- Редко встретишь человека, который спокойно воспримет мою историю, - улыбнулся я, чиркая зажигалкой.
- Почему вы решили обратиться ко мне, Максим? – чуть подумав, спросил журналист. Он подался вперед и, улыбнувшись, посмотрел мне прямо в глаза, словно пытался именно там найти ответ. – Или это секрет?
- Нет никакого секрета, Вань, - хмыкнул я. – На репортаж твой наткнулся, когда на зоне срок мотал. У нас в красном уголке телевизор стоял, порой разрешали некоторым заключенным новости смотреть. Там я тебя и увидел.
- А что за репортаж был?
- А, про молодежные субкультуры вроде. Ну, про скинов, нефоров, и так далее, - ответил я. – Не ожидал я в этом репортаже свой город родной увидеть. А еще не ожидал увидеть честность. По ящику про такое точно не говорят. Редкость в наше время, а уж там, за решеткой, и вовсе что-то загадочное, и мистическое. Зацепили меня слова ваши в самом конце выпуска. Что человеком быть сложно, но важно и нужно. Как-то так, кажется, если не путаю.
- Нет, не путаете. Это я в одной книге прочитал, так и появилась своя, так сказать, фишка, которой я выпуски заканчиваю. Все же темы поднимаются сложные.
- Это еще одно причина, почему я вам написал. Конечно, контакты ваши найти сложно было, но знакомцы помогли. Все ж Иван Селиванов в нашем городе один.
- И вы решили рассказать свою историю мне?
- Ага. Были причины.
- Получается, после суда вы отправились на зону?
- Ага, - снова кивнул я. – Честно все десять лет отсидел. Говорил же, что шумиха поднялась знатная? Да и кто бы мне УДО дал, особенно после всего, что случилось. Ваш брат так-то и статьи по моему делу настрочил, и репортажи были. Не честные. Показательные.
- Когда вы на связь вышли, я их просмотрел. Однобоко, - честно признался Иван, вызвав у меня улыбку.
- Само собой. Там только одну сторону показали.
- Почему вы решили другую показать?
- Устал в себе это держать, - вздохнул я, выпуская дым в сторону открытого окна. На улице вовсю царила весна, напоминающая о приходе тепла звонкой капелью и сладостью в воздухе, но на душе у меня все еще царила стужа. – Тогда я еще молодой был, глупый. Все понятиями прикрывался. Мол, стыдно для ровного пацана жаловаться. Терпи, будь сильным. Когда тебе талдычат об этом двадцать четыре на семь, поневоле привыкаешь. Да и увидел я многое. Там, по другую сторону. Но о зоне рассказывать не буду. Там материала не на репортаж, а на целую книгу. Утомитесь еще.
- К долгим разговорам я привычный, - рассмеялся Селиванов.
- Верю. С утра сидим, как-никак, - согласился я.
- Не устали?
- Нет. Наоборот, полегче стало, как высказался. Если репортажа не получится, так считайте это исповедью. Исповедью человека, который искренне раскаялся в своих грехах. Но я не жду прощения или понимания. Не заслужил. А люди что? Люди грязь любят. Любят, когда вскрываются гнойные нарывы чужой жизни. Любят копаться в гное этом, исповедях чужих. Кому-то своя жизнь слаще становится, а кто-то, как я надеюсь, задумается. Задумается, как живет и как поступает. Но мы уже к финалу приближаемся.
- Ваша история по-своему интересна, - чуть подумав, ответил Иван. Он тоже закурил и постучал пальцами по столу. – Думаю, людям будет полезно ее услышать.
- Спасибо. Надеялся на это, - кивнул я. – Ладно, идем дальше. Как уже говорил, немного осталось. Этапом меня забросило на зону под Ростовом. Единственная радость, что не в мороз. Я так-то человек южный, мне тепло ближе. На деле же зона на многое мне открыла глаза. Когда ты двадцать четыре часа в сутки трешься с одними и теми же людьми на протяжении десяти лет, не прозреть попросту невозможно. Да и как иначе, если те, кому ты верил, сами тебе в этом помогают. В первый год я понял, что все эти понятия, по которым мы жили, на самом деле хуйня собачья. Их извращают и искажают себе в угоду. Лицемерие всегда идет рука об руку с понятиями. За добрыми словами и притворной вежливостью всегда скрываются звери, готовые вцепиться тебе в глотку, чтобы перевернуть ситуацию в нужную себе сторону. Я видел, как опускали людей за одно безобидное слово. Видел, как прощали ложь одним, и как за ту же ложь жестоко наказывали других. Видел, как гасли людские души, попав за решетку. За год человек чернел, превращался в тень, а потом попросту исчезал. Просто потому что так решили по понятиям.
