Продолжение поста «Даэрнот: Путь инквизитора. Глава 19. Кошмар под луной»
* * *
Тьма — бесконечная, непроницаемая. Но вот среди мрака вспыхнул кроваво-красный свет, который медленно начал растекаться, заволакивая пространство, будто живой организм.
То и дело, за границей отступившей тьмы раздавались голоса: мужские, женские, знакомые и чужие. Спустя мгновение они слились в единую какофонию — пронзительный, неразделимый крик, оборванный звериным рычанием. Определить источник звука не представлялось возможным. Однако голоса не исчезли надолго — шепот вернулся, спустя какое-то время, но теперь звучал слишком назойливо.
Дум сделал первый шаг, затем еще один, после чего взглянул на свои руки. В следующее мгновение он сжал кулаки. Теперь все было иначе: у него была конкретная цель, и он знал, что должен сделать. Он знал, что он – Дум Марагвейн. Важно было помнить это.
Ноги несли его сквозь пульсирующую багряную дымку. Каждый шаг отдавался эхом в этом странном месте. Чем дальше он продвигался, тем яснее становилось: он на верном пути. Его тело — смутное, лишь отдаленно напоминавшее человеческую форму — оставалось проявлением его воли в этом эфемерном мире.
Постепенно багряный туман начал рассеиваться, уступая место «болезненно» пульсирующим потокам. Они двигались, нарушая все мыслимые и немыслимые законы: возникали из ниоткуда, исчезали в никуда, перетекая друг в друга, взмывали вверх, падали низ, растекались в стороны – и все это с какой-то зловещей, противоестественной логикой. В их колыханиях угадывались отдаленные, нечеткие образы. Дум понимал, что эта эфемерная субстанция - всего лишь отголоски памяти, сгустки воспоминаний, те, что вызвали сильный эмоциональный отклик. Поэтому он осторожно обходил их, шаг за шагом. Он знал: каждое видение — ловушка, в которую можно попасть, потеряв себя. Но выбора не было. Следовало сжать волю в кулак — иначе это место поглотит его.
Внезапно инквизитору показалось, что позади кто-то есть. Обернувшись, он ничего не обнаружил. Не успел он опомниться, как один из потоков замедлился, открывая перед ним воспоминание. Дум невольно прикоснулся к нему — хотя был уверен, что ближайший сгусток находился на расстоянии. Неужели сын наместника сам стремился показать ему это видение?
Слабое мерцание окутало его. Перед глазами возникла зимняя улица Филлоси, залитая предрассветным светом. Неподалеку от него стоял Ривз.
Командир городской стражи выглядел моложе, чем в последний раз, когда они встречались. Поверх обычной одежды висели ошметки разорванной зимней куртки. Он тяжело дышал, прижимая окровавленную руку к животу. Грудь его вздымалась, а с губ срывались облачка пара. Горец стоял, обнажив клинок, чтобы защитить двух женщин — жену и дочь.
Инквизитор услышал знакомое рычание. Развернувшись в ту сторону, куда был устремлен взгляд Ривза, Дум различил контуры Зверя. Тварь, прячась в последних тенях, осторожно приближалась. В этом ведении Зверь выглядел, как абстрактное воплощение кошмара – его силуэт пугал и в тоже время завораживал.
К сожалению — это было не то, что он искал.
Отступив, он покинул начавшее таять воспоминание. На мгновение, прежде чем видение исчезло, он успел увидеть, как Ривз, в чьих глазах читалось отчаяние, пораженный стремительным ударом оборотня, падает на колени.
Хоть это было лишь воспоминанием, Дум на миг застыл. Что-то кольнуло его в самое нутро, вероятно, причиной тому стала симпатия асеста к бардийскому горцу, а также отчетливо ощутимая отчаянная решимость Ривза. Что-то это ему напоминало.
Подавив в себе жалость к этому человеку, он двинулся дальше, покидая видение. В следующее мгновение оно рассеялось, погружая инквизитора в какофонию шепотов, которые сливались в зловещий хор.
Двигаясь осторожнее, Марагвейн старался избегать потоки других воспоминаний. Казалось, будто некоторые из них тянулись к нему, словно живые существа.
