Warhammer Fantasy

Автор: https://www.artstation.com/artist/sidwill/albums/47539

Звезда на груди

* * *

- Дерьмо ты, оказывается, – процедила Литлил, глядя на меня сверху вниз как на что-то мерзкое и органическое – дерьмо и падаль. Как тебя, поганца, брат твой не убил – ума не приложу!

Он-то как раз попытался, приложив к тому все усилия, только Литлил об этом ещё не знала.

Я сидел на камне, уютно сгорбившись и обхватив колени руками. Любовался на закатное Море Когтей и вполуха слушал злобное шипение Литлиллиэль, которая испепеляла меня взглядом, бормоча такие слова, что даже наши друзья-гномы из Альтдорфа, между прочим, слывшие самыми лихими гуляками и матюжниками в Империи, немедля покраснели бы, свернули уши трубочкой и сгорели со стыда. Что же, почти вечная жизнь детей Ультуана имеет свои плюсы, - можно выучить ещё и не такое. Уж я-то знал.

Далеко на западе резвятся в волнах хищные киты. Сегодня им не мешают акулы – те остались далеко на севере, за полуостровом Норски, в ледяных водах моря Смерти. Так что сегодня у китов праздник. Сегодня они будут резвиться до самого утра. Счастливая ночь, ночь любви…

- Меня аж передёргивает, как подумаю, что когда-то с тобой спала! – выплюнула Литлил – D’harratobzd grifhtarrael shredd! Хорошо, что Серена не дожила до того, чтобы тебя сейчас видеть!

Серена… Одни звуки этого имени поднимают в душе бурю слепой злобы. Безумно хочется вскочить и схватить эту сучью моралистку за тонкое горло, сжать пальцы, чувствуя, как плоть раздавливается, рвётся и хлещет горячей кровью, видеть, как в прекрасных глазах плещутся запоздалое раскаяние, отчаяние и ужас… А потом добавить в рану чистой энергии Хаоса – о, немного, совсем немного! – и наслаждаться её чудовищно мучительной агонией. Впрочем, можно и в другом порядке…

Но у меня просто нет на это сил. Кажется, у меня не осталось сил уже ни на что в моей страшно долгой и одинокой жизни. Поэтому я и иду туда, куда иду…

- Ты ругаешься прямо как Drukhai, подруга. – хе, а язвить получается всё так же привычно и легко. Наверное, это из меня ничем не вытравить – Кажется, ты чем-то расстроена?

С самым невозмутимым видом я поворачиваю голову к эльфийке. Должно быть, она сейчас взорвётся. По крайней мере, судя по цвету её лица, на нём уже вполне можно жарить яичницу. Хвала богам, она наконец-то заткнулась.

Я снова возвращаюсь к созерцанию моря. Далеко на горизонте взметается кит, выбрасывая своё полуторасоттонное тело из воды, и изящно рушится в морскую зыбь, поднимая тучи брызг, которые заходящее солнце раскрашивает всеми цветами радуги. Как же это всё-таки красиво. Мне почти не больно смотреть на него. После стольких веков – уже почти не больно…

Литлил выходит из оцепенения, и я напрягаюсь – ещё, чего доброго, пнёт или шарахнет заклятием. С неё станется…

Но она уходит, резко развернувшись на каблуках. Почему она ушла?! Испугалась схватиться со мной сейчас, без волшебного оружия и доспехов? Нет, чушь, Литлил, сколько я её знаю, никогда ничего не боялась. Разумно опасалась – это да. Тогда что же?.. Тёмные Боги! Догадка молнией пронзает меня. Как же всё просто. Ей элементарно было противно марать об меня руки! Она побрезговала убивать меня! Разрушительные Силы, вот из-за таких глупостей я и не мог до конца победить ваших слуг! И теперь из-за этого сможем победить мы…

Смех распирает меня, и я больше не пытаюсь сдерживать его. Пожалуй, отныне мне вообще нет нужды сдерживаться. И вслед стремительно скачущей на юг эльфийке летит хриплый судорожный хохот.

