Недеццкое

(финальная история из серии "Трое, которых пятеро")

– Проходной двор какой-то, – раздраженно замечает фея, наблюдая, как из открывшейся двери спальни, крадучись, чтобы не отвлекать меня, пробирается парень, одетый в красную рубаху с крупными белыми горошинами. – Ваня, ну что ты как дитё малое!

Парень испуганно дергается, замирает на месте и заискивающе объясняет:

– Да я, это, водички попить, – указывает он увесистой дубиной в сторону кухни.

– Ну так иди, пей, – предлагает фея. – Красться-то зачем?

– Дык это, я же чтобы этому, – теперь он указывает дубиной на меня, – покой не нарушать, чтобы.

– Ой, он привык уже, – отмахивается фея. – Иди спокойно. Думаешь ты один тут такой?

– Ага, – соглашается Ваня и направляется на кухню, уже не крадучись.

Фея, закинув ногу на ногу, продолжает объяснять:

– Так вот. Сюжетные линии твоих героев заканчиваются тогда, когда читатели к ним привязываются. Думаешь это не обидно?

– Ну, вообще-то они сами решают, чего делать.

– Не ври! И вообще, верни мне возможность путешествовать между мирами.

– Я у тебя её не забирал.

– Ну врешь ведь?

– Не вру, – я отталкиваюсь руками от стола и вместе с креслом отъезжаю от компьютера. – Это тебе со стороны кажется, что я придумываю всё за них. А ведь я на самом деле просто записываю. Ты думаешь, я Ваньку с Волком хотел разлучать? Это Серого решение было. Я его несколько раз пытался обратно вернуть, так нет же. Он разворачивался и бежал куда угодно, только не навстречу Ивану. Да и Яга с середины второй книги очень уж хотела домой. В каждой второй сказке об этом говорила. Думаешь, я её заставлял это говорить?..

В туалете раздается треск электрических разрядов, я слышу, как распахивается дверь, словно от пинка, и кто-то, матерясь, отряхивает одежду. В следующее мгновение в комнату входит Кащей. Его плащ покрыт пылью, борода всклокочена. В руках у него та самая игла бессмертия.

– Нитки есть? – спрашивает он, не здороваясь.

– На верхней полке, – я киваю на шкафчик в углу комнаты. – Шкатулка деревянная.

– Ага, – кивает он. – Как бабка к себе в измерение вернулась, я всё сам. Всё сам. Тяжело. – По-хозяйски распахивает дверцу, берет всю шкатулку, не открывая и не выбирая катушку нужного цвета, разворачивается и, не поблагодарив, уходит.

Хлопает дверца туалета. Раздаётся треск разрядов. А я, уже не так эмоционально, продолжаю объяснять фее:

– Ты ж пойми, я только записываю то, что вы и так делаете. Ты вон, тоже у меня в квартире по собственному желанию появилась. Не сам же я тебя звал. Треснула по голове палочкой своей, наехала…

Фея грустно смотрит на сломанную волшебную палочку, занявшую свое место на полке, между моделью танка «Maus» и дипломом «Академии придурков», который мне когда-то подарили друзья.

– Ты думаешь, мне улыбается вот это вот всё, – обвожу руками комнату. – В нашем мире такое состояние шизофренией называют.

– Так! Стоп! – протягивает фея руку ладонью вперед, прерывая меня. – Подожди! Ты хочешь сказать, что Волк оказался alter ego Вани не потому, что ты так решил?

Отрицательно мотаю головой.

– Тогда почему сейчас их двое? – недоумевает она.

– В смысле, двое? – моя очередь недоумевать.

– Серый! – кричит фея в сторону кухни.

Несколько секунд ничего не происходит, и она зовет снова.

– Волчара, едрить твою шапочку!

В дверном проеме появляется здоровенный волк.

– Чо? – спрашивает он и наклоняет голову на бок, как это умеют делать только собаки.

– Ну вот, пожалуйста, – указывает в его сторону фея.

– Да я откуда знаю?! – взрываюсь и негодую. – Я ж тебе говорю, я вас не придумывал! Вы все уже были! И каждый из вас – личность со своим характером, переделать который я не могу!

Волк наклоняет голову на другой бок, наблюдая за тем, как я эмоционально жестикулирую, а потом спрашивает у феи:

– Может ему сто грамм налить? А то он нервный какой-то.

– Оставьте коньяк в покое, сволочи! – кричу я, думая о том, что соседи точно скоро вызовут на мой адрес психиатрическую бригаду. – Это – мой коньяк!

Белый кот на подоконнике приоткрывает один глаз, смотрит на меня, тяжело вздыхает и вновь закрывает его.

Завидую этой белой пушистой падле. Всё ему нипочём. И ничего его не удивляет.

– Да никто твой коньяк не трогает, – раздаётся голос Ивана из кухни. – Мы и прошлый раз не трогали, правда, Машка?

– Да, – скромно потупив взгляд, соглашается фея. – Просто в кофе добавили.

– В кофе? – я останавливаю себя, чтобы не кричать, потому что понимаю: бесполезно. Беру себя в руки и спокойно заканчиваю мысль: – Тот еще вопрос. У меня сложилось впечатление, что вы не кофе с коньяком пили, а наоборот – коньяк с кофе.

– Коньяк, кстати, говно! – кричит Иван из кухни. – Потому он его и в кофе добавляет, чтоб привкус перебить.

– Кстати, да, – поднимает указательный палец вверх фея. – Коньяк – говно.

– А говорите, что не трогали.

– Не трогали, вот те крест! – уверенно заявляет Волк. – Я б даже перекрестился, но у меня лапки.

– Лапки, это у кота моего. Да, Дэй?

– Мрррк, – отзывается кот, не открывая глаз.

– А у тебя – лапищи!

– Так вы меня зачем звали-то? – пытается уточнить Серый Волк.

– Чтобы этот, – фея кивает в мою сторону, – убедился, что ты никуда не пропал и не второе я Ваньки Дурака.

– Я? Не, я не второе, – довольно скалится Серый. – Я первое. Нужно ж мозгу человеческому иногда отдыхать. Вот я и резвлюсь. А так-то Ванька у нас умный.

– Да?

– Ну по крайней мере, не дурнее некоторых.

Серый Волк разворачивается и вновь уходит на кухню.

– Ладно. Ты тут пиши, а я в библиотеку, – сообщает мне фея. – Потому что надо, в конце концов, понять, кто такой Гендальф, что за Франкенштейн, Сальватор, Герцог Икторн и прочие, с кем мне пришлось пересекаться за последнее время.

Фея хлопает дверью и наступает тишина.

Некоторое время я тупо пялюсь в монитор, а затем вновь пододвигаю кресло вместе с собой к компьютеру и продолжаю набирать текст. Но спустя буквально пару абзацев из кухни доносится удивленный голос Ивана:

– Серый! Этот белый ящик открывается! И свет внутри!

Интонации настолько дурацки-радостные, что я невольно улыбаюсь, прислушиваясь.

– О! Да тут котлетки! Будешь котлетку, Серый?

– Проходной двор какой-то, – тяжело вздыхаю я и возвращаюсь к клавиатуре.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

– Я увольняюсь, – заявил царь.

– Вот те новость, – притворно округлил глаза Кащей. – С какого такого перепугу?

– Утомило.

– Что именно?

– Всё утомило и ничего не радует. Хочется тишины и покоя. Цветочки в саду выращивать, на закат медитировать.

– А кого ж вместо себя на царскую должность?

– Да кого угодно.

– Василису? – не то предположил, не то посоветовал Бессмертный.

– Нет-нет-нет, – замотал головой Златофил.

– Ты ж говоришь, кого угодно.

– Кого угодно кроме Василисы.

– А почему не её?

– Потому что баба.

– Так себе аргумент, конечно, – пожал плечами Кащей. – Она может и баба, но баба умная.

– А то ты соседей наших не знаешь. Как дойдет новость, что девка незамужняя государством управляет, так либо свататься побегут, либо войну объявят.

– Она вообще-то замужняя.

– Таких мужей, за хуй и в музей.

– В музей-то зачем? – удивился Кащей.

– А в качестве наглядного антипримера, каким супруг быть не должен. Я, кстати, распоряжение уже дал.

– Какое распоряжение?

Царь набрал воздуха в грудь и позвал:

– Кирилл Мефодьевич!

Дверь открылась и в зал, непрерывно кланяясь, вошел перепачканный чернилами писарь.

– Слушаю вас, царь-батюшка.

– Как работа? Движется?

– Заканчиваю уже, царь-батюшка.

– Долго еще?

– Историю о том, как вы Ивана послали Дракулу укрощать, заканчиваю.

– Молодец, – похвалил царь. – Свободен.

Продолжая кланяться, летописец покинул зал.

– А книгу-то про Ивана писать зачем?

– Хе-хе, – потирая ладони, сказал царь. – Я Мефодьевичу указание дал, писать так, чтобы вся дурость Ванькина видна была. Чтоб знали будущие поколения, что был такой. Дурак по фамилии и призванию.

– Ну ты… – растерялся Кащей. – Ну ты и… Это ж запрещенный прием!

– Запрещенный, – кивнул Златофил. – Но действенный. Вон Изабелла Захолмская, думаешь, как в королевы выбилась, хотя всё благородное, что в ней было, это только хер предыдущего короля?

– Как?

– Подговорила писарей, да паяцев уличных, непотребные истории о любовнике своем сочинять, да на площадях рассказывать-показывать. А им-то что? Платят, они и рады стараться, – и наставительно подняв указательный палец вверх, Златофил подытожил: – черный пиар, называется.

– Ладно, – отмахнулся Бессмертный, – если не Василиса, тогда кто?

– А я уже всё придумал. Выйду во двор, пущу стрелу. И куда стрела упадет, там и будем нового царя искать.

Кащей поперхнулся вином. Откашлялся, отставил бокал.

– Так, вроде бы, невест таким способом ищут.

– Народу принцип понятен? Это главное. Чтоб в подтасовках не обвинили.

– Эм… а если стрела попадет куда-нибудь не туда?

– Куда, например?

– Ну, знаешь ли… были прецеденты в паре-тройке королевств.

– Ой, да какие прецеденты, я тебя умоляю. Нешто ты думаешь, что я стрелять совсем наугад буду?

– Хитер, – оценил Бессмертный. – А куда ж тогда?

– А вот для того, чтобы обсудить приглянувшуюся мне кандидатуру, я тебя и позвал.

– Ну, давай обсуждать. Хотя, честно говоря, не представляю себе, кто бы мог занять трон кроме Василисы.

– Например, ты, – сообщил царь и ткнул пальцем в Кащея.

Бессмертный оторопело замолчал. По его лицу было видно, что он перебирает варианты ответа и ни один из приходящих в голову не находит правильным. В конце концов, Кащей не нашел ничего лучше, чем спросить:

– Это почему?

– Ну а кого еще, Кащеюшка? Ты мужик бошковитый. Наукой занимаешься. Да к тому же бессмертный. А значит, и планы можешь строить на много лет вперед и в жизнь их претворять.

– Ну да. Осталось только у меня спросить, нужно ли мне это.

– Нужно, Кащей. Нужно.

– Я себя и у себя на болотах прекрасно чувствую. Времени валом, кроплю над книжками потихоньку. К тому же, ни одного лука я не встречал, чтобы такое расстояние мог преодолеть.

– Хорошо, давай тогда так. Если я в твой замок стрелой попаду, то ты смиришься и примешь царство.

– А если не попадёшь?

– Тогда скажем, что стрела в пути сгинула. И второй тур выборов объявим.

– Да ты, я смотрю, тот еще аферист.

– Не аферист, а человек, грамотно пользующийся этими, как их… политтехнологиями. Во!

– Ну, дело твоё. Но только, не долетит стрела.

– Спорим?

– Да чего спорить-то? Знаю, что не долетит. Я, почитай, каждый день пешком хожу сюда.

– На что спорим?

– Ну, – замялся Кащей, – даже не знаю. А что, есть варианты?

– Если долетит, – предложил Златофил, не задумываясь, – ты не только в цари пойдешь, но и мне иголку сделаешь, как у тебя.

Кащей снова поперхнулся вином.

– Нифига себе заявки. А если всё-таки не долетит?

– А тогда я тебе все артефакты из подвала отдам в личное пользование. Навсегда!

– Готовь артефакты, – кивнул Бессмертный, соглашаясь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

– Смотри, Кащей, это блочный лук.

– Я так вижу, – иронично усмехнувшись, кивнул Бессмертный и постучал по ролику на одном из концов лука пальцем, – что ты не стрелять собрался, а на этом своём луке стрелу к цели как на велосипеде везти?

– Ты это зря, Кащеюшка. Потому что не у одного тебя в замке умных книжек полно.

– Ну-ну?

– А чего ты нукаешь? Вот смотри, пока народ на потеху собирается посмотреть, я тебе объясню кое-чего.

– Внемлю.

– Лук этот не простой. А, как я уже сказал, блочный. За счет этих всех прибамбасов на нем, – царь постучал по оружию, – прикладываемых усилий хватит, чтоб запустить стрелу втрое, а то и вчетверо дальше, супротив обычного лука.

– Всё равно мало, – развел руками Бессмертный.

Проигнорировав замечание Кащея, Златофил продолжил:

– Стрелять я буду оттуда, – и указал на площадку на крыше замка. – Это, конечно, немного дальше от предполагаемой цели, но на целых четыре этажа выше. Смекаешь?

– Ну, допустим, я почти засомневался, – кивнул Кащей, произведя в уме какие-то расчеты. – Но всё равно не хватит. Метров, я так думаю, триста-четыреста. А то и больше.

– После обеда, а раньше я стрелять не планирую, ветер усилится. Он всегда усиливается, ты ж знаешь. И всегда в это время дует в сторону болот.

Бессмертный на несколько мгновений посерьезнел и принялся загибать пальцы, вновь что-то мысленно подсчитывая. А потом сказал:

– Ну, допустим.

– А вот тебе, Кащеюшка, еще один козырь, – победно заявил царь и протянул Бессмертному стрелу. – Возьми в руки, оцени шедевр!

Кащей взял стрелу в руки и в первое мгновение удивился. Она была вдвое легче тех стрел, которые Бессмертному доводилось держать в руках за свою жизнь. А держал он их в своих руках немало. Древко было почти невесомым, а вот наконечник, слегка утяжелен. Кащей постучал ногтем по наконечнику и вернул стрелу Златофилу.

– Ну? – с ноткой злорадства спросил царь. – Чего теперь скажешь?

– Посмотрим, – буркнул Бессмертный.

– Посмотрим, конечно, – ухмыльнулся царь.

Народ прибывал и вскоре перед замком собралась приличная толпа, которая монотонно гудела, делясь новостями, что-то обсуждая, о чем-то споря. Двери замка отворились и оттуда вышло несколько поварят с лотками, на которых были навалены сладости.

– А это на кой? – поинтересовался Кащей, кивая на бесплатную раздачу провизии.

– Ну как это на кой? Ты, Бессмертный, книжки читаешь, да видать не те. Я заранее объявил, что бесплатно кормить будут. А иначе, кто б пришел-то сюда? Думаешь им, – царь кивнул вниз, на толпу, – важно, кто править будет? Им важно, чтоб налоги не поднимались, на халяву урвать чего-нибудь, да чтобы повеселили их. Кстати, на сегодня еще и паяцев пригласил. Так что, можешь не переживать, свидетелей будет валом. Не отвертишься, – похлопал Кащея по плечу царь. – У нас же, знаешь, что при свидетелях произошло, от того отказаться никак нельзя.

До самого начала действа царь время от времени подзуживал Бессмертного, отпуская различные шутки о недальновидности и всячески демонстрируя, какой он расчетливый. Бессмертный терпеливо улыбался в ответ даже на самые неудачные каламбуры Златофила.

– Ладно, – хлопнул в ладоши царь. – Думаю, пора.

Он подошел к парапету, ограждавшему крышу, и прокричал:

– Дорогие мои крестьяне, вы – основа государства, фундамент, на котором держится вообще всё. И армия, и все ветви власти, и благополучие царской семьи. Спасибо вам за это.

В толпе непонятно зашумели. То ли одобрительно, то ли не очень. Даже вцепившийся когтями в башню Горыныч, увлеченно наблюдавший за вращением лопастей флюгера, оторвался от своего занятия и посмотрел вниз, на толпу. Златофил поднял ладонь вверх, призывая к вниманию. И шум внизу стих.

– Я устал. Я ухожу, – сообщил царь. – Вам нужен новый лидер. Молодой и инициативный. Ну а дальше, как получится. И выберем мы его максимально непредвзято! Сейчас мне завяжут глаза и я, по старой традиции, пущу стрелу наугад. Где она упадет, там и будет вам новый правитель.

– Ох и жук, – едва слышно прокомментировал Кащей.

– Не жук, а политтехнолог.

– Ну, если обманщик и политтехнолог – слова-синонимы, то да, – усмехнулся Бессмертный.

Царь отошел от края крыши и приказал стоящему наготове стражнику:

– Приступай.

Тот шустро подошел к Златофилу и принялся завязывать тому глаза.

– Ты, ежели переживаешь, что я направление не найду вслепую, то зря, – сообщил царь, когда его принялись раскручивать. – Когда меня раскрутят, я остановлюсь так, чтобы тепло солнца левой щекой чувствовать, а ветер чтобы ровно в спину дул. Как ты понимаешь, это – то самое направление.

– Угу, – уже в который раз согласился Бессмертный.

– Стрела пролетит как раз над башней Василисы и прямиком в сторону твоего замка, – предупредил Златофил. – Ну, это я, чтоб ты знал, в какую сторону смотреть.

– Угу.

Царь действительно остановился лицом туда, где находился кащеев замок. Наложил стрелу, поднял лук, натянул тетиву, сказал:

– Мне заморские ученые угол полета стрелы, силу натяжения тетивы и всё остальное два месяца рассчитывали. Так что, хош не хош, а готовься меня в бессмертные посвящать.

И отпустил тетиву.

Взвизгнув, облегченная стрела рванулась туда, куда ее направила рука лучника, но – вот чудеса, – внезапно изменила траекторию и встряла прямо в подоконник окна василисиной комнаты.

Царь еще снимал повязку, когда внизу нестройным хором, крестьяне завопили:

– Василису на царство!

По этим словам он и понял, что что-то пошло не так.

– Что при свидетелях произошло… – развел руками Кащей и улыбнулся. – Свидетелей навалом. Не отвертишься! Кстати, дашь почитать, что там твой писарь про Ваньку наваял?

МЕЖДУ ПЕРВОЙ И ВТОРОЙ

– Вот такие пироги, Василиса, – закончил рассказывать Бессмертный. – До сих пор удивляюсь, как он всё ненавязчиво к бессмертию подвёл. И где только насобачился так разговоры вести?

Они сидели в башне, которая была кабинетом Василисы. Кащей выглядывал в окно в ожидании Горыныча. Снаружи давным-давно стемнело. Небо, затянутое тучами, обещало непроглядную ночь.

– Это всё его визиты дружеские, – принялась рассуждать вслух Василиса. – Он как в соседнее государство съездит, увидит там чего-нибудь, так сразу у себя давай вводить. Бесит невероятно.

– Я, конечно, мог бы ему и просто отказать, без изысков. Но он бы тогда ещё какую-нибудь блажь придумал, – пожал плечами Кащей. – Вот и решил подыграть. Пусть думает, что это судьба так распорядилась.

За окном несколько раз хлопнуло, будто влажная простыня на ветру, и через пару мгновений в окно просунулась голова Горыныча, разжала зубы и положила на пол походную кащееву сумку. Затем уступила место второй, добавившей к сумке здоровенный моток медной проволоки. Третья осторожно положила на пол цилиндрическую металлическую болванку и сообщила:

– Неудобно через окошки всё собирать. Ты в замке у себя, наверное, двери-то побольше сделай, ага? А то пока морду в окошки твои узенькие просунешь, пока найдешь, чего ты там назаказывал, пока вытащишь…

– Перевернул, небось, всё, зараза? – строго посмотрел Кащей на Горыныча.

– Ну а как я тебе… – начал было оправдываться тот, повысив голос.

Но Бессмертный прервал его, приложив палец к губам и прошипев:

– Тс-с-с-с.

