Пушистое облачко, перстнем, на палец
Надел Святогор себе, облачный старец,
Что землю хранил от беды и недуга,
И бдел, чтоб славяне не били друг друга.
Столетья прошли, не бессмертны и боги,
Из облак брада, а из тучушек ноги,
Теперь нам лишь зимним тоскливым дождём,
Он странно напомнит о долге своём.
И смотрит с небес он и шепчит он тяжко:
"Ивашка! Тараска! Егорка! Богдашка!
Куда ж повели вы бессмертную рать!?
Друг другу кыпчаком посевы топтать!?
Внучата, прошу Вас, родны, обернитесь!
Заножните сабли! Да чтож Вы!? Окститесь!"
Тут ветер подул от Карпатских от гор,
И облочко с неба, как не было, стёр,
Понёс второпях, как пылинку по свету,
И видит уж старец другой край планеты,
А там озоруют несносные Джоны
Торчат из их жоп, как обычно страпоны.
И кукиша пальцем суют ему средним:
"Уж скоро простишься ты с внуком последним!"
"Ах, вы ж басурманы!" - старик восклицает,
А Джоны смеются, друг друга сношают.
Всё схвачено уж у просчитанных Джонов,
И облако мчит от стеклянных донжонов
Вновь к дому, где бьёт себя вечная рать,
А вслед Джоньим голосом: "Будшь, дед, знать!"
И дед понимает, и дед разнимает,
На внуков зимой он дождём поливает,
Но нету науки в дожде его внукам,
Лишь кровь им друг друга отныне наука.
Не в силах одумить безумную рать,
Старик ищет сил, чтоб смиренно принять:
"Пока тут Ивашка с Богдашкой воюют,
Их детям в пример чёрных эльфов рисуют,
Чтоб те проходили в восьмом где-то классе
Поэму Шекспира "Ромео и Вася".
