Здравствуйте, Скорую вызывали? (несколько рассказов из книги)
***
Подпрыгивая вместе с машиной на колдобинах, пытаюсь прочитать конспекты лекций. Препод вреднючий, спрашивает только по своим лекциям. «Мания величия, б…ха муха!» Ведь то же самое написано и в учебнике, но его личная интерпретация в устах студента самолюбию намного слаще.
Вот и адрес. Слава ЖЭКу, лифт работает. Уже в кабинке лифта приглядываюсь к кодировке вызова. Уныло констатирую: «Все ясно! Что ни хрена не ясно. Под этот код можно все, что угодно запихать…» В дверях встречает коренастый мужичок с цепким взглядом из-под мохнатых бровей. Офицерская гимнастерка без погон. Протягивает руку. Странно, но даже приятно. Далеко не каждый так встречает.
– Больная там, в спальне. Я подожду на кухне. Что нужно будет – скажите.
В квартире чисто, прибрано, но не «живо». Такое ощущение, что все разложено по местам декоратором, а не жильцом. В спальне нахожу лежащую женщину лет пятидесяти пяти, скромной комплекции. Короткую прическу выделяют абсолютно седые виски и россыпь «инея» по всей голове. На прикроватной тумбочке чисто. Обычно удается по набору «аптеки» в изголовье определить, с чем сталкиваешься. Не в этом случае. Перевожу взгляд на женщину и поражаюсь абсолютно небесной голубизне ее глаз. Несколько секунд разглядываем друг друга.
– Я – врач. Со скорой. Чем порадуете, Елена Степановна? (Ее имя мне вдогонку сообщил встречающий.)
– Вы такой молодой…
– Возраст не главное. Что с вами случилось? Что беспокоит?
– Это Гриша запаниковал… я… у меня случается теперь… теряю сознание.
– …?
– У меня опухоль мозга, доктор. Оперировать невозможно. Что-то очень злое и в недоступном уголке. Очень быстро растет. У меня ничего не болит. Я просто не чувствую ног и периодически пропадает зрение… Есть выписка из госпиталя, вот тут в ящичке… Мне совсем немного осталось. А муж всё не может понять и поверить. Он у меня военный, генерал. Привык, что всё может подчиняться его приказам. Ведь ничего не изменилось. Я – все та же. Я просто сильно устала…
– Чем я могу вам помочь сейчас?
– Поговорите с мужем, пожалуйста. Откровенно, по-мужски… Наши врачи его боятся и не говорят всей правды… А мне он не хочет поверить. Сам мучается и меня мучает.
– Попробую…
Нужно ли это врачу скорой? Входит ли в его прямые обязанности?
…На кухонном столе стояла бутылка «Посольской», банка с маринованными огурцами, нарубленная на куски колбаса и неровно нарезанный батон. Среди всего этого великолепия выделялись матовым блеском «макаров» и покрытая бисерным потом лысина крупной головы, лежащая на кулаках…
Не нужно было много времени, чтобы объяснить человеку очевидное. Несмотря на налившиеся мгновенно кровью глаза и неизвестно откуда появившийся пистолет. Было очень страшно. Смотреть в полыхнувшие безумием глаза и извлекать из пересохшего горла убедительные интонации. Видно, уже пришло время осознания, и мужчина наконец принял жестокую правду.
Очень тяжело и больно утешать плачущих мужчин. Настоящих мужчин. Слезы которых дорогого стоят. Он пил водку как воду и не отрывал взгляда от пистолета. А я почти шептал. Что – уже не помню… Что-то о жизни и смерти, о любви и расставании, о счастье и печали… Наконец, ухватив последнюю фразу о том, что «ей немного осталось, но пусть каждый ее день будет счастливым», он выпрямился, остервенело протер глаза обеими руками и выдавил через силу: «Спасибо. Мне никто не рассказывал всего. Это жутко. Но мы справимся…»
Я сидел в машине опустошенный и смотрел в карту вызова. Что-то следует написать. Диагноз. Статус. Симптомы. Лечение. Исход.
Кому я сейчас оказывал помощь? Кого и от чего спасал? И почему так пусто на сердце?