Несмотря на то, что способность проникать в чужие воспоминания являлась отличительной чертой инквизиторов, Дум питал к ней глубокую неприязнь. Он боялся ее, так как, не раз и не два, был свидетелем того, как неопытные сослуживцы попросту теряли собственное «я». Однако, именно благодаря ей, порой удавалось добраться до истин, сокрытых в недрах чужого разума. Некоторые искусные инквизиторы, даже осмеливались корректировать воспоминания – занятие, которое само по себе являлось делом сложным и опасным.
В какой-то момент, на периферии зрения, что-то промелькнуло. Он тут же попытался уследить за этим, но все же упустил, заметив среди воспоминаний именно то, что он, вероятно, искал.
Это видение выделялось особенно ярко: оно напоминало черный пульсирующий сгусток, подобный некоему подобию узла в глубинах чужого разума.
Чем ближе он подходил, тем сильнее складывалось ощущение, что окружающее пространство становилось все более мрачным, темным и отталкивающим.
Когда Дум приблизился к болезненному «узлу» воспоминаний, он погрузил руку в темное пульсирующее нечто. Алое сияние, подобно виноградной лозе, поползло по его предплечью.
Спустя мгновение мир начал принимать форму: деревья, поляна, на которой они находились и черное звездное небо, испещренное алмазными точками света и увенчанное полной луной. Инквизитор оказался на небольшой поляне, в центре которой высился огромный пень, что поражал своими размерами. В свете полной луны он казался настоящим каменным изваянием. В самом центре этого пня был воткнут странный клинок. Нет – это был огромный кинжал, который так и притягивал взгляд.
Но где же Зверь? Или, быть может, мальчик? Словно повинуясь его мыслям, он наконец, различил звуки ломающихся веток, и спустя пару мгновений из зарослей вывалился ребенок. Значит, он был недалеко, ведь воспоминания ограничивали видимую область. И вправду, за пределами поляны, за крайними деревьями все расплывалось, создавая жуткую картину.
Опустившись возле барахтающегося мальчика, глаза Дума невольно расширились: на вид ребенку было едва за десять. Его дорогая, но рваная и запачканная одежда говорила о том, что он уже какая-то время от чего-то бежал. Он испуганно озирался по сторонам, словно не понимая, как оказался здесь. Грязь, свежая и непросохшая, местами покрывала лицо, но сквозь нее проглядывались синяки и кровоподтёки.
Присмотревшись к чертам лица, Марагвейн сразу осознал, насколько сильно мальчик походил на Олега. Сколько же лет этот ребенок страдал от недуга ликантропии? Неужели отец так и не предпринял ничего для лечения собственного сына? Ведь когда болезнь только начинает поражать тело, избавиться от нее гораздо легче. Год от года Зверь внутри человека крепнет, пока не станет слишком поздно.
В какой-то момент мальчик застыл, уставившись будто бы сквозь инквизитора и, испуганно вскрикнув, начал пятиться назад. Быстро обернувшись, Дум понял, что допустил ошибку: то, что он принял за небольшой холмистый бугор в отдалении, на деле оказалось огромным существом, закутанным в грязные, рваные лохмотья. Он мог поклясться, что уловил запахи сырой земли и пота.
Создание, словно пробуждаясь от спячки, стряхивало с себя лесной мусор. Его низкое, утробное ворчание переходило в хриплый рык, напоминающий звук, который мог бы издавать дикий зверь. Медленно распрямляясь, оно поднялось во весь свой огромный рост, неестественно выгибая спину и передвигаясь короткими, рваными шагами.
Казалось, перед инквизитором стоял не человек, а дикий зверь, облаченный в человечью плоть. Он внимательно оглядел его, начиная с покрытых грязью ног и заканчивая лицом, кожа на котором была покрыта глубокими шрамами, словно существо пережило множество сражений.
Взгляд Марагвейна задержался на глазах незнакомца - они пылали золотом и напоминали угольки, горящие в темноте. Неужели это лар? Но как такое возможно?
