Он был 30-летним поваром мексиканской кухни из Аризоны. В Бишкек приехал, чтобы жениться на Ирочке, но она его бросила через полгода. За то потерянный он повстречал меня — придурошную девочку 20 лет. Он жил напротив психушки и встретил меня, когда я под его окном запивала вином фенозепам. Он потерял чип от подъезда.
Мы сидели на скамейке и молча вздыхали каждый о своем.
А потом я проснулась в чужой темной квартире. Оказалось что пока мы вздыхали на скамейке, я доела двенадцатую таблетку феназепама, а непочатую бутылку с вином уронила вместе с собой на бетон. Он тогда понял что что-то тут не так и вызвал скорую. Но это я узнала позже.
Проснулась с капельницей в руке. Через щелочку между плотными шторами мне прям в глаза хуячил слепящий луч, но я не могла пошевелиться. Знаете почему? Чтоб не разбудить мужика, спящего, сидя на бинбэге напротив! Ведь сон — это святое!
Футболка была чутка мокрая на груди, но моя! Он даже кровать застелил свежей простыней прям поверх пледа. Ситуация пздц, но я почему-то вздохнула с облегчением. Знаете почему? Потому что мне тогда негде было жить, а психотерапевты не позволяли поселиться к ним! Я решила что если не шевелиться, то можно будет пожить тут. Но он проснулся.
Лица почти не было видно, но мне казалось что он злится. Мы долго смотрели друг на друга.
— Идиотина, — вдруг выдохнул он.
Встал и ушел в другую комнату. Загремела посуда, полилась вода, зашумела вытяжка, запахло чем-то мясным. У меня слюнки потекли.
Долго он там ковырялся, я уж подумала что сам пожрет и не угостит. Пришлось вставать на проверку. Заглянула на кухню, а он сидит за столом, лицом в ладонях. Говорю:
А он на меня глаза поднял и столько в них горя было, что мне захотелось поскорее убежать, чтобы оно и меня ненароком не захлестнуло.
— Синим пламенем? — спрашивает он.
А я смотрю на плиту и говорю:
— У тебя плита электрическая.
Тут он как давай ржать конем. А через минуту расплакался. Я в ступор. Это было не просто стремно, а пздц как стремно, чувак!
Я стояла в дверях кухни, а он рыдал за столом. Мне хотелось жрать, как той годзиле, а ему — страдать в голосину. Пришлось самой спасать еду. Это была шакшука с фаршем. Тяжеловато после промывки желудка, но что поделаешь.
— Подставка под горячее есть? — говорю ему.
— Там, в ящике, — отвечает он, не поднимая головы.
— А хлеб? — не унимаюсь я.
— Сейчас схожу, — вздыхая, говорит и поднимается со стула он.
Ну вашумашу, фарш у него дома есть, а хлеба нет! Стынет же еда!
Сходил за хлебом. Ели молча, прямо из сковородки, китайскими палочками, потому что у него вся посуда в раковине стояла и ей, судя по виду, требовалось замачивание или даже утилизация.
Поели. Я глянула на него исподлобья. Сидит, нахохлившись, пялится толи на свою руку, толи на палочки в ней. Взгляд стеклянный, голова едва заметно подрагивает. Зомби, ни дать, ни взять.
— Посуду могу помыть, — опустив глаза, говорю я.
Я думаю: ну нихуа ж себе мажор! Мне откуда знать, как эта шайтан-машина работает! Говорю:
Посидели еще полчаса. Он все смотрел в одну точку, а я все прикидывала — попробовать прибиться к нему или все же успею к родителям в село уехать до темноты? Тут он посмотрел на меня со страдающей гримасой и выдавил:
— На диване поспишь? У меня спина болит.
А я что? Да хоть на полу — лишь бы под крышей!
— Ну, если я тебе не помешаю, то можно остаться пожить? — с надеждой выпаливаю я.
И тут он снова начинает ржать, прямо до истерики. А спустя минуту с серьезным ебалом говорит:
Я думаю: каких, блях, этих? Шлюх, наркоманов, пидорасов, веганов или чо? Но вслух отвечаю:
Это было самое кайфовое сожительство с человеком с членом. Он относился ко мне как к бездомному коту.
Целыми днями мы смотрели телек, иногда рубились в старую Sega, он научил меня готовить фахитас.
Разговаривали мало. По ночам он обычно впадал в отчаяние и частенько рыдал, сидя на кухне. Для меня это было дико — видеть как взрослый мужик плачет. Но он не стеснялся, как и не рассказывал из-за чего так мучается. В такие моменты я либо молча сидела напротив, либо делала телек погромче.
Я прибиралась в его квартире, носила его одежду, ела за его счет, но для него это будто было чем-то привычным.
Через две недели я нашла работу и квартиру и уехала, но наша немногословная дружба затянулась на пять лет. А это еще куча других историй...