***
– Господи, прости меня, дуру грешную!!! Возьми меня, Господи!.. Оставь маленького!!! Господи… – захлебываясь слезами и словами, вся перемазанная кровью, билась раненой птицей перед картонной иконкой «бабка». Женщине было чуть за сорок, но так уж сложилось. И сама родила рано и дочка особо не ждала. И вот беда пришла…
С вечера, почти годовалый внучок закапризничал, слегка засопливил. Температуру бдительные родители померили, но было как-то несерьезно, около 37,5. Ничего угрожающего и подозрительного. Поохали, покачали на руках, попробовали утешить да развеселить. Ребенок особо не реагировал на веселушки, отворачивался да все прикладывался головкой на родительское плечо. Вялый был какой-то. С тем и улеглись спать. Рано утром молодые занялись по хозяйству (дом был частный и забот хватало). А бабушка приняла на себя ребенка. Видимо женская, материнская интуиция наконец забила тревогу. Какой-то мальчонка – «не такой», странный. С повышенной температурой дети летают по дому, только лови. Еще больше возбуждаются, всё и всех на уши поставить могут. А этот тряпочкой висит на руках и еле-еле отвечает на подначки да прибаутки. Наконец, бабкина подозрительность победила, и она послала зятя вызвать доктора домой. Парень почувствовал тещину тревогу и, вызывая скорую по телефону-автомату, не сомневаясь, заявил, что у ребенка высокая температура. И полетел листок с кодом вызова из рук оператора «03» по конвейеру к диспетчерам…
– Температура с утра пораньше. Не могли чтоль в поликлинику позвонить?
– Дык из поликлиник доктор придет только после обеда, да и то, смотря сколько вызовов ему напишут. Ладно, чего уж там. Глянем, полечим…
– Не люблю я этот частный сектор! Народ золу из печек на дорогу выбрасывает, а топит всякой фигней. Вот и приходится из колес потом «жареные» гвозди или какие другие загогулины вытаскивать…
Так, мирно болтая, мы пробираемся в лабиринте улиц из частных домов. Заборы, дома, ворота, редкие палисадники. Какие побогаче, какие вообще разваливаются. Дежурный собачий брёх сопровождает наш РАФ. На улице ранняя осень, относительно тепло и сухо. Пахнет горечью редких костров с ветками и опадающей листвой. Еще нет грязи и слякоти, но дожди уже становятся чаще и продолжительней.
Вот и нужный адрес. У калитки переминается молодой парень. Хочет взять у меня из рук дипломат. Говорит, что он – отец ребенка и пытается что-то рассказать. Бдительно оглядываюсь – от дворовых полканов уже на забор запрыгивать приходилось. Нет, все в порядке. Большая будка в углу двора конечно нервно бухтит, погавкивает и стучит когтями, но закрыта на добротную щеколду. Дом большой, чистый, опрятный. Прохожу в горницу. Меня встречает женщина постарше с ребенком на руках и совсем молоденькая девушка с бутылочкой и пеленкой. Ребенок, положив головку на плечо бабушке, дремлет. Пока, брякая рукомойником, мою руки, женщины наперебой рассказывают, что и как было, когда насморк появился, когда температура, когда вырвало, что давали, ну и так далее…
– Ну давайте посмотрим, чего у нас там приключилось.
Забираю ребенка у женщины и прошу постелить на стол одеялко. Действительно, мальчишка какой-то вялый, не сопротивляется, не плачет, не пытается меня рассмотреть, висит в руках тряпочкой, запрокинув голову. Глаза закрыты и ясно виден сосудистый рисунок на веках. Слишком бледен. Укладываю и начинаю аккуратно раздевать. В комнате темновато.
– Отодвиньте шторы и откройте ставни на окнах. Света больше надо!