– А двери пошире я б на твоем месте всё-таки сделал, – заметил Горыныч и высунув голову из оконного проема.

Бессмертный достал из сумки запчасти и принялся собирать их в единое целое.

– То, что папанька у тебя увлекается всякой фигнёй, это от безделья. Потому ему и на покой захотелось. Цветочки выращивать, да за садом ухаживать. Разнообразие в рутину внести.

– А иголку у тебя зачем запросил?

– Я ж говорю: всякая блажь от безделья, – наставительно повторил Кащей.

Взял собранный только что флюгер, состоящий из двух слоев тонких, прозрачных лопастей, перекинул походную сумку через плечо и полез на крышу.

Спустя несколько минут вернулся и принялся наматывать медный провод на металлическую болванку, аккуратно укладывая виток за витком.

Когда справился, вновь полез на крышу, потянув за собой концы проволоки, намотанной на железный цилиндр.

Когда Бессмертный вернулся, то аккуратно пристроил под подоконником цилиндр с уходящими на крышу проводами. Василиса, наконец, решила поинтересоваться:

– Для чего хоть конструкция твоя мудрёная?

– Ветер будет флюгер крутить, электричество вырабатывать и на катушку подавать, – пояснил Кащей. – Ученые заморские вокруг папки твоего уже которую неделю вертятся. Всё ему посчитали, видать. А значит, стрелять он, скорее всего, с крыши будет. А с крыши только над твоей башней стрелу пускать надо, чтоб в сторону болот. Тут ее катушка к себе и притянет. Электромагнит называется. Вот такие они, технологии без приставки «полит».

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

– Забавно ты придумал, – похвалил Бессмертного Горыныч. – Эдак, ежели болванку покрупнее, да проволоки с избытком, так и вражеских латников прямо на поле боя можно в кучу собирать. Гуманное оружие получается.

– Ага, – согласился Кащей, отрываясь от книги.

– Чего читаешь?

– То, что про Ваньку Кирилл Мефодьевич насочинял.

– Интересно?

– Любопытно, должен признать.

– Кстати, – сменила тему рептилия, – а ты обратил внимание, что в момент царёва выстрела ветер как раз затих?

Кащей нахмурился, вспоминая, а потом кивнул.

– Ну да, было такое.

– И ни на какие мысли не наводит?

– А на какие должно?

– Не странно разве, что стрела всё равно примагнитилась куда надо?

– Не странно. Думаю, тут нам просто повезло. Стрельни царь на пару секунд позже, не примагнитилась бы.

– Примагнитилась бы! – уверенно заявила средняя голова.

– Даже если б ветра совсем не было, – заверила правая.

– Это откуда ж такая уверенность?

– Оттуда! – хором ответили все три морды, расплываясь в довольной улыбке.

– Ты думаешь, тебе со временем выстрела повезло? – спросила средняя голова. – Хрен бы у тебя чего примагнитилось…

– Если б мы в три глотки на флюгер твой не дули.

Бессмертный посмотрел на Горыныча, переваривая услышанное, а затем расплылся в благодарной улыбке:

– Ну, спасибо, чешуйчатый. Не такой уж ты и глупый. Притворяешься только.

– Да на кой мне твоё спасибо. Ты лучше, знаешь что, – Горыныч кивнул на книгу, которую держал в руках Кащей Бессмертный. – Почитай вслух, а? А то ведь, ни тебе, ни мне Ваньку не довелось застать. А интересно до жути, чем он таким запомнился, что про него даже книжки пишут.

Кащей открыл книгу с начала и принялся читать:

«– Через два проёма вправо, – задыхаясь, сказал Волк. Иван бежал рядом со зверем, мысленно проклиная полцарства, царёву дочку, не к месту появившегося Кащея и те самые молодильные яблочки…»

Весь сериал -> Тынц

(восемнадцатая история из сериала "Трое, которых пятеро")

– Наркотического эффекта не гарантирую, – Кащей положил колбу из тонкого стекла, закупоренную пробкой, на стол, – но срубить должно так же, как и то, что тебе в самогонку братец мой подсыпал.

Глаза Яги загорелись азартным огоньком. Она протянула руки к колбе, полупрошептав, полупрошипев:

– Моя прелес-с-сть.

– Только, ты смотри, – предупредил Кащей, – я ж ни на ком не проверял.

Старушка пожала плечами, откупоривая пробку.

– Я тебе доверяю, – сообщила она. – А на счет эффекта, мне и без наркотиков жизнь кажется живописной во всех её проявлениях.

Взболтав серебрящуюся в емкости жидкость и в два глотка выпив её, Яга провела по верхней губе языком, несколько раз причмокнула и спросила:

– Вот почему всё полезное всегда невкусное?

С улицы раздалось глухое «бумц». Кащей дернулся, оглядываясь в сторону окна, и выругался:

– Черт чешуйчатый! Никак не привыкну.

– Ты хоть в замке большую часть времени проводишь, – заметила Яга, – а у меня за окном круглосуточно «бумц, бумц, бумц». Невыносимо.

– Что, и ночью?

– И ночью, – кивнула Яга и, выглянув в окно, прокричала: – Щучий хер тебе в чешую!

– А спит же когда?

– А у него головы по очереди спят, – развела руками Яга. – Он всё время долбит. Как дятел. Я уже его и просила, и угрожала, и объяснить пыталась, что он не дух бесплотный и у него, как у призрака, не получится сквозь преграду пройти. Но он долбит, продолжает.

– Говорит что-нибудь?

– Ага, говорит, – кивнула Яга. – Говорит, что почти понял, как это работает.

– Почти – не считается, – хмыкнул Кащей.

«Бумц» – раздалось с поляны.

– Вот в том-то и беда, что он точно так же думает, – зевнула Яга. – Я ему говорила, мол, прекращай. Почти получилось же. А он: «почти не считается».

– Зеваешь? – спросил Кащей.

– Да, вроде бы, – кивнула та и снова зевнула.

– Это с микстуры.

– Сработает – с меня магарыч.

– Маловероятно, что я смогу его получить, – ухмыльнулся Кащей. – Если твоя история не плод старческого маразма и ты, засыпая, появляешься в придуманной кем-то истории, а заснув в истории, просыпаешься в следующей, и так сотни раз, то когда зелье сработает, ты проснешься в обратную сторону. И нас не станет. Ведь получается, что мы – это всего лишь твой сон.

– Ну, ты лишнего задвинул, – возразила Яга. – Сам же с автором общался. Значит, эта история существует вне зависимости от того, сплю я или нет. Просто так совпало, что я в неё попала. Так что, со мной или без меня, вот это вот всё, – она обвела рукой комнату, – продолжит существовать.

«Бумц» – раздалось из-за окна.

– И этот трехголовый дятел, тоже, – зевая, Яга махнула рукой в сторону окна.

* * *

Вечерело. Солнце скрылось за вершинами деревьев, окрасив небо в алый цвет, а Яга всё продолжала зевать.

– Чего-то как-то странно твоя микстура действует, – сообщила она Кащею. – Рот от зевания уже порвался, а уснуть не могу.

«Бумц» – гукнуло на другом краю поляны.

– Лучше б Горыныча напоили. Глядишь, угомонился бы.

– Доза маловата для Горыныча, – хмуро пробормотал Бессмертный. – Да и для тебя, видать, маловата.

– Это да. Я ж только за эту жизнь всяких грибов и прочей дряни немерено съела. Организм, видать, иммунитет выработал. Вот и борется с микстуркой всеми имеющимися средствами, – предположила Яга. – Но тогда почему в прошлый раз, когда мне ее братец твой в облике рыцаря подсыпал, всё так гладко прошло? Бац – и в сон. А? Может дело в алкоголе, в котором зелье размешано было?

Кащей покачал головой.

– Да ну нет. Я на составляющие остатки из твоей кружки всё четко разложил и дважды перепроверил. А прежде чем готовить, половину библиотеки своей перерыл и усовершенствовал. Всё должно сработать.

– Ну, вот пока оно только собирается, пойду-ка я разведу костерок, да поставлю котелок.

Яга провозилась у избушки около получаса. Кащей же выложил из походной сумки на стол несколько книжек, блокнот, карандаш, зажег свечу и принялся читать, делая время от времени пометки в блокноте. Вдруг его позвала Яга:

– Кащей, к тебе пришли!

Бессмертный отложил книгу и выглянул из избы.

– Кто?

– Здравствуйте, – поздоровалась стоящая рядом с Ягой девушка.

– Здравствуй, – кивнул Бессмертный, выходя из избушки. – Кто такая, с чем пожаловала?

– Мне сказали, что вы можете мне помочь, – начала девушка.

– Чем? – удивленно поинтересовался Кащей.

– Понимаете, у меня братец козленочком стал, мне бы его расколдовать.

И только тут Бессмертный заметил в полутьме козленка, щиплющего травку.

– А почему именно я? – поинтересовался Бессмертный.

– Да а кто ж еще? Вы на всё Тридевятое царство самый известный волшебник.

– Слыхала новость? – повернулся Кащей к Яге. – Я, оказывается, волшебник. – И уже обращаясь к девушке: – Послушай, как тебя…

– Алёнушка.

– Так вот, послушай, Алёнушка, я тебя впервые вижу и понятия не имею, как тебе помочь, к тому же я сейчас занят…

– Ну пожалуйста, – дрожащим голосом попросила девушка, готовая вот-вот расплакаться.

Кащей, настроившийся отказать в просьбе, вдруг смягчился. Посмотрел на Алёнушку, затем на мирно пасущегося козленка и спросил:

– А как так получилось, что он козлом стал?

– Понимаете, мы шли, а он пить хотел. Я говорю, потерпи, не пей из лужи, а он всё не унимается. Я ему объясняю, мол, что колодец скоро, что там вода чистая, свежая, а он всё ноет, что пить хочется, что терпение лопается. Мы так одну лужу прошли, вторую, третью. А потом, вдруг, козьи следы водой наполненные. Он вырвался, я и среагировать не успела, припал к следу копытца, сделал глоток, и козликом стал.

– Из следа от копытца попил, говоришь?

– Ну да. Прямо у меня на глазах. Наклонился, глотнул и уже козленочек.

– Погоди минутку, – сказал Кащей и ушел в избушку, из которой почти сразу же вернулся с ковшом воды. – Зови козла своего.

Пока Алёнушка подводила испуганного козлика к Кащею, тот топнул ногой, что было сил, и плеснул воды в образовавшуюся на земле вмятину.

– Пей, – сказал он козленочку.

Животное недоверчиво принюхалось к воде.

– Да чего ты её нюхаешь? Пей, давай! – гаркнул Бессмертный. – Когда из козлячьего копыта пил, не нюхал, небось. А тут он, видите ли, эстетствует.

– Бе-е-е, – жалобно подал голос козленок.

– Пей, падла рогатая, пока я тебя Горынычу не скормил!

Козленок испуганно ткнулся мордочкой в след от кащеевой ноги, наполненный водой, сделал глоток и с громким хлопком превратился в маленького Кащея.

– Во как! – хмыкнула Яга.

– Ну да, – согласился Бессмертный. – Недочёт. Выпил из козлиного копытца – стал козлом, выпил из кащеева копытца – стал Кащеем.

– И что же мне делать? – растерянно спросила Аленушка.

– Ну, главное, система работает. Короче, смотри, вот тебе волшебная вода, – Кащей протянул ковшик девушке. – Как домой придете, найди, где этот мелкий пиздюк топтался, воды туда вылей и выпить его заставь. Он из своего следа воды отопьёт и тут же сам собой станет.

– Спасибо, дяденька Кащей, век вас не забуду…

– Иди-иди, – прервал Алёнушку Бессмертный. – Дяденьке Кащею некогда, ему работать надо.

И не дожидаясь, пока девушка скажет что-то еще, развернулся и пошел обратно в избушку. А уже оттуда крикнул Яге:

– Ну что, старая, в сон клонит?

– Да нихрена! – раздраженно ответила старушка. – Бодра как Горыныч.

И будто в подтверждение её словам с другого края поляны донеслось глухое «бумц».

– Странно, – пробормотал Кащей. – Очень странно.

И вернулся к чтению фолианта и пометкам в блокноте. Но уже совсем скоро Яга вновь прервала его занятие, еще раз прокричав:

– Бессмертный! Тут опять к тебе!

– Блин! – выругался Кащей.

«Бумц» – донеслось с дальнего края поляны.

* * *

– Акуна матата, епта! – помахал лапкой сурикат, сидящий верхом на каком-то странном, явно не местном, кабане.

Яга оторвалась от штопки кащеева плаща и удивленно посмотрела на странную парочку.

– Бессмертны-и-и-й! – позвала она. – К тебе странная белочка на странной свинке приехала!

– А почему это сразу ко мне? – раздался голос из-за избушки.

Кащей, обложившись книгами, принесенными из своего замка, не отрываясь от чтения, делал пометки в блокноте.

– Ну не к Горынычу ж! Он бы уже сожрал обоих.

– Вот почему? – Кащей заложил страницу фолианта блокнотом, в котором писал. – Почему, как только я сяду заниматься чем-то действительно нужным, меня обязательно кто-нибудь находит? И обязательно с какой-нибудь хуйней.

Кащей встал, вышел из избушки, посмотрел на вновь прибывших. Обошел их с одной стороны, затем с другой. Наклонил голову на бок, пытаясь припомнить, пересекался ли раньше с этой странной парочкой и, наконец, спросил у них:

– С хуйнёй же, да?

– Я не хуйня, – взревел странный кабан. – Я бородавочник! Бо-ро-да-воч-ник! И меня не устраивает, что каждый встречный норовит назвать меня свиньёй!

Сурикат, сидевший на бородавочнике, зажал уши. А когда бородавочник, наконец, проорался, грустно спросил, не отпуская лапок от ушей:

– Можно ему что-нибудь сделать, чтоб он не таким дурным голосом орал? Мы, собственно, за этим и пришли.

– Так. Для начала скажите-ка, кто вы, блять, вообще такие?

– Я – Тимон, – комично приложив руку к груди, представился сурикат. – А это – мой верный спутник и друг, Пумба. Мы пришли из далёкой африканской саванны, прознав о бессмертном кудеснике по имени Кащей, способном на многие чудеса.

– Вот это поворот, – округлил глаза Бессмертный, повернувшись к Яге. – Я ж вроде бы тихо тут сижу, лишнего не отсвечиваю?

– А у меня-то ты чего спрашиваешь? К тебе ж пришли.

Кащей еще раз посмотрел на бородавочника, оседланного сурикатом. И спросил:

– Тембр голоса, говоришь, жить мешает?

– Абсолютно не мешает! – хрипло заорал странный кабан, замотав головой так, что чуть было не сбросил своего наездника. – Но все остальные так не считают. Говорят, что голос у меня противный и обещают набить морду.

Кащей поморщился, представив, каково это, когда такой громкий компаньон находится рядом всё время. Ухмыльнулся своим мыслям и принялся размышлять вслух:

– Кузнец у нас по этим делам, вроде бы. Петушку голос ковал. А я этим вопросом не задавался. Я тут сейчас немного с другими вещами работаю, – сообщил Кащей, показывая книгу с блокнотом вместо закладки.

Сурикат скривил грустную мордочку. Бородавочник громко не то хрюкнул, не то всхлипнул, глаза его налились слезами, и он уже открыл рот, чтобы запричитать. Кащей внутренне съежился, представив, на что будут похожи кабаньи вопли и чтобы не случилось насилия над барабанными перепонками, сказал:

– Можно, конечно, без кузнеца обойтись, но такой способ я не пробовал ни разу. Поэтому всякую ответственность с себя заранее снимаю.

Бородавочник захлопнул пасть и закивал. Все, кто находился на поляне, облегченно выдохнули.

– Яга, есть у тебя мед и мята?

Наказав регулярно полоскать горло медово-мятной настойкой, Тимона и Пумбу отправили обратно в африканскую саванну.

***

Двое суток, не давая сосредоточиться, сменяя один другого, к избушке выходили странные люди, звери, какие-то совсем невероятные существа. Словно сговорившись, они просили Бессмертного помочь, решить какую-то проблему, расколдовать, подсказать, направить. И уже к вечеру второго дня у Кащея от этого многообразия начал дергаться глаз.

Близнецы, представившиеся мастерами на все руки, спрашивали, где найти ларец, в котором будет удобно ждать, пока их вызовут. Странное существо, наводившее на мысль о том, что медведь и слон смогли совокупиться с приезжавшим в первый день сурикатом. Невысокое, поросшее коричневой шерстью, с огромными круглыми ушами по бокам головы, оно спросило, как ему завести друзей или хотя бы крокодила.

Какой-то неместный лис интересовался, где взять бочку без дна.

Дёрганный, словно на шарнирах, пират явился, чтобы просто уточнить, как называется человек, делегированный донести до противника выдвигаемое предложение:

– Прлему..? Паралеу..? – пытался выговорить он, кривляясь.

– Парламентёр? – спросил Кащей.

– Точно! – обрадовано кивнул пират, похлопал Кащея по плечу, сказал: – Благодарю, – и шарнирно покачивая при ходьбе руками, словно пытаясь удержать равновесие, удалился.

И чем дальше, тем абсурднее были просьбы этих странных посетителей.

Женщина, представившаяся Анной, попросила масла – Кащей, недолго думая, выделил ей целый бидон из запасов Яги. Странная компания, состоявшая из маленькой девочки с собакой, железного существа с топором, огородного пугала и льва, просили мозгов, храбрости и сердце – пугалу Кащей напихал в голову иголок, железному человеку вручил фигурную шелковую подушечку, заверив, что это и есть сердце. А льва напоил самогоном, после чего долго уговаривал не ходить драться с Горынычем.

Кудрявый коротышка с кольцом, которое было исписано незнакомыми письменами и висело на шее, продетое в цепочку, просто спросил:

– Скажите, я правильно иду?

Растерявшийся Бессмертный брякнул:

– Да.

Коротышка сказал:

– Спасибо, – и побрел дальше, скрывшись в кустах.

И на протяжении всего этого безумия с дальнего края поляны доносилось регулярное «бумц» безуспешно пытавшегося пройти сквозь дуб Горыныча.

* * *

Дуб рухнул на третий день.

– Долго ж ты его бодал, – заметила Баба Яга, вытирая руки о фартук. – Чем теперь займешься?

Горыныч посмотрел на Ягу как на дурочку.

– А что, обязательно заниматься чем-то надо?

– Нет-нет-нет, – замахала руками та, – что ты! Это я так, для поддержки разговора. Не нужно ничем заниматься. Поляна у нас вроде бы просторная, а дубов на ней и без того мало. Так что ты сиди себе, грейся на солнышке.

– Ну-у-у, не зна-а-аю, – задумчиво протянула средняя голова. – Сквозь дерево-то я так и не смог пройти.

– Слушай, – спросила Горыныча старуха, – ну вот мы же тебе с самого начала объясняли разницу между материальным телом, как у тебя, и нематериальным, как у призрака?

– Объясняли, – согласилась средняя голова. – Ну а вдруг это не так работает?

– Кащей приводил тебе в пример дым, воду, солнечный свет?

– Приводил, – кивнула левая.

– А ты продолжал долбить?

– Ну да! – радостно кивнула правая морда. – Я ж говорю, вдруг бы и у меня получилось?

– Получилось? – продолжала напирать Баба Яга.

– Нет, – грустно выдохнули все три пасти Змея.

– И какой вывод надо сделать?

Головы Горыныча переглянулись между собой и средняя сообщила:

– Это дерево неправильное.

– На другом пробовать надо, – поддержала правая.

Яга укоризненно покачала головой, махнула на змея рукой и поставила диагноз:

– Усрусь, но не покорюсь.

– Хорошо, Яга, что призрак Миши не сквозь твою избушку просачивался, – заметил Кащей. – А то не было б у тебя сейчас избушки.

– Факт, – согласилась старуха. – Мне вот знаешь чего непонятно, Кащей?

– Даже гадать не буду, сразу рассказывай.

– Вот вроде бы и беззлобная рептилия, вроде бы и в некоторых ситуациях адекватная, но иногда, как найдет на неё блажь, так ничем не остановишь, ни на что внимание не переключишь. Почему?

