Historyfun

В прошлом выпуске мы рассказали о том, как культурные различия привели к серьезнейшему осложнению во внешней политике Римской империи в целом и к лютой головной боли у Аэция в частности.

Итак, в 451 году, Аттила, собрав совершенно невозможную толпу гуннов и всех сопричастных, адовым катком влетел в и без того разоренную Галлию. Города сносились, церкви сжигались, жители резались и угонялись в рабство, причем вождю гуннов, уязвленному матримониально, было абсолютно по барабану, кого конкретно жечь и калечить — римлян, готов, франков или полностью ошалевших, недобитых всеми предыдущими галлов.

Пока Гейзерих, злорадно скалясь в Карфагене, приказывал подать себе еще попкорну, Аэций с выпученными глазами носился по бывшим противникам, которых он успешно валил все это время, и на пальцах пытался объяснить, что Аттила же дурак, он не только к римлянам пришел, он тут сейчас вообще все выжгет, что твоя ядерная война — срочно надо собираться всем миром и как-то решать проблему.

Учитывая масштабы разрушений и явную упоротость гуннов, к которым у многих были давние счеты (благодаря тому же Аэцию, устраивавшему познавательные экскурсии в Галлию), долго уговаривать никого не пришлось. Сборная коалиция франков, бургундов, сарматов и вообще всех, кто под руку попался, включая большое войско вестготов во главе с уже стареньким Теодорихом I, пришла на выручку к римским войскам. Побоище состоялось на Каталаунских полях, о точном местонахождении которых до сих пор спорят, известно лишь, что это было где-то в Шампани.

Начали битву поздно, не с утра, да и вообще проходила она довольно сумбурно, больше напоминая мясорубку. Сперва стороны еще пытались применять какие-то тактические решения — римляне грамотно заняли холм по центру, противники с потерями пытались их оттуда выбить, но ближе к вечеру озверевший вождь гуннов обратился к войску с пафосной речью вида «Кто может пребывать в покое, если Аттила сражается, тот уже похоронен!», и началось. Рубились весь вечер и начало ночи, причем в темноте сослепу не заметили, как дедушка Теодорих упал с коня и был затоптан. Аэций в какой-то момент потерял связь с союзниками и вонзался в автономном режиме, потом едва найдя лагерь. Торисмунд, сын покойного Теодориха, возвращаясь к своим, сбился с пути и неожиданно для себя приехал к гуннам. К счастью, отделался всего лишь небольшими засечками на черепе.

В общем, тактика и стратегия — не те слова, которые описывают битву на Каталаунских полях.

Разойдясь под утро, стороны дождались рассвета и стали мрачно обозревать заваленные телами окрестности (пишут о сотнях тысяч погибших). Выяснилось, что Аттила не горит желанием выходить из своего укрепленного лагеря, хоть и мужественно орет оттуда всякое — гуннов осталось слишком мало для повторения. Сначала Аэций сотоварищи хотели осадить недобитков и решить проблему раз и навсегда, но на военном совете почему-то отсутствовал Теодорих, которого обнаружили чуть позже и в совсем неживом состоянии. Торисмунд, увидев такое дело, от продолжения веселья отказался — ему теперь нужно было шустро двигать в Тулузу, пока братья не отобрали трон.

Без хоть и поредевшей, но все-таки толпы вестготов начинать второй акт Марлезонского балета желающих не нашлось, поэтому Аэций решил отойти, понадеявшись, что Аттила, потеряв большую часть войска и нескольких родственников, чуть угомонится и таки сядет за стол переговоров. Плюс у полководца были определенные прикидки на дальнейшее сотрудничество — все-таки в Тулузе остались вестготы, и их тоже неплохо было бы поприжать, желательно чужими руками.

Ага, щаз. В 452 году, отступив и поднакопив сил, вождь гуннов снова пришел к римлянам, размахивая перстнем и вопя про Гонорию. На этот раз вторжение пошло не в Галлию, а непосредственно в Италию. Прощайте, Аквилея и Милан — второй раз сдержать волну дикарей у Аэция никак не получалось, и от окончательного уничтожения Рим спасли две вещи: Византия, вовремя зашедшая в Паннонию, пока войска гуннов топтали римлян, и чума, подкосившая наступающую армию.