Ускакала. Ну что же, пора собираться. Делать тут всё равно больше нечего, – не наблюдать же, в самом деле, за любовными играми морских животных, раз уж со своими собственными не сложилось.

Пусть она скачет. Всё равно теперь уже ничего не изменишь. Старый император мёртв, и верховные иерархи Церкви Сигмара наверняка вынут из подвалов своих роскошных особняков часть нахапанного золота, чтобы новым был избран какой-нибудь легкоуправляемый фанатичный болван. Тот же нынешний курфюрст Рейка, например. Я же сейчас уже не граф Империи, а всего лишь поганый кровосос, несомненно, якшающийся с мерзостнейшими отродьями Хаоса, занимающийся богопротивными ритуалами ради собственного удовольствия и подлежащий по возможности медленной и мучительной смерти в застенках верных иерархам палачей. Чтобы сдох только после того, как в деталях пронаблюдает смерть тех, кто пошли за ним. Так сказать, с чувством, с толком, с расстановкой, – чтобы больше ни один ублюдок, понявший, что высшие церковники паразитируют на слабеющем оплоте человечества, не посмел посягнуть на их кошельки и привилегии.

Бросив последний взгляд на закатное море, пылающее под солнцем всеми цветами радуги, я поднялся с камня, отряхивая штаны. Всё же за эти годы наш с Сереной камень чище не стал. Закинул на плечо мешок с вещами и пошёл к своему коню, который, уже забыв про ускакавшую эльфийку и её милую лошадку, мирно пощипывал редкую траву.

Я невольно оборачиваюсь на юг, ища глазами далёкую фигурку. Разумеется, её уже не видно. На секунду закрадывается мысль, – а, может, всё же вернуться, начать всё сначала? Пальцы шарят на груди, где раньше висел подаренный Сереной медальон с крышкой. Внутри был её портрет, а изнанка крышки была отшлифована гномами до состояния превосходного зеркала…

Нет. Я отдёргиваю руку и отворачиваюсь. Вся Империя сейчас с редким единодушием стоит на ушах, пытаясь отыскать мои следы. Секретные службы, охотники на ведьм, воители рыцарских орденов, тайные культы Хаоса и их отдельные члены, пробравшиеся в высшие круги власти… Ждать, пока всё поутихнет, снова внедряться в общество людей, снова искать сторонников и единомышленников, в рядах которых обязательно окажутся вольные или невольные «слуги» Хаоса – слишком долго. Мои агенты в Кислёве докладывали, что на Севере собираются с силами хаосопоклонники, несмотря на всё возрастающую грызню между рабами разных Богов. Значит, очень скоро оттуда обрушится новая лавина ужаса, новая Буря Хаоса. И у погрязшей в ворохе внутренних проблем Империи просто не будет сил, чтобы победить её. Умирать за компанию с теми, кого я не в силах спасти – не мой стиль. Убираться за южные горы – в Тилию, Эсталию или Бретонию… А смысл? Как будто они смогут победить воинство Тёмных Богов…

Не можешь победить – возглавь его, Хейлеман Краусс!

Он прав. Отныне мне некуда идти в Империи. Гномы – те тоже удавят без разговоров как мерзостного вампира. Ультуанцы, может, и не убили бы сразу – всё же мне есть что предъявить им, чтобы доказать, что множество выдающихся вожаков людей, помогавших им во множестве походов против множества порождений Хаоса, – это всё я любимый. Некоторые наиболее близкие мои друзья, вроде той же Литлил, даже знали мою маленькую тайну. Но какой-либо контакт со мной, кроме ударов мечом или смертоносных заклятий, означал бы, что на всех отношениях Высших Эльфов и Империи Сигмара можно ставить жирный крест. Иерархи подгребли под себя всю власть, под маркой борьбы с ересью Хаоса вырезав всех моих сторонников, до которых смогли дотянуться, и объявив меня чуждым всему человеческому порождением мрака.