Наконец он понял, что привычные звуки ночного леса, отчего-то сошли на нет. Тревога начала овладевать им. Это дело могло быть куда опаснее чем он рассчитывал изначально.
Чудовищный мужчина жутко оскалился, обнажая длинные желтые зубы, похожие на лезвия. Его массивная фигура сильно сутулилась, пальцы заканчивались острыми когтями, готовыми раздирать плоть. Борода и волосы, слившись в единое целое, скорее напоминали лоснящуюся черную гриву, что колыхалась от каждого движения. Он был во истину огромен ростом и широк в плечах.
В несколько стремительных шагов, лар оказался возле мальчика. Тот хотел было вскрикнуть, но незнакомец молниеносно поднял когтистый палец и прижал к губам:
- Тс-с-с! Тише дорогой гость! - его голос звучал как несколько голосов, слитых в один.
Сын наместника почему-то послушался и притих. На границе слуха инквизитор различил еле уловимые крики и лай собак. Уши лара дрогнули и тот вновь ухмыльнулся. По крайней мере так казалось асесту.
- О, бедное измученное дитя, я чувствую, что тебя что-то гложет! Скажи мне – хочешь ли ты получить избавление от той боли, что засела внутри? – хоть его странный голос и звучал ласково, в нем все же ощущались звериные нотки. Он звучал приглушенно и с хрипотцой.
Ребенок неуверенно кивнул.
Лай становился все ближе. Незнакомец тоже заметил это, и его глаза на мгновение полыхнули золотым светом.
- Так позволь мне сделать тебя частью новой семьи, - с этими словами он рассек когтем свою ладонь, и черная кровь, закапавшая на землю, начала смешиваться с пылью.
– Как только моя кровь коснется твоих уст, то ты перестанешь быть одиноким. Частица меня всюду будет сопровождать тебя, а один из моих слуг станет твоим верным спутником, другом и помощником! – каждое его слово сопровождалось облаком пара, которое растворялось в воздухе, спустя пару мгновений.
С этими словами он протянул руку к лицу ребенка, предоставляя выбор.
Мальчик колебался, то переводя взгляд на лара, то оборачиваясь в сторону леса, откуда доносился лай приближающихся собак.
- Ну же смелее! Не каждый день получаешь предложение от самого Волха! Второго шанса не будет! – из ласкового, его тон стал более требовательным, а рык усилился, превращаясь в угрожающий.
Лар улыбнулся, но его улыбка не сулила ничего хорошего – она была холодной и безжалостной.
Дум замер на мгновение: ему послышалось или существо действительно назвалось Волхом? Ринувшись к пню, он начал изучать его и тут же заметил странные письмена на языке, который показался знакомым. Чем дольше он читал, тем мрачнее становился его взгляд.
«Да что здесь происходит? Лары покинули этот мир, по крайней мере, те из них, кто выжил. Остальные погибли! Или нет?»
До его ушей донесся чавкающий звук. Обернувшись, он увидел, как мальчик жадно пьет кровь Волха.
- Хорошее дитя… - от этой фразы Марагвейн стиснул зубы.
Инквизитор ринулся было в их сторону, но замер. В этом не было никакого смысла.
«Бедное, неразумное дитя… Что за боль тебе пришлось пережить, раз ты согласился на подобное?»
Похоже именно этот момент в жизни сына наместника, являлся переломным. Он хотел помочь ему, но не готов был рисковать, вмешиваясь в чужие воспоминания. Он был здесь ради другой цели.
Затем, в какой-то миг, великан развернулся, проковылял к пню и прыгнул через него, совершив кувырок в воздухе. Его тело с противным чавкающим звуком за несколько мгновений претерпело жуткую трансформацию: руки и пальцы удлинились, ноги перестроились, суставы хрустели, будто их ломали заново. Кожа слазила с тела клочьями, обнажая под собой черную, блестящую шерсть. Мышцы деформировались, а кости удлинялись, принимая новую форму. К моменту приземления по другую сторону пня стояло огромное жуткое существо, сильно напоминавшее волка, но в то же время в нем чувствовалось, что-то человеческое.