На следующий год упертый вождь снова пошел в поход с мыслью сотворить нехорошее, но, к огромнейшему облегчению всех соседей, таки помер от неизвестной болезни. Аэций, дрожащими руками расправив лавровый венок победителя, выдохнул. Как показала практика — зря. В Равенне начался второй сезон «Игры Престолов», и единственным из проклятой семейки Галлы Плацидии, кто еще не проявил себя в полной мере, был сам император — Валентиниан.

Жил-был некий Петроний Максим, знатный и богатый патриций с большим влиянием и властью. И была у него красивая жена, что Валентиниан счел личным оскорблением: как это, красивое — и не его?! На прямое предложение отбежать за сеновал послушать новые кассеты императору было отказано. Пришлось включать хитрость. Сыграв с Петронием в некую азартную игру и отжав в качестве залога за проигрыш его перстень, правитель Рима послал этот перстень жене Максима — дескать, муж очень зовет во дворец, дело одно решить надо.

Дело Валентиниан решил, после отпустив униженную и изнасилованную домой. Максим, конечно, утерся, но поклялся отомстить. Мстить пришлось в несколько этапов — просто так императора не зарубить, особенно когда у него рядом толковый и грамотный Аэций, только что признанный спасителем Империи да и вообще всего рода человеческого. Поэтому в последующие месяцы Валентиниану то и дело сообщали, что Аэций очень зазнался, очень много хочет, того гляди захватит власть и вообще — Галла Плацидия была права, когда хотела от него избавиться.

Император не был слишком-то умен. Как пишут историки, он вообще особым интеллектом не обладал, в политике ничего не смыслил и любил лишь две вещи — разврат и пьянство. Поэтому в какой-то момент Валентиниан вызвал полководца к себе на аудиенцию и там же зарезал, будучи притом крайне горд собой — орел же, раскрыл чудовищный заговор! Римляне, правда, с такого поворота событий серьезно напряглись — Аэция любили и уважали, причем было за что, а вот коронованное чучело на троне ничего хорошего никому не сделало.

Петроний Максим, радостно потирая руки, немедленно попросил императора назначить его главнокомандующим и консулом взамен убитого, на что был послан вдаль без особого объяснения причин. Это было одно из последних решений Валентиниана. Оскорбленный дважды, патриций решил, что раз не вышло по-хорошему, то будет иначе, и вскоре, во время охоты, император был забит охранниками-варварами, которые и сами хотели посчитаться за Аэция.

В 455 году Петроний Максим наконец-то всходит на трон, немедленно берет в жены Лицинию Евдоксию, вдову Валентиниана III, чтобы получить хотя бы номинальные права на власть, и попутно отменяет помолвку ее дочери — мол, получше кого найдем.

Жениха этой дочери звали Гунерих, и был он сыном некоего Гейзериха, который после таких известий выплюнул недожеванный попкорн и злобно сообщил римлянам, что мирный договор вандалы заключали с Валентинианом, который хоть и урод, но все же был император. А вот то, что сейчас сидит на троне — никто и звать его никак, поэтому сами напросились.

Петроний Максим пытался удержать власть и не поссориться с соседями, Аэций, «последний из римлян» и победитель Аттилы, лежал мертвый, Гейзерих собирал могучий флот.

Кульминация — в следующем выпуске.

Прошлый — тут:

http://pikabu.ru/story/history_fun_tsikl_chetvertyiy__geyzer...

В прошлом выпуске мы рассказали о непостоянстве Галлы Плацидии, опрометчивости Бонифация и брутальном недоумении Гейзериха

Захватив Гиппон-Регий и проводив взглядом улепетывающие войска бывшего наместника, правитель вандалов начал муштровать армию и искать союзников среди местных — любому варварскому князьку с отклонениями в развитии было понятно, что римляне скоро вернутся, а дураком Гейзерих не был, скорее наоборот, о чем есть свидетельства современников. Кое-как приведя в себя ошалевших от безнаказанности вандалов, аланов и всех сопричастных, вождь обратился к вопросам внутренней политики.

