Всё есть. Сходи лучше, погуляй по родным местам. Вспомни детство.

— Ладно, — Токарев отодвинул пустую тарелку. — Спасибо, тёть Лид.

— На здоровье! Наелся?

— Ага. Пойду и правда пройдусь. Проветрюсь, а то что-то мигрень разыгралась.

Подъездная дверь, щёлкая натянувшейся пружиной, тяжело отворилась, выпуская его в занесённый снегом двор. Ни о каких дверных доводчиках и тем более кодовых замках тут, должно быть, и не слышали. Всё так же, как было двадцать лет назад.

— Рыжий!

Токарев вздрогнул и резко повернул голову.

— Рыжий, рыжий, конопатый! — детские крики раскололи звоном морозную утреннюю тишину. — Тебя мухи обосрали!

Невысокая фигурка мелькнула вдалеке и скрылась. Злой многоголосый смех эхом заметался меж заснеженных хрущёвок. Шумная ватага, едва не сбив Данила с ног, промчалась мимо и свернула за угол. Он облегчённо выдохнул и помотал головой. Всего лишь играющая ребятня. Конечно же, у них есть свой рыжий, не имеющий к нему никакого отношения. Однако буквально секунду назад Токарев готов был броситься на обидчиков с кулаками. Он будто снова ощутил себя маленьким Данькой, страдающим от постоянных насмешек из-за своей нестандартной внешности. Посочувствовав незнакомому мальчишке, он мысленно пожелал ему удачи и терпения.

— Ты им всем ещё покажешь, дружище, — пробормотал Данил негромко. — Будет и на твоей улице праздник. Нужно только немного подождать.

Чёткого маршрута Токарев не запланировал, поэтому просто побрёл, куда глаза глядят. Через несколько сотен шагов он с удивлением отметил, что по пути ему не попалось ни одного прохожего, лишь позёмка тихо шуршала по безлюдным улицам да скрипуче хрустел под ногами снег. Посёлок словно затаился, наблюдая за гостем через тёмные стёкла домов. Странное ощущение, что за ним следят, не покидало Токарева с тех пор, как он вышел со двора.

Несмотря на то, что ни одного местного жителя, за исключением налетевших на него у подъезда детей, он так и не встретил, Данил всё же ощущал чьё-то присутствие. Боковое зрение успевало зафиксировать какие-то тёмные, размытые фигуры, исчезающие, как только он поворачивал голову. Хлопали двери, в окнах мелькали неясные силуэты, где-то вдалеке шумели двигатели автомобилей, слышались невнятные отголоски разговоров. Всё это было совсем рядом, но постоянно куда-то ускользало. Токарев поёжился, он чувствовал себя очень неуютно.

Головная боль не исчезала, напротив – только усилилась. Мир погрузился в сумрак, хотя зимнее солнце ярко сияло в безоблачном небе. К горлу начала подкатывать тошнота. Данил остановился и глубоко вдохнул. Внезапный спазм заставил его согнуться пополам. Сопровождаемое громким «Блуа!» содержимое желудка выплеснулось под ноги, забрызгав сапоги.

Он отрешенно смотрел на дымящуюся массу, проедающую снег, как слюна ксеноморфа обшивку «Ностромо». В блевотине что-то шевелилось.  Данил присел на корточки. Сквозь влагу, навернувшуюся на глаза, он заметил множество жирных белёсых личинок, копошащихся среди кусков полупереваренной пищи. Токарев моргнул, сорвал с руки перчатку и, вывернув манжету, промокнул слёзы. Опасливо покосился на тёмную кляксу у ног. Нет. Показалось. Он утёр губы и судорожно сглотнул. Прислушался к ощущениям. Тошнота отступила, да и боль в висках заметно утихла. Снова в голове мелькнули пугающие мысли. Да нет. Это просто какая-то инфекция. Нельзя в каждом сбое организма подозревать самое страшное. К тому же, мать рвало только после химиотерапии. С другой стороны, заболевание у всех может протекать по-разному.