Дальше события начинают разворачиваться со скоростью взбесившегося кинопроектора…
Ребенок, протестуя против раздевания, хнычет и, наконец, открывает глаза. Внешний угол правого глаза, практически половина глазного яблока залита кровью под склерой. Точечные кровоизлияния на левом глазном яблоке. Торопясь, стаскиваю с него маечку. Под левой ключицей две сосудистые «звездочки». Прямо на моих глазах, на груди появляются еще две. Такое чувство, что мне в живот сыпанули крупных осколков льда. В голове мгновенная паника, хаос и поверх всего горят вбитые терпеливыми педагогами пара диагнозов с подобной симптоматикой. Прыгаю к своему чемоданчику. В уголке, почти забытая укладка-коробочка, а в ней преднизолон, левомицетин, пара одноразовых шприцов. «Менингококковая укладка», будь она неладна и навсегда забыта! Странное состояние – в голове сухо и холодно. Движения предельно точны и координированы. Расчет дозы мгновенный. Уколы сделаны максимально быстро. «Что теперь?! Шоков вызвать!!!» На фоне всего этого где-то в сознании сидит в углу перепуганный до предела человечек и беззвучно орет от ужаса. Оборачиваюсь, и тут до меня доходит, что за все это время я не сказал ни слова, и вся семья стоит рядом и обалдело наблюдает за моими манипуляциями.
– Все вон!!! Из дому!!! Ждать на улице!!!
– Не пойду! Убей, не пойду!!!
«Бабка» вцепляется в край стола, на котором лежит ребенок, глаза – два колодца.
– Остальных выгони! Особо опасная инфекция!!! – шиплю ей прямо в лицо и вылетаю из дома. В два прыжка проскакиваю двор, рывком открываю дверь машины и, упав животом на сидение, дотягиваюсь до рации…
«Медик-Главный!!! Медик-Главный!!! Я – Медик-23! Срочно!!! Детских шоков на меня!!! Менингококцемия!!! Молниеносная форма… Скорее!!!»
Ору так, что самому закладывает уши. Водитель вжался в противоположную дверь и пучит глаза из-за смятой газеты.
– Объясни им, где мы точно и как скорее добраться!!
Перебрасываю водителю микрофон и бегу назад в дом. В прихожей сталкиваюсь с родителями. Люди – тени. Я их уже не вижу. Зрение странным образом, тоннелем, сконцентрировано на ребенке. Разум холодно фиксирует симптомы. «Так. Закровил. Течет отовсюду. Из глаз, из носа, из ушей, из-под ногтей… Грудь, лицо, шея обсыпана точечными кровоизлияниями. Некоторые уже сливаются. ДВС-синдром во всей красе. Течет из проколов инъекционной иглы…»
– Господи!!! Царица небесная!!! Да что же это, а?!!! Доктор, что же это?!! Как это?!!
Доктор, что Женщина дергает меня за халат. Увидев мое лицо и видимо поняв что-то, оседает на стул и начинает выть.
– Заткнись!!! Слушай!!! У ребенка особо опасная инфекция. Менингит. Молниеносная форма. Все что можно сделать – сделано. Шансов почти нет. Выживет – чудо будет. Можешь держаться – будь рядом. Нет – убирайся во двор…
В фонендоскопе слышно нарастающее хлюпанье в легких и ослабевающие тоны сердца. Начинается нарушение ритма… Вот один «пробел»… второй… Остановка дыхания и сердца!!! Легонько встряхиваю отяжелевшее внезапно тельце и мягко сдавливаю грудную клетку. Моих ладоней достаточно, чтобы охватит и большими пальцами точно сойтись в нужной точке. Начинаю массаж. Кладу на окровавленное лицо марлевую салфетку и через нее «дышу». В голове продолжает визжать сирена «Менингококкцемия!.. Рот в рот!!!.. Совсем охренел?!!» Да, раздолбай, да, тупица, да, идиот… Да, дышу… и он дышит…
В какой-то момент началась просто мистика. Видимо, совсем лишившись разума и профессиональной критики от отчаяния, что теряю ребенка, я вцепился в скользкое от крови тельце и в мыслях взмолился, наверное, впервые в жизни:
– Если Ты есть – помоги!!! Не дай ему умереть!!!
Ребенок задышал самостоятельно, заплакал и попытался открыть глаза.
Он жил, когда бабка целовала его ножки и что-то непрерывно говорила, он протягивал к ней руки… Он жил и плакал, когда я пытался его перевернуть на бок, чтобы он не захлебывался собственной кровью… Он жил, когда у дома, взревев последний раз сиреной, тормозили с визгом «шоки»… Он жил, когда его выхватили у меня из рук и начали интубировать, катетеризировать, мониторировать…
Я сидел на лавке у калитки и безразлично рассматривал руки, покрытые черной корочкой запекшейся крови. Мой водитель подошел и протянул старенькое полотенце.
