Лига скорой помощи

— Анатолий Александрович, что там?
— Травма головы, ребенок. Вызов уличный, перчатки надевай сразу.
— Далеко ехать?
— 2 минуты.

Это была последняя смена для меня. И первая смена в бригаде для моего второго номера — студентки Кати. Она работала с декабря в оперативном отделе диспетчером, но к выпуску решила погрузиться в практику. Со времен ковида к нам начали брать студентов последних курсов колледжа. Возможно, не самая глупая инициатива. Но довольно красноречиво говорящая о существующих проблемах.
Заведующая знает, что я сам по себе спокойный, местами даже слишком мягкий. Могу сам манипуляции провести, если у второго номера не получается что-то. Например, катетер поставить или ту же повязку Дезо наложить. Почти все другие врачи этого не терпят, что отчасти справедливо.

Стоило нам завернуть во двор, как сразу привлекли внимание местных воем сирены. Возле подъезда, указанного в карте вызова, была толпа людей. При первом же визуальном контакте с нами они начали интенсивно махать руками, зазывая к себе, будто помечая место происшествия. Обычно это предвестник нехорошего.

Как только машина остановилась, из подъезда вывели мальчика. Все лицо и фронтальная часть одежды были в крови. Пациента сразу же усадили в машину.

Визуально:
— Ссадина мягких тканей головы в проекции соединения теменной и височной костей.
— Полностью откололись коронковые части 11 и 41 зубов. 21 и 31 скололись на фиссурах.
— Неврологическая симптоматика отсутствует.

Осмотр прерывает женщина, представившаяся матерью ребёнка. Катя начала накладывать воротник. Я выхожу на встречу матери. От которой исходил четко читающийся запах спирта.

— Он в порядке?!
— Все вопросы потом. У ребенка есть аллергия на препараты?
— Да, на обезболивающие какие-то были, на анестезию еще у стоматолога была... Сейчас не помню.

Разговор прервали женщины пенсионного возраста, явно атакующие мать за ее материнские качества.

— В машину садитесь, едем.

Мы с матерью пострадавшего сели в машину. Водитель тронулся с места с ревом сирены. На улице продолжались агрессивные по манере споры и восклики в адрес матери.

Я продолжил осмотр уже успокоившегося ребенка. Катя поглаживая его за руку успокаивала. Мать сидела на кресле.

— Я не знаю как так получилось. Мы сидели с друзьями во дворе на лавочке, Вадим играл с другими детьми. Все хорошо было, потом резко крики
— Само падение или удар не видели?
— Он вроде с горки упал. Или скатился неудачно, я не знаю...
— Очень плохо, что не знаете. Он сознание терял?
— Не знаю...
— Понятно
— Вы же это в полицию сообщаете?
— Конечно

В приемник детской больницы мы приехали где-то минуты за 2-3. Удачно, что двор находился так близко. В самом приемнике ребёнок с подобной травмой был не один, по скорой перед нами было еще несколько травм головы. Наш пациент почти успокоился, сидел молча, понуро уставившись в стену. Прождав 12 минут, мы оставили сопроводительный лист матери, сами выдвинулись к выходу.

Добравшись до машины, я начал набирать номер телефона дежурного полиции. Катя, судя по звукам, наводила порядок в салоне. Дозвониться получилось не сразу, с 2-3 раза только взяли трубку. Как оказалось, медсестры с приёмного отделения меня опередили минут на 5 — сообщение уже было передано. Я даже не успел спросить фамилию сотрудника, принявшего сообщение, как трубку бросили.

— Анатолий Александрович, правда, что это ваша крайняя смена перед увольнением?
— Последняя смена.
— Я думала, что нельзя так говорить. Ну, многие верят, что это на что-то влияет
— Говорить ты можешь как захочешь, ни на что это не влияет.
— Я тоже в это не верю. Думаю, сутки спокойно пройдут.
— Надеюсь.

Странный для меня наплыв сентиментальности, вероятно, был вызван тем, что больше я не заступлю на смену в этой организации. С одной стороны грело понимание того, что с новой работой спать буду дома, зарплата станет в несколько раз больше. Лонгированный потолок для роста. С другой стороны, некоторые привыкают к работе на линии до такой степени, что возвращаются несмотря на зарплату, отношение со стороны пациентов, да и начальства тоже.

