1. В вагончик просунулась барашковая голова с обмелевшими чертами лица:
— Гроб готов!
Вадим Николаевич, розовый от зернового кофея со сливочной помадкой, рассмеялся бархатным баритоном и выпроводил пятёрку студиозусов, мнущих капающие бумажные стаканчики с остатками автоматной бурды. Пресыщенно, оставшись один, зевнул: "Девки страшные.. Что за актрисульки пошли, какая-то столярная мастерская!..". И тут же отвлёкся на приятное: на себя в зеркало, готовясь к гриму. Отвлёкся удачно, потому что в этот момент окошко элитного вагончика проломил громадный бутафорский крест, другим концом выйдя в дверь. Его несли для эпизодов, когда позади героев как бы "торчит" заброшенное кладбище. Вадим Николаевич побледнел, затопал ногами, проклял сериал в самых вольнодумных выражениях, но, выглядывая в пролом, лишь пожурил реквизиторов, назвав их "инквизиторами". (Чувачок с точно смытым лицом осклабился, а второй аж раскрыл рот, глядя то на крест, то на напарника с пытливым интересом.) Вадим Николаевич расслабился от своего остроумия, задорной уткой, не подозревающей о том, что яблоки в начинку уже нарезаны, пролез под крестом и покорно, однако не сутулясь, пошёл в общую гримёрку.
2. В сериале были заняты только звёзды. Каст компенсировал тот факт, что тридцатилетние с лихом дяди играли своих персонажей и в подростковом состоянии. Гладкий Вадим Николаевич в кепке с козырьком, на котором можно было припарковать "Оку", ещё тянул на себя-молодчика. А вот остальные, одетые совсем дуто и пространно, походили на партию неудачно клонированной школоты. На фоне как бы кладбища четверо друзей-старшеклассников смахивали на закладчиков наркоты из неблагополучных семей, к тому же потерявшихся во времени, и смотрелись чересчур тяжеловато.. Постановщик решил подвинуть кресты ближе, чтобы обыграть средние планы в кадре, и Вадим Николаевич предусмотрительно отошёл под естественной лохматости куст, вроде прогуливаясь со сценарием. Последнее, что он увидел из-под своего парковочного козырька, было спрессованным до точки лицом под кучерявым руном, завитым, как на зло для прямоволосых, вечными генетическими щипцами. Вадима Николаевича со спины накрыло громадной домовиной. Гробом, выдолбленным в дубовом стволе...
3. Вывернуть лицо, чтобы проплеваться и дышать, стало тяжким усилием. Габариты Вадима Николаевича не являлись особым препятствием, а вот стёбный козырь вошёл в землю штырём, расколов промёрзшие без снега почвенные трещинки со стеклянным звоном. Фиктивная, однако эффективная кепка сберегла холёный нос артиста, но и двигать придавленной головой не давала. Из положения "вися на честном слове" выхода пока не было, и Вадим Николаевич замер, представив себя в стоп-кадре. Прозревая землю вглубь, он пытался вынуть из суглинка не колом вставший козырёк — а размытый портрет под шевелюрой. Собирал фоторобот-мозаику: эти глаза к тому носу с уверенно длинным ртом... Не серые к прямому, а карие к картошке. Вот оно как!! От смака, что он остался молодчинкой в патовой ситуации, Вадим Николаевич перебрал воздуха, чего-то вдохнул с близкой земли и, сотрясая покрывшую его деревянную колоду, гулко кашлянул. Терпила-козырёк наконец обломился.
4. За последний год мы виделись очень часто. Гуляли поздно с собачками.. Здоровались, впечатленькались за погоду, курили, пока питомцы, отлично ладившие, игрались. Ночами большой артист бывал нормальным мужиком, даже казался хорошим человеком.. Таким я его и знал, и помнил. Забавно, что он меня не узнал, с моим-то вечным "бараном" на голове. Я ж ведь реально Иван-баран: по присказке всё вышло. Но Вадик не только не совместил меня с дворовым дружком (хотя мы оба снова жили там же, в родительских квартирах), но и не понял, что я с ним сейчас работаю! Потащился когда-то в институт тоже вслед за ним, только не на актёрском учился.. А сейчас я сижу и тяну свой Camel, как горбатый унылый верблюд с лейбла пачки. Угнулся, сжался и давлю на центр домовины. Он, Вадик, также сидел на моём гробике, дожидался пацанов. Они пришли, перевернули с натугой гроб, а я успел лицо платком носовым прикрыть да руки скрестить.