Переведя взгляд на мальчика, Дум увидел, как позади него начали маячить расплывчатые образы факелов, а собачий лай стал отчетливо слышен. Утерев окровавленное лицо, сын наместника выдохнул облачко пара и сорвался с места, совершив прыжок через воткнутый в пень нож. Только сейчас инквизитор заметил, что тот издавал странный звон и слабо мерцал.
В тот миг, когда второе существо, уже знакомое Думу, приземлилось на землю, с той стороны откуда выбежал мальчик, на поляну выскочило несколько людей вместе с собаками.
Марагвейн мог поклясться, что среди рыка волколаков, различил фразу: «Кровь и души, Темновиту!»
И тут он наконец вспомнил, что эта поляна напоминает ему языческое капище, на манер того, что он видел в лесу, около деревни Пучай!
Оборотни сорвались с мест и кинулись в сторону людей. Однако образ Зверя внезапно раздвоился и бросился на инквизитора.
Нет. Это был не образ – на его боку находилась огромная проплешина от не до конца зажившей раны, что оставил Ривз. Инквизитор не успел среагировать, и Зверь с разбегу вцепился клыками в его руку. Боль молнией пронзила запястье. Все пережитое здесь, могло отразиться на физическом теле в реальном мире. По крайней мере так гласили записи в тезариусе.
Облик создания был несколько иной, чем прежде. Он был куда более близок к волчьему, но в нем все еще угадывались человеческие черты. При этом монстр оказался гораздо крупнее, чем в реальном мире. По всей видимости, существо кормилось и развивалась внутри сознания мальчика, служа источником его звериной натуры.
Каждое мгновение промедления, могло стоить ему руки. Марагвейн попытался создать образ оружия - меча или чего-то подобного, но потерпел неудачу. Оставался только один вариант.
Волколак продолжал вгрызаться в запястье – это не могло остаться без последствий для настоящего тела инквизитора. Он чувствовал, как под мощью челюстей твари кости начинали трещать.
С губ Дума начал срываться шепот, переросший в крик силы – крик Пьйорана, заставивший Зверя выпустить его запястье и отпрянуть. В это время, поляна и происходящая на ней грызня начали постепенно терять четкость очертаний. Оборотень жалко заскулил, но затем, ощетинившись, вновь изготовился к прыжку на инквизитора. Еще более мощный крик Пьйорана вновь отбросил тварь. Из ее ушей и ноздрей потекли струйки крови, которые, словно в воде, начали растворяться, оставляя еле заметный шлейф.
Третий крик силы исторгся из уст, и внезапная резкая боль пронзила горло. Дум рефлекторно сжал шею рукой.
Волколак припал к земле, прижимая уши и издавая жуткие звуки – то ли от страха, то ли от боли.
Воспользовавшись моментом, инквизитор начал чертить письмена в воздухе, после чего перечеркнул их. Окружающая действительность вновь приобрела жуткий багряный оттенок с перетекающими потоками воспоминаний.
Как он и надеялся, откуда-то извне этого пространства начали появляться колдовские цепи, пытаясь опутать Зверя, но тот быстро придя в себя, оставляя кровавый след, начал метаться из стороны в сторону. Несмотря на внушительные размеры, волколак демонстрировал поразительную проворность, видимо, будучи менее стеснен человеческим телом.
Намотав на раненную руку кусок колдовской цепи, Марагвейн зашептал слова таинства. Издав жуткий, пробирающий до костей вой, оборотень носился вокруг инквизитора, пытаясь обмануть ложной атакой. В свою очередь, асест сосредоточился на концентрации потоков колдовской энергии в раненной руке. Оставалось полагаться лишь на реакцию.
И когда волколак решился на атаку, инквизитор выставил руку в его сторону. Сноп искр вперемешку с потоками воздуха отбросил тварь, обжигая ее шкуру. Если это было возможным в этом месте.
Грохнувшись в нескольких шагах от Дума, Зверь обмяк. Асест стремительно направился к нему, но мир вновь начал меняться, приобретая очертания какого-то здания.
«Нет-нет-нет!» - мысленно воскликнул инквизитор. Спустя несколько ударов сердца он оказался в неком коридоре. Оглядевшись, он увидел возле себя мальчика точно в такой же одежде, как тогда на поляне. Сын наместника подглядывал в дверную щель за кем-то.