Отсюда же и желание запомнить каждый момент на этой смене. Хорошо, что путь на эту работу назад я себе перерубил окончательно, сжёг все мосты. Но эту смену точно забыть не получится.

Спустя часов 12 и порядка 6-8 вызовов, на мой личный телефон поступил звонок. Он выделялся на фоне привычных звонков из банков и всякого прочего спама. Звонили полиции.

— Добрый вечер, это Анатолий Александрович ******?
— Да.
— Вас с полиции беспокоят. (сотрудник представился по уставу, но в привычной сотрудникам и военным глотать 2/3 звуков. Не была понятна ни должность, ни фамилия, да и важности особой это для меня не имело).
— Что случилось?
— Ребёнка ****** (фамилия) с травмой головы Ваша бригада забирала утром?
— Да.
— Вы какой диагноз ставили?
— ЗЧМТ СГМ. А что такое?
— Понятно. Он умер.

Вижу, что подобные истории получают серьезный отклик, поэтому вытащу из закромов еще одну историю, которая более запутанная и сомнительная, так как сама я в ней не участвовала.
Это история даже не о том, как не стало моей бабушки, а о системе расследования в стране.
Сразу оговорюсь - я не знаю всех подробностей, а версии произошедшего расходятся в несущественных (на мой взгляд) деталях.

Дело произошло в конце июля 2019 года. Бабушка - житель одного из бесчисленных сел нашей необъятной страны, мы сами с родителями живем в Московской области.
Бабуля пошла в районную поликлинику, - вроде как на плановый осмотр. Уже на выходе зашла к своему стоматологу и решила произвести какие-то там манипуляции, ведь ей скоро ехать в Москву на свадьбу внучки (мою). Стоматолог, принимающая не впервые мою бабушку, делает ей обезбол.
Тут версии расходятся: по одной версии, бабушке стало плохо прямо в кресле, по другой версии, врач успела произвести манипуляции и плохо бабуле стало уже в коридоре.
Ближайшая больница была не близко, вызвали скорую, но ехать ей долго. К счастью, в это же время в поликлинике был кто-то из односельчан бабушки, который её узнал и повёз навстречу скорой. Когда ба доставили в реанимацию, её встретил реаниматолог и какое-то время (я не разбираюсь, но мне сказали что прям дольше, чем положено) боролся за её жизнь.
К сожалению, не смог.
На суде выяснится, что стоматолог не сделала тест на реакцию на обезбол. Причина: «она не первый раз, мы всегда этот ставили». После допросов, консилиумов и прочих следственных штук, судили… реаниматолога.
Реаниматолог - мужчина уже пенсионного возраста, почитаемый ближайшими селами. Как говорят местные - жопу старухе с косой надирал неоднократно, работал отточено и имел какой-то особенный, едва ли не сверхьественный талант. В Москву звали, - но он родные края уж больно любит.

Моего отца спросили на суде, считает ли он виновным реаниматолога. Отец ответил, что он простой советский инженер строительных кранов, не ему судить, «вы для этого целый консилиум собрали…». Да и любой приговор не вернул бы ему мать.

Мораль? Да нет ее. Стоматолог продолжила работать. Приговор реаниматологу - не помню, кажется, условное ему все же дали. Но могу ошибаться.

По поводу умалчиваний о жалобах. История не про мужчину, а про девочку которой только-только исполнилось 18 лет...

Было это несколько лет назад. На приём приходит вся семья - папа, мама и дочь, о которой и пойдет речь.

А жалоба всего одна - боль внизу живота. Расспрашиваю, где болит, как болит. Она отвечает почти через стоны, ибо очень больно.

Главный вопрос - как давно стало болеть. Она смотрит на маму с папой и говорит - уже почти 2 месяца. У тех глаза округляются, они в ужасе начинают спрашивать - почему ты молчала столько времени???

Она отвечает , что боялась их расстраивать, что боялась, что они начнут беспокоиться. Сама принимала обезболивающие, которые брала у мамы под предлогом "головных болей из-за высокой нагрузки в колледже" (это я всё слушал, пока они друг с другом выясняли отношения). Итог приёма - МРТ малого таза.

