Я не знаю настоящего имени Джека, которого, возможно, и не существует.

Джек - кочевое племя, скиталец, таинственный странник, в каждом новом месте примеряющий новое имя. Сегодня Сергей, завтра Сэм, послезавтра Адам, а может и вовсе Мустафа.

Эти имена он носил словно неудобный маскарадный костюм, который постоянно жмет или сваливается, а утром с облегчением стаскивается и бросается на стул.

При встрече Джек не представился, а при моих расспросах мягко ускользал от ответа. Он мог выбрать любое имя, пришедшее в голову, но не стал. Мне кажется, что он не хотел врать. Тогда я сам дал ему имя, стал крестным отцом этого безумного бродяги. На нем была черная толстовка с логотипом Jack&Daniels и решение пришло само собой.

Джек. Я покатал это слово на языке, попробовал на вкус, накинул на него и любовался.
Хэй, Джек, сходи еще за пивом? Джек, ты будешь чипсы? Джек, ты любил когда-нибудь? Джек, ты боишься войны? Джек?
Что и говорить, имя было ему впору.

...

До бара оставалось еще пару километров, но желание пройтись пешком было слишком сильным. Бросив машину на обочине, я брел вдоль пустынной дороги, тускло освященной янтарным светом, наслаждаясь необыкновенной прелестью этой ночи. Воздух, по-осеннему бодрящий, слегка резал нос холодом, который был первым глашатаем наступающей зимы.

Пахло сырой землей, прелыми листьями и грибами. Я отошел подальше от фонарей и запрокинул голову. Небо казалось нарисованным вязкой гуашью, в которую чья-то могучая рука вмешала блестки звезд, и чем дальше я смотрел, тем ближе оно становилось – еще чуть-чуть и я смогу смазать пальцами созвездия. Шея затекла, стало холодно стоять и я пошел в сторону бара, то и дело поглядывая вверх.

С каждым шагом мною овладевало ощущение, что я иду сквозь время – года, столетия, века – и уже достиг той точки, где Земля молода, а ее дети пока не выросли. Эту ночь хотелось запомнить, впустить в себя, пропитать ею каждую клеточку, каждый нерв, чтобы унести с собой.

Огоньки бара я увидел издалека, и с приближением к нему прекрасные фантазии таяли в голове, как масло на горячей сковородке. Но у меня не было выбора, ведь внутри ждал Джек. Он сидел в углу бара, за столиком, где уже высилась баррикада бутылок, и рассеяно складывал зубочистки в домик. Я сел рядом, и он вынырнул из глубокого оцепенения и удивлено воззрился на меня.

– Назови мне пару вещей, которые тебя бесят, – выпалил Джек. Здороваться внезапными вопросами – его конек. – Только быстро, первое, что пришло в голову.
– Закадровый смех. Когда пишут на стенах. Ложь. Доволен? – я улыбнулся.
– Чудесно. А знаешь, что бесит меня? Мода! И знаешь, что сейчас в тренде? – горячо спросил Джек.
– Маленькие собачки?
– Хуже. Сейчас модно быть циником, мизантропом, социопатом. Тебе 21, и ты уже разочарован в жизни и людях, ведь так тебя учат сериалы, книги, цитаты. С видом знатока рассуждаешь, какое же все-таки дерьмо эти люди, а вокруг одна грязь. Но ты же не стадо, верно? В тебе есть та искра, сила, невероятный ум, который оголяет глупость и малодушие людей, отвратность окружающего мира. И ты устал. Непомерно устал от происходящего. Вера в добро – пережиток прошлого. Вера в людей – архаизм. Все прекрасные идеи – глупость и профанация. Модно ждать Армагеддон. Модно ненавидеть страну, в которой живешь. Модно любить котиков, а не людей, – Джек отрубал фразы и зло бросал их. – Как же я ненавижу моду! Моду на ненависть и цинизм. И прямо сейчас я объявляю себя Королем Наивности! Императором Простоты! Великим Служителем Высоких Идеалов! Последним Оплотом! – голос
Джека давно сорвался на крик, но ему было все равно.

Возбужденный, он вскочил на стол, встал в картинную позу и начал вещать. – Я тот, кто верит в рок-н-ролл без наркотиков! В честную политику! Что красота спасет мир! В любовь с первого взгляда! И я верю, что в жизни есть смысл! А иначе, зачем все это?