Данил поднялся и беспомощно осмотрелся. Взгляд его остановился на облупившейся надписи «Продукты», сбегающей вертикально вниз по углу соседнего дома. Он вспомнил этот магазин. Там когда-то работала мать его приятеля Санька. Дети частенько забегали туда, и каждый раз тётя Тамара угощала их сдобными булочками в сахарной глазури. Тогда это казалось самым вкусным лакомством в мире. Убедившись, что кругом всё так же безлюдно, Данил стыдливо сгрёб ногой снег, пряча следы рвоты, и поспешил к большим стеклянным дверям.

Внутри было тепло и пахло свежим хлебом. Токарев только сейчас понял, что очень замёрз. Полная женщина в белом халате окинула его ленивым взглядом.

— Плотнее закрывай, там пружина слабая.

Данила поспешно дёрнул ручку на себя. Створка со стуком встала на место.

— Добрый де… — начал он, сделав шаг к прилавку, и замолк на полуслове.

Из-за высоких настольных весов на остолбеневшего Токарева смотрела тётя Тома. Она почти не изменилась с тех пор, как Данил видел её в последний раз. Всё тот же излишек яркой косметики на лице, та же белая пилотка с кружевом «ришелье» по бортику и огромные серьги-кольца в ушах.

Когда первый шок прошёл, он понял, что ошибся. Да, женщина была очень похожа на мать его друга, но это ведь просто невозможно. Той сейчас лет никак не меньше, чем тёте Лиде, а продавцу едва ли сильно за тридцать. Может, дочь? Хотя он и не помнил, чтобы у Санька была сестра.

Женщина смотрела на него выжидающе.

— Извините, — выдавил Данил, не удержавшись, — а вы Киселёвым не родственница?

— Родственница, — буркнула она. — Брать что будешь?

Данил пробежался глазами по пирамидам консервов за её спиной, рядам бутылок с тусклыми этикетками, мешкам с крупами, коробкам со слипшейся карамелью без обёртки и ломаным печеньем. Ассортимент совсем не радовал глаз.

— Газировка есть?

Нужно было срочно избавиться от привкуса рвоты во рту.

— «Буратино».

— Его ещё выпускают? Давайте.

Женщина стукнула о прилавок стеклянным донышком.

— Ещё что-то?

— Нет, спасибо.

Он вытащил карточку, ища глазами терминал для оплаты. Взгляд наткнулся на большие деревянные счёты, лежащие рядом с весами. Они что, до сих пор пользуются такими?

— Только наличные, — насупилась продавец.

— Ой, а у меня карточка. Наличку не брал с собой.

Она задумчиво склонила голову вбок и внимательно посмотрела Токареву в глаза.

— Ладно, — внезапно решительным движением пододвинула к нему бутылку. — Должен будешь. Потом рассчитаешься.

— Ого, — Данил удивлённо вскинул брови. — Вот спасибо. Вы не бойтесь, я тут недалеко. Я заплачу.

— Угу, — хмыкнула женщина. — Не забудь только.

— Спасибо ещё раз! С наступающим праздником!

Он забрал газировку и вышел на улицу. Сбив крышку с горлышка о край перил, Токарев сделал глубокий глоток. Знакомый с детства вкус взорвался во рту мелкими пузырьками, язык приятно защипало. Прикрыв глаза, он в несколько глотков осушил бутылку, громко рыгнул и вытер губы тыльной стороной ладони. Длинноносый деревянный мальчишка в полосатом колпаке радостно улыбался ему с выцветшей криво наклеенной этикетки.

Воспоминания нахлынули, как всегда, внезапно.

— Запомни, это единственное место, где можно спрятаться.

Голос матери дрожит. Она выглядит испуганной.

— Надеюсь, до этого не дойдёт, но всё же... Не верь никому. Когда придёт время, ты всё вспомнишь и поймёшь. Ночью становится опаснее. Прячься до утра, а потом беги.