Вообще после полномасштабного вторжения и грабежа завязать с местным населением узы крепкой дружбы довольно сложно — ручкаться с насильниками, ворами и убийцами никому не интересно. Однако тут помогла религия. Вандалы к тому моменту были вполне себе христиане, хоть и своего рода — арианство, осужденное главными державами на Никейском соборе, у них вполне себе цвело и пахло.

Но тонкие различия римской ветви христианства и арианства оставались за пределами понимания основных народных масс — им хватало того, что вандалы не устраивают кровавых жертвоприношений, не молятся золотым тельцам и не прыгают в пентаграммах, обмазавшись всяким. Плюс грабежи и мародерства почти не затронули беднейшую часть населения, крестьян и рабов — у них-то и брать толком было нечего, а вот зрелище притеснения их богатых господ им пришлось очень даже по вкусу.

В народе распространилось мнение, что вторжение вандалов — тот самый бич Божий, который искоренит несправедливость и воздаст всем по заслугам, и бывшие рабы и потерявшие все маргиналы начали стекаться под знамена Гейзериха, снабдив его бесполезным и неумелым, но почти бесплатным «пушечным мясом».

Вовремя. В конце 431 Бонифаций вернулся со свежими силами, пусть и в небольшом числе, но с подмогой из Византии — помните про Феодосия II, попросившего своих полководцев разрулить проблему? Ардавур Аспар, до того удачно взявший Равенну в заварушке из-за Иоанна и Валентиниана, с небольшим контингентом войск был отправлен в Африку — проследить, чтобы охреневшие вандалы не вторгались хотя бы на византийские территории, а в идеале — закончить их совсем и забрать все себе.

Не получилось. В 432 состоялась битва, после которой объединенные римско-византийские войска откатились назад, зализывать раны, а вандалы распределились по окрестностям, добивать уцелевших и чистить карманы оставшихся неограбленных. Какое-то время Бонифаций и Аспар пытались попробовать себя в партизанской войне, но и тут особого успеха не добились. Есть теории, что взять Равенну с минимальными потерями византийцу помогла простая и бесхитростная тактика — подкуп. Ну а с вандалами это не сработало — зачем им брать деньги и уходить, если можно захапать себе вообще все?

Военачальников от греха отозвали назад. Ардавура в Константинополь, а Бонифация — в Равенну, где Галла Плацидия начала совсем беспокоиться за свою дальнейшую жизнедеятельность. Оставшиеся в Африке гарнизоны остались предоставлены сами себе, что не лучшим образом сказалось на их эффективности, и без того небогатой. Вандалы были не слишком сильны в осадах, зато брали числом, лютым упорством и применением рвавших римлянам все шаблоны тактик. Не можем взять укрепленные стены военного лагеря? Не вопрос! Подтяните сюда лишних пленных, порубите их в фрикасе и обкидайте фортификации по кругу. На жарком африканском солнце это месиво вскоре начнет вонять так, что мягкотелые людишки либо задохнутся, либо сами выбегут под мечи. Такая вот контрвалация а-ля Гейзерих. Действовало безотказно.

А пока вандалы развлекались в Африке, и мирное население постепенно приходило к мысли, что бич Божий как-то перебарщивает, Бонифаций с благословения Галлы устроил полномасштабные боевые действия в самом сердце Империи с целью наконец-то угомонить честолюбивого Аэция. С этим получилось лучше, чем с вандалами, но, как говорится, есть один нюанс. Бонифаций в битве при Ариминуме (Римини) выиграл, но через три месяца умер от ран. Аэций же проиграл, но остался жив и сбежал к гуннам, с которыми давно и тесно общался.

Через несколько месяцев он вернулся, и у Плацидии настали тяжелые времена. Пост главнокомандующего, ушедший было зятю покойного Бонифация, Себастьяну (мы его еще встретим, запомните это имя), был отнят, влияние Аэция на внешнюю и внутреннюю политику стало полным, а до кучи хитрый полководец отжал все имущество Бонифация, включая жену, ту самую вандалку Пелагею. Видимо, действительно была очень хороша.

В 435 году, кое-как отстояв Карфаген, римляне признали все завоевания вандалов. «Не можешь предотвратить — возглавь!». Племени был выдан статус федератов, то есть признанных участников империи с самоуправлением, а взамен Гейзериха слезно попросили больше ужасов не творить, продукты исправно поставлять, а если уж очень кровищи хочется — резать тех же берберов. Правитель вандалов согласился.