- Можете пример привести? – поинтересовался Иван, заставив меня задуматься.
- Да, хули. Примеров там этих великое множество, на самом деле. За других говорить не буду. Скажу за себя. Например, за все десять лет отсидки меня навещали только родители, да еще один человек, которого я точно не ожидал увидеть. Для остальных я, судя по всему, умер. Как и множество других сидельцев.
- А друзья?
- Друзья? - усмехнулся я. – Как оказалось, друзей у меня никогда и не было. Разве что Афанасий немного помог, когда я только на зону заселился.
- Чем?
- Маляву прислал, где обрисовал, кто я по жизни. Признаюсь, это избавило от многих проблем, с которыми первоходки сталкиваются. Видел я, как их калечат и ломают. Понятно, что себя в обиду я бы не дал, чай не сопливый пацан, который тени собственной бздит. Так что благодаря маляве я получил статус приличного сидельца, а таких никто не прессует. Ну, дальше интереснее.
Я первых свиданок ждал похлеще свободы. Жаждал объяснений, как так получилось, что вместо условки схлопотал реальный срок. Ждал слов поддержки от тех, кого считал друзьями. Хули тут, мы через столько вместе прошли, что я на тот момент о пацанах своих плохо не думал. Пока родители меня проведать не приехали. Тогда-то и полезла правда. Тягучая, как говно после недельного запора. И такая же болючая. Пацаны мои, оказывается, следакам с радостью все слили. Может, Рубин им башку задурил, может сами испугались срока. Так или иначе, да соловьями они запели. Обо всем рассказали. Да в красках, блядь. Как Максимка Потапов их с пути истинного сбил, как угрозами заставлял стариков немощных обманывать. Краски яркими оказались. Десять лет ими легко нарисовать получилось. Дали бы больше, да судья, к счастью, адекватный попался. Я потом их показания прочитал, когда с делом ознакомился. По блату приобщиться получилось. Да только радости от этого испытать не удалось, сам понимаешь. Там и родаки пацанов подключились. Уболтали их все на меня валить, как Рубин советовал. Переборщили малость. Зато натуру свою крысиную сразу показали. Может, правильно сделали. Тут им бы тяжко пришлось. Сильные тут ломаются, хули о слабых говорить. А так кого условкой попугали, кого просто пожурили пальцем и отпустили.
- Вы их простили?
- Нет, - коротко ответил я, вызвав у Ивана улыбку.
- Ожидаемо.
- Простить можно многое. Я ж не зверь какой. Все понимаю. Но предательство… Тем более такое. Вряд ли когда-нибудь я смогу их простить. Ладно бы пришли, объяснили, как нормальные пацаны. А они попросту слились. Вычеркнули меня из своей жизни.
- Вы с ними встречались, Максим?
- Когда откинулся, я же домой сразу поехал. К родителям. Все имущество мое конфисковали. Не тронули только комнатушку, которую я когда-то на мамку записал, да забыл об этом. Хозяин бывший сторчался, а значит, некому было предъявы кидать. Ну да ладно. Ты спросил, встречался ли я с ними? Скажем так, пересекались на районе пару раз. Но меня родители быстро в курс дела ввели, что вообще изменилось за десять лет моего отсутствия. Можешь закурить. Слушать долго придется.
Итак. Зуб… Его я встретил день, наверное, на третий, как домой вернулся. Он все так же жил в своей однушке, которая осталась ему от бабки. Удивительнее было узнать, с кем он жил. С Ленкой Трофименко.
- Это та девушка, которую изнасиловали в промзоне?
