MoranDzhurich

Коленька

Коленька. часть вторая.  Дама Червей

Коленька. часть третья. Неваляшка

Коленька. часть 4. Доска Уиджа
Коленька. часть 5. В юном месяце апреле

Комнату заволокло вонючим дымом, в ушах звенело, а я пытался протереть глаза, да так, чтобы они не выпали. Бахнуло знатно. Все таки у старой ведьмы почерк, как у двоечника. В тетрадке, доставшейся мне по наследству от Евдокии Стефановны рецепты зелий были написаны так, что и сам коловерша не очень разбирал, что там надо из ингредиентов. Последний мой эксперимент был по созданию адской версии, изгоняющей нежеланных сущностей из дома. Так я надеялся выкурить из нашей коммуналки демона Бегемота.

За последние два месяца надоел он мне своими выходками, от которых трясло весь подъезд, а еще он умудрился скорефанится с дядей Вовой - сантехником из шестой комнаты. Как уж объяснял себе присутствие в своей жизни огромного черного кота, пьющего все, что горит дядя Вова, я не знал, но скорее всего, его устраивал безотказный собутыльник, который вел за столом интересные беседы. После таких посиделок Володя становился очень задумчивым, тихой тенью скользил по коридору, и иногда, будучи в диком нажоре, орал что монархию надо вернуть. А иногда, что Сталина.

Явно под влиянием ауры демона Тошка водила к себе девиц, разной степени потасканности, чуть ли не каждый день, а когда одна из ее подружек пыталась спереть у Милюковой одну из последних картин, которая писалась на продажу, и был громкий скандал с выдиранием волос в коридоре нашей коммуналки, я сильно призадумался.

Комната бабы Нины превратилась в бомжатню, по полу катались пустые бутылки, все заросло пылью так, что на полу отчетливо была видна тропинка, протоптанная от входа до стола. Даже коловерша перестал общаться со старым знакомым. Только иногда тяжело вздыхал, слыша как Бегемот в очередной раз бубнит что-то за стенкой.

Две совершенно тихие семьи, живущие в дальних комнатах, стали скандалить, драться, жены таскали друг друга по коммунальной кухне, пытаясь выяснить, откуда у их мужей царапины на спине. В это время поцарапанные мирно смотрели футбол, потирая синяки и ссадины на скулах, которые понаставили друг другу в собственной потасовке. В квартире стало жить невозможно, постоянно кто-то орал, стонал, бились стеклянные предметы, а я подумывал о переезде. Люди словно обезумели.

Бегемот, или как он просил теперь себя называть “Бехимот”, часто просто исчезал, и я не знал, где он может находиться. В новостях стали появляться репортажи о странных видениях у людей, которых потом увозили в психушки, и все это списывалось на то, что Питер накрыло волной солевой наркомании. А когда вышел на местном канале сюжет о позорной групповой оргии в ресторане “Баку”, в которой участвовали местные “уважаемые люди”, я понял, что надо хоть что-то попытаться сделать.

Но последней каплей стало то, что в нашем районе, по вечерам, женщинам было передвигаться не безопасно. Улицы наводнились психами, жаждущими плотских утех, так скажем. Все об этом знали, но Милюкова считала себя неуязвимой и бессмертной. И возвращалась домой иногда поздно ночью. А потом я нашел ее буквально в трех метрах от нашего подъезда, за скошенной крышей лестницы, ведущей в подвал. Маленькую, скрюченную, всю разодранную, с посиневшим лицом, раздавленным чьей-то ладонью. Ей так зажимали рот, что от носа до подбородка все было черно-багровым.

В тот вечер меня как будто что-то задергало, хотя я дома сидел и талдычил вслух уже который раз заговор от головной боли. Очень захотелось выбежать на улицу, прямо срочно. Внутри все сжалось от тревоги, пока одевался, еще думал, а зачем мне туда? Бред же какой-то, чего переться на ночь глядя во двор? А переться хотелось, рвало из дома. И если бы я чуть быстрее думал… Может и успел бы.

Когда я понял, что Тошка не дышит, скрутило так, что больно было каждой клетке тела, мозга, пальцы скрючило, ноги подкосились, и я упал. Воздух загустел, с трудом проталкиваясь в легкие, на глазах словно застыла корка жгучего льда, тусклый свет фонаря во дворе показался яркой вспышкой, осветившей темный угол, где на грязном асфальте сломанной куклой лежала моя подруга. Мой единственный друг в этом городе - это я очень отчетливо понял. Я взвыл так, что половина окон тут же погасло. Казалось, что мне раскроили грудь, вывернули ребра и вытащили сердце. Потом пришла ярость и злость. Одернул Тошкину юбку, зачем-то подобрал ее сумку, перекинул ремень через плечо. Сгреб маленькое тельце в охапку и на руках потащил к подъезду, что-то орал и выл, не понимая еще, что дальше буду делать. Я не мог оставить ее там, в этой грязи.

Дверь парадной распахнулась, в проеме замаячила тварь на четырех конечностях, большое ухо торчало из-под платка, сканируя местность. “Очень кстати.”- подумал я, добежав до двери.

— Плачет… Плачет... — бормотала Крикунья, придерживая лапой дверь.

— Пшла отсюда! — отпихнул ее ногой, и помчался к себе на этаж, слыша, как за моей спиной шлепают по ступенькам серые лапы.

Мое появление в комнате не было неожиданным. Коленька уже сидел на столе, разложив кучу каких-то трав, черный чемоданчик с красным крестом на крышке, видимо чутье его не подвело, понял, что кому-то нужна помощь. Только вот поздно…

Я положил Тошку на диван так аккуратно, как будто она была еще… еще… И тут меня накрыло. Ледяная корка на глазах треснула и стала таять, слезы захлестнули душу, мою, сгоревшую в миг, черную душу, и наполнили ее ненавистью. К твари, которая это сделала. К людям, что ничего не слышали, и к себе.

— Тише, тише… Дыши. — Коленька запорхал над Тошкой, осматривая ее, приглаживая ей волосы, что-то бормоча себе под нос. — Никита! Очнись! Еще можно.

— Что можно?! — размазывая сопли по щекам заорал я. — Что тут можно?

— Заткнись и делай. Сними с нее одежду. Надо быстро, иначе не успеем.

И почему-то я так поверил этому мохнатому странному существу, что быстренько снял куртку, потом стянул с Тошки вообще все, даже не застеснявшись, и если бы мне сейчас приказали взять скальпель и сделать надрез, уверив, что это спасет Тоню, то я бы без раздумий распорол бы Милюковой живот. И зашил. Надежда на чудо полыхала синим пламенем внутри, я верил в себя, и в моего помощника.

А Коленька тем временем порылся в своих недрах и вытащил две литровые бутылки зеленого стекла, запечатанные сургучом, поставил их на стол.

— А теперь тебе надо решить, — коловерша подвинул бутылки к краю стола, — отдашь свой шанс на вторую жизнь этой девушке или себе оставишь?

Я тупо пялился на стол, на бутылки, и ничего не понимал. При чем тут шанс на жизнь?

— Это живая и мертвая вода. Самое ценное, что у Дуси было. Ни разу использовать не пришлось, она никому отдать не разрешила. От старости не спасет, а вот убитых вернуть может. Быстрее давай соображай.

И я сообразил. Очень быстро. Может, когда-нибудь, я и пожалею, а может, и пожалеть-то не успею.

— Давай, что делать надо?

Сначала мы облили Тошку мертвой водой, пришлось залить и в рот, и ну, туда… Кровь на ногах быстро свернулась, засохла и отпала коричневыми хлопьями. Лицо стало белым, все синяки мгновенно прошли. Я завороженно следил, как меняется Тонино тело. Потом из другой бутылки, на которой я разглядел налепленную криво пожелтевшую бумажку с надписью “живая”, залили ей в рот воды. Остатки Коленька вылил на всю Тошку, и растер везде, даже спину. И мы стали ждать. Минуты тянулись, мысли стучали в голове длинными грузовыми составами, оглушая однообразием и безысходностью. Ничего не произошло. Она не задышала, не проснулась, как спящая красавица, даже не пошевелила пальцами.

Я сидел на полу, прижав ладони к лицу, и думал, что я - идиот. Дебил, верящий в сказки. Верящий, что что-то может, и у него есть магический помощник с заначкой из живой воды, воскрешающей мертвых. И мне пора к психиатру, вот прям срочно. Я вижу всякую хрень наяву. И надо для Тошки вызвать всех тех, кого для бабы Нины вызывали. И ритуальщиков. Опять. Потихоньку стал раскачиваться, чтобы унять боль. И тут до меня дошло, из-за кого это все. Демон чревоугодия и плотских утех. Его кормят наши грехи, так же он говорил? Да только грехи у всех разные по уровню - для кого-то страшный плотский грех - подрочить в ванной, а для кого-то и ребенка трахнуть - ну, чуть хуже дрочки. Грешновато, но оправдание такие уроды всегда себе найдут. И демон всегда будет мутить разум людей, подталкивать их на ужасные поступки, способствовать разложению их моральных устоев, потому что мы для него - просто куклы, в которые он играет, с озорным любопытством ставит опыты, как на крысах, и человечество для таких - просто еда, развлечение и создатели комфорта. И даже тот образ кота, видимый облик демона Бегемота, только для того, чтобы отвлечь внимание людей от его мерзких делишек. Ведь коты такие милые. Поверхностное восприятие образа. Какой же я был дурак, хосспади, какой дурак!!

— Никита! Я что тут, я… Я в луже… Божечки, как голова болит. Я что, нажралась?! — голая Тошка сидела на мокром покрывале испуганно выпучив глаза. — Что я тут делаю?

От облечения, радости, вида перепуганной, но вполне живой и здоровой Милюковой, я заржал, как конь, подхватился, подскочив с пола, и бросился обнимать подругу, краем глаза заметив довольно ухмыляющуюся морду коловерши на шкафу.

Тошка еще влепила мне пару пощечин, посчитав, что я покушался на ее белое тело. А я был рад несказанно, и позволил бы Милюковой еще меня побить, лишь бы побыстрее забылись эти багровые синяки на ее лице.

Хорошо, что Тоня поверила в мою версию событий. Что я нашел ее у парадной, в глубоком обмороке, замерзшую, притащил домой и стал растирать горячей водой. Она все помнила как раз до момента, как открывала подъездную дверь. Вроде пронесло.

Проводил Тошку в ее комнату, закутав в плед, уложил спать. Чмокнул в макушку что-то сонно бормочущую подружку, немного посидел с ней, и поняв, что все спокойно, выдохнул. Стал строить планы, как же избавиться от большой проблемы, которую сам, по факту и создал.

******

В записях старой ведьмы был найден рецепт, как изгнать сущность из дома, а в гримуаре “Ключи Соломона” после долгих поисков - пентаграмма, открывающая путь в наш мир демонам. Ну, по крайней мере, я так понял из перевода. А что открывает, то и закрывает. И если объединить открытую дверь и пинок под задницу в виде ведьминого зелья, то все должно получиться. Логично же? Вот и я так думал. Коленька на мои рассуждения похмыкал, сказал, что у него такого опыта нет, но знает он Бегемота давно, и если ему предоставить пару канистр чистого спирта… Чем черт не шутит, может и выгорит.

Выгорело полкомнаты бабы Нины. То ли пентаграмма была кривая, то ли знаки я написал неправильно, а может и рецепт по изгнанию был с багами, но сейчас, я, сидя на заднице у двери в комнату, обозревал последствия поставленного опыта.

Посреди батареи из пустых водочных бутылок, на полустертой огнем пентаграмме валялся Бегемот с подпаленной шерстью, дымящейся задницей, и заливисто похрапывал. Старые фотографии на стенах скукожились и пожелтели, обои с шелестом отваливались от стен, свечи растеклись темными лужами, на потолке черным отпечатались очертания тушки демона. А ведь вроде все правильно делал!

Начертил, свечки зажег, затащил в круг синее в ноль тело, и разбрызгав зелье, прочел заклинание. Для верности. Сам придумал, между прочим. Конечно, не бабкины заговоры, но все же. Зацените:

Амено. Авогадро дориме амено.

Оменаре имперави эмуляри

Димеро матеремо амено

Латриемо санктус амено.

Может, “изыди, сатана” орать не надо было… Короче, не сработало чего-то. Дверь воткнулась в спину, из-за нее донесся Тошкин голос:

— Никит! Дымом прет! Ты чего там делаешь? Пожар?

В общем коридоре захлопали двери, сонные соседи выползали из своих нор. В дверь стали толкаться, я еле встал, и высунув нос в щелку, посоветовал всем расходится, у баб Нины тут это… Короче, банка с огурцами хлопнула. Все нормально, ща уберу. А дым валит - так то ж свечки не качественные, за упокой души поставил.

— Квартиру чуть не спалил! Придурок! Понаедут из деревни… — соседи, немного повозмущавщись, расползлись по своим постелям.

А вот дядя Вова остался. В застиранном махровом халате цвета беж и резиновых шлепках.

— Че, студент, — прохрипел он мне прямо в нос, обдав перегаром, — брага там у тебя долбанула? В бабкиной комнате поставил, да, засранец? Делись давай!

И, отжав створку, просочился внутрь. Обозрев все безобразие, творящееся в комнате, сантехник присел на табурет у стола, полы халата разъехались, обнажив тощие жилистые ноги в синих сатиновых семейниках.

— Ты, брат, пошто животинку тиранишь? — Вова ткнул пальцем в сторону пентаграммы, где еще пускал дымы поджаренный заклинанием кот.

И тут меня прорвало. Я рассказал все. И как эта “животинка” сюда попала, и что хотела сделать и сделала, и что ее срочно надо или усыпить, или обратно засунуть в ту задницу, откуда она вылезла. Володя почесал подмышкой, халат еще больше сполз набок, открыв на груди синюю татуировку - медведь в берете со звездой.

— Ну, одно хорошо - не “белка” значит. А то уж я думал, что все, допился. Соседский кот такой интересный собеседник, да как компания за столом - лучше не найдешь. А мы ж простые люди… Нам чего? Чтоб меня послушали, да чтоб свое рассказали. Понимаешь? А то, что он здоровый такой да умный, ну, думал, что это как с водкой. Чем больше выпьешь, тем женщина красивее. А как говорил, как рассказывал… Жириновский отдыхает! Каждый день - все новое, и как мы завоюем весь мир! Жаль, что его обратно надо. Вот бы он в думе делов натворил.

— Да он уже натворил! Вы, дядь Вов, извините, что вот так все… Мы не хотели, мы просто духов вызывали, вечеринка, развлечения…

— Знаю я ваши развлечения, видал. Ты думаешь дядя Вова старенький, алкаш, ничего не видит и не знает? Поколение ваше - хлипкое! — резиновый шлепок припечатал пыльный паркет. — Чтоб вы без нас делали… Я тебе, студент, помогу, но ты чтоб язык за зубами держал. Понял?

Еще б не понять.

Сантехник встал, походил у стола, распихивая пустые бутылки, еще раз критически обозрел кота, лежащего в центре пентаграммы и, пнув его легонько, сказал:

— Нести будем в мешке. Поместится.

— А понесем куда? — надежда на то, что сейчас придут взрослые и все разрулят, не покидала меня все это время, поэтому любое предложение было хорошо.

— В жопу под муда! — рявкнул Володя, и приказал идти одеваться. В теплое и ботинки.

Мы разошлись по своим комнатам, готовиться к ночной вылазке. Я очень волновался, но Коленьку будить не стал, стыдно было, что сам не справился с такой проблемой.