Нужно было как можно быстрее покинуть это место! Асест начал стремительно удаляться прочь.
Внезапно до его слуха донесся резкий скрип распахивающейся двери. Повернувшись, Дум увидел, как над испуганным мальчиком нависает Олег - в расстегнутой дорогой рубахе, с занесенной для удара рукой. Позади него смутно угадывалась женская фигура.
Инквизитор сразу узнал ее - рыжую служанку из поместья наместника. Не говоря ни слова, Олег обрушил удар на сына.
Однако, повалившись на пол, сын наместника злобно сверкнул зелеными глазами и прошипел, глядя на отца:
- Как… как ты смеешь?! Тело мамы еще теплое в земле лежит, а ты тут уже со шлюхой этой… этой проклятой!
Брови наместника взметнулись вверх от ярости:
- Ах ты щенок!
Рванув в комнату, он спустя мгновение появился снова, сжимая в руках кочергу. Но едва он замахнулся, чтобы ударить сына, как из его образа внезапно выпрыгнула фигура оборотня. Инквизитор попытался вновь атаковать тварь снопом искр, но Зверь ловко увернулся. Избегая атаки, он сшиб с ног асеста и всем весом прижал его к земле, лишая возможности двигаться.
Его морда исказилась в подобии усмешки — хитрой, почти человеческой. Пространство вокруг вновь начало таять.
Клыкастая пасть волколака нацелилась прямо на горло Дума, а его огромные когтистые лапы с неимоверной силой прижимали инквизитора к «земле». Тварь полностью сковала движения Марагвейна, усевшись верхом и плотно придавив его своим весом. Однако в тот момент, когда Зверь раскрыл пасть для решающего укуса, асест воспользовался секундным промедлением. Полагаясь на свою изворотливость и силу мышц, он резко вскинул руку, вгоняя кулак, обмотанный цепью, глубоко в разверстую пасть зверя.
Прежде чем отправить на охоту, он заблаговременно нанес некоторые письмена на тело. К сожалению, одно из таинств, на которое он полагался в реальности, здесь практически не действовало – если вообще работало. По-видимому, ему суждено было остаться без руки. Если он вообще выживет.
Хор зловещих голосов вернулся с новой силой. Казалось, что они пребывают в экстазе, ожидая кульминацию событий.
Зверь яростно рычал, раздирая когтями грудь инквизитора, но кулак Дума не давал ему добраться до горла. Несмотря на то, что это был мир воспоминаний, Марагвейн попытался воплотить свой доспех. Однако здесь, в этой реальности, Зверь обладал куда большей силой. Каждая рана, полученная в этом месте, отдавалась острой болью в физическом тело. Асест хотел было вновь использовать одно из таинств, как вдруг вторая рука ощутила что-то похожее на рукоять меча. Бросив взгляд в сторону, он в действительно увидел, как в его ладонь кто-то или что-то вложило рукоять черного меча. Это был Кляренцийский клинок, тот которым некогда орудовала Джега. Или его подобие.
Немедля ни секунды, он ударил Зверя мечом. Тот, взвыв, отскочил. На его боку появилась кровоточащая рана, а инквизитор почувствовал, как его собственные начали затягиваться. Перехватив рукоять оружия, Марагвейн занял боевую стойку, и когда Зверь бросился на него, быстрым и сильным движением пробил ему череп, вогнав лезвие клинка через глазницу прямо в мозг.
Внезапно образ твари обмяк и Дум почувствовал, как омерзительная энергия, выворачивающая нутро, начала перетекать по рукояти и струиться по телу. Раны затягивались с новой силой, однако от подкатившей тошноты он выпустил меч, и в глазах потемнело.
***
Капли дождя барабанили по шлему. Промокший до нитки, Дум приходил в себя, осознавая, что кто-то копошится в его снаряжении. Открыв глаза, он сразу ощутил подкатившую тошноту – словно само его нутро пыталось избавиться от омерзительной энергии.