– Я тут это, край намочил, а другой-то сухой… Ты, это… лицо-то оботри… и руки… или я давай… мне-то сподручнее… и халат давай снимем…
Мне не было странно, что взрослый дядька, матерщинник и циник, способный нахальничать в присутствии любых авторитетов, бережно утирает мне лицо и руки, помогает выпутаться из халата… Мы вздрогнули одновременно, когда услышали пронзительный женский вопль.
– Все… – выдохнули оба.
Иногда, вспоминая этот случай, я задаюсь вопросом: что мы приносим с собой к людям? А что оставляем, когда уходим? С чем остаются люди?
Горстка пустых ампул, клочки ваты с пятнышком крови, упаковка от бинта или лента кардиографа… Или все-таки что-то большее? Что оторвалось от нашей души навсегда…
***
– Доктора Савельев, Патрушин, Федоров, примите вызова…
– Чаво едем?
– Головка – вава, сердечко – кака, жизнь – бяка! И не поверишь! Все на одном адресе: Донского, 45…
– Ага, расхворались, епть, на ночь глядя. Спать уже пора! Днем не болеют, ночью – скоко хошь…
– Золотые слова! Только кто бы слышал…
Так, беззлобно переругиваясь, уже доехали и теперь ползем в небольшом микрорайоне, цепляя поисковым прожектором номера домов.
Пожилая женщина – гипертоник со стажем. Чего-то нынче привычные лекарства ее никак не поддержали, давление сорвалось в «свечку» и не желает падать. Вены все в узлах, кое-как подкалываюсь на кисти, на всякий случай завожу тонкий катетер по игле. Ответа на стандартные лекарства адекватного все еще нет. Начинаю понимать, что попал… Давление продолжает расти и, что самое поганое, «нижнее» начинает поджимать «верхнее». Возникают так называемые «ножницы». Где-то системно возник тотальный спазм сосудов. Приходится мгновенно просчитывать все возможные комбинации лекарств. Нельзя чтобы возник конфликт лекарств или наоборот, лекарственная синергетика, когда действие вполне безобидного спазмолитика вдруг усиливается на порядки и возникает такая «буря», что подавить ее возможно уже только в условиях интенсивного отделения или как минимум в присутствии специализированной бригады. Лекарствами я запасся, правдами и неправдами выпрашивал, менялся, ну и стырил пару-тройку ампул. Каюсь! Только вот лекарствами тут всего не решишь, организм не отвечает на фармакологию и все! А давление все растет… Звоню на Станцию и, не выпуская из поля зрения пациентку, прошу приехать на консультацию доктора Смирнову. На Станции знают, что если веселым тоном зову доктора Смирнову (специализированная кардиобригада), то «песец» уже не просто подкрался, но весело улыбается прям в лицо…
Услышал то, чего боялся услышать.
– Дим, все в разъезде. Крутись! Поставим на приоритет, предупредим водителя по рации, но когда приедут – не знаем. Сильно худо?
– Ага, полный зоопарк пушнины…
– Ясно. Удержи до «шоков», всех предупредим.
– И на том спасибо!
Весело скалясь, возвращаюсь к пациентке, несу какую-то пургу о магнитных бурях и многочисленных пациентах, которым всем хреново, «но вот у вас-то, любезная Екатерина Семеновна, все не так уж и плохо, просто медленно действуют лекарства, видно уже давно болеете, привычка на них выработалась». Треплюсь, а у самого холодеет даже в заднице. В очередной раз чавкаю грушей тонометра и с каменной физиономией отмечаю, что показатели переваливают критические отметки. Прикладываю фонендоскоп к груди и отчетливо слышу хлюпающие звуки, сопровождающие каждый вдох.