Надолго ли все затихло в Африке? Как Аэций будет интриговать дальше? Чем примечателен Валентиниан, наконец-то ставший совершеннолетним?

Скоро узнаем.

Ссылка на прошлый выпуск:

http://pikabu.ru/story/history_fun_tsikl_chetvertyiy__geyzer...

В прошлом выпуске мы рассказали о том, как на закате Римской империи встретились два одиночества — предводитель вандалов Гейзерих и бывший наместник, а теперь тиран Африки Бонифаций.

Условия сделки были не слишком выгодны для правителя североафриканских земель, но в его ситуации торговаться было сложно — присмиревшие берберы, поняв, что белые люди ожесточенно рубятся друг с другом, снова подняли голову и быстро отхапали неплохую часть провинции. Оказавшись между легионами и черными ордами, Бонифаций решил отдать вандалам под поселение аж две трети собственных земель и в знак заключения договора женился на Пелагее, подданной Гейзериха.

Высадившись на побережье, варвары начали шустро обживаться и теснить берберов, совершенно не ожидавших такого захода, обратно в пустыни, попутно наводя ужас на местное романизированное население своим внешним видом и повадками. Некоторое время до того вандалы ударными темпами прошли сквозь Галлию и Иберию, так что успели как следует потренироваться в скоростном отъеме ценностей и раздаче местным жителям, ополчению и регулярным войскам.

Правда, в этом случае особо жесткого прессинга гражданского населения вандалы не производили — все-таки подразумевалось, что им тут теперь жить, да и Бонифаций был бы против. Поэтому Гейзерих своих упырей держал на поводке, а сам строил планы на будущее. Например, прагматично притопил жену прошлого правителя вандалов, своего брата, а племянников без особых затей зарезал. Никому ведь не нужны внезапные чужие наследники и последующие междоусобицы, верно?

Тем временем на фронте политических интриг и войны с Римом ситуация самым радикальным образом поменялась. В том же 429 году Аэций добился должности magister militum, то есть главнокомандующего войсками всей империи, и начал зачищать возможных конкурентов. Галла Плацидия неожиданно осознала, что после того, как деятельный Флавий разберется со всеми соперниками по армейской части, он неизбежно пойдет в политику, тем более что в Риме тех времен эти области были очень тесно связаны. В Африку Бонифацию пошли депеши вида «Я ошиблась, милый, прости!!111». Наместнику предложили официально стать правителем Африки (но в составе империи), дальнейшую благосклонность и титул патриция в довесок. Взамен нужно было как-то решить ситуацию с совершенно лишними при таком раскладе варварами — зачем они вообще на римских землях, да еще в таком количестве?

Взвесив все «за» и «против», Бонифаций сотворил странное. Вместо того чтобы как-то обосновать Галле смысл присутствия вандалов в Африке или хотя бы поторговаться, он просто-напросто объявил Гейзериху, что договор расторгнут, в услугах быдла Рим более не нуждается, поэтому давайте, чемодан-вокзал-Иберия, бегом марш. Как вы полагаете, какова была реакция вождя 80-тысячного племени, которому сообщили, что надо всем кагалом возвращаться обратно, к радушно скалящимся вестготам?

Гейзерих был в бешенстве. Он тут, значит, плывет куда-то, родственников убивает, берберов гоняет по пескам и даже пограбить вволю не может, а с ним так обращаются?!

Как мы уже говорили, политик из Бонифация был так себе, зато полководец он был неплохой. Однако стратегических и тактических талантов наместника совсем не хватило, чтобы сдержать лавину разъяренных вандалов. На этот раз варвары шли действительно катком, снося все — берберов, местное население, пришлых римлян — и остановились только упершись в стены города Гиппон-Регий, чьи руины до сих пор можно увидеть рядом с городом Аннаба в Алжире. С крепостями у вандалов было не очень, поэтому под стенами они прыгали 14 месяцев, но в 431 году Бонифаций, разослав панические письма в Рим и Константинополь, вынужден был эвакуироваться, забрав с собой всех жителей: сомнений в их судьбе в случае сдачи города не было ни у кого. За время осады в Гиппоне умер Августин Аврелий, позже названный святым — его останки тоже забрали с собой от неминуемого осквернения.