Через пять минут я застал дядю Володю, запихивающим в большой мешок демона, который так до сих пор валялся на полу и вонял паленой шерстью. Опыт обращения с телами, не подающими признаки жизни, у нашего соседа явно был. Мне даже помогать не пришлось, Бегемот был упакован, как надо.

Пока я разглядывал камуфляжный костюм дяди Вовы, с какими-то нашивками, ремнями и подсумками, тот уже отволок мешок с котом к двери, притащил из коридора рюкзак с чем-то тяжелым, и велел мне его нести. В тишине ночной парадной гулко отдавались наши шаги.

Мы пошли дворами, сквозь темные вонючие арки, месиво из мусора и осыпавшейся штукатурки, сквозь мертвенный тусклый свет одиноких фонарей, распугивая серые тени, вышмыгивающие из дальних закоулков. Ночной город - притихший, сонный, затаив дыхание следил за нами, я прям чувствовал, что если бы я шел один, то или опять попал бы во двор, где время остановилось, или в другую ловушку. Здесь все очень не просто.

Когда Володя подустал, он отдал мешок мне, и наконец-то соизволил рассказать, куда мы идем.

— Ты, эта, вот думаешь дядя Вова человек маленький, чего там, сантехник, говно ваше прочищает да по подвалам лазит, отопление дает и отключает. А я вот воевал, между прочим. Много чего повидал за свою жизнь. Да к черту она покатилась. Друзей похоронил, жену похоронил, а детей и не было. Помыкался какое-то время, запил, чего уж там, да и решил, что надо спокойную профессию найти. И даже тут не повезло. Ты думаешь, что у сантехника в нашей управляйке за заботы? Тебе, студент, даже и не снилось.

Как стал по подвалам в нашем районе ходить - так через полгода и поседел. А как до чердаков добрался - облысел. Короче, знаю я одно место тут, где люди пропадают, безвозвратно. Подвал там, доме 18 а, а из него ход есть, в катакомбы.

— В смысле? Еще глубже подвала? Это те, про которые рассказывают? Тайные ходы, что через весь старый город идут. Там еще нашли человека, который потерялся два года назад, это про них? Я читал в новостях.

— Ну, кого там нашли, тем более через два года, тот уже навряд ли человек. — сосед захлопал себя по карманам, вытащил пачку сигарет и закурил. — Там чего только не встретишь. В общем, если туда твоего дружка закинуть, он тоже не сможет вернуться, я думаю. Видел я, как туда закидывали тех, кто тут не нужен. Не нашли никого потом, ни через год, ни через десять лет.

А если добренький дядя Вова ща меня туда как закинет, и дело с концом? Я тащил мешок с котом, попутно обливаясь потом и нервными мурашками от ужаса, думал, что может зря доверился старому пропойце, вдруг он ведет меня туда, как барана на заклание и я дурак, сам, своими ножками туда скачу? А потом любопытство пересилило страх. Тайное место! Под самым центром Питера, где почти никто бывал, а кто бывал, мог и не вернуться. Кто мне еще такое покажет?

Тем временем, мы подошли к старинной пятиэтажке на два подъезда. Недавно отреставрированный дом сверкал в ночи белизной покрашенных полукруглых балкончиков, резные пилястры подпирали крышу дома, все просто кричало, что если сейчас в этих французских окнах загорится свет, мы сможем увидеть роскошную жизнь, освещенную чудовищно дорогими хрустальными люстрами. Вход в подвал был на спуске в цокольный этаж, за железной массивной дверью, которую Вова долго не мог открыть, гремя связкой ключей.

На входе в подвал мы остановились на перекур, сосед затребовал рюкзак, который я пер, вытащил из него два фонарика, и один мерзавчик. Приложился, вдохновился, и повел вглубь городского мира. Я вообще никогда в таких подвалах не был, читал только про них иногда в страшных историях. У нас, в Кызылорде, подвал под домом, где соленья-варенья хранят, да батину самогонку. Ничего там такого ужасного, кроме пауков, нет. А здесь сразу стало как-то жутковато. Запах еще этот… Затхлый, гнилью несет, мокрыми тряпками и ссаниной кошачьей.

Оказалось, что это все еще версия лайт. Продвигаясь все дальше, петляя по длинным темным коридорам, я чувствовал, как с каждым шагом на меня давит низкий потолок, давит ощущение, что дом над нами может вот-вот обрушиться, и мы никогда не выберемся из этой крысиной норы. Полуразвалившиеся стены попадались с такими большими дырами, было понятно, что вот время и гравитация не щадит ничего, и куча выпавшего раскрошившегося кирпича - это знак тревоги. Может все в минуту стать пылью. Старое все. Такое старое, что даже представить сложно. Люди, строившие все эти подвалы и дома, умерли так давно, что и мой прадед их не мог помнить и знать. Ну, теоретически.

Проходя мимо одного из темных закутков, Вова с кем-то поздоровался, я вгляделся вглубь этой тьмы и чуть не заорал. Там, на двухярусных нарах, сидели тощие дети. Или подростки, я не решился направить фонарь прямо на их лица. Но глаза их бликовали красным, отражая свет.

— Кто это ? — я поддернул сползающий мешок, четко поняв, что я и десятой доли не знаю, что в этом городе происходит.

— А, да свои пацаны. Дети подземелья. — будничным тоном ответил сосед. — Падальщики. Про них одно тебе скажу - пьяным на улице не спи. Обглодают до костей.

Вот это у Вовочки “свои”, подумал я, и меня передернуло.

Мешок давил на спину, мысли давили на мозг, от страха и тревожности внутри все вибрировало, я стал чаще оглядываться за спину. Прибавилось ощущение, что кто-то за мной идет, там, в этой темноте, ступая ровно за чертой, где пропадает свет от фонарика. Одному дяде Вове все было нипочем. Пер, как танк, бухтя про то, что надо было пожрать захватить, про то, что может это надолго, и еще что-то. А потом я действительно прислушался:

— И вот ты понимаешь, сидим мы с Михалычем, разложились там, огурчик достали, разлили, тока вот стакашки подняли, а с этой стены вылазит такая хрень! Мужик! И глаза у него по разные стороны лица, здоровые такие. Он-то глаза эти руками сдвинул к носу, и вроде как нормальный стал. А я ж понимаю, что он не нормальный! И Михалыч понял. А так - обычный мужик, в пальто, в туфлях. Ну, мы тихо сидели, он мимо прошел, не заметил нас. И стали мы туда уже ходить часто. Так еще два раза видели, как выходят из стены. Они разные. На улице встретишь - не поймешь что не человек это. Ты это… осторожней тут, ступеньки… Эт уже катакомбы.

Дядя Вова на минуту заглох, и я услышал, как темноте, куда не доставал свет наших фонарей, часто капает вода, что-то скребется, скрипит и ворочается. И словно шепот такой, неразборчивый, как будто несколько голосов тихо обсуждают в гулкой пустоте, как нас убить.

— Дак и че ты думаешь? Михалыч говорит, что пару раз туда сам ходил, чисто из любопытства, так видал, как стенка рябью идет. И если туда разводной ключ кинуть, то как круги по воде, и гул такой, что в доме поди слышно. Он один раз кинул, и больше не стал. Испугался.

Пока Вова бухтел про странную стенку, мы шли по длинному сырому тоннелю, с потолка текла вода, в темных ответвлениях каменной трубы, мелькали какие-то тени, потревоженные светом фонаря. Внезапно сантехник остановился, я нечаянно ткнулся в его спину.

— Тшшшш! — крадущийся на цыпочках дядя Вова вызывал во мне дикое чувство страха. Я вообще не понимал, что он делает, и что делать мне. Мы вышли в большую такую пещеру, где не было уже кирпичных стен - просто вырубленное в каменной породе пространство, с ведущими в темноту тремя проходами. Слева от нас, за небольшой горкой камней, был сооружен импровизированный стол и два стула, сложенные из плоских кусков породы. А прямо по курсу была стена. Простая такая, с миллионом выбоин стенка из камня. Единственное, что было неправильно - в свете фонарика было заметно, что периодически по стене пробегала мелкая волна, как будто она дышала. Словно это была тонкая ткань, которую обдувал ветерок.

За моей спиной зашебуршало, затопало, и мимо меня, на уровне коленок, проскочила куча тряпья. Такого вонючего, что когда я приготовился заорать и открыл рот, кошмарная вонь проникла в горло, и я быстренько захлопнулся, еле сдерживая рвотные позывы. А дядя Вова что-то одобрительно бурчал, и похлопывал по лохматой башке бросившуюся к нему странную тварь.

Бегала она на четырех костях, и вела себя как собака, увидевшая любимого хозяина. И только по наличию босых ног я понял, что это человек. Это было когда-то человеком. Оно рычало, скакало вокруг моего соседа, поскуливая и обтираясь головой о Володины ноги.

— Это что? — просипел я, закрывая рукавом нос.

— А, ты не пугайся. Это Зойка. На Зоечка, на… Я тебе вафельки принес. — сантехник достал из кармана вафли в бумажной обертке. Ну, знаете, эти серые, со вкусом картона и нищеты, я таких уже давно в магазинах не видел, и стал скармливать благодарно повизгивающей Зойке. Честно говоря, до меня только через пару минут дошло, что это женщина. И это было чудовищно. Как человек может превратится в такое? Словно отвечая на мой немой вопрос, дядя Вова сказал:

— А Зойка там была, за стенкой этой. Только чуток, башка туда у нее попала, на секунду. Это бомжиха местная. Лазали они тут с дружком. Мне падальщики про нее рассказали, сам когда ее в первый раз увидел, чуть не обосрался. Дружок то ее сзади пер, а она, получается, у стенки и стояла. Да занырнула туда. Он ее выдернул, не понял ничего, а баба с ума сошла тут же. Короче, здесь и живет теперь, я ее подкармливаю, да пацаны ей таскают , чтоб с голодухи не померла.

Зойка сожрала все вафли, еще немного покрутилась возле ног, и резво поползла куда-то в темноту, довольно урча. Нервы мои были на пределе.

Что там, за этой стеной? Она как тонкая мембрана, отделяет наш мир от другого? Такого, что человеческий разум не выдержал, попав туда на секунду? Конечно, интеллектуальные способности Зойки, может, и раньше не блистали, но ходила она явно на своих двоих, и если могла вести маргинальный образ жизни, то смекалки ей было не занимать.

Я скинул с плеча мешок с демоном и приготовился отправить его в путешествие. С билетом в один конец. По крайней мере, я очень на это надеялся.

Если за эту стену можно закинуть все мои проблемы безвозвратно, я это сделаю.

Продолжение следует.

Весь сериал можно послушать на канале ЛИМБ в формате аудоспектакль . Озвучка от профессионального диктора Дмитрия Горячкина.

Здесь можно читать все и сразу - https://author.today/u/saikazaika

Мой паблик вк https://vk.com/morandzhurich, приходите, там много интересного не только от меня)

Комментируйте, как вам продолжение)

А еще теперь, с разрешения администрации Пикабу, вы можете поддержать автора рублем, за что буду очень благодарна и буду знать, что не зря пишу. 

Сбербанк 63900 24090 1956 0727

Тинькофф 5536 9138 3185 1155

Всех люблю, обнимаю. Ваша Джурич.

Часть первая

По лицу девушки медленно стекала питерская грязь, чужая сигарета намокла и висела унылым концом, стаканчик с кофе был уже смешан асфальтовой пылью, нервной дрожью пальцев и страхом.

Мужчина, нахмурившись, внимательно следил за руками грязнули, как будто чего-то ждал. Откуда-то появился пьяненький помятый парнишка, который, заметив Альку, оценивающе оглядел ее с ног до головы и решительно подошел.

— Сударыня! Вам явно требуется психологическая помощь! — хриплым голосом завел разговор галантный кавалер, от которого за метр разило перегаром, — не желаете ли пройти со мной в ресторацию?

Парень махнул рукой в сторону навеса над лестницей в цокольный этаж, на котором красовалась вывеска “ Рюмочная”.

— Поправим здоровьишко и настроение, а?

От такого предложения Альке стало еще хуже. Она швырнула стакан и сигарету в сторону парнишки, села на корточки посреди тротуара и горько зарыдала, закрыв ладонями лицо.

— Иди, иди… — махнул рукой мужчина алкашонку, тот быстро засеменил в сторону рюмочной.

В сером небе, грозившим вот-вот пролиться дождем, раздался жуткий вороний грай, захлопали черные крылья, над Алькой закружил большой ворон, пытаясь отогнать мужчину подальше.

Девушка поднялась, вытирая нос рукавом куртки.

— Муня, ты откуда здесь?

— О, о! Защитник прилетел! — мужик отмахивался от орущего ворона, люди шарахались от странной парочки, обходя их стороной. — Ишь ты, боевой какой. Хватит!

Мунин приземлился на Алькино плечо, клюнул ее в грязное ухо, и тут же заляпал ее куртку белыми кляксами. Воронье дерьмо потекло по рукаву, мужчина, глядя на эту сцену, не выдержал и засмеялся.

— Ну, хуже уже не будет. Странная ты. Делаешь, то что запрещено всем владеющим силой в городе, фамильяр у тебя есть, но ты не знаешь, что с ним делать, высших не видишь в упор. Ты новенькая? Как тебя зовут?

— Вам-то какое дело? — буркнула Алька, пытаясь применить фишку “стань красивой”. Вдруг мужик поведется и все забудет? Он ведь явно какой-то не простой. У него свои фишки есть. И очень сильные.

— Ты тут не балуй! — строго нахмурился мужчина. — Это не поможет. Я тебя вижу насквозь. Ну-ка, давай отойдем в сторонку.

В Алькину руку вцепились мокрые пальцы, и вот они уже стоят за входом в “Рюмочную”, в неприметном уголке. Мунин слетел на железный навес над лестницей и зацокал когтями, расхаживая туда-сюда.

— Так как тебя зовут? Давно умеешь морок наводить? На сколько время замедляешь? — посыпались непонятные для Альки вопросы.

— Дяденька, отпустите меня, мне на работу надо… — заныла она, пытаясь отвлечь мужика. “Стань невидимой! Стань невидимой!” Алька так напряглась, как в первый раз, в том магазине. Но, ничего не произошло. Мужчина все так же с интересом исследователя рассматривал ее, как барахтающегося на спинке жука.

— А, вот чего еще можем. Отвод глаз. Ясно. Неплохо. Ты дикая явно. Ничего не знаешь. Ну, давай знакомиться. Меня зовут Бистрицкий Ян Стэфанович. Не бойся, ничего плохо с тобой не произойдет. Может быть, даже улучшу твою жизнь.

Алька уже совсем пришла в себя, плакать ей расхотелось, а вот отделаться от мужика навязчивого и пугающего ее - хотелось. Опять включилась “ступинская девчонка”.

— Слышь, дядь, себе улучши там, — она ткнула пальцем в пах мужчины, — жизнь он мне улучшить решил. Ты кто такой-то ваще?

— Я, детка, высший. Колдун, по-вашему. Маг. Чародей. Тебе как удобней называть? Не груби, а то рот заклею. Навсегда.

Алька хотела сказать, что на палке от швабры она такого колдуна вертеть хотела, но губы как будто срослись, язык отказывался шевелиться, зубы не разжимались. От ужаса она тоненько замычала, заскребла пальцами по лицу, Мунин тут же взметнулся черным вихрем, стал орать и нападать на колдуна.

— Да епт! Вот парочка. Баран да ярочка. Вы оба тупые? — воскликнул Бистрицкий удивленно. Свистнул как-то переливисто, щелкнул пальцами и ворон уселся на его вытянутую руку.