Забираясь в седло, я задумался, – в самом деле, а зачем я согласился встретиться с Литлил? Да ещё и здесь? Неужели думал поболтать с ней, как в старые добрые времена? Что она поймёт, скажет – молодец, так и надо?

Нет. Никогда бы Литлил такого не сказала. Только не Литлиллиэль, - одна из немногих истинных дочерей своего народа, давным-давно прозванная эльфами Стрелой Ультуана. Я до сих пор в мельчайших подробностях помню тот день, когда дал ей это имя перед строем ультуанских солдат…

Лёгкое движение поводьями – и Ветер, флегматично всхрапнув, понёс нас на северо-восток, стремительно набирая скорость. Этот мешок с костями только притворяется записным лентяем и пофигистом, он и за дамами приударить не прочь, и при случае череп кому копытом проломить. А уж бег – просто свободный бег по ночной равнине – он любит больше всего в своей… гм, не-жизни. Не-жизни, потому как однажды, ещё дома, в Империи, добегался – попал в лапы здоровенному пауку, неизвестно зачем подавшемуся на юга из стирландских лесов. Когда я нашёл Ветра, паук уже доедал тушку незадачливого бегуна вместе со своими народившимися детками и, заметив меня, решил разнообразить меню. Это он зря, честное слово…

Как говаривал ещё старина Ван Хал, я горький на вкус. Прикосновение к Ветру Огня – и пепел, оставшийся от твари и её потомства, развеяло ветром обычным. А я остался стоять над телом прекрасного коня, подаренного мне хорошим человеком. Не то чтобы остаться без лошади сулило мне какие-то затруднения в тот момент, нет. Мне просто стало его жалко. Никогда я особо не увлекался некромантией, – как правило, ничего, кроме мучений, она жертвам не приносит – а тут словно посетило озарение. Лучшая из моих работ на этом поприще, – нежить, сохранившая тело и разум, и притом почти не распознаваемая.

Ветер летит над степью в сгущающихся сумерках, вместе со мной превращаясь в неясную чёрную тень. Степь уже и так готовится ко сну, но при нашем приближении всё живое торопливо прячется. Разбегаются по норам мыши-полёвки, насекомые уползают поглубже в засохшую траву и в ужасе замирают, почуяв меня совсем близко. Да даже сама трава цепенеет, переставая расти и перегонять по тонким жилам свою густую кровь. В самом деле, чего они все меня боятся? Я ведь не чудовище, как некоторые, я же не люблю убивать, стараюсь не делать этого даже ради пропитания…

Наступающая ночь вокруг меня полна множества цветов и оттенков, шорохов и звуков. Она ослепительно прекрасна. Лучше неё может быть только день. Забавно, но ведь когда-то я и не замечал этого. Помню, как я с тревогой вглядывался в ночь, сжимая в руках холодный меч одного из папиных оруженосцев, и со страхом думал, что однажды тьма за частоколом выплюнет какую-нибудь мерзость, сдержать которую не смогут ни укрепления, ни наши мечи. Что характерно, в конце концов я оказался прав…

Мои размышления прерывает новый звук. Я слышу, как в паре десятков лиг в ложбине у костра переговариваются воины роты кислёвских крылатых гусар. Звякает натачиваемое копьё, потрескивают дрова вперемешку с сухими лошадиными яблоками и травой. Степняки переговариваются. Кто-то посмеивается над неловким молодым воином, только вступившим в роту, кто-то мечтает о доме, о том, как в начале зимы вернётся в свою станицу, где его уже давно оплакали старуха мать и красавица жена, как возьмёт на руки дочь – и пусть только кто-нибудь из вас, дети осла и крысы, вякнет, что дочь хуже сына! – и рассмеётся от радости, что снова вернулся домой.