Вот это они орали и брызнули, как сопли, кто куда! Я же лежу, выжидаю, отдышался зато и отсмеялся тихонько. Слышу, крадутся, шепчут чего-то. И вдруг гроб назад переворачивают — и валят камни сверху.. Я жутко, надсадно, до сорванной глотки завыл, но скинуть с грузом выкраденный нами из гаражей с ритуалкой гроб не смог. На моё движение, на разогретую в тесном коробе атмосферу среагировали ужасные вонючие насекомые. Клопы. Да откуда их столько?!
5. Вадим Николаевич, пуще травмируя разбитое лицо, перебирал рифмы заземлёнными губами.. Что там было, в детской страшилке? Сгинь — ага. Ещё гроб и навроде клоп. Почему "клоп", они ж не насекомых травили?.. Так-то в слог, но идея обряда заключалась в переживании смерти. Из какой-то байки или истории, старшие ребята тогда массу таких знали. Надо лечь в настоящий гроб и с собой взять кого-то живого. Когда крышку закроют, ты жертву убиваешь, её жизнь забираешь и после два века живёшь.. Потому всё ж таки клоп, верно он помнит. Да и чувствует что-то такое, щекотное, снующее и рвотно пахнущее.. Вадим Николаевич взревел, заедая свой язык забитым землёй ртом. И тут совершился резкий переворот: потрёпанный посиневший сибарит узрел ясно небушко над лохматым кустом и кучку словно громом поражённых юнцов-статистов из школьной массовки. Таинственного реквизитора с открывшимся лицом собачника из двора нигде не было. Однако Вадим Николаевич вдруг чётко позвал какого-то Ивана-барана — и отключился.
6. Я знаю, зачем согласился на тот обряд. Вадика, трубадура и заводилу, хотел перехлестнуть хоть в чём-то. За долгие годы узнал об исконном запретном ритуале почти всё, наверное. Подготовился с этой колодой-домовиной (сам делал), развёл в ней насекомых. Взял помощниками на площадку двух других ребят из нашей компании. (Вадика отмазали, батя его всё отдал, даже редкую собаку. Взятка борзыми щенками.. Ну и дачу, с машиной впридачу.) А пацаны отбывали срок за меня с остервенелыми беспредельщиками из этнических банд, в такой колонии, что гроб с клопами раем покажется. Но вот вам правда: хочешь отомстить — вырой две могилы... Мужики, дружки наши детские, остались зэками по духу и слились, сперев всё, что унесли, даже накладную грудь артистки, стоившей почти лям.. А я устал сидеть-курить на этой чёртовой колоде. Не убью же я его на самом деле, не закопаю. Так и сбежал. Пусть связи свои подгоняет, я уже ни чёрта, ни Бога не боюсь..
7. Я просто хотел, чтобы он через боль и страх постиг, что я пережил тогда. То ещё откровение.. Они же бросили меня на закрытом кладбище, с клопами, в гробу, завалив камнями! А если бы мужики, запретно приехавшие копать тут могилу на подзахорон, и не глянули бы на странный курган?!
И как он, отравный трескучий артист, не удосужившийся запомнить человека, с которым общался регулярно, выдавал всё за мистическую шутку, приплетая "мертвяков". И напирая, как адвокаты учили, что гроб был лёгкий, так — чехня.. И что он вообще сбежал первым, потому что духов с кладбища увидел, а на такое он не подписывался.
Я после услышал, как он травит гопарям в школьной курилке:
— Тогда мы хором вскричали: "Сгинь, клоп, в дубовый гроб!", — только вот закрыть "гроб" было некому.
Чистый клопин ты, Вадим Николаевич, ей-богу. Ничего с тобой рядом, ведьмак, не выживает! Бабы сбегают, детей нет, клопы даже дохнут. Все ведь так и померли в колоде этой, лапками кверху. От парфюма его парижского не продохнули, видать, бедняги.