— Сиранешь - башку откручу. — колдун ткнул пальцем в клюв Мунина. — Пальто дорогое. А ты - тоже хватит. — палец пронесся у Алькиного носа, и она почувствовала, что может говорить.

— Да что вам от меня надо?! — взвыла Алька. — Зовут меня Аля. Мне на работу надо, тут в ресторан, недалеко. Я ничего плохого не хотела вам сделать, отпустите меня, пожалуйста. И Муню не трогайте. Он недавно ко мне прилетел, сам. Он больной был, я его выходила.

— Ага. Аля. Ты, Алевтина, понимаешь, что ты можешь делать то, что другие не могут, так?

— Так…

— Ты понимаешь, что ты можешь делать что-то еще, если научишься?

— Да ну... Я пробовала, у меня не вышло.

— Ага. Ну, ничего. Тебе нужен учитель. А у меня как раз есть место ученицы. Это даже хорошо, что я тебя нашел. Попала бы в другие руки, кто б знал, что из тебя слепили бы. Может, полгорода убила бы за просто так. Три секунды тебе на раздумья. Соглашайся.

***

В узком переулке, между старыми домами, стоит только свернуть с Литейного направо, светилась неоновая вывеска “Салон “Чародейка”. В витринах висели фото радостных, только что подстриженных, и, скорее всего не в этом салоне, людей. Алька толкнула дверь, звякнул древний колокольчик.

— Чижик, ты чего опаздываешь! — из подсобки выглянул высокий парень, стриженный под каре. — Сейчас мама Роза придет! Ты веники принесла?

— Принесла. Смотри, какие красивые! — Алька стала выкладывать из клетчатой сумки большие пучки трав и цветов, которые ей было поручено каждый день утром покупать на рынке.

— Ой, фууу... Тархун опять взяла! Провоняет весь салон. Ну не могла там ромашки надрать на поле или пижму.

— Владик! Я завтра черемшу возьму, чеснок и крапиву! Специально для тебя. Чего мама Роза сказала, то и набрала. Хватит тут выпендриваться. — Алька улыбалась, разбирая пучки трав, составляя из них сборные “веники”, как они это называли. Всякой травки по паре, цветов еще туда и отлично. Это для нынешней Алькиной работы, благослави Спящий бог Яна Стэфановича, и что они тогда встретились. Ей все здесь нравилось. И то, что она делает, и то, чему ее учит мама Роза, и даже противный Владик уже ей нравился и они немного подружились. А поначалу…

***

— И зачем тут эта убогая? Я перед ней извиняться не собираюсь!

Ян, который привел Альку в салон, молодой стригой, который там, как оказалось работал, все трое в удивлении выпучили глаза.

— Влад, в чем дело? Вы уже знакомы? — сталь прорезалась в голосе Бистрицкого.

— Ты! Это ж ты! — Алька подскочила к молодому человеку и ткнула его в плечо кулаком. Словно холодный мрамор долбанула. От боли свело руку.

Наперебой, гомоня и обвиняя друг друга, они пытались донести свою правду до колдуна. Одна вопила, что накрашенная рожа ее завела хрен знает куда, вообще в другое время и жуткое место, напугал до усрачки, а второй орал, что ссыкуха малолетняя его оскорбила, послала, и вообще вела себя неподобающе приличиям. Вот он ей и показал новый дивный мир. Хуль, способности у нее есть, видел, выбралась же.

Скандал был грандиозный. Как выяснила Алька, ей показали то, куда необученный и ходить не должен - второй слой города. Там живут все сущности, которые не видит обычный горожанин, колдуны, ведьмы, стригои - это их мир. Они там всесильны. Жизнь обычных людей там тоже проявляется, но, как декорации. И никто друг другу не мешает. Владик получил строгий выговор и обещание сообщить про такую вольность верховному клана. А потом пришла мама Роза. И эта женщина заполнила собой весь салон.

В дверь вошла маленькая сухонькая пожилая женщина в белой мужской шляпе, цветастой рубашке и брюках. Черные волосы были заплетены в две косы. На груди у нее болталось бесчисленное множество колье, цепочек и бус. Браслеты на руках мелодично позвякивали, и пахло от нее свежескошенной травой и яблоками, такой чистый, уютный запах. Все разом успокоились, лишь только Владик злобно зыркнул на Альку и ушел в подсобку, нарочито виляя бедрами, обтянутыми кожаными штанами.

— Что у нас тут? Нооовенькая? — протянула женщина неожиданно хриплым голосом. Ее крючковатый нос словно обнюхивал девушку, смуглые морщинистые руки скользили по спине Альки, легко отмахнувшись от ворона, все так же сидевшего на плече девушки, она повернулась к колдуну.

— Пойдет. Нихрена не знает, ничего не соображает. Была бы умнее, уже давно бы в ковене кронштадтских все дерьмо за ними убирала. Янек, ты ж мне ее привел?

— Тебе, тебе. Научи девочку ремеслу, она сможет.

Ремеслу учиться пришлось почти сразу. Ян Стэфанович ушел, пообещав Альке, что зарплату ей будут выдавать за день, а про ту работу, где с подносом надо бегать, стоит забыть. Мама Роза велела ей переодеться, выдала симпатичный синий халатик и фартук, Мунина усадила в подсобке на шкаф, насыпав ему там каких-то семечек и зерен из пакетика. Тот, как будто там и жил всегда, поклевал и устроившись между стопками старых журналов, уснул.

Первой пришла симпатичная девушка, Альке даже показалось, что она ее где-то видела. Худенькая блондинка, очень модно одетая, но с каким-то серым, печальным лицом. Она поздоровалась с мамой Розой, как со старой знакомой, расцеловалась с Владиком, который сразу слинял, выяснив, что стричь и укладывать не надо, и села в кресло.

— Ну что, Настена, злобятся люди, шепчут? — мама Роза ходила вокруг девушки, расставляя на столике перед зеркалом какие-то бутылочки, пузырьки, положила два куриных яйца и пучок здоровый из трав и цветов.

— Да я уже вроде и внимания не обращаю, привыкла. Но, как прочтешь иногда что пишут некоторые, так обидно и мерзко становится. Лучше бы не лезла в комментарии. А потом думаю про это целый день. Я ведь правда не плохой человек, за что меня так?

— Ничего, ничего, сейчас поправим. — мама Роза принялась растирать шею и плечи девушки ладонями. Погладила ее по голове, проводя с силой по волосам. Потом кивнула Альке, мол, смотри.

Сначала Роза стала тихонько шептать что-то себе под нос, массируя виски бедной Насти, потом взяла два яйца и стала катать их по голове, спине и лицу, приговаривая:

Крики да клекот

злых людей шепот

катаю-катаю

им пальцы ломаю

Ночницы, ночницы

Идите на вечерницы

Тут вам не стояти

Худо не наслати.

Думы волновали,

Спати не давали.

Я вас прогоняю,

На ветер ссылаю!

По ветру идите,

Прочь уходите!

Потом пришел черед трав, и девушка была вся ими исхлестана, листья перетирались в старушечьих руках, наполняли салон запахом базилика, эвкалипта и чабреца. Травки так же выкинули в мусорную корзину, как и яйца. Мама Роза все время что-то приговаривала, взмахивала руками, словно отгоняла невидимых мух. А потом Алька увидела. Что это очень даже видимые. И вовсе даже не мухи. А большие коричневые жуки, которые ползали по голове у девушки. Такие, похожие на садовых клопов. Они ворошили волосы, проскальзывали между прядями, сновали туда-сюда, как огромные вши. Альку передернуло от отвращения. Но, еще и появилось стойкое желание изловить этих жуков.

А мама Роза , поправив шляпу этим и занялась, быстро перебирая волосы девушки.

Каждый выловленный из волос жук барахтался на ладони женщины, постепенно превращаясь в прозрачную золотую рыбку, сверкающую красивыми синими искрами на чешуйках. Рыбка всплывала с ладони в воздух, шевеля плавниками, и поднимаясь вверх, застывала над головой Насти, сидящей в кресле с закрытыми глазами. Последний жук стал черным вуалехвостом, плавно проплыл к остальным, и тут же мама Роза взмахнула руками и все рыбки, покачивающиеся над девушкой, исчезли. Кумыкина завороженно смотрела на ведьминский ритуал, и ей очень захотелось уметь так же. Чтоб рыбки и красиво. Тем более, глядя на девушку, уходящую довольной, спокойной и с розовыми щеками, да на сумму, что оплатила клиентка за сеанс, хотелось еще сильнее.

Сначала у Альки не получалось. Нет, ловить жуков она могла. Но вот в ее ладошке они превращались в грязь. Алька жаловалась, крутила красивые веники, выучила заговоры, научилась различать порчу и сглаз, опять жаловалась Розе на свою косорукость, но старуха терпеливо твердила, что надо просто захотеть помочь человеку, переработать то, что на него навесили другие люди своими черными мыслями, пожеланиями несчастий, завистью.

— Ты пойми, Аленька, то, что у них в голове копошится - оно и есть грязь. Прилепленная на них от других людишек. Те свои мыслишки словами выражают, не важно - вслух сказал или написал, а человек прочел. Слову любому сила дана. Сила злая и добрая. Чего пожелал другому - от у него и желание твое прилипло. Может оно и сбудется, доберется все же до мозгов. Выроет этот жук ход, если его не убрать. Будет головушку грызть, дырку прогрызет. Донесет до сознания, что ты никчемный, ни на что не годный, и сдохнуть бы тебе пора. А может и не сбудется. Вздохнет человек полной грудью, встряхнет головой да и пошлет всех нахер. И жуки тут же слетают. Но, мало кто так может. А мы тут помогаем. Люди к нам приходят публичные, знаменитые. Ты рот -то не раскрывай. У нас тут место такое. Ты учись, Аля, а то я старая уже. А новых людей с силой все меньше и меньше.

— А вот Владик тогда что делает у нас? Он стрижет только. Никаких жуков не выбирает. — задала давно волновавший вопрос девушка. С Владиком вроде они подружились, и даже сходили вместе в кино после смены на ночной сеанс. Но обзывать Альку Чижиком-Пыжиком он все же не перестал.

— А Владик у нас мразей стрижет. — неожиданно выдала мама Роза.

Алька захлопала глазами, не веря своим ушам. Каких мразей? За последнюю неделю она видела в кресле у стригоя только солидных мужчин, вкусно пахнущих дорогим парфюмом, их шикарные машины лаково отсвечивали за окнами витрин салона. Они вальяжно приземлялись на сиденье, не отрывая айфона от уха, и мановением руки, велели Владу освежить стрижку. Потом просили массаж головы по люксу. Массаж делался за ширмой, и довольные “уханья” и стоны давали понять, что клиенты очень довольны. Получал Владик больше мамы Розы в два раза.

— Ну, чего смотришь? Я с такими не работаю. И тебе не советую. Там, как руки на голову положишь, сразу видно, что или вор или убийца. Им тоже облегчение надо. От дум, от мук совести, от того, что заело их. Там и жуки, и опарыши по всему телу. А Влад - стригой, вампир. Ему жрать надо. Вот он их и стрижет, и потом люкс-массаж. Ток это с кровопусканием массаж. Очень этим людям помогает. В древние времена даже врачи кровопускание рекомендовали, как панацею. Так что тут все срослось - его клиенты, как клопы, крови людской напьются, разбухнут от нее и от проклятий, что им натыкают, да потом радуются, что лишнее у них забрали. Вот только каким способом, они не понимают. Стригои дурманят любого так, что они потом себя не помнят. А так-то Влад хороший, не зарывается слишком. Кстати! У него завтра день рождения. Как у человека. Надо поздравить.

— И сколько ему стукнет? — Алька уже придумала себе, как купит Владику фигурку из аниме, что продается в магазине по пути на работу. Там такой красивый вампир с красными волосами - ух! Ему должно понравиться.

— 104 года. — глядя на ошалевшее Алькино лицо старая ведьма рассмеялась. — А ты чего думала? Это ж не мы. Живут так долго, как захотят, по сути. Но, и убить их можно.

Ян Стэфанович появлялся в салоне редко, в основном забирал недельную выручку из сейфа, раздавал премии, да спрашивал, на что нужно еще выдать денег. Рулила всем мама Роза. Альке все нравилось, она чувствовала, что нашла свое место в этом мире, что все встало на свои места. Работа, обучение у старой ведьмы, дом, прогулки с Пыжиком, которого уже приходилось выносить из подъезда на руках. Изольда Модестовна, радостно кивающая на любое Алькино слово. Все было хорошо.

Пока не раздался звонок в полпятого утра.

Алька ткнула кнопку, поднесла трубку к сонному уху.

— Аля, Роза умирает. Ты должна приехать немедленно. — Ян чеканил слова, словно она могла его не услышать. — Ты сможешь. Выйди из парадной и хлопни по железу. Любому. Подумай “Хочу домой.” Быстрее. Мало времени. Как войдешь на второй слой, тебя уже будут ждать.

Что творилось в голове недавней неудачницы Кумыкиной - словами не передать. Там гремели взрывы, проносились обрывки каких-то причитаний, похоронные венки и обрывки мыслей про “не может такого быть! мама Роза!”

Сунув голые ноги в кроссовки, натянув на пижаму с котиками пуховик, Алька выскочила в подъезд, отпихнув лежащего Пыжика от двери. Пес, видимо очень хотевший на улицу, резво вскочил на кривенькие ножки и потопал за Алькой по ступенькам вниз, она даже не захлопнула дверь. Кумыкина решила идти испытанным путем. Раз в прошлый раз на детской площадке открылся портал на второй слой города, то сейчас экспериментировать некогда. Долбанула ладонью по турнику, подумала, что хочет к Розе, домой, сейчас, немедленно! Где-то запоздало хлопнула подъездная дверь, за спиной послышалось хриплое дыхание. Пыжик притерся к Алькиной ноге.

— Тебя тут не хватало! Иди отсюда!

Но пес пыхтел и стоял рядом. В рамке турника, как будто на проявляющейся фотографии, заблестела мокрая после дождя зеленая листва, забликовал асфальт, заляпанный желтыми пятнами фонарей. И Алька вошла. В первый раз - сама. Легкий теплый воздух подхватил ее, закружил над землей, как перышко, как будто она вернулась в свои детские сны, где летает просто потому что хочется.

Из-за высоких кустов раздался собачий лай, свист, что-то забрякало, Пыжик рванул в сторону шума.

— Чижик, мать твою, твой сраный Пыжик уже здесь! У него лапы мокрые, а он на бархат лезет! Ты где там? — заорал Владик .

Алька выбежала на дорогу перед домом, все так же светящимся теплыми квадратами окон, увидела Владика, сидящего в странной повозке без колес, запряженной черными большими собаками. Без раздумий запрыгнула в нее, примостившись между стригоем и бульдожкой на бархатном сидении, и они понеслись. Казалось, что весь город промелькнул в пару минут перед глазами, Кумыкину затошнило. Вышли они перед маленьким особнячком, притаившимся где-то во дворах, между старинными пятиэтажными домами.

Дом был тих, скромно посверкивали хрустальные многоярусные люстры, толстые ковры скрадывали шаги прибыших. Алька вертела головой, не успевая рассмотреть шикарные диваны, картины на стенах, замысловатые статуэтки.

В темной комнате, освещенной лишь ночником, на большой кровати задыхалась мама Роза. Колдун сидел рядом, положив свою ладонь на голову женщины.

— Алевтина, что так долго, я не могу ее больше тут держать! Подойди. И думай быстрее, не тупи.

Девушка подошла к постели, присела на нее. Роза выглядела как воплощение смерти. Ввалившиеся глаза в темном обрамлении, заострившийся нос, губы, запавшие внутрь, кожа, как старый полиэтиленовый пакетик - вся сморщенная и полупрозрачная. И только две черные косы, как две змеи, обвивают шею.

