Я впервые увидела его в детстве и сразу полюбила.
Даже не помню, какой это был фильм, может быть, «Брак по-итальянски», а, может, и какой-то другой. Но это и неважно. Мне в ту пору нравились совсем другого склада актеры. Романтичные герои, вроде молодого Стриженова или молодого Тихонова (формата «Мичмана Панина» или «Максимки»), ну, «на худой конец» Ален Делон в роли Рокко.
А этот был какой-то не такой, и мне даже трудно сказать, чем он мне тогда запал в душу.
Он сам про себя говорил: «Я мягкотелый; практически, размазня, и внешность у меня такая же — ни то ни сё!».
А это в нежном возрасте был совершенно «не мой жанр», но вот, что-то в нем было такое, что меня заворожило.
Я за свою жизнь видела с его участием миллион фильмов, и рассказывать кому-то, что он — актер гигантского масштаба — думаю, просто глупо.
Когда я сегодня думаю о нем и его ролях, мне почему-то всё время в голову приходит слово: «Невинность».
Каких бы плутов и распутников он ни играл, как бы сам ни был плутоват и небезгрешен, но вот это качество — глубинная внутренняя, почти детская «невинность» — было присуще ему от природы.
И ничего поделать с этой его «невинностью» было невозможно.
Великих актеров было много, а такой был только он.
Именно этим он был совершенно уникален и неповторим, был единственный.
Даже объяснить этого не могу, просто так чувствую.
Меня с ним познакомил любимый мой дружок (не смею сказать — друг, это было бы наглостью, но давний и добрый приятель) оператор Паша Лебешев. Просто говорит: «Ирка (вот, кстати, меня все всегда, даже муж, по фамилии называли, она мне была практически вместо имени, а Паша — только по имени!), пошли в Дом кино обедать, я тебя с Марчеллой познакомлю!».
Ну, кто ж откажется, и пошли.
Паша-то ни по-каковски не умел, ему всегда был нужен переводчик, а тут я подвернулась (не строю на свой счет иллюзий, заметьте!).
Я по-английски тогда через пень-колоду, но бойко и нахально.
1987 год, Московский фестиваль, от звезд в глазах темно. Просто все без исключения — звезды. Что наши, что не наши. И никто на эту тему особо не парится. Ни охранников нет при звездах, ни гэбистов, красота.
И вот, значит, сидим мы с Лебешевым за его персональным столиком (он тогда был куратором ресторана Дома Кино от СК, и в ту пору кормили там офигительно: Паша контролировал строго). И мечут нам на стол всякой вкусноты не на троих — а на полк. Мы выпили, закусили, и тут вошел ОН.
И прям сразу к нам.
Хлопнулся на стул, плотоядно посмотрел на стол, на водку, на закуску, потом, удивленно — на меня.
Паша ему: «Марчелло, знакомься, это подружка моя, Ирка Павлова, ленинградская критикесса, хорошая девка, но по профессии — редкая сволочь!».
Я старательно перевожу. Марчелло оживляется: «О! Я тоже по профессии — редкая сволочь, хотя парень, в общем, неплохой!».
Я перевожу.
Они смеются, выпивают, и тут же начинают болтать, травить байки — очень смешные. Я ржу и — как могу — перевожу. Видимо, смысл передаю правильно, потому что они тоже ржут, оба. А так же выпивают и закусывают.
Я, натурально, не успеваю ни выпить, ни закусить. Но их это не смущает: им с каждой минутой делается всё веселее.
Паша произносит шикарный тост про Марчелло, и милостиво разрешает мне сперва выпить, а потом перевести (голодная, я чувствую, что начинаю быстро напиваться).
К счастью, появляются еще ленинградцы: Герман, Соломон Шустер в бабочке, Володя Кунин, да еще — сам по себе — Коля Ерёменко, переводческую миссию на себя сразу берет Соломон, и после этого я уже почти ничего не помню… Ну, так получилось. Мы потом всей толпой еще куда-то ездили догуливать (наверное, в гостиницу «Россия», потому что я проснулась именно там, в своем номере).
Но помнила, что договорились снова встретиться. И Паша нас повезет за город, на уху.
…Подоконник на лестнице в Доме кино, я сижу, болтая ногами, рядом с Марчелло Мастроянни, с которым нас дня три тому назад познакомили, оба уже несколько на кочерге, он рассказывает какие-то байки, заставляющие меня валяться от хохота. Ждем Пашу Лебешева.
…Мимо пробегают люди, подсаживаются к нам на подоконник. Я ревниво берегу Марчелло «для себя» и потому быстро и жестко отшиваю желающих примкнуть к компании.
По лестнице бежит какой-то лохматый-бородатый, до бровей заросший хиппи в годах, тормозит, заговаривает с Марчелло по-английски, густо пересыпая речь итальянскими словечками. Я сразу перестаю понимать, о чем разговор, потому что они, во-первых, тарахтят быстро-быстро, а, во-вторых, я по-итальянски не знаю. Я начинаю злиться, ну и, как уже говорилось, слегка на кочерге. Поэтому потерпев это безобразие минуты три, делаю морду утюгом, и спрашиваю хиппаря: «Парень, ты куда-то шёл? Ну и иди дальше, а то опоздаешь!».
«Парень» про себя решил что-то не то, подмигнул Марчелло, и поскакал по лестнице дальше.
Марчелло говорит:
— А что, ты итальянскую еду не любишь?
— ???
— Ну, Роберт говорил, что в «России» открылся итальянский ресторанчик, где неплохо готовят, предлагал нам пойти с ним.
— Ой, я не поняла. Извини. А Роберт — это кто?
— Как кто? А еще критик! Это председатель вашего жюри, Роберт де Ниро.
Я в шоке. Марчелло хохочет.
…А потом, уже вечером, пока Паша и вся компания хлопотали вокруг ухи, Марчелло сидел на траве, на берегу, босиком, подвернув брюки, смотрел на воду, курил и жевал травинку. Ему в этот момент не надо было «давать артиста», никого не надо было «развлекать», на него не смотрели особо, и он был грустный и задумчивый.
Пока не позвали за стол, к ухе и запотевшей водке…
