Был ли социализм в СССР
Казалось бы, простой вопрос. Должен существовать простой и непротиворечивый ответ, но сколько копий вокруг этого вопроса уже поломано в левом движении. Давайте разбираться.
Перво-наперво необходимо разобраться, что же такое этот самый социализм, про который мы говорим. Существует множество определений, выбрать одно из них – значит отринуть остальные. Гораздо правильнее попытаться заглянуть в сущность явления.
В своей работе «Критика Готской программы» Маркс пишет следующее:
«Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата».
Эту же мысль развивает Ленин в работе «Государство и революция».
Таким образом, с марксистской точки зрения социализм – это, если слегка упростить, переходная фаза от капитализма к коммунизму, комплекс политических тенденций, претворяемых в жизнь революционным рабочим классом.
Если социализм – это тенденция, то тенденция от чего и к чему? Мы знаем, что коммунизм разительно отличается от капитализма: характером присвоения результатов общественного труда, наличием государства и уровнем демократизации, наличием денежного обращения.
Итак, социализм – это комплекс тенденций к общественному присвоению результатов общественного труда, к отмиранию государства (при этом государство может быть только пролетарским), к демократизации, к отмиранию необходимости в денежном обращении.
Каждая из перечисленных тенденций – отдельный интересный процесс, который можно рассматривать все глубже и пристальнее. Например, тенденция к отмиранию государства как минимум может свидетельствовать об отмирании внешней угрозы для пролетарского государства, а значит и превращению все большего количества буржуазных государств в пролетарские. Тенденция к отмиранию денежного обращения говорит нам о том, что общество готово безусловно обеспечивать своих членов все большим количеством благ. И в результате все меньше покупок совершается.
Таким образом, отталкиваясь от определения, что социализм – это комплекс политических тенденций, ведущих пролетарское государство к коммунизму, можно сделать и еще один важный вывод: в конце должен наступить коммунизм. Это выглядит неизбежным: каждая из тенденций в комплексе ведет именно к нему.
Вот мы и получили в руки действительно мощный измерительный прибор. Приложив его к любому государству, мы можем не только понять, был/есть ли в нем социализм, но и что именно пошло не так, если был.
Применительно к СССР, часто в его распаде обвиняют экономику, чиновников, влияние извне. И все это верно, но это симптомы болезни. А причины болезни в том, что социализма-то и не было.
Как результат, получился уникальный, хотя в конечном счёте отрицательный опыт: несмотря на то, что СССР нельзя назвать государством-капиталистом (ведь его цель не сводилась к росту нормы прибыли), социализма в нём так и не сформировалось. И когда внешние и внутренние противоречия сошлись воедино, пролетарское государство вернулось к капиталистическим формам – что и привело к распаду Советского Союза. Чтобы следующая попытка увенчалась успехом, нужно понимать, почему не получилось раньше.
Однако сводить причины неудачи только к внешней угрозе или недостаткам распределения нельзя. Государство – это явление гораздо более сложного порядка, и его отмирание в марксистском смысле – это прежде всего преодоление устоявшейся парадигмы функционирования, сформировавшейся в капиталистическую эпоху. Простое наращивание числа «пролетарских» государств не гарантирует исчезновения бюрократии и государственного аппарата как такового.
В этом свете перспективнее говорить об автоматизации управления при одновременной демократизации общества. Современные формы бюрократии делятся на «постоянный» и «переменный» состав: первые – профессиональные чиновники, вторые – избираемые должностные лица, которые, по идее, должны определять стратегию, а не врастать в управленческие структуры на годы. На практике механизмы контроля и профилактики коррупции работают не идеально, так как складываются устойчивые связи между этими двумя группами.
Для реального преодоления подобной организации требуются иные формы и принципы. Например, агентские системы искусственного интеллекта в перспективе могут заменить значительную часть «постоянного» состава, освободив тем самым избираемых лиц от рутины. Это позволит им, во-первых, сосредоточиться на стратегических решениях, а во-вторых, расширять прямое народное участие в управлении. Вопрос представительства в целом нуждается в пересмотре: необходимо искать способы всё большего вовлечения рядовых членов общества напрямую в процесс принятия решений, дополненный автоматизированными системами.
Разумеется, если больше государств выберут путь подобной автоматизации и демократизации и начнут сближаться, интегрируясь друг с другом, это может ускорить процесс. Но само по себе расширение числа «пролетарских» государств не устраняет корневых бюрократических механизмов, унаследованных от эпохи капитала. Существеннее всего – качественные изменения в способах принятия решений, в доступе к публичной власти и в архитектуре управления.
Именно поэтому при обсуждении перспектив социализма стоит обращать внимание не столько на единичный пример СССР, сколько на коренные преобразования, ведущие к постепенной замене бюрократических структур массовым участием людей при поддержке современных технологических решений. Без такой смены парадигмы повторится старая история: пролетарское государство, не преодолев фундаментальные пороки бюрократии и представительной демократии, рискует постепенно вернуться к капиталистическим формам.
СССР можно считать пролетарским государством, но не социалистическим. Буржуазное государство умерло в 1917 году, тогда же было создано пролетарское. Об этом можно судить по тому, что вновь созданное после революции государство стало инструментом подавления буржуазии пролетариатом, а не наоборот, как было до этого, и по форме оно являлось демократией. Но тенденции на его отмирание не появилось по причинам, описанным выше.
Была ли тенденция к общественному характеру присвоения результатов общественного труда? Нет. Да, результаты труда присваивались пролетарским государством, распределялись среди общества, все так. Но у члена общества было недостаточно возможностей влиять на распределение. По итогу партийная верхушка, распределяя финансовые потоки, как раз и переродилась в новую буржуазию.
Была ли тенденция к демократизации? Что ж, социальных лифтов хоть и было значительно больше по сравнению с текущим историческим моментом, но в чем здесь тенденция? Этот пункт очень сильно пересекается с пунктом про отмирание государства – его место должно постепенно заменять народное самоуправление. Но в СССР этого не происходило.
Была ли тенденция к отмене денежного обращения? Вот тут скорее да. С течением времени можно наблюдать, как все большее количество как материальных, так и нематериальных благ становятся бесплатными для членов общества. Данная тенденция была сильно замедлена отсутствием прогресса по другим тенденциям, но можно четко проследить ее развитие.
Итак, мы выяснили, что социализма в СССР не было. Но что же было тогда? Тут мы оказываемся на еще более зыбкой почве. Был ли в СССР государство-капиталист? Конечно же нет! Капиталист, не важно, человек, общность людей, целое государство, стремится к росту нормы прибыли. Мы не видим этого в СССР. Было бы справедливо назвать эту страну ультрасоциальным пролетарским государством. Государством, давшим миру бесценный, хоть и в конечном счете негативный, опыт строительства коммунизма.
Но все же, почему же СССР развалился? Потому что не может в буржуазном обществе существовать не социалистическое пролетарское государство. Оно неизбежно вернется к капиталистическому устройству, что собственно и произошло.
Итак, в СССР так и не удалось построить социализм. Не удалось по целому ряду причин, как внешних, так и внутренних. Мы были безумно близко, но в этот раз не смогли. Чтобы следующая попытка увенчалась успехом мы должны четко понимать, почему не получилось раньше.