— Аленька, прости, что прошу. Ты - моя ученица, моя надежда. Хоть и мало ты под моим крылом была. Отпусти меня с миром, детка. Примешь мой дар, мою силу?

Роза говорила так тихо, что Алька едва разбирала слова.

— Да ну что вы, мама Роза, вы еще попра...

— Алевтина! — рявкнул Бистрицкий, — Думай резво! Хочешь быть настоящей ведьмой? Скажи - да! Не мучай ее!

В голове Альки снова пронеслись вихри мыслей, дикий страх, неприятие такого предложения, но за секунду она поняла, что ей делают огромный дар. Такой, что всю его грандиозность ей не оценить за всю жизнь. Ведь, почему она? Она никто, только что осознавшая себя мелкая ведунья. А здесь ей предлагают целый мир у ее ног.

— Да! — Алька тоже рявкнула, сама схватила за руку маму Розу и тут же задергалась, как будто ее били током. Синие молнии скользили по руке старухи, вливаясь в тело молодой ведьмы, воздух вокруг трещал, пахло свежескошенной травой, яблоками и озоном. Через пару минут изо рта Розы вырвалось облачко пара и растаяло где-то под потолком.

— Не ошибся в тебе, Алевтина. Теперь ты точно наша. Добро пожаловать в Бистрицкий ковен. Думаю, Роза сделала правильный выбор. Дальше обучать тебя буду я, но, это если ты сама захочешь. Если тебе хочется продолжить ремесло Розы - буду только рад. От него больше добра людям, чем от всех ведьминских заклинаний.

Алька смотрела на то, как тело мамы Розы рассыпается прахом на постели, превращается в пыль. И никаких похорон не будет. И теперь она такая же. А что могла Роза? Ведь даже непонятно ничего. Девушка вытянула руку, и сильно захотев встряхнуть постель умершей ведьмы сделала взмах пальцами. Простыня, одеяло, подушки взлетели в воздух, прах Розы осыпался на пол комнаты, словно серый дождь.

И тут до Альки дошло. Мамы Розы больше нет. Вообще нет. Нигде, никак, и больше не будет. Никто не будет спрашивать, как ей спалось и что снилось, не будет ругать за криво собранные веники. Показывать, как ловить жуков и снимать порчу.

На крыльце перед домом стоял Владик, наблюдая за поливающим кусты Пыжиком.

Алька встала с ним рядом, вытирая слезы.

—

Ну, что ты, Чижик? Так бывает. Хочешь, тебе песенку спою?

— Не надо… — проревела Алька, утыкаясь носом ему в грудь.

— Чижик-Пыжик, где ты был? — завел стригой срывающимся голосом, — на поминках ведьмы пил...

— Не надо, не пой!

— Ведьма сдохла, хвост облез… — Влад обнял девушку и стал покачивать, словно убаюкивал, — кто промолвит, тот и съест…

— Замолчи!

— Алька съела! — заорал вампир, вытер мокрые дорожки на своих щеках и сделал лицо заинтересованного идиота, — Аля теперь как мама Роза? Дааа, она теперь ведьма! Пыжика вылечишь?

— Хватит кривляться, почему ты всегда такой?

— Наверное, потому что много видел ваших смертей и привык. Собаку лечи давай, это здесь лучше получается.

***

Четыре года пролетело, словно одна неделя. Алька Кумыкина теперь не “кумыка - горемыка”, как ее дразнили в школе, а та, кто может помочь снять боль и тоску, черные, давящие мысли, порчу, и то, что вам прилепили люди, которые вас и знать не знают, но интернет им позволяет написать вам гадости. Просто потому что им плохо, и надо чтобы всем вокруг было так же плохо. Ни один человек, довольный своей жизнью, не будет писать другому гадкие, злые слова. Так мама Роза говорила. Пыжика Алька сделала как новенького, он пережил смерть своей хозяйки Изольды Модестовны, и так и остался у Альки.

Ворон Мунин теперь официально фамильяр молодой ведьмы, Альку уже научили, как с ним работать, да и вообще в ковене Бистрицкого она стала самой младшей, и все ведьмы и колдуны принялись ее опекать. Алька, как сказал Ян Стефанович, пробивная девица, как коренной зуб - места для него нет, вроде никому не нужен, но он влезет. И это хорошо.

***

Алевтина копалась в волосах очередной клиентки. Знаменитая актриса, недавно засветившаяся в скандале на всех каналах ТВ. Жуки ползали, ныряли куда-то под кожу, выползали обратно. Ведьма ловила их, стряхивала грязные плюхи с ладоней. И тут она подумала, что эта женщина тоже такая же, как она, иногда делает какую-то херню, и наверняка о ней сожалеет. Одна грязная клякса на Алькиной ладошке засветилась и вдруг превратилась в маленькую пеструю птичку, похожую на колибри. Сверкая оперением, она поднялась в воздух, трепеща крыльями, зависла над головой актрисы. Туда же поднялись и все следующие. Сверкающий рой маленьких птичек заворожил даже саму ведьму. Такая красота. Вьются, как над цветком. Алька взмахнула руками, растворяя всю эту перерожденную грязь.

— Что, Чижик, получилось? — ехидный Владик выполз из подсобки.

— Тссс… Пойдем сегодня, выпьем за маму Розу? — девушка посмотрела на сидящую в трансе клиентку. Улыбка актрисы становилась все шире, являя миру дорогие виниры.

Запирая двери салона “Чародейка” напарники заметили, что две последние буквы на вывеске не горят.

— Ну, тоже неплохо. Мы ж чародеи. Для всех, для них. — стригой обвел пальцем дома.

Ведьма Чижик-Пыжик и кровосос в кожаных штанах растворились в вечернем городе. Отдых нужен всем.

А завтра салон откроется, как обычно, в 12 часов дня.

Мой паблик вк https://vk.com/morandzhurich, приходите, там много интересного не только от меня)

Комментируйте, как вам  такая история?

А еще теперь, с разрешения администрации Пикабу, вы можете поддержать автора рублем, за что буду очень благодарна и буду знать, что не зря пишу. Если это на конкурсные призы - пишите в комментариях " Конкурс Крипистори".

Сбербанк 63900 24090 1956 0727

Тинькофф 5536 9138 3185 1155

Моя большая благодарность щедрым людям, девочки, большое спасибо, очень вам признательна!

Всех люблю, обнимаю. Ваша Джурич.

Алька снова летала во сне. В теплом потоке воздуха, раскинув руки, паря над ночными улочками родного маленького городка. Внизу проплывали пустые дороги, освещенные желтыми фонарями, прячущимися в листве высоких тополей. Вот она повернула на улицу Красную, разглядывая крыши спящих домов. Посередине дороги стояла ее бабка с хворостиной в руке. “Ах ты ж, подлюка! Сколько раз говорила, ночью надо спать!” — крикнула старуха и помчалась по дороге вслед за Алькой. Страх стал накрывать девушку, она падала вниз, асфальт становился все ближе и ближе, бабка тоже, и вот уже хворостина обожгла пятки. “Кому по жопе?!” — крикнула старая карга и кинулась на Альку.

— Кр-р-ра-а-а-а! — черный огромный ворон клевал Алькину пятку, давая понять, что утро уже наступило, нечего разлеживаться. Пора его, голодного бедного Мунина кормить.

— Муня, отстань! — девушка спрятала ноги под одеяло и повернулась на бок, в надежде еще поспать. Голова трещала после вчерашнего. И кто ее просил так нажираться? В клубе было весело, конечно, но как она вернулась домой, Алька не помнила. Хорошо, хоть не обнаружила опять в своей постели какого-то парня, как в прошлый раз. Парень был очень симпатичный, но имени его она так и не смогла найти даже в самых дальних закоулках памяти. Стыдно было, капец. Хорошо, что парнишка быстро смотался, едва проснувшись.

За дверями ее комнаты в коммуналке цокал когтями и хрипел французский бульдог Пыжик. Пыжикова хозяйка — Изольда Модестовна, в силу очень преклонного возраста и болезни, уже не могла гулять со своим стареньким любимцем по утрам, и Пыжик зассал всю прихожую. Соседи ругались, но беззлобно. Все понимали, что старость ждет каждого и безропотно мыли коридор от собачьих луж и кучек.

Пыжик отирался у Алькиной двери, пыхтел, и явно пристраивался поднять ножку. Опять потечет в комнату… Она громко крикнула, чтоб собака ждала, бульдог заскулил, девушке пришлось все же встать, иначе Пыжика разорвет. Гулять с ним сегодня явно некому. Натянула треники, свитер и куртку, и цепанув на поводок скачущего от плескавшейся мочи в ушах Пыжика, вышла во двор. Тот сразу унесся поливать пожелтевшие кусты, а Алька приметила мужчину, вышедшего из соседнего подъезда. Он собирался закурить, и рылся в карманах в поисках зажигалки. Вот он уже идет мимо, собираясь вставить сигарету в рот. Алька напряглась, мужчина на секунду застыл, а сигарета оказалась в Алькиных пальцах. Опять сработало!

Мужик растерянно заозирался, ища пропажу, ничего не поняв, пошел дальше. Выйдя на пустую детскую площадку, девушка закурила, глядя на Пыжика, обнюхивающего столбы, присела на качели и, пуская дым колечками, решила, что утро не такое уж и хмурое. Все лучше, чем просыпаться под бабкину ругань.

Алевтина Кумыкина переехала в Питер уже год как, удрав от родной бабушки. Мать Алькина исчезла 19 лет назад, Альке еще и года не было. Отец через время спился, по пьянке убил человека и заехал на 9 лет в тюрьму. Выйдя оттуда, так и остался в городке около зоны, в Архангельской области. За это бабка — мать отца, проклинала почему-то Альку, всю ее небольшую жизнь называя ее обузой и порченой. Мать, мол, была порченая и Алька такая же. Чтобы не злить бабулю, внучка научилась виртуозно врать, быть тихой, и находится вне дома большую часть времени. В периоды, когда бабка совсем озлоблялась и начинала попрекать каждым куском, Алька, не собирающаяся сдохнуть от голода, училась воровать из магазинов. Когда ей было 15, ее чуть не поймали. Тащила она три банки “Хуча” и ее никто не заметил, пока толстая бабища, проходя мимо, не толкнула ее пухлым локтем. Одна банка выпала из-под толстовки и с грохотом покатилась по полу магазина. Дремлющий охранник встрепенулся, кассирши обернулись и уставились на девушку в куртке не по размеру.

От дикого ужаса она так зажмурилась, что чуть не треснули глаза. Ей так захотелось стать невидимой, просто до дрожи в коленках, до стиснутых кулаков. Чтобы никто ее не трепал потом за ухо, приговаривая про порченую, чтобы охранник не вцепился в нее как клещ, а люди не стали бы осуждающе смотреть. И, как не странно, это случилось. Охранник зевнул, и уселся обратно на свой стул, кассирши запикали сканером, пробивая товары покупателям. Алька тихонько подобрала злополучную банку, сунула в карман и, держа спину прямо, ровным шагом вышла из магазина к своей кампании, что ждала ее на улице. Те, увидев Алькину добычу, радостно завопили, хлопая девушку по спине.

У Альки было три “фишки”, как она это называла. “ А ну-ка отними”, “Невидимка” и “Стань красивой”. Просто надо было немного напрячься и сильно захотеть. Со временем она даже научилась не зажмуриваться от усилий. Стать невидимой для всех и таскать продукты из магазинов, вещи на рынке - легко. Отнять что-то у человека, держащего предмет в руках - секундное дело. Тот даже не понимал, что произошло, просто хлопал глазами. А вот со “стань красивой” пришлось попыхтеть.

Сначала девушка бессознательно пыталась делать милое лицо, чтобы понравиться парню из их компании, принимать разные позы, казавшиеся ей сексуальными, но Кумыкина не учла одно - тип лица “рязанское простецкое”, жидкие русые волосики, плоская грудь и объемная задница на коротких ногах как-то не очень вяжутся с сексуальными позами, подсмотренными в инстаграме у блогерш. А потом она как-то напилась на дне рождения у подруги и глядя на девушек, которые там были, таких красивых, модных, высоких, стильных, ей так захотелось стать такой же, что она села на диван и зарыдала. На нее смотрели брезгливо и даже никто не подошел спросить, почему она сопли размазывает.

От дикой обиды Алька сжала кулаки, зубы, зажмурила глаза и глубоко вдохнула. В голове нарисовался образ, что она, Алька Кумыкина, танцует посреди комнаты как Дженифер Лопес и выглядит так же потрясающе. И что все парни смотрят на нее восхищенно, а девки злобно и завистливо. Пусть утрутся, дуры. Вот вырасту, заработаю себе на пластическую операцию и вы все увидите!

Но пластика не потребовалась. Пока она в слезах пробивалась к выходу из квартиры, к ней стали подходить парни и спрашивать, как ее зовут и откуда такая потрясающая девушка тут появилась? Затащили ее на кухню, где сидел ее ненаглядный Витька и играл на гитаре, налили вина. У Витьки аж рот открылся и он застыл, как истукан.

Сначала Алька думала, что все над ней шутят, но потом до ее ума дошло, что видать, опять сработало, как с “невидимкой”. Она мысленно себя похвалила и стала напропалую флиртовать со всеми, кто был на дне рождения из мужского пола. Короче, ретироваться ей пришлось под угрозой выдирания волос от подруги и других девушек. Но она не расстроилась. Это была первая победа Кумыкиной. Самая сладкая месть своим подружкам, таскавшим ее с собой как фон, на котором они очень выигрышно выглядели. С тех пор прошло четыре года. Алька пользовалась “фишкой” во всех ситуациях, где это могло пригодиться - устройство на работу официанткой в крупный ресторан, в Питере — чаевые лились ей рекой, в клубах, чтоб была бесплатная выпивка, когда нужен был секс, или просто развлечения, за которые платить она не собиралась. Красивым все легче дается. Одно было плохо. На фото, и в уставшем состоянии, она опять была та же рязанская рожа с толстой низкой жопой. Да и ладно, в соцсети можно выставить фото тех, на кого она хотела быть похожей.

А сейчас Алька просто была на расслабоне, качалась на качелях, докуривала сигарету. Кофе бы ей еще, и вообще зашибись.

Пыжик метался по детской площадке как черная пыхтящая молния, пометил все столбики, погонял снулых воробьев и закрутился возле мусорки. По дороге возле дома прошел дворник-узбек, говорящий по скайпу с кем-то на своем языке, Алька затушила окурок и культурно, набросом, кинула его в урну. Из кустов раздался треск ломающихся веток, на площадку вывалился молодой человек, странновато одетый для питерской осени. На нем были короткие шорты, высокие ботинки, из которых выглядывали белые носки, и кожаная потертая косуха на голое тело. Черные волосы, стриженные в каре по ухо свисали на лицо.

— Бомжур, мадам! — парень зачесал рукой волосы назад. — Это я где?

“А ничего такой…” — подумала Алька. А потом внимательней разглядела парня.

— Ааав! — сказал Пыжик.

— В Караганде. — скривилась Кумыкина, поняв, что ей ничего не светит, даже если использовать “фишку”. Подведенные черным глаза и рот, тоже в черной помаде - в сознании недавней жительницы маленького городка такой парень был явно не пригоден для девушек. — Че, заблудился, от своих отбился? Чеши отсюда.

Бульдог тоже не рад был появлению незнакомца и яростно залаял.

— Пыжик, заткнись! — Алька чуть напряглась, как всегда делала, чтобы собака не нассала на ее дверь и ждала. Пес сел и замолчал.

