Они сидели у камина за трубками. Их мысли стали обращаться к далекому
прошлому.
Разговор коснулся мест, где они провели свою юность, и перемен,
которые принесли с собой промелькнувшие годы. Все они уже давно жили в
Хаустоне, но только один из них был уроженцем Техаса.
Полковник явился из Алабамы, судья родился на болотистых берегах
Миссисипи, бакалейный торговец увидел впервые божий свет в замерзшем Мэне,
а мэр гордо заявил, что его родина - Теннеси.
- Кто-нибудь из вас, ребята, ездил на побывку домой, с тех пор как вы
поселились здесь? - спросил полковник.
Оказалось, что судья побывал дома дважды за двадцать лет, мэр - один
раз, бакалейщик - ни разу.
- Это забавное ощущение, - сказал полковник, - посетить места, где вы
выросли, после пятнадцатилетнего отсутствия. Увидеть людей, которых вы
столько времени не видели, все равно, что увидеть привидения. Что касается
меня, то я побывал в Кросстри, в Алабаме, ровно через пятнадцать лет со
дня своего отъезда оттуда. Я никогда не забуду впечатления, которое на
меня произвел этот визит.
В Кросстри жила некогда девушка, которую я любил больше, чем
кого-либо на свете. В один прекрасный день я ускользнул от приятелей и
направился в рощу, где когда-то часто гулял с ней. Я прошел по тропинкам,
по которым ступали наши ноги. Дубы по обеим сторонам почти не изменились.
Голубенькие цветочки могли быть теми же самыми, которые она вплетала себе
в волосы, выходя ко мне навстречу.
Особенно мы любили гулять вдоль ряда густых лавров, за которыми
журчал крохотный ручеек. Все было точно таким же. Никакая перемена не
терзала мне сердца. Надо мной высились те же огромные сикоморы и тополя;
бежала та же речушка; мои ноги ступали по той же тропе, по которой мы
часто гуляли с нею. Похоже было, что если я подожду, она обязательно
придет, легко ступая во мраке, со своими глазами-звездами и каштановыми
кудрями, такая же любящая, как и прежде. Мне казалось тогда, что ничто не
могло бы нас разлучить - никакое сомнение, никакое непонимание, никакая
ложь. Но - кто может знать?
Я дошел до конца тропинки. Там стояло большое дуплистое дерево, в
котором мы оставляли записки друг другу. Сколько сладких вещей могло бы
рассказать это дерево, если б только оно умело! Я считал, что после
щелчков и ударов жизни мое сердце огрубело - но оказалось, что это не так.
Я заглянул в дупло и увидел что-то, белевшее в глубине его. То был
сложенный листок бумаги, желтый и запыленный от времени. Я развернул и с
трудом прочел его.
- "Любимый мой Ричард! Ты знаешь, что я выйду за тебя замуж, если ты
хочешь этого. Приходи пораньше сегодня вечером, и я дам тебе ответ лучше,
чем в письме. Твоя и только твоя Нелли".
Джентльмены, я стоял там, держа в руке этот маленький клочок бумаги,
как во сне. Я писал ей, прося стать моей женой, и предлагал положить ответ
в дупло старого дерева. Она, очевидно, так и сделала, но я не нашел его в
темноте, и вот все эти годы промчались с тех пор над этим деревом и этим
листком...
Слушатели молчали. Мэр вытер глаза, а судья забавно хрюкнул. Они были
пожилыми людьми теперь, но и они знали любовь в молодости.
- Вот тогда-то, - сказал бакалейный торговец, - вы и отправились в
Техас и никогда больше не встречались с нею?
- Нет, - сказал полковник, - когда я не пришел к ним в ту ночь, она
послала ко мне отца, и через два месяца мы поженились. Она и пятеро ребят
сейчас у меня дома. Передайте табак, пожалуйста.
