Ответ на пост «Как Штирлиц понял, что такое фашизм»

Вы только учитывайте, что автор Штирлица Семёнов о сталинизме был мнения ничуть не лучшего, чем о фашизме/нацизме. Пруф, что он писал в 1989 году, когда стало "можно", и как решил закончить историю Штирлица (что малоизвестно): https://ru.wikipedia.org/wiki/Отчаяние_(роман_Семёнова)

А именно:
"Между окончанием предыдущей книги «Экспансия-III» и началом этой книги прошло совсем немного времени. Из Южной Америки Максим Максимович Исаев («Штирлиц») доставлен в Москву. Ещё на пароходе, думая, что он у своих (так оно и есть), Штирлиц начинает впервые за много лет говорить по русски. Но его вначале неожиданно допрашивают по-английски, и только после объясняют: это была проверка. Штирлиц снова радуется, пишет откровенные объяснения о своей прошлой жизни и работе, ждет встречи с семьей. После чего его неожиданно везут не домой, а во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Его решают использовать в закулисной игре с арестованным шведским дипломатом Раулем Валленбергом. Проблема в том, что арестовав Валленберга, который из нейтральной страны, еврей, да ещё и дипломат, СССР попал в щекотливую ситуацию. Чтоб выйти из неё, нужно чтоб Валленберг дал показания против себя и заодно против некоторых сионистских организаций. Валленбергом занимаются руководители МГБ СССР, в частности Деканозов, Кобулов и Влодзимирский. В обмен на согласие участвовать в провокации против Валленберга Исаеву обещают личную свободу, а также свободу его любимой женщине Александре Гаврилиной и их сыну Александру. И Гаврилина, и Исаев-младший были в разное время арестованы МГБ, а Исаев-младший доведён пытками до сумасшествия. Штирлица «подсаживают» в камеру к Валленбергу, но он решает предупредить шведа и срывает игру. Как опытный разведчик, Штирлиц по многим признакам догадывается, что его обманывают, и даже делает вывод, что МГБ работает намного хуже, чем секретные службы третьего рейха.

Одновременно с этими событиями в СССР разворачиваются так называемые «ленинградское дело» и «борьба с космополитами». Результатом этих санкционированных Сталиным действий становятся уничтожение бывшего и нынешнего высшего партийного и государственного руководства Ленинграда (Кузнецов, Вознесенский), на которых возлагались основные надежды позитивных перемен в партии. Также, несмотря на неудачу с Валленбергом, разворачивается кампания антисемитизма, сопровождающаяся арестами и расстрелами известных врачей, учёных и представителей творческой интеллигенции еврейского происхождения (Михоэлс, Шимелиович, Фефер и др.).

Штирлиц объясняет, что «подстраховался» (депонировал в банке на Западе компромат на советское руководство, который собирал за годы работы) и в комбинации с Валленбергом работать не будет. Тогда же из США Штирлицу приходит письмо — предсмертная записка от Спарка; в ней говорится, что жена и дети Спарка тоже погибли, а Пол (Роумэн) пропал. Но это письмо подтверждает следователям, что контакты в США у Штирлица были. Тогда его заменяют на провокатора. Также Валленбергу устраивают провокационную встречу со Штирлицем («Сейчас наконец вы встретитесь с тем, кто все эти годы курировал ваше дело»), чтобы он не вел себя больше так, как советовал ему Штирлиц. Валленберг при виде одетого по форме Штирлица впадает в ужас, а Штирлиц, поняв обман, устраивает драку со следователями, в которой его избивают до потери сознания.

Ещё спустя три года Берия, организующий заговор против Сталина, пытается использовать Исаева как орудие мести, и рассказывает тому, что лично Сталин подписал смертный приговор Александре Гаврилиной и Исаеву-младшему. Однако замысел не удаётся (Штирлиц отвечает лишь : «История отомстит»). Берия, тем не менее, переводит Максима Максимовича в «хороший лагерь», не дальше двух часов лета от Москвы, чтобы он всегда был под рукой (явно что-то ещё затевая). Книга заканчивается на том, что прежнего Штирлица более нет; «если что и осталось, то лишь одно — отчаяние».