Странный парень еще немного поразглядывал девушку, сидящую на качелях, собаку, одна бровь его взметнулась вверх, губы в черной помаде презрительно съехали вниз.

— Шваль необученная. — выплюнул он и пошел к дому.

— Че сказал, сученыш? — вскочила Алька.

Молодой человек обернулся, ехидно улыбаясь :

— Пыжик? Чижик- пыжик, где ты был?... — зазвенел хрустальный голос во дворе утренней пятиэтажки, — На Фонтанке водку пил.

Он пел и шагал по детской площадке. Дойдя до железного турника, хлопнул по нему ладонью. И в рамке турника словно открылась дверь в другое место. Там было не утро, а поздний вечер или ночь. Блики от светящихся окон отсвечивали на мокром, после дождя, асфальте, там было лето, шелестящее зеленой листвой в свете фонарей. Пыжик вскочил и рванул в этот проем, тут же скрывшись в темноте. Странный парень все стоял и напевал песенку про чижика-пыжика, издевательски меняя тональность. То тонким детским голоском, то басом, а то как в первый раз, кристально чистым, красивым высоким голосом.

Алька не понимала, что происходит. Может, это она спит еще и все это ей снится? И сейчас выбежит бабка с хворостиной и будет орать, что спать надо по ночам?

— Пыжик, ко мне! Иди сюда, скотина! Ко мне! — она кричала, не решаясь приближаться к парню, который корчил ей рожи, вилял задницей в коротких шортах, дразня.

“Ну, ща я тебе, обдолбыш, покажу ступинских девчонок. И не таких разматывала.” — уже примерившись, что зарядит ему сначала кулаком в живот, а потом в глаз, Алька ринулась к парню, сжав кулаки. Ладони стало жечь огнем, волна ярости словно подняла волосы на голове и загривке, где их отродясь не водилось. Парень, сделав испуганное лицо, прошел в портал, открывшийся в рамке турника, девушка влетела следом, норовя ударить наглого говнюка, но он скользил по теплому воздуху, плавно перемещаясь кругами вокруг Альки, паря над землей так, что между его ботинками и асфальтом можно было просунуть пачку сигарет. И пел детским голоском, кривляясь, как мог :

— Чижик-пыжик, где ты был… На поминках ведьмы пил. Ведьма сдохла, хвост облез, кто промолвит, тот и съест!

И тут Альке стало страшно. Почему она не может проснуться? Ведь люди летают только во сне, пусть даже так низко над землей. Она тоже так иногда летала, когда бабка особенно мозг выжирала или день плохой. И Пыжик пропал. Что она скажет Изольде Модестовне? Она перестала махать кулаками, прыгая в попытках достать

красавчика в косухе.

— Это мы где? — рассматривая ночное лето во дворе дома, Алька даже не надеялась получить ответ. Сон же.

— В кабзде. Ты. А я - у себя дома, дура.

Парень протяжно свистнул, словно подзывал такси в Нью-Йорке. Девушка все вертела головой, пытаясь понять, как ее из осени перенесло в летний Питер, и где этот чертов Пыжик, ведь если он убежал, и не вернется, Изольда будет переживать, а сердце у нее совсем плохонькое.

Из-за угла пятиэтажки выбежала свора собак. Просто куча черных, остроухих, похожих на доберманов, но гораздо крупнее. Собаки лаяли и хрипели, слюна, поблескивая в свете фонарей, капала на асфальт.

— Пыжик, Пыжик, ко мне! — истерично заорала Алька.

Стая собак могла же разорвать маленького толстенького бульдога, тем более тут, в этом непонятном месте.

— Не ори, малахольная. Это моя лягушонка в коробчонке едет. — парень опять скривился и цыкнул зубом. — Откуда вы все лезете, а? Найди себе учителя, убогая.

“Какого учителя?” — Альке вспомнился единственный учитель в ее жизни. В школе преподавали женщины в основном. Физрук Владимир Иванович. Зачем его искать? Он и так ей с трудом тройку натянул в аттестате. Через “козла” Кумыкина прыгала плохо.

Тем временем, стая собак подтянула за собой на вожжах что-то типа больших саней. В санях сидел еще один парень, он махнул рукой в атласной красной перчатке Алькиному врагу, а тот радостно поскакал к поданному транспортному средству.

— Иди обратно, — крикнул он, — ворота открыты. Скажи: “Хочу в Явь”, и стукни по железу.

Упряжка черных доберманов тронулась, как только парень в шортах сел в повозку. Вихрем их вынесло в арку между домами, и стало тихо. Только шепот листьев да нервное жужжание фонаря над детской площадкой.

Откуда-то, пыхтя и хрипя, прибежал Пыжик. Завертелся у Алькиных ног.

— Что, зассыка, как мы домой пойдем, а? — скорее всего у самой себя спросила Алька.

Здесь вроде все было, как дома. За исключением летней погоды, какого-то легкого воздуха, который пах перетертой зеленой травой и цветущим жасмином. Теплый свет ночных фонарей покрывал золотистыми бликами мокрый асфальт, в знакомой пятиэтажке горели окна, демонстрируя вечерний театр теней на задернутых шторах.

Да ладно, Алька же не может не узнать свой дом. Она живет в нем уже почти год. Вот второй подъезд, вот окна бабы Любы на первом этаже, занавески в красную клеточку. Вот лавка перед подъездом. А вот двери в него, крашеные в серый. На подъездной лавочке сидят… сидят… На подъездной лавочке сидели два плоских старичка. В полосатых черно-белых пижамах, Алька такие только в фильмах 30-х годов видела. Там, где поет эта дама в белых воротничках. Любовь Орлова. Бабка ее очень уважала.

Очень худые, высохшие до костей, с поблескивающими искорками в провалах глазниц, два сухоньких старичка, опирающихся на трости, сидели перед ее, Алькиным, подъездом. Никогда она там таких пенсионеров не видела. Но, может, они только ночью выходят? Подышать воздухом, и все такое.

Пока девушка тыкала кнопки домофона, то и дело дергая наконец-то прицепленного на поводок бульдога, парочка на лавочке заливалсь скрипучим смехом, разговаривая между собой закрученными по кругу фразами.

— Видал, в 47-ой сегодня? Видал, ел? Видал? А я съел. Ахахахах..

— Видал, в пятой сегодня? Ух, она аж стакан разбила! Видал, ел?

— Ты в 28 видал? Я там ел. Ахаххах… Он так дверь - хлоп! Она орет: “Тварь!”, а он ей - на! Ух, хорошо. Я поел.

Старички противно хихикали, крутя плоскими лицами. Больше они походили на героев советских мультиков, типа первого “Кота Леопольда”, плоские картинки, только что ветром их не сдувало.

Кнопки домофона проскальзывали, не нажимались, как будто намазанные жиром.

— Смотри, смотри, — заскрипело у Альки за спиной, — она кнопки жмет. Аххаххахи! Она с той стороны. Как пришла? Как пришла?

— Стригой привел, привел. Ты видел? — ответил другой плоский старик, — На собаках уехал. Собаки, помнишь? Эээ, да ты, старый , ничего не помнишь.

— Чей-та? — возмутился тот, что сидел ближе к Альке, и вперился в ее спину провалами глаз, —

Помню, помню. Ел ее. У нее ворона. Не знает, не знает. Что делать - не знает. Дурочка с деревни.

Старички засмеялись, у подъезда словно зашелестела бумага, заскрипели несмазанные петли всех дверей в доме, защелкали замки, отмыкая для потусторонних гостей проходы во все квартиры. Чтобы они ели. Жрали эмоции тех, кто там живет.

От отчаяния, от этих кнопок, которые не хотели складываться в привычный код, открывающий дверь, от мерзких хихикающих ехидных голосов, доносящихся от лавки, Алька хлопнула по железной двери подъезда ладонью,так, что пальцы онемели. В мозгу четко пронеслось: “ Хочу в Явь!”. Пыжик захрипел, подъездная дверь стала светлее, на Альку брызнул освежающий осенний дождик, промозглый ветер напомнил, что здесь его владения. А мутное, негреющее солнце может катиться себе за серые тучи, где ему в Питере и место.

В комнате было тепло и тихо. Только Муня неспешно ковырял свой клюв когтем, шурша крыльями. Кофе остывал на дне чашки. Алька все так же не могла понять, где это она была утром в вечернем городе? И этот парень мерзкий, что на собачьей упряжке уехал, и старики картонные у подъезда на лавке… Что это? Кто это был?

Крыша у тебя уехала, Кумыкина, думала Алька, собираясь на работу. Пить надо меньше. Вона как тебя белка-то пришпилила. Мультики со старичками плоскими. А вот реально, если у подъезда будут сидеть Губка Боб и Патрик? Ты чего будешь делать? Пыжика на них натравишь? Пыжик, кстати, после прогулки стал какой-то очень резвый и как щенок носился по коммуналке, даже

Изольда Модестовна выползла из своей комнаты на кухню, и рассказала Альке что как она Пыжика погладила, так стало ей легче, очень благодарила , что не бросает ее соседка на произвол судьбы, ну и песика ее тоже.

— Любишь пёськов?

— Что? — Алька не расслышала.

— Пёськов любишь? — старушка улыбалась, аж видно было где заканчиваются ее вставные челюсти. — Пёськи. Пыжик. Гуляешь с ним. Он хороший.

Алька пролила кофе из турки на клеенку стола. Что у бабки с головой? Бредит уже.

По дороге на работу девушку знобило. Все время не давала покоя мысль, что в ее жизни что-то не так. Вчера ей показали запретное. Запретное лето, в том городе, где она живет, на той же улице и у того же дома. Но она там была как потерянный щенок, ничего не понимала, и еще тот, кто ее туда завел - отвратительный тип, над ней смеялся, но и дал совет, как вернуться обратно. И у нее получилось. Альку раздирало от тревоги, любопытства, нервного тремора. Как будто чувствовала, что впереди ее ждет что-то неприятное.

Ей хотелось и еще раз пройти через турник, в лето на ее улице, хотелось еще раз вернуться. Она догадывалась, что она может, вроде. А если нет? А если не получится в этот раз? Мысли стучали в мозгу, путались, сталкивались друг с другом, вызывая Альку на ДТП, как ту, кто сможет их растащить. Получалось плохо. Сумбур царил в голове Кумыкиной. И курить хотелось.

Мелкий моросящий дождь молотил в клетчатый зонтик, запахи из кофеен на Невском отзывались спазмами в животе девушки. Витрины, светящиеся рекламы, стеклянные двери, из которых выходили довольные люди со стаканчиками в руке - все это Альку дико раздражало. И вот, здраааавствуйте, посреди тротуара стоит он. Лошара, разглядывающий что-то в небе. В одной руке - высокий стакан с кофе, в другой - только что прикуренная длинная сигарета. Алька даже ни секунды не думала. А ну-ка, отними! Чуть напряжения, и вот уже вожделенный стаканчик и сигаретка в Алькиных руках, а лох так и остался озираться у двери очередной кофейни.

Обжигающий глоток, горький обволакивающий вкус, первая затяжка никотином - это такой кааайф…

В спину толкнуло, как будто по хребту заехали доской, откуда-то окатило холодной грязной водой, намочив Кумыкину с ног до “крысиного” хвостика на голове. Резко развернувшись, девушка успела заметить, как тот “лошара”, у которого она только что отняла кофе и сигарету, стоит, выставив перед собой ладонь, а все лужи на тротуаре собираются в один поток. Прямо в лицо жестко хлестнуло грязью, вперемешку с мусором и окурками.

— Получила? Обтекай! — мужчина отряхнул ладонь и презрительно скривил губы. — Ты с кем тут такие шутки шутить собралась, девочка?

По лицу девушки медленно стекала питерская грязь, чужая сигарета намокла и висела унылым концом, стаканчик с кофе был уже смешан асфальтовой пылью, нервной дрожью пальцев и страхом.

Продолжение следует.

Мой паблик вк https://vk.com/morandzhurich, приходите, там много интересного не только от меня)

Комментируйте, как вам начало истории.

А еще теперь, с разрешения администрации Пикабу, вы можете поддержать автора рублем, за что буду очень благодарна и буду знать, что не зря пишу. Если это на конкурсные призы - пишите в комментариях " Конкурс Крипистори".

Сбербанк 63900 24090 1956 0727

Тинькофф 5536 9138 3185 1155

Всех люблю, обнимаю. Ваша Джурич.

История написана по заказу бригады установщиков окон.

Первая история "Окна на крови"

“Установка десяти окон. Хутор Стеклянный, дом 12.” — прочел Марихин в накладной и, стиснув зубы, глубоко вздохнул. Опять переться в дальние степи по такой жаре. Да кто там себе такой замок отгрохал? Десять окон! Куда только ставить, в три этажа поди особняк. А все плохо живем...

Он сплюнул, асфальт города Азова зашипел раскаленной сковородкой, слюна почти мгновенно испарилась. “ Как в аду. — подумал Марихин. — Живем, как в аду.” Схватился за ручку на двери Газели и тут же отдернул - пальцы обожгло. На таком солнце металл нагревается быстро. Из-за здания фабрики окон вышел Тигран, вытирающий руки об майку.

— Чего стоим, кого ждем? Рули к погрузке, нам еще ехать полтора часа.

После того, как накрылось ИП Костюков, занимающееся продажей и монтажом окон, Виталик Марихин и Тигран Казарян быстренько сколотили свою бригаду, и, недобрым словом поминая съехавшего с катушек бывшего начальника, принялись окучивать близлежащие населенные пункты в Ростовской области. В городе их просто уже не приглашали, памятуя какие-то отравленные окна, которые ставила их контора. Люди-то пачками после них окочуривались.

Город маленький, молва разлетелась быстро. А теперь каждый день был как праздник - то экскурсия по дальним селам, то в станицу какую, иногда и на ростовские дачи ездили ставить. Один раз занесло их аж в Батайск, благо там окна свои были у заказчика, но вот эти разъезды очень утомляли.

— И где этот хутор? Навигатор чет его не показывает. — Виталик подруливал к пандусу, где уже ждали грузчики фабрики окон.

— Да там три хаты в два ряда. — Тигран смотрел в телефон. — Это в сторону Узяка ехать, а потом еще километров 15. На берегу Дона хутор. Может домой заедем, удочки возьмем? А чего, Виталь, там работы на два дня, все равно ночевать там придется. Заказчик сказал что ночлег предоставит. Ему цены наши понравились.

— Да уж, за копейки ставим… — Виталик покачал головой. Но, делать было нечего. Или так, или никак.

— О, а ты знаешь, в хуторе этом живет дед-экстрасенс! Да! У моей тетки со стороны отца есть сестра ее мужа, так она к нему ездила. Говорит, лечит все. Хоть рак, хоть геморрой. Порчу ей снял, понимаешь? Она приехала больная-больная к нему. А он там ей поводил руками, пошептал - и все, того!

— Чего того? Коньки отбросила? — Марихин скептически скривился.

— Того! Этого самого! Замуж вышла потом. Сына родила вот в прошлом году. Виталь, она ж страшна, как моя жизнь, до 34 лет дожила, никто ее не хотел. Мы ее даже за Ашотика Кривого сватали. Мы его не любим, но он тоже не захотел. А колдун-то ее - раз! и в дамки. Может схожу тоже к нему, как там будем.

— Тебе зачем, тоже замуж хочешь?

— Нууу, — заюлил Тигран,-- ты ж понимаешь, я уже не молодой, а хочу как молодой. Кровь бы мне разогреть, как раньше.

— Тига, ты это, лучше удачи нам у него попроси! — хмыкнул Виталик, наблюдая, как окна грузят и крепят в кузове.