— Мам, перестань, — слышит он собственное хныканье. — Ты меня пугаешь.

— А вот бояться не нужно. Это может тебя выдать. Страх очень легко учуять.

Токарев покачнулся и вцепился рукой в перила, чтобы не упасть. Что это было? Обрывок какого-то очень старого разговора? Реальное воспоминание или только игра воображения? Полной уверенности не было. Почему сейчас?

— Данила! Здоров, йод-водород! Ты чего здесь?

Степаныч радостно скалил кривые прокуренные зубы.

— Да вот, прогуляться решил. Повспоминать. Здравствуйте.

Странно, но он не слышал, когда подъехала машина старика.

— Ну и как? Вспоминаешь?

— Как-то не очень, — Данил неопределённо пожал плечами. — Вернее, вспоминаю, но что-то совсем не то.

— Так давай я тебя покатаю, йод-водород. Экскурсию проведу, так сказать. У меня день всё равно свободный.

— Не знаю, — замялся Данил. — Я и так вам вроде как должен.

— Сочтёмся, — махнул рукой Степаныч. — Когда-нибудь и ты мне поможешь. Запрыгивай.

Токарев бросил пустую бутылку в урну и направился к машине. Перед тем, как он забрался внутрь, что-то заставило его обернуться. За прозрачной дверью магазина стояла продавец. Растянув губы в жутковатой улыбке, слегка наклонив голову, она провожала его цепким взглядом исподлобья.

Идёт коза рогатая (3/3)

— Чего замер? Особое приглашение нужно? — недовольно зыркнула на него проводница. — Выходи давай, пока весь вагон мне не заморозил!

— До свидания, — буркнул он, осторожно спускаясь по обледеневшим ступенькам.

— Скатертью… — окончание фразы заглушил стук захлопнувшейся двери.

Щурясь от надоедливых снежинок, мельтешащих перед лицом, Токарев поспешил в здание вокзала. Внутри было пусто и тепло. Отряхнувшись, он постучал ногами о пол, сбив с сапог прилипший снег и выудил из кармана сотовый. Ткнул пальцем иконку в списке недавних вызовов.

— Даня, — после пары гудков радостно донеслось из динамика. — Добрался?

— Здрасти, тёть Лид. Я на вокзале. Только приехал. У вас тут такси можно вызвать? А то пешком по такой метели идти…

— Всё есть, — затараторила тётка. — Слушай. Там, где-то рядом уазик жёлтый должен стоять. Это Степаныча – соседа нашего машина. Ты его, наверное, не помнишь уже. Он калымит иногда у вокзала. Я попросила тебя встретить. Только ты ему денег не давай. Я уже рассчиталась.

— Понял.

— Вот и хорошо. Жду.

Данил убрал телефон и, подняв ворот дублёнки, вышел на улицу. Снегопад усилился. Ледяной ветер обжигал лицо, норовил забраться под одежду и рассержено свистел, кусая уши за покрасневшие мочки. Прикрывшись ладонью от лезущих в глаза снежинок, Токарев осмотрелся. Белая пелена затрудняла обзор. Сквозь поднявшуюся метель невозможно было разглядеть хоть что-то на расстоянии больше трёх шагов. Держась поближе к зданию, он начал обходить его кругом. Казалось, ветер дул со всех сторон одновременно. Укрыться от вьюги не вышло даже позади вокзала. Спрятав нос в меховых отлётах воротника, Данил беспомощно крутился на месте. Никакой машины рядом обнаружить так и не удалось.

Чертыхнувшись, он уже решил вернуться в зал ожидания, когда откуда-то справа раздался протяжный гудок клаксона. Токарев метнулся на звук. Ноги разъезжались. Оскальзываясь, он нелепо взмахивал руками в попытках удержать равновесие. Ярко-жёлтая бочина автомобиля неожиданно возникла в беснующемся снежном крошеве всего в паре метров от потерявшего ориентир человека. Вздох облегчения непроизвольно сорвался с побелевших губ. Данил ухватился за ручку и рванул дверцу на себя.