Охранники подбежали к нему и начали стаскивать со стола, но Джек вырывался и кричал. Пытаясь помочь, я получил удар наотмашь и, потеряв равновесие, упал. Когда способность стоять вертикально вернулась, Джека уже выкинули на улицу, и я помчался за ним. Но снаружи никого не было. Я прокричал его имя несколько десятков раз, но не дождался ответа и побрел к машине. Коленка и локоть саднили, идти было немного больно, но я не обращал на эти мелкие неудобства внимания. В ушах стояли последние слова Джека: «Иначе, зачем все это?» И мне казалось, что в шуме деревьев слышен его смех.

- Никому нельзя верить, - Джек был пьян и страстно шептал мне это, глядя в глаза.
Я молчал. Я соглашался. Я верил Джеку.

...

Джек любил изобретать, любил придумывать штуки, которые невозможно осуществить. Когда он мне рассказывал о них, его глаза вспыхивали, словно светлячки в темных корнях деревьев, а голос возбужденно подрагивал, задетый отголосками фантастических бурь в его голове. И сейчас, оседлав стул с высокой спинкой, высоко откинув голову, он начал:

– Представь сейчас, что ты можешь подарить человечеству любое изобретение. Что бы это было? – Джек качается на стуле, отрывая задние ножки, зависая на секунду и с грохотом роняя их обратно.
– Лекарство от рака? – в таких играх я всегда был немного скептиком.
– Банально, – Джек морщится.

Он прекращает раздражающие покачивания и резким, скрипящим рывком подвигает стул ближе – О, нет, для человечества я припас поистине бесценный подарок. Знаешь, я бы сделал прибор, измеряющий вес слов и придающий им материальную тяжесть. Сколько весит брошенное «пока»? Не больше грошовой монетки, я уверен. Сколько весит последнее «прощай»?

– Целый кошелек монет?
– Ловишь на лету! – широкий взмах руки, пиво едва не выливается из банки, но Джек не замечает этого, слишком увлеченный своей идей. – Только значимость и искренность придает словам вес. Еще у каждой эмоции был бы свой цвет.

Красный означал бы любовь, нежность, теплоту. Оранжевый – тревогу, панику. Лиловый – печаль, отчаяние, немочь, – он счастливо засмеялся. – Только подумай, только представь! Взять слово и взвесить в руке! Можно сказать «люблю» – самое чистое, теплое, прекрасное в жизни «люблю» – взять в ладонь его сверкающую тяжесть и подарить любимой! Можно стыдливо подкинуть пунцовеющее «извини», чтобы человек ощутил всю тяжесть раскаяния. Можно завести специальную полочку для чувств, чтобы разглядывать их в старости. Можно создать целый музей, где будут выставлены примечательные застывшие чувства, чужие трагедии и радости. Можно…

Джек счастливо болтал, строил планы, отвергал, смеялся, строил еще более безумные планы. Праздник передачи слов друг другу. Оправдание преступников при проверке на раскаяние. Проверка честности политиков. Измерение самого сладкого оргазма.

– Как думаешь, какое самое тяжелое слово в мире? – я прервал Джека. Казалось, вопрос сам выполз из уголков сознания.
– Никогда. Это неподъемное слово. Иногда даже слишком тяжелое для человека, – он сделал большой глоток из банки и замолчал. Радостное возбуждение спало, и, обессиленные, мы долго сидели молча, погруженные в свои мысли, словно в темные, липкие сны. Я пошел еще за выпивкой, и не заметил, как Джек куда-то пропал, как всегда не попрощавшись.

Я расплатился, вышел из бара и побрел домой. Края неба уже начинали сереть, многие созвездия пропали, ночные птицы уже смолкли, а утренние еще не проснулись. Мир застыл на грани. Гравий особенно громко хрустел в предрассветной тишине, я шел по этой грани, в этой грани, и думал: сколько весит моя жизнь?

Решил опубликовать свою серию рассказов, написанный еще в 2012 году.