В эпилоге к книге рассказывается о пытках и казни фигурантов «ленинградского дела», а также о «деле врачей», повлиявшем и на арест Абакумова, и на смерть Сталина в марте 1953 года. Перед смертью Сталин говорит Берии о Штирлице: «Пройдет на процессе (врачей) как еврей, вздернем на Лобном рядом с изуверами…», просто потому что фамилия Штирлиц показалась Сталину еврейской…

Упоминается, что после смерти Сталина и ареста Берии Исаева освобождают, полностью реабилитируют и вручают ему заслуженные награды, в частности, Звезду Героя Советского Союза. Максим Максимович начинает работать в Институте истории, пишет докторскую диссертацию на тему «Национал-социализм, неофашизм; модификации тоталитаризма», однако по распоряжению Суслова работа Исаева объявляется «закрытой» (то есть засекречивается), и учёная степень «доктор наук» присваивается Максиму Максимовичу без официальной защиты."


Учитывая историю его отца, это неудивительно:
"29 апреля 1952 года был арестован по обвинению в «пособничестве троцкистскому диверсанту Бухарину». Возможно, началом процесса послужило «заявление о непартийном поведении Ляндреса С. А. и Керженцевой при издании книги американской шпионки Анны Стронг от 15 февраля 1949», написанное заведующим редакцией литературы по международным отношениям и дипломатии Госиноиздата С. К. Бушуевым[9]. Осуждён на 8 лет исправительно-трудовых лагерей по 58 статье («контрреволюционные действия»). В заключении до апреля 1954 года, был освобождён с повреждённым позвоночником и частично парализованный («в 47 лет он превратился в старика, весил 50 кг», «до ареста у Семёна Александровича после старой контузии отнималась правая рука, в тюрьме деда во время допросов так избивали, что руку парализовало полностью и отнялись ноги»)[10]."

Вообще, мне интересно, как сталинисты объясняют то, что практически большинство выдающихся деятелей что политики, что искусства, что науки или сидели какое-то время, или казнены/умерли в лагерях, или, как минимум, кто-то из их близких родственников относится к одной из этих категорий?

Показать полностью
848

Как Штирлиц понял, что такое фашизм

"...Руки Штирлица были схвачены тонкими стальными наручниками, левая нога пристегнута таким же стальным обручем к перекладине тяжелой тахты.

<...>

Вошел Ойген, присел рядом, поинтересовался:

— Хотите повернуться на правый бок?

— Я лежу на нем, — ответил Штирлиц.

— Ах, ну да, — усмехнулся Ойген. — Я всегда путаю, когда гляжу на другого... Повернуть вас на левый бок? Не устали?

— Поверните. А лучше бы посидеть.

— Сидеть нельзя. Врач, который станет работать с вами — если не поступит ответа из Москвы, — просил меня проследить за тем, чтобы вы лежали...

— Ну-ну, — ответил Штирлиц. — В таком случае полежу...

— Хотите закурить?

— Очень.

— Сочувствую, но курить вам тоже запрещено.

— Зачем тогда спрашивали?

— Интересно. Мне интересно знать, что вы сейчас ощущаете.

— Знаете, что такое фашизм, Ойген?

Тот пожал плечами:

— Национальное движение передовых сил итальянского народа...

— В мире люди путаются: фашизм, национал-социализм, кагуляры...

— Путаются оттого, что плохо образованы. Разве можно ставить знак равенства между французскими кагулярами и арийским национал-социализмом?

— Можно, Ойген, можно... Я вам расскажу, как впервые понял значение слова «фашист» здесь, в Германии... Хотите?

Закурив, Ойген ответил:

— Почему ж нет, конечно расскажите...

— Это было в тридцать втором, еще до того, как Гитлер стал канцлером... Я приехал в Шарлоттенбург, улочки узкие, надо было развернуться; возле пивной стояли две машины; вокруг них толпились люди в коричневой форме, они обсуждали речь Геббельса, смеялись, спорили, вполне, казалось бы, нормальные члены СА. Я спросил, нет ли среди них шоферов, чтобы те подали свои машины вперед, чуть освободив мне место. Нет, ответили мне, нет здесь шоферов... Я корячился минут пять, разворачивая свой «опель», пока, наконец, кое-как управился, а коричневые все это время молча наблюдали за мною, а потом спросили, где это я так лихо выучился владеть искусством проползания на машине сквозь полосу препятствий... Когда, припарковавшись, я вышел, двое коричневых из тех, кто смеялся надо мною, поприветствовали друг друга возгласом «Хайль Гитлер!», сели в эти злосчастные автомобили и разъехались в разные стороны... Когда нравится смотреть на страдания — или даже просто неудобства другого человека — это и есть фашизм... Но для вас, хорошо образованного, я уточню: это и есть настоящий национал-социализм..."

Юлиан Семёнов "Приказано выжить" (Прямое продолжение романа "Семнадцать мгновений весны")

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!