По результатам была выявлена обширная опухоль яичника, с прорастанием в окружающие ткани, кишечник, трубы, со сдавлением прямой кишки, почти уже до матки доросла. Направляю на операцию. Прооперировали. К сожалению, объем операции и морфологию опухоли уже не помню, помню, что высокая степень злокачественности.

Направляем на химию. Проходит несколько курсов. В один из последующих приемов приезжает на кресле-каталке из-за выраженной слабости после агрессивной химии. Но сильных болей нет, старается улыбаться. Мама с папой плачут, так как химиотерапевт сказал, что химия не сильно поможет и надо готовиться к худшему...


Выписываю им направление на очередной курс химии и прощаюсь.. Проходит несколько месяцев. Мы в Вайбере списывались с ее отцом по организационным моментам. И я решил написать, спросить - как самочувствие Виктории? Как проходит химия..

"К сожалению , наша дочь умерла 4 дня назад" ...

"Соболезную Вашей утрате " - всё, что я ему ответил.

Так что , уважаемые родители. Не смейте никогда возмущаться, если вашего ребенка что-то беспокоит. Боли,зуд. Не закатывайте глаза, и не фыркайте, по типу "когда же это закончится ". Ребенок будет думать, что таким образом он плохо себя ведёт и будет умалчивать о серьезных или даже несерьёзных проблемах. Иначе, это может вылиться во что-то не очень хорошее...

А вот моя история. Месяц болел живот, как будто в него пнули: обратился в мсч нашу (шарага при заводе) местную, там "всё понятно - панкреатит", мурыжили три недели. Я каждый обход врачихе говорю: "болит, без спазгана не живу" но говорю в спину уже, в основном. Обход закончила. В общем, выписали меня, написали, что улучшения - хоть на нового человека-паука иди пробуйся. А у меня болит. Тупо так, ноет низ живота. Ребенка не могу уже на руки взять, загибает. Спазган горстями, можно сказать. Короче, выписали меня с диагнозом панкреатит, я день проходил и ночью меня скрутило совсем в крендель. Обезбол не успеваю принять, выблёвываю, воды попить - туда же. Скорую вызываю, мне говорят: вот же мол у тебя эпикриз, таков панкреатит, врачи ж не набрешут, укололи тот же спазган - помогло, его через укол в жопу не выблевал. Утром снова крутит, сел за руль, отправился уже в ЦРБ сдаваться. Там мигом рентген, узи и сразу поняли, что с кишками не то что-то. К слову, в мсч этой мне тоже узи делала жаба одна, но кроме как наорать ничего у нее не получилось. Хирург мне говорит: сейчас операция, проколем три дырочки и удалим очаг. Итог: просыпаюсь, как автор, на ИВЛ, в ноздре трубка до кишечника, четыре трубки дренажей в брюшной полости, по две по бокам, пузо открыто, склеено только пластырем и тремя стежками, ощущение, что тону, тк горло залито-забито, но я чудом дышу. Трубку выдрать не смог, хорошо привязали руки. Как очнулся до конца - ИВЛ удалили. Уже ночь (меня увозили до обеда на часовую операцию) врач мой сидит 😳 напротив. Я в ахуе, он как будто ещё больше. Спрашиваю: "что-то серьёзное?", а моей жене уже через часов шесть сказали: "мы за жизнь его бьёмся". Далее хирурги говорят: мы тебе сейчас метр тонкого кишечника удалили, тк из-за тромбоза началась гангрена и перитонит, кишки заглушили с двух сторон от прорехи, потом снова откроем, если кишки дальше не отмирают, сшиваем, тебя зашиваем, все трубки из тебя достаём и рисуем себе звёздочку на борт. А если нет, то ещё круг. И был ещё круг. В общем, три операции (три раза тонул на ИВЛе) за 4 дня, на третью я еду с мыслями, что если опять отмирает и меня не зашивают, то я уже не могу. Неделю пролежал в реанимации с вот этими чашками с носиками, с кипяченой водой, с трехразовыми обмываниями и кормёжкой глюкозой через капельницу. В поясничный отдел вживили капиляры, подключенные к аппарату с лидокаином и с двумя целями: обезболить и (оказывается) включить кишечник. Какие же там люди работают: ЧЕЛОВЕКИ. Настоящие ГЕРОИ. СПАСИБИЩЕ им. И в хирургии отличные люди работают. Я к ним, к слову, после этой нашей мсч попадал два раза к ним (с "аппендицитом" и вот с "панкреатитом"): в первом случае, мне санитарка диагноз поставила, что "нет у него аппендицита, сам ходит", а во втором медсестра заметила: "оттуда все с панкреатитом". А спустя годы, мне один хирург на медосмотре: хуясе те повезло, никогда не видел живого челевека с таким диагнозом, прижизненно не успевают поставить. Мораль сами, кто дочитал