– Я ж говорил, это гены, – пояснил Кащей и, немного подумав, добавил: – плюс безделье. – Спать ещё не хочется?

Яга отрицательно помотала головой и Бессмертный вновь погрузился в книгу.

* * *

– Каще-е-е-е-ей! – прокричала Яга. – К тебе художники пришли!

– Какие, блять, еще художники? – спросил Бессмертный, закипая. – Мне вообще поработать дадут?

– Зелё-о-оные! – скатываясь в зевок, уточнила старушка.

– Что?!!

– Зеленые художники. Итальянцы, наверное! – расширила свой ответ Яга.

– Да еб твою мать! – пробормотал Кащей, уже в который раз откладывая книгу. – Какие итальянцы? Почему итальянцы?

– Потому что Рафаэль, Микеланджело, Донателло и Леонардо. В странных латах, – пояснила старушка и, немного подумав, добавила: – Да и морды не подарок.

– Это ж черепахи, – изумленно воскликнул Бессмертный, разглядывая гостей и их амуницию. – Вооруженные.

– Ничего не знаю, – отмахнулась Яга. – Тебя спрашивают, значит к тебе пришли.

Кащей обреченно вздохнул и спросил:

– Ну а вы с чем пожаловали, зеленые?

Черепахи синхронно выставили вперед правые передние лапы, сжав их в кулак, накрыли левыми ладонями и также синхронно поклонились.

– Мастер Сплинтер сказал, что вы сможете нам помочь. Дело в том...

– Стоп! – прервал говорившего Кащей, выставляя ладонь в останавливающем жесте. – Я не знаю никаких спринтеров, марафонцев и вообще бегунов-спортсменов. Поэтому, ответьте мне на вопрос: вы видите где-нибудь на поляне баннер с надписью "Бюро добрых услуг"?

Гигантские черепахи принялись удивленно оглядываться.

Кащей выждал немного и спросил:

– Может быть, вы видите надпись "Бюро добрых услуг" где-то на избушке? – он медленно повернулся, давая гостям разглядеть себя повнимательнее: – или, может быть, где-то на моей одежде вышита эта надпись?

Черепахи-переростки отрицательно помотали головами.

– А знаете, почему вы не видите надписи "Бюро добрых услуг" ни на поляне, ни на избушке, ни на одежде? – радостно хлопнув в ладоши, поинтересовался Бессмертный.

– Потому что ее там нет? – предположила черепаха-переросток, державшая в руках боевой шест.

– Ну епт! – обиделся Кащей. – Это была моя фраза.

– Мастер Сплинтер предупредил, что Вы будете грубы и велел соглашаться с любыми вашими условиями, – сообщил переросток, стоявший слева и вертевший в руках тонкие кинжалы. – Мы готовы.

Кащей растерялся, но Яга быстро сообразила, куда применить внезапно появившуюся рабочую силу.

– Кащеюшка, – позвала она, – может пускай сломанный Змеем дуб на дрова порубят и в поленницу сложат?

– Да погоди ты, – остановил её Кащей, – пусть сначала скажут, чего от меня-то хотели.

– Мы кое-кого ищем и надеемся на вашу помощь.

– Кого? Мне что, клещами из вас каждое слово тянуть? Ребят, ну серьезно, вы хотите помощи, а ходите вокруг да около.

Первый потупился в землю и грустно вздохнул.

– Черепаху, – сказал тот, у которого в руках были соединенные куском цепи короткие палки.

– Тортиллу, – продолжил вертевший в руках шест.

– Маму, – дополнил четвертый и тоже грустно вздохнул.

Кащей, мысленно считая от десяти до нуля и обратно, чтобы не сорваться и не закричать, спокойно объяснил, что для начала черепахам-переросткам нужно найти Буратино, а уж тот покажет дорогу. Затем, вежливо попрощавшись, сел прямо на землю, обхватил голову руками и, грустно вздохнув, спросил:

– Кто все эти твари? Откуда они лезут? Почему ко мне?

И вдруг его осенило. Он вскочил, побежал за блокнотом. Вернулся. Что-то посчитал. Нарисовал какую-то схему, сделал какие-то пометки, заглянул сначала в одну из принесенных книг, затем в другую. И наконец, сообщил Яге заговорщицким тоном:

– Яга, а они ведь не ко мне идут.

– Здравствуйте-не кашляйте! А к кому?

– Это твои проекции, Яга.

– Какие такие проекции? Не надо на меня наговаривать!

– Работает зелье, понимаешь? – радостно потряс Ягу за плечи Бессмертный. – Работает!

Яга замерла, осознавая сказанное Кащеем. В глазах ее заплясала радость, разбавленная смятением.

– Работает?

– Ну да. Все, кто приходил просить помощи – абсолютно мне незнакомы. Но идут. Знаешь почему? Твоё подсознание начало сортировать сюжеты, в которых ты успела поучаствовать. А ко мне обращаются за помощью, потому что ты ждешь помощи именно от меня. Понимаешь? Это ты направляешь свои проекции ко мне.

– Да ладно?

– Серьезно. И у меня есть еще один довод в пользу этой теории – Горыныч.

– А что не так?

– Он всё это время на поляне дерево бодал и ни разу не прибежал узнать, кто это тут шастает, – продолжал объяснять Бессмертный. – Почему? Да потому что он никого из этих странных гостей не видел. Ты их видишь, потому что у тебя в голове есть знания об этих персонажах, я вижу, потому что ты направляешь проекции в мою сторону, а Горыныч тупо бодает дерево. Тебе сейчас надо уснуть.

– Так я уже третьи сутки пробую! – возмутилась Яга.

Кащей почесал затылок и предложил:

– Кажется, я знаю, кого надо пригласить, – встал с табурета, подошел к окну и, свистнув, позвал: – Эй, дурилка чешуйчатая, лети сюда, дело есть!

* * *

О том, что Горыныч возвращается вместе с Баюном, Кащей и Яга поняли по истеричным воплям, начавшим раздаваться над лесом.

– Отпусти! – визжал зажатый в зубах средней пасти Горыныча Баюн. – Я ж тебе в лапти трижды нагажу! По количеству голов!

– Дурное животное, – успокаивала его левая голова, – я лаптей не ношу.

– А ежели тебя отпустить, – подхватила правая, – то ты в лепешку и разобьёшься с такой высоты.

– Не разобьюсь! – орал Баюн. – Коты всегда падают на лапы.

– Так то коты, – терпеливо объясняла левая голова Горыныча, закладывавшего вираж над поляной, – а ты больше похож на разожравшегося поросенка пушистых пород. Средняя голова сейчас пасть разожмет и всё. Не будет у нас Баюна. А мне тебя велено в целости и сохранности доставить.

– Отпусти! – продолжал вопить кот.

– Сейчас приземлимся и отпущу, – заверила его правая голова.

Приземлившись на поляну, Горыныч осторожно разжал челюсть и поставил гигантского, ростом с овчарку, только очень толстого кота на землю.

– Ну здравствуй, Баюн, – поздоровался Кащей. – Эка тебя разнесло-то.

– Да-а-а-а, – протянула Яга, – растолстел котейка на казенных харчах.

– Я нормальный, – буркнул кот обиженно. – Это у меня шерсть от страха дыбом.

– Да ладно, не заливай! – подала голос средняя голова, отплевываясь от шерсти. – Я тебя от жбана с молоком еле оторвал.

– Там такая бадья! – сообщила правая голова. – Двух младенцев утопить можно.

– Еще и для третьего место останется, – подтвердила левая.

– Ладно, – перешел на деловой тон Баюн, – рассказывайте, с какой целью эта образина меня от еды оторвала?

– Усыпить кое-кого надо, – объяснил Кащей.

– Меня! – добавила Яга.

Баюн оценивающе посмотрел на старушку и заявил:

– Ведро сметаны.

– Чего? – округлила глаза Яга. – Ведро? Ты знаешь, котик, исходя из твоих запросов, не страдающих скромностью и выходящих за какие-либо рамки приличия, предусмотренные в обществе разумных существ, я склонна сделать вывод, что волосяной покров, вставший дыбом от страха, звучит как нелепое оправдание. Ты, сука, на самом деле толстый! Харя твоя усатая по швам не разойдется от ведра сметаны?

– Нет у меня никаких швов на морде! – возмутился кот.

– А будут, – заверила Яга, доставая из огня кочергу. – Сначала раны и ожоги, потом швы. И, если выживешь – шрамы.

Старушка сделала два шага по направлению к Баюну и замахнулась раскаленной кочергой.

– Я понял! Я всё понял! – испуганно заверещал кот, прикрывая голову передними лапами. – В честь нашей многолетней дружбы…

Яга опустила кочергу.

– …усыплю всего за литр сметаны!

Яга собралась было вновь замахнуться своим импровизированным орудием, но тут с рациональным предложением выступила правая голова Горыныча:

– Может я его просто сожру?

– Вместе с шерстью, – добавила левая.

– И всем, что у него в потрохах, – радостно кивнула средняя. – Молоко-то, небось, еще не переварилось.

– Я всё понял! – вновь заорал кот. – Вот сейчас вообще всё понял!

– Ну и славненько, – кивнул Кащей. – пойдем в избушку.

Когда Яга удобно расположилась на кровати, кот принялся мурчать, вплетая в мурчание завораживающе-гипнотизирующие, не присущие кошкам звуки. Уже через пару минут Кащей поймал себя на том, что в глаза ему будто насыпали песка. Хотелось махнуть на всё рукой и, не дожидаясь результата эксперимента, окунуться в объятия морфея. Мотнув головой, он прогнал сон и, сосредоточившись, принялся наблюдать за Ягой. Та, уже в который раз сладко зевнув, смежила веки. Кащей еще какое-то время держал себя в руках, но вскоре, завороженный урчанием кота, стал упускать нити, связывающие его с реальностью. И он не был уверен, снится ему, как тело Яги становится прозрачным и растворяется или это происходит на самом деле.

Запутавшись в песне Баюна, Яга не понимала, спит она или еще бодрствует. И когда старушка решила, что всё еще бодрствует, дверь открылась, и на пороге появился высокий, неестественно бледный мужчина средних лет с полностью седыми, словно молоко, волосами. Его она знала. Помнила зрачки его глаз - желтые и вертикальные, как у кошки или змеи.

Мужчина протянул ей руку:

– Пойдем со мной, если хочешь жить – на мгновение замялся, и добавил: – …а не спать.

Яга вложила изъеденную морщинами ладонь в руку беловолосого и окружающая реальность, свернувшись в разноцветную спираль, завертелась и исчезла.

Кащей, с которого дрёма слетела в тот самый миг, когда Баюн перестал напевать свою песню, посмотрел на пустую кровать и пробормотал:

– Добро пожаловать в реальность, старушка.

* * *

Юля открыла глаза и сладко потянулась, зацепив рукой лежащую в изголовье кровати книгу, на черной обложке которой было написано название и имя автора: «Уильям Шекспир. Полное собрание сочинений в одном томе».

– Блин, – пробормотала сонная девушка, – приснится же.

Она вспомнила, как взяв вчера вечером в руки пролежавшую две недели на прикроватной тумбочке книгу, обнаружила, что крайний срок сдачи в библиотеку завтра. То есть, уже сегодня. И читала, читала, читала, пока её не сморил сон.

Снилось что-то странное, многослойное, яркое. Девушка помнила, что события причудливо переплетались, что космические просторы сменяли сказочные леса, а на их место приходили городские трущобы, полные тайн и приключений, которые в свою очередь вытесняло киберпространство, в конце концов, уступающее место сказке. А еще, она помнила, что большую часть сна была очень-очень старой.

Но сновидение выветривалось из головы, заменяемое реальностью. И уже совсем скоро в голове оставалось только ощущение чего-то глобально-бесконечного, состоящего из несопоставимых деталей, каждая из которых тускнела и исчезала из памяти, стоило только переключиться на другой осколок сновидения.

– Приснится же, – еще раз повторила она, перекладывая книгу на тумбочку, даже не осознавая, что забывает ночные видения одно за другим.

– Не дочитала. Жаль, – подумала Юля. – Ну да ладно, если не забуду, то обязательно скачаю на телефон. Зачем вообще в библиотеку ходить, когда в интернете всё под рукой? В чем прелесть того, чтобы переться через полгорода, ради сдачи книги в хранилище, из которого их достают всё реже и реже? Вот зачем мне это вообще нужно?

На самом деле она кривила душой – причина посещать библиотеку регулярно была. И у этой причины были имя и фамилия – Илья Зеленый – выдававший ей книги организатор потоков и массивов документов, который уверял, что именно так официально называют библиотекарей.

К сожалению, у Пикабу лимит поста 30000 знаков, поэтому начало - тут.

Горыныча не нашли, хотя почти до рассвета кричали, звали и пытались понять, что произошло на разворочанном участке болота. К сожалению, обугленные деревья с развешенной на их остовах тиной не наводили на какие-либо путние мысли.

– Я не знаю, что тут происходило, но не хотел бы оказаться в эпицентре.

– Осмелюсь предположить, что наблюдаемые нами элементы деструкции превосходят по масштабам последствия взрыва перегонного куба, склепанного в прошлом году Кащеем и нелепо им же уничтоженного в момент тестирования на предмет повышения количества градусов в спиртосодержащих жидкостях, – поделилась мыслью Яга. – А жаль. Самогонка обещала быть нажористой.

– К сожалению, девяносто шесть градусов – это предел, – развел руками Бессмертный. – Природа не терпит передоза.

– Откровенно говоря, – проговорила Яга, – сам по себе Горыныч был скотиной беззлобной и добродушной.

– Тьфу на тебя, Яга! – топнула ногой Василиса. – Почему был? Ты по что его раньше времени хоронишь!?

– К сожалению, не раньше, – вздохнула Яга и потыкала веткой в нечто бесформенное, лежащее у самой кромки воды.

То, что они приняли за выброшенную на берег неведомой силой корягу, оказалось чешуйчатой головой с обрубком шеи. И голова эта, совсем недавно принадлежала Змею Горынычу.

– Не живут с такими увечьями, моя милая, – добавила Яга, помолчав. – Башку ему оторвало, от болевого шока тут, видать, огнем дышал, да вертелся юлой, вне себя от боли. Крушил-ломал всё. А потом в воду плюхнулся да потонул, кровью истекая.

– О, ужас, – побледнела Василиса, приложив ладонь ко рту.

– И имя этому ужасу, я так думаю, Миша Импасибл, – кивнул Кащей. – И что-то надо с ним решать, отнюдь не в математическом смысле. Значит, сделаем так…

* * *

В потайной ход Василиса проскользнула незадолго до того, как замок стал оживать, и поднявшись в свою комнату, принялась размышлять над планом Кащея до тех пор, пока в дверь не постучали.

– Доченька? – позвал извиняющийся голос отца.

– Вещайте, папенька, – предложила девушка.

За дверью завозились, затем папенька спросил:

– Я войду, доченька?

– Чего-то важное?

– Поговорить хотел.

Голос царя не менялся, оставаясь всё таким же заискивающе-извиняющимся.

– О чём?

– О будущем твоём.

– Догадываюсь я, как вы его себе представляете, папенька, – пробормотала себе под нос Василиса. – Ну, входите, милости прошу!

Дверь открылась, и в комнату вошел Златофил. Вид у него был под стать голосу, смущенный.

– Об чем, папенька, беседовать желаете?

– Ой, вот только не ёрничай, а? – вздохнул царь. – Ты думаешь, мне этот разговор легким кажется? О замужестве твоем беседовать желаю.

Василиса закатила глаза к потолку и простонала:

– Я, если не ошибаюсь, уже жената.

– Так на ком, Василисушка? На Ваньке-дураке. Ну, ошибки молодости, все мы понимаем, все молодыми были. Вот тебе сейчас предоставляется шанс одну из таких ошибок исправить и сочетаться браком с достойным человеком.

– Это с кем? С Импасиблом, что ли?

– Ну да, – кивнул царь. – А записи о первом браке мы удалим.

– Позвольте полюбопытствовать, каким образом?

– Я уже всё придумал, – радостно потирая ладони, принялся объяснять Златофил. – Прикажу писцам, перепишут весь тот том церковный, где про вас. Только строки о вашем с Ванькой бракосочетании пропустят. Ну, знаешь, где промежутки между буквами побольше…

– Кернинг.

– …где и строки пожиже…

– Интерлиньяж.

– где и сами буковки повыше…

– Кегль.

– Да что ты меня всё перебиваешь, еще и по-иностранному! – нервно дернулся царь всем телом. – Я с тобой о серьезном, о будущем. А ты кривляешься.

– А что еще мне делать прикажете, папенька? У меня есть муж и где бы он ни был, каким бы он ни был, я его, во-первых, люблю, во-вторых, жду, в-третьих, каким бы он дураком не был, это мой дурак и менять я его ни на кого не собираюсь.

– Да ты погоди, доченька, ты присмотрись-приглядись, подумай хорошенько…

– Да не люб он мне. О чем тут думать, папа?

– О будущем царства Тридевятого. О репутации. Обо всем, что непосильным трудом нажито, – сообщил царь и позвенел ключами от хранилища перед дочерью. Это ж всё тебе перейдет. А коли против, то завтра же прикажу развезти все эти чудеса и в болотах притопить, в полях прикопать.

Василиса молчала. Перспектива лишиться волшебных артефактов, собранных по всему Тридевятому царству, была безрадостной. Доступ к ним и так был ограничен, а охрана усилена с того самого момента, как Кащей, не без помощи Василисы, выкрал свою иглу. Но папеньке о том, что афера проходила с молчаливого согласия дочери, знать было не нужно.

Царь немного постоял, глядя на кусающую губы Василису, и подытожил:

– Ну, вот и славно. К обеду стол накроют. Будет в честь гостя представление. Так что, ты себя в порядок приведи, мысли в кучу собери и не подведи папеньку. Хорошо? – попросил царь, выходя из комнаты дочери и тихонько прикрывая дверь.

Василиса, дождавшись пока стихнут шаги, достала тарелку, положила на край яблоко и легонько его толкнула.

– В обед, – сказала она, когда появилось изображение.

* * *

Ветер, гулявший сквозь окна верхнего этажа Кащеева замка, слегка подвывал на поворотах. Яга, расставив вокруг себя баночки и горшки, возилась около лабораторного стола. Кащей рылся в сундуке.

– Не люблю я этого всего, – недовольно бурчал он себе под нос. – Карнавалы, переодевания, маски, притворство. Мне по нраву лоб в лоб. Это братец у меня был мастак на хитрости. А я как начинаю интриги строить, да многоходовые комбинации продумывать, обязательно всё прахом пойдет.

– Странно, – заметила Яга.

– Что странно?

– То, что вы с братом такие разные были, – пояснила старушка.

– А чему ты удивляешься? Генетика, сука, непредсказуемая. Среди ворон, вон, нет-нет да и появится альбинос. Хотя, по всем вводным данным такого случиться не должно. Альбиносы сами по себе к выживанию в диких условиях не приспособлены, да к тому же их нормальные сородичи чураются. Завести семью, наплодить детей у них шансов, получается, нет. А, следовательно, передать свои альбиносьи гены тоже шансов нет. Но, поди ж ты, с завидной регулярностью у вида corvus corax появляются белые особи.

– Ты где это такие исследования проводил?

– Дома. У меня на крыше замка не одно поколение этих птичек выросло.

Кащей достал из сундука шапку-невидимку и попробовал натянуть на голову. Шапка не налезала. Выругавшись, он отложил головной убор в сторону и принялся рыться в одном из ящиков стола. Достал бритву, стал брить голову.

– Отслужила шапочка своё, – бормотал Бессмертный. – Заряд недолго держит, на голову не налезает.

– Ой, вот не надо тут, – возразила Баба Яга. – Не в шапочке дело. Если бы кого-то бабы в бане водой не облили, пока он там прятался, работала б шапка как новенькая.

– Не на тебя же мне любоваться, – грустно вздохнул Кащей. – Извини, конечно, но твоя пора цветения прошла.

– Да у меня и пора спелости прошла, равно как и сбора урожая, – хихикнув, ответила старушка. – Даже по самым грубым подсчетам. Если проводить аналогию с какой-нибудь яблоней, то косточки плодов моих должны были прорасти в полноценные деревья давным-давно. А у тех, проросших деревьев, свои плоды тоже давным-давно должны были не единожды опасть.