По дороге еще два раза созванивались с заказчиком. Через полчаса езды от Узяка, по словам заказчика, выяснилось, что ориентир на поворот до хутора Стеклянный - бахча справа.

— Бахча справа?!! — орал Виталик, крутя руль, — Какая нахрен бахча? Тут и справа и слева одни арбузы! Куда поворачивать? Спроси его, блять, на дынях или на арбузах поворачивать? А мож на тыквах? Пошлет же господь долбоящеров, и гребенях они дома строят и объяснить дорогу к ним не могут. Мож мне по кабачкам ориентироваться?

Короче, поворот у бахчи справа они проехали. Пришлось возвращаться, прилично причем. Как-то странно быстро наступил вечер, на сиреневом небе приклеились серебряные светлячки первых звезд, на повороте в хутор не было ни таблички, ни столба, зато стояло пугало с головой из срального горшка, указывающее направление.

— Ну, вот это уже показатель, Тига, что здесь живут люди не уважающие чужое время, — возмущенно бухтел Марихин, выруливая по глинистой колее. — мало того, что дорога - говно, так еще найти ее надо постараться.

— Да че ты, смотри, брат, какая красота зато! — Казарян обвел рукой расстилающуюся вокруг ковыльную степь. Ветер гнал волны по пушистому ковылю, все поле словно море, вздымалось и опадало в такт дыханию земли.

В самом хуторе было всего три улицы без названий, куры на пыльной дороге, да свинья-самоубийца, внезапно бросившаяся под колеса газели. Помереть пятаку не удалось, Виталик вовремя выкрутил руль. Недолго поездив, установщики быстро добрались до дома номер двенадцать. За воротами из крашеного гофролиста вздымался большой кирпичный дом. Точнее, коробка дома, крытая красной искусственной черепицей.

Открыл ворота им поджарый дед, загорелый до черноты, почему-то одетый в легкомысленную майку-сеточку и старорежимные военные галифе, вытертые на заднице. Как оказалось, это и был хозяин дома. На участке слева стояла старая мазанка, крытая серым шифером, подслеповатыми окошками щурящаяся на кирпичное великолепие, возведенное рядом. К мазанке бедным родственником притулился щелястый курятник из неструганной доски, терпко пахло куриным пометом и виноградом Изабелла, который увивал беседку над столом с лавками.

— Загоняйте машину во двор. Тока как разгрузитесь, поставьте за воротами, у меня тут места нет! — дед махнул рукой, показывая на пустой проем дома.

Разгружались и заносили окна до вечера. Пять окон на второй этаж затащили, пять на первый. Газель осталась за забором, но бдительный Виталик выглядывал из-за калитки каждые 20 минут.

— Ты, сынок, не боися, тут у меня никто вредить не посмеет. — проскрипел дед и усмехнулся в пушистые усы. — Нет желающих рискнуть здоровьем. Вы садитесь в беседку, сейчас ужинать будем. Спать в летней кухне будете, а завтра уже и делом займетесь.

Пока дед носил на стол тарелки, парни распаковались на месте ночевки. В маленькой комнатке стояли два древних топчана, стул и шкафчик. В шкафчике нашлось постельное белье и подушки, пованивающие старым куриным пером.

— Да и хер бы с ним, — Тигран пристроил свою в изголовье. — Лишь бы комаров не было. Устал, как собака. А дед видать не простой, на пенсию такой дом не построишь.

— Да мож сын у него какой бизнесмен, или фермер дедуля. Я там, в конце участка какой-то свинарник видел. Мясо мож продает. А чего, деньги по нашим временам неплохие.

В беседке, под лампочкой в желтом старом абажуре, уже ждал накрытый стол. Молодая картошечка, посыпанная душистым укропом, салат из помидоров с лучком, миска икры из баклажанов и три граненых стакана. Тигран приободрился.

Дед достал из-под стола здоровую бутыль с домашним вином, разлил, и выдвинул тост:

— За знакомство, сынки! — отхлебнул. — Меня звать Павел Семеныч, деда Паша можно, для краткости.

Парни представились, чинно пожали руку старику, и чокнувшись, выпили. Вино было, видимо, из того винограда, что сейчас гроздьями свисал над головой. Изабелла. Вкусно, но крепко. А пахнет как...

Через час разговоров о жизни и политике в головах у парней растекался приятный розовый туман, ноги перестали слушаться хозяев, поэтому до сортира, стоявшего у дальнего забора участка, пришлось идти вдвоем. Подсвечивая себе фонариком с телефона, установщики, плавно покачиваясь, переместились к каноничному деревянному домику. Тут возник спор, кто пойдет первым и Виталик проиграл. Пока он стоял в ожидании, заметил, что в сарае, который он принял за свинарник, горит тусклый свет, у самой крыши было маленькое окошко.

Вино прошептало : “Виталь, а давай на свинок посмотрим! Там поди Борька прикольный, как у бабушки был. За ухо его можно потрепать!” И Виталик, обойдя грядки, пошел к свинарнику. Дверь была закрыта на засов. Но, что такая преграда для любопытных? Петли тихонько скрипнули, в нос ударила теплая волна навозной вони. В загончиках, слабо освещенных маленькой лампочкой, копошились поросята, из-за одной оградки высунулась черная козлиная голова, возмущенно что-то проблеяв. Виталик радостно стал подхрюкивать поросятам, пытаясь ухватить кого-нибудь из них за ушко, совсем уж было перевалился через ограду, да чуть не упал.

И тут из дальнего угла, где загоны терялись во тьме, послышалось издевательское хрюканье, как будто самого Виталика кто-то передразнивал, даже не подражал поросятам, а намеренно дразнил.

— Кто там? — Марихин понял, что задал самый дурацкий вопрос в своей жизни. Если там загон хряка, то вряд ли он ответит.

В темноте завозились, зашуршала солома, словно кто-то перебежал поближе.

—Жуй-жуй, глотай! — хриплый низкий голос разодрал навозный воздух свинарника.

Виталик попятился к выходу, а шебрушание в дальнем конце загончиков нарастало, то ли там рыли что-то, то ли бегали по кругу.

— Не жуешь? Жуй! — прохрипел голос. — Жри, падла!

Хмель выветрился из Марихинской головы в момент. Поросята в освещенных загончиках сбились в кучку и затихли. А хрипатый все твердил и твердил как заведенный:

— Жуй-жуй, глотай! Жуй-жуй, глотай!!!

Шуршал соломой, перемещаясь где-то в глубине темного сарая.

“ А если это не привязано?” — ошпарила мысль Марихина. Он повернулся и рванул к выходу. С облегчением задвинул засов на двери обратно и выдохнул. Кто там у деда в свинарнике? Голос странный, словно одну фразу говорить и умеет. Дико захотелось в туалет.

Когда он вышел к беседке, застал сияющего, как надраенное стекло, Тиграна и очень довольного деда Пашу. Они уже уполовинили бутыль и судя по разговорам, рассматривали должности в госдуме с точки зрения коммерческой прибыли.

— А вот у меня был один депутат местный в том месяце, — вещал дед Паша, — лечил я его по мужской части, да так чего-то увлекся, что чуть ухо ему не отрубил.

— Чем? — Виталик приземлился за стол и решил поддержать разговор. Было очень интересно, хотя и ничего не понятно.

— Дык чем, шашкой, знамо дело. Я с него и денег побоялся потом брать, за ухо-то резано, кровищи было, как со свиньи. Так он потом приехал с дамой своей, да отвалил мне 50 тыщ. Как раз на окна и добавил. От откуда там такие деньги, а? В Израиле, говорит, врачи не помогли, а я помог.

Тигран толкнул Виталика в бок.

— Павел Семенович - тот экстрасенс, я тебе говорил , да. Мою родственницу вылечил!

Дед приосанился, сидя за столом, и, подняв палец вверх, изрек:

— Я лишь проводник велений богов наших. Малое звено, связующее просящих об исцелении и тех, кто может его дать.

Во дед затирает, подумал Марихин. А кто ж у него в сарае сидит? Исцеленный, у которого 50 тыщ не нашлось?

Посидели еще полчаса, слушая про подвиги деда в молодости, да разошлись по комнатам.

Ночью было душно. Подушка кололась, топчан был жесткий, Виталик проклинал все на свете, и дедовы окна тоже. Поднялись с рассветом, пока еще прохладно. Павел Семенович уже сновал по двору, таская ведра в курятник и к тому сараю с поросями. Марихин было заикнулся рассказать Тиграну о своих подозрениях про свинарник, но потом передумал - так Тига был воодушевлен знакомством с этим чудо-колдуном, да еще и пришлось бы признаваться, что залез без спросу в чужое хозяйство.

Полдня ушло на окна на первом этаже. Пока сохла пена, стали подготавливать второй. К полудню пришел дед, позвал обедать. И предупредил, что после часа дня ходить во дворе не надо, к нему люди будут приезжать. Чтоб не отсвечивали, и не шумели особо.

Да не сильно-то и хотелось тут отсвечивать, думалось Марихину, закручивающему анкера. Он-то, конечно, во все это колдунство не верит, но, на всякий случай, лучше закончить тут все побыстрее и убраться домой. Так спокойнее. Поставили все, кроме двух окон, выходивших во двор дома.

Солнце жарило так, как будто хотело испепелить все население Ростовской области, установщики обливались потом, перенося инструменты и все нужное в последнюю комнату. Тигран сел на пол, полил голову водой из бутылки и завел опять про то, как дед Паша сделает его полным сил и желаний молодым скакуном. Виталик завел глаза под потолок, глубоко вздохнув.

— Кщщщщ… Кища, кища, кища, кщщщщщ… — зашипело во дворе.

Парни осторожно выглянули в окно. Не отсвечивая. Во дворе творилось странное.

Там, на табуретке, сидела дородная бабища, застыв, как истукан. Руки ее лежали на коленях, строго вниз ладонями, напряженное лицо и выпученные глаза говорили о том, что происходит что-то важное. Дед Паша околачивал женщину двумя вениками из веток грецкого ореха и вроде бы лаврушки.

— Кщщщщ…. — шипел дед, шлепая вениками по голове болящей, — кищ, кищ, кищ !

Потом он перетер листья в своих ладонях и дал вдохнуть запах женщине. Даже до второго этажа донесся горьковатый аромат лавра. Виталик с Тиграном встали на коленки и навалились животами на будущий подоконник. Как два любопытных мальчишки принялись смотреть на таинство исцеления. От чего - они не знали, но было жутко любопытно. А дед тем временем что-то бубнил под нос, бросил ветки под ноги женщине, чтоб она их топтала, потом принялся водить руками над ее головой и телом. Минут через пять ушел в домик, и вышел оттуда с двумя казачьими шашками наголо. Блеснули лезвия, чиркнув над головой бедолаги, Виталик затаил дыхание, Тигран восхищенно ухнул.

Дед злобно зыркнул в проем окна, где притаились наблюдатели, но те успели пригнуться.

Стоя позади женщины, старик закрутил шашками по кругу, держа их по бокам от нее. Воздух загудел, серебристые лезвия летали вокруг женщины, словно отрезали какие-то нити, тянущие из нее энергию, здоровье, а может, и саму жизнь. Шашки скрещивались, высекая искры, вздымались к пустому небу, опускались к земле, дед танцевал, кружился, обрубая что-то невидимое .

— Ту -ту- ту туру, ту-ту - туру, паааарам! —тихо пропел Тигран. — Это же как танец с саблями!

— Че?

— Наш великий композитор - Арам Хачатурян!

— Ага. И ваш певец Шарль Азнавурян, и гора Арарат. Тоже ваши и великие. И тоже чет не в Армении.

— Чеб ты понимал, э!

А дед Паша отложил шашки, и принялся массировать голову женщины. Потом стал выбирать тонкие прядки волос, накручивать их на палец и дергать, приговаривая:

Вытащу семь солнц

порчу на кольцо,

волоса выбираю

порчу забираю.

Под крыльцом сидит дед

ждет костей на обед

Отгоняю, отвожу,

дам требу ножу.

Крови да плоти,

чтоб деду лопнуть.

Колечко прикатилось,

счастьем обратилось.

Венчик сымаю

деду одеваю.

Прими дар от Оксаны…

— Оксана ж зовут?! — внезапно рявкнул дед Паша, бабища подскочила с перепугу, и мелко затрясла головой.

— … от Оксаны, шоб ей здоровилось, любилось, да добра наживалось. — дед хлопнул Оксану по лбу и велел вставать.

Та полезла куда-то в декольте, порылась в глубине необъятных холмов и вытащила маленький кошелек. Уж сколько там перекочевало в карман деда, рассмотреть не удалось, но бумажки были оранжевые.

В полуденном затишье поставили еще одно окно. А дальше началась кутерьма. Подъехали два черных внедорожника, во двор набилось народу. На инвалидной коляске завезли молодую женщину, бледную и истощенную. Какой-то мужик бегал вокруг нее с озабоченным лицом, два раза забежал в мазанку к деду Паше, потом стоял минут десять в окружении тех, с кем приехал и о чем-то совещался. На третий раз он забежал в дом с солидной пачкой денег, опустошив свое портмоне и взяв еще у своих.

— Что это там такое, интересно? — Тигран свесился из окна. — Виталь, смотри, тяжелый случай, там совсем все плохо!

— Ща у тебя будет тяжелый случай. Давай уже, хватит глазеть, ставим и едем домой. — Виталика грызло беспокойство, какое-то предчувствие беды. Тот, кто сидит в свинарнике не давал ему покоя. Здесь что-то не так! Интуиция вопила и требовала убираться отсюда, не смотря на гостеприимство Павла Семеновича.

— Да погоди ты! Смотри, куда это дед ее повез?

Выглянув в окно, Марихин проследил путь деда с колясочницей по дорожкам между грядками, прям до самого свинарника. И что он там с ней делать собрался? Снова вспомнился хриплый голос, доносящийся из темноты сквозь шорох соломы: “Жуй-жуй, глотай!”

Во дворе столпились люди, приехавшие с этой женщиной в коляске, родственники, видимо. О чем-то тихо говорили, кто-то, сложив ладони, молился.

Виталик утер лоб, сказал Тиграну, чтоб тот засунул свой любопытный нос обратно и начинал ставить откосы, и сам занялся работой. Но, через пять минут он не выдержал. Все валилось из рук, мысли о том, что там делает дед с этой женщиной в свинарнике сверлила мозг, не давая покоя. Он должен узнать. А вдруг там что-то противозаконное?

От собственной храбрости Виталик так ошалел, что забыл сказать Тиграну, куда идет. Просто спустился на первый этаж и вылез через окно, чтобы те, во дворе, его не видели. А потом с независимым видом проследовал к сортиру. Если что, скажет что туда шел. Немного поозиравшись и чутко прислушиваясь, перебежками по огороду, добрался до задней стены свинарника и приложил ухо к теплым доскам. Внутри что-то постукивало, доносились какие-то невнятные звуки. Под самой крышей почти, обнаружилось маленькое оконце, Марихин стал красться вдоль стенки, через заросли крапивы, больно жалящей ноги. Ведь если упереться ногами в забор, что за сараем, а руками в стенку, то можно заглянуть через окно внутрь.

Забор чуть не промялся под Виталиковым весом, заскрипел, но выдержал. Сквозь пыльное стекло удалось рассмотреть вот что.