- Ага. Мамка рассказала, что Зуб, как условку получил, за ум взялся. Открестился от всего незаконного, на работу в ЖЭК устроился электриком, а потом и с Ленкой сошелся. Любил же он ее. До безумия. Да понятия не давали ему шаг нужный сделать. Ленка… Ленке туго пришлось, когда от нее все отвернулись. В дурке успела полежать. Ну, в областной нашей. Кишке. Ты ж вроде там альтернативку проходил, да?
- И это раскопали? Было дело, - улыбнулся Иван. – Так, и что с Леной?
- Туго с ней все было. После дурки она на хмурого серьезно подсела. Это я еще застал, да решил не вмешиваться. Не по понятиям было с такими общаться. Их подчеркнуто не замечали, а жизнь их… ну, это их жизнь. Сами себе хозяева. Короче… Ленка головой тронулась малость, а хмурый ее окончательно добил и в вафлершу превратил, которая за дозняк у любого за щеку возьмет. Мамка говорила, что она вечно по двору бледной тенью шарахалась. Все искала, где бы денег на дозу взять. Такой вот ее Зуб и подобрал, а потом сделал то, на что мы так и не решились. Накормил, помыл и в реабилитационную клинику к Балалаеву Олегу засунул. Ну, он вроде помощник Шаманова, депутата.
- Да, я знаю его. Приятный человек, - кивнул Иван.
- Так вот. Ленка после клиники другой вернулась. Мамка говорила, что она и до того тощая была, а тут вообще пиздец. Да только все изменения заметили. Раньше она с глазами потухшими ходила. А тут… улыбается. В общем, удалось ей слезть. Долго я не решался с ней заговорить.
- Боялись?
- Стыдился скорее. За то, что повел себя, как идиот. И не помог, когда она нуждалась в помощи. Все, блядь, верил, что не понятиям таким зашкварным руку помощи подавать. Хорошо хоть Санек нашел в себе силы и ум. Хотя бы за это его можно похвалить. Но самое смешное знаешь в чем? Ленка – единственная, кто ко мне, не как к чумному отнеслась, когда я откинулся. Я на улице с ней пересекся, так она обниматься полезла. Еще и извинялась, что на зоне не посещала. Хотя должна была меня нахуй послать и забыть, как страшный сон.
- Возможно увидела в вас родственную душу, - задумчиво обронил Иван.
- Тоже так думаю. Она так-то тоже изгоем стала, как ее Пельмень с дружками изнасиловал. Еще и хмурый, и дурка, и со здоровьем проблемы. Изнасилование само по себе страшно, а хмурый ее вовсе добил. Чуть окончательно не угробил, да смогла вылезти, чему я только рад.
- А Зуб?
- А хули Зуб. Он, увидев меня, идущего навстречу, в кусты ломанулся, а потом за дом слинял, сука, - фыркнул я. – Так и не хватило смелости в глаза мне посмотреть. Я не стал его прессовать.
- Почему?
- А смысл? – пожал я плечами. – Ну, дал бы ему в морду, ну высказал бы все, что думаю, чо бы изменилось? Да ничего. Сам понимаешь. За десять лет неплохо меняешься. По-другому на жизнь смотреть начинаешь. Так что я просто посмеялся, смотря, как этот муфлон через кусты удирает. Даже злости не было. Только смех, а потом равнодушие. Малого я через неделю увидел. Вылезал из коллектора, где торчки местные кучковались, сколько себя помню. Оказалось, что, чуть не получив условку, он серьезно на хмурого подсел. Я его и не узнал поначалу. Тощий, плешивый какой-то. Раньше крепким, борзым был, а тут развалина шатающаяся. Видно, как хмурый его почти погасил. Он меня тоже не узнал. Мимо прошел, угашенный. Бормотал себе что-то под нос, улыбался странно. Одноклассника потом встретил. Он за Малого пояснил. Как оказалось, на наркоте он давно сидел. Шифровался хорошо, а мы не замечали. Потом условку получил за аферы и на дно начал скатываться. Хули, он же привык, что деньги к нему от кого-то текли, а свою идею придумать ума не было. Назанимал у всех знакомых, потом подворовывать начал. На работу его никто не брал, да и кому он нахуй нужен с условкой. Дворником и грузчиком идти не захотел, все ж в дурмане проще от жизни прятаться. Пока он в тебе человека не убьет окончательно. С Малым так и получилось. Если Зуб хотя бы в какое-то подобие нормальной жизни попал, то Малой даже пытаться не стал. Жмых… Жмых, конечно, отчудил.