– Не прибедняйся, – продолжая брить голову на ощупь, ухмыльнулся Бессмертный. – Все мы прекрасно знаем, что здесь ты молода душой, а где-то там, – Кащей неопределенно махнул рукой с бритвой, – еще и мир есть, в котором не только душой, но и телом.

Баба Яга посмотрела на Кащея и поморщилась.

– Как ты ее на сухую шкрябаешь? Шкряб-шкряб – противный звук, хоть уши гвоздём прокалывай.

– Да? – Бессмертный погладил лысину – А я не замечаю.

– Ужас, – заверила Яга и вернулась к приготовлению снадобья.

Некоторое время они готовились в полной тишине, нарушаемой только поскуливанием заблудившихся в замке сквозняков. А затем лежащая на краю стола тарелка с витиеватым голубым узором издала странный писк, яблоко на ней само по себе стало кататься по кругу и вместо дна проявилось изображение Василисы.

– В обед, – сообщила она.

* * *

Импасибл распахнул окно, сладко потянулся, после чего высунул руку на улицу, будто проверяя, есть ли осадки. Подержал с полминуты и на руку ему, хлопая крыльями, приземлилась абсолютно белая ворона.

– Прекрасно, – улыбнулся рыцарь и, вернувшись к столу, пересадил птицу на спинку резного стула.

Взял чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу, вывел «После обеда», подул на буквы, ожидая, когда надпись просохнет. Затем сложил листок в несколько раз, сунул в клюв птице и, вновь перенеся абсолютно белую ворону к окну, подкинул её в воздух.

– Лети, птичка! – сказал он. И принялся одеваться, напевая незатейливый мотив.

* * *

– Праздничный обед украшали скоморохи, цыгане с медведем, забавно имитировавшим игру на балалайке, заморский заклинатель змей, игравший для послушной кобры на дудочке, фокусник, ловко отгадывавший карты, и жонглёры, проявлявшие чудеса ловкости.

Василиса с кислой миной ковыряла сменяемые одно за другим блюда, Златофил, опрокидывая кубок за кубком, откровенничал всё больше. Вдруг дверь распахнулась, и в обеденный зал ворвался кто-то из прислуги с криком:

– Осада!

Царь дернулся, расплескав содержимое бокала.

– Ты чего орешь, когда… – собрался он было устроить выволочку нерадивому, но тут до него дошел смысл сказанного. – Какая осада? Кого? Где?

Загремел стул, отшвыриваемый Импасиблом, и в следующее мгновение он, подскочив к Василисе, рывком за волосы поднял её со стула, приставив к горлу девушки кинжал.

– Спокойно, папаша, – осадил рыцарь дернувшегося к нему Златофила. – И вилку положь, а то не ровен час уколешься.

Царь замер на месте.

– Поклади, – сквозь зубы поправила Василиса.

– Вот за это ты мне и приглянулась, Василисонька, – сообщил Импасибл, отступая и волоча за собой девушку. – Умная и дерзкая. А я таких люблю. Положь-положь, – подбодрил царя рыцарь. – А то доченьке, видишь, на шею что-то давит?

– Ох ты ж и глиста из псиной срани! – швырнув на пол вилку, укоризненно покачал головой Златофил. – Я тебя как родного встретил, накормил-напоил, дочку тебе доверить единственную готов был…

За окном нарастал шум: бряцало оружие, тревожно звенел колокол, раздавались нестройные приказания и такие же растерянные отзывы. Какая-то баба заголосила, перекрывая своими причитаниями какофонию звуков.

– Спасибо за доверие, папаша, но ваша дочка мне и даром не нужна, – продолжая отступать, сказал Импасибл. – Мне бы развалять ваше королевство до основания, да новое на руинах выстроить, основанное на порядке и послушании. Чтоб не было Ванек всяких, которые против правил играют, чтоб Горынычи больше не появлялись, которые из отрицательных могут положительными вдруг стать. И никаких хитрых старушек, косящих под дурочек, но усиленно помогающих всяким героям.

– Ах ты… – шагнул было царь в сторону Импасибла.

– Стой не месте, папенька, если хочешь, чтоб твоя дочка живой была, когда я её в жёны брать буду, – пригрозил рыцарь, продолжая пятиться.

Отойдя к ведущей в башню лестнице, рыцарь продолжил отступать и сообщил:

– Мы с Василисой у нее в башенке пересидим, пока вас тут всех убивать будут. Да, Василисушка?

* * *

Кащей снял шапку-невидимку и утер ею пот со лба.

– Успел, – выдохнул он, оглядывая подвал, тускло подсвеченный несколькими факелами. – Маловато, конечно, три минуты, ну а что делать…

Охраны в подвале не было. Оно и понятно – замок штурмовали невесть откуда появившиеся захолмские войска и все сейчас были на крепостных стенах – не до сокровищницы. С одной стороны – плохо, потому что народу в этой бойне поляжет немерено. С другой – хорошо, мешать никто не будет, пока Бессмертный будет вскрывать замок и воспользуется артефактом.

Это ж надо, всё так распланировать, но с самого первого шага послать планы к чертовой матери и импровизировать, импровизировать, импровизировать. Делов-то было, пока Златофил с гостем подозрительным праздничный банкет проводит, пробраться в подвал, да умыкнуть то, что надобно. Ну, может, охрану бабкиными зельями из строя на время вывести. А уже у себя, на болотах, не спеша сделать всё по уму. И тут, на тебе – война.

Кащей понимал, что захолмский рыцарь и осада связаны, но выстраивать умозаключения, объясняющие причины этих связей, было некогда. В конце концов, если задуманное получится, объяснять происходящее найдется кому. За этим он в подвал и полез.

Достав отмычку, Бессмертный принялся вскрывать замок.

* * *

– Он человек обязательный, целеустремленный, волевой, – сказала привязанная к стулу Василиса. – Тебе это всё знакомо очень мало. Я не раз видела, как он убивает. Карандашом. Обычным карандашом. И в тот момент, когда он взял паузу, чтобы отдохнуть, появляешься ты и травишь его Ягу, крадешь иглу у его Кащея, а его рептилии завязываешь шеи в узел. Он убьет тебя.

– Ванька, что ль?

– Нет, – покачала головой Василиса. – Не Ванька. Тот, кто, убивая карандашом, воскрешает всё тем же карандашом, когда ему становится скучно. И иногда он это делает просто для того, чтобы убить вновь.

– Колдун какой-то? – предположил Импасибл.

– В какой-то степени.

– Ну, я бы на твоем месте не надеялся. В этот раз я мелочей не упущу и на загадочного твоего колдуна у меня вся захолмская инквизиция во главе с Холейхардом Высочайшим есть. А у них с колдунами да прочей нечистью разговор короткий. Я вот сейчас на тебе быстренько женюсь разок, да и скажу Высочайшему, что ты главная ведьма тут. Спалят тебя на костре, как пить дать.

– Посмотрим.

– Ну конечно посмотрим! Кто на костер посмотрит, а кто и прямо из костра, – ухмыльнулся Импасибл и, закатив глаза, рухнул на пол без сознания.

За спиной у него стояла ухмыляющаяся Баба Яга.

– Баран заморский, – констатировала бабка, пнув бессознательное тело и пряча тонкую иглу в складки юбок. – Я, в отличие от тебя, на ядах не одну собаку съела.

– Яга? – удивилась Василиса.

– А все остальные заняты, – развела руками старушка и, вернувшись к стене, притворила потайную дверь.

– Ты его убила?

– Не наш метод, – помотала головой старушка, развязывая девушку. – Хотя, врать не буду, желание такое имеется. Но нельзя. Мне у него рецептик один выведать надобно.

– А вы уже сделали, что планировали?

– Ну, если уж события не стоят на месте, значит Кащей сейчас как раз этим и занимается, – ответила Яга. – Ты мне лучше объясни, откуда войска захолмские так резко появились?

– Этот же, небось, всё и организовал, – кивнула на тело рыцаря Василиса. – А каким дурачком прикидывался: «вашу Василису и тут и там показывают».

– У меня в избушке тоже под дурачка косил: «Сначала бабушка накорми, напои, а потом вопросы задавай». А я и размякла. Сто лет каноничных диалогов не вела. Хитрый. Даром, что заграничный.

Василиса, освободившись от веревок, встала и принялась скидывать платье.

– Ты чего это, девка, совсем рехнулась?

– Помогать нашим надо! – девушка открыла один из шкафов и стала доставать оттуда мужские штаны, простую рубаху, кольчугу, шлем.

– А ежели порубят тебя на куски?

– Ой, еще скажи, что сама будешь сидеть, и дожидаться пока всё кончится?

– Не-а, – расплылась в беззубой, но довольной улыбке Яга и открыла соседний шкаф. Бегло изучив его содержимое, она протянула руку и извлекла на свет тонкий полуторный меч.

– Ну, здравствуй, ублюдок, – поздоровалась Яга с оружием. – Хороший же меч. И за что тебя бастардом-то прозвали?

– Латы надень, – торопливо поправляя кольчугу, посоветовала Василиса.

– Ой, Вася, какие наши годы! – отмахнулась Яга. – Только стеснять будет.

Василиса подошла к шкафу с оружием и, не раздумывая, взяла топор.

– О как! – оценила её выбор Яга.

– Бери топор, руби хардкор, – кивнула Василиса и открыла окно. – У нас есть все шансы покрыть себя славой с ног до головы!

И шагнула на карниз, тянущийся вдоль башни, к крепостной стене.

– Эх, молодёжь, – проворчала Баба Яга, – лишь бы чем-нибудь себя покрыть. Спорим, я убью больше?!

И шагнула вслед за девушкой.

* * *

Василиса ворвалась на крепостную стену, словно маленький серебряный торнадо, разбрасывающий в разные стороны блики солнечного света, отражаемые начищенной до блеска кольчугой. Ударила раз, второй. Кисть руки, сжимавшая рукоять топора, отдалась болью. Девушка развернулась, уворачиваясь от меча, перебросила топор в левую руку и ударила. Разорвавший нагрудник противника топор глухо чвякнул, увязая в развороченных латах, и застрял. Девушка рванула рукоять на себя, одновременно шагая навстречу орущему противнику, подхватила его меч в правую руку и, отпустив рукоять топора, ударила ногой. Тело, описав ногами в воздухе забавную дугу, перевалилось через парапет крепостной стены.

Второе торнадо было цветастым и матерящимся. И если Василиса двигалась быстро, насколько это возможно, то Баба Яга была еще быстрее. Лезвие ее полуторного меча описывало дугу, находило цель, рассекая ее напополам, и без замаха неслось навстречу следующему противнику. Длинная складчатая юбка, по пестроте узора дающая фору цыганским нарядам, мелькала словно капоте матадора, отвлекая, сбивая столку. Вольт, оборот, удар. Оборот, удар, ласточка с поворотом – юбка разноцветной волной сбивает с толку – удар. Оборот, выпад, прогиб, кувырок, удар, подсечка, снова удар.

– Девять, Василиса! – оборот, выпад. – Десять!

Сжимая непривычный захолмский меч, Василиса согнула пальцы свободной руки в странную фигуру и, выкрикнув заклинание, выбросила ладонь вперед. Волна воздуха, искаженного, будто смотришь на горизонт через километры раскаленного песка, толкнула в грудь взбирающегося на штурмовую лестницу солдата и тот, не отпуская перекладин, стал заваливаться на спину, увлекая за собой всю лестницу вместе с несколькими воинами.

– Четырнадцать! – проорала в ответ Василиса.

– С магией нещитово! – возразила Яга, блокируя чей-то удар и уходя в сторону, чтобы ударить в ответ. – Одиннадцать!

– Условия нужно сразу оговаривать! – прокричала Василиса, вгоняя меч меж латных пластин. – Гусей в полёте не меняют! Пятнадцать!

– Аргумент, – кивнула старушка.

Какое-то время сражались молча. Василиса – последовательно разя противников одного за другим, стараясь не пропустить кого-то сбоку или, упаси бог, за спину. Яга же, словно сквозняк в ветхом доме, мелькала то здесь, то там – внезапно появлялась, делала несколько выпадов и так же внезапно исчезала, уходя от ответных ударов. Цветастое пятно юбки, казалось, размазывалось по пространству, словно мокрая тряпка по школьной доске, оставляющая за собой пустоту, приправленную кровью и стонами.

– Отступают! – донеслось с другого края крепостной стены. – Поднажмите, братцы!

– Про сестриц, значит, ни слова?! – задорно прокричала Василиса, уже в который раз взмахнув мечом. – Двадцать семь, старушка!

– Далеко пойдешь, но у меня тридцать два! – похвалила и одновременно похвасталась Баба Яга, переводя дыхание, утирая пот со лба и вглядываясь вдаль. – В рот мне сапоги из кожи ежика!

Старуха указала на горизонт. Василиса повернула голову туда, куда указывала напарница, и обомлела. Пока с одной стороны армия врага ударилась в бегство, с другой –уже почти под стенами, выстраивались свежие отряды, сверкающие на солнце латами и пестрящие флагами Захолмья. И их было больше, чем нападавших первой волны. Намного больше.

– Всех не осилю, – вполне серьезно сообщила Яга. – Даже если помогать будут.

А внизу уже скрипели, натягиваясь, катапульты, звенели латы, слышались четкие команды.

– Откуда столько? – растерянно спросила Василиса, опуская окровавленный меч.

Но даже если Яга что-то и ответила, девушка её не услышала. Невероятной силы рёв заглушил все звуки и над головами обороняющихся, хлопая крыльями, мелькнула гигантская, двухголовая тень. Со стороны Горыныч походил на гигантскую «козу» – жест металлистов, только с крыльями.

Рептилия, издавая непрекращающийся рёв, заложила вираж, кувыркнулась в воздухе, словно голубь-турман, резко сменила направление и, выдыхая клубы огня, рванулась к выстраивающимся в боевые порядки захолмским войскам.

– Знаешь, – уперев свой меч в камень крепостной стены и облокотившись на него, сообщила Яга, – моё состояние можно охарактеризовать как радостное опизденение с элементами недоумения.

Внизу двухголовый Горыныч, не переставая выдыхать огненные струи, на полном ходу сносил ряд катапульт, так и не успевших ни разу выстрелить, попутно разбрасывая и без того переставшие быть стройными ряды пехоты.

ПАРУ МЕСЯЦЕВ И ОДИН ДЕНЬ НАЗАД

Бледный Миша Импасибл, освободившийся от тяжелых лат, приспустив исподнее, сидел в позе орла и плакал. Он старался убедить себя в том, что плачет от боли в нутре, не перестававшем исторгать из себя то, чего он не ел. Однако на самом деле, плакал он от обиды и осознания того, что карьера, сулившая подвиги, славу и, как следствие, благосклонность королевы Изабеллы, пошла под откос, даже не начавшись.

В промежутках между сводившими живот спазмами, рыцарь, не меняя позы, торопливо, словно краб во время отлива, боком перебирался на еще не запятнанное содержимым кишечника место и разражался новой серией всхлипов и стонов, неорганично вплетающихся в звуки, издаваемые нижней частью тела, в простонародье называемой жопой.

Когда нутро подуспокоилось и рыцарь, всё так же не меняя позы, в раскорячку пошел к ручью, за спиной послышалось:

– Что, ягоды несвежие были? Или грибы?

Испуганный рыцарь, чтобы хоть как-то соблюсти приличия, принялся натягивать штаны, чем еще больше усугубил свое положение. К предстоящему омовению добавилась еще и стирка. В лесу. Без каких либо принадлежностей, облегчающих процесс. Осознав это, парень матерно выругался. Даже не пытаясь разглядеть, кто это застал его в таком неприглядном положении, стянул штаны и, голый по пояс снизу, держа обгаженный предмет одежды в руке, пошел на звук ручья. Его эмоциональное состояние окончательно ушло в минус, а вместе с ним в минус ушли стыд и приличия.

– Да срать я хотел, на грибы и на ягоды, – ответил он незнакомцу, не понимая, насколько абсурдно звучит его высказывание в свете произошедшего. – И на рыцарство, и на Изабеллу эту. Уйду в крестьяне. Отстираю исподнее и уйду. А они там пусть чего хотят, то и делают. Хотят – чудищ болотных изничтожают, хотят – друг в друга копьями тыкают на турнирах. Да хоть в инквизицию пускай вступают! Всё. Я как-нибудь и без этого проживу.

– Может не стоит в горячке рубить с плеча? – вновь спросил тот, кого рыцарь видел краем глаза.

Он мог бы повернуть голову и разглядеть своего собеседника полностью, но почему-то этого не сделал. То ли большую часть мыслей в его голове занимал предстоящий процесс стирки, то ли остатки стыда не позволяли оглянуться.

– А чего уже рубить, – грустно выдохнул рыцарь, заходя по колено в ручей, – когда обосрался в прямом и переносном смыслах.

– Ну а ты, вместо того, чтобы в голове раз за разом свою неудачу прокручивать и страдать от этого, может, попробовал бы посмотреть со стороны на случившееся? – предложил незнакомец.

Рыцарь, наконец, повернул голову к собеседнику и замер с открытым ртом. Человека говорившего с ним, можно было бы назвать обычным, если бы сквозь него не было видно того, что находилось за его спиной: деревьев, кустов, пожухлой прошлогодней листвы. Собеседник был полупрозрачным, а вместо лица у него было размытое пятно.

– А… как… – потерял дар речи рыцарь.

– Ну, наконец-то, – всплеснула руками полупрозрачная фигура. – Я уж думал, ты никогда и не повернешься в мою сторону.

– Но… ты… – продолжал недоумевать стоящий по колено в воде полуголый молодой человек, мявший в руках обгаженные штаны.

– Приводи в порядок себя, исподнее, мысли, – будничным тоном предложило привидение, – и поговорим. У меня есть предложение, от которого нет смысла отказываться.

Рыцарь испуганно кивнул и принялся за стирку, испуганно косясь на призрачную фигуру.

СЕЙЧАС

– Он сказал, что для того, чтобы всё исправить, достаточно только моего согласия. Ну, вы понимаете, в каком я состоянии был? Я ж не знал, что ваш этот, – привидение кивнуло на безуспешно пытавшегося пройти сквозь дуб Горыныча, – на самом деле безобидный. – Я б, может, и не стал бы его взрывать, если б он меня не напугал.

– Ой-ой-ой, взрывал он! – язвительно проговорила левая голова.

– Ну-у-у-у! Куда ни пиротехник! – подхватила правая.

– Да еще не родился тот химик, который что-то смертельное для меня создаст! – закончила средняя, стесывая собой очередную порцию коры с многострадального дерева.

– Ты ежели бомбы и дальше так жрать будешь, в конец дурачком станешь, – продолжая помешивать варево в котле, и наблюдая за потугами Змея, заметила Яга.

Кащей, проверяя остроту клеймора, ухмыльнулся.

– Чего ты там хихикаешь себе под нос?

– Да вот думаю, если вас время от времени не возвращать к теме разговора, вы хотя бы к утру страдальца нашего дослушаете?

Левая и правая головы, повернувшись к призраку, в унисон потребовали:

– Ну, давай, не томи! Интересно же!

– Ага! – подтвердила средняя, и вяло боднув дерево еще раз, присоединилась к соседкам по туловищу.

– А чего тут рассказывать, – развел руками призрак. – Я согласился, и он стал мной, а я – призраком.

Все три головы немного подождали, но видя, что привидение больше ничего рассказывать не собирается, синхронно сплюнули и вернулись к изрядно ободранному дубу.

– Погоди, погоди, – привстал Бессмертный. – А он хоть имя свое назвал? Я ведь сам заклинание обмена телами разрабатывал. Уж кому как не мне знать, что передача тела может произойти только тогда, когда участники обмена называют друг другу свои настоящие имена.

– Назвал, – грустно кивнуло приведение. – Сказал, что его зовут Кащей Бессмертный. Соврал, наверное. Специально тобой представился, чтобы бдительность мою усыпить.

– Да нет, Миша, – Бессмертный ошарашено почесал бритый затылок, – Кащей это был. Только старший, брат мой.

– Как? – хором удивились Горыныч, Яга и призрак.