— Во, метёт, йод-водород! — с нескрываемым восхищением проорал бородатый старик, сидящий за рулём. — Запрыгивай!

Токарев плюхнулся на сиденье, оббил снег с подошв и захлопнул дверь.

— Данила? — полуутвердительно поинтересовался дед.

— Ага.

— Вырос. Я ж тебя совсем сопляком помню. Скока уж прошло-то? Лет десять, поди?

— Двадцать. Двадцать один, если точно.

— Йооод-водород! — протянул дед удивлённо. — Вот же время летит!

Он сунул Токареву раскрытую ладонь.

— Ну, здоров, Данила Кириллович! С возвращением на родину, так сказать.

— Спасибо.

Токарев стянул зубами перчатку и ответил на приветствие. Рукопожатие старика оказалось на удивление крепким. Данил даже слегка поморщился, когда узловатые пальцы стиснули его руку.

— А ты меня, поди, уже и не помнишь? — хитро прищурился Степаныч. — Тебя же мальцом совсем увезли. Скока годков-то было, када уехали?

— Двенадцать. Да я вообще мало кого помню. Вот с тётей Лидой изредка созваниваюсь, а так…

Он неопределённо пожал плечами. Уши жарко пульсировали, то ли отходя от холода, то ли реагируя на возмущённый укол совести. С другой стороны, зачем чужому человеку знать о том, что с тёткой он поговорил первый раз за двадцать с лишним лет лишь пару дней назад?

— Ничё, вспомнишь, — усмехнулся старик, заводя мотор. — Меня Степанычем можешь звать. Все так зовут. Я родителей твоих хорошо знал. Дружили, так сказать. Жалко их, конечно. Ещё жить бы и жить, но такова селява.

— Эээ… — Токарев бросил встревоженный взгляд на лобовое стекло. — А мы прям сейчас поедем?

— Ну да. А чё?

— Так не видно же ничего. Пурга метёт. Может, подождать, пока распогодится немного?

— Боишься? — Степаныч изогнул бровь. — Не ссы, йод-водород! Я эту дорогу как свои пять пальцев... С закрытыми глазами, так сказать, могу проехать. Да и езды тут минут семь-восемь от силы. Доставлю в лучшем виде.

Чихнув, уазик тронулся с места. За окном вихрилась непроглядная белая завеса. Если бы Данила не подкидывало на ухабах, он мог подумать, что они не двигаются с места. Как старик ориентируется в этом снежном аду, для него было загадкой.

— Лида говорила, родители тяжело уходили, — нарушил повисшее молчание Степаныч. — Ничего, что я об этом?

— Ничего, — пожал Токарев плечами. — Три года почти прошло. Я уже смирился.

— Жопа, йод-водород. Все помирают рано или поздно, но чтоб сразу и отец, и мать, это да… Любили они друг дружку крепко, конечно. До конца вместе были. Пока смерть не разлучит, так сказать.

— Мама долго болела. Вообще, проблемы со здоровьем у неё почти сразу после переезда начались. То одно, то другое. Потом диагноз поставили. Она боролась как могла, но рак сильнее оказался. Отец следом. За месяц сгорел. Сердце не выдержало.

— Не приняла их чужбина, — вздохнул старик. — Зря уехали. Остались, глядишь, и пожили бы ещё.

Уазик затормозил.

— Прибыли, — объявил Степаныч. — Прям к подъезду тебя доставил.

Данил посмотрел на едва различимые сквозь пургу тёмные очертания пятиэтажки.

— Спасибо, — он потянулся к ручке. — Был рад встрече.

— Спасибо на хлеб не намажешь, — буркнул дед.

— Тётя Лида сказала, что уже рассчиталась.

— Мало ли что она сказала, — недовольно скривился Степаныч.

— Хорошо, — полез в карман Токарев. — Сколько?

— Ладно, — остановил его старик. — Должен будешь.

— У меня есть деньги, — вскинулся Данил. — Сколько надо?