В июле 431 Гейзерих берет город и объявляет, что кто бы там что ни думал, а вандалы таки будут жить здесь, Бонифаций, прихватив Пелагею (видимо, хороша была) спешно отступает, Галла Плацидия с возрастающим ужасом наблюдает, как Аэций режет конкурентов и нехорошо улыбается в ее сторону, Феодосий II, оторвавшись от писанины, с неудовольствием изучает происходящее на фронтах и приказывает кому-нибудь с этим разобраться и больше его не отвлекать.

Как будут Рим и Византия разбираться с задержавшимся гостями? Справится ли Бонифаций с политическими интригами? Дадут ли Феодосию дописать его трактат?

Оставайтесь с нами, скоро рассказ продолжится.

429 год.

Император Восточной Римской империи Феодосий II трудится на ниве юстиции и попутно откупается от гуннов, епископы Герман Осерский и Лупп Тройский высадились в Британии и пытаются побороть пелагианскую ересь, в Афинах грабят Парфенон и режут язычников.

А правитель вандалов и аланов Гейзерих заключает крайне удачную сделку с Бонифацием, бывшим римским наместником.

Как и полагается человеку с таким именем, Бонифаций жил и правил в Африке, на северном ее побережье. Но в отличие от своего мультяшного тезки, был не так позитивен и незлобив. Впрочем, и время было суровое — западную часть Римской империи трясло и лихорадило, варвары уже совсем внаглую селились на ее землях, не подписывая никаких договоров, императоры то и дело менялись в результате переворотов и убийств, да и восточные братья из Константинополя порой замышляли недоброе.

Бонифаций успел зарекомендовать себя неплохим полководцем, но был не очень силен в политике. Примерно за семь лет до описываемых событий он был призван в Африку, чтобы защитить ее от постоянных набегов дикарей-берберов, которые изрядно достали местное римское население. Притащив с собой войско из тех готских племен, что признали римское владычество, наместник временно успокоил берберов и даже атаковал земли вандалов в южной Испании, которые они захватили десятком лет ранее, никого, естественно, не спрашивая. С вандалами быстро справиться не получилось, и Бонифаций был вынужден отступить, тем более, что в Равенне (тогдашняя столица) снова началось. Император Гонорий умер, и власть узурпировал Иоанн при поддержке Флавия Аэция, лютого врага Бонифация.

Узнав, что к власти пришли его недруги, наместник немедленно объявил, что он этому «императору» подчиняться отказывается и вообще, раз такое дело, выходит из состава империи и организует свою — с игрой в кости и гетерами. Иоанн отправил в Африку войска, но в дело внезапно вмешалась Византия, и правление узурпатора долгим не получилось — Аэций, подошедший на выручку с нанятыми гуннами, немного не успел и был вынужден присягнуть малолетнему Валентиниану, который, по совершеннейшей случайности, приходился византийскому императору двоюродным братом.

Так как правителю империи было всего 5 лет, все решения за него принимала мать, Галла Плацидия, женщина редкой непостоянности. Сперва она с готовностью подтвердила все полномочия Бонифация, лишь бы тот остался в составе империи и не прекращал поставки продовольствия. Однако это длилось недолго.

Аэций, вовремя присягнувший Галле, в это время занимался двумя вещами: рубил франков, вестготов, кельтов и в принципе всех, кто тусовался рядом с границами, а также настраивал Плацидию против Бонифация. С обеими вещами он справлялся весьма эффективно. Уже через два года, в 427, в Африку были посланы римские войска — обеспечить конституционный порядок, чтобы чего невзначай не вышло. Наместник такого демарша не понял и на всякий случай присланный контингент разгромил — примерно с той же мотивацией.

Тут-то Галлу и прорвало: Бонифаций был объявлен предателем, моральным уродом и вообще отщепенцем. Поняв, что дело начинает пахнуть керосином, и его личных варваров может не хватить, правитель Африки оглянулся по сторонам в поисках еще каких-нибудь суровых мужиков, которых можно пристроить к полезному делу защиты его личных владений, и далеко искать ему не пришлось — как раз в это время дела у вандалов и аланов, живших на самом юге Испании, становились все хуже и хуже.

