Перелом позвоночника

Затем стали учиться замыкать таз через упражнение со шведской стенкой. Получалось с переменным успехом, что так же можно увидеть на видео.

Я очень горжусь тем, как она борется, старается и превозмогает себя, чтобы хоть как-то научиться двигаться. Она у меня настоящий боец.

В итоге в марте мы и сами реабилитологи стали понимать, что для дальнейшего прогресса жене нужно искать другой реабилитационный центр, т.к. в этом все возможности были исчерпаны и ребята уже не знали, чем нам еще можно помочь - сами искали новые упражнения через гугл.

В середине марта жену отправили домой, чтобы сменить обстановку и оформить инвалидность. Дома потихоньку занимались, привыкали к быту, к этому непростому состоянию. Я посетил нескольких нейрохирургов, показал снимки МРТ и КТ. Все в один голос сказали, что никакая операция больше не требуется и все зависит от реабилитации, а так же организма моей любимой женщины.

В мае у жены был день рождения, постарались с детьми поздравить ее душевно, с шарами и дуделками - вроде получилось не плохо :)

Сегодня жена находится дома, инвалидность получили совсем недавно. Дали первую группу, 100% потеря трудоспособности. Ксюха - жена, конечно расстроилась. Тяжело принимать, что еще год назад ты танцевала, а теперь у тебя 100% потеря трудоспособности. Но мы не сдаемся, в июне поедем в новый реабилитационный центр - бороться за свои шансы вернуться к нормальной жизни и встать на ноги.

Всем приветы от Ксюхи и здоровья!

Приехал, сговорился с одним старым соседом (прошло чуть больше десяти лет как они бежали, люди еще помнили), подселился к нему в избу, залёг на печку. Кормят. Он лежит. Ничего не происходит. Сколько можно чужого человека просто так кормить… Давай, говорят, Антон Палыч, приноси пользу. Ты ж кузнец? Будешь в кузне сидеть и командовать мужикам что делать и как, а они ковать будут. Так и поступили. За эту тренерскую работу давали ему продукты, и так он пролежал на печи еще год. Как Илья Муромец, только тощий, горбатый и маленький.

Однажды в соседнюю деревню приехал ветеринар, специалист по лошадям. Деду и говорят: съезди, покажись, что у коня хребет, что у тебя, тем более что ты почти как конь на четырех костях перемещаешься. Ну ок. А лето, днём все на работах, как самому по тряской дороге ехать? Он на лавке сидел-то с трудом с такой спиной, сидеть на тряской телеге не вариант. Ну дед попросил коллег запрячь коня в телегу заранее, потом как время подошло на эту телегу лёг лежмя, и давай лёжа вожжи дёргать. Конь-то не автомобиль, сам понимает куда ехать, только направь. Доехали. Наше семейное предание гласит, что тот коновал деду вкатил какой-то конский укол, сказал что станет лучше, и велел приезжать через несколько дней. И что вы думаете – стало лучше! Так, за несколько сеансов, поставил тот специалист деда на ноги. Спина, конечно, так и осталась с горбом, но общий функционал восстановился.

С этой поры стал дед снова ковать сам. Работал уже за деньги, дали ему в деревне дом, стали звать не уезжать. Тут началось трёхлетнее противостояние бабки и деда. Он её зовет с детьми в деревню, а она его зовет к детям в Ленинград. Три года длился переговорный процесс. Сошлись типично мужская и типично женская позиции. Дед в нормальном доме, на природе, при работе и уважении общества, что еще нужно? Бабка с детьми в полуподвале, зато дети по школам и курсам устроены, а какое у них в деревне будущее? Победила бабушка. Выше фото "Возвращение блудного мужа". Все снова вместе и радуются.

Дедушка вернулся в Ленинград, официально устроился на фабрику на проспекте Огородникова. Работал за деньги, снова жили хорошо.

*

Целых два года жили хорошо, потому что это был 1939 год.

*

После начала войны положение ленинградцев ухудшилось очень быстро. Стремительно. 21 июня где-то на рубежах страны упали первые бомбы, а 8 сентября Ленинград уже оказался в полной блокаде. Той же осенью отключили электричество.

Папа говорил, что отопление батареями было только в центре города, а у них на тогдашней окраине, в конце Садовой улицы, никаких батарей и в помине ни у кого не было. Небольшие котельные были у каждого приличного завода, а в жилых многоэтажных домах повсюду были печи. В углу каждой комнаты – печка. Во дворах, соответственно, стояли сараи и конюшни. К сороковым годам лошади уже начинали быть неактуальны, поэтому бывшие конюшни также становились сараями. В тех сараях хранили дрова. Чтобы протопить большую печь, нужны дрова, и чтобы приготовить еду, нужно было на кухне топить плиту – тоже дровами.

Дымоходы в тогдашних домах были проложены сверху донизу, именно поэтому когда дедушка ремонтировал полуподвал, он «подключился» к штатным дымоходам без проблем. Печки сложил сам, небольшие, по самому экономичному варианту. Тем не менее, задача пополнения дровяного запаса стояла постоянно. Решали как могли. Например, дедушка зимой 1940/41 подрядился перестелить пол в одном из помещений на фабрике, а за работу согласился взять старые половые доски. Половая доска – вещь! Толстая, тяжелая, сухая. Весной 1941 привез кучу этих досок во двор, за лето распилили и заложили в сарай. Если бы не эти доски, неизвестно, чем бы блокадная история моей семьи закончилась. Папа с большой теплотой вспоминал эти доски, и всегда обязательно рассказывал про них.

Так вот, 8 сентября 1941 года в Ленинграде крепко пахло дымом. Кольцо блокады в этот день замкнулось, и во все учреждения поступил приказ жечь документы. И у дедушки на фабрике на Огородникова жгли. И в Большом Доме на литейном тоже жгли. И больше никогда не припоминали ни дедушке, ни членам его семьи историю с раскулачиванием, судом и лагерем.

Видимо, сгорела эта история огнём в тот тревожный день.