Я чуть трогаю поводья, и понятливый Ветер забирает в сторону, почти беззвучно пролетая в десятке метров от костра. Всполошившиеся кислевиты вскакивают на ноги, выкрикивая мне вслед пожелания удачи и прощения. Кто-то вырывает стрелу из рук новичка, уже натянувшего лук. Ну вот, теперь долгими зимними вечерами под потемневшим от времени и дыма сводом большого дома захмелевшие воины будут доказывать посмеивающимся станичникам, что они встретили Чёрного Всадника, – да-да, того самого! – проклятого Огненным Дазхом и потому неспособного обрести крылья и попасть в его чертоги среди облаков. Кто-то будет спорить, почему Всадник проклят – и в итоге все сойдутся на том, что проклят он за малодушие, кое дети степей считают самым страшным грехом.

Что же, пожалуй, если в этой истории заменить Дазха на Сигмара, можно сказать, что они и правы…

До чего же я люблю этих ребят. На своём веку я побывал, наверное, во всех известных людям Империи уголках света – и нигде больше я не чувствовал себя как дома. Ультуанцы в большинстве своём высокомерны и презрительны, друкай в довесок злобны и коварны, дварфы – упрямы, жадны и мстительны, люди – эгоистичны, грубы и невежественны, а зеленокожие – примитивны и кровожадны. Сланн в своей мудрости ещё издалека распознали во мне вампира и едва-едва не угробили вместе с ультуанским кораблём, на котором я плыл. Только в гостях у кислёвских степняков я был если не родным, то хотя бы не чужаком.

Разумеется, к нежити в целом и вампирам в частности отношение у всех перечисленных было одинаковым.

Кислевиты… Один из добрейших народов, превыше всего ценящий волю и свой, заведённый предками порядок. В них почти нет грубости, присущей большинству других людей, они не держат рабов и не грабят соседей, хотя и безжалостны к тем, кто приходят в их дом с войной.

Вообще у кислевитов встретить Чёрного Всадника считается хорошей приметой. Как правило, вскоре после этого северяне в очередной раз массово порываются пощупать южные народы на предмет пограбить и во славу своих ужасных богов – и, в очередной раз получив жопоразрывательных дюлей, в итоге драпают восвояси.

Мне жаль вас, ребята, но в этот раз всё будет по-другому. Скоро всё изменится. Я иду на север. Там с меня сорвут древний эльфийский плащ, который я хранил с тех пор, когда ещё был человеком. На меня наденут проклятые латы, которые со временем прирастут к моему телу. Я буду шагать по заснеженным Пустошам Хаоса, выискивая и сокрушая врагов моего господина, буду врываться в охваченные пламенем города, чтобы пройти их из конца в конец, оставляя за собой лишь трупы и жертвы на алтарях моего Бога.

Ублюдок-вождь будет орать на меня, загоняя в самое пекло схватки демонов, желая выслужиться перед повелителем, он ещё и бросит мой отряд на верную смерть. В конце концов, какая Тёмному Богу разница, чьи души поднесут ему его слуги? Главное, чтобы этих душ было побольше.

Я буду носить на груди омерзительный символ – кривую восьмиконечную Звезду. Ну и прочие «дары» моего бога, которые суть проклятье, отдающее мою бессмертную душу во власть демонов…

Воители Хаоса печально прославились не только на полях сражений. Их рати набирались из самых сильных и злобных воинов племён северян – Кулов, Аголов, Тахмаков, Квеллигов, Гхархар. Изредка в их ряды принимали наиболее омерзительных предателей из южных народов, – тех, кто, стремясь любой ценой сохранить свою жалкую жизнь во время набегов, вместе с северными налётчиками поднимал оружие против своих собратьев, да ещё и так умело, что впечатлял даже диких головорезов.

Остальные предатели в конце концов отправлялись в общие колонны рабов, уходящие на север.