«Блиииин… Отек легких начинается… Ешкин кот, как ее вытащить-то на подножном корме… Ни кислорода, ни хрена…»
Женщина начинает мне что-то говорить, невпопад отвечаю, но вдруг слышу, что она заговаривается. Смотрит на меня и несет полную чушь, на раскрасневшемся лице появляется отчетливый бледный носогубный треугольник…
Уже ничего не объясняя, усаживаю ее на постели. Родственники притащили два ведра с горячей водой. Ноги в воду. Подушки за спину. Окна на распашку. Вытаскиваю из укладки иглу максимального диаметра – «воздушку» и с первого захода подкалываюсь в локте. Провожу то, что раньше назвалось кровопусканием. Самого потряхивает от адреналина. Достаточно коротких слов, а то и междометий, чтобы окружающие безупречно выполняли то, о чем прошу. Наложил жгуты на ноги выше колен. Прекратил сбрасывать кровь. В катетер ввожу противоотечные препараты. Вслушиваюсь в какофонию хрипов в легких. Вроде бы становится поменьше. Да, уменьшается… Теперь не прошляпить «откат», сейчас могут одновременно заработать все препараты, что вводил ранее. Кто-то трогает за плечо, сердито поворачиваюсь. За спиной Смирнова с бригадой. Делаю шаг назад. Ребята одновременно со всех сторон обступают пациентку и начинается стремительная манипуляция. Смирнова окидывает взглядом всю картину, протягивает уже возникшую ЭКГ-ленту между пальцев и карандашом шевелит вскрытые ампулы на тарелке. Поднимает на меня глаза, улыбается и кивает. Из меня как будто выпускают воздух. Мешком оседаю на подвернувшийся стул…
Почему мне никогда не интересно в казино? Может быть, потому, что азарт от рулетки несравним с эмоциями в таких вот ситуациях? Когда чувство справедливой победы топит в себе все остальные эмоции…
Тетеньку замечательно полечили, родственники собирают ее в больничку. Мы со Смирновой мирно общаемся в углу, уточняя последовательность действий, показатели давления, пульса и заполняя карты вызовов. Она, оценив объем моего вмешательства, делится со мной лекарствами и подсказывает кое-какие специфические приемы. Довольные друг другом, разъезжаемся.
Бригада забрала пациентку, я тупо разглядываю новый вызов. «Транспортировка». Ладно, хоть отдохнем малость.
На станции переливания крови вручили кейс-холодильник с кровью и адрес, куда доставить. Ситуация не острая, но попросили поспешить. Детское онкогематологическое отделение.
Нас там ждали. Кейс сразу же подхватили и унесли.
Вижу знакомое лицо – институтский преподаватель. Сегодня дежурит по этому отделению. Узнает меня и приветливо приглашает на чай. Времени немного есть и пообщаться с интересным человеком тоже хочется. Она не удивлена, что видит своего студента на скорой, но беспокоится, как это отразится на учебе. Успокаиваю как могу, шутим, грызем сушки. Оглядываюсь в довольно уютной ординаторской и вздыхаю от тихой зависти. Мне бы так дежурить: на хорошем диване да с телевизором.
– Татьяна Васильевна, в шестой палате Сережа не спит. Вас зовет, говорит, что спросить что-то хочет. Подойдете?..
– Можно мне с вами?
Еле заметная пауза все-таки возникла…
– Ну хорошо, пойдем. Ты здесь еще не был?
Длинный коридор, мягкий линолеум приглушает шаги. Стены расписаны аляповатыми цветами, зверушками, радугами, облаками. Один медсестринский пост, второй, сестер нет, дверь одной из палат приоткрыта, в коридор отброшен конус света.
В палате две койки. Одна пустая, на второй ребенок. Мальчик лет шести-семи. Катетеры, мониторы, капельницы, провода. На фоне всего бело-голубого, чистого и блестящего – большая плюшевая собака в ногах. Рядом суетятся две медсестры.
Знаете, очень трудно описывать больных детей. А еще труднее таких вот…
Огромные глаза, заострившиеся черты лица, два островка волос, почему-то только на висках, сухие, покрытые коростой губы и пальцы, почти незаметные на простыне. Это то, что успел увидеть. Слова он выталкивал из себя с видимым усилием.
– Что не спишь, Сережка? Время ведь уже позднее. Или болит где?
– Нет, не болит… Я спросить… хочу…
– Что спросить, малыш?
– А в воскресенье… будет… «Чип и Дейл»?
– Ну-у, будет наверное. Конечно, будет!
– А можно я… доживу… до воскресенья? «Чипа»… хочется… увидеть…
Я не помню, как я оказался в коридоре. Как вслепую шел к выходу, как стоял на крыльце больницы, судорожно втягивал в себя свежий ночной воздух и давился слезами…
Я – скорая, но здесь мы не успели...
Автор: Дмитрий Станиславович Фёдоров