В маленьком загоне, занавешенном грязной серой тканью, стоял прикованный цепью к стене низкорослый корявый уродец в драной женской ночной рубашке. Лысая бугристая голова, длинные обезьяньи руки, на спине выпирает горб, загиная своего носителя к земле. Пока уродец топтался, переминаясь с ноги на ногу, Виталик успел рассмотреть, что со лба горбуна на глаз свешивается наплыв - опухоль. Челюсти его все время двигались, как будто он что-то жевал. А потом в загон зашел дед, взял горбуна за большое ухо и подвел к занавеске, за которой , видимо находилась женщина в инвалидной коляске. Уродец зашлепал ладонями по ткани, а потом застыл, упершись руками во что-то. Дед похлопал горбуна по лысой башке, тот стал мелко приседать, не отрывая своих лап от ткани, и все в полной тишине. У Виталика по спине покатились ручьи пота, дико зачесался нос. Он понимал, что видит что-то странное, запретное.

Руки затекли, ноги стали скользить по забору, пот уже заливал глаза, держаться в раскоряку было невозможно. Плюнув на все, Марихин рухнул в крапиву, прихрамывая и чертыхаясь поковылял обратно. Даже если дед и заметил, что он подглядывал, не убьет же. Дохромав до сортира, Виталик закрылся и еще минут 15 там сидел, пытаясь унять нервную дрожь.

В голове роились тысячи вопросов. Хоть как-то логично объяснить происходящее он не мог. Страшный дед, держащий на цепи страшного урода и они что-то там делают с больной женщиной. И деду за это заплатили. Может дед ее ваще убил и горбатому скормил. “Жуй-жуй, глотай!” Нет тела - нет забот. А родственники, или кто там ее привез, решили от нее избавиться. Ведь эвтаназия у нас запрещена.

Виталик потер лицо и, глядя на зеленых мух, летающих над головой, решил что выходить все же придется, тем более что со стороны двора донеслись радостные возгласы, а потом и шум отъезжающих машин. Было стыдно и страшно. Ну вот зачем, зачем ему все это сдалось? Недаром говорят, что от любопытства кошка сдохла.

В дверь постучали.

— Выходь давай! Видал я тебя, суешь свой нос куда не надо. Шо, штаны намочил поди? Выходь, неча там тихариться. — дед снова затарабанил в дверь.

Чувствуя себя нашкодившим школьником, Марихин выполз из сортира, уперев взгляд в землю.

— Сказал же, занимайтесь своим делом, не отсвечивайте. Пойдем.

Дед развернулся и, шлепая тапками на босу ногу, пошел к дому. Там он уселся за стол, опять жестом фокусника достал из под стола бутыль с вином, стаканы, и разлив рубиновую жидкость, нахмурился. У Виталика похолодела спина. Убивать будет. С такими секретами чужих не отпускают. Захотелось заорать: “Тигран! Тигран!” Виталик выпил, задавив в себе истеричку. Будь что будет, сам виноват.

— Ты вот поди голову ломаешь, что там видел, да? — дед постучал пальцами по клеенке на столе. — А я тебе скажу. За то, что если однажды ты, или твой близкий человек, серьезно заболеет и я его вылечу - ты ничего не видел. Если согласен - кивни.

Да, только бы уехать отсюда, подумал Виталик и затряс головой.

— А чтоб тебя вопросы не мучали, я тебе еще расскажу. Ты думаешь, я зверь какой, на цепи бедолагу держу? Да ток вот нашел я его лет десять назад, на бахче за хутором. Голого, тощего и сраного. Не знаю, сколько ему лет, и откуда он там взялся. Думаю, полудница подкинула прикормыша своего. Они часто детей воруют, да только дитенок им как игрушка, весь разум выпьет, облик исковеркает, если и отпустит потом, так его и родня не признает. А так мрут детки обычно.

Этот даже есть сам не умеет, если его не пичкать, помрет тоже. Зато чует, что в человеке не правильное, больное, и исправить может. Я случайно выяснил. Опухоль у голове у меня нашли. Сказали, жить тебе еще пару лет, а потом овощ. А как одному лежать-то? Жена моя еще в 91 померла. Я ее так вылечить хотел, что стал всякие книжки читать, тогда много чего появилось. Пробовал разное. Бестолку все для нее было. Да потихоньку и людям стал помогать потом. Им же надо не тело лечить, а мозги в основном. Дать понять, что свободны теперь они от своих тягот и проблем. А тут я. Шашки придумал над ними вертеть. Впечатляет их очень. А чего, мои предки этими шашками нечисть, пришедшую на нашу землю, рубали, а я вот от людей ими зло отгоняю, душу им чищу, разум просветляю.

Марихин слушал и дивился. Ну дед дает… Удачно на такой волне выехал.

— Пал Семеныч, так получается, тот горбун с бахчи вас вылечил, да? Как так вышло, если он не соображает ничего?

— Дак вот и говорю, держать его в доме — грязно. Он как порося, все под себя делает, так я его в загончик и определил. Кормил с ложки. Так жрать-то не хочет человечью еду, запихивать приходится! А в один день я наклонился, солому убирать у него, а тот возьми и подскочи. Лапища свои мне на голову сложил, да держит. Я думал, башку свернет и вся благодарность. А чую, голова перестает болеть, да в глазах ясно так стало. А Найда мычит чего-то, мычит. Я его Найдой зову. Ему-то без разницы. К врачам потом ездил — сказали, что само рассосалось. Или, может, они ошиблись. Голова — предмет темный.

А потом я подумал, а чего ж еще людям не помочь. Стал к нему водить бабок наших, кто помирать собрался. И он их тоже исправил! Вон,у Трындычихи нашей сердце так починил, что в этом году 98 лет праздновать будет. Шоб ей, балаболке чертовой, жилося подольше. Всем местным растрепала. Пришлось потом занавеску вешать, чтоб никто его не видал. Ну, понял теперь?

И как бы Виталику не хотелось думать, что дед ему какие-то сказки рассказывает, что-то подсказывало, что все правда. В этом мире столько всего, что люди объяснить не могут, называя это просто чудесами.

— Понял. А с женщиной в коляске он чего сделал?

— Так чего, тоже исправил. Там после аварии она, не ходит, еле говорит, и руки-ноги сохнут. Муж сам виноват, видать она не пристегнутая ехала. Скоро стоять сможет, а через неделю ходить. Говорить уже начала, как тока ее вывез от Найды.

Из нового дома вышел недовольный Тигран.

— А, ты тут прохлаждаешься, да? Я там уже все закончил, искал тебя, искал…

— Смотри сынок, — прошептал дед, — помни про обещание. Расскажешь кому — пожалеешь потом. Все мы люди, все болеем.

— Тига, прости, ты за рулем сегодня. — Виталик допил из стакана и поднялся из-за стола. Пора было деду принимать работу.

Провожать их дед Паша вышел за калитку, нахваливая новые окна. Рассчитался он щедро, накинув еще сверху, предлагал Тиграну приехать на следующей неделе и решить все его проблемы за каких-то там пять тыщ. Тига задумчиво кивал, думая о том, что может и не все так у него плохо еще. Жена довольна, чего еще надо? А пять тыщ он лучше на новую газонокосилку отложит.

По дороге пылила машина, дед Паша приложил руку ко лбу козырьком, вглядываясь вдаль. И что-то как-то стал смещаться за спины установщиков.

Подъехал черный внедорожник, который видел Виталик сегодня днем, на нем привозили женщину на коляске. Дед совсем затерся за спину Тиграна и не отсвечивал.

Из машины вышел давешний мужик с таким же озабоченным лицом.

“Наврал дед, — подумал Виталик, — не вылечил ее Найда. Денег обратно хочет.” Мужик перебежал к задней двери машины и открыл ее, подав руку женщине, что сама вышла из авто. Та самая, что днем приехала на коляске. Она улыбалась.

Мужик пошарил глазами, и завидев Павла Семеныча, рванул к нему.

— Большое вам спасибо! — мужик прижал руки к груди. — Это чудо, она говорит, она ходит! Это счастье!

Дед стоял за парнями и сурово сопел, словно готовился к бою.

— Но, где ее грудь?! — завопил мужик, тыкая пальцем на улыбающуюся даму. — До аварии я ей сделал грудь! 350 тыщ этот сраный силикон стоил! Где она теперь? Посмотрите! Куда все делось? Верните мне так, как было, или я подам в суд за понесенные убытки! Где ее грудь, я спрашиваю!

— Где-где… В Найде. — пробормотал дед Паша за спинами установщиков. — Не любит он неправильное в организмах. Я че сделаю…

— Слышь, убыточный, пили отсюда. — голос Виталика был тих и спокоен. — Тебе жену на ноги поставили? Поставили. Радуйся, долбоящер. Жить будет. Про сиськи он думает, идиот. Влез за руль и тапку в пол!

Мужик еще что-то повозмущался, помахал руками, но быстро сник и уехал.

На прощание дед пожал парням руки, долго благодарил. Виталику погрозил пальцем.

На выезде из хутора, опять чуть не задавили свинью. Может быть, ту же самую, которая пыталась осуществить свою мечту вознестись в свиной рай побыстрее. Жара уже спадала, в нагретой солнцем кабине Газели было душно, теплый ветер еле залетал в открытые окна.

Проезжая мимо ковыльной степи, Виталику показалось, что краем глаза он зацепил какое-то движение. Повернувшись, он увидел, как параллельно движению машины по полю бежит женщина в длинном белом платье, с венком из маков на голове. Бежит, не отставая, словно ветер несет ее по ковыльным волнам. Женщина пропала, а потом появилась вновь, далеко впереди. Пока Газель трясло на ухабах, приближаясь, Марихин успел рассмотреть, что лица у женщины не было. Два темных провала глаз, две дырки вместо носа и отвалившаяся нижняя челюсть, висевшая на веревке, на груди. Длинный синий раздвоенный язык вывалился изо рта, облизнул кость черепа под глазом и втянулся обратно. Женщина взмахнула серпом, который держала в руке, и пропала насовсем.

“Да ну его нахрен, такие заказы!” — подумал Виталик и стал слушать бухтение Тиграна про сраную дорогу, сраную жару, конские цены на дедовы услуги и то, что всю голову напекло, так и полудницу на бахче встретить можно. Скорей бы домой.

По традиции - мой паблик в вк - https://vk.com/morandzhurich, приходите в гости!)

Комментируйте , рассказывайте как вам история!

Всех люблю, обнимаю, ваша Джурич!)

Ирина Борисовна Ляшко была исторической личностью. С ней всегда происходили какие-то истории. Не смотря на скромную должность младшего бухгалтера, и более чем скромную жизнь и зарплату, истории всегда были эпического масштаба. Ну, как она рассказывала.

Даже если событие было рядовым, обычной неприятностью, Ирина умело раздувала размер последствий и доводила до гипертрофированности причину. В родном Волчешуйске ее знали полгорода за невероятную отзывчивость - Ляшко отзывалась на все события, происходившие в ее поле зрения и слуха, вплоть до кошачьих воплей под окном. Мимо ее взора не проплывал незамеченным ни один поступок сослуживцев, соседей по дому и родственников.

Муж ее, Сан Саныч, моложавый худенький мужчина 45 лет, каждый вечер готовился отражать потоки супругиных причитаний на тему “да как они могли так поступить”, реже были стенания по поводу безобразий, творящихся в общественном транспорте. Сегодняшний вечер не был исключением. По душной кухне, видевшей ремонт еще в начале 90-х, металась Ирина Борисовна, помешивая на плите картошку на сковороде, расставляя тарелки, хлопая дверцей холодильника. Из недр “Бирюсы” доставались: квашеная капуста, малосольные огурчики, терпко пахнущие укропом и чесноком, пакет майонеза, и селедочный хвост - надо было доесть, а то лежит уже неделю.

Сан Саныч трепетно следил за передвижениями супруги, периодически сглатывая голодную слюну. И всем хороша. Но вот еще бы рот ей зашить, думал Саня, обтирая и без того чистые руки об белую майку. Жрать хотелось неимоверно.

— Ты представляешь, Сань, сегодня Трошкина приперлась с новой сумкой. И стала с ней расхаживать по отделу, чтоб я увидела. Это она специально, чтоб мне завидно стало! Прям так и ходила с ней, да. Не, ну ты понимаешь? Еще вырядилась так, как на гулянку, и хооодит, и хооодит… Не, ну какая сволочь! — зудела бухгалтерша, накладывая на тарелку румяные ломтики картошки.

— Ну дак, Ир, купи себе тоже новую. — неосторожно сказал муж и тут же был пригвожден к табуретке взглядом-копьем.

— Да?! — заорала Ирина Борисовна, — может ты на новые сумки зарабатываешь? Я лично - нет! Это она специально меня унизить хотела! Я со своей уже пятый год хожу, и когда у меня будет новая - понятия не имею! Может, когда ты из своего долбаного нищего НИИ уйдешь? Что такое 25 тысяч для мужчины в наших реалиях? Это три раза в магазин сходить и коммуналка. Все!

Картошка колом встала в горле Сани, он потянулся за огурцом, но был вторично атакован фурией в засаленном фартуке.

— Ты когда работу себе нормальную найдешь?

— У меня нормальная, — промычал вечный старший научный сотрудник, пытаясь прожевать ужин.

— Вон, у Надьки муж - охранник на складе. Сутки-трое работает. 45 тыщ в месяц! С такими же способностями как у тебя!

Сан Саныч закашлялся и получил размашистый хлопок по спине. Кусок огурца вылетел изо рта и плюхнулся в тарелку с капустой.

— Котик, ну хватит уже, ты же знаешь, что на такой работе я зачахну. — залебезил Саня, припоминая рельефные бицепсы Надькиного мужа. И горластую бой-бабу Надьку с необъятными грудями. Не дай бог, поймет чего. Да и Ирка тоже добавит, надо завязывать бегать к соседям.

Треники на пояснице стали влажными, Сан Саныча бросило в пот. Он вяло поковырял вилкой остывшую картошку и, сделав над собой усилие, предложил:

— А давай ты завтра себе новую сумочку купишь? Ну, ужмемся как-нибудь, я пивка не выходных не попью, на рыбалку не поеду, а? Все экономия. Съезди на рынок, там всякое есть. И помаду новую купишь.

В черном стекле окна отражались два застывших силуэта. Ирина Борисовна сидела, выпучив глаза, с набитым ртом подсчитывая будущие убытки от покупки. Сан Саныч ощущал ледяные капли пота, скатывающиеся по спине, и думал, что от такого экстремального предложения супруга не должна отказаться. И вроде такое событие может ее отвлечь от мыслей про Надьку, Надькиного мужа и новую сумку Трошкиной, будь она неладна. На всамделишной рыбалке Саня был последний раз лет 25 назад, а остальные рыбалки были лишь предлогом удрать из дома.

Ирину не смущали древние бамбуковые удочки, сачки с дырками и ржавые блесна. Она думала, что муж так экономит на этом самом мужском хобби. Все равно рыбак из него так себе… Ну, пару карпов может принести раз в полгода.

В субботу Ирина Борисовна Ляшко озарила своим присутствием Волчешуйский центральный рынок. Вальяжно пройдя через ряды с овощами и мясными продуктами, трусами и кожаными куртками, дивясь про себя шкуродерным ценам, она пришвартовалась у павильона, сверху донизу увешанным разнокалиберными сумками. От цветов, фасонов и блестящих пряжек рябило в глазах.

— Дэээушка, можно вас… — прогудела бухгалтерша, близоруко щурясь на разноцветную стенку - изделия китайских производителей не только вышибали слезу из глаз, но и неистово воняли плохо выделанной кожей.

Девушка, которой в прошлом месяце исполнилось 48, неохотно оторвала телефон от уха, собрала губы в куриную жопку и, чуть не снеся массивным задом прилавок, направилась к очередной “туристке”. Знала она, что такие вот - с короткостриженной химией на редких волосиках, крашеных в бордо и облезлым видом, только смотреть ходят.