Пару лет назад мой муж, абсолютно здоровый, спортивный мужчина 35ти лет, залез на стремянку, чтобы проверить странный шум из кондиционера. Стремянка была недостаточно длинной, поэтому он стоял на верхней перекладине, держась одной рукой за потолок.

Со стремянки он свалился на какие-то отрезки металлических труб. Дело происходило на работе.

По рассказу его сотрудника, сразу после падения, муж на пол минуты потерял сознание, а потом не сразу пришёл в себя, долго не мог подняться с пола.

Сотрудник предлагал вызвать скорую, но мой муж, конечно, отказался. Выпил две таблетки нурофена (это то, что было в аптечке на работе) и стал ждать облегчения.

Через час, когда он заметил, что боль только усилилась, он решил ехать домой "отлежаться".

Припарковавшись возле дома, он с удивлением понял, что не может выйти из машины, боль продолжала усиливаться.

Из машины ему помог выйти проходивший мимо сосед.

Дома он мог лежать только на спине, сам с кровати встать не мог, только с моей помощью. Я предлагала вызвать скорую. Он категорически отказывался, говорил "это сильный ушиб, что скорая сделает?", "через пару дней само пройдёт" и т.д.

На следующий день, после бессонной ночи, я уже умоляла его вызвать хотя бы врача на дом. Ни в какую.

К вечеру я позвонила его брату и попросила поговорить с ним. Брат, ожидаемо, сказал, что я преувеличиваю и, скорее всего, все не так плохо, но все же обещал приехать к нам завтра утром.

Утром следующего дня, брат мужа приехал, поговорил с ним, расспросил про ощущения и пришёл к выводу, что у моего мужа скорее всего перелом ребра.

"Ничего смертельного, но долго проходит", сказал брат, "Больница тут не поможет, только лежать и как можно меньше двигаться".

"У меня плохое предчувствие ", ответила я, "Давай свозим его в больницу, ну хотя бы, чтоб я была спокойна".

В больнице, после полугора часов ожидания, мужу сделали рентген. И тут началось. Рентгенолог выскочил и побежал по коридору в направлении травмвтологии с криком "Врач! Где врач? Блядь! Где все врачи?"

Один из врачей прибежал на крики, рентгенолог завопил "Быстрее! Там внутреннее кровотечение!"

"Быстро на КТ", распорядился врач по телефону.

То, что происходило после КТ напоминало сцену из медицинских сериалов. Вокруг моего мужа собралась куча врачей и другого медперсонала, и они прямо там провели совещание. Часть врачей считала, что нужна срочная операция, другая часть считала, что можно обойтись дренажем.

Сошлись на дренаже.

Оказалось, что дренаж это такая трубка, диаметром примерно два сантиметра, которую вставляют человеку в спину, предварительно сделав разрез (на спине, между ребер). Эта трубка присоединяется к какому-то устройству с 'моторчиком' и ёмкостью, и эта вся конструкция откачивает кровь, которая скопилась в грудной клетке.

После того, как моему мужу поставили этот дренаж и вся процедурная комната была залита кровью, один из врачей посмотрел на меня и в ужасе сказал "Почему вы здесь? Почему не вышли подождать в коридоре?"

"Мне никто не сказал выйти", ответила я.

Другой врач спросил у мужа "Как ты вообще дышишь?", муж (под действием сильных обезболов) шумно втянул носом воздух и с глупой улыбочкой ответил "Вот так".

В заключение, у моего мужа были переломы восеми ребер, часть переломов со смещением; внутреннее кровотечение (за двое суток в ёмкость прикреплённую к дренажу натекло 2.7 литра крови), и коллапс правого лёгкого.

По словам врачей, если бы подождал ещё хотя бы пол дня, лёгкое спасти бы, скорее всего, не удалось.

Все выздоровление, включая реабилитацию, заняло примерно четыре месяца.