– Он себя за меня не один год выдавал, после того, как меня из окна выбросил.

– Родной брат? – изумился призрак. – За что?

– Я придумал, как артефакт бессмертия создать. А он решил, что такой иголкой только один человек обладать должен. Дождался, когда всё готово будет и в окно меня выкинул. А сам – эксперимент до конца довел и стал бессмертным. Так что, по факту, я не первый бессмертный, – ухмыльнулся Кащей. – В его распоряжении вся моя библиотека была, все записи. Но фея знакомая его в параллельный мир упрятала. А зимой он на утренник детский пришел, кричал, что в живых должен остаться только один. Голову я ему вот этим мечом отсёк, – Бессмертный кивнул на клеймор. – А он, видишь ты, сумел свой дух здесь удержать и тебе голову задурить.

– Так вы мне поможете вернуться в тело?

– В тело?

– Ну да.

Яга и Кащей переглянулись.

– Да тут, понимаешь какое дело…

СНОВА МЕСЯЦ НАЗАД

– Ну, то, что ты живой, я вижу. Что две головы у тебя теперь вместо трех, тоже вижу. А как так получилось, не понимаю, – улыбаясь, сказал Бессметрный.

– А, да то фигня, – отмахнулась левая голова. – Отрастет. Было уже такое. Вы мне лучше скажите, где эта паскуда, что меня в узел завязала?

– Миша, что ль? – предположила Василиса.

– Он самый.

– А я и не сомневалась, что без него не обошлось.

– Так где?

– У Василисы в комнате, – кивнула на замковую башню Яга.

– И вы его без присмотра оставили?! Вы чего! – возмутилась правая голова Горыныча.

– Не дергайся, чешуйчатый, – успокоила рептилию старушка. – Я ежели снадобья мешаю, то только с гарантией. Часов семь еще пролежит как миленький.

– Давайте похороним, а? – предложила левая голова.

– Или съедим, – добавила правая.

– Или съедим, а потом похороним, – подхватила левая.

– Или похороним, а потом… а нет, это уже передоз, – передумала правая.

– Да пускай себе лежит! – отмахнулась Яга. – Ты лучше расскажи, как головы лишился? Интересно же.

Горыныч еще раз обеими головами посмотрел на окна башни, тяжело вздохнул и принялся рассказывать, как рыцарь Импасибл обманом уговорил его переплести шеи, как внезапно напугал и как шеи от резкого рывка заклинило в тугой узел.

– И чего ты?

– Отгрыз среднюю, чтоб не мешалась, – буднично объяснил Горыныч. – Она всё равно дурная стала после того, как у неё в пасти граната рванула.

– И что, средняя на такое согласилась?

– Честно? – спросила левая голова.

И правая, не дожидаясь, ответа пояснила:

– Мы и не спрашивали.

– Знаете, – задумчиво сказала Василиса, – фраза «борьба за выживание» заиграла в моем представлении новыми красками.

– Да погоди красить, – вновь отмахнулась левая голова чешуйчатого, – понятно, что разрухи много. Лучше вон, пускай Кащей объяснит, где шлялся, пока прекрасная половина человечества, – Змей обеими головами кивнул на Ягу с Василисой, – оборону держала?

– Даже и не знаю, как покороче сказать, – пожал плечами Бессмертный. – Тем более, тебе.

– Ну, ты-то меня совсем за дурака не считай, – возмутилась правая голова. – Я, между прочим…

Что именно «между прочим», Горыныч не договорил. Его перебил визг, донесшийся из той самой башни, в которой, по словам Яги, еще часов семь должен был пролежать без сознания рыцарь Импасибл. И, судя по количеству децибел, колеблющих воздух, визжал царь.

– Говорил же я! – срываясь с места, прокричала правая голова Змея.

– Семь часов пролежит, – передразнила Ягу левая голова.

В два взмаха крыльев рептилия подлетела к башне и, вцепившись когтями в камни, просунула обе головы в окно. В следующее мгновение визг Златофила сменился на визг рыцаря Импасибла, который оборвался так же внезапно, как и начался. Спустя некоторое время тишины вновь завизжал царь, а Горыныч, вытащив головы из окна, взмахнул крыльями, оттолкнулся от башни и, сделав круг над замком, как ни в чём не бывало, приземлился на то же место, где и сидел до этого.

– Вопрос решённый, – заявила левая голова и издала отрыжку.

– С одеждой сожрал? – изумленно спросил Кащей.

– Ага, – довольно кивнула правая голова.

– У него ж иголка моя была! – сокрушенно воскликнул Бессмертный.

– Ой, не волнуйся, переварится, – успокоил его Горыныч. – И не такое переваривали.

– А папенька как? – взволнованно спросила Василиса.

– В обморок хлопнулся, – пояснила левая голова. – Непривычный, видать, когда хрясь – и пополам!

(окончание в комментах)

СЕЙЧАС

– Ух ты! – изумленно захлопала глазами левая голова Горыныча. – А еще раз так можешь?

Привидение тяжело вздохнуло и снова прошло вековой дуб насквозь.

Средняя голова Горыныча сунулась было следом, стукнулась об дерево, ободрав кору, и затейливо выматерилась.

– Да как так-то? – изумилась голова и боднула дерево еще раз.

Раздалось очередное глухое "бумц" и на землю посыпались желуди.

– Чудо? – повернувшись к правой, а затем к левой головам, поинтересовалась средняя.

– В твоем случае, Горыныч, нет, – подал голос Кащей, продолжая точить трофейный клеймор.

– А что тогда?

– Долбоебизм, – равнодушно пожал плечами Кащей и, плюнув на точильный камень, продолжил править острие меча.

– Не чудо и не долбоебизм, – возразила Баба Яга. – Наследственное стремление коэффициента интеллекта к отрицательному значению.

– Кто Яге режим справочника включил? – притворно оглядываясь, поинтересовался Кащей.

– А чего не так? Человек не может связать между собой происходящие прямо на его глазах явления. О чем это говорит?

– Так я ж вроде не человек, – удивился Горыныч. – Или правила поменялись?

– Ой, – махнула рукой Яга. – Если я начну тебе объяснять, что имела в виду, сама запутаюсь. А у тебя внутричерепное давление поднимется.

– Не, ну ты попробуй. Интересно же.

– Интересно, как давление поднимается?

– Да ну тебя, – фыркнула средняя голова. – Про интеллект с кофиеце… коциефе… ну с этим самым, интересно.

– Давай я объясню, – перехватил инициативу Кащей. – За базовые характеристики, получаемые при рождении, отвечают гены родителей, которые смешиваются в определенном порядке...

– Не понял! – перебила средняя голова. – Это что ж, получается, у моих родителей еще и Гена какой-то есть? А он кто мне, брат? А он, как мы, зелёный?

– Сказали же, не Гена, а гены, – не то предположила, не то принялась объяснять правой голове левая. – Значит, их несколько.

– И чего, все они, как мы, зеленые? – ещё больше удивилась средняя. Немного подумала и предположила: – А может один, но трехголовый. Мы ж трехголовые? Трехголовые. А раз Гены – наш брат, то он один, но трехголовый, как и мы, должен быть?

Средняя голова немного помолчала, а потом вдруг всхлипнула:

– Жалко.

– Кого это тебе жалко? – хором спросили левая и правая.

– Нас жалко, – дрожащим голосом принялась объяснять средняя. – У нас где-то братик есть, а мы его даже не знаем.

– Ну, это если его рыцарь какой-нибудь не убил, – предположила правая. – Нас же рыцари не один раз пытались угрохать. Чем он хуже?

Средняя посмотрела на неё с отчаянием, а затем навзрыд запричитала:

– Брата рыцарь убил! А мы его и не видели даже. Узнать не успели, а его уже жизни лишили…

Кащей, наблюдающий за стремительным развитием абсурдного диалога Горыныча с самим собой, тихонько спросил у Яги:

– Слышь, старая, а ты уверена, что среди этих голов женской нет?

– С чего ты взял? – таким же шепотом ответила вопросом на вопрос Яга.

– Мне кажется, у средней ПМС.

– Да не, – отмахнулась Баба Яга. – Просто от рождения дурная.

Средняя продолжала причитать:

– Мало того, что родителей мы не видели, так еще и брата нас лишили. Эх, сирота мы сирота, сиротинушка…

– Я извиняюсь, – робко подало голос привидение, – так вы мне поможете?

ПАРУ МЕСЯЦЕВ НАЗАД

– Чудак человек, – пожал плечами Миша Импасибл, глядя на Холейхарда Высочайшего, отщипывающего виноградину от кисти, лежащей на блюде с фруктами. – Я ему, главное дело, предлагаю, что называется, сбычу целей, достижение мечт, а он спрашивает, кто я такой.

Холейхард положил виноградину в рот и с любопытством посмотрел на молодого хама. Какие цели преследует рыцарь, Холейхард знал и без его откровений. Шпионить в инквизиции умели. Сеть соглядатаев работала на совесть. Но Высочайшему было интересно сравнить, что расскажет о себе человек, с тем, что узнают о нем соглядатаи. В идеале, конечно, в подвал его – сам расскажет обо всём. Но не сейчас. Сначала послушать, что он предлагает.

– Естественно. Я же должен понимать, с кем имею дело.

– Рыцарь я, – Миша. Фамилию только недавно присвоили мне, – Импасибл.

– И что же ты предлагаешь, Миша Импасибл?

– Ты, я слышал, давно экспансию планируешь в Тридевятое царство. Могу помочь.

– Чем? Ты ж рыцарь в первом поколении. Ни войска у тебя, ни авторитета. Изабелла тебя, как мне докладывали, чисто из жалости в рыцари посвятила, за то, что души в ней не чаешь. Так и сказала, что руки у тебя не из того места растут, мозги не растут вообще, а до возраста, в котором причиндал расти начинает, ты, скорее всего, без мозгов и с руками не из того места, сам не дорастешь.

– Ой, да чихать я хотел фигурными скобками на то, что она там говорила, – отмахнулся рыцарь. – Прошел слушок, что твой передовой отряд недавно разметали всего трое, как бы это сказать… персонажей.

– Данные разнятся, и единственный выживший путается в показаниях даже будучи в допросной комнате. И по его словам, их было то пятеро, то трое, – кивнул, удивившись осведомленности рыцаря, Холейхард. – Но меня удивляет не то, что ты об этом знаешь, а твоя реакция на мои слова об Изабелле. Насколько мне докладывали, ты влюблен в нее и мечтаешь совершить подвиг, чтобы оправдать дарованное рыцарство, обратив на себя внимание её величества.

– Ну, передумал. Подходит такое объяснение?

– Допустим, – задумчиво проговорил Высочайший. – Но, скажи-ка мне, юноша, хотя бы в общих чертах, почему ты уверен в том, что я заинтересуюсь твоим предложением?

– Ты уже заинтересован, потому что до сих пор разговариваешь со мной и не одергиваешь, когда обращаюсь к тебе на ты. Да и в подвалы меня тянуть никто не спешит, – Миша развел руками, притворно оглядываясь в поисках тех, кто должен скрутить его и увести в пыточные комнаты. – И из этого можно делать вывод, что своих вариантов достижения цели у тебя нет. По крайней мере, таких, которые бы тебя устраивали. Так?

Импасибл уставился на Высочайшего, ожидая ответа. И Холейхард, немного помолчав, кивнул.

– В целом, наши цели схожи, – заверил инквизитора рыцарь. – Только ты нашел благовидный предлог, а я тупо хочу отомстить.

– Ну, что ж излагай, – кивнул Холейхард.

– Нужно внести коррективы в историю одного рыцаря, – заговорщицки начал Импасибл.

– Звучит заманчиво, однако есть вопрос, ответ на который так и не прозвучал, – перебирая четки, сообщил Холейхард Высочайший, когда Миша изложил свой план.

Рыцарь приподнял брови, предлагая задать вопрос. Высочайший пожевал губу, раздумывая, и спросил:

– Какую цель преследуешь ты?

– Я же сказал: месть, – ухмыляясь, сообщил Импасибл, – в причины которой, уж извини, я никого посвящать не планирую. Это личное.

– Хм, – четки в руках Высочайшего замерли на несколько мгновений, а затем бусины вновь принялись скользить по шнуру. – Допустим.

– Ты, не переживай, я лицо заинтересованное, – заверил Миша Импасибл. – Возможно, даже больше, чем ты. Поэтому всё от меня зависящее сделаю. Главное, чтобы твои войска, как в прошлый раз, не оплошали.

– Не оплошают, – заверил Холейхард. – Если ты сделаешь всё так, как обещаешь.

– Ну и чудесно, – рыцарь встал, бесцеремонно взял яблоко из блюда с фруктами и направился к двери. – Не прощаемся. Примета плохая.

– Каков наглец, – пробормотал инквизитор, когда рыцарь скрылся за дверью. – Мстить он собрался.

Признаться, мотив рыцаря слегка озадачил Высочайшего. Ведь, по словам шпионов, которые, Холейхард был уверен, не зря ели свой хлеб, единственное, чем жил этот парень, страсть к королеве Изабелле. Он, дурачок, даже драки в кабаках затевал во славу её имени. А потом, в Тридевятое царство прогулялся и вот тебе на – абсолютно иные приоритеты. Плевать, говорит, на Изабеллу. Месть его интересует. Что же там произошло-то, в лесах тридевятого?

А план хорош. Эта сатанинская троица – единственное, что удерживало Холейхарда от вторжения. И если Импасибл, как и обещает, уберет их с пути, Высочайший сможет нести свет веры и в эти земли.

МЕСЯЦ НАЗАД

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался рыцарь с торчащим из болотной жижи горбом Горыныча.

Левая голова вынырнула из воды, отфыркиваясь, оглядела берег и, наткнувшись глазами на рыцаря, радостно проурчала.

– О! Привет!

– Ты с кем там здороваешься, – поинтересовалась, вынырнувшая вслед за ней правая, тоже повертела головой и уставилась на рыцаря. – О! Бомбист! Выжил?

Затем вынырнула средняя и, нависнув над Мишей, не здороваясь, поинтересовалась сразу несколькими вещами:

– Как рука? За добавкой пришел? А чего без лат?

– Без лат – это зря, – подхватила левая. – Так хоть какая-то защита была бы, а теперь, без шансов.

– Так чего, – спросила средняя голова, поворачиваясь к правой, – сразу голову ему откусывать?

– Яга говорит, что сразу людей жрать – мойва.

– Не мойва, а моветон, – поправила левая. – Она говорит, что людей вообще жрать моветон.

– Ну, не всех же не жрать! – возмутилась правая. – У некоторых прямо на лице написано «сожри меня, пожалуйста». Правда?

Рыцарь не стал отвечать на вопрос, который, скорее, был утверждением, а вместо этого смущенно, но без тени страха, сообщил:

– Да я, в общем-то, извиниться пришел.

Левая и правая головы опешили, а средняя, поглядев сначала на одну, хапающую пастью воздух, затем на вторую, замершую с отвисшей челюстью, спасла положение, предложив:

– Ну, извиняйся, что ль.

– Прошу прощения за то, что посмел подвергнуть сомнению неуязвимость такого неотразимо-красивого, восхитительно-разумного и невероятно-пластичного существа, одним только своим существованием в этом мире удерживающего баланс добра и зла, – начал рыцарь.

Все три головы змея осклабились в довольных ухмылках.

– Извиняюсь за то, что решил, будто такая громадина не способна противостоять восточным бомбам и посягнул на целостность этого без сомнения идеального организма.

Морды Горыныча продолжали самодовольно улыбаться.

– Впредь обещаю не допускать и тени сомнения в крепости твоего организма, его приспособленности к самым экстремальным условиям и ситуациям, только вот... – замялся Миша.

Средняя голова Горыныча перестала улыбаться и покосилась на Импасибла.

– ...Только вот, прости меня великодушно, не могу я даже в самых ярких фантазиях представить себе, что такие толстые, пусть и длинные шеи, достаточно пластичны, – рыцарь замолчал, виновато потупив взор.

– С чего это? – снисходительно поинтересовалась правая голова.

– Ну, просто, они такие большие и толстые, что мне кажется, будто гнуться, как заблагорассудится, не должны.

– Вот ещё! – возмущённо фыркнула левая голова. – Смотри!

И изогнулась на манер латинской S.

– Ух ты! – удивленно воскликнул рыцарь с ноткой недоверия и поинтересовался: – Неужели все три так могут?

– Конечно! – дуэтом подтвердили правая и левая, изгибаясь. – Видал?

Рыцарь отошёл на несколько шагов в одну сторону, затем в другую. Восхищённо поцокал языком, покачал головой, а затем спросил:

– И между собой так можете переплестись?

– Ха! – радостно кивнула правая голова Горыныча и обернулась кольцом вокруг средней, а затем и вокруг правой.

– Ого! – еще больше округлил глаза рыцарь. – И правая, тоже может?

– Вот же Фома неверующий! – с притворной злостью пробурчала правая голова, обвила среднюю и верхнюю часть левой шеи.

– И чего, – хлопнул ладонями по бёдрам входящий в раж рыцарь, показывая на пустые места импровизированного чешуйчатого клубка, – средняя вот сюда и вот сюда сможет просунуться?

– Да ле-е-гко, – с трудом протиснулась та в указанные отверстия.

– Ну, прямо чудеса пластики, – похвалил Импасибл Змея и внезапно гаркнул: – БАБАХ!!!

Все три головы от неожиданности дернулись, и переплетенные шеи намертво заклинило.

– Йес! – хлопнул в ладони рыцарь и отскочил на безопасное расстояние.

Немного понаблюдав за неуклюжими попытками Змея распутаться, похихикивая, Рыцарь Импасибл язвительно спросил:

– Гибкий, говоришь?

– Так ты, падла двуногая, специально, что ли, это всё? – спросила непонятно которая из голов.

– Я ж сейчас взлечу и тупо раздавлю тебя, – пригрозила другая, тоже непонятно которая из.

– Дыхну огнем и поминай как звали, – натужно кряхтя, добавила третья.

Рыцарь отошел на всякий случай еще дальше и предложил:

– Ну, чего уж там, попробуй, макраме чешуйчатое.

– Да я тебя, падла! – взревели головы хором, и змей захлопал крыльями, одновременно попытавшись дохнуть на рыцаря пламенем.

То ли из-за непривычно расположенных голов, то ли от обиды на то, что позволил себя обвести вокруг пальца, а может сразу по обеим причинам, змея накренило, от чего он принялся махать крыльями еще быстрее. Огненные выдохи из завязанных в узел, а оттого торчащих куда попало, морд придали дополнительное реактивное ускорение и, описав над землей не то фигуру высшего пилотажа, не то неудавшийся тройной тулуп из фигурного катания, туша Горыныча грохнулась в воду, обдав все вокруг брызгами из болотной жижи, тины и истерично верещащих лягушек.

– Первый, – констатировал Рыцарь.

* * *

– Еще один любитель приключений, – проворчала Яга, вставая с лавки. – Ни минуты покоя.

– Избушка, избушка, повернись к лесу… – вновь донеслось из окна.

Старушка проворно подскочила к окну и, увидев очередного искателя приключений, сообщила:

– Это так не работает!

– Здравствуй, бабушка, – кланяясь, как положено, в пояс, поздоровался парень.

Яга подслеповато прищурилась, услышав знакомый голос.

– Мишка? А я тебя без лат, да без намордника железного не признала. Кто тебя на этот раз покусал?

– Никто не кусал, бабушка. Путь держу в тридевятое царство, к Василисе свататься. К тебе вот за помощью пришел.

– Недоумение ощущаю я, – притворно округлив глаза, сообщила Баба Яга. – Тот ли Миша предо мной стоит, который в королеве Изабелле души не чаял и во славу этой самой королевы готов был Тридевятое царство некоторых обитателей фауны лишить?

– Время течет, приоритеты меняются, – развел руками Импасибл.

– Приоритеты? – еще больше округлила глаза Яга. Теперь уже без какого-либо притворства. – Мил человек, да ты, оказывается, еще более гибкий, чем шея Горыныча. В любви приоритеты расставляешь. Чего-то на тебя не похоже.