— Потом сочтёмся.

— Как скажете. До свидания.

Открыв дверь, он спрыгнул на землю. Стопы провалились, проломив хрупкий наст. Высоко поднимая разом потяжелевшие ноги, Данил неуклюже потопал к подъезду. Позади натужно взревел двигатель – машина Степаныча резко сорвалась с места и растворилась в белой круговерти. Токарев поднялся на крыльцо, сбив налипший на сапоги снег о стену, потянул за дверную ручку.

В тусклом желтоватым свете мигающей лампочки Данил с возрастающим удивлением осмотрел подъезд. Казалось, за это время тот совсем не изменился. Будто не прошло двух десятков лет с тех пор, как его обшарпанная дверь в последний раз захлопнулась за спиной двенадцатилетнего Даньки. Облупившаяся краска на стенах, потрескавшиеся скособоченные поручни перил и запах сырости из подвала – всё было именно таким, как он запомнил. Поднявшись на один пролёт, Токарев замер перед открытыми ячейками почтовых ящиков. Коснулся пальцами корявой надписи, выцарапанной на грязной извести: «Светка коза». Как же ему тогда влетело! Единственный раз в жизни мать подняла на него руку. «Никогда! — кричала она, охаживая ревущего Даньку, сорванным с ноги тапком. — Слышишь? Никогда не называй так людей!». Казалось, её не столько волновал сам факт порчи общедомового имущества, сколько содержание написанной фразы. Токарев запомнил урок хорошо и больше никогда не применял это слово в качестве ругательства.

Неужели за всё время в подъезде ни разу не делали ремонт? Видимо, совсем умирает посёлок. Никому ничего не надо. Он поднялся на второй этаж и нажал на кнопку звонка.

— Какой взрослый стал! — тётка обхватила его за плечи и обслюнявила щёку мокрым поцелуем. — Раздевайся. Проходи.

Токарев её почти не помнил. Усталая женщина, сильно похожая на его мать. Чуть полнее, чуть ниже, однако семейное сходство было заметно сразу.

— Застыл, поди? — суетилась тётя Лида. — Сейчас супчика горячего покушаем. Я разогрела как раз.

— Да я ж на машине. Не успел замёрзнуть, но от супа не откажусь.

— Вот и хорошо. Руки в ванной мой и проходи на кухню.

Данил чувствовал себя неловко. Он вообще не очень понимал, зачем приехал. Как будто помутнение какое-то нашло. Ведь жил же себе относительно спокойно, безо всяких дальних родственников столько лет.

В ванной пахло дешёвым хвойным освежителем. «Как будто под ёлкой нагадили», — вспомнилась ему баянистая шутка. Его всегда раздражали совмещённые санузлы в квартирах. Токарев, мысленно матерясь, протиснулся между унитазом и старой стиральной машинкой к раковине. Тщательно вымыл руки, ополоснул лицо пахнущей хлоркой водой и, глядя в зеркало, слегка взлохматил примятую шапкой огненно-медную шевелюру.

Рыжие волосы достались ему от матери. В её роду часто встречалась эта особенность. Тётя Лида тоже не была исключением. Однако, в отличие от старшей сестры, перед яркими густыми кудрями которой спасовала даже химиотерапия, волосы тётки выглядели тусклыми и безжизненными. Да и сама она, несмотря на то что была младше матери на пять лет, показалась Данилу почти старухой. Нездоровая дряблая кожа, мешки под глазами, а самое главное – запах. Он давно заметил, что по достижении определённого возраста многие люди начинают пахнуть по-другому. Этот специфический аромат, витающий в квартире, он почувствовал, как только переступил порог. Запах старости, казалось, въелся в стены, пропитал мебель, ковры, одежду.

Токарев понюхал снятое с пожелтевшего пластмассового крючка полотенце и непроизвольно поморщился. Так и есть – от ткани исходил затхлый, кисло-сладкий, неприятный душок. Обречённо вздохнув, он брезгливо вытер руки, промокнул лицо и толкнул давно не крашеную дверь.