- А с ним что? – поинтересовался Иван, когда я замолчал и снова потянулся к пачке сигарет.
- Отчима своего ебнул. Наглухо. Батя у него и так не сахар был, а тут совсем берега попутал, когда Жмых условку получил. Начал прессовать его, что, как чмо поступил. Меня подставил, чтобы самому вылезти. То, что он сам так поступал, батя Жмыха как-то умолчал. Ну, к логике понятий я еще вернусь. Не время пока. Жмых на синьку подсел, а в один момент не выдержал. Когда батя его, напившись, опять начал до матери доебываться, он в кладовку за молотком сходил…
- Ужас.
- Ага. Короче, сидит он сейчас. Где, я не знаю. Да и не хочу знать. Афанасий мне как-то сказал, что выбор мы сами делаем. Он свой выбор сделал. Может судьба его так наказала, или собственный идиотизм. Поди теперь разбери, где начало, а где конец. Так-то я его в узде держал, да и батя его не залупался, пока мы в силе были. А тут все, кончилось терпение. Вот и сорвался.
- Раз уж вы упомянули Афанасия, так же известного, как Герцог, как сложилось ваше общение, когда вы освободились? – шариковая ручка забегала по бумаге, готовясь записать все, что я расскажу.
- Общение не сложилось, - криво улыбнулся я, заставив Ивана удивиться. – Да и о каком общении может идти речь, когда Афанасий фактически предал того, кто ему верил? Я был очень удивлен, когда услышал приговор.
- Да, вы упоминали, что Афанасий обещал вам условный срок.
- Было дело, - кивнул я. – Собственно, поэтому я и согласился взять всю вину на себя, надеясь, что мне смягчат наказание. Не догадывался только, что этого Афанасий и добивался. Поскорее отвести от себя подозрения и использовать меня, как разменную монету. Знаешь, Вань, на зоне время течет иначе. И от мыслей, которые посещают твою голову, не убежать. Они приходят во время работы, приходят во время обеда и ужина, приходят ночью, прогоняя сон. У меня было достаточно времени, чтобы хорошенько подумать. И понять, почему Афанасий поступил так, как поступил. Тут-то мы и перейдем, пожалуй, к тому, почему все эти блатные понятия я теперь на дух не переношу. Потому что увидел настоящие лица тех, кто прикрывается понятиями. Казалось бы, зачем такому уважаемому человеку, как Афанасий, тереться с пиздюшней?
- Они податливы, - догадался Иван.
- Именно. Задурить голову блатной бравадой легко. Тем более простым пацанам с района, которые живут по примитивным законам, где прав тот, кто сильнее, и за кого впишутся, в случае чего, приличные люди. Взрослые люди на всю эту хуйню вряд ли купятся. И сто раз подумают, прежде чем вписываться в блудняк. То ли дело дети и подростки. Они в этой хуйне начинают вариться еще в школе. Где-то помогают старшие братья, уже успевшие побывать «по ту сторону закона». Где-то родители, отдавшие детей на воспитание улице. А где-то добрые соседи, как Афанасий, радостно делящиеся мудростью с молодежью, неплохо так засирая мозги. Кто знает, сколько у Афанасия было таких вот компашек, как наша. Мы занимались аферами, а кто-то мог гулять по квартирам, толкать того же хмурого, выбивать долги не умом, а кулаками. В кошельке таких, как Афанасий, все мы были разменной монетой. Такую и придержать неплохо, и спустить, если нужда приспичит. Вот нас и спустили. А конкретно, меня.
- Вы не боитесь об этом говорить? Я к тому, что такие, как Афанасий мелочны и мстительны.
- Нет, не боюсь. Наоборот, хочу об этом рассказать. Глядишь, наукой станет тем, кто решит повестить на красивые слова о воровской чести и блатном братстве, - усмехнулся я, стряхивая пепел в массивную пепельницу. – Первым, что знать надо, так это то, что нет никакой дружбы в блатном мире. Есть кенты, есть кореша, с которыми ты вписываешься в дела, делишься добычей, а как на горизонте появляются серьезные проблемы, расхлебывать их приходится самому. Можешь быть уверен, что даже покровители Афанасия слили бы его и не моргнули, впишись он во что-то гиблое. Но, пока он полезен, его будут опекать. Как он опекал нас. Года через два на зоне я догнал, почему Афанасий, так сказать, пропал с радаров. Он понял, что рано или поздно мои глаза откроются. Тем более, в таком месте. И я сам увижу, каким великим лжецом был мой сосед. Догнать-то я догнал, да хули толку? Легче не стало. Ну а когда я откинулся… он просто сделал вид, что ничего страшного не произошло.