С севера набегали вестготы, когда подкупленные Римом, а когда просто так, по широте душевной, сами римляне тоже регулярно пытались зайти в гости и намекнуть варварам, что земли чужие и надо бы отдать, и Гейзериху было понятно, что в Испании долго не удержаться. Буквально десять лет тому назад, в 418, войска вестготов вырезали под ноль одно из двух вандальских племен — вандалов-силингов, и были совсем не прочь устроить геноцид оставшимся.

Поэтому, когда с Гейзерихом связался Бонифаций и предложил обсудить вариант с небольшим переездом, правитель вандалов счел, что это отличная идея.

В мае 429 года 80 тысяч варваров сели на корабли, предоставленные наместником, и пересекли Гибралтар, став первыми германским племенем, пришедшим в Африку.

Получится ли у Бонифация отбиться от Рима с вандальской помощью? Что еще отчебучит Галла Плацидия? Какие козни замыслил Аэций?

Об этом — в следующем выпуске.

В прошлом выпуске Симон де Монфор проявил себя во всей красе, наголову разгромив значительно превосходящие силы арагонско-альбигойской коалиции, Педро II погиб смертью храбрых, но глупых, Раймунд VI сбежал в Англию.

Настал 1216 год. Крестоносцы захватили Тулузу и большую часть Лангедока, но спокойствия в регион это не принесло — население не слишком-то жаловало северных захватчиков и недовольно бурлило. Воинство Христово, расправившись со своими противниками, прессовало покоренных жителей и попутно делило захваченное, иногда скатываясь до междоусобиц.

Так, в январе, памятный нам Арнольд Амальрик внезапно решил поправить свое материальное и моральное положение и потребовал от города Нарбонны вассальной присяги. То есть, возомнил себя дворянином примерно герцогского уровня, что вызвало категорическое непонимание Симона де Монфора, которому принадлежала эта самая Нарбонна, честно отжатая у Раймунда. В ответ на возмущенное предложение отвалить от чужого имущества Арнольд применил излюбленную тактику — немедленно отлучил Монфора от церкви. Амальрик как-то не учел, что уж кому-кому, а Симону эти отлучения были совершенно до фени.

Немного удивившись, Монфор собрал войска и тупо взял Нарбонну с ходу, выгнав оттуда взашей церковного иерарха. Амальрик был вынужден утереться и признать превосходство грубой силы перед словом Божьим.

Пока крестоносцы грызлись за города и деревни, в Марселе произошло очень ожидаемое многими окситанцами событие — в порту высадился Раймунд VI. «I am back», как говорится. Прознав про возвращение старого графа, города Лангедока начали массово переходить на его сторону, выкидывая на мороз крестоносных оккупантов. Симон, которому никак не давали пожить спокойно, озверел и любыми способами пытался удержать то, что осталось, жестоко подавляя восстания и вырезая инакомыслящих. Получалось у него так себе — все-таки воевать со всем народом сразу затруднительно даже такому тактическому гению.

Пока Монфор метался по всему Лангедоку, стараясь поправить положение, Раймунд в 1217 подъехал к Тулузе и торжественно вошел в город, приветствовавший своего старого господина. Сложно оценить объем ярости Симона, узнавшего о потере Тулузы, которую с такими усилиями пришлось завоевывать. Собрав все возможные войска, крестоносец вернулся обратно, карать и уничтожать. Однако не сложилось.

Симон де Монфор был не какой-то там арагонский Педро, чтобы быть просто зарубленным в сече. Нет! Знатный полководец должен погибнуть эпично! Отдадим Симону должное — у него получилось. При осаде Тулузы крестоносец получил заряд из камнемета в голову. Overkill. После такого внезапного хедшота войско Монфора как-то погрустнело и отступило, оставив Раймунда праздновать в Тулузе. Впрочем, граф вскоре тоже отошел от дел, предоставив отвоевывать остальные владения своему сыну, которого — сюрприз! — тоже звали Раймунд, но уже за номером 7. Старый правитель тихо и спокойно умер в 1222 году, перед смертью успев полюбоваться на успехи сына в военном деле.