— Садись к столу, — тётка кивнула на массивный деревянный табурет. — Не рябчики с ананасами, конечно, но чем богаты…

— Да я не приучен к изыскам, — немного смутился гость.

— Ну вот и хорошо. Суп наваристый получился. Аккуратней, не обожгись.

Токарев зачерпнул горячую жижу, подул на ложку и, сложив губы трубочкой, втянул густой бульон.

— Ммм… — зажмурился он от удовольствия. — Вкуснотища.

— Кушай на здоровье. Хлеб бери. Завтра что-нибудь праздничное сготовлю. Старый Новый год отметим.

Данил ел не спеша. Он чувствовал некоторое облегчение от того, что рот занят – не нужно выдумывать темы для разговора. Поговорить, несомненно, придётся, но небольшая отсрочка пришлась сейчас очень кстати. О чём разговаривать с этой малознакомой женщиной, он представлял весьма смутно.

— Спасибо, тёть Лид, — наконец, отодвинул он опустевшую тарелку. — Очень вкусно.

— Добавки подлить?

— Не, спасибо, — ещё раз поблагодарил Токарев. — Наелся.

— Тогда чай будем пить, — улыбнулась хозяйка, убирая тарелки в раковину. — У меня свой. На травках. Пирожки с вареньем малиновым испекла ещё. Любишь?

— Конечно, — кивнул Данил. — Очень люблю.

— Слушай, — тётка резко обернулась и пристально посмотрела на него. — Ты не обижаешься?

— За что?

Сердце замерло. Вот он – неприятный разговор, которого Токарев так надеялся избежать.

— Я правда не могла приехать, — виновато отводя глаза, прошептала она. — Думаешь, не приехала бы родную сестру хоронить, кабы силы были?

— Да я всё понимаю, — пробормотал Данил, сглотнув подкативший к горлу ком. — Не на что обижаться.

— Я и так чуть ходила, а как узнала про Лилю, так совсем поплохело. Почитай, три месяца лежмя лежала. Сил не было. Думала, тоже преставлюсь. Отошла опосля немного, только к тому времени и Кирилла уже не стало. Получается, что и его схоронить не успела. Только мы теперь остались из всей родни. Да и мне, видать, недолго небо коптить, хоть поговорим напоследок.

Данил молчал. Что тут скажешь? Он и правда не держал зла на тётку. Иногда обстоятельства сильнее желаний людей. Да и глупо обижаться на человека, факт существования которого на долгие годы вылетел из головы. Странно, но даже во время похорон он не вспомнил, что у матери где-то есть сестра. Как отрезало. Тем сильнее было его удивление, когда женщина, звонившая с незнакомого номера, представилась родной тётей. Интересно, откуда она раздобыла его контакт? Опять же, как узнала о смерти родителей? Видимо, какую-то связь они всё-таки держали. Если так, то почему никогда не упоминали о тёте Лиде при нём? Вопросы в голове наползали друг на друга, мешая сосредоточиться на диалоге. Однако, несмотря на распирающее изнутри любопытство, он всё же решил действовать более тактично. Времени предостаточно. Отпуск он совместил с новогодними праздниками. Планов особо не было, поэтому вполне можно позволить себе задержаться тут на недельку.

Хозяйка наполнила кружки ароматным чаем. Густой хвойный запах поплыл по кухне. Токарев с удовлетворением отметил, что больше не ощущает неприятный душок старости, витающий в квартире – похоже, привык.

— Бери пирожки, — тётка сняла салфетку с широкого блюда. — Семейный рецепт. Бабушка твоя научила. Мамка пекла такие?

Данил надкусил нежную румяную корочку – воздушное тесто буквально таяло во рту. Какие-то отголоски детских воспоминаний зашевелились в памяти.

— Нет, — помотал он головой. — Мама редко нас выпечкой баловала. Очень вкусно, тёть Лид.