Проморгавшись, инквизитор увидел грязного, заросшего, нагого мальчика, еще не подростка, но уже и не ребенка. Сын наместника возился рядом, колдовские цепи, что держали его, развеялись. От него разило потом и кровью.
Тот на мгновение застыл, подняв взгляд на асеста. Его губы, как будто отвыкшие говорить, что-то беззвучно зашептали.
Инквизитор попытался схватить юношу, но руки и все тело словно налилось свинцом.
- Что? – хрипло выдавил из себя асест. Его голос звучал сипло, горло полыхало огнем.
- В-в-верни его...! – едва слышно прошепелявил сын наместника. Его зеленые глаза светились безумием.
- ВЕРНИ ЕГО! – спустя мгновение, взревел парень, тщательно выговаривая слова, с новой силой начав рыться в снаряжении Дума.
Превозмогая боль и слабость, Марагвейн сбил его с ног. Однако паренек мгновенно вскочил и вновь бросился на инквизитора. Тот, не колеблясь, отшвырнул его пинком, и сын наместника, поскользнувшись, рухнул в лужу. Асест с трудом поднялся на ноги, чувствуя, как каждое движение отзывается тяжестью во всем теле, словно мышцы отказывались повиноваться, протестуя против перегрузки.
Тем временем юноша корчился на земле, не переставая причитать:
- Верни, верни, верни…
Внезапно мальчик вскочил на ноги – в руках у него Дум увидел один из своих метательных ножей.
Прижимая повреждённую кисть к телу, он сжимал кинжал дрожащей рукой. Выставил его перед собой, мальчик направил острие прямо на инквизитора. Он переминался с ноги на ногу, словно пытаясь обрести опору или уверенность, которой ему так явно не хватало. Грязные ступни оставляли следы на мокрой земле, которые тут же наполнялись водой, а из-под спутанных волос лихорадочно блестели полубезумные зеленые глаза. У парня не хватало нескольких пальцев на руке что делало его нынешнее состояние еще более жалким.
Медленно поднявшись, Дум попытался жестом успокоить его.
- П-парень, - прохрипел инквизитор, - успокойся. Все позади.
- Ты убил его! Ты забрал его у меня! – истошно закричал юноша, крепче сжимая рукоять ножа. Его глаза сверкали, а зубы были оскалены, словно у загнанного волка.
- Успокойся. – каждое слово отзывалось болью в горле. - Я отведу тебя к отцу…
Он хотел было сказать, что-то еще, но вдруг сильный приступ кашля застал его врасплох.
- К отцу!? – парень застыл, будто вкопанный. Его глаза округлились. - Ты же понимаешь, что все это из-за него? Вся та боль, что я пережил! Нет! Ни в жизни! - с этими словами он развернул нож и начал яростно наносить себе удары в грудь и живот. Руки его тряслись, удары были неуверенными, но остервенение, с которым он ранил себя, компенсировало все.
Асест не ожидал такого поворота. Подавив пронзительный, раздирающий легкие кашель, он рванул к парню. Собрав последние силы, за один мощный прыжок он оказался рядом, благо парень стоял не слишком далеко, успев подхватить обмякшее тело мальчика.
Свободной рукой, сорвав маску с лица, он собрался отбросить ее в сторону, но опомнившись, повесил на пояс. Устало прикрыв глаза, Марагвейн перевел взгляд на бездыханное тело и осознал, что опоздал. Каждый его вздох вырывался облачком пара, растворяясь в холодном воздухе.
Дождь постепенно утих, оставив лишь редкие капли, срывающиеся с неба. Тучи медленно расползались, открывая путь холодному свету луны, который заливал двор тусклым серебристым светом. Сидя в грязи – весь уставший и промокший, он страдал физически, но также, что-то странное начало терзать его внутри – глухое, тягучее чувство, которое он не сразу смог определить.
Дум смотрел на безжизненное тело, что держал в руках. Кровь, вытекающая из ран сына наместника все более вялыми толчками, смешивалась с последними каплями дождя, растекаясь по земле темными разводами. Кинжал, извлеченный из тела парня, лежал в его руке, холодя кожу ладони.
— Вот холера. – едва слышно прохрипел Марагвейн.