— Мне сумка нужна. Чтоб кожа, и модель модная. И чтоб ручки удобные были. Кармашки внутри, молния там… Ну, чтоб все как надо, понимаете? — заволновалась Ирина Борисовна, думая о том, что завтра Трошкина умоется со своей сумкой. — И чтоб не дорого!

— Ну что вы, у нас все высшего качества, Италия! — соврала продавщица, почесав за ухом скрюченным пальцем.

Глаза Ляшко бегали по рядам сумок, в уме она прикидывала, как будет смотреться с той или иной моделью, но нужная все никак не находилась. Продавщица снимала и снимала с крючков: синие ридикюли, черные баулы, аккуратные сумочки с блестящими застежками, кожаные рюкзачки, плетеные авоськи и еще черт знает что. Ирине ничего не нравилось. Китайские дети, сидящие на производстве кожаных изделий, пригорюнились. И как угодить такой требовательной покупательнице?

Продавщица с ненавистью швыряла и убирала назад сумки, устав приговаривать, как даме идет цвет и молодит фасон. Все разбивалось об стену “Ну, это как-то слишком…” Ирины Борисовны. Слишком была и большая черная сумка за 6 тыщ, и копия Майкл Корс за три, и сумка под питона, и даже почти Биркин не впечатлила бухгалтершу.

А потом “девушка” за прилавком вспомнила об одной сумке, отложенной одной клиенткой, ну, вы ж понимаете, это дефицит и по блату… Услышав знакомые слова, Ирина насторожилась. Продавщица порылась под прилавком и вытащила на свет большую, глянцевую, ярко-красную сумку с длинными ручками. Сбоку на ней красовалась аппликация в виде паутины, на которой сидел огромный черный паук.

— Беру! — восхищенно выдохнула женщина, — Сколько?

— Для вас - 4700. Это со скидкой. Так она 12300 стоит. Это ж Лоран!

— Уууу... — промычала Ирина, — что ж вы мне все нервы сжевали, могли бы и раньше такую красоту показать. Давайте!

— Чтоб тебе эта сумка жопу сжевала… — пробормотала продавщица, запихивая обратно коробку с надписью “брак, возврат”, из которой только что нашла себе хозяйку очередная вещь.

Дома Ирина Борисовна похвасталась сумкой рыжему коту Вадику, за неимением других зрителей, радостно покрутилась перед зеркалом, отметив, что сумка ей очень идет. Молодит, что ли. И помаду надо красную купить, чтоб все в тон. У нее была одна, розовая, с перламутром, но можно и еще же что-то, кроме гигиенички.

Сан Саныч отбыл утром на рыбалку, так что Ирина занималась домашними делами, удовлетворенно мурлыча под нос мелодии своей молодости. Она представляла, как в понедельник войдет в отдел бухгалтерии во всей красе. Наденет белую блузку, юбку плиссе, и повесит на руку свою новую сумку. Сделает вид, что ей душно, сразу пройдет через весь отдел, к окну, и откроет форточку. Чтобы все увидели это красное блестящее великолепие. Трошкина умрет от зависти.

Вечером вернулся муж, похмыкал в прихожей над красным убожеством, поскреб ногтем паука. Скинув кроссовки, прошлепал на кухню, где Ирина, весело помахивая половником, готовила грибной суп.

— Котинька, ты сумку купила?

— Ты представляешь, эта гнида -продавщица хотела ее зажилить! Не показывала мне, но я-то тоже не лыком шита, перебрала все, и вот нашла! — затараторила бухгалтерша, — А эта крыса там сидела и рожи корчила, тоже мне, царица рынка. А ты чего с грязными руками прешься за стол?! Иди мойся! И рубашку свою вонючую в стиралку сунь. Вы чего там, одеколон пьете что ли, несет от тебя дешевкой какой-то, Шипром дедовым.

— Пьем. — глядя в вытертый линолеум сказал Саня. Пальцы его подрагивали, теребя непослушные пуговицы на рубашке, не желающей расстегиваться. А днем слетела в миг, надо же. Смотря кто расстегивает…

После ужина все было как обычно: просмотр телевизионных передач, чтение перед сном: она читала уже который год открытый на середине томик Ахматовой, он - детектив норвежского писателя. Сигналом к переходу от чтения к уныло-вазелиновому интиму обыкновенно послужило нажатие кнопки ночника.

Сквозь сон Ирине Борисовне чудилось, что по ее лицу словно кто-то пробегает мохнатыми лапками. Пару раз отмахнувшись от кота, она окончательно проснулась.

Привычные квартирные шорохи ночи перебились давящей тишиной... Из прихожей доносились странные чавкающие звуки. “Вадик какую-то дрянь жрет. Опять из помойки вытащил.“ — подумала она и перевернулась на бок.

По стене что-то ползло. Ползло медленно, переставляя длинные паучьи лапы одну за одной, тихо шуршали обои, воздух стал липким, влажным, с трудом втягивался в легкие. Темнота сгустилась, проплывая по стене, плавно перемещаясь по потолку, копошилась лапками, спускаясь все ниже и ниже, и вот уже слышно как постукивают по полу маленькие коготки. Десятки маленьких коготков.

Тихое шипение у кровати заставило женщину застыть в ужасе. Она боялась пошевелиться. Но когда это стало карабкаться по свесившемуся краю одеяла на кровать, она не выдержала и дико завопила.

Сан Саныч подскочил, как ужаленный. В свете уличного фонаря бледным пятном светилось лицо супруги и чернел ее раззявленый в крике рот. Вопль резал по ушам. От испуга он забыл свою роль в семье и от души влепил ей подзатыльник. Ирина Борисовна ошарашенно замолчала, хлопая глазами.

— Все, все, котик, это просто сон, — заюлил очнувшийся муж, — спи. Тебе кошмар приснился, не надо так орать, соседей разбудишь.

После долгих уговоров, владелица новой сумки все же решила, что действительно сон был кошмарный и забрав у мужа бо́льшую половину одеяла, заснула. Сан Саныч еще немного покрутился, стараясь прикрыть спину, безуспешно позвал кота, чтобы тот хоть чуть его согрел, достал из шкафа плед, и, завернувшись в него, тоже уснул.

Утром, Ирина Борисовна не досчиталась двух членов семьи. Муж опять ушел, оставив записку, что он на рыбалку с Мишкой - Надькиным мужем, а кот Вадик просто отсутствовал, не оставив никаких записок.

Поход в магазин, уборка и прочие дела Ирина делала быстро и с удовольствием, периодически ругая то кассиршу- сволочь, что не додала рубль сдачи, то производителей моющих средств, травящих химией народ. Поливая цветы на балконе, прочла лекцию бабкам на лавочке у подъезда, что в их возрасте полезно кроссворды решать, а не лясы точить. Бабки пригласили ее посидеть с ними, а то слышно плохо ее со второго этажа. Как только балкон опустел, бабки стали обсуждать какую-то Ирку-блядищу, да как она в молодости шастала с парнями.

Набрав вещей, которые надо закинуть в стирку, Ирина открыла люк стиралки. Там лежала мокрая синяя рубаха и джинсы мужа. Забыл вчера вытащить, гад. Завонялось уже поди. Скинув мокрые шмотки мужа на ванну, она загрузила стирку и стала встряхивать влажную рубашку. На смятой от отжима ткани красным пламенела отметина от губной помады. “Не отстиралось...” — отрешенно подумала бухгалтерша и, мгновенно придя в ярость, забегала по квартире, дергая синюю ткань рубахи так, что та трещала по швам.

— Гаденыш, так значит, да? На рыбалку он ходит, да? Тварь мразотная, убью кобеля! — заливаясь горькими слезами орала Ирка, топча ненавистную рубашку. Потом она рванула в ванную и осмотрела джинсы. У ширинки тоже нашлось красное пятно.

“Это точно не я, я бы себе никогда не позволила! Да и такой помады у меня нет. А кто же это?!” — мысли преданной жены летали как мошкара вокруг лампочки.

— Надька, тварь! — осенило ее.

Ирина Борисовна отчетливо вспомнила, как позавчера вечером встретила соседку с мужем. Тварина шла под ручку со своим Мишкой и улыбалась, нагло глядя Ирке в глаза. Улыбалась накрашенным красной помадой блядским ртом. Еще подумалось, что она своим Мишкой хвастает, мол, смотри, какой у меня мужик, высокий, красивый, работящий, не то, что твое чмо захудалое. А тут вона что. Оказывается, что чмо-то к ней бегало. Рубашка была разорвана, джинсы отправились в мусорку. До вечера у жены изменщика родился гениальный план мести. Она соблазнит Мишку. Уж как-нибудь, прорвемся.

Вечером Ирина была молчалива, чем очень озадачила Сан Саныча. Спать легли, почти не разговаривая, каждый повернулся к супругу жопой и с облегчением заснул.

Усталость взяла свое, и не мешал им ни шорох бегающих легких лапок, ни давление на грудную клетку, ни грохот крышки от сковороды, в которой лежали котлеты.

Утром, собираясь на работу, Ирина Борисовна обнаружила в новой сумке страшную находку. Раздробленные кости небольшого животного и куски рыжего меха. Вчера ничего такого в сумке не было, это она точно помнила. Откуда что взялось задумываться было некогда. С отвращением высыпав странное в мусорку, Ирина завязала пакет и велела Сане его выкинуть.

Быстро переложив из старой сумочки все свои вещи, она полетела на работу, предвкушая фурор.

Трошкиной на рабочем месте не было. Заболела, так сказали остальные, даже не обратив внимания на яркую Иринину обновку. Немного уныло пошатавшись по кабинетам организации с сумкой через плечо, Ляшко села за свой стол и с ненавистью стала перекладывать бумажки. Это они специально ее не замечают, завидуют. Бабы, одним словом, гадюшник сраный.

В обед выяснилось,что из сумки пропала пара бутербродов с колбасой. Остался только помятый разорванный пакетик. “ Вот же твари завидущие! Нашли чем омрачить радость от покупки. Ну, ничего, значит сумка крутая!” — думала голодная Ирина Борисовна, трясясь в автобусе по дороге домой.

— За проезд передаем, задняя площадка! — воззвал зычный голос кондуктора.

Шаря в сумке в поисках кошелька, Ирине на мгновение показалось, что ее руку кто-то лизнул мягким языком. Она открыла красное великолепие пошире и заглянула в недра сумочки. Никого там не было. Блестела золотыми зубами массивная расстегнутая “молния”, да на дне одиноко притулился потертый кошелек.

“Такой стресс, такой стресс, ипана срака! Аж мерещится всякое.” — пронеслось в голове интеллигентной бухгалтерши.

Дома ненавистный кобель сидел за пустым столом и ждал пока разогреют ужин.

— Котенька, ну что ты так долго, — заканючил Саныч, — я такой голодный.

— Котлеты погрей, чего сидишь?

— Так нету котлет. Я не нашел. В холодильнике нет и на плите.

“ С Надькой сожрали все. Она тут была. А теперь специально голодного корчит, тварь!” — стрельнуло в голове Ирины.

Молча покидав тарелки на стол и положив на них пустой картошки, женщина злобно сверлила взглядом изменщика. А тот ел, просто жевал, и ни на что не реагировал.

А потом ушел спать, пока она мыла посуду. Даже не сказав “спасибо”.

Враз навалилось все. И не оцененная коллегами обновка, и мысли об испачканной губной помадой одежде, и годы беспросветной серой жизни, в которой у нее была одна работа. Детей у них не случилось по причине болячек Сан Саныча, отпуска не случалось уже больше 12 лет тоже по причине зависящей от Сан Саныча - зарплата у него была маленькая, а работать в другом месте он не хотел. Праздники он не любил, гостей тоже, подруг Иркиных разогнал уже давно, а друзей у него и не было. И так ей стало больно и обидно. На кого она потратила пол своей жизни? На мужика, который с Надькой кувыркается, да еще смеются поди над ней, дурой.

Сердце сжало, как тисками, руки сами достали из мойки грязный кухонный нож.

В комнате храпела ненавистная тварь, испортившая Иркину жизнь. Как будто ни в чем ни бывало. Всю свою злость она всадила в этот удар. С размаху. От всей души. Со всей силы, что дала ей природа и наеденные килограммы. Нож, сверкнув лезвием пробил грудную клетку, Саныч коротко хрюкнул, замахал невпопад руками, и обмяк.

Выдернув нож, женщина понесла его на кухню - надо помыть же. Вытерев нож насухо, оглядев пустую мойку и, не найдя больше себе занятия, бездумно села на табурет возле стола и вперилась в стену пустым взглядом.

Из комнаты пахло сладковато-железистым.

В коридоре послышался шум, новая красная сумка упала на пол с полки под зеркалом.

Ирина Борисовна перевела взгляд, безучастно наблюдая, как из глянцевого хранилища женских тайн выползает огромный мохнатый паук с крупной черной головой, на которой были присобачены два круглых белых глаза и, под отливающими синевой жвалами, пасть, набитая зубами. А за ним еще один, и еще, и еще… Тихий шорох заполонил квартиру. Спешащие на запах крови мохнатые твари лавиной выплескивались из сумки, постукивали коготками по линолеуму. Она старалась не прислушиваться к тому, что доносилось из комнаты. Призрачные пауки заползали в ее душу, оплетая все внутри паутиной безразличия.

Шипение прерывалось чавканьем, что-то свалилось на пол. Где-то под утро пауки двинулись обратно. Кровавая дорожка из ошметков плоти протянулась аккурат до женской сумочки.

Лишь когда тихое цоканье маленьких коготков на мохнатых лапках стихло, Ирина решилась заглянуть в комнату.

На супружеской кровати лежал розоватый остов человека. Все было сожрано. Ни мышц, ни кожи, ни рожи.. Хотя, рожа осталась, немного. Ненавистная рожа пырилась застывшими глазами в потолок. Ирину Борисовну накрыло второй волной ярости. Она подскочила к скелету и стала ломать ребра, отламывать от таза бедренные кости, хряснул разломанный об колено позвоночник. Весь этот паззл для кабинета анатомии она сложила в большой мусорный мешок. Осталась одна голова. Бухгалтерша посмотрела в окно, на залитый утренним солнцем тополь, судорожно всхлипнула и ушла в ванную.

Через 20 минут, нарядная, с розовой помадой на губах, она подошла к кровати с новой сумкой.

— Ну что, котик, пойдем прогуляемся. До озера и обратно. Пойдем с тобой под ручку, как Надька и Мишкой. Ах да, у тебя же ручек нет.

Ирка брезгливо подняла тяжелый шар головы Сан Саныча и запихнула его в свою красивую, красную глянцевую сумку.

Хлопнула входная дверь.

На одиноко лежащий на тумбочке телефон Сани пришло сообщение в ватсап от контакта “ Михаил сосед” :

“ Ежик, забегай на обед, твой медвежонок ждет тебя. Я уже и гельчик с клубникой купил. Помаду ту выкинул, еле стер потом) :* :* “

Ребят, те, кто подписан, в этом профиле вы теперь будете видеть посты посвященные тематике киберпанк. Не смущайтесь,  просто теперь я один из адмодеров сообщества Киберпанк. Буду стараться развивать сообщество.

По традиции - мой паблик в вк - https://vk.com/morandzhurich, приходите в гости!)

Читайте, комментируйте обязательно, как вам новая история - трешачок, она написана по заданному стилю и теме.

Арт от Kan Liu .

Подпишись на сообщество "Киберпанк"! Читай, смотри и делай свои посты. Здесь все о жанре и стилистике киберпанк - арты, видео, книги, авторские рассказы, концепты персонажей.