— Странно. Готовила она всегда лучше меня. Да и вообще…

Тётка осеклась, словно чуть не сболтнула лишнего.

— Как добрался-то? — перевела она резко разговор на нейтральную тему. — Умаялся, поди?

— Есть немножко, — шумно сёрбая чай, кивнул Данил.

— Так я тебе постелю сейчас, — отставив полупустую кружку, спохватилась хозяйка. — Отдохнёшь с дороги. Сил наберёшься.

Она тяжело поднялась с табурета, опираясь о столешницу. Остановила взмахом руки подскочившего было помочь племянника.

— Сиди-сиди, справлюсь. Чай не совсем немощная ещё. В зале тебе постелю, там диван широкий, мягкий, как перина. А ты допивай пока, не спеша.

Шаркая подошвами засаленных рваных тапочек, тётка вышла из кухни. Данил потянулся за вторым пирожком. Внезапно из гостиной донёсся грохот. Подскочив от неожиданности, он чуть не выронил кружку.

— Тёть Лид? — настороженно крикнул Токарев. — С вами всё в порядке?

Тишина.

Этого только не хватало. Данила бросился в зал. Тётка лежала на полу с открытыми глазами, широко раскинув руки, и тихонько стонала. У ног валялся упавший табурет. Токарев бухнулся перед ней на колени.

— Тёть Лида, вы как? Сильно ударились? Кости целы? Скорую вызвать?

— Не нужно скорую, — женщина коснулась затылка и тут же отдернула руку, поморщившись. — Помоги подняться.

— Ща.

Он поднял её с пола и, кряхтя, перетащил на диван. Весила тётка немало, благо нести далеко не пришлось.

— Что случилось? — поинтересовался Данила озабоченно.

— Голова закружилась. У меня бывает такое в последнее время. Полезла за свежим бельём на антресоль, в глазах потемнело, ноги подкосились. Очнулась уже внизу.

— Руками-ногами подвигайте. Переломов нет? Не тошнит?

Она послушно пошевелила конечностями.

— Вроде цела. Напугала, поди тебя?

— Есть немного, — согласился Данил.

— Неудобно-то как получилось, — запричитала тётка. — Ох… Не так я планировала встретить племянника. Ворона старая…

— Ну что вы, тёть Лида! Главное, чтоб без последствий обошлось.

— Ты это… Знаешь чего? Ложись на мою кровать, а меня тут тогда оставь. До утра отойду. Только бельё чистое возьми. Там наверху комплект есть новый, в упаковке ещё. Сам застелешь?

— Конечно. Отдыхайте. Если что-то нужно будет, зовите. Не стесняйтесь.

— Ладно, — она крепко сжала его руку. — Хороший ты парень, Даня. Правильно родители тебя воспитали.

— Да обычный, — Токарев смущённо пожал плечами. — Как все.

— Не как все, — качнула тётка головой. — Совсем не как все. Род у нас особенный. Лиля не рассказывала?

— Нет. Не помню ничего такого. Она вообще мало о прошлом говорила. Как будто забыть хотела. Может, вы мне расскажите?

— Обязательно расскажу. Только не сегодня. В голове шумит немного, всё путается.

Тётя Лида пристально посмотрела ему в глаза, словно пытаясь прочесть мысли.

— Ты сам-то помнишь что-нибудь из детства?

— Очень мало. Урывками.

— Это ничего. Вспомнишь со временем. На завтра погоду обещали хорошую, погуляешь. Осмотришься.

— Да, надо будет пройтись. Я вот, кстати, надпись в подъезде увидел, сразу картинка из прошлого всплыла перед глазами.

— Вот, уже что-то, — загадочно улыбнулась она. — Вернём мы тебе память. Не переживай.

— Надеюсь, — Токарев осторожно высвободил руку и поднялся. — Пойду я тогда стелиться. Отдыхайте, тёть Лида.

Он потёр тыльную сторону ладони. Кожа в том месте, где её касалась тётка, слегка онемела.

Идёт коза рогатая (2/3)