Хаоситы прекрасно дрались с теми, кто не имел сил победить их. Когда я впервые отправился на войну вместе с отцом – рядовым рыцарем несуществующего ныне ордена Крови Сигмара, мы преследовали десятитысячную орду, отступающую после набега на земли, занимаемые ныне Остландом. Обрушившись на Империю из жестокой метели, орда встретила пограничную тысячу, выставленную комендантом небольшого городка Туппельберг. В тот день северяне едва не отправились к своим богам, когда фланги орды, накинувшейся на тяжёлых копейщиков, вытянувшихся поперёк придорожной просеки, оказались смяты двумя сотнями контратакующих имперских конных мечников. Прежде чем закованные в тяжёлые латы Избранные из личной свиты Вождя и приманенные ими стаи зверолюдов отразили этот отчаянный натиск, многие варвары бежали в панике.

Потом они отыгрывались на раненых и пленных. Окрылённые успехом шайки хаоситов неплохо порезвились в приграничных землях, отрядами по триста-четыреста человек опустошая укреплённые деревни, оставшиеся почти без мужчин. Попытавшись сходу взять Туппельберг, орда была отброшена, потеряв восемьдесят семь человек убитыми, и озверела. Я никогда не забуду покрытые красным льдом тела в имперской одежде, насаженные на суки деревьев вокруг стен. Когда мы прискакали на помощь осаждённому городу, некоторые из них были ещё живы…

Орда не приняла боя и обратилась в бегство, спалив мост на речке севернее городка. За две недели быстрого марша в тогда ещё не кислевских степях мы не сумели догнать хаоситов и прошли три сожжённые станицы. Земля вокруг каждой из них была вытоптана на лигу вокруг. А когда наше войско, стоя на пороге голода в промёрзшей степи, было уже готово повернуть обратно, шесть тысяч варваров набросились на нас, посчитав лёгкой добычей. В полуторачасовом бою три с половиной тысячи солдат Империи сломили могучих северян. Я убил коня Вождя, а отец снёс с плеч его голову, сросшуюся с шлемом, на забрале которого выступала жуткая демоническая рожа.

Павшие духом, варвары бежали. Зашедшие с тылу кочевники-унголы убивали их сотнями. Тогда и зародилось впервые что-то вроде союза между Империей и степняками. По весне они привели обратно около двух тысяч пленников, захваченных демонопоклонниками во время набега в имперском приграничье.

Никто из северян, несмотря на брошенное оружие и униженные мольбы, не был взят в плен.

Орды хаоситов появлялись тут и там, практически всегда нанося жестокий удар и исчезая, избегая нападать на сильные армии. Но когда Тёмные Боги выдвигали могучего Чемпиона, толпы грабителей превращались в разрушительные полчища, ведомые закованными в латы Воинами и Рыцарями Хаоса с демоническими существами впридачу.

И я иду к ним…

Так надо. На всех этих дикарях, кошмарных тварях, изуродованных воителях и прочей нечисти стоит власть Хаоса, которому я отныне служу. Серена… Это отдельный разговор. А Литлил… что же Литлил. Каждый выбирает, всякий день, всякий миг. Она тоже выбрала.

Вести войска Высших Эльфов к победе над Тьмой – это, конечно, достойно и правильно, но я не сомневался – стоит её воинам поставить подвластные Хаосу силы на грань полного поражения, как свои же соплеменники, подстрекаемые слугами Тёмных Богов, сожрут её с потрохами и не посмотрят на девятисотлетний послужной список и кристально чистые помыслы. Я был неплохо знаком с ультуанской знатью и повидал немало подобных случаев в прошлом.

Да, среди них было очень много достойных людей, – в смысле, эльфов. Но что при Аэнарионе, что при его потомках всегда находились мрази, недовольные своим положением и готовые поправить его, оказав услугу Тёмным Богам – пусть даже и косвенную.

Я сам тысячи лет боролся против влияния Хаоса и прекрасно знал, как охотно, пусть и чужими руками, демоны награждают тех, кто оказывает им услуги.

Разумеется, если награждение имеет смысл и может принести им пользу в будущем.

А совсем недавно я ещё и на собственной шкуре испытал, как мастерски они могут манипулировать смертными букашками…

Я чуть тронул поводья, и Ветер, бросив с холма последний взгляд на едва заметный издали огонёк костра кислевитов, всхрапнул и взял курс на Врата Варрла.