В 7:53 утра я уже сидел за своим столом, дожидаясь, пока этот гребаный компьютер загрузится. Ещё 7 минут до начала рабочего дня, но я уже чувствовал, как ненависть, тёмная и липкая, расползается по венам. Кофе, как всегда, был отвратительный, пережженный помои. За окном – серый, ебаный октябрьский день. Никаких изменений, никаких признаков чего-то, кроме бесконечного, унылого дерьма. Просто очередной, грёбаный понедельник.
В 8:00 включился экран, загорелся приветственный экран корпоративной почты – блевотина в цифровом формате. Я автоматически проверил почту – ничего интересного, кроме уведомления о плановом техническом обслуживании серверов в субботу. Снова. Сука, даже в выходные отдохнуть не дают.
Зинаида Петровна, эта старая карга, сидящая напротив, вздохнула. Её вздохи – это звуковое сопровождение к моей личной агонии. Сегодняшний вздох был особенно протяжным и проникновенным, как будто она только что хоронила очередную надежду на нормальную жизнь.
"Ужасная погода, блядь," – прокомментировала она, не глядя на меня. Я кивнул, потому что не знал, что ещё сказать. Кроме того, что всё это дерьмо заебало до смерти.
"Да," – прошипел я сквозь зубы. Моя кружка с кофе уже остыла. Я поставил её на стол, с глухим звуком, который в этой тишине показался мне выстрелом.
В 8:15 появилась Светлана, наша новая стажёрка, вся такая свеженькая и наивная, ещё не познавшая всей прелести этой адской рутины. Её улыбка – фальшивая, как купюра в три рубля. Её глаза, однако, говорили правду – та же пустота и отчаяние, что и в наших.
"Доброе утро!" – выдавила она.
Мы с Зинаидой Петровной обменялись вялыми кивками, такими же безжизненными, как наши мечты о повышении.
"Как выходные?" – спросила она, эта наивная дура. Её вопрос – оскорбление, напоминание о том, что и выходные – это лишь продолжение этой бесконечной серой полосы.
"Заебись," – процедил я, с ненавистью думая о том, что провел выходные, разбирая хлам в кладовке, вместо того, чтобы наслаждаться жизнью.
Светлана села за свой стол и начала печатать. Звук клавиатуры – ритмичный стук, который забивает в голову гвозди уныния.
День пролетел как в тумане, заполненный бессмысленной работой. Мы отвечали на электронные письма, заполняли бесконечные таблицы, пересылали документы, словно бумажные мумии в бесконечном бюрократическом цикле. Я провёл совещание, где прослушал монолог нашего начальника, бесталанного жирдяя, о новых правилах оформления отчётности, который можно было уместить в одном предложении. Но нет, нужно было растянуть это на час, чтобы мы поняли всю серьезность ситуации. Даже Игорь Петрович, обычно молчаливый, покашливал с явным раздражением.
В обеденный перерыв я съел свой бутерброд с сыром, сидя за столом. Выходить на улицу – серость за окном не лучше, чем серость в этой клетке.
После обеда все продолжилось. Часы тянулись, как ледники. Я чувствовал, как злость, смешанная с отчаянием, разъедает меня изнутри. Я задумался, когда последний раз чувствовал что-то кроме этого тупого, мертвящего безразличия.
В 17:00 я, наконец, собрал свои вещи. Зинаида Петровна уже сидела в пальто, с выражением лица, говорящим: "Да пошли вы все на хуй". Светлана, как и я, была бледной и измождённой.
"До завтра," – прорычал я, и вышел из офиса. На улице шел мелкий дождь. Холодный, противный дождь. Идеальное завершение идеального дня. Завтра будет тоже самое. И послезавтра. Я шел под дождём, чувствуя, как холод проникает в кости, так же, как отчаяние проникает в душу. Я хотел закричать, но у меня не осталось сил. Только пустота. Пустота и бесконечная, проклятая работа.