- Серьезно?
- Абсолютно. Он перехватил меня у подъезда, когда я с рынка возвращался. Вышел из своей квартирки, пахнущий одеколоном, гладко выбритый, со все теми же добрыми и всепонимающими глазами. И поступил так, как я ожидал. Начал жаловаться. Жаловался, как его трясли менты. Как просело его здоровье. Как плохо идут дела в последнее время. Ну и как же не подсластить бочку говна? Пошла похвала… как я заматерел, какую важную школу жизни прошел, как научился один справляться с трудностями. Не то, что мои пацаны, скатившиеся на самое дно. Забавное в другом. Я так и не сказал ни слова. Просто стоял и молча его слушал. Без улыбок, без эмоций, без привычных киваний. Я видел перед собой трусливого старика, которого выгнала из дома не необходимость извиниться перед тем, кто ему верил, а обычный страх. Впрочем, зря он боялся. Пиздить его не было необходимости. Мысли об этом я отмел еще в первый год, поняв, что никакое избиение не принесет мне морального удовлетворения. Жизнь вообще штука непредсказуемая. Кто знает, каким будет ее следующий фортель. Афанасия она все же наказала. Наказала и его дочь, стершую меня из памяти сразу же, как я попал за решетку.
- Хм, - задумчиво протянул Иван. – И каким же было наказание?
- Афанасия сожрал рак. То ли его самокрутки виной, то ли бурное прошлое, то ли карма, сука, и впрямь существует, - усмехнулся я. – За год он высох и из дома почти не выбирался. Машка, его падчерица, залетела от какого-то мужика, который попользовал ее и бросил одну с ребенком на руках… Я как-то раз у родителей дома гостил, свидетелем их ругани стал. Ругались они знатно, впервые я слышал, чтобы Афанасий на Машку голос поднял. А орал он громко. Вафлершей ее называл, которая столько хуев перепробовала, что он дышать с ней одним воздухом не может. Ну, Машка в отместку его в дом престарелых оформила. Шаманов как раз в районе у нас парочку открыл. Вот и доживает он там свою удивительную жизнь. Одинокий, озлобленный и всеми покинутый. Разве, что теть Ирина забежит проведать его. Раз в три месяца. Ей внука хватает. И дочери, которая по хуям скачет, как умалишенная.
- Занятная история, - кивнул Иван, дождавшись, когда я закончу. – Но вы сказали, что в тюрьме вас навещали только родители. И еще один человек, которого вы не ожидали увидеть. Кто это был?
- А, да, - улыбнулся я и хлопнул себя по колену. – Запамятовал. Где-то через год ко мне Галка на свиданку приехала. Сначала с родителями моими, а потом уже сама.
- Та девушка из деревни?
- Да. Веришь-нет, Вань, да ждала она меня реально. А потом, устав ждать, у бабушки моей телефон родителей подрезала и им позвонила. Ну а те, само собой, всю правду ей и рассказали. Где я и что я.
- Ее это, судя по всему, не оттолкнуло.
- Нет, конечно. Галку такими вещами пронять сложно. Если уж втемяшила себе что-то в голову, так выбить это оттуда та еще задачка. Ей плевать было на все. И за что меня посадили, и на сколько посадили. Ездила, как жена декабриста. Родителям помогала, пока я на нарах куковал. За все десять лет я не услышал ни одного упрека. Разве что грустила сильно, когда заканчивалась свиданка. Хули тут, я тоже грустил. Отчаялся уже увидеть хоть одного человека, которому на меня не похуй.
- А где она сейчас? – улыбнулся Иван.