_____________


Этой ночью, после бурной вечеринки, когда гости уже разошлись по комнатам, вымотанные болтовней, алкоголем и смехом, мы остаёмся вдвоем на тесной кухоньке. Караван пустых бутылок и стайка стопок, зубочистки, сломанные чьими-то нервными пальцами, черные комки пакетов, разбросанные повсюду, – все это постепенно обретает блеклый налет прошлого веселья. Они похожи на мертвый, покинутый город, тускло сереющий в предрассветный час. Но мы не обращаем внимания: ставим чайник, открываем окно, впуская ночную прохладу и щебет птиц. Голова набита горячей темной ватой, но кофе и свежесть ночного воздуха взбадривают усталый мозг. Я знаю, зачем ты остался здесь со мной, но не подаю вида, болтая о планах на будущее, спорте и общих знакомых. Паузы становятся все больше, разговор разжижается, пока ты, наконец, не замнешься и не спросишь:
- Кто такой Джек?
Я улыбнусь, пожму плечами и отвечу, что не знаю точно. Ты выдавливаешь смешок, и опять возникает пауза, в которой стук ложки о края чашки отдается особенно громким, раздражающим слух, звоном. Откладываешь ложку, дуешь, отпиваешь кофе, морщишься – слишком горячо, и все твои жесты наполнены молчаливым вопросом:
- Кто такой Джек?
Я смотрю в окно, которое ночь превратила в зеркало, и, вглядываясь в наши размытые отражения, начинаю:
Первый раз я увидел Джека в захудалом баре, где подают плохо разогретую еду и паршивое пойло, персонал постоянно хамит, а скатерть прилипает к тарелкам. Такие низкопробные заведения часто стоят возле дороги, жмутся к ней своими телами, словно рыбы-прилипалы к акулам. Я никогда не бывал там, но в тот день настроение было ни к черту, тяжелые темные мысли червями шевелились в мозгу: перекатываясь склизкими телами и обвивая его, они не давали и минуты блаженного спокойствия. Мне хотелось чего-то экстремального, необычного. Разбавленная водка в грязной забегаловке? Отлично! Ступив за порог бара, я почувствовал необычайную легкость, как будто на миг воспарил духом и переселился в кожу незнакомца, и теперь живу его жизнью. Обновленный я упивался этим волшебным чувством, и еще немного джином, когда подошел Джек. Он не представился, а лишь взглянул и спросил: «Каково оно в новой жизни?». Этими словами он поразил меня на всю жизнь.
Я сделаю паузу и надолго замолчу, уставившись невидящим взглядом на стол. Ты, завороженный моим рассказом, подождешь бесконечно долго и осторожно спросишь:
- И?
Я очнусь, с неудовольствием переведу взгляд на тебя и продолжу:
Алкоголь уже здорово дал в голову, сделав мир вокруг мягким, размытым и куда более добрым, поэтому я с охотой принял компанию Джека. Мы болтали до утра, он сидел передо мной, как ты, и говорил, говорил, говорил. Перед рассветом он исчез, пропал куда-то, словно какой-нибудь Бэтмен из чертового комикса. Вот такая вот первая встреча. Мы встречались еще много раз, я приходил в разные бары и рестораны, но он всегда уже был там и всегда пьяный. Не знаю, что его зацепило во мне. Я часто размышлял, кто же Джек, где работает, с кем живет, какие хлопья любит, но стоило мне увидеть его, и вопросы таяли в голове. Я боялся, вот в чем дело. Боялся разбить его образ. Но теперь после твоего вопроса, который невидимым знаком висит в воздухе, я осознал все ответы.
Ты затаишь дыхание, сердце забьется быстрее.
Я поймаю твой взгляд и прочно прикреплю.
Я приближу лицо к твоему лицу.
Я прошепчу:
- Джек мой личный покровитель, святой незнакомец, он божок ночных баров, которого создали все пьяницы мира по своему образу и подобию. Он не существует на самом деле и живет лишь от заката до рассвета, рождаясь каждой ночью. Забегаловки – его колыбель, пьяницы – заботливые родители, а алкоголь – сладкое грудное молоко. Джека можно встретить по всему миру: ночь в Китае, ночь в Непале, ночь в Канаде – в любом месте, где достаточно пьяных людей. Вся непомерность человеческой души, все черты, что обнажаются при алкогольном опьянении, вписаны, впаяны в его сущность: отчаяние и беспредельное веселье, самая тяжелая депрессия и светлая надежда, ненависть и щемящая нежность. Джек любит материться, любит петь, драться и блевать около забора. Он вечно пьян и всегда говорит правду. Ты можешь не верить мне, считать это выдумкой или психозом, и даже, что Джек обычный выпивоха, который почему-то запал мне в душу. Но однажды Джек подойдет к тебе и скажет…
Тогда ты поддашься вперед и спросишь: «Что?»
Я улыбнусь, пожму плечами и отвечу, что не знаю точно.