Правда, успехи эти объяснялись не столько талантами Раймунда Юного, сколько полной безыскусностью Амори де Монфора, сына погибшего крестоносца. Удерживать страну, население которой тебя ненавидит и с радостью ткнет в бок вилами при первом удобном случае, и без того нелегко, а уж не обладая опытом и знаниями Симона — и подавно. Амори призывал на помощь французского короля и тот даже выделил какие-то войска, но тщетно — Тулуза держалась и отбивала все атаки.

К 1224 году, потеряв Каркассон и осознав свою полную никчемность в роли полководца, младший Монфор отказался от всех своих земель в пользу короля Франции, Людовика VIII (Филипп II Август помер годом ранее). Папа Римский к тому времени тоже сменился на куда более терпимого и мягкосердечного Гонория III, которому поголовного истребление катаров было не так важно, как упертому Иннокентию. Однако Людовик счел, что дожать Лангедок таки надо, раз уж по закону это теперь его земля, и, продавив слабо упиравшегося Гонория, король Франции отправился в новый крестовый поход, собрав серьезные силы. А то что это в самом деле такое — почти 20 лет прыжков вокруг Тулузы, а воз и ныне там?

В 1225 году Раймунда VII отлучили от церкви, после чего на следующий год пришли в Лангедок самолично — добивать недобитое. Памятуя о меткости катапульт Тулузы, город штурмовать не стали, вместо этого применив тактику выжженной земли. То есть, разнесли все окрестные деревеньки, поселки, хутора и городки. Перед лицом превосходящих сил замки сдавались сами, отличился только Авиньон, державшийся три месяца.

Даже неожиданная смерть Людовика VIII от дизентерии (Раймунд-Рожер передает пламенный привет) не исправила положения — Тулузу намеревались растоптать и теперь уже навсегда. Граф держался как мог, но силы были слишком уж неравны, и храброго Педро II на белом коне на горизонте не маячило.

В 1229, после трех лет превозмогания, Раймунд VII согласился на предложенный мир. Согласно условиям договора, он лишался большей части владений, должен был платить и каяться, а еще, что самое неприятное — обязан был выдать дочь за королевского брата. То есть, после смерти Раймунда и при отсутствии наследников Тулуза неизбежно переходила короне.

С подписанием мира крестовый поход официально завершился, хотя многие замки катаров продолжали сопротивление — Монсегюр пал только в 1244, причем менее ста защитников крепости оборонялись против нескольких тысяч крестоносцев 9 месяцев, будучи полностью отрезанными от источников снабжения. Иннокентий IV, тогдашний Папа Римский, «с уважением» отнесся к героизму катаров и повелел срыть ненавистную цитадель до основания. Как-то не везло римскому престолу с Иннокентиями.

Раймунд VII посвятит весь остаток жизни попыткам удачно жениться, чтобы расширить свои владения и обзавестись-таки наследником, но это у него так и не получится — особенно усердно палки в колеса будет ставить уже упомянутый Иннокентий. В вооруженную борьбу против захватчиков граф больше не вступит, предпочитая держать нейтралитет, и в 1249 году помрет, едва не успев отправиться в седьмой крестовый поход. Династия Раймундидов прервется.

Арнольд Амальрик умер еще в 1225, перед смертью потеряв все владения благодаря неумелости младшего де Монфора. Сам Амори успел повоевать на Святой земле, умудрился попасть там в плен и два года просидел сычом у арабов, пока родственники и друзья собирали деньги на выкуп. После освобождения так и не доехал до дома, дал дуба по дороге в 1241.

Так, несмотря на свое поражение, Раймунду VII удалось пережить своих основных противников.

Последний катарский замок пал в 1255. Последний альбигоец был сожжен в 1321 году. Окситания перестала быть самостоятельной областью и навсегда вошла в состав Франции, потеряв многое из своей самобытной культуры, зато приобретя прекрасный подарок от Рима: «Святой отдел расследований еретической греховности», куда более известный как Инквизиция.

Вскоре полномочия святого отдела распространятся и на другие области, и тогда многие погреются у огонька.

Так завершились Альбигойские войны. Увы, хэппи-энда не вышло.