- В деревне, как обычно, - вздохнул я. – Аккурат, как я откинулся, бабушка умерла. Родители еще думали дом ее продать, да что-то закрутились, а тут еще я нарисовался. С узелком своим, как ежик в тумане. Первые полгода груши дома околачивал, пытался место свое найти, да хуй там плавал. Если у тебя клеймо в биографии в виде отсидки, то нахуй ты никому не нужен. Нормальную работу не найти. Как только узнают, что сидел, сразу же брови домиком и отказ. Я же на зоне не лентяйничал. Работал исправно. Пригодилась шарага и знания полученные. Вот только на воле не сложилось. Единственная маза была в ЖЭК устроиться, да и там не срослось. То ли Зуб поспособствовал, то ли решили еще одного зэка не брать, не знаю. Так или иначе, первые полгода я у родителей на шее сидел. Были, конечно, мелкие шабашки. То соседям проводку поправить, то щиток у кого-то закоротило, а жэковские электрики хуй забили. Тут я на помощь приходил, получал свою копейку и гадал, как жить дальше. Радостного мало было. Как откинулся, на меня все зверьем смотрели. И старые соседи, и новенькие, заселившиеся в наш дом, пока я срок мотал. Нет-нет, да слышал их шепотки. «Уголовник», «аферист», «бандит». Сам понимаешь, мало приятного. А тут мамка с собой в деревню позвала, дом бабушкин разобрать, да по хозяйству подсобить. Ну, я и поехал. Хотелось и Галку увидеть, и просто походить по улице, не боясь косых взглядов и шепотков. Там-то всем похуй, сидел ты или стоял. Своих обездоленных, да озлобленных хватает. А как приехал, так пропал.
- В каком смысле? – поинтересовался Иван.
- Я будто на свободе оказался, - улыбнулся я. – На настоящей такой, а не иллюзорной. Соседи со мной здоровались, смеялись, болтали о всяком, сочувственно кивали, когда я о сроке рассказал. И никакого осуждения. Днем с мамкой по хозяйству управлялся, вечером чаи гоняли, пока я к Галке не уходил. Хорошая она…
- Галя?
- Ага. Ни словом не обмолвилась про то, что не писал и не звонил. Что пропал и фактически забыл ее. Только улыбалась, идя рядом, и к плечу прижималась. Отвык я от таких простых человеческих радостей. Потому и надышаться этой свободой не мог. Все решил случай. Бабка одна, соседка наша, к мамке как-то в гости забежала. Пока чай пили, она рассказала, что дома у нее с электричеством беда. То отключается, то свет моргает. Ну, мамка меня и посоветовала. Вот, говорит, сын у меня. Электрик. Рукастый, головастый, враз починит. Я и починил. Там проводка вся старая была. Сгоняли с бабкой в райцентр, закупились хорошо так, а потом я за пару дней все поправил. Бабка на радостях не только деньгами отблагодарила, но и продуктами. Мяса дала, солений, картошки два мешка. А потом сельчанам обо мне растрепала. До отъезда я в работе с головой был. То этому с щитком помоги, то в доме культуре и быта электрик нужен, то искрит где-то что-то. Финансы я поправил неплохо за те пару недель. Еще и едой загрузили по полной. Ну а когда я Галку грустную увидел, которая нас провожать прибежала, в голове словно щелкнуло выключателем и свет зажегся. Яркий такой, теплый. Я увидел другую дорогу. Где не надо прятать свое прошлое, где ты нормальный человек, а не отброс общества, которому в спину плюют, когда ты мимо проходишь. Короче, перетер я с родителями, как домой вернулся. Сказал, что хочу в деревню переехать. В дом бабушкин. Мамка у меня хорошая, все поняла. А батя… батя все в картинах своих витал. Хули с него возьмешь. Как выпьет, так давай Малевича хуями крыть, уранистом обзывать и о высоком рассуждать. Так что я шмотки свои собрал, билет на автобус купил и через месяц окончательно в деревню перебрался. А еще через неделю ко мне Галка переехала.
- Счастливый финал, получается, - ответил Иван, переворачивая страницу блокнота. Я кивнул в ответ, достал из кармана паспорт и вытащил из подложки фотографию, которая всегда была со мной. Иван удивленно хмыкнул и, взяв фото в руки, присвистнул. – Это Галя?
- Ага. Галчонок мой, - снова улыбнулся я.
- Красивая девушка.
