Silmarillion

— Мне отец не доверяет,
Говорит, что я балбес.
Но за что? Ведь я, все знают,
Выше всех на ёлку влез!

Играть приходилось на каком-то полуразвалившиеся старье, да и петь получалось с трудом, потому что никому здесь было не до смеха, однако почему-то тянуло шутить. Вопреки всему.

— Мне отец не доверяет,
Говорит, что я дурак.
Ничего не понимает!
Сам, поди, не сможет так!

Берен видел на лицах сородичей обречённое ожидание облегчения участи, добрых вестей и хоть какого-то утешения, поэтому чувствовал себя совершенно беспомощным. Зато смешилки сами собой лезли в голову.

— Он не прав! Я непременно
Ему это докажу!
Стол сломаю об колено
И рыгну в нору ежу!
Он кольцо своё мне тычет,
Мол, вон эльфы чё дают!
Только эльфы цацок нынче
Напрудили целый пруд.
Эльфьих цацок — попой кушай,
Ну а я один такой!
Был всегда и буду лучший!
Подтвердит вам ёж любой.

Беоринги рассмеялись, дали сыну вождя флягу с резко пахнущим настоем.

— Я с ним никуда не пойду! Он сумасшедший! — вдруг заявил возникший из леса эльф, указывая на Берена. — Вы не видите что ли?

Одного взгляда на появившегося в сопровождении Ангрима и его кузена дортонионского лорда хватило для понимания, кто тут на самом деле безумец, однако, спорить с вооружённым, пусть и странным копьём, эльфом никто не рискнул.

— Хорошо, — согласился Горлим, сдержанно приветствуя отца и дядю. — Найдём других провожатых. А пока отдохни, господин Артахэру. Ночь скоро.
— Я не лягу спать, пока это чучело здесь ворон пугает! — снова начал тыкать в Берена копьём-бутоном эльф. Его затрясло, глаза выпучились так, словно сейчас вывалятся.
— Я тебе померещился, — пожал плечами сын Барахира и ушёл в сторону палаток.

Чуть дальше за лагерем лес был полностью сожжён ещё год назад, а за ним — поселение, разрушенное немногим позже. Посмотрев туда, Артахэру Арагарон снова начал рыдать. Но так как теперь сумасшедших рядом не находилось, эльф позволил проводить себя в укрытие для отдыха перед дорогой. Многие вздохнули с облегчением.

— Если бы мы встретились, отец, — заговорил он с нарисованным на стене золотистым цветком-колокольчиком, — хоть я и надеюсь, что не встретимся, я бы тебе такую сказку рассказал! Дед бы мной гордился! Это была бы сказка про силу! И не про ту, которую Эльдар-полукровки, вроде нас, осуждали в Нолдор! Это мне тоже кажется смешным: живя в нолдорском городе и называя себя Нолдор, мы всячески показывали всем, а особенно Нолдор, что мы не Нолдор. Точнее, мы Нолдор, но не такие, как вон те ужасные Нолдор. И вообще, мы Ваньяр и Тэлери, но живём в Тирионе. Но мы другие! Только представь, как любимые зверушки деда рассуждают подобным образом, пытаясь спасти свои шкурки от рогатого врага! Но я сейчас не про это. А про силу. У меня было очень много времени подумать, да, признаю, от нечего делать, от скуки, как угодно, называй, и я понял, что одна из самых страшных слабостей — неумение признать, что бо́льшую часть жизни жил неправильно. А ещё одна страшная разрушительная слабость — нежелание признать право других на такую ошибку.

Есть такие легенды, которые проникают в сердце на долгие годы, а может быть и на всю жизнь. Для меня такой легендой стал Толкин.
Больше двадцати лет свет Арды ведёт меня по жизни. Были моменты когда я думала, что остыла и закрыла страницу этой истории, навсегда сохранив теплое послевкусие. Но эти моменты проходили, как наваждение, и я опять с головой падала в книгу.

Четырнадцать лет назад, когда впервые примерила на себя маску феаноринга, думала, что никогда не смогу понять характер и взять на себя Феанаро. Слишком сложным и непонятным на тот момент казался он. Не понимала и не принимала метаморфозы с великого мастера до психопата. Прошло четырнадцать лет и то, что тогда казалось не понятным, сложилось в сложную мозаику. Как же мне «вкусно» от персонажа. Как же мне «вкусно» от этой метаморфозы.