– Под воздействием внешних факторов мировосприятие меняется очень быстро, – пояснил рыцарь. – Достичь счастья в обход канонических поворотов сюжета, определенных судьбой гораздо сложнее, нежели…

– Тормози с философией! – Яга выставила ладонь в останавливающем жесте. – А ты в курсе, что Василиса – замужняя женщина?

– В курсе, – чуть помедлив, ответил рыцарь Миша, – но не думаю, что это станет преградой, хотя бы по той причине, что её муж уже давным-давно считается пропавшим без вести. А это, в свою очередь, снимает с Василисы большую часть обязательств, кои были возложены на нее при вступлении в замужество.

– Вязать тебе мудя узлом на шее! Абсурд какой-то, – пробормотала старушка себе под нос. – Кто тут умный, я чего-то не поняла?

– А это всё потому, что ты, бабушка, не по канону действуешь.

– В смысле?

– Сначала добра молодца в баньке попарить надо, накормить, напоить, а потом уже и вопросы задавать.

– В баньке, говоришь? Ну, коли так, то милости просим, – ухмыльнулась Яга, хлопнула ладонью по подоконнику, приказала: – Дверь.

И та со скипом отворилась.

Когда рыцарь вошел, старушка хмуро оглядывала горшки на полках.

– Ну и чем тебя, позволь полюбопытствовать, кормить-поить?

– А я всеядный, бабушка.

– Всеядный, это у нас Горыныч. Ему всё едино, кого или что жрать. Тины всосал болотной в три рыла, ходит потом, пузыри зелёные отовсюду пускает, – пробормотала себе под нос старушка. И уже обращаясь к рыцарю: – Грибочки будешь?

– Буду. Коли и ты со мной, бабушка, поужинаешь.

– Чегой-та? – подозрительно уставилась на Мишу старушка.

– В одиночестве не привык трапезничать, – развел руками рыцарь.

Яга задумчиво хмыкнула и взяла с полки две чашки, в которые доверху насыпала аппетитно пахнущего варева из котелка.

Поставила посуду на стол, положила краюху хлеба, ложки и выставила узкогорлую бутыль с плавающей на дне небольшой змеёй.

– Вот такая она, эстетика дремучих ебеней, – сообщила Яга, пододвигая к Импасиблу две внушительных кружки. – Наливай, закуривай.

Когда рыцарь налил, бабка всплеснула руками:

– Ох ты ж! Главное забыла! – Встала с лавки и вновь засеменила к стоящей в углу кадке, причитая: – Старость не радость. Это ж надо! Самое важное! Совсем хватку потеряла. Спать надо как положено, без корешков перед сном, без настоечек.

Рыцарь, не особо вникая в то, что бормочет бабка, но, не отводя взгляда от её спины, вынул из рукава флакон с серебрящимся порошком и высыпал его содержимое в стакан старушки.

Ещё немного попричитав, та вернулась и поставила на стол тарелку с малосольными огурцами.

– Вот, теперь порядок, – констатировала Яга, беря кружку и протягивая ее к кружке рыцаря. – Ну, за вариативность каноничных сюжетов!

Импасибл поднял свою емкость с алкоголем и стукнул ею о кружку старухи.

– За вариативность, – согласился он и опрокинул в себя настойку.

Яга последовала примеру рыцаря. Выпила залпом, смачно крякнула и потянулась за огурчиком.

– Так чего это ты вдруг решил традиционным путем пойти? – спросила она, с хрустом надкусывая малосольный овощ.

– Да ну его, – махнул рукой Миша. – Там всё так сложно, что и не знаешь, где завтра окажешься, не то в постели Изабеллы, не то в подвалах Холейхарда.

– А может и в подвалах Холейхарда на пару с Изабеллой, – Яга пьянела прямо на глазах. – Или в подвалах Изабеллы на пару с Холейхардом. Или ты в подвале, Холейхард с Изабеллой... не в подвале. Хыхыхы... хрен его знает, чего от Высочайшего ждать. Он, вязать ему мудя вместо галстука, затейник по части интриг.

– А Василиса?

– Василиса-то, – Яга, приподняв одну бровь, попыталась сфокусировать взгляд на собеседнике. – Василиске с папкой не повезло, вязать ему мудя в бороду косичкой. Дурак он у неё. А она у него умничка. Но только, это, наливай.

Яга подвинула свою кружку ближе к Мишиной. Рыцарь налил до краев и подвинул посудину обратно.

– Умничка, говоришь?

– А то! – Яга взмахнула кружкой, расплескав добрую порцию напитка. – А то… слушай, че-то меня развезло.

И выпила все, что оставалось в кружке. Залпом. Даже не подумав чокаться с рыцарем. А в следующий миг упала лицом в миску с грибным варевом и захрапела-забулькала.

– Вторая, – констатировал рыцарь, протянул руку к бутыли со змеиной настойкой, поднял ее, словно горнист и залпом выхлебал всё, что оставалось.

Всосал и плававшую на дне змею, хлюпнув ею словно спагетиной.

После чего встал и вышел из избушки.

* * *

– О, рыцарь! Какими судьбами в мой замок тебя занесло? – Кащей отложил клеймор и улыбнулся Мише Импасиблу. – Противоядие, я смотрю, сработало? Ни чешуи с перьями, ни рогов с копытами. А чего без лат?

– Я принял решение оставить рыцарство.

– Ну, оно-то и правильно, – кивнул Бессмертный. – Чего в этих рыцарях хорошего? А чем занимаешься теперь?

– Курьерствую помаленьку.

– Курь…что?

– Весточки ношу.

– Кому?

– Да по-разному. Когда один король другому напишет, когда возлюбленная – жениху. Сегодня вот от брата тебе весточку принес.

– От брата? – не на шутку удивился Кащей.

– Именно, – кивнул Миша.

– И чего ж братец, позволь полюбопытствовать, мне передал?

Импасибл достал из рукава слегка мятый конверт с сургучной печатью и протянул Кащею. Тот взял послание, сломал печать и, достав оттуда несколько сложенных вдвое листов, принялся читать.

Переворачивая третий лист, Бессмертный увлекся настолько, что не заметил, как зашедший ему за спину Импасибл достал из широкого рукава короткую дубинку, называемую в народе воровской и, коротко взмахнув ею, ударил Бессмертного по темечку.

– Бессмертный, не значит неуязвимый, – самодовольно сообщил он обмякшему телу, рухнувшему кулём на землю.

Затем наклонился над телом и пробежался пальцами по воротнику Кащеева плаща. Нащупал иглу, вытащил ее и вдел в свой воротник.

– Третий, – ухмыльнулся Миша Импасибл.

* * *

– До чего магия дошла. Василису и тут и там показывают.

– Это не магия дошла, это зеркало, дебил, – зло проговорила входящая в тронный зал Василиса.

Царь, проигнорировав интонации дочери, спросил Импасибла:

– И много ли подвигов за тобой числится, доблестный рыцарь?

– Не люблю хвастаться, – самодовольно заявил тот, – но из запланированных остался только…

– Папа, это кто? – не дослушала Василиса, пристально изучая рыцаря.

– Познакомься, доченька, это рыцарь заграничный.

– Я вижу, что тупенький. Что он тут делает?

– Свататься пришел.

– Здрасьте с книксеном! К кому, позвольте полюбопытствовать?

Рыцарь, вновь облаченный в доспехи, стоял с открытым забралом и придурковатым видом, порываясь открыть рот после каждой фразы беседующих дочери и отца, но те заспорили с места в карьер так бойко, что вставить слово не представлялось возможным.

– Как это к кому? К тебе, знамо дело!

– Схуяли? – округлила глаза Василиса. – У меня муж законный есть!

– Ты как с главой государства разговариваешь?! – взвизгнул Златофил.

– Вы, в первую очередь, папенька мне, а во вторую, уже глава государства.

– Тогда ответь мне, как папеньке, когда ты своего Ваньку последний раз видела-то?

– Я вам, папенька, как главе государства, встречный вопрос задам: а вы то, жену свою, по совместительству мою маменьку и первую леди государства, сами-то когда видели?

– Ты что себе позволяешь!? – рискуя перейти на ультразвук, закричал царь.

Рыцарь всё это время вертел головой из стороны в сторону, наблюдая за разгорающимся спором.

– Вопросы задавать я себе позволяю!

– Прекрати! Я старенький уже! Мне помирать скоро. На кого я Тридевятое царство, по-твоему, оставлю?

Воцарилась тишина. Василиса перевела взгляд на нелепо мигающего рыцаря и засмеялась.

– Так ты чего, ему, что ли, царство оставлять собрался?

– Да, ему! Человек знатный, подвигов задокументированных целая книга! – царь постучал пальцем по лежавшему на подлокотнике трона фолианту. – В Захолмье уважаемый и прославленный человек!

– Это он тебе так сказал?

– Это в книге написано! А при жизни, знаешь ли, не о каждом книги пишут!

– Вот это, папенька… – Василиса запнулась, подбирая слова. – Спорный аргумент.

– Это почему?

– Нашему летописцу волю дай, так он и о тебе, и обо мне, и ком хочешь, такую историю напишет! Хоть при жизни, хоть еще до рождения. А ежели денег сверх жалования, так и в двух томах сочинит.

– То есть ты хочешь сказать, что в Захолмье неправду пишут? – прищурившись, спросил царь.

– Я хочу сказать, что книга – не аргумент.

– Ты, доченька, вот что, – царь сменил тон на более дружелюбный. – Горячку-то не пори, а подумай, взвесь всё. Куда Ванька мог подеваться и какие перспективы у тебя с этим раздолбаем, ежели вернется? Почему не возвращается? Мог ли где-то сгинуть в своих приключениях или нашел себе попроще девку, да потому и вестей о нем нет? Каково отцу-одиночке на взрослую дочь без мужика, в науку да магию ударившуюся, смотреть? Как у папки сердце кровью обливается. Каково это, просыпаться каждое утро с мыслью, что наследника нет до сих пор, и благодаря упрямству родной кровиночки не предвидится? Поразмысли, о чем при дворе судачат, на тебя глядя, и как ты на своих плечах целое государство тащить будешь, когда я помру.

– Это всё? – иронично поинтересовалась девушка.

– Пока – да.

Василиса пожала плечами, скорчив недоумевающую мину и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, зашагала прочь из тронного зала.

– Нахуя звали – непонятно, – пробормотала она, покидая зал.

Царь же, уверившись, что Василиса его уже не слышит, заговорщицки подмигнул Импасиблу и полушепотом сообщил:

– С норовом она у меня, но рассудительная. Да ты не переживай, Мишаня! Походит, подуется, покапризничает, да, в конце концов, и признает, что без мужика тяжко. А уж я со своей стороны постараюсь убедить дочурку, что ты ей самая знатная пара будешь. К тому ж, я лицо, сам понимаешь, заинтересованное, – царь лихо хлопнул ладонью по лежащему на широком подлокотнике фолианту. – Уж больно мне твоя биография нравится. Весомая, авторитетная, подвигами богатая.

* * *

Дождавшись, когда обитатели замка угомонятся, Василиса открыла потайную дверь за ширмой, выполненную «под камень», проскользнула в пустоту стены, спустилась на ощупь по узкой спиральной лестнице и, нащупав нужный камень, особым образом на него надавила. Плита отъехала, выпустив царёву дочку наружу, и тут же закрылась. Девушка быстро пересекла поле и скрылась в лесной чаще. Под аккомпанемент ночной жизни, состоящий из волчьего воя, хлопанья крыльев, визга, писка и множества других звуков, по знакомым тропкам девушка очень быстро добралась до Кащеева замка.

Замок, обычно светившийся по ночам двумя окнами башни Кащеевой лаборатории, сейчас напоминал серую скалу – ни одного огонька.

– Всё страньше и страньше, – пробормотала Василиса, остановившись и пытаясь уловить хоть какие-то признаки жизни в строении.

Она немного постояла в раздумьях, а затем всё же потянула на себя массивную, окованную железом дверь. Замок встретил её тишиной и темнотой.

– Кащей! – позвала Василиса. Немного помолчала и позвала еще раз: – Бессмертный, ты дома?

Ответом была всё та же тишина.

Девушка что-то прошептала, одновременно нарисовав пальцами руки сферический знак над головой. В воздухе запахло озоном, и над Василисой возник шар бледно-зеленого света, отодвинувший темноту в стороны. Она пересекла холл, поднялась по лестнице, прошла по коридору, заглядывая в комнаты, большинство которых были пусты, вошла в библиотеку. Книжный зал был огромен, но тоже пуст.

Василиса вернулась в коридор и поднялась на этаж выше – в лабораторию. Там она его и обнаружила лежащим на полу.

– Здрасьте-приехали! – пробормотала она, наклонившись над телом.

Пощупала пульс – жив. Потормошила за плечо, позвав по имени – безрезультатно. Принюхалась – спиртным не пахло. Похлопала по щекам и Кащей приоткрыл глаза.

– Василиса? – пробормотал Бессмертный, пытаясь сфокусировать взгляд.

– Ну, с утра была Василисой. Вроде бы, ничего пока не поменялось, – пожала плечами девушка. – Чего с тобой стряслось-то?

Кащей, кряхтя сел на пол, помотал головой и тут же со стоном схватился за затылок.

– Ох и паскуда. Чем же он меня так?

– Да кто?

– Почтальон.

– Почтальон?

– Ну, да. Но это он сейчас почтальон, – начал объяснять Бессмертный, ощупывая воротник плаща, – а раньше… чтоб его маме! Иголку спер!

– Да кто?

– Почтальон. Только это он сейчас почтальон…

– Не круговороть! – перебила Бесмертного Василиса. – Имя у почтальона есть?

– Миша, – буркнул раздосадовано Кащей, вставая с пола.

– Импасибл?

Бессмертный удивленно посмотрел на девушку.

– Откуда знаешь?

– Сдается мне, что в государстве происходит некоторая хуйня не первой свежести, – сообщила Василиса

– Не матерись!

– Хуясе не матерись!? – вспылила девушка. – Он тебя по башке огрел, иглу спёр, ко мне свататься пришел, папеньке в мозги надул, что тот, меня не спросив, уже готов дату свадьбы назначить. А я, значит, не матерись?

– Ладно. Убедила. Матерись пока. Тут места глухие. Не услышит никто, – дал добро на идиоматические выражения Кащей. – Так, говоришь, свататься пришел?

– Ну да. У самого три сорта ромашек вместо мозгов, меня от отражения отличить не может. А папенька книжку мне тычет про то, сколько славных подвигов этот Импасибл совершил. Я, собственно, по этому поводу и пришла, спросить, знаешь ли ты его. Оказалось, что знаешь.

– А по блюдечку ж чего не связалась?

– А ты сильно к нему подходил?

– Ну да, – понуро согласился Кащей, потирая шишку на затылке. – Я с обеда слегка недоступный был.

– Вот!

Кащей заглянул в несколько ящиков стола, потом поискал что-то на полках и, в конце концов, сообщил Василисе:

– Это очень странно, что он свататься к тебе пришел. У него ж любовь к Изабелле Захолмской. Он ради неё в рыцари и подался, хотя в голове у него действительно бурьян с ароматом козьих катышков. – Кащей запнулся. – Погоди. Книжка с его подвигами?

– Ну да.

– Либо подвиги не его, либо…

– Ну, не томи.

– Единственное, что он успел сделать за свою короткую жизнь, так это Горынычу гранату скормить, да обгадиться с бабкиного зелья. Я ему лично смешивал слабительное из её пузырьков, – Кащей вдруг вскочил с кресла, забыв про больную голову. – Погоди, это получается, что Горыныч ко мне не прилетал?

– А я ж откуда знаю? – развела руками Василиса. – Я зашла, а ты тут на холодненьком валяешься.

– Ну, правильно. Обещался к закату. Раз ты меня в себя приводила, значит, не прилетал. А должен был. – Кащей заметался по лаборатории. – Ой, права ты Василисонька, права.

– В чём? – не поняла та.

– Хуйня происходит. Не первой свежести, – Кащей огляделся. – И меч, зараза, прихватил. Идем Горыныча искать. Но сначала к Яге заглянем.

* * *

– Я видела сон! – сообщила Яга, открыв глаза и уставившись в потолок.

– Живая, – облегченно протянул Кащей.

– И даже проснулась там, где уснула, – продолжала гнуть своё Яга. – Прежде, чем я его убью, надо обязательно выяснить, чего этот затейник мне подсыпал.

– Какой затейник? – спросила Василиса.

– Мишка.

– Импасибл?

– Он самый. Собирался к тебе идти свататься. Я ему, значит, дурачку такому, объяснять начала, что, мол, ты женщина замужняя и тебе этого не надо. И вдруг, хлоп – понимаю, что сплю и вижу сон. А потом, хлоп – вы меня по щекам хлещете.

Старушка резво вскочила на ноги и заметалась по комнате. Подошла к столу, понюхала один стакан, затем второй. Посмотрела на свет пустую бутылку и выругалась:

– Вот паскуда такая захолмская, даже гадюку сожрал, не подавился.

– Да погоди ты метаться, – остановил её Кащей. – Скажи, Горыныч с болот прилетал?

– Да откуда я знаю? – пожала плечами Яга. – Я спала вообще-то. Не прилетал, наверное. Или не добудился.

– Ко мне этот Миша тоже приходил. По голове стукнул, иглу украл. Тебе подсыпал чего-то. Чует мое сердце и Горынычу он подгадил.

Яга еще раз понюхала стаканы. Уверенно отставила в сторону один и накрыла его каким-то горшком.

– Этот, – заявила она. – Как вернемся, ты уж, Кащеюшка, будь добр, попытайся выяснить, чего он мне подсыпал. Эту, как её, химию свою примени.

– Это так важно?

– Конечно! – возмущенно ответила Яга. – Как ты не понимаешь, я сон видела, но в нем не осталась. Может, когда-нибудь и окончательно проснусь. Там, где с книжкой в руках засыпала. Без чудес, но молодая.

* * *

Не люблю так делать, но продолжение в следующем посте - ТЫНЦ. Это не я, это ограничения Пикабу на количество текста))))))

Звук, издаваемый трущимися краями сломанной кости в руке, очень похож на скрежет зубов, когда ты стискиваешь челюсть от боли, чтобы остаться в сознании. Просто поразительно, что я отмечаю такие мелочи. Стоило бы придержать сломанную руку здоровой, но чтобы встать, не потеряв сознание, норовящее уступить место белой пустоте, мне нужно опереться этой самой здоровой рукой о столб. И поэтому, когда я встаю, сжав зубы, сломанная плеть руки безвольной тряпкой болтается вдоль тела, а края кости скребут друг о друга.

Ощущение отвлекает от пульсирующей боли в ране где-то под рёбрами. Мне не нужно смотреть туда, чтобы понять, что каждая вспышка в этой пульсации – еще немного крови, покинувшей организм. Опираюсь о столб, разделяя действия на несколько этапов. И каждый начинается с резкого вдоха сквозь сжатые зубы и такого же короткого выдоха через нос.

Опираться о столб – то еще удовольствие. Здоровая, как я сам себе говорю, рука просто не сломана. Но ладонь, каждый раз, когда я перехватываюсь по столбу немного выше, – вдох-выдох на каждый этап – тоже отдается неприятным ощущением. Это тоже боль. Хотя, с тем, что творится, когда кости цепляются друг о друга, не сравнить.

Нервные окончания, эти истеричные сучки, передают сигнал о повреждениях не только мозгу, чтоб принимал меры, но и соседним нервным окончаниям, а те, в свою очередь, дальше. И к сломанному предплечью добавляется мерзенькое ощущение ломоты в районе кисти, словно у старого артрозника, державшего её в холоде несколько часов.

Нити нейронов в таких случаях играют дурную роль. Потому что, помимо сигнала, направляемого в мозг, мол, хозяин, у нас тут авария, передают это же сообщение другим, абсолютно непричастным к проблеме ответвлениям нервной системы. Будто перестраховываются. Или паникуют. И в итоге боль расползается во все стороны. Неприятно. Раздражает.

Темнота. Даже звёзд нет. Не разберешь, куда идти. Да плевать. Главное – подальше от этого места.

Уходить, пока никого нет.

Осторожно, потому что в этой темноте ничего не видно, а под ступни иногда попадают камни, будто специально раздробленные на куски с острыми краями. Они впиваются в босые подошвы, а это очень больно.

Хочется плюнуть на всё, упасть и подохнуть еще до рассвета, пока солнце не принялось жечь кожу, измываясь над и без того вымотаным телом. Но нельзя. У меня ещё есть причина немного пожить. Повод, приходящий в голову не каждому...

* * *

– …девять, десять, одиннадцать. Мда, – я приглаживаю ладонью отросшую за последние месяцы бороду. – Кто из вас писать умеет?

Вверх поднимается четыре руки. Прекрасно. С грамотой у попрошаек не ахти и, честно говоря, я даже на одного не рассчитывал. А тут прямо удача.

Я собирал этих болезных по всему городу. Один выпрашивал медяк на опохмел, второй рассказывал грустную историю о том, что он рыбак, лодка которого затонула в шторме, а он чудом спасся и теперь остался без ничего. Третий уверял, что из-за досадной ошибки потерял должность казначея при купце и заподозривший его в махинациях купец не преминул отобрать дом и всё нажитое. Связи с судьями решают многое.

У каждого была своя история и, возможно, некоторые из них - правда, но рассказывать эту правду так, чтобы расположить к себе человека, они абсолютно не умеют.

– Значит так, ребята. Я научу вас, как при помощи подвешенного языка всегда быть с куском хлеба и местом для ночлега. От вас мне нужно немногое. Внимание и желание запоминать то, что я вам буду рассказывать. Те, кто умеет писать – тоже запоминайте. Записывать будем потом - помнить тоже важно. Каждый пусть пишет так, как запомнил. Если версии будут отличаться, а не повторяться слово в слово, это будет внушать гораздо больше доверия.

Мы собираемся далеко за городом. То на холме, то на берегу моря, то в какой-то пещере. И я рассказываю историю, которую им предстоит рассказывать всем. Историю человека, которого уже нет. Официально – нет.

В конце концов, моя пестрая команда так вживается в роль, что я готов поверить каждому из них, когда они рассказывают о том, какие удивительные вещи этот человек якобы творил. И мне очень хочется верить, что остальные, кому доведется слушать этих оборванцев, будут менее придирчивы к рассказам и более доверчивы.

А там, слово за слово, из уст в уста… Люди ведь наверняка помнят казнь – народу-то много было. И не запомнить, как я орал благим матом, обещая восстать из мертвых, как клялся, что каждый получит своё, было невозможно. Нет, ну это я сдуру, от жары и боли орал, пока на столбе висел. Думал, хана мне, потому и говорил всё, что мелькало в мозгу, захлёбывающемся от контрастной каши ярости и боли. Но запомнили ведь? Я думаю, что да. Не часто такие предсмертные концерты посмотреть удается.

А тут еще мои персонажи мути подольют. Спустя пару-тройку лет, если мои ученики не опустят руки, эта история обрастет немыслимым количеством подробностей. И наверняка их будет напрягать не только местное духовенство, из-за которого вся катавасия и завертелась.

Я, конечно, тоже молодец, смолчать не смог. Но они не овечки безропотные. Жульё конченое. Если ты врешь человеку, обещая исполнение желаний, жизнь вечную или что-то еще, от тебя не зависящее, то хоть не обирай его до нитки, оставь хоть что-то. А эти, видишь ты, чего удумали – вход платным сделать, если кому приспичило к высшей силе обратиться. Будут стоять ваши молельни пустыми и заброшенными. И я к тому руку приложу.

До сих пор перед глазами эта гнусная, разъевшаяся морда, в лицо мне шипящая, что, мол, сгноят меня на столбе, чтоб бизнес не портил. Да я б ему в эту морду не только плюнул – врезал бы и не расстроился. Простой люд-то не против был. Да на счастье мордатого, солдаты меня уже держали.

Вера – последнее средство отчаявшегося, клюка, позволяющая слабому пройти больше, дальше. И если отчаявшемуся клюка не по карману, то зачем такая вера? И как можно прикоснуться к прекрасному, возвышенному, если там, где ты должен к этому возвышенному прикасаться, тебя отвлекает вообще всё? Куры кудахчут, козы блеют, торгаши в разнобой орут… В домах терпимости порядка больше.

Нет, ребята, новой высшей силе будет плевать на деньги и места. Новая высшая сила будет везде. И для того, чтобы соприкоснуться с ней, не будет нужно куда-то идти. Будет достаточно не быть мудаком и помогать тем, кто рядом. Бесплатно.

Я вам такую городскую легенду сочиню – обалдеете.

Смотрю, как Марк, бедолага, старательно выводит буквы и хочется то ли плакать, то ли смеяться.

– Иесуз был Красафчег? Марк, ты серьезно?

Он перестает писать и недоуменно смотрит на меня. Приходится объяснять.

– Не надо так категорично-то. В меру симпатичный молодой человек, добрый, всегда готовый помочь тем, кто верил в его помощь и призывавший людей делать так же. Улавливаешь?

Нда… грамматику им надо будет подучить. Потому что это не дело. "Иесуз. Красафчег". Ужас.

Думаю о том, что в общую канву моей псевдожизни нужно обязательно ввернуть историю про жадность, совесть и страх. Пусть совесть, у кого она есть, тоже на легенду поработает. Да и интересно, когда до них это всё дойдет, шелохнется хоть что-то внутри?

– Кстати, – говорю своим подопечным, – а если что, вас было двенадцать. Но один повесился. Он был казначеем. Отвечал за общие деньги.

– Чего это? – удивляется Симеон, – проворовался, что ли? Так лучше в бега…

– Ни в коем случае, – я хлопаю себя ладонью по колену. – Мужики, ну в самом деле! Учишь вас, учишь, а вы всё туда же. Какие бега? Даже не думайте об этом. Значит, слушайте. Он поддался искушению подзаработать и решил сдать меня с потрохами. Но потом в нем проснулась совесть от осознания, что продал невинного человека и из-за этого невинный человек умрет. Вот он так мучился морально, что в конце концов повесился.

– А как его звали-то хоть?

– Иуда.

Петр что-то записывает на очередном листе пергамента.

Возможно, это и глупость несусветная, но кажется мне, эти одиннадцать человек шороху наведут. Да за такие истории их не только кормить-поить будут, а за ними толпами ходить. А там, глядишь, и остальные подхватят.  Потому что не дело это – платить за то, чтобы поговорить с кем-то придуманным. Тем более, если придумал его не ты. У меня всё будет бесплатно и только на добровольных началах. Махнем жадного и жестокого всевышнего на доброго и милосердного. Посмотрим, как эти сребролюбцы завоют, посмотрим, долго ли их храмы продержатся при наличии такой альтернативы-то. Надеюсь, что нет.

Оглядываюсь на проделанную работу, и сердце радуется. Все ученики на людей похожи стали. Речь поправили, за интонациями следят. Так мою псевдожизнь выучили, что когда один остановится, другой с этого места подхватывает и без запинки дальше рассказывает. А главное – каждый со своими деталями. Тот запомнил, как цикады пели, этот – что хлеб был совсем сухой, а рыбы не хватало…

Грамоту поднатаскали эти четверо, но каждый пишет, как запомнил. Оно и правильно. Каждый ведь видит по-разному и запоминает не так, как другой. Так естественнее.

* * *

– Ну, друзья, время расходиться. Легенда выучена, инструкции получены. Я в вас верю.

Каждый подходит, пожимает мне руку и отправляется в свободное плавание с новым багажом знаний и способов их применения.

– А ты теперь куда? – Фома пожимает мне руку последним и не отпускает, в ожидании ответа.

– Ну как куда, согласно легенде – на небо, – улыбаюсь я, указывая глазами вверх, но видя его удивленное лицо, спешу успокоить: – Да шучу! Тут я буду. Наблюдать и всячески поддерживать. Просто отсвечивать мне по плану не положено: я же, якобы, вознесся.

Фома улыбается в ответ и кивает, а затем отпускает мою руку и тоже уходит.

Эх… и всё-таки, как там Марк в начале писал? «Иезуз – красафчег»? А разве нет? Разве плохое дело я делаю, что даю возможность этим одиннадцатерым не побираться на рынках, а получать пропитание за то, что и как они рассказывают?

Да и крови они попортят этим представителям бога на земле. Подорвут устои существующие… как там? Рухнет храм старой веры. Ха-ха. Будут знать, как за правду – на столб.

А уж если это сможет сделать мир хоть чуточку добрее, тогда можно считать, что вообще недаром выжил.

Жаль только, не знаю, кто меня со столба снял. Спасибо бы ему сказать...

– Ты зачем их с латами жрешь, дурень!? – кричала баба Яга, отбиваясь сразу от двоих наседающих на неё людей в черных плащах.

Она с совершенно не старушечьей ловкостью парировала удары сразу двух шпаг кочергой, пятясь под напором двух молодых, полных сил инквизиторов, не давая им обойти себя с разных сторон. Кочерга была длинной и весьма увесистой, что, с одной стороны, позволяло легко блокировать удары нападавших, а с другой – очень быстро выматывало старуху.

– Некогда мне их чистить! – рявкнула в ответ правая голова, пока две других, вцепившись зубами с разных сторон в одного из солдат, разделяли противника приблизительно напополам. – Много их чересчур.

– У тебя, дурака, изжога только прошла, – парируя сыплющиеся на неё удары и продолжая отступать к избушке, прокричала Яга.

Кащей, бормоча под нос что-то про выжившую из ума старуху, которую на сутки без присмотра оставлять нельзя, размахивая тяжелым двуручным мечом, теснил старшего послушника инквизиции к кустам. Тот, наивно предположивший, что сухонький пожилой мужчина ему не соперник, теперь, вытаращив глаза и отдуваясь, едва сдерживал натиск Бессмертного.

– Я тебе покажу задохлика, – цедил сквозь зубы Кащей. – Ты у меня не только уставший, но разочарованный и униженный в иной мир отправишься.

Здоровяк, отпустивший нелестное замечание о Кащее, не чувствовал разочарования из-за того, что пренебрежительно отнесся к хлипкому на вид противнику. Он не считал себя униженным, с трудом отбивая очередную атаку Бессмертного. Единственное чувство, занявшее оба полушария старшего послушника, можно было охарактеризовать, как изумление. Изумление не заканчивающейся энергией старичка.

Закончив с послушником, Кащей, подстегиваемый зашкаливающим адреналином, развернулся помочь Яге с двумя оставшимися в живых инквизиторами. Но та, не прекращая махать кочергой, взвизгнула:

– Не лезь!

И Кащей понял – старушка справится.

Действительно, когда уверенные в свое победе оттеснили бабку к стене избушки, та, хлопнув ладонью по бревенчатой стене, скомандовала:

– Кан-Кан! – и отшвырнув кочергу, упала на землю, прикрывая голову руками.

Избушка же, только что крепко стоявшая на земле, приподнялась, разгибая птичьи лапы, и принялась вытанцовывать странные коленца, выбрасывая то одну, то другую ногу вперед.

В принципе, необходимыми были только четыре первых движения бабкиного домика. Левая птичья лапа согнулась в коленном суставе, будто разминаясь, затем вернулась на землю, после чего резко дернулась вперед, отправляя в последний полет одного из двоих противников. Такое же коленце, только правой лапой и, перекувырнувшись в воздухе, бездыханным упал и второй.

– Сесть! – скомандовала Яга, не поднимая головы, над которой то и дело рассекали воздух курьи ножки.

И избушка, поджав лапы под себя, рухнула на то же самое место, вновь становясь обычным на вид лесным домиком. Яга же, кряхтя, принялась подниматься, придерживаясь за стену.

– Ну, рассказывай, – воткнув клеймор в землю и устало оперевшись на него, потребовал Кащей, – с какого-такого перепуга по нашим лесам-болотам захолмская инквизиция всем основным составом бегает, не считая Высочайшего? Кстати, как раз его для коллекции и не хватает, – оглядывая усеянную трупами поляну, заметил Кащей. – Ты смотри! Здесь и старший послушник с подмастерьями, и практикующие, и пешие латники, и даже правая рука Высочайшего…

– Ещё конных два было, – довольно облизывая окровавленные морды, отметила средняя голова Горыныча.

– Будто ты Холейхарда не знаешь? Он же сам руки в кипяток не окунает. У него для таких дел, вон, – теперь уже старушка кивнула на усеянную трупами поляну, – мини-армия.

– Была, – добавила правая голова, расплываясь в улыбке.

– А ты не скалься, бестолочь чешуйчатая. Давай, собери это всё, да на реку снеси. Ракам тоже-ть жрать чего-то надо. И сам вымойся. А то, будто младенец из утробы – весь в кровище!

– Вот ещё, – фыркнула правая голова Змея.

– На раков добро переводить, – подхватила средняя.

– Мне тут, как минимум… – левая принялась оглядываться, подсчитывая трупы.

– Не мели ерунды. Оно уже к завтрему тухнуть начнет, – перебила Яга. – А у тебя от человечины газы. Так что, давай. В четыре захода справишься.

Змей Горыныч, недовольно бормоча, принялся собирать тела.

– Кстати, о газах! Брюхо всем вскрой, – наставительно посоветовала Яга. – Чтоб не повздувались и не повсплывали.

Трехголовая рептилия что-то буркнула в ответ, но продолжила складывать трупы на краю полянки.

– Так всё-таки, – вернул разговор в прежнее русло Кащей, – что тут происходило-то, покамест мы в замке были?

– Необдуманное вторжение под руководством индивидуума с манией величия и садистскими наклонностями, сознание коего отягощено излишним стремлением к созданию модели общества, подразумевающей беспрекословное подчинение и отсутствие каких либо зачатков критического мышления.

– А теперь всё то же самое, но так, чтоб и до него дошло, – кивнул Бессмертный в сторону Горыныча.

* * *

Они уходили от погони, петляя, словно спасающийся от лисы заяц, бредя по воде вдоль ручья, чтобы спрятать следы, выбирая утоптанные кабаньи тропы, пересекая поляны с жёсткой быстро принимающей исходное положение травой. Но охотник был опытным и целеустремленным. И это пугало. Но еще больше пугало то, что он не спешил. И фактически наводило ужас то, что не пытался скрыть своё присутствие. Просто в какой-то момент, где-то вдалеке за спиной начинали обозначаться признаки погони: шаги, хрустящие под подошвой сухие ветви, а то и вовсе насвистывание мелодии инквизиторского гимна. Уже трижды им приходилось срываться на бег, чтобы увеличить расстояние между собой и преследователем. Но это была лишь временная мера. И они это понимали.

– Это бессмысленно, – споткнувшись и упав уже в который раз, захныкала Ан. – Он всё равно нас настигнет.

– Но по лесу мы его побегать заставим, – подхватила напарницу, помогая ей встать, более упрямая Ди. – И я не позволю тебе облегчить задачу нашему преследователю.

– Пока он будет возиться со мной, – простонала Ан, пытаясь высвободить свою руку, – ты успеешь добежать до берега.

– Не будь наивной дурой, – ответила та, крепче вцепляясь в руку Ан и волоча её за собой. – Что ты ему сделаешь? Как планируешь задержать? Да и если доберусь я без тебя до моря, дальше что?

– Я задержу его.

– Чем, Ан? – иронично спросила напарница.

– Я вцеплюсь в него …

– И сама не заметишь, как он тебя по рукам-ногам спеленает и продолжит шагать за мной, – перебила Ди, рванув еще сильнее, ставя напарницу на ноги. – И ты как миленькая проваляешься там, где он тебя настигнет, до тех пор, пока охотник не вернется. Либо с такой же связанной мной, либо с моей головой, если мне тоже удастся спровоцировать его вытащить свой нож и вступить со мной в поединок.

Ан наконец вырвала руку из цепких пальцев напарницы.

– Я сама, – вставая, прошипела девушка сквозь зубы. Плаксивые нотки в её голосе сменились, пусть и на беспомощную, но всё-таки ненависть.

– Вот и славно, – обрадовано похвалила Ди. – Вот и умница.

И обе вновь устремились вперед, туда, где Захолмье граничило с Тридевятым царством, а потом, если повезет преодолеть леса и болота, к берегу моря.

В конце концов, болотному чудищу то ли попадешься, то ли нет, а вот охотник остановится только тогда, когда настигнет обеих. Так уж он обучен. Так уж натаскан: живой разум, холодное сердце и кодекс вместо чувств. Другие в инквизиции не приживаются.

* * *

Яга увидела их, когда вышла из избушки перевернуть сушащиеся на сквозняке травки. Две фигуры, продравшись сквозь заросли колючего кустарника, появились на другом краю поляны. Язык едва поворачивался назвать их девушками. И ещё, язык не повернулся бы назвать их беззаботно прогуливающимися. А вот уходящими от погони – вполне.

В скольких снах она таких перевидала? В скольких сама была такой? Но было что-то еще в их угловатых движениях. Что-то неуловимо-знакомое. Наверное, потому и, встретившись взглядом с той, что была повыше, Яга позвала жестом, мол, сюда идите. А после, хлопнув избу ладонью по стене, скомандовала:

– Встать.

Устремившиеся было к старушке, девушки оторопело замерли, увидев, как изба приподнимается над землёй, разгибая массивные птичьи ноги. Та, что была пониже, стала пятиться, но замерла, оглянувшись туда, откуда они появились.

– Ну, чего встали дурочки бестолковые, – пробормотала себе под нос Баба Яга и уже громче беглянкам: – Сюда, бегом!

Увидев, что девочки вновь побежали к избе, Яга, пригнувшись, на полусогнутых ногах, кряхтя, полезла в образовавшийся под избой просвет. Нащупала в пыли металлическое кольцо и потянула на себя, открывая незаметный, если о нем не знать, люк.

– Здравствуйте, – робко поздоровались у неё за спиной. – Извините нас, мы не местные…

– После разговоры говорить будете, – прервала Яга. – Живо в схрон.

Девочки послушно юркнули вниз одна за другой и старуха отпустила крышку. Так же кряхтя, выбралась из-под избы, со стоном разогнулась. Затем, дважды хлопнув ладонью по стене домика, приказала:

– Сесть.

Птичьи ноги начали сгибаться, пряча под избой таинственный люк и превращаясь обратно в обычный лесной домик. Еще раз оглядев избушку и убедившись, что стоит она на том же самом месте, Яга, открыв дверь, сказала, особо ни к кому не обращаясь:

– Я сама здесь, в какой-то мере, неместная.

* * *

– Я. Заплачу. Тебе. Золотом, – разделяя слова паузами, предложил Николас Блайндрейдер. – Десять. Монет. За. Каждую.

По интонациям было видно, что мнущий в руке свой головной убор с широкими полями мужчина в тёмном одеянии прилагает все усилия, чтобы не повышать голос. Но Баба Яга этого будто бы не замечала.

– Говорю же, не принято у нас так, – вновь принялась она объяснять инквизитору, словно капризному ребенку. – Решение всех имеющихся проблем при помощи финансовых резервов безусловно экономит время и снижает собственные трудозатраты, однако вместе с тем, неумолимо приводит к атрофии всех чувств, позволяющих ощущать пульсацию жизни и получать удовольствие от повседневных мелких нюансов, приводя к депрессии, апатии и унынию, – поделилась своей точкой зрения старушка. – Проще говоря, ежели всё в монетках измерять, жить неинтересно будет.

– Тогда скажи, чего ты хочешь?

– Я? – Яга задрала голову и, глядя на облака, сообщила: – Знаешь, наверное, всё-таки сны снова видеть хочу. Можешь мне их вернуть?

Николас некоторое время растерянно молчал, продолжая теребить в руке головной убор, а затем всё-таки кивнул.

– Хорошо. А что тебе нужно для этого? Я попробую...

– Не «попробую», соколик, а «сделаю». Иначе, какой мне резон тебе их выдавать?

Инквизитор, сделав суровое лицо, как бы невзначай коснулся рукояти висящего на поясе кинжала.

– У инквизиции есть не только пряники, но и кнуты, – многозначительно сообщил он.

Яга, наконец, отвела взгляд от парящих по небу ватными комьями облаков и, наклонив голову на бок, заинтересованно посмотрела на гостя.

– Удиви, – предложила она.

И инквизитор попробовал удивить. Отвлекая внимание старушки, он взмахнул шляпой, которую держал в левой руке, а правой выхватил кинжал, резко выбросив ее вперед. Как ему казалось, мгновенно. Он не хотел убивать – только причинить боль. Чтобы сделать сговорчивее. Однако, отточенное годами тренировок движение прервалось на середине и одновременно с металлическим звоном стали о сталь. Против своей воли, повинуясь внезапной боли, инквизитор разжал руку, и оружие, описав в воздухе дугу, брякнуло о камни в траве. И одновременно со звоном своего кинжала, человек в темном одеянии почувствовал прикосновение металла к своему лицу. Прямо над верхней губой.

– Дернешься – ноздри порву, – предупредила старушка, чуть потянув на себя невесть откуда взявшуюся в её руке кочергу, которой мгновение назад отбила кинжальный выпад. – Плевать я хотела на твои кнуты да пряники, яхонтовый. Да и на тебя, кстати, тоже. Я тебе сама, может, помочь хочу, да только готов ли ты к той помощи, что я предложу?

Очень осторожно, чтобы не повредить ноздрю, инквизитор кивнул.

Выждав еще несколько мгновений, Яга убрала кочергу и совершенно спокойным тоном, будто Блайндрейдер только что не пытался её убить, сказала:

– Я эти фокусы знала, когда тебя еще в планах не было, – немного подумав, старушка примирительно добавила: – а может и Захолмья с Тридевятым тоже.

– Сколько же тебе, получается, лет? – удивленно спросил инквизитор, разминая пульсирующую кисть руки.

В то, что чудаковатая старушка живет так долго, он не верил: старческому мозгу свойственно путать даты, имена, места, смешивать события и их участников в общий винегрет и твердо верить, что всё происходило именно так, как им подсказывают обрывки памяти.

– А это уже не твоего ума дело, – вдруг посерьезнела Яга и переменила тему: – Значит, послушай меня, горе-хедхантер. Я расскажу тебе один из своих снов, который видела очень давно. Но тогда, когда это случилось, он был реальностью. К сожалению, я уж и не упомню, сколько реальностей сменила с тех пор, превратив их в собственные сны. Знаю только, что реальностей этих много. И где-то среди них есть и моя. Но сейчас важно не это. Важно, что поверив мне, ты увидишь обеих. Ан, Ди…

Николас Блайндрайдер слушал и почему-то верил.

* * *

– Можете ничего не объяснять, – выставив вперед ладонь в останавливающем жесте, сказала старушка, когда изба, выпустив прячущихся беглянок, согнула свои куриные лапы и приняла исходное положение. – Без того всё ясно.

– Он не вернется?

– Конечно, вернется.

– Тогда нам нужно бежать.

– Никуда вам бежать не нужно. Посидите, баньку вам истоплю. Или вам высокая температура во вред? Ну, тогда в холодной воде себя в порядок приведете. А я одежку вашу почищу-подлатаю. Девочки должны выглядеть как девочки, а не как черт те кто, с луны упавший. А там, глядишь, и вернется ваш Блайндрейдер.

– Нам нельзя его дожидаться, он охотник.

– Инквизитор, – поправила Яга. – Но не суть. И что, у него до сих пор не было возможности вас убить?

– Может, за живых цена выше, – пожала плечами Ди.

– Тоже верно, – согласилась старушка. – Однако стоит подождать.

– Если бы ты знала, почему на нас объявлена охота…

– Не буду утверждать, – перебила Баба Яга, – что мне безразлична ваша версия событий, лишь по той простой причине, что мой угол наблюдения находится за рамками проживаемой вами ситуации. Именно это и позволяет мне так уверенно настаивать на том, что стоит дождаться возвращения Блайндрейдера.

– Но зачем?

– Он поможет.

– Поможет?

– Вернуться домой, – кивнула старушка.

– Но, наш дом далеко отсюда. Ты даже не можешь представить, насколько далеко.

Яга пожевала губу:

– Я много чего представить могу, – заверила старушка. – Когда-то моя жизнь была наполнена книгами. Многие рассказывали о странных вещах, в которые было сложно поверить. Но потом у меня была возможность убедиться, что ни одна художественная книга не врет. Потому что, если кто-то написал невероятное, значит, смог заглянуть в тот мир, где это невероятное происходит. Поэтому, поверьте, я могу представить не только то, как далеко ваш дом. Не помню, я вам уже говорила, что тоже неместная?

Девочки синхронно кивнули.

– А как прошлой осенью звезда в море упала, рассказывала?

Девочки синхронно помотали головами.

* * *

Давай без вот этих вот пафосных вступлений, – попытался взять быка за рога инквизитор. – У меня есть вопрос, решению которого ты можешь поспособствовать. Меня интересует цена вопроса.

– Неужели ты думаешь, что всё вокруг денег вертится? – Садко посмотрел на Блайндрейдера и отложил гусли в сторону. – Я тебе так скажу, ежели ты черное задумал, то сколько б не сулил золота, не будет тебе помощи. Но ежели дело доброе, то золота мне от тебя и подавно не нужно.

Инквизитор растерянно молчал и поэтому Садко предложил:

– Рассказывай, чего тебе надобно и почему решил, что я тебе помочь смогу?

– Даже и не знаю, с чего начать.

– С главного, – посоветовал Садко. – Все говорят, что нужно начинать с начала. Но где оно, это начало? И сколько это займет времени, всё пересказать? А главное самое, оно обычно много времени не занимает. Так что, с него и начни. А на главное уж и подробности нарастут.

– Главное, наверное, то, – принялся рассказывать инквизитор, – что имеющиеся у меня знания не прошли тест на целостность.

***

– Тем, кто ничего не скрывает, гораздо проще найти снисхождение инквизиции, будь они хоть трижды злодеями, чем невиновным в ереси, но стремящиеся утаить что-либо, – совсем недавно говорил главный инквизитор Захолмья Холейхард Высочайший.

Говорил не Николасу, а обнаженной девушке, привязанной к огромному, со взрослого человека высотой, колесу, ось от которого уходила в стену. Девушка висела вниз головой. В свете факелов лицо её было землисто-серым от прилившей к нему крови.

Высочайший взялся за край колеса и легонько его толкнул. Отлично смазанное и идеально сидящее на ушедшей в стену оси колесо плавно перевернулось, подняв голову еретички вверх. Николас увидел, что лицо допрашиваемой землистое не от прилившей к голове крови, а еще и потому, что представляет собой одни сплошной синяк.

– Солгав один раз, рано или поздно придется врать ещё и ещё, укрепляя фундамент предыдущей лжи, который, как бы ты не старалась, будет постоянно давать трещины в самых неожиданных местах, – продолжал объяснять Холейхард. – Но есть более важный аспект, поразмышляв над которым ты придешь к выводу, что ложь только мешает. Когда ты лжёшь, тебе нужно помнить, как всё обстояло на самом деле и как выглядела версия событий в твоей лжи.

– Крхрг-хргре, – прохрипела девушка, выплёвывая пузырящуюся кровь изо рта, и попыталась поднять голову. Но не смогла. Это сделал за неё сам Высочайший, схватив за волосы и посмотрев узнице в глаза.

– Ты рассказывала разное трижды, – флегматично сообщил Холейхард. – Дважды разное рассказывала твоя подельница. Как ты понимаешь, столько правд не бывает.

От безразличия, которым был пропитан голос самого главного инквизитора Захолмья, по спине Николаса Бландрейдера будто бы пробежал холодный сквозняк, заставивший парня передернуть плечами.

Высочайший кивнул головой и Николас открыл плоский деревянный ящик, украшенный витиеватыми узорами, который всё это время держал в руках. Главный инквизитор Захолмья, не глядя, взял из ящика тонкий причудливо изогнутый нож.

– Я хочу знать, – начиная раскручивать колесо, проговорил Холейхард. – Что. Позволяет. Вам. Так быстро. Восстанавливать. Здоровье.

После каждого слова он толкал колесо, ускоряя его вращение. И к концу фразы оно вертелось очень быстро. А высочайший инквизитор, выставив нож перед собой, наблюдал, как его лезвие оставляет вспухающие красным полосы на теле узницы. Живот-бедра, живот-бедра. Затем, рука ушла чуть в сторону и расположение полос изменилось. Грудь-колени, грудь-колени, грудь…

***

– Надо же! Сбежали? Но как?

– Они действительно выздоравливали очень быстро. Просто я не ожидал, что настолько. Когда Высочайший ушел, я отстегнул старшую от колеса правды и положил на пол. А сам стал готовить для неё кресло страдания. И вот пока я возился, она смогла восстановиться настолько, чтобы встать и взять со стола молоток, – Николас потер ладонью затылок. – Итог: ни одного трупа в рядах инквизиции, но две беглянки. Хотя, надо отдать должное, она знала, куда бить и делала это не для того, чтобы причинить боль.

Инквизитор прервался, отпивая из большой глиняной кружки. Садко не торопил. Дождался, когда Блайндрейдер утрет губы и кивнул, мол, продолжай, я весь во внимании.

– Когда встал вопрос о том, кто вернет их, выбор пал на меня. Я должен был исправить собственную оплошность. На тот момент мне не давало покоя, почему эти… существа… если они действительно порождения тьмы… после всего, что с ними делали, не стали убивать повинных в их мучениях. Ведь могли, – инквизитор еще раз провел ладонью по затылку, – но били не для того, чтобы убить. А совсем скоро Холейхард Высочайший бросил второй камешек на весы моих сомнений.

***

– Я даю тебе шанс исправить собственную оплошность. Настигни и верни их, – инструктировал Холейхард. – Эти существа – ключ к бессмертию. Помни, что это не дети. Дети не могут выносить такие пытки. Тем более так долго. К тому же, будь они детьми, не смогли бы так мастерски лишить сознания каждого из тех, кто попался на пути. А еще, раны у людей не могут затягиваться так быстро. Помни об этом, и доставить их обратно живыми тебе не составит труда.

– Слушаюсь, Высочайший, – согнулся в очередном поклоне Николас.

– Молодец, – похвалил Холейхард. – Отправляйся в путь.

Николас снова кивнул. После долгой паузы, когда он уверился в том, что Высочайший сказал всё, что хотел, инквизитор подал голос:

– Будет ли уместным спросить… – и только после кивка Высочайшего инквизитора продолжил: – не повлечет ли за собой негативных последствий знание, которое мы вырвем у деву… существ?

Холейхард удивленно вскинул бровь, и Николас Блайндрейдер поторопился объяснить:

– Если знания, которыми они обладают, – порождение ереси, будет ли уместным их использование инквизицией?

– Нож, сам по себе ни плох, ни хорош. Всё зависит от того, какие цели преследует держащий его в руках, – наставительно сказал Высочайший. – Но иногда важно даже не это. Иногда, если ножом не завладеешь ты, нож достается кому-то другому. И нет гарантии, что этот другой не взращивает в своих темных помыслах дурных намерений. Именно поэтому первое, чему вас учат – доставать оружие раньше противника. Именно поэтому вас учат бить, не задумываясь, беззащитен противник или сможет дать отпор. Это называется превентивные меры.

– Я понял вас, Высочайший, – Николас замер в очередном поклоне и, не поднимая головы, спросил: – Прикажете идти и выполнять?

– Прикажу, – согласился Высочайший. – Иди. Я жду сутки. Потом вышлю по твоему следу отряд. Они помогут тебе доставить, надеюсь, уже пойманных тобой к тому времени еретичек.

Блайндрейдер уже в который раз поклонился и покинул кабинет, а Высочайший, заложив руки за спину, встал у окна.

***

– Так чем смутил Высочайший-то?

– До этого разговора его отношение ко всем знаниям колдунов и ведьм было однозначным: дьявольское неугодно в мире, который создан богом. Он никогда не стал бы заговаривать больной зуб или читать заклинания, отгоняющие дурные сны.

– А как вопрос о вечной жизни на горизонте замаячил, так переобулся, – кивнул Садко, давая понять, что ход мысли Николаса ему понятен.

– К тому же, девчонки эти… Лично я причинил им столько страданий, а они просто лишили сознания, не стали убивать.

– А зло всегда отвечает еще большим злом, правильно?

– Да, – кивнул инквизитор. – А потом еще и Яга предложила проверить. Сказала, что я ничего не теряю, если поверю её словам и приму предложение. Но отказавшись – теряю беглянок и остаюсь один на один с собственными сомнениями. Поэтому я и спрашиваю, есть ли у тебя возможность помочь и если да, сколько стоит твоя помощь.

– Чудак-человек, – хмыкнул в усы Садко. – Предлагая деньги тому, у кого просишь помощи, ты не просишь помощи, а покупаешь услугу. А я к сфере услуг отношения не имею, хоть и в кабаке на гусельках брынькаю. Это, брат, хобби. К тому же, деньги подразумевают обязательства. А какие обязательства могут быть, когда в деле фигурирует сам Хозяин Морей, которые он создавал по образу и подобию своему – непредсказуемыми и наделенными неуправляемой силой?

– Хорошо, сколько будет стоить то, что ты попытаешься?

– О, боги, – воздел глаза к потолку гусляр, – ты глупый или бестолковый?

Не дожидаясь ответа, Садко допил вино, встал, аккуратно засунул гусли в сумку, повторяющую форму музыкального инструмента, видимо, шитую на заказ. Потянулся, распрямляя затекшую от долгого сидения над гуслями спину, и сказал:

– Пойдем пытаться, – и, упреждая очередной вопрос о деньгах, добавил: – Поверь, коли все получится, я точно в накладе не останусь.

Спустя полчаса после того, как покинули корчму, они вышли на песчаный морской берег. Еще через пару минут Садко, усевшись на песок, подстроил инструмент и принялся, наигрывая простенький мотивчик, петь на мотив частушек. Байки из его рта вылетали смешные, но похабные. Уже к концу третьей истории, повествовавшей о любопытной барышне, возжелавшей разузнать, каков у попа причиндал, море начало темнеть, а волны непредсказуемо набрасываться на берег. Когда девица и попадья сторговались в цене и последняя согласилась уступить на одну ночь свое место в супружеской постели за живую утку, гусляр сделал эффектный проигрыш. А затем продолжил петь.

На моменте, когда толстый поп, сбросив одежду, вошел в темную спальню и привычно, с разбегу, плюхнулся в супружеское ложе, море стало странно подергиваться, будто вода в бадье, по которой стучат кулаками с разных сторон. Садко перешел на перебор и пропел печальным голосом, не нарушая частушечного размера:

То ли попадья забыла, то ли жаба задушила,

Только о привычке мужа, бабу не предупредила

Деву юную истома на постели охватила,

Только тушею поповской насмерть барышню убило.

Ходит поп чернее тучи, непрерывно очи пучит,

То ль молитву он бормочет, то ли совесть его мучит,

То ль к грехам своим прибавил и убийство он до кучи,

То ли ждет, когда еще раз выдастся подобный случай.

Издав финальный аккорд, Садко утих, а вода у берега сначала поднялась высоченным столбом, а затем приняла форму гигантской человеческой фигуры.

– Ох и любы мне твои песни развеселые! – слегка булькающим, громовым голосом похвалила музыканта фигура Морского Царя.

Садко, не выпуская гуслей из рук, вскочил на ноги и отвесил поклон в сторону моря. Николас поспешил сделать тоже самое.

– Долгих лет тебе, Царь Морской! – прокричал Садко водяному гиганту. – Очень рад, что удружил тебе.

– Да брось! – махнула рукой водяная громадина, обдав стоящих на берегу солеными брызгами. – Уж выучил тебя как облупленного. Чего на этот раз?

– Железный дом.

– Не понял.

– Да чего я как сорока, услышавшая от другой сороки, трещать буду, – Садко отступил в сторону и приглашающим жестом предложил Николасу рассказывать.– Ему нужно, он пусть и объясняет.

– Опять для кого-то хлопочешь, – досадливо пробулькал водяной гигант.

– Абы людям польза была! – шутливо отмахнулся гусляр.

Водяная фигура наклонилась над стоящими у береговой кромки людьми, пристально разглядывая их, а затем сообщила:

– Мне-то разницы нет. Раз уж был уговор, то коли в моих силах – сделаю. Но ты же помнишь, что это желание последнее?

– Как не помнить, Царь Морской, – подтвердил Садко. – Конечно, помню.

– Последний шанс упускаешь, сокровищ для себя попросить, аль из дочерей моих в жены кого выбрать.

– Упускаю, – кивнул гусляр. – Но для себя у меня всё есть.

И похлопал ладонью по гуслям, издавшим глухой звук.

– Ну, коль в светлом разуме находишься, – развела руками гигантская фигура, состоящая из воды и возвышающаяся над морской гладью, и повернулась к Николасу Блайндрейдеру: – Рассказывай, незнакомец.

* * *

– Спасибо, что помогаешь, – поблагодарил Блайндрейдер, когда фигура из воды вновь стала одним целым с морской гладью. – Век тебя добрым словом вспоминать буду.

– Да чего ж спасибо. Я и без спасибо не в накладе. Из этой истории такая былина получится, – сказал гусляр, мечтательно качая головой, – что год по кабакам сытый, мытый и женским вниманием не обделенный буду.

Николас изумленно уставился на Садко, а тот наставительно сообщил:

– У каждого своё богатство. Моё, – погладил лежащие в чехле гусли, – вот оно. Ну и история о прозревшем инквизиторе.

– Но ведь, – озадаченный Николас с трудом подбирал слова, – это же, как-то сложно и нелогично, а деньги, они везде – деньги.

– Деньги логичны? Ты их один раз отдал за ночлег и тьфу, – Садко плюнул на землю, – нету их у тебя. А былина, она тем хороша, что одну и ту же можно много раз на щи да тюфяк выменять, но всё равно они с тобой останутся.

Николас Блайндрейдер не нашелся, что на это ответить. Ему еще предстояло полностью пересмотреть прививаемую с детства систему ценностей, в которой деньги являлись синонимом власти. Систему, нанизанную на слепую веру в то, что тебе говорят, не берущую за основу собственный опыт, разум и умение принимать непривычное, каким бы невероятным оно не казалось.

– Слушай, – оторвал его от размышлений улыбающийся во весь рот Садко. – Так, а что тебе Яга рассказывала-то? Интересно же. Вдруг мне за сегодня не одна, а две истории для баллады перепадет?

* * *

Кругляш космического катера опускался к поверхности очень плавно и казался легким словно пушинка ровно до того момента, как коснулся крон деревьев. Необкатанная в полевых условиях электроника, очевидно, посчитала их верхушки поверхностью планеты и отключила горизонтальную балансировку, убавив мощность антигравитационного двигателя до минимума, необходимого для соприкосновения машины с твердой поверхностью.

И корабль, круша своим корпусом хрупкие стволы, грохнулся оземь, совсем немного не дотянув до идеально-круглой поляны.

Когда активировались аварийные системы, возобновив подачу энергии, входной шлюз с тихим шелестом отворился и окрестности огласила отборная, филигранно выстроенная ругань, в которой при помощи обсценной лексики тесно переплетались гроб, царь, бог, черт и почему-то ландыши. А затем, из этого самого шлюза выпал здоровенный контейнер, вслед за которым спрыгнула женская фигура, озвучив свой неудачный прыжок еще одной серией ругательств.

– За. Е. Битлз, – сказала девушка, оглядывая перекошенную скорлупу катера. Затем задрала голову в небо и прокричала, обращаясь то ли к его конструкторам, то ли к тем, у кого этот катер приобрела: – Чтоб у вас так стояло, как это корыто приземляется!

Она огляделась. Корабль свернул два десятка деревьев на краю поляны, которая изначально должна была стать местом посадки.

– Ну, почти идеально, – утешила она сама себя и сдвинула с верхней стенки контейнера прямоугольник матового огнеупорного пластика, обнажая дисплей и клавиатуру. – Значится, пароль.

Ввела комбинацию символов и отступила на шаг. Боковая стенка контейнера, разделившись на две части, отъехала в сторону, открыв несколько ячеек с оборудованием. Выбрала то, что посчитала необходимым, закрепила на предплечье навигатор, навесила на рукав блестящую полусферу размером с пятак и, похлопав ладонью по стальному боку корабля, скомандовала:

– Герметизация.

Затем стала пересекать поляну, пытаясь подсчитать, какой это по счету сон. Когда она почти достигла края поляны, сзади